Текст книги "Будни и праздники"

Автор книги: Юрий Слащинин

Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

Назырбай взял бумагу, собрался прочесть, что там написано, но буквы внезапно стали расплываться. Как всегда при Турсынгуль, воля куда-то исчезла, будто ее и не было, и он с испугом почувствовал, что сейчас заговорит о том, о чем говорить пока нельзя. Угрюмо мотнул головой, отодвинул ордер от себя.

– Я не просил, не надо.

– С семьей лучше жить…

– Откуда ты знаешь, что для меня лучше? – Он поднял на нее глаза. – Я без тебя не могу, Турсынгуль. Дышать, ходить не могу… Прямо несчастье.

Он мог бы сказать многое. Но не сказал, потому что Турсынгуль вела себя так, словно слышала такие признания по десятку в день. Ни растерянности, ни смущения. Одна печаль в глазах.

– Не стоит об этом, притом ты выпивший… Как на тебя посмотрю, своего вспоминаю.

– Да не пил я!

– Зеркало дать?..

Назырбай знал, сколько пришлось ей пережить из-за бывшего мужа. В первый же месяц Шура рассказала ему, как привез один жену из Каракалпакии, воспитанную в доброй рабочей семье. Прибыв в геологическую партию, познакомился стервец с дочкой бурильщика, редкого умельца, и со скуки женился. А когда перевелся в Алангу, на промыслы, то затосковал: здесь, видите ли, современные женщины, а у него жена-простушка и неумеха, и вообще самая что ни на есть отсталая. С тоски якобы и пошел-поехал ей изменять. А заикнулась Турсынгуль насчет работы, так и тычки начал отпускать. Нечего, говорит, на людях показываться, меня позорить.

Но Турсынгуль все-таки и работать пошла, и курсы кончила, и от бригадирства не отказалась, когда предложили как передовому человеку. Правда, терпела мужнины колотушки и только плакала втихомолку. Видно, любила, раз никому не жаловалась. Ну, а потом бабье долготерпение иссякло. Взяла она как-то сковородку и огрела подлеца. Говорят, он двух зубов потом недосчитался. И ужасно обиделся! Как, мол, так, где это видано? И за нож хватался, и судом грозился, однако ничего у него не вышло. Мужчины из бригады прижали его в укромном местечке и все подробно объяснили. И исчез он, мордастенький, из Аланги, будто испарился.

Все это, рассказанное Шурой, разом промелькнуло в памяти Назырбая и ушло куда-то, оттесненное глупой надеждой. Он в спешке произнес:

– Я ни грамма не выпил, просто не выспался… Давай завтра поговорим?

– Нет, Назырбай, ни к чему.

– Ну, хорошо, – тотчас согласился он. – Но ордер пока возьми. Спасибо, конечно, однако семья еще там поживет, есть причины…

– А я так старалась, доказывала в тресте, – скупо усмехнулась Турсынгуль. – Ладно, перепишем на дядю Костю с женой, хватит им ютиться в одной комнате.

Потянулись тягучие дни, и недели, и месяцы, когда Назырбай только и делал, что ловил ее взгляды и старался быть хорошим. Он уж и в компании не лез, и на работе считался лучшим, да не менялась к нему Турсынгуль.

В последнее время ко всем его заботам прибавились непривычные письма из Намангана. По ним чувствовалось, что Миясар знает о делах бригады. Ей кто-то писал о них, об Аланге. Неужели Турсынгуль? Добивается, чтобы его семья все-таки переехала сюда, вот и влияет на Миясар…

Неуютно было Назырбаю стоять, затаившись, на крыльце. Да и холодно стало. Он неслышно открыл дверь.

Тем временем Николай все объяснял Турсынгуль, что самое главное в жизни – это свобода и чтобы тобою никто не помыкал, тогда на душе – сплошное удовольствие.

– И глаза шире распахиваются, и уши – торчком, и ноздри дрожат, как у коня! – разошелся он, потрясая сжатым кулаком. – Все воспринимаешь с радостью… Вот травой пахнет, улавливаешь?

– Да-да, – удивленно улыбнулась Турсынгуль.

