Текст книги "От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство"
Автор книги: Юрий Фельштинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 56 страниц)
Среди выходцев из комсомола ярко выделялся Александр Николаевич Шелепин, возглавивший отдел партийных органов, а затем и Комитет госбезопасности при Совете министров СССР. Спустя два с лишним года он был избран секретарем ЦК КПСС, а став Председателем Комитета партийно-государственного контроля, получил и пост заместителя председателя Совета министров СССР. Он сосредоточил немалую власть в одних руках, учитывая и то, что КГБ при СМ СССР возглавил его ближайший соратник по комсомолу В. Е. Семичастный, а отдел административных органов ЦК КПСС – Миронов, с которым у Шелепина сложились добрые отношения в период работы в КГБ [...] Молодые люди, не скрывая своей радости, всюду (кстати и некстати) восхваляли Шелепина, что вызвало настороженность старшего поколения. Шелепин, к сожалению, недооценивал такой ситуации, а может ему и нравилось слыть «железным Шуриком»233.
Имеется немало свидетельств того, что в период смещения Хрущева кандидатура Брежнева рассматривалась как временная, а основным претендентом на высшую партийную должность в стране был именно Шелепин. Брежнев лишь прикрывал механизм заговора против Хрущева и основных участников переворота, возглавляемого на самом деле Шелепиным. Федор Бурлацкий, возглавлявший при Хрущеве группу его консультантов, пишет:
Свержение Хрущева готовил вначале не Брежнев. На самом деле, начало заговору положила группа «молодежи» во главе с Шелепиным. Собирались они в самых неожиданных местах, чаще всего на стадионе во время футбольных состязаний. И там сговаривались. Особая роль отводилась Семичастному, руководителю КГБ, рекомендованному на этот пост Шелепиным. Его задача заключалась в том, чтобы парализовать охрану Хрущева... Мне известно об этом, можно сказать, из первых рук. Вскоре после октябрьского пленума ЦК мы с Е. Кусковым234 готовили речь для П. Н. Демичева, который был в ту пору Секретарем ЦК. И он торжествующе рассказал нам, как Шелепин собирал бывших комсомольцев, в том числе его, и как они разрабатывали план «освобождения» [от должности] Хрущева. Он ясно дал понять, что инициатива исходила не от Брежнева и что тот только на последнем этапе включился в дело235.
К Брежневу в тот период все относились снисходительно. Семичастный говорил в своем окружении, что «кадровый подход Брежнева был вполне хуторянским»236, намекая на пятерых заместителей Алексея Коcыгина – все они были из Днепропетровска.
Алексей Аджубей, зять Хрущева и в прошлом главный редактор «Известий», вспоминал, что «Шелепин, конечно, ни в грош не ставил Брежнева», который «по силе характера не годился и в подметки Шелепину»:
В руках Шелепина были кадры КГБ – он ведь после ХХ съезда партии занимал должность председателя этого комитета, ему было поручено очистить кадры милиции, партийно-советского контроля. Было среди его выдвиженцев немало секретарей обкомов партии, ответственных сотрудников партийно-советского контроля. Шелепин, естественно, расставлял своих людей и, надо сказать, получал поддержку Хрущева, поскольку тот считал, что молодые внесут свежую струю в организацию работы. Многое обещало Шелепину победу в предстоящей схватке с Брежневым. Он к ней готовился. Однако не учел, что силу ломит не только сила, но и хитрость. И тут ему было далеко до Брежнева237.
Одним из сторонников Шелепина считался комсомольский руководитель Сергей Павлович Павлов, сменивший в свое время Шелепина на посту первого секретаря ЦК ВЛКСМ.
