Текст книги "Будни и праздники"

Автор книги: Юрий Слащинин

Соавторы: Николай Бондаренко,Р. Гришин,Георгий Вогман,Валерий Нечипоренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

– Слушай, подари мне эти поллитра, а? Очень нужно.

– Этим авторитета у людей не завоюешь, – раздался из кузова тусклый голос Хайруллы. – Не дам, самому нужна…

– Ишь ты какой, – процедил Николай, мгновенно свирепея от того, что тот угадал его мысли. Каждый раз как рентгеном просвечивает! Умным стал хомячок. – Ты лучше скажи, где моя доля за сайгу? Чего молчишь?

В луче фары мелькнул какой-то комок. Николай поймал его, сунул в карман, спросил грубо:

– Не обсчитал? А то знаю я тебя…

Забросив в кузов очередной узел, Сергей нерешительно предложил ему:

– Коля, поедем в город?

– Сними? – указал Николай на машину.

– Да нет же! На площадке говорили, что добровольцев набирают вагоны разгружать. – И зашептал: – Я бы Ларисе заодно подарок сделал. Утром, как магазины откроются, куплю, вручу, и поедем назад. Всего на час задержимся!

Редко когда Николай смеялся с таким удовольствием. Потряс паренька за плечи, хлопнул по груди, донельзя довольный одной каверзной мыслишкой, осенившей его, едва Сергей заговорил про магазины.

– Молодец, браток! Поедем. – Он пощупал в кармане комок денег, соображая, как провернуть все половчее. – Вот только сбегаю к Гуле, доложусь, ладно? И заодно прихвачу чего-нибудь пожевать. Встретимся на площадке!

8

Кровати были застелены аккуратно, как в гостинице, и полотенца лежали на подушках, выстиранные и отглаженные. Еще хранивший запах воды, пол темнел чистыми щелеватыми досками. Нигде ни соринки, ни небрежно брошенной вещи.

Когда же Турсынгуль успела все это проделать? Прибраться и уйти… Все решила самостоятельно, не дождавшись возвращения Николая. Оставила лишь записку на старательно вытертой клеенке: «Нам дали хорошую палатку около магазина». И точка. Будто он – ничто, будто он – баран, которого можно запросто загнать в брезентовую кошару.

Рывком достал Николай чемодан из-под кровати, выбросил из него старые кеды и ненужное тряпье и закинул их за шкаф. Затем сунул в рюкзак кусок колбасы для себя и Сергея. Присел на стул, как положено перед дальней дорогой.

На его лице, обросшем щетиной и землистом от пыли, застыла угрюмая гримаса.

Едва слышно задребезжал графин, стоявший на подоконнике: подземная стихия перерывов не признавала. Встрепенувшись, как от звонка будильника, Николай подхватил чемодан и рюкзак и шагнул за порог.

На улице не сразу определил, куда идти. Сначала направился к разгрузочной площадке, через развалины, но, не пройдя и трех дворов, повернул к бывшему магазину, к палаткам.

…Вокруг электроламп, подвешенных на столбах, клубилась, мерцала серебристыми бликами ночная мошкара. Где-то орал транзистор на полную мощность, и чудилось, что комары и бабочки пляшут под разудалую музыку.

А под лампами жил, перекликался на разные голоса, шумел палаточный городок. Издалека, из темноты, Николай всмотрелся в него. Память у него была остром, и он быстро определил, какая из «брезентух» прибавилась к тем, что стояли здесь еще утром. Она чуть выдавалась с тротуара на проезжую часть улицы, оранжевая, большая, с виду симпатичная. И около нее, трогая зачем-то канаты, ходила Турсынгуль. Переговаривалась с соседями, посмеивалась, вроде бы ничем не встревоженная, беспечная, в своем нарядном сарафанчике.

Но вот она на секунду-другую задумалась, глянула в темноту, в ту сторону, где находилось общежитие. Определенно ждала Николая. И ему пришлось отвести взгляд от Турсынгуль, чтобы задушить шальное желание махнуть рукой на самолюбие, обиду, расчеты и зашагать к этой самой трудной в его жизни женщине.

Он едва не вздрогнул, когда сзади раздался голос Михаила:

– Ты чего здесь затаился?

Резко обернувшись, Николай сердито смерил Михаила взглядом. Тот удивленно усмехался и, в свою очередь, разглядывал его чемодан и рюкзак. В руках он держал, как костыли, две кроватные спинки.

– Где стащил? – грубо спросил Николай.

– Ну, зачем же? Палатку дали, койку выделили… Ты тоже переезжаешь?