В воздухе и вправду плавал едва уловимый аромат зелени. Где-то в низинах, у подножий барханов, в самых прогреваемых местах уже брызнуло мартовское разнотравье и высыпали первые крохотные маки. Скоро вся пустыня станет дымчато-зеленой, улыбчивой, доброй. Даже саксаульные стволы-загогулины прикроют свою белесую наготу метелками мелкой листвы, вспомнив, что и они – живые. А небо с самого утра будет необыкновенно синим, и пойдут по нему облака.

Забывшись, Турсынгуль потрогала карманы куртки Николая, как собственной телогрейки.

– Чего ищешь?

– Ой, извини… Ты не куришь?

Николай хлопнул себя по бокам в изумлении:

– Ну и женщины! Мужики завязывают с куревом, а они…

– Пожалуйста, никому не говори, я – потихоньку.

– Ничего, отучу я тебя от зелья, – уверенно пообещал он. – Сам я крепко смолил, но подошла минута – и бросил. Не желаю зависеть от какой-то вонючей травки.

– Счастливый. А я вот курю, и терплю, когда приказывают и кричат… – Она вздохнула с укором самой себе. – Завидно, правда.

Почти беззвучно рассмеялся Николай. Смех был мягким, ласковым.

– Светлая ты, бригадирша!..

– Да и ты как будто не темный.

Она почувствовала, как Николай прикоснулся к куртке на уровне талии. Это было настолько неожиданно, что Турсынгуль ошеломленно замолчала. Приготовилась веско сказать, чтоб он немедленно убрал руки, но ладони вдруг скользнули вниз, по бедрам, и она резко оттолкнула от себя парня.

Высокая фигура Николая куда-то исчезла, словно растаяла в темноте. Не сразу разглядела Турсынгуль, что он сидит на земле, откинувшись на заведенные за спину руки. Не веря, что у нее хватило сил сбить его с ног, присела на корточки.

– Ты чего?

– Здесь бугор какой-то!..

Никак не удавалось Турсынгуль предугадать, как он поступит в следующую минуту: отерев пальцы о брюки, Николай легонько погладил ее по щеке, будто не он, а она упала, споткнувшись о невидимую кочку.

– Перепугалась?

– Ты руки не распускай, рассержусь.

– Несправедливо, начальник! Я искал, где карман, там платок у меня, сама проверь.

– Ах, плато-ок! – вставая, протянула она. Поплотнее запахнула на себе куртку. – Тогда ищи дальше.

Он вскочил на ноги, взял было Турсынгуль за плечи, но тут же отпустил:

– Ну нет, еще врежешь, не дай бог!..

Турсынгуль молча потянула его за рукав, заставила повернуться к себе спиной и размашисто, почти ударяя, отряхнула рубашку.

– Ниже сам почистишь.

Он вытянулся в струнку, переводя все в шутку, чтобы не обнаружить перед Турсынгуль неведомо отчего возникшую робость.

– Слушаюсь, начальник!..

На улицу вышел Сергей, за ним – остальные гости, и оказалось, что все уж почаевничали и собрались расходиться.

Когда прощались, Турсынгуль с шутливой торжественностью вручила ему куртку и как бы невзначай задержала пальцы на его локте. От этой мимолетной ласки Николай встрепенулся, но, выдерживая взятый прежде тон, бойко выпалил:

– Спокойной ночи, начальник! Продолжим завтра наши поиски?

– А ты прыткий, – поджала Турсынгуль губы.

– Виноват!..

Ушла она, ушли гости, а Николай с Сергеем еще долго ходили по ночному поселку. Спать не хотелось. В воздухе пахло свежестью, даже сыростью, что здесь, в пустыне, случалось только ранней весной, когда выпадали короткие дожди. Это значило, что скоро будет тепло, небо перечертят летящие на север птичьи стаи, и барханы разукрасят строчки следов всяких ящериц, варанов, сусликов. Все оживет и будет спешить хоть как-то приготовиться к зною, к тому, чтобы выжить предстоящим летом.

– Весной хорошо! – рассуждал Николай. – А ты заметил, как в эту пору преображаются женщины? Каждая – прямо красавица! А почему?

Почему, Сергей не знал. Он вообще пока не мог ничего сказать о женщинах, и потому жадно слушал, как Николай объяснял, что солнце, дескать, их как бы раздевает. Они снимают свои пальто, шубы и телогрейки, которые уродуют любую фигуру, и тогда любуйся женской красотой сколько хочешь. Сергей почему-то вспоминал Турсынгуль в расстегнутой телогрейке, с поднятыми к платку руками, смущался и вздыхал.