Павлов родился в 1929 году. В 1955 году его избрали секретарем Московского горкома ВЛКСМ; в 1958 году он стал секретарем ЦК ВЛКСМ; в 1959-м – первым секретарем. На этой должности он продержался до 1968 года. Как и Шелепин, Павлов был сталинистом, видевшим дальнейшее развитие страны в продолжении сталинского курса. При этом Павлов был первым комсомольским руководителем, окружившим себя русскими националистами. Один из авторов пишет:
В бытность свою первым секретарем ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов отличался жесткостью и крайним, даже по меркам партийной элиты того времени, консерватизмом. Он сплотил вокруг себя убежденных русских националистов и дал старт зарождению «Русской партии»238.
А вот что писал о Павлове лукавый Бобков, знакомый с Павловым с 1962 года со времен всемирного фестиваля молодежи в Хельсинки, куда Бобков был командирован возглавлять оперативную группу КГБ:
Несмотря на добросовестную работу, карьера Павлова завершилась. Его возвращение в Москву было печально. Для МИДа он оставался чужаком и вскоре был уволен [...] Дни Сергея Павловича оказались сочтены.
На момент, когда Павлов оказался не у дел, Бобков был первым заместителем председателя КГБ и вполне мог помочь Павлову с трудоустройством, но предпочел этого не делать. Неожиданное для Павлова смещение и отправку через МИД в фактическую ссылку послом в Монголию и Бирму Бобков прокомментировал так:
О причинах подобных перемещений не очень хочется писать. Но скажу о том, что не раз приходилось говорить бывшим комсомольским вожакам: «Ребята, собираясь, пореже провозглашайте желание выпить “за Шурика!”». Вокруг Александра Николаевича Шелепина тогда складывалась тяжелейшая атмосфера, поощряемая людьми [старшего поколения], боявшимися за свою карьеру. Молодость, к сожалению, всегда страшила и страшит старость.
Осторожный Бобков имел в виду конкретную историю, случившуюся в марте 1965 года в Монголии, когда там с визитом находилась партийно-правительственная делегация СССР во главе с Шелепиным. В числе членов делегации был работавший под прикрытием должности главы Гостелерадио СССР офицер госбезопасности Николай Месяцев. По воспоминаниям жены генсека ЦК Монгольской народной партии Анастасии Ивановны Филатовой, во время ужина в их доме Месяцев, указывая на Шелепина, закричал: «Вот будущая величина!». Филатова считала, что «возможно, посол или офицер спецслужб проинформировал свое руководство» о произошедшем.
Месяцев был хорошо знаком и с Бобковым, и с Питоврановым. Во время службы Месяцева в Китае под прикрытием должности посла Питовранов был старшим советником КГБ по вопросам безопасности при министерстве Общественной безопасности Китайской Народной Республики. Именно Месяцева имел в виду Бобков, советуя «пореже провозглашайте желание выпить “за Шурика”».
Не удивительно, что опасавшийся госбезопасности, как ведомства, и двух последних руководителей КГБ, как конкурентов в борьбе за власть, Брежнев сделал новым председателем КГБ Андропова, пришедшего на Лубянку, как и его предшественники, из партаппарата. Одновременно в КГБ было переброшено большое число партаппаратчиков. Поскольку в деле госбезопасности и спецслужб они не являлись профессионалами, в системе КГБ для них даже создали специальные курсы по подготовке к работе на руководящих должностях. Партия не забывала оберегать себя от неожиданностей со стороны тех, кто призван был обеспечить государственную безопасность страны, и постоянно разбавляла КГБ партийцами.
Спустя месяц после пребывания в новой должности политический статус председателя КГБ Андропова повысили: его зачислили кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Ранее кандидатами в члены Политбюро из руководителей госбезопасности побывали только Дзержинский, Ежов и Берия239.
