Текст книги "Неруда"

Автор книги: Володя Тейтельбойм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 52 страниц)

188. Траурная процессия

Приближался комендантский час, и люди вынуждены были расходиться. У гроба с телом Неруды остались девять человек: Матильда, Лаура Рейес, супруги Каркамо, родственники Матильды, Аида Фигероа, Элена Насименто, Хуанита Флорес, Кета Кинтано и Эрнан Лойола. Лойола успел сходить домой до восьми вечера, когда начинается комендантский час, и принести в «Часкону» теплые одеяла. После бандитского налета в доме Неруды нечем было укрыться. Казалось, что «Часкона» – воплощение самой смерти. Но несмотря ни на что, все в этом порушенном доме дышало особым достоинством.

Матильда пытается заснуть, но через два часа она снова на ногах и весь остаток ночи сидит возле Неруды, не отводя от него глаз.

Наутро, едва кончился комендантский час, в доме стали собираться писатели, политические деятели, преподаватели университета, рабочие, бедно одетые женщины. На лицах – глубокая скорбь.

Пора отправляться на кладбище. И снова вопрос: как вынести гроб? Пытаются выйти через небольшие ворота. Это требует огромных усилий и изобретательности. Как только процессия выходит на улицу Маркиза де ла Плата, навстречу ей летят громкие возгласы. Кто-то кричит: «Товарищ Пабло Неруда!» И все подхватывают хором: «С нами!»

В утренней тишине зазвучали голоса рабочих и студентов. Но где-то рядом затаились люди, прячущие глаза под темными очками.

У небольшой площади у подножия холма Сан-Кристобаль – это в пятидесяти метрах от дома Неруды – к траурной процессии присоединяется новая группа людей.

Люди, участвующие в этой процессии, проявляют беспримерное мужество; по сути, они бросили вызов самой смерти, которая кружит над ними, следит со всех грузовиков, где сидят солдаты с автоматами наизготове. Никто в траурном шествии не оглядывается по сторонам. Все смотрят только вперед. На углу улицы их ждет плачущая женщина в черном платке. Она встает в ряды идущих. Полицейские мечутся в растерянности. Они, видимо, не представляли, что образуется столь большая колонна людей. Похоже, карабинеры на мотоциклах вот-вот сомнут траурную процессию. Они то приближаются к ней, то отъезжают в сторону.

У электростанции траурное шествие, в которое вливались все новые и новые люди, наталкивается на большую группу «черных беретов» со вскинутыми ружьями.

В какой-то момент идущие за гробом Неруды стали замечать, что происходит там, за скопищем машин с вооруженными солдатами. Поднимая глаза к окнам, они видят ошеломленные лица, восхищенные взгляды. В те минуты каждый взгляд из окна, даже легкое колыханье занавески были проявлением отваги, говорили об участии в знаменательном событии. На улице Пурисима и на Перуанском проспекте какие-то смельчаки махали из окна рукой или платком, кто-то едва заметно склонял голову. На улице Сантос-Думонт к процессии присоединились люди, вышедшие из своих машин… Один из участников шествия раскрывает книгу Пабло Неруды и торжественным голосом, нараспев, точно священник во время церковной службы, читает: «…шакалы, от которых отступятся шакалы… / Предатели, генералы, / посмотрите на мой мертвый дом, / на разломанную Испанию»[238]238
  Перевод И. Эренбурга.


[Закрыть]. Это стихи из книги «Испания в сердце» и читает их президент синдиката «Киманту». Следом звучат другие стихи поэта. Их знают наизусть.

На проспекте Ла-Пас кто-то осторожно и неуверенно запевает: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Другой голос подхватывает: «Кипит наш разум возмущенный…» Песнь затухает. Но вот слова «Интернационала» зазвучали в разных рядах колонны. Поют негромко, приглушенно… Хромой юноша, напрягая голос, начинает декламировать стихи Неруды. Это уже не траурная процессия, а настоящая манифестация. В руках у многих женщин цветы. У морга, набитого неопознанными трупами, процессию ждет множество людей.

В одном из плотных рядов нетвердо ступает высокая женщина с очень бледным лицом, синими глазами и каштановыми волосами. С двух сторон ее поддерживают подруги. Внезапно одна из них неистово кричит. Этот крик, исторгнутый из глубины души, вскидывается в небо:

– Товарищ Виктор Хара!

– С нами!

– Товарищ Виктор Хара!

– С нами!

– Товарищ Виктор Хара!

– С нами!

– Ныне…

– и навсегда!

Бледнолицая женщина, которую ведут под руки, точно закаменела. Она молчит. Это балерина Джоан Турнер де Хара, вдова Виктора, чье тело она недавно нашла в морге, мимо которого движется похоронная процессия.

Небольшую площадь перед Центральным кладбищем окружили бронетранспортеры и джипы с вооруженными солдатами… На территории кладбища гроб осторожно поставили на тележку. Теперь все поют «Интернационал». Поют, не сдерживая слез, навзрыд. Пение становится великим плачем. Кто-то, бросая вызов всеобщей скорби, раскрывает книгу Неруды и читает рвущимся голосом: «Я отдаю вам мое сердце, / в нем тысячи клинков, / к сражению готовых».

Когда гроб проносили через широкие ворота, кто-то выкрикнул имя, которое прозвучало набатным призывом.