– Ничего, Серега, я тебя научу с девками обращаться, – пообещал Николай.

– Я и сам умею, – краснея в темноте, ответил Сергей. – Лучше научи на гитаре играть.

– Заметано! Слушай, переселяйся в мою комнату. Вдвоем веселей, ей-богу. – И, услышав обрадованное «конечно», вдруг спросил: – А какой такой Равшан у бригадирши, с которым она возится?

– Сын! Пацан лет шести или пяти… Гуля – разведенка, второй год без мужа. Отдубасила сковородкой и выгнала.

– Смелая.

3

В то утро ветер дул с ленцой, не замутненный ни песком, ни пылью, и чистый солнечный свет сверкал даже в лужицах гудрона, слепя глаза. Дышалось легко, и оттого, что день обещал быть по-настоящему весенним, было радостно.

Михаил и тот повеселел, хотя и жаждал опохмелиться. Поймав Шуру в воротах склада, он попытался шутки ради обнять толстушку. Она вывернулась и с наслаждением шлепнула охальника промеж лопаток.

Вихлястое тело Михаила выгнулось от удара, и под хохот бригады пошел он прочь на подгибающихся ногах, то ли дурачась, то ли в самом деле испытывая затруднения в дыхании.

– А ну, бригада, – весело выкрикнула Турсынгуль, – добьем сегодня крышу? Начальство торопит!..

Совсем уж по-девчоночьи расшалившись, женщины хором ответили, что «добьем», хватит с ней возиться.

Котел для разогрева гудрона задымил нехотя. Но, поколдовав с соляркой у топки, Назырбай быстро заставил пламя биться неукротимыми желто-красными языками с толстыми жгутами копоти.

Попробовал барахлить и подъемник, с помощью которого поднимали рубероид на крышу, где уже уложенные полосы напоминали дорожки, расстеленные для какой-то торжественной встречи. В иное время пришлось бы искать электрика, а тут выручил Николай. Вырубив рубильник на щите, он поковырялся в рычагах, что-то там скрутил, что-то прижал, и подъемник ожил.

Ровным слоем растекался гудрон, выпуская за край крыши черные сосульки. Полосы рубероида ложились без перекоса, без щелочки между краями, внахлест.

Турсынгуль, поглядывая на товарищей, замечала капли пота на висках, открытые в напряжении рты, слышала частое дыхание. Рулоны ложились на плечи, как штанги, ведра с гудроном оттягивали руки не хуже свинца, а люди еще и шутили, и посмеивались друг над другом. Будь это возможным, Турсынгуль расцеловала бы их, родных и таких понятных в святом увлечении делом.

Она поймала на себе взгляд Николая. Разгоряченная, чувствовала, как горят щеки, и по лицу Николая, слегка растерянному, видела, что красива сейчас и что он любуется ею.

Что-то завязывалось между ними, что-то такое, чего Турсынгуль и желала, и боялась. Ей нравился Николай, от одного его голоса, басовитого и мягкого, становилось так тепло на сердце. Но стоило подумать, а какой же он все-таки, чем живет, ведь мало что известно о нем, – и начинались разные страхи, мерещились разочарования, и уж не надо было Турсынгуль встреч с ним, разговоров по вечерам. Бог с ними, встречами, жила она до сих пор без них, проживет и дальше.

В горячке работы никто как-то не обратил внимания, что почти все утро не было Сергея. Собственно, они осознали это лишь после того, как он, наконец, появился хмурый, с торчащими жесткими волосами и припухшими веками.

Отвлекаться от дела не стали. Но в обед Турсынгуль, ополоснув лицо и утираясь головным платком, взглянула на Сергея с прищуром:

– Где гулял?

– В общежитии был. Проспал, – пробормотал он.

Женщины переглянулись: соврал бездельник. Вот уже с месяц он живет в одной комнате с Николаем, и быть того не может, чтобы тот поутру не растормошил его или не сказал бы потом бригаде, что парень еще спит. Назырбай спросил Николая с иронией:

– Что же друга не разбудил?

Всем на удивление тот ответил беспечно:

– Пожалел Серегу! Сладко парень сопел.

– Значит, ты знал, что он прогуливает?

– Ну! – словно бы обрадовался Николай.