Чтобы успешно действовать на новом поприще, Андропову необходимы были опытные советники, хорошо знающие свое дело. Предыдущие руководители КГБ – Серов, Шелепин и Семичастный – находились в опале и в советники по этой причине не годились. Руководящие сотрудники КГБ, работавшие с Семичастным и оставшиеся в ведомстве после его смещения, рассматривались Андроповым как потенциальные союзники устраненного шефа. Назначенцы Брежнева не подходили из-за близости к Брежневу и потому, что являлись возможными претендентами на должность главы КГБ в случае добровольной или вынужденной отставки Андропова. Нужен был знающий и в то же время сторонний человек. Такой человек нашелся: недавно уволенный председателем КГБ Семичастным на пенсию 50-летний генерал-лейтенант госбезопасности Питовранов. Сам Питовранов так вспоминал о первой своей встрече с Андроповым:
После того как Андропов был назначен председателем Комитета госбезопасности, через несколько дней, мне позвонили и попросили явиться в ЦК. [...] Юрий Владимирович провел со мной продолжительную беседу. Она касалась очень многих тем: работа органов на местах, в Центре, как Центр руководит местными органами, как координируется работа разведки и контрразведки – в общем была обзорная беседа о том, как и чем живет Комитет госбезопасности.
«Ты пойми, я к этим делам мало имел отношения, – сказал Андропов. – Имел, но со стороны. Мне тебя отрекомендовали как опытного и умного человека, вот я и решил поговорить».
Питовранов утверждает, что уже во время этой первой встречи Андропов предложил ему обдумать создание новой, дополнительной, разведывательной структуры, для перепроверки данных, получаемых по линии КГБ и ГРУ. Как пишет Питовранов, Андропов сказал:
Мне известно, что у товарища Сталина твердо сидела в голове мысль о том, что нам нельзя ограничиваться той структурой разведывательной работы, которая существует на сегодня. Должны быть какие-то возможности перепроверки данных, получаемых по линии разведки КГБ, по линии ГРУ. Нужно какое-то дополнение к тому, что они делают. Так, чтобы это было и конспиративно, и полезно для государства. Подумай над тем, какую структуру, параллельную существующим органам госбезопасности, можно было бы предложить. Но прежде всего, нужно все взвесить, обдумать и решить принципиально, стоит это делать или не стоит.
Трудно поверить, что, едва возглавив огромный аппарат КГБ, Андропов сразу же вознамерился создавать параллельную структуру. Создание какой-либо альтернативной структуры уже существовавшим разведывательным органам СССР было исключительной прерогативой ЦК КПСС и Совета министров СССР. Поэтому действия Андропова и Питовранова являлись очевидным образом противозаконными, а с учетом того, что массовые расстрелы за госизмену прекратились только в 1954–1956 годах, еще и смертельно рискованными.
Жизненным и профессиональным кредо Питовранова было часто повторяемое им высказывание «никогда и ни в чем не сознавайся», иными словами – никогда не говори правду. Так что вряд ли Питовранов рассказал нам всю правду о своих встречах с Андроповым. Подозрительный и никому никогда не раскрывавший своих планов Сталин не мог делиться с бывшим зэком Питоврановым заветными мыслями о создании тайной «параллельной» органам госбезопасности структуры. Наверное, рассказ Питовранова о Сталине был литературным вымыслом, но не без практического намерения: Питовранов в разговоре с Андроповым приписал Сталину свои собственные мысли. Перепроверить рассказанное Андропов не мог. Поверил ли Андропов Питовранову – тоже неясно. Но, может быть, даже счел этот обман выгодным: сознавать, что ты заимствуешь идею Сталина, а не Питовранова, было комфортнее.
К Сталину, как и к Берии, Андропов относился с понятным для председателя КГБ пиететом. Руководитель Первого Главного Управления (ПГУ) КГБ Владимир Крючков вспоминал сказанное Андроповым:
Хрущев, приступив к разоблачению Сталина, до этого сам настолько погряз в крови, что не ему было открывать рот. Да и в отношении Берии [...] Никита Сергеевич наплел много такого, чего и не было. Поэтому [...] когда-то объективный подход к Берии будет восстановлен [...] Относительно Сталина Андропов твердо придерживался мнения, что обязательно настанет день, когда имя Сталина будет достойно отмечено всеми народами [...] В отличие от Хрущева [Андропов] преступником Сталина не называл.
Питовранов убедил Андропова в целесообразности использовать как параллельные структуры внешнеторговые советские ведомства. «Моя новая задача, – рассказывал Питовранов, – состояла в том, чтобы найти десятка два человек, на которых можно было положиться. Я их нашел. Я не снимал этих людей с их работы во внешнеторговых структурах, а просто включал в свою орбиту, нацеливал на дополнительные вопросы. Они стали переключаться с конкретных коммерческих операций на серьезные и перспективные оперативные дела».
Внешнеторговые организации традиционно в своем составе имели достаточное количество агентуры КГБ. В каждом иностранце виделся потенциальный злодей-шпион. Поэтому все, кто по службе имел контакты с иностранцами, вербовались поголовно. Не желавших становиться агентами КГБ изгоняли с работы, как людей, не пользовавшихся политическим доверием. Являясь негласными помощниками госбезопасности, агенты, естественно, оставались на своей работе и продолжали выполнять обычные функции, добавляя к ним выполнение заданий, получаемых от спецслужб – именно так, как описал ситуацию с «включенными в свою орбиту» людьми Питовранов.
Первые внешнеполитические операции времен Андропова проводились Питоврановым через «Франко-советскую торговую палату». Ее создали в 1967 году, после прихода Андропова на должность, в Париже в соответствии с договоренностями на высшем уровне между Францией и СССР. В Москве открылся ее филиал. Тогда же начала действовать спецрезидентура советской внешней разведки, созданная по личному указанию Андропова и структурно входящая в ПГУ240. Руководителем этой глубоко законспирированной разведывательной структуры Андропов назначил Питовранова.
Главные оперативные вопросы решались лично Андроповым. Он же распорядился сделать так, чтобы у отдела «П» (так изначально называлась структура под руководством Питовранова) был отдельный бюджет и независимые от КГБ каналы связи с представителями за рубежом.
Отдел «П» получил свое название по первой букве фамилии Питовранова, по аналогии с когда-то созданным в НКВД отделом «С», которым руководил замученный на допросах Серебрянский, давший названию отдела первую букву своей фамилии. Позже отдел «С» преобразовали в целое Управление «С». Питовранов очевидным образом считал себя учеником и последователем Серебрянского.
Отделу «П» присвоили неформальное и безобидное название «Фирма». В середине 1970-х «Фирма» Питовранова получила статус самостоятельного отдела спецопераций и стала называться отдел «Ф» Управления «С», под общим руководством Питовранова, числившегося «старшим консультантом». Питовранов рассказывал:
В первые годы существования «Фирмы» Юрий Владимирович участвовал в планировании многих наших операций, и в некоторой степени наше подразделение было для него учебным полигоном. Я приходил с готовым планом операции и пояснял ему, почему следует проводить ее именно так. Он прислушивался. Думаю, эта работа помогла ему скорее освоить специфику чекистского дела.
«Значительных достижений удалось добиться во Франции, – вспоминал Питовранов. – Заведовать филиалом “Фирмы” отправлен большой знаток страны и особенностей французской души».
Даже по прошествии многих лет он умышленно не называл фамилию советского агента-нелегала, знатока «французской души», рассказывавшего:
Француза надо знать. Никаких особых денег для установления с ними контактов не требовалось. В моем распоряжении был большой загородный дом с парком, вот я и звал их туда погостить. Хороший обед, чудесное вино, легкий намек на возможную прибыль от контрактов, и зовешь погулять по парку. Там задаешь тему разговора и остается только слушать: ради того, чтобы красиво сказать, французы готовы вплести в свою речь самую закрытую информацию. А женщинам я постоянно дарил подарки, пусть мелочь, и говорил или писал приятные слова: дамам важно, что о них не забывают.
В итоге в числе друзей «Фирмы», со слов Питовранова, оказались «многочисленные политики, бизнесмены, их родственники, жены и любовницы». Брежнев, собираясь в Париж, точно знал, что будут просить французы на переговорах и до каких пределов они готовы отступать.
И все это – благодаря резидентуре Питовранова. Сам он при Андропове совершил 184 заграничные поездки с оперативными заданиями.
К моменту назначения Андропова председателем КГБ Питовранов уже состоял в руководстве одной внешнеторговой советской структуры. Она называлась безобидно: Всесоюзная торговая палата (ВТП).
Идея пристроить Питовранова в ВТП пришла в голову самому талантливому из его учеников – заместителю начальника ВГУ241 КГБ, будущему первому заместителю председателя КГБ в звании генерала армии Филиппу Бобкову. Именно он, по воспоминаниям Питовранова, после увольнения того из КГБ, посоветовал Питовранову «не искать золото близко к помойке» (то есть в структуре, из которой Питовранова только что уволили), а пойти служить в незаметную ВТП. «Там есть хорошие выходы по внешнеэкономической линии, а может быть, и по другим направлениям», – сказал Бобков.
Про «другие направления» Питовранов и сам понимал: «Я рассказал, что, когда работал в ГДР, всегда сопровождал Патоличева в поздках по стране».
Николай Семенович Патоличев был министром внешней торговли Советского Союза. Короче, речь шла о валютных сделках и внешнеторговых операциях.
Через несколько дней после разговора с Бобковым Питовранова назначили на пост заместителя председателя ВТП, о существовании которой в СССР мало кто слышал. Между тем это была очень серьезная структура общесоюзного и международного значения, равной которой в СССР не было242.
С приходом в ВТП (вскоре переименованную в ТПП – Торгово-промышленную палату СССР) Питовранов привлек на службу бывшего заведующего одной из кафедр Высшей школы КГБ Николая Николаевича Князева, поручив ему ведать кадрами палаты. По словам Питовранова, в резидентуре Князев занимал должность заместителя руководителя и ведал контрразведкой. Еще одним помощником Питовранова стал бывший его советник со времен командировки в ГДР Хачик Геворкович Оганесян. Ему руководитель поручил заниматься вопросами разведки.
В группу Питовранова входил и первый заместитель руководителя ПГУ генерал Борис Семенович Иванов, безуспешно пытавшийся привлечь к работе на него своего начальника Александра Михайловича Сахаровского. Б. С. Иванов неоднократно предлагал Сахаровскому личную с Питоврановым встречу, но тот, осторожный и опытный, возглавлявший ПГУ 15 лет, до 1971 года, отказывался, зная, что не все «чисто» в делах питоврановской резидентуры. От участия в ее практической деятельности он уклонялся вполне сознательно и сближаться не хотел.
В августе 1971 года Питовранову повезло: в Лондоне исчез старший инженер советского торгпредства Олег Лялин, бывший в действительности сотрудником отдела «В» Управления «С» ПГУ. Лялин перешел на сторону англичан, с которыми, как позднее выяснилось, он сотрудничал несколько лет. Воспользовавшись изменой Лялина243, Андропов, по совету Питовранова, сделал важную кадровую перестановку: Сахаровского, так и не оправившегося после бегства Лялина244, заменили Федором Константиновичем Мортиным, пробывшим в новой должности до 1974 года. А уже его сменил Владимир Крючков, остававшийся во главе ПГУ до 1988 года.
Об особом статусе группы Питовранова свидетельствовал тот факт, что о ее деятельности не информировались начальники ПГУ – генерал-лейтенант Сахаровский, сменивший его затем генерал-лейтенант Мортин и даже генерал-лейтенант Крючков, являвшийся многолетним особо доверенным человеком Андропова. Питовранов докладывал Андропову напрямую. Не удивительно, что отношения Питовранова и Крючкова навсегда разладились.
Наши отношения были подпорчены тем, что он очень ревниво относился к моей работе с Юрием Владимировичем, – вспоминал Питовранов о Крючкове. – Он никогда не был осведомлен о них в полном объеме – это его страшно нервировало. Он начальник разведки и не знает, что именно мы сообщаем председателю КГБ. Совпадает наша информация с его докладами или нет? Не сообщаем ли мы то, что его резидентуры проморгали? [...] Наше подразделение было ежом, на котором Крючкову приходилось сидеть. Руководство ПГУ пыталось перейти с некоторыми нашими сотрудниками на более доверительные отношения. Пришлось поговорить с ними, спросить: «Не за председателем ли Комитета вы собрались присматривать?».
Встречи Андропова и Питовранова проходили на конспиративной квартире на Сретинке и были регулярными: «Разговаривали с глазу на глаз, не было даже охраны. Все было заранее проверено и изолировано от посторонних ушей», – вспоминал Питовранов. Андропов садился к накрытому столу, выпивал рюмку своего любимого рейнского вина, закусывал малюсенькими, с палец, слоеными пирожками с капустой и спрашивал: «Ну, рассказывайте, что там у вас». Слушал очень внимательно, время от времени помечая что-то на листке бумаги. Если предлагалось несколько вариантов и требовалось его решение, Андропов надолго задумывался.
Работа в отделе «Ф» сблизила Питовранова с Андроповым. Атмосфера этих встреч была «не просто товарищеской, но искренне уважительной, даже возвышенно-сердечной. В приватной обстановке Юрий Владимирович обращался к Евгению Петровичу не иначе как Женя и даже Женечка», – вспоминал о своих руководителях член группы Питовранова, начальник отдела «В» Управления «С» полковник Александр Викторович Киселев.
Отдел «В» был отделом спецопераций и тайного финансирования зарубежных просоветских повстанческих формирований и движений. Впрочем, различные руководители описывали его функции по-разному245. Но именно этот отдел прикрывал деятельность Питовранова по линии ПГУ.
Отчитывался А. В. Киселев только перед Питоврановым. Вот как инструктировал А. В. Киселева Питовранов:
Давайте-ка [...] вместе сосредоточимся на тех вопросах, которые неизбежно возникнут в ходе обсуждения наших планов у председателя [КГБ Андропова]. Учтите, в наши проблемы посвящен лишь один человек – его помощник Евгений Иванович Калгин, вот только с ним и будете решать все организационные вопросы. Подчеркиваю – организационные, и только. Оперативные, информационные и прочие, принципиально важные, будем докладывать не иначе, как лично Юрию Владимировичу. Это жесткая установка246.
Политические амбиции Питовранова год от года становились все выше. Посредством своей резидентуры он собирал компромат на тех, кто мог помешать в достижении намеченных целей. В поле его зрения постоянно находился сын Брежнева Юрий, занимавший пост первого заместителя министра внешней торговли СССР. Было известно о его алкоголизме, но из-за отца-генсека это не мешало ему занимать столь высокий пост и быть кандидатом в члены ЦК КПСС. Питовранов получал от своей агентуры информацию о том, что Юрий Брежнев идет на серьезные злоупотребления служебным положением, попросту говоря – берет крупные взятки от иностранных партнеров, заключая с ними контракты, выгодные им, а не СССР. Одной из подобных взяток был мебельный гарнитур из ста предметов, в стиле антик, инкрустированный полудрагоценными камнями.
Главной мишенью Питовранова был, конечно же, сам генсек Брежнев, а не его сын. Компрометация сына бросала тень на отца. Как всегда в подобных случаях, компромат Питовранов докладывал Андропову лично, минуя руководство разведки. Но его сообщение о мебельном гарнитуре, полученном Юрием Брежневым в качестве взятки, заболевший Андропов случайно передал одному из своих помощников, а тот, умышленно или случайно, отдал документ зампреду КГБ Георгию Циневу, доверенному человеку Леонида Брежнева.
Цинев пришел в ярость. Сотрудникам КГБ внутренними приказами категорически запрещалось собирать информацию на высокопоставленных советских и партийных руководителей. Если же такие материалы появлялись, они подлежали немедленному уничтожению. Отход от этого правила мог стоить нарушителю карьеры. В данном случае ведомственный приказ был нарушен в отношении кандидата в члены ЦК КПСС и сына генерального секретаря ЦК КПСС. Случай был беспрецедентный.
Начальнику ПГУ Крючкову, который, как утверждалось, был не в курсе данной информации, пришлось оправдываться перед Циневым, и, следуя ведомственным приказам, потребовать немедленного уничтожения документов. Но подчиненный Питовранова полковник А. В. Киселев досье не уничтожил:
Почему я должен был уничтожить такое содержательное агентурное сообщение, мне было не понятно. Несмотря на нарушение служебной дисциплины, до сих пор уверен, что поступил правильно. Даже сорвал похвалу у Евгения Петровича [Питовранова] [...] На свой страх и риск я решил дождаться кого-либо из моих непосредственных начальников247.
Действующий офицер советской разведки А. В. Киселев, грубейшим образом нарушивший приказ исполняющего обязанности (во время болезни Андропова) председателя КГБ Цинева и начальника ПГУ Крючкова, гордился похвалой формально отставного генерала «старшего консультанта» отдела «Ф» Питовранова, зная, что тот во всех случаях его защитит и в беде не бросит.
«Почти тридцать лет я был нередким гостем в этой семье», – пишет А. В. Киселев, подчеркивая близкие отношения с Питоврановым248, который «своих» действительно не бросал. Когда заместитель начальника одного из отделов ПГУ, имевший отношение к деятельности «Фирмы» Питовранова, Александр Федорович Хлыстов, по приказу Крючкова был уволен из КГБ за три часа из-за нелестных отзывов о Леониде Брежневе, Питовранов не оставил в беде Хлыстова и назначил его руководителем одного из подразделений ТПП249.
А еще Питовранов имел выход на самого Брежнева, как раз через Цинева, своего давнего подчиненного и соседа по этажу. Однажды Цинев пригласил Питовранова сыграть партию в домино: нужен был четвертый игрок. Третьим был зять Цинева. Вторым – Брежнев.
Забивая «козла» с Брежневым, Питовранов ясно осознавал всю никчемность руководителя партии и государства и его совсем невысокий интеллектуальный уровень. Стране требовался новый лидер, способный вывести ее из тупика. Таким человеком Питовранову, а вслед за ним и А. В. Киселеву, виделся Андропов.
«Внешняя разведка состоит из живых людей [...] Это – частичка того сообщества, которое именуется советским народом, переживающим идейную деградацию и экономическую катастрофу. Под мудрым руководством КПСС», – писал с иронией, злобой и раздражением А. В. Киселев, разъясняя, почему КГБ был против партии и почему последней надеждой госбезопасности являлся подталкиваемый Питоврановым на захват власти Юрий Андропов.
Ему вторил известный ортодоксальный коммунистический автор, редактор газеты «Завтра» Александр Проханов:
Одной из главных, загадочных, неизученных и нераскрытых фигур русской истории является подлинный теоретик и отец перестройки – шеф КГБ, а затем генсек КПСС, Юрий Андропов. Андропов является великой, странной, демонической фигурой ХХ века. Андропов, этот всемогущий глава Комитета госбезопасности, долгое время как теневой модератор влиял на процессы внутри партии, а затем, одержав гигантскую аппаратную победу, встал во главе страны. С приходом Андропова КГБ стал управлять Советами, партией, экономикой и культурой. Этот триумф разведки мгновенно изменил внутреннюю структуру власти250.
Биография Андропова по сей день полна загадок. Неизвестно, кто был его отцом. Остается невыясненным вопрос о его национальности и социальном происхождении. При вступлении Андропова в партию в 1937 году в отношении него велось партийное дознание, так как по его анкете возникало достаточно много вопросов. Четыре раза Андропову пришлось давать объяснения. В конечном итоге в партию он все же был принят.
Андропов сумел, не участвуя в боевых действиях партизан в Карелии во время Отечественной войны, прославиться как организатор партизанского движения. Бывший первый секретарь Карело-Финского обкома ВКП(б) Геннадий Куприянов, в годы войны член Военного совета Карельского фронта, организатор подполья и повседневный руководитель подпольных райкомов, вспоминал, что во время войны вопрос об отправке Андропова на работу в подполье ставился несколько раз:
Но Юрий Владимирович сам не просился послать его на войну, в подполье или партизаны, как настойчиво просились многие работники старше его по возрасту. Больше того, он часто жаловался на больные почки. И вообще на слабое здоровье. Был у него и еще один довод для отказа отправить его в подполье или в партизанский отряд: в Беломорске у него жила жена, она только что родила ребенка. А его первая жена, жившая в Ярославле, забрасывала нас письмами с жалобой на то, что он мало помогает их детям, что они голодают и ходят без обуви, оборвались (и мы заставили Юрия Владимировича помогать своим детям от первой жены). [...] Все это, вместе взятое, не давало мне морального права применить высшую силу, высшее право послать Ю. В. Андропова в партизаны, руководствуясь партийной дисциплиной. Как-то неудобно было сказать: «Не хочешь ли повоевать?». Человек прячется за свою номенклатурную бронь, за свою болезнь, за жену и ребенка.
Нелестные слова об Андропове Куприянов написал после нескольких лет пребывания в тюрьме в связи с так называемым «Ленинградским делом» 1948 года, причем арестовали Куприянова отчасти из-за Андропова. Вот что он вспоминает:
В июле 1949 года, когда руководящие работники Ленинграда были уже арестованы, Маленков начал присылать к нам в Петрозаводск комиссию за комиссией, чтобы подбирать материал для ареста меня и других товарищей, ранее работавших в Ленинграде. Нас обвиняли в следующем: мы, работники ЦК КП [...] политически близорукие люди, носимся с подпольщиками и превозносим их работу, просим наградить их орденами. А на самом деле каждого из тех, кто работал в тылу врага, надо тщательно проверять и ни в коем случае не допускать на руководящую работу. Кое-кого и арестовать! Я сказал, что у меня нет никаких оснований не доверять людям, что все они честные и преданные партии, что свою преданность родине они доказали на деле, работая в тяжелых условиях, рискуя жизнью.
Весь этот разговор происходил в ЦК партии Карелии, присутствовали все секретари. Я сказал, ища поддержки у своих товарищей, что вот Юрий Владимирович Андропов, мой первый заместитель, хорошо знает всех этих людей, так как принимал участие в подборе, обучении и отправке их в тыл врага, когда работал первым секретарем ЦК комсомола, и может подтвердить правоту моих слов. И вот, к моему великому изумлению, Юрий Владимирович встал и заявил: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал. Ничего о работе подпольщиков не знаю. И ни за кого из работавших в подполье ручаться не могу».
[...] Спорить было бесполезно. Андропов, как умный человек, видел, куда клонится дело, и поспешил отмежеваться. А ведь до этого в течение десяти лет у нас не было с ним разногласий ни по одному вопросу.
У советских коммунистов было две морали. Одна для партийной и советской элиты, другая – для всех остальных. Рядового члена партии за поступки во время войны, подобные андроповским, исключили бы из партии и посадили. Но Куприянов, зная Андропову цену, тем не менее повысил его до своего первого зама, за что в итоге и получил сполна: 25 лет тюрьмы. Во внимание не были приняты ни пять правительственных наград Куприянова, ни активное участие в борьбе с немецкими оккупантами. Куприянов вспоминает:
