Текст книги "От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство"
Автор книги: Юрий Фельштинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 56 страниц)
Это была очень ценная вербовка, к которой Зубкова откровенно ревновал поклонник «деревенщиков» Никандров, тем более что бывший коммунистический литературный критик Кузнецов, почувствовав за русистами поддержку со стороны КГБ, немедленно перешел на позиции националистов. Вот как описывал роль секретаря писательской организации Кузнецова в те годы один из не полностью информированных национально настроенных писателей:
Феликс Кузнецов создал из Московской писательской организации настоящий духовный очаг, где в годы общего застоя всегда азартно шумела настоящая творческая жизнь [...] «Официозность» литературной критики Кузнецова в [19]70-[19]80-е годы была продиктована его стремлением очеловечить партийную идеологию, вдохнуть в ее окаменевшие формулы тот животворный национальный дух, который привнесли в тогдашнюю советскую жизнь наши писатели «деревенщики». Не будь этой почти ювелирной литературной работы Кузнецова, Федор Абрамов, Иван Акулов, Борис Можаев, Василий Белов и тем более Валентин Распутин воспринимались бы ведомством Суслова как диссиденты. Кто-то, как Михаил Лобанов или Станислав Куняев, брал в руки меч и рубился с пятой колонной, ловко прыскающей цитатами из Ленина и Маркса, до последней возможности, кто-то, как Вадим Кожинов, одним ударом крошил так и не дотаявший за весь ХХ век лед троцкистских идеологем. Феликс Кузнецов был в ту пору критиком с «ролевым сознанием». А попросту говоря, был он искусным и мудрым толмачем, переводившим с языка Федора Абрамова на язык Суслова. Чтобы Суслов мог убедиться, что живое, полное горьких слез сердце русского писателя – это не камень, брошенный в серое здание на Старой площади272.
Действительно, это был не камень, брошенный в серое здание на Старой площади, а результат кропотливой агентурной работы «литературной группы» КГБ и капитана Зубкова273. Союз писателей РСФСР к этому времени возглавлял ставленник Бобкова на этой должности и старый агент госбезопасности Сергей Михалков, так что о состоянии дел в союзах писателей Москвы, РСФСР и Советского Союза КГБ был осведомлен достаточно хорошо.
Чтобы не отставать от «москвичей» (так называли в центральном аппарате КГБ коллег из УКГБ по г. Москва и Московской области), Никандров приобрел в качестве агента госбезопасности проректора Литературного института им. Горького Евгения Сидорова, который с помощью КГБ через год после вербовки, в 1978 году, сменил Владимира Пименова, долгое время возглавлявшего Литинститут. Там же работал еще один ценный агент: проректор Литинститута Юрий Чириков, завербованный в 1975 году под псевдонимом Светов.
21 декабря 1977 года, в день рождения Сталина, в Центральном доме литераторов состоялась дискуссия на тему «Классика и мы», за которой внимательно следил КГБ в лице Никандрова. Мероприятие под академическим названием было не чем иным, как политической провокацией писателей патриотической направленности. Почувствовав в себе значительные силы к концу 1970-х, «русисты» решили привлечь на свою сторону симпатии партийного руководства. С этой целью и была организована в ЦДЛ дискуссия. Инициировал ее Вадим Кожинов, а глашатаем был верный его ученик и агент 5-го Управления Станислав Куняев, несколько позже описавший это событие, не назвав, впрочем, Никандрова по фамилии:
Звонил наш куратор из «Детского мира»274, стал расспрашивать, как прошел секретариат по итогам дискуссии. Я начал было излагать, но потом, чтобы не запутаться, сказал: «Я лучше Вам прочитаю свою речь на секретариате». Он буркнул: «Подождите», – и на минуту в трубке воцарилось молчание. Потом он снова подошел к телефону.
– Что, запись наладили? – спросил я.
– Да! – грустным голосом ответил он.