– И нам не сказал?

– Думал, проснется – прибежит.

Раскладывая на столе свертки с едой, женщины с интересом посматривали то на одного, то на другого. Перепалка получалась занятной. Назырбай обличал Николая, а тот вместо того, чтобы защищаться, только поддакивал, хотя, скорее всего, и представления не имел, где это Сергей пропадал. В поддавки играл, заслоняя собой дружка.

– Заступничек, – с едва уловимым одобрением кивнула на него Катерина.

– Прямо герой, – поддержал жену дядя Костя. – Что скажешь, бригадир?

Турсынгуль глянула на него осуждающе. Не нравилось ей добродушие бригады. Прощать Сергею прогул никак нельзя, потому что в последнее время он никого не слушается. Выдать бы ему за все сразу! Очень подходящий момент.

– Ладно, Серега отработает, – важно сказал Михаил, успевший где-то разжиться винцом и ставший совсем уж благодушным.

– Но держать ответ все равно придется, – ответила Турсынгуль непримиримо.

– Да не сию же минуту, – слегка огорчился дядя Костя. – Есть охота… – И цыкнул на Сергея, ставя точку: – Руки вымой, шалапут!

Нет, еще не прошло у людей утреннее настроение. И Турсынгуль лишь сверкнула на Сергея глазами, решив про себя, что разгон ему все-таки устроит, и сегодня же, но – без Николая и прочих легкомысленных мужчин. Они ничего не смыслят в воспитании.

А Сергей бросился из вагончика к трубе, подававшей воду с компрессорной на стройплощадку, и суетливо подставил руки под теплую струю. Ему чудилось: Николай вот-вот проговорится невзначай, и тогда все узнают, что он, Сергей, ночевал вовсе не в общежитии.

Все началось в тот вечер, когда в их комнату ввалился полный смуглый дядька в порыжевшем от пыли ватнике и солдатских сапогах. Он обнялся с Николаем, и тот с грубоватой лаской сказал: «Ах ты, мужичок-хомячок!» Щеки дядьки бугрились возле ушей, задорно щетинились усы, из-за простуды или недосыпания веки были красноватыми, и от всего этого дядька действительно походил на упитанного хомячка.

Звали его Хайруллой, и, как выяснилось из разговора, он знал Николая вот уже несколько лет. Вместе они кочевали по Приаралью, вместе изъездили вдоль и поперек ровную, как стол, Каршинскую степь. Лишь недавно расстались, поскольку Хайрулла сменил мастерок на шоферскую баранку и устроился в лесхоз, засевавший пустыню саксаулом и полезными для скота травами.

И еще выяснилось, что Хайрулла приехал неспроста. Лесхоз растил несколько отар, а вот приличных кошар не имел. В итоге прошлой зимой, в самые холода, овец полегло порядочно. Поэтому и хотят срочно построить хотя бы одну крупную кошару, да чтоб с шиферной крышей и тепляком для маток с ягнятами. Хайрулла вспомнил тогда про Николая и других друзей, осевших в ближних поселках. Это ж – готовая бригада!

– Сам посуди, я здесь всего ничего, – начал отказываться Николай, – и вдруг подам на увольнение…

– Зачем увольняться? – перебил Хайрулла, со значением заглядывая ему в глаза. – Я с ерундой к тебе не пришел бы! Слушай что говорю…

Из того, что он рассказал, Сергей понял не все. Но главное уловил: дирекция выделяет деньги и материалы и назначает Хайруллу бригадиром. Работу требуют только с него. А уж кого он наберет в бригаду и на каких условиях, ее не касается.

– Начальник у тебя не дурак, – ответил Николай. Взгляд у него стал острым, азартным.

Хайрулла предложил такой вариант: ежедневно, после пяти, в Алангу приезжает за Николаем машина и отвозит его на стройку, благо она всего в двадцати километрах, там, где мелиораторы пробили скважину к водоносному горизонту. Где-то около полуночи машина привозит обратно. Питание – за счет лесхоза. Ну, а сколько денег придется на каждого, выяснится, когда наберется бригада. Чем меньше народу, тем солиднее куш.

– Само собой, – покивал головой Николай. – Однако жадничать тоже не следует, иначе от натуги пупки развяжутся.