– Нет, – подумав, ответил Николай, – совсем наоборот.

Что-то в словах Николая, в его голосе насторожило Михаила. Он поставил спинки на землю, оперся на них, как оратор – на трибуну, и, к удивлению Николая, заговорил без обычных своих смешков и ужимок:

– Уезжаешь, что ли?

– Выходит, уезжаю.

– Господи, неужто… Да нет, на тебя не похоже, чтоб струсил! Шутишь, Коля.

– Понимай, как знаешь, – четко проговорил Николай. – Еще вопросы имеются?

– Погоди, бригаде так и передать?

– Так и передай.

Михаил перемялся с ноги на ногу, вгляделся в лицо Николая. Произнес, будто был в чем-то виноват:

– Нет, Коля, на меня не рассчитывай, никому ничего не скажу, ты уж не обессудь.

– Не понял.

– А чего это я должен за тебя людям в глаза смотреть? Позор твой, ты его и принимай. Хоть сейчас, хоть тогда, когда вернешься за документами… Бывай! – И крикнул в сторону: – Дядя Костя, сетку тащишь?

– С кем ты там? – донеслось из темноты.

– Да тут с Колей поболтали.

Надо же, какой-то выпивоха, а туда же – лекции читает. Позорно, видите ли, уезжать… Николай долго смотрел, как Михаил нес кроватные спинки, непривычно трезвый, старательный, серьезный, и злился на себя за то, что в который раз за последние сутки вовремя не нашел, что ответить. Поискал глазами Турсынгуль. Возле палатки ее больше не было.

Он без надобности поправил на плече лямку рюкзака и двинулся к разгрузочной площадке.

Сергей встретил его у дальних штабелей.

– Опаздываем, скорее!.. – выхватил чемодан, помогая идти быстрее, и спросил в недоумении: – А вещи зачем?

– Надо!

Перемахнули через борт, уселись, потеснив рабочих, что расположились на досках, уложенных поперек кузова, и грузовик тронулся в путь.

Лишь через полчаса Николай вспомнил о еде. Протянул Сергею колбасу, но тот замотал головой:

– Пока ты ходил, солдаты нас накормили… Так зачем тебе чемодан и рюкзак?

– Водку привезти. Набьем бутылками под завязку, и будет у нас своя подпольная забегаловка, – излагал Николай ту самую мысль, что осенила его, когда Сергей говорил про подарок Ларисе. Жаль, пропала идея понапрасну. – Для других – «сухой закон», а для нас – приволье.

– Но в чемодане – вещи, – все с большим недоумением поглядывал на него Сергей. – Куда ты их денешь?

И тут Николай осознал, что ведет себя с пареньком так же, как вела Лариса: хитрит и старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Странно, почему так происходит. Почему Николаю и в голову не пришло хитрить с Михаилом, а тут словно кто-то заставляет изворачиваться? Сережка – чистый парень, вот что. При нем поневоле начинаешь прихорашиваться. От Турсынгуль к нему это перешло, не иначе.

Николай наклонился к Сергею:

– Ты только не перебивай, ладно? Я уезжаю, Серега. С Гулей ничего у нас не вышло. Знаешь, как бывает? Разные оказались люди. Так что надо уехать.

– Почему – надо?

– Слишком тяжело будет нам обоим, если останусь. Вот так! Женихались, женихались, и все… Грустно, конечно, но что поделаешь? Всякое в жизни случается.

Кто-то из рабочих завел протяжную песню. Не из новых, не из тех, что и запомнить-то трудно, не то что спеть, потому что нет в них ни мелодии, ни ритма, одни слова под урчанье гитары, а старую, еще дедовскую, ясную и простую. И что удивительно: мчался грузовик по шоссе, свистел ветер в прорезях брезента, обтягивавшего деревянный каркас кузова, а создавалось впечатление, будто сидит бригада в тихом закутке между штабелями рам и косяков, и слушает песню в легком оцепенении, набираясь сил. Таяло раздражение, накопившееся за день тяжкого труда, нытье в утомленных мышцах постепенно затухало.

Помимо воли, Николай заслушался песней и потому с запозданием обнаружил, что Сергей ни о чем его не расспрашивает, не огорчился тем, что им приходится расставаться, не уговаривает вернуться и помириться с Турсынгуль. Молчал паренек, и по тому, как он старался не задеть плечом Николая, когда машина входила в крутой поворот, чувствовалось все его отчуждение. Не поверил Николаю.