– Но ведь есть же стенограмма!
– Стенограмма есть, да времени нет. А мне завтра в 9.00 надо докладывать.
И я начал ему читать275.
Вслед за этим Куняев отправил в ЦК КПСС согласованное с Никандровым черносотенное письмо, содержавшее в том числе фактический донос на авторов самиздатского альманаха «Метрополь», которые, по мнению русистов, являлись представителями «пятой колонны» в СССР. Куняев вспоминает:
Конечно же (к чему лукавить), мне не было дела до того, что печатают в «Метрополе» Белла Ахмадулина или Инна Лисянская [...] Я рисковал, но надеялся: а вдруг мне на этот раз удастся раздвинуть границы нашей «культурной резервации», жизнью которой руководили Зимянин и Шауро, Беляев и Севрук, во имя наших русских национальных интересов? Я рассчитывал ошеломить недосягаемых чиновников из ЦК, помочь нашему общему русскому делу в борьбе за влияние на их мозги, на их решения, на их политику276.
В 1979 году многие члены Союза писателей СССР стали получать на домашние адреса письмо черносотенно-антисемитского содержания за подписью «Василий Рязанов»277. Авторами этого текста, скрывшимися за групповым псевдонимом Василий Рязанов, были Анатолий Михайлович Иванов278 и Владимир Николаевич Осипов279. Распространением письма занимался Сергей Николаевич Семанов280.
Авторы послания были довольно быстро установлены госбезопасностью. Первым арестовали Анатолия Иванова, частого гостя салона Ильи Глазунова и приятеля Семанова, сдавшего своих соавторов. Уголовного наказания избежал лишь Семанов, сохранивший даже членство в КПСС. Через много лет, в ноябре 2010 года, Семанов признался, что во время следствия имел длительную беседу с начальником 5-го Управления Бобковым:
Меня вызвал Филипп Денисович Бобков. Вначале говорил вокруг да около – просил быть сдержаннее, пересмотреть круг знакомых. Потом прямо сказал, что я веду себя так, что на меня может быть заведено уголовное дело... На том мы с Бобковым и разошлись, а через несколько дней взяли Иванова.
28 марта 1981 года Андропов направил записку с грифом «Совершенно секретно» в ЦК КПСС. Записка называлась «Об антисоветской деятельности Иванова А. М. и Семанова С. Н.»:
В последнее время в Москве и ряде других городов страны появилась новая тенденция в настроениях некоторой части научной и творческой интеллигенции, именующей себя «русистами». Под лозунгом защиты русских национальных традиций они, по существу, занимаются активной антисоветской деятельностью. Развитие этой деятельности активно поощряется зарубежными идеологическими центрами, антисоветскими эмигрантскими организациями и буржуазными средствами массовой информации. Противник рассматривает этих лиц как силу, способную оживить антиобщественную деятельность в Советском Союзе на новой основе.
В настоящее время главный редактор журнала «Человек и закон», член КПСС Семанов С. Н. в своем окружении распространяет клеветнические измышления о проводимой КПСС и советским правительством внутренней и внешней политике, допускает злобные, оскорбительные выпады в адрес руководителей государства. По оперативным данным он пропагандирует необходимость борьбы с государственной властью и заявляет, что кончился «период мирного завоевания душ. Наступает новый период. Надо переходить к революционным методам борьбы. Если мы не будем сами сопротивляться, пропадем». Вокруг Семанова группируются лица, которые либо разделяют его взгляды, либо не дают ему по разным причинам достойного отпора.
В связи с изложенным представляется необходимым пресечь враждебные проявления с тем, чтобы предупредить нежелательные процессы, которые могут возникнуть в результате деятельности антисоветских элементов, прикрываемой идеями «русизма».
Комитет госбезопасности имеет в виду привлечь к уголовной ответственности Иванова А. М. Что касается Семанова, то представляется необходимым рассмотреть вопрос об освобождении его от должности главного редактора журнала «Человек и закон». Решение о его уголовной ответственности будет принято в зависимости от хода следствия по делу Иванова.