С удивлением слушал Сергей, как уверенно он принялся обсуждать с Хайруллой, что предстоит сделать и в какие сроки. Называл типы кошар, спорил, стоит ли отгораживать секции для баранов и молодняка, из чего сооружать перекрытия… Сколько же ему удалось повидать на свете, думалось Сергею, чтобы запросто разбираться чуть ли не во всем, с чем он сталкивается. Хоть в работе, хоть в жизни. Завидно даже! Но ничего, рядом с ним и Сергей все освоит.

Очень захотелось Сергею попасть в бригаду, которую сколачивал Хайрулла. Он отвернулся от гостя, боясь, не выдали б глаза жгучего желания. Когда он чего-нибудь очень сильно хотел, они становились по-собачьи просительными, а это стыдно.

– Ладненько, – наконец, удовлетворенно проговорил Николай. Обеими руками быстро почесал разлохмаченные свои волосы и произнес убежденно: – Возьмем с собой Серегу.

Сергей порывисто повернулся к нему, не справляясь с улыбкой, растягивающей рот, и поначалу не понял отрывистого вопроса Хайруллы:

– Зачем?

Лишь через несколько секунд до Сергея дошло, что этот хомячок не желал принимать его в бригаду. Ну, конечно: чем меньше будет рабочих, тем больше перепадет каждому. Но разве Сергей из-за денег пойдет? От обиды у него сжались кулаки.

Кинув на него быстрый взгляд, Николай напористо продолжал:

– И еще трех приятелей в долю возьмем, я тут познакомился…

– Зачем? – уже раздраженно повторил будущий бригадир.

И тут Сергей впервые увидел, какое удовольствие получает Николай, когда ему удается показать, что соображает он быстрее и лучше других.

– Напряги черепушку, мужичок, – попросил он Хайруллу с дружеской укоризной. От сдерживаемой усмешки дрогнули у него ноздри. – Сколько у тебя машин, чтобы возить ребят из поселков?

– Две.

– Бензину не напасешься мотаться туда и обратно! Да и время надо беречь. Наберем ребят в Аланге – и лады. Разом всех и увезешь и привезешь.

От того, что Хайрулла подобрал в раздумье губы, его усы выпятились щеткой. Но вот они улеглись умиротворенно.

– Ты, честное слово, далеко пойдешь, – посулил он Николаю.

А через два дня автофургон доставил Николая с Сергеем и еще шестерых рабочих к месту, где должна была подняться кошара. Здесь лежала груда потрескавшихся железобетонных перемычек и карнизов, фонарные столбы с дырами в серых боках, валялись гнутые местами швеллеры, тронутые пятнами ржавчины – явно списанные изделия. Валялись на задворках какого-нибудь комбината стройматериалов, а дирекция их и подобрала задаром. Для овец сойдет.

Эта мысль не раз потом приходила на ум Сергею. И относилась она уже не к дирекции лесхоза, а к бригаде.

Начали долбить каменистую землю, прокладывая траншеи для фундаментов. Из-под белесых, будто раскаленных кирок и ломов брызгала в стороны галька, летели комья песка. Работали торопливо, не разгибаясь. И не переговаривались, не шутили, не ахали громко, замахиваясь киркой, будто боялись кого-то потревожить. Сергею почему-то вспомнилось, как пацаном он шарил с друзьями по чужим садам, окружавшим детдом. Тогда они вот также старались не шуметь и не тратить время попусту.

Неказистые, с неровными краями и бугристым мелким дном, траншеи обозначались прямо на глазах. Они прерывистой линией охватили с трех сторон площадку длиной метров в тридцать, а то и больше. И еще до того, как стемнело, эта линия стала сплошной.

Устроили перекур. Сидя на корточках, передавали друг другу пачки сигарет, спички, и влажные, точно водой облитые руки, переплетенные вздутыми жилами, подрагивали от напряжения. У Сергея стучало в висках и сухость больно царапала горло. Такое с ним было лишь однажды в школе – после кросса на десять километров, когда уж и ноги не держали.

А Николай даже не присел. Упершись руками в бока, в распахнутой рубашке, он ловил всем своим мокрым телом прохладные прикосновения ветра, постепенно затихавшего к вечеру, и оглядывал стройплощадку. Глаза его поблескивали с прежним азартом.

Стараясь не выдать своего состояния, Сергей поинтересовался:

– Что пойдет на фундамент?