– Сальвадор Альенде!

А в ответ грянуло:

– С нами!

Голоса ударили в высокий купол и скатились гулким эхом: «С нами!»

Мелодия «Интернационала» ширится, растет. Его поют люди, подняв сжатые кулаки. Поют даже те, кто не знает слов, кто никогда не пел этого гимна. И он, достигая небывалой мощи, плывет над умершим поэтом, над всеми, кого в те минуты подстерегала смерть. Плывет, набирая силу, становясь призывом к жизни и к борьбе против всего, что происходит в стране.

Лица у солдат растерянные. Они не хотят верить своим глазам и ушам. Но в толпе многие ждут, что вот-вот раздадутся выстрелы.

Сквозь звуки «Интернационала» пробивается чей-то охрипший голос: «Товарищ Пабло Неруда!» В ответ: «С нами!»

Чуть погодя другой напряженный голос: «Товарищ Виктор Хара!» И тут же выплескивается: «С нами!»

Короткую тишину разрезает возглас: «Товарищ Сальвадор Альенде!» И гром голосов: «С нами!» В этом многоголосом хоре заключено все: верность павшему президенту, ярость против убийц, жажда справедливости, напряжение скорбной минуты, боль за Пабло и за всех погибших, тревога за собственную судьбу. В это решающее мгновение люди одолевали страх и отчаяние и пели «Интернационал» сквозь плач, сквозь рыданье… Некоторые смутно чувствовали, что их оберегает присутствие послов многих государств и иностранных журналистов.

189. «До свидания»

На кладбище траурная процессия приостановилась. Нужно было оформить соответствующие документы. Затем все двинулись по длинной аллее с высокими деревьями и могильными склепами. Журналист Луис Альберто Мансилья вдруг поравнялся с профессором Алехандро Липшутцем, которого Пабло называл «самым главным человеком в Чили». Выдающемуся ученому незадолго до этого исполнилось девяносто лет, но он вместе со всеми провожал друга в последний путь. Много лет они обменивались с Нерудой цветами и стихами; старый ученый посылал поэту переводы из Овидия, которые делал с латыни… Наклонившись к Мансилье, Липшутц сказал; «Ночью ко мне заявились незваные гости».

Солдаты ворвались в дом Алехандро Липшутца на улице Гамбурга и перевернули там все вверх дном. Всю ночь, пока длился обыск, они не выпускали ученого вместе с его женой Ритой из маленькой комнаты. Пиночетовские ищейки надеялись найти в этом доме Луиса Корвалана и склад оружия. Они перекопали весь сад – он был такой же большой, как у Пабло, когда тот жил неподалеку в «Лос Гиндосе», но куда более ухоженный, потому что в нем, не покладая рук, трудилась прекрасная садовница донья Маргарита. В библиотеке ученого, одной из самых лучших в Чили, солдаты изорвали в клочья ценные документы, похитили старинные издания…

«Эти люди не вечны. Я их повидал. Фашисты делали то же самое в Европе, и вы знаете, чем это кончилось» – так сказал журналисту Мансилье профессор Липшутц, человек с лицом средневекового чернокнижника, вобравший в себя многовековой опыт мировой истории…

Внезапно нарушился порядок в траурном шествии. Люди побежали вперед. Каждому хотелось оказаться поближе к могиле и видеть все собственными глазами. Бежала даже Матильда, а те, кто вез гроб, убыстрили шаг.

Никто не организовывал заранее церемонию прощания с Пабло Нерудой. Все было неожиданно, стихийно. Кто-то читал отрывок из «Всеобщей песни», потом стал читать собственные стихи молодой рабочий. В этих несовершенных стихах, сложенных, должно быть, накануне ночью, он пытался выразить не только собственные переживания, но и горе всех людей, оплакивающих поэта.

Зазвучал сочный голос бывшей актрисы Челы Альварес – она декламировала те стихи, которые Неруда не раз слушал в ее исполнении.

Перед толпой возвышался огромный, величиной с дом, мавзолей, на который взобрались вездесущие фотографы и без конца щелкали камерами. Не было никакого сомнения, что туда же пробрались и переодетые полицейские.

В последний раз запели «Интернационал», когда гроб устанавливали в склеп. Теперь гимн звучал сдержанно, величаво. Наступила минута прощания с поэтом…

Едва закончилась траурная церемония, люди задумались, каким путем безопаснее покинуть кладбище, чтобы не попасть в мышеловку. Пронесся слух, что за воротами хватают всех, кто участвовал в похоронах. Решили, что вернее всего уходить через ворота, ведущие на улицу Реколета. Кто-то посоветовал: «Надо идти быстрым шагом, не останавливаясь». Вначале на площадь вышли иностранные корреспонденты – надо было выяснить, что происходит: арестовывают людей или нет. На кладбище через две недели после кровавых событий люди самоотверженно прикрывали тех, кому грозила явная опасность.

На маленькой площади у кладбища по-прежнему стояли машины с военной полицией. На людей были нацелены дула автоматов, и все же не раздался ни один выстрел.

Похороны Пабло Неруды стали первой народной демонстрацией против тех, кто 11 сентября 1973 года захватил власть в Чили. Это стало еще одним подвигом поэта. Он продолжал сражаться и после смерти