Последнее предложение указывало на попытку привлечения Семанова к агентурной деятельности в интересах госбезопасности. Не согласись Семанов стать агентом, отправился бы он в лагерь вслед за Анатолием Ивановым.
Записка за подписью Андропова в ЦК КПСС о проблеме «русистов» была вовсе не чем-то неординарным, а всего лишь рутинным документом, отражавшим выявленные в процессе оперативной деятельности КГБ проблемы281. В КГБ не считали, что «русофилы» и «русисты» представляют угрозу для государства282, поскольку в целом вся их деятельность плотно контролировалось КГБ.
Упомянутый Куняевым, а затем и в письме «Василия Рязанова» партийный руководитель советской литературы Владимир Севрук был заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС. Известность он приобрел в 1966 году, когда, будучи аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС, опубликовал в «Правде» разгромную статью на повесть своего земляка Василя Быкова «Мертвым не больно». Вскоре Севрук был принят на работу в отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС и вырос в нем с должности рядового инструктора до заместителя заведующего отделом.
Уже после падения советской власти Севрук рассказывал, что именно так раздражило тогда Андропова в «русистах»:
– Тут еще «усисты» объявились...
Я попытался поправить, переспросил:
– Русофилы, что ли? Славянофилы?
Он усмехнулся:
– Да ты что? Русофилы, славянофилы были людьми талантливыми, высокообразованными. Их представление о будущем России было выстрадано. А «русисты» – это идеологическая обслуга таких «титанов мысли», как [Николай] Щёлоков и [Юрий] Чурбанов. Вообще-то «русистами» называют сотрудников западных спецслужб, обучающихся на факультетах славистики. Наши же «русисты» – это либо уже прикормленная Западом, либо стихийно тянущаяся в их сторону публика...
Он нажал кнопку видеомагнитофона. На экране возникла фигура редактора «Комсомольской правды» В[алерия] Ганичева, буквально орущего при закрытии съезда ВЛКСМ «Интернационал». Андропов выключил аппарат и продолжал:
– Вслед за «Интернационалом» сей фрукт с дружками в бане после возлияния также вдохновенно в голом виде горланил «Боже, царя храни». Это те же диссиденты, только маскировка другая. Для одних идеал – «душка» [Александр] Керенский. Для других идеал генерал-вешатель Лавр Корнилов. Тот же Ганичев в самолете, оказавшись над предполагаемым местом корниловской могилы, устроил с такими же «корниловцами» минуту молчания. И заставил встать даже секретаря ЦК ВЛКСМ Леонида Камшалова. Представляешь картину? Корнилов за время так называемого «ледового похода» перевешал десятки комбедовцев, красногвардейцев, комиссаров, расстрелял несколько сотен ростовских, новочеркасских, екатеринодарских рабочих, перепорол нагайками около тысячи пленных, их жен и детей. А комсомольские «вождюки» чтят его память... Мерзость какая!283
Действительно, в 1972 году Ганичев, Сергей Семанов и Вадим Кожинов летели из Тбилиси в Москву. Когда пролетали над Краснодаром, над Кубанью, Семанов и Кожинов встали и сказали: «Почтим память Лавра Корнилова, погибшего в этих местах». Вот описание той же истории Ганичевым:
Из той поездки в Грузию помню, как Вадим Кожинов и Сергей Семанов в самолете, когда мы летели уже из Тбилиси домой, встали где-то над Краснодаром со своего кресла и заявили: «Мы пролетаем над землей, где героически погиб Лавр Корнилов, просим всех встать!». И все встали, даже секретарь ЦК ВЛКСМ Камшалов постоял. А это все-таки 1972 год был... Нам казалось, что в верхах крепнет определенное направление, определенное крыло, которое поддерживало русскую линию. Я не знаю подробностей... У нас было представление о модели социализма для народа, для русского народа. Мы сочетали русскую идею с идеей социализма и не видели в этом противоречий. ...Мы боролись с заскорузлыми понятиями о социализме, с одной стороны, и с прозападными космополитическими тенденциями – с другой. Особенно борьба обострилась с приходом к власти Юрия Андропова – яростного русофоба.