Николай кивнул на перемычки:

– Приспособим!

– Как это? Они ж для окон.

– А вот так!.. Уложим, обвалуем, и – лады. Где тут фундаментные блоки возьмешь? Выкручивайся, как можешь.

– А стены потом не рухнут?

– Не трусь!

– Дно в траншеях надо бы выровнять, а то – сплошные перекосы.

– Утрамбуем, Серега, а вообще не хоромы строим. Овцы – не люди…

– Жаловаться не будут?

– Это точно, – одобрил Николай и, довольный разговором, выкрикнул: – Кончай курить!..

И снова – спешка, снова – усилия, от которых мутнело в глазах и сипел в гортани воздух. Ломами поддевали и сваливали перемычки в траншеи. Утаптывали, ровняли, утрамбовывали. Уж совсем стемнело, а все раздавались удары по земле, по бетону, по камню и шелестели обрывки слов, взлетала ругань, слышалось натужное: «Взяли!» Когда прибыл автофургон с флягами, полными воды и жирной шурпы, никто и есть не стал. Сидели под зажженными фарами машины, водили ложками в алюминиевых мисках и молчали, задавленные усталостью. Дома Сергей признался Николаю:

– Долго, пожалуй, не выдержу. На износ сегодня работали.

– Такой запарки – дня на три, не больше, – успокоил тот. Он лежал на кровати, привольно раскинув руки, и глядел в окно. – Материалы кончатся, и работа пойдет ленивая. – Сел, наставил на Сергея палец и заговорил с неожиданной горячностью: – Ты видел, как горбили ребята? После смены, фактически без ужина… А кто заставлял? Кто давил? Сами поехали, сами надрывались. И все – потому, Серега, что деньги крупные. За полтора – два месяца слепить кошару, только чтоб не рухнула, когда бараны будут о столбы тереться, и получить по пятьсот – шестьсот рубликов – это ж мечта каждого!

– Ну, почему? Я не из-за денег…

– Ты не в счет, – отмахнулся Николай. – А другие, Серега? Кто б из них в свою законную смену, на законном рабочем месте жилы из себя тянул? Никто. Тем более, что халтурка не прошла бы при мастере или бригадире таком, как Гуля. А тут. – свобода и бабки! Большего и желать нечего.

– Но нельзя ли поаккуратнее?.. – не находил Сергей нужных слов. – Кошара ведь не на один год…

– А ты видел, какие материалы завезли? – спросил Николай, недоумевая, как это Сергей умудряется ничего не замечать. – Да дирекция сама химичит! Неужто она не знает, что без хотя бы завалящего крана фундаменты по-умному не поставишь? Неужто там ослепли, когда выбирали швеллера? Эх, Серега, Серега, на этой кошаре не одни мы урвем по куску. А овцы, как ты сам сказал, жалобы писать не умеют. Поэтому не переживай, браток.

Сергей, однако, переживал. То ли он так уж был приучен за годы работы в бригаде Турсынгуль, то ли сказывались привычки, приобретенные еще в детдоме, где сделать что-нибудь тяп-ляп значило подвести ребят, – но его изводила мысль, что на кошаре творится откровенная халтура. Бросить бы ее, да Николай обидится, все-таки друзья. Особенно тяжко Сергею становилось, когда он оставался один. А такое случалось часто. Как и предсказывал Николай, материалы на кошаре вскоре закончились, и стройка оживала лишь через два дня на третий. Поэтому свободных вечеров набиралось много, свободных и одиноких, так как Николай завел привычку исчезать до глубокой ночи. Где и с кем бывал, Сергей, конечно, знал. Знал, собственно, весь поселок. Николая и Турсынгуль встречали и на главной улице, и в скверике из акаций возле управления «Аланганефтегаз», и далеко в пустыне, возле низин, где цвели маки.

Как-то после поездки на кошару, где ставили стены из бракованных плит, замазывая дыры чем ни попадя, Николай взял Сергея за плечи, тряхнул ободряюще.

– Не куксись, браток. Как говорится, что нам, малярам? Краски нет – дерьмом марам… Поехали в выходной на охоту, а?

– Куда? – оторопело переспросил Сергей.

– Хайрулла зовет сайгу бить! Занятная штука. Сайгак прет под семьдесят километров, а ты за ним – на машине, да по буграм, по колдобинам. Дух замирает! – потряс кулаком Николай. – Поедешь?