Так и домчались до городской товарной станции, до длинных составов, застывших на путях под обоймами прожекторов. Уже на земле, закинув рюкзак за спину, Николай протянул Сергею руку:

– Ну, пока! Еще увидимся, заеду как-нибудь за трудовой книжкой…

Пальцы паренька были вялыми, и крепкого прощального рукопожатия не получилось. Сергей вдруг сказал:

– А ведь ты дезертируешь, Коля. Поглядел на Лариску и тоже решил сбежать. Так мужики не делают. У нас в детдоме за это били…

– Ладно, береги здоровье, – бодро ответил Николай и пошел к зданию вокзала.

Сергей глядел ему вслед, сбитый с толку тем, что Николай и не подумал с ним спорить и доказывать свое, и запоминал, какой свободной напористой походкой уходил от него, от Турсынгуль, от беды, потрясшей Алангу, человек, которого он прежде считал лучшим в мире парнем.

Долго переживать ему не дали: раздалась команда начать разгрузку, и бригада, покуривая на ходу, потянулась к составу. Загрохотали раздвижные двери вагонов, коротко гукнул подъемный кран на колесах, и вскоре поплыли по воздуху пакеты щитов, рам, опускаясь в похожие на гигантские пригоршни кузова машин.

Нелегко разгоралась работа. Мускулы одеревенели и не желали растягиваться. Сергей покряхтывал, нагибаясь: ломило спину, – и не мог справиться со стропами, пружинившими в руках. К тому же мешали сосредоточиться мысли о Николае. Он наставил себе синяков и едва не сорвался с крыши вагона, прежде чем вернулись к нему ловкость и глазомер. Пришла и внутренняя свобода, спокойствие, поскольку, наконец, отодвинулось куда-то все, что касалось Николая и Турсынгуль.

И когда рассвело и пришла на смену бригаде группа городских рабочих, Сергею вовсе не хотелось спать. Он бы работал и работал, вот только в глазах кололо и пощипывало, словно попал в них песок.

На бригаду составили список и сказали, что заплатят вдвое против обычного, и еще объявили отдых на сутки. Железнодорожники предложили свой профилакторий, чтобы бригада привела себя в порядок, поела и отоспалась. Сергей, однако, отказался в нем остаться, лишь перекусил и поплясал под горячим душем.

К полудню он уже стоял у двери квартиры, в которую, по словам Ларисы, она собиралась переехать, и нажимал кнопку звонка. Изнутри глухо раздалось:

– Что нужно?

– Я из Аланги!.. Лариса сказала, что здесь поселится. Не скажете, приехала она или нет?

– Спит Лариса!

Дверь явно не собирались открывать, и Сергей крикнул в тонкую щель у косяка:

– Мне надо ей подарок передать! Откройте, пожалуйста!

Звякнула цепочка, дверь скрипнула, и выглянула к Сергею полная коротенькая женщина с оплывшим лицом. Она дышала с присвистом, и ее глаза навыкате слезились, точно дыхание доставляло ей боль.

– Какой такой подарок? От кого?

Сергей протянул ей коробочку, затейливо завернутую в розовую бумагу. Он специально попросил продавщицу в ювелирном магазине завернуть покупку так, чтобы Лариса не сразу разобралась, что это такое. То, что вместо девушки перед ним стояла какая-то тетка, его, как ни странно, обрадовало. Идя сюда, он боялся отказа Ларисы, того, что придется ее уговаривать принять подарок. А тут – никаких сложностей. Нужно отдать женщине коробочку с серьгами, и все дела.

– Вот, для Ларисы…

– Так от кого, говоришь?

– От меня, Сергея из Аланги, она знает.

– Может, все-таки разбудить ее? – уже приветливее предложила женщина.

– Нет, пускай отсыпается.

Сергей представлял, как Лариса проснется, увидит сережки и растрогается. И будет потом вспоминать о нем с умилением, и, конечно, не сейчас, но хотя бы через месяц ее обязательно потянет к нему, и они встретятся… Его не покидало ощущение, что он обманывает себя, что слезливой благодарности от Ларисы ему вовек не дождаться, она, эта благодарность, существует только в кино, да и то не в нашем, а в импортном, где девицы закатывают глазки над вещицами любимых и вообще разводят нудную бодягу, которую Николай как-то назвал «соплями на сахаре».

Но представлять такое доставляло ему удовольствие, и, распрощавшись с теткой, он отправился на автовокзал печальный и в то же время довольный.

У автобуса на Алангу, споря с контролером и мешая пассажирам, топтался Николай. Его клонило то набок, то назад, и ему приходилось прилагать немало усилий, чтобы устоять на месте. Одной рукой он хватал контролера за плечо, другой, заведенной за спину, держал на весу тощий рюкзак, из которого явственно слышалось позвякиванье бутылок.

Разговаривал Николай подчеркнуто четко:

– Позволь, я взял билет и имею право!..

– Отстань, с водкой в Алангу не пущу, – отмахивался контролер.

– Но это мое личное имущество!..

– А хоть и чужое, отстань. Запрет, понял?

– По какому праву? – Его, по всей видимости, так и подмывало выругаться, и он играл желваками, сопел, усмиряя себя. Затем повышал голос до крика, обращаясь за помощью к пассажирам: – Ребята, глядите, человека обижают! А за что?..

– Ну и набрался, – сказал кто-то с плохо скрытой неприязнью.

Сергей резко потянул его за локоть подальше от насмешливых глаз людей, вереницей входивших в машину. Бледный, потный, с бегающими глазами, Николай не сразу разглядел, кто перед ним. Наконец понял и удивился:

– Серега? Откуда, парень?

– Зачем тебе в Алангу?

– «Вертушку» надо школьникам вернуть. Нехорошо у пацанов воровать.

– Без тебя верну.

– Не-ет, нельзя, – протянул Николай и обреченно махнул рукой. – Надо самому, совесть заест… Ну и с Гулей, любимой твоей бригадиршей, кое о чем следует потолковать. Есть пара вопросов!.. – подмигнул он Сергею и растянул губы, изображая хитрую улыбку. Однако вместо улыбки получилась гримаса.

– А где чемодан?

– На вокзале. – Он вспомнил, что контролер не пускает его в автобус, и возмутился: – Я ж этому гаду рога обломаю!..

– Да не пустят с бутылками, не валяй дурака, – одернул его Сергей.

Николай уставился на него, и было видно, сколько сил ему стоило сообразить, что же делать. Затем он поступил так, как никто и никогда, на памяти Сергея, не поступал: метнулся к железобетонному забору и с размаху ударил по нему рюкзаком. Сергею показалось, что на весь автовокзал разнесся стеклянный хруст. А Николай, словно обрадовавшись этому звуку, размахнулся и ударил снова… Изумленный тем, что можно вот так обращаться со спиртным, Сергей глядел на него, не отрываясь, и скорее чувствовал, чем понимал, как должно тянуть Николая в Алангу и как должно быть ему плохо, что он решился разбить бутылки, мешавшие ему уехать.

Бросив рюкзак, на котором расползлись мокрые пятна, и пройдя мимо Сергея, как мимо пустого места, Николай направился к автобусу.

На этот раз его пустили в машину. Сергей вошел следом и сел неподалеку от него, охваченный тревогой, как бы Николай что-нибудь не натворил. Следовало находиться рядом с ним, чтобы в случае чего вмешаться.

Вдруг Николай встал и с трудом выбрался из кресла. Уж как он разглядел бородача в конце салона, объяснить невозможно. Но все-таки разглядел и пошел к нему с радостной улыбкой, будто встретил брата родного.

– Ты тоже здесь? Вот потеха! – И объявил на весь автобус: – Мы с ним школу спасали! По этажам бегали, пацанов искали. Клевый мужик!..

Бородач узнал его, сдержанно кивнул, но, когда Николай плюхнулся рядом с ним на сиденье, отстранился, вовсе не обрадованный встречей. Поморщился:

– Несет от тебя, как от пивного ларька.

– Загулял! – развел руками Николай. – Вожжа под хвост попала… К тому же в Аланге сейчас не выпьешь, вот и накачался, чтоб хватило и на дорогу, и там еще на полдня.

– Значит, с перспективой выпил?

– А как же! Во всем, как говорится, должно быть плановое начало… Слушай, а твоя «вертушка» задела меня за живое.

– Какая еще «вертушка»? – не понял бородач, пожав плечами.

– Которая от солнца крутится! Помнишь? В кабинете я тебе показал, чтоб ты объяснил…

– А-а. В каком же смысле она тебя задела?

– А в том, что на человека, оказывается, все давит. И начальство, и бабы, и даже солнце. Усек, выходит, нет тебе покоя, совсем нет, борода ты ученая! Никуда не денешься от давления, не спрячешься…

– Да, видно, ты крепко поддал, любознательный товарищ.

– А я бы тебе и трезвый сказал то же самое, честно! Солнце в народе как называют? Ласковое или благодатное, то есть благо дающее! В древности, говорят, на него и молились, а оно, видишь, как?..

Зарокотал двигатель, и Сергей перестал слышать, о чем они говорили. «Икарус» тронулся с места мягко, почти неощутимо, из окна хлынул в лицо яркий свет, заставив зажмуриться, и Сергей будто очутился в гамаке на поляне, залитой солнцем. Так удобно было в кресле, так плавно покачивалась машина, что закружилась голова. И он потерял представление, сон это или явь – то, что автобус понесся по шоссе.

В проходе между креслами невесть откуда появилась Лариса. Она смеялась и махала Сергею рукой, но не с багрово-красными, а с самыми обыкновенными, нормальными ногтями. В девичьих ушах сверкали серьги, придававшие ее лицу сказочно красивый вид… Свесив голову набок, отчего неестественно изогнулась худая шея с острым кадыком, Сергей спал. Из-под распахнутого ворота рубашки выглядывала впалая ключица, совсем еще по-детски хрупкая. Расслабленный, он выглядел хилым парнишкой, случайным среди взрослых сильных людей, ехавших на нелегкую работу. Но руки, что безвольно лежали на коленях, были руками рабочего – в переплетеньях жил, с сухими ладонями и бугорками мышц между большими и указательными пальцами.

Он проснулся, как от толчка. По автобусу, перекрывая рокот двигателя, разносился голос Николая:

– Да врет твое начальство! «Сухой закон» объявили, а сами-то небось… Знаем!..

Серый, с полузакрытыми глазами – его, должно быть, укачивало, – Николай стоял в проходе и доказывал бородачу:

– И квартиры получают лучшие, и машины, и продукты. Как только сядет в кресло, так под себя гребет! Кормушку устраивает…

Не мигая смотрел на него бородач, не то брезгливо, не то гневно.

Сергей с тревогой прислушался к пассажирам, говорившим все громче:

– Нализался дурак и порет чушь.

– Откуда такой разоблачитель?

– Да высадить его надо! Чего он тут разошелся?

Уловив слово «высадить», Николай выпятил челюсть, готовый биться со всем миром, несправедливым к нему, черствым, жестоким.

– Кого высадить, а? – Накипь слюны забелела в уголках его рта. – Правды боитесь! Сами небось такие, вот и злобитесь. Но не нашелся еще человек, который Николая Краснова…

– А мы попробуем, – внезапно перебил его бородач. Крикнул водителю: – Притормозите на минуту!

«Икарус» остановился плавно и величаво. Николай торопливо наклонился, поднял с пола какой-то стальной пруток и с угрозой проговорил:

– Против лома нет приема!

– Да какой же у тебя лом? – усмехнулся бородач, поднимаясь с места. – Простая железка.

Как потом думалось Сергею, пассажиры все же пожалели бы высаживать Николая: что с пьяного возьмешь? Скорее всего указали бы на дверь и припугнули, что выставят в два счета, если он не прекратит будоражить людей. Но, на свою беду, Николай замахнулся на бородача.

Скрутили его мгновенно. Шофер, видевший все в своем зеркале, тут же открыл дверь и, скатившись по ступеням, Николай вылетел из автобуса на обочину дороги и зарылся руками в песок. Бородач выбросил за ним пруток и отряхнул руки.

Рассмеялись в задних рядах, послышалось:

– И откуда такие берутся?

– Ничего, ветром обдует – протрезвеет.

С шипеньем закрылась дверь, и автобус тронулся с места. В тот же миг Сергей метнулся к шоферу:

– Открой, я выйду.

Тот пригляделся к нему с подозрением:

– Вместе пили?

– Не твое дело, открывай.

Кто-то тронул Сергея за плечо:

– Не жалей его, парень! За то, что он тут матерно нес все на свете, полагалось бы по шее врезать. Пусть скажет спасибо, что просто на свежий воздух отправили. Авось, очухается, пока какая-нибудь попутка не подберет.

– Здесь – пустыня, – не оборачиваясь, бросил Сергей. – Пьяному одному нельзя…

Выскочил на шоссе, но не подошел к Николаю, а остановился у обочины, повернувшись спиной и к нему, и к автобусу. «Икарус» дунул на него горячей сизой струей, и вскоре шум его двигателя замолк вдалеке.

Шли по небу, должно быть, последние в этом году облака. Ветер дул порывами, сметая верхушки с кривых барханов вдоль шоссе. Поперек дороги лежали песчаные полосы. Похоже было, что они, как ремни, прижали дорогу к земле, к подножьям барханов, и она таяла от зноя, струясь в переливах разогретого воздуха.

Николай сел, обхватил руками колени и застыл, низко опустив лохматую голову. Он ни о чем не думал и не чувствовал ничего, кроме жарких прикосновений солнца. А они то ощущались, то пропадали: по дороге проносились тени облаков, – и ему мерещилось спьяну, что солнце с каким-то намеком толкает его в спину.