Зачинатель и герой Белого движения генерал Корнилов был для коммуниста Андропова ярым врагом. Гнев его в отношении комсомольских «вождюков» был закономерен. К тому же все они были предателями. Ведь кто-то донес Андропову историю про Ганичева и Корнилова, Ганичева и баню!
Человеком этим был Семанов284, рассказавший о своей встрече с Бобковым, но не назвавший ни себя, ни Бобкова по имени в публикации «К не нашим. Главы из книги»:
Но самым забавным в этом ряду стало нелепое слово «русисты». Именно так обозвал нас шеф КГБ Ю. Андропов в своей знаменитой записке на Политбюро с убойным названием «Об антисоветской деятельности Иванова А. М. и Семанова С. Н.», поданной 28 марта 1981 года... Теперь-то, набравшись сведений из самых разнообразных источников, можно запоздало разъяснить, сославшись на беседу с одним из бывших подчиненных Андропова, что подсказал это слово лубянским грамотеям [...] один из видных членов Русской партии, давно осведомлявший КГБ. Был он человек образованный и начитанный и обнаружил выражение «русист» в сочинениях одного из крупных русских публицистов начала ХХ века.
Сам Андропов от беспринципности многочисленных своих осведомителей пребывал (или делал вид, что пребывает) в растерянности:
А что они друг про друга пишут!.. – жаловался он Севруку. – Если опубликовать все, то вы их книги перестанете читать. Не надо никакой агентуры. Столько добровольцев из верхнего, так называемого интеллектуального эшелона. И все во имя чего? За какие-то поганые деньги, поездку в какую-нибудь Папуа-Гвинею, ученую степень, место под дачу в престижном поселке...
Сложность и уязвимость своего положения понимали, похоже, и сами завербованные, по крайней мере, некоторые из них. Журналист и редактор Александр Байгушев вспоминает:
Я ездил к руководителю Ленинграда Романову и писал за него целую книгу о Ленине и революции. Формально я числился редактором. На самом же деле моей целью было выяснить истинное отношение Романова к Брежневу.
Байгушев не уточняет, кто именно ставил перед ним такую небанальную задачу. Завербован он был 4-м Управлением МГБ во время учебы на романо-германском факультете МГУ, который закончил в 1956 году. После этого все в жизни Байгушева сложилось гладко. В 1960 году он получил диплом об окончании сценарного факультета ВГИКа. Работал в «Московском комсомольце» (1960), «Советской культуре» (1960–1963), затем до 1968 года в Агентстве печати «Новости» (АПН)285.
В 1970-е годы Байгушев стал заместителем главного редактора газеты «Голос Родины», издававшейся в 83 странах для русских эмигрантов с целью создания благоприятного образа СССР и критики антисоветских эмигрантских организаций. С начала 1980-х работал во Всесоюзном обществе по культурным связям с соотечественниками за рубежом286.
Так что выбор Байгушева, как агента 4-го Управления МГБ, был удачным. Тем более, что он удобно сочетал в себе русского националиста и абсолютного циника:
Чего ни приходилось делать, куда только, забыв брезгливость, ни внедряться ради русской идеи! – писал о себе Байгушев в одной из статей. – [...] Владимир Осипов и Леонид Бородин пошли за русскую идею в андроповские лагеря. Они открыто выражали свое неприятие сатанинской коммунистической власти. Мы действовали как засланные профессиональные разведчики Русского ордена в стане врага. Владимир Осипов и Леонид Бородин в ореоле своей мученической святости по праву могут слегка презирать таких как я, как Сергей Семанов, как Валерий Ганичев. Мол, двурушники! Были крупными «номенклатурщиками»! Да, мы были двурушниками.
Когда над «русским патриотом» и коммунистом Семановым сгустились тучи, обеспокоились не только его единомышленники из писательской среды, но и сочувствовавшие ему «патриотично» настроенные чекисты. Куняев вспоминает:
В эти дни вдруг ко мне, секретарю московской писательской организации, зашел наш куратор из Комитета госбезопасности. Он и раньше заглядывал в организацию, чаще к первому ее секретарю Феликсу Кузнецову или к Юрию Верченко. Иногда заходил и к нам, рабочим секретарям, для того, чтобы выяснить настроения, узнать, кто что натворил, кто собирается уезжать. По многим признакам можно было понять, что это человек русский, государственник, не чуждый патриотических мыслей и чувств. Я, в частности, вспоминаю, как за год-полтора до моего письма [адресованного в ЦК КПСС по поводу засилья инородцев в литературе и искусстве], когда гроза нависла над Сергеем Семановым, тогда главным редактором журнала «Человек и закон» [...] этот сотрудник как бы случайно на ходу встретился со мной и попросил передать Семанову, чтобы тот предпринял все возможные меры для своей защиты. А в эту нашу встречу перед своим окончательным решением о передаче письма в ЦК я прямо спросил его – правильно ли я поступаю.
– Сколько экземпляров Вы уже раздали? – спросил он.
– Пять, – ответил я.
– Запомните: нельзя, чтобы было больше восьми. Это [восемь] как бы для служебного пользования. А если копий будет больше восьми, то, по нашим инструкциям, Вы будете обвинены в распространении... Это уже другая статья, куда более опасная.
Я спросил его:
– Где будут со мной разговаривать после того, как письмо будет отправлено, – в ЦК или КГБ?
– Видимо, в ЦК. Но если Вас будут вызывать на Лубянку, я постараюсь, чтобы Вы попали в русские, а не еврейские руки287.
Во 2-м отделении 1-го отдела 5-го Управления помимо членов «литературной группы» служили и другие сотрудники. Один из них – Николай Дмитриевич Жаворонков – был куратором Союзов художников и архитекторов СССР. В начале 1970-х его перевели из 5-го отдела УКГБ по г. Москва и Московской области как перспективного оперативного работника в Центральный аппарат КГБ, в его 5-е Управление. В ту пору был он старшим оперуполномоченным и майором. В помощники ему определили выпускника следственного факультета Высшей школы КГБ, младшего оперуполномоченного лейтенанта Вячеслава Михайловича Петрова.
За время службы в 5-м отделе УКГБ по г. Москва и Московской области и Министерстве обороны Жаворонков стал знатоком художественного «андеграунда» и художников-авангардистов. Он имел среди них достаточное количество агентуры, с помощью которой соответствующие подразделения госбезопасности смогли, например, своевременно подготовиться к несанкционированной выставке художников-авангардистов 15 сентября 1974 года в Москве, вошедшей в историю как «бульдозерная выставка».
Такое странное название появилось в связи с тем, что непризнанные, как их называли тогда, художники, не имея возможности выставлять свои картины в официальных залах, устроили выставку своих работ на открытом воздухе на юго-западе Москвы в новом микрорайоне Беляево. Под предлогом проведения неотложных строительных работ на экспозицию направили бульдозеры, которые безжалостно уничтожили творения художников. А на участников выставки и зрителей направили еще и поливальные машины.
Выставка была жестоко разгромлена. Но благодаря присутствию зарубежных журналистов, акция по разгону получила широкое освещение в зарубежных СМИ. Пришлось партийным властям и КГБ идти на компромисс и, спустя пару недель, 29 сентября, провести официально разрешенную выставку в Измайлово.