Сергей смотрел на него, как на волшебника.

Хайрулла приехал к вечеру. Николай сел к нему в кабину, а Сергей с ружьем взобрался в кузов. Ради того, чтобы поносить двустволку, он готов был трястись хоть верхом на водовозе. К его изумлению, возле кабины сидела на перевернутом ящике девушка в толстом свитере и брюках, широкоплечая, полногрудая, голова в мелких кудряшках.

– Ты чего здесь? – Он всегда считал охоту чисто мужским занятием. – Тоже на сайгу?

– На нее, а что?

Смотрела она на Сергея приветливо, и он, привыкший к женщинам в бригаде, как к товарищам, уселся рядом с ней на ящике да еще и плечом толкнул, чтобы подвинулась. Глянул сбоку. Брови ниточкой, рот широкий, из тех, про которые говорят: «Хоть тесемочки пришей». Некрасивая, но чем-то привлекает. К тому же знакома как будто.

– Что косишься? – усмешливо спросила она.

Он объяснять не стал. Подал ей руку:

– Сергей.

– Лариса.

Девичья ладонь была приятно горячей.

– Где работаешь?

– В магазине. Возле управления!..

Вот теперь Сергей вспомнил ее. Лариса обычно стояла за прилавком, над которым красовался намалеванный на фанере баран с ожерельем сосисок вокруг шеи. И запала она в память потому, что вечно зевала со скуки: в ее отделе никогда и не пахло сосисками, а уж тем более – колбасой. Но что интересно, люди все-таки несли из магазина завернутые в бумагу коричневые колбасные палки. Прямо чудеса.

– На охоту часто ездишь?

– Хайрулла берет…

– Стреляешь здорово?

– Да что ты! Умею сайгу в темпе свежевать. Набьет он пяток, я раз-раз и полный мешок мяса. Когда сайгу бьешь, надо по-быстрому шуровать, а то прихватят с добычей.

Сидеть в тряском кузове было неудобно. Они встали, держась за борт кабины, и ветер словно выдул из Сергея все чувства, кроме восторга. Хлынул в лицо, тугой, влажный, ударил в грудь, запел в ушах. Причем, стоило чуть повернуть голову, и пение становилось то нежней, то яростней. На глаза навернулись слезы, и свет, бивший из фар грузовика, начал переливаться радугой.

На крутых спусках грунтовой дороги машина точно проваливалась под ногами, и приходило ощущение полета, от которого хотелось смеяться. Когда же на подъемах кабина вырастала перед глазами и мотор рокотал все глуше и медленнее, Сергея подмывало свистнуть и закричать: «Давай!» Он забыл, куда и зачем едет, весь отдаваясь тяжелому неутолимому бегу грузовика в густевшей темноте.

Пустыня жила и ночью. Несколько раз Сергея пребольно щелкали по лицу неведомые жуки. Серый комок на несуразно длинных ногах прыгнул и исчез за пучком травы, сверкнув на прощанье изумрудным глазом.

Лариса схватила Сергея за руку:

– Гляди!

На дорогу, в полосу света, выскочила худющая лисичка и понеслась впереди машины, наставив на нее пистолетом облезлый хвост. Непременно попала бы под колеса, да, на ее счастье, дорога вильнула вокруг холма, световая дорожка ушла в сторону, и лисичка растаяла во тьме.

Ехали долго, и, насколько Сергей мог судить, забирали все время на запад, к Аралу.

К полуночи остановились. Хайрулла выключил мотор. Сергей обнаружил, что лицо его одеревенело, а уши заложило, словно он вышел из самолета. Лишь через минуту-другую стали слышны шорохи пустыни и потрескивание остывавшего двигателя. Николай высунулся из кабины.

– Как там, не замерзли? А то погрей девушку, Серега!

– Ладно, ладно, – буркнул Сергей и перевел разговор на другую тему: – Где же сайга?

– Отыщем!..

Открыв дверцу, Николай ловко перескочил через борт в кузов, забрал у Сергея и проверил ружье. Тем временем Хайрулла передал Ларисе какой-то предмет. Щелкнул выключатель, и оказалось, что в руках девушки горит большая яркая фара. Свет летел метров на сто, обшаривая пустынную молчаливую землю, исчерченную резкими тенями от бугров.

Негромко рокотнул грузовик. Двинулись прямо по кустам верблюжьей колючки, по наплывам песка, навеянным ветром. Слышно было, как трещали под шинами прошлогодние перекати-поле, застрявшие в ложбинах. Кузов наклонялся из стороны в сторону, это мешало всматриваться в темноту, раздвигаемую светом, и Сергей вздрогнул и начал непонимающе озираться, когда Лариса с затаенным ликованием выдохнула:

– Есть!..

– Где?

– Да перед тобой, гляди!..

Машина резко рванулась вперед, и все вокруг заплясало, затряслось в сумасшедшей гонке. Сергея вскидывало вверх, кидало к бортам. Он все время боялся вылететь из кузова и лишь краем глаза ловил далеко впереди и сбоку мелькание каких-то причудливых в темноте животных.

Ахнул над ухом громовой выстрел, за ним – второй. Лариса закричала, что свалился сайгак. Николай перезарядил стволы, умудряясь не держаться за борт. И снова – выстрелы, от которых Сергей втягивал голову в плечи, снова – крики Ларисы и псиное подвывание мотора, тянувшего из последних сил.

Сергей безуспешно старался разглядеть, как падают под выстрелами сайгаки и много ли их подбито. Он не улавливал момента, когда Николай попадал в них, и недоумевал, почему животные бежали медленно, а то и вовсе останавливались или метались по кругу. Николай ведь говорил, что они во весь дух улепетывают от машины.

Фара внезапно погасла. Хайрулла тотчас нажал на тормоза, и сайгаки исчезли, будто их и не было.

– Что там? – нетерпеливо заорал Николай.

– Провод порвался, – разочарованно протянула Лариса.

– Ничего, – успокоил их Хайрулла. – Подберем, что подбили, починим фару и еще поищем… Здесь сайгаков много!

Развернув машину, он повел ее в обратном направлении.

После такой пальбы Сергей ожидал, что туш наберется не меньше десятка. А наткнулись всего на одну. Попрыгали из кузова. Сергей наклонился, всмотрелся в морду сайгака. Ни на что не похожая морда. Уж больно нос здоровый и толстый, напоминающий обрубок хобота. И зачем сайгаку такой несуразный? Рогов у него нет, живот раздутый. Наверное, опился воды, поэтому и не смог удрать. Вот так и происходит естественный отбор.

– Ты не знаешь, почему они не убегали? – все же спросил он подошедшую Ларису.

– Свет их ослепляет!..

Она присела около туши, медленно провела рукой вдоль смутно белевшего брюха, и раздался звук, точно рвалась мокрая ткань. Сергей с запозданием осознал, что девушка провела ножом и что брюхо вспорото. Откуда-то изнутри поднялась брезгливость, заставляя откинуться назад. Напрасно Сергей хотел принудить себя не отходить в сторону и не прятать глаза. Мужчинам надо ко всему привыкать, и, если уж Лариса возится с сайгаком, как с кочаном капусты, то ему, парню, и вовсе не пристало строить из себя барышню. Но уговоры не помогали. Сергей отвернулся, стискивая зубы от гадливого чувства. То, что Лариса так уверенно и спокойно работала ножом, выглядело почему-то чудовищным.

– Эй, Хайрулла, – позвала она, – посвети, не пойму я тут…

Хайрулла зажег спичку, прикрыл ее ладонью, поднес к Ларисе. Она сплюнула с досадливым изумлением:

– Фу, ты! Самка попалась, рожать собралась.

Хайрулла тоже сплюнул и резко бросил, отходя к машине:

– Поторопись.

Из темноты вынырнул Николай. Он нес на плечах сайгака и еще издали выкрикнул:

– Второго несу! Чуял, что попал. Поспешай, девка!

– Спешу!

Лариса управлялась поразительно ловко. Пока Сергей приходил в себя от гадливости и жалости к сайгаку, пока Хайрулла возился с проводом и аккумулятором, а Николай бродил окрест, проверяя, нет ли еще битой сайги, – Лариса разделала обе туши и спрятала шкуры в один мешок, мясо – в другой. Тщеславно проговорила:

– Посмотрели бы, как я на мясокомбинате вкалывала! Мужики и те поражались, как это девушка так играючи ножичком орудует.