Придя на службу в 5-е Управление, Жаворонков получил на связь агентуру из числа художников, известных искусствоведов и коллекционеров. Был среди этих агентов и художник Илья Глазунов. Работал с ним напрямую начальник 5-го Управления Бобков. Их сотрудничество началось, еще когда Бобков был сотрудником 4-го Управления КГБ и ВГУ КГБ.
Из-за загруженности работой на посту начальника 5-го Управления Бобков поручил Жаворонкову осуществление регулярной связи с Глазуновым. И так как Жаворонков, о чем в 5-м Управлении было известно, был допущен к работе с агентурой самого Бобкова, тот был вскоре переведен на новую должность – помощника начальника 5-го Управления.
Особое место в этой агентуре все больше и больше занимали русские националисты, контролируемые 5-м Управлением, хорошо осведомленным об их деятельности. В частности, не были секретом монархистские убеждения Глазунова, державшего своего рода литературный салон, пестовавший русских националистов. При этом Глазунов был опытным агентом госбезопасности, а по существу – агентом-провокатором, что со временем стало очевидно и некоторым его сторонникам, например, писателям Владимиру Солоухину и арестованному в феврале 1967 года Льву Бородину.
Глазунов родился в 1930 году в Ленинграде. Во время блокады города немцами потерял родителей, умерших от голода. Самого его эвакуировали, что спасло ему жизнь. По возвращении в Ленинград с 1951 по 1957 год учился в Институте живописи и архитектуры им И. Е. Репина. В 1957 году в Москве в Центральном доме работников искусств состоялась первая выставка его работ, имевшая большой успех.
В 1965–1966 годах в нескольких номерах журнала «Молодая гвардия» была опубликована книга Глазунова «Дорога к тебе», в которой автор обращался к путям познания истории и культуры России, освещенной ее православной духовностью. В те же 1960-е годы он создал патриотический клуб «Родина», формально для охраны памятников истории и культуры. Кроме Глазунова основателем клуба выступил архитектор-реставратор Петр Барановский, энтузиаст защиты от разрушений старинных церквей и монастырей, репрессированный за свою деятельность в 1933 году. «Одной из важнейших задач клуба, – писал спустя годы Глазунов, – была пропаганда отечественного культурного и исторического достояния, привлечение как можно большего числа людей к его защите от окончательного большевистского разгрома... Эти люди стали основной ударной силой нашего нового для тех лет патриотического движения».
В 1968 году советское правительство, напуганное событиями в Чехословакии, запретило «Родину», которая приобретала откровенно националистический характер. Однако к этому времени эстафету перехватили другие еще более радикальные и мощные националистические организации, прежде всего Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), учрежденное в 1965 году как республиканская общественная организация.
Непосредственным инициатором ее создания был бывший секретарь ЦК ВЛКСМ, заместитель председателя Совета министров РСФСР Вячеслав Иванович Кочемасов, с которым Питовранов познакомился во время своей работы в ГДР, где Кочемасов с 1955 по 1960 год служил советником советского посольства288. В 1961–1962 годах Кочемасов был заместителем председателя Государственного комитета Совета министров СССР по культурным связям с зарубежными странами. Эта структура активно использовалась советскими спецслужбами для поиска кандидатов из числа эмигрантов и их потомков, могущих представлять интерес в качестве потенциальных агентов289.
Кочемасов стал первым председателем ВООПИиК. Вместе с ним в организации этой структуры приняли участие писатель Леонид Максимович Леонов, художники Павел Дмитриевич Корин и Николай Аркадьевич Пластов, композитор Георгий Васильевич Свиридов, директор Эрмитажа Борис Борисович Пиотровский, академики АН СССР Игорь Васильевич Петрянов-Соколов и Борис Александрович Рыбаков. К началу 1980 года, по официальным данным, в РСФСР было образовано 1936 районных и городских отделений и 92 400 первичных организаций ВООПИиК. В период своего расцвета в 1970–1980-е годы Общество являлось одной из самых массовых советских организаций и насчитывало в своих рядах более 10 млн человек.
В 1968–1969 годах в составе ВООПИиК на базе секции по комплексному изучению русской истории и культуры действовал «Русский клуб» – негласное объединение национальной русской интеллигенции. Клуб возглавляли писатели Семанов и Дмитрий Анатольевич Жуков. Первый являлся агентом 5-го Управления. Второй – кадровым офицером ГРУ290, сотрудничавшим с 5-м Управлением.
Словом, ВООПИиК, под руководством старого друга Питовранова Кочемасова, у которого в числе ближайших помощников был кадровый офицер советской военной разведки ГРУ Д. А. Жуков, целенаправленно занимался взращиванием русского национализма. Поэтому именно Жукову поручили съемки нового проекта КГБ – документального фильма антисемитской направленности «Тайное и явное». Режиссером фильма был назначен агент 4-го отдела 5-го Управления режиссер-документалист Борис Карпов, основатель киностудии «Отечество» и направления, получившего позже название «православное кино».
Глазунов тоже принял активное участие в создании ВООПИиК. «Я монархист не только потому, что идея монархии – это святая и вечная традиция истории человечества, но и потому, что все, что я люблю в истории России, связано с идеей монархии. Россия – страна, не знавшая колоний... Царская Россия была самой свободной, самой богатой и самой духовной страной мира. Общеизвестен ее вклад в культуру человечества», – писал Глазунов, сказочно идеализируя Россию.
Своим монархизмом Глазунов приглянулся Питовранову и Бобкову (люди, подобные Глазунову, приобретали в глазах КГБ все большую и большую ценность). Уже в 1963 году Глазунова выпустили в Италию по приглашению известной киноактрисы Джины Лоллобриджиды и кинорежиссера Фредерико Феллини написать их портреты. В числе тех, кто позировал там Глазунову, оказались еще президент страны Алессандро Пертини и Папа Римский Иоанн Павел VI. Можно только представить, на каком уровне и кем именно готовился и согласовывался визит «простого советского художника» Глазунова в Италию в то время.
Все оформлявшиеся на выезд советские граждане проходили тогда так называемую специальную проверку в органах госбезопасности, куда направлялись анкеты оформляемых, поступавшие в отделы выездов и разрешений (ОВИР) подразделений МВД СССР, либо соответствующих ведомств, командирующих специалистов за рубеж. При выезде в капиталистические страны или же к ним приравненные по условиям оформления (Югославия, Северный Вьетнам, Китайская Народная Республика) требовалось указывать родителей, а также братьев и сестер родителей оформляемого к выезду.
По имевшейся в КГБ информации дядя Глазунова (родной брат отца) был пособником немецких оккупантов, осужденный советским судом за коллаборационизм на 10 лет лагерей. Жена и дети брата отца проживали в США и Канаде. Эти очевидным образом негативные моменты в биографии Глазунова почему-то не явились препятствием для его выезда за границу.
В 1968 году Глазунов выезжал во Францию по приглашению графа Сергея Михайловича Толстого (главы ассоциации врачей Франции), актеров Ива Монтана, Симоны Синьоре и балерины Ивет Шовире. Согласился позировать Глазунову даже генерал де Голль. Опять же, можно представить, на каком уровне шло согласование поездки Глазунова во Францию для встречи с президентом страны.
Во время пребывания в 1968 году в Париже Глазунов познакомился с активным членом единственной и главной существовавшей тогда антисоветской организации – Народно-трудового союза (НТС) – Николаем Рутченко. Вот как сам Глазунов писал об этом в своей книге «Россия распятая»:
Много лет назад, будучи в Париже, на моей выставке я познакомился с человеком тяжелой и сложной судьбы, моим земляком петербуржцем Николаем Николаевичем Рутченко, известным многочисленными статьями по русской истории и книгой «КПСС у власти», которую я прочел в Риме [в 1963 году] во время моей первой поездки на Запад... Во время нашего разговора за столиком в одном из ресторанов Сен-Жермен де Пре Рутченко вдруг неожиданно, смотря мне прямо в глаза, спросил:
– А какое отношение к вам имеет Борис Федорович Глазунов?
– Как какое? Это мой дядя – брат отца, Сергея Федоровича.
Глаза Николая Николаевича радостно сверкнули.
– Дорогой Илюша, я хочу поздравить тебя, что у тебя такой дядя. Он был яростный антикоммунист и великий патриот России. Ты давеча восхищался книжкой Ивана Ильина, которую я тебе подарил: «О сопротивлении злу силою». Мы с твоим дядей, будучи на оккупированной немцами территории, издавали на газетной бумаге этот вдохновенный труд величайшего русского философа.
Тогда же Глазунов знакомится с сыном бывшего председателя Совета министров и министра внутренних дел царской России Петра Столыпина – Аркадием, активным членом НТС, бывшим в течение ряда лет председателем суда совести и чести НТС. С 1969 года Аркадий Петрович Столыпин становится членом редакционной коллегии журнала НТС «Посев», издаваемого в Германии.
О недопустимости подобных контактов, по словам Глазунова, его предупреждал сотрудник резидентуры советской разведки, работавший под прикрытием советского посольства в Париже. Но к этому моменту Глазунов уже был завербован советской разведкой, так что никаких осложнений у Глазунова из-за этих встреч не возникло. Обратимся к воспоминаниям самого художника:
На всю жизнь я сохранил дружбу с Томом Колесниченко, умным, обаятельным, исполненным глубокого юмора, талантливым человеком. Он мне предоставил свою квартиру [...] К нему заходили друзья по университету Женя Примаков и Степа Ситарян [...] Его отец был в то время заместителем министра291.
Расшифруем сказанное. Томас Колесниченко – был кадровым офицером советской внешней разведки – ПГУ, работавшим в Италии под прикрытием корреспондента газеты «Правда». Он установил хорошие отношения с руководством итальянской компартии и деловыми кругами страны, что помогло Советскому Союзу заключить на выгодных условиях контракт на постройку автозавода по производству легковых автомобилей «Жигули», поскольку президент итальянского концерна «Фиат» Дж. Аньели был в дружеских отношениях с лидером итальянской компартии Пальмиро Тольятти и финансово помогал компартии.
Евгений Примаков, с которым Глазунов встречался у Колесниченко, был высокопоставленным агентом КГБ и будущим директором СВР. Отец Степана Ситаряна – Степан Арамаисович Ситарян – был крупным ученым экономистом, академиком и одно время занимал пост заместителя председателя Совета министров СССР. Одной из наиболее привлекательных по тем временам сферой применения сил для элитной молодежи была разведка – ПГУ. Вполне возможно, что упомянутый Глазуновым Степан Ситарян трудился именно там. Отсюда и дружба с людьми, причастными, как и он, к разведке, например – с Примаковым.
С 1978 года Глазунов преподавал в Московском государственном академическом институте им. В. С. Сурикова. В 1981 году возглавил созданный им Всесоюзный музей декоративно-прикладного и народного искусства в Москве. С 1987 года был ректором Всероссийской академии живописи, ваяния и зодчества.
В течение многих лет в Москве действовало два наиболее серьезных и представительных политических салона русофилов-русистов. Илья Глазунов вспоминает:
Клетушка [первое жилье, которое обрел Глазунов с женой в Москве в 1957 году] составляла два метра в длину и столько же в ширину. Влезали лишь койка и стол. Так мы и ютились, пока в моей жизни не появился Сергей Михалков, которому я обязан буквально всем. Нас познакомил [Андрей] Кончаловский. Ему нравились мои картины, более того, Андрон говорил, что над сценарием «Андрея Рублева» он начал работать под их влиянием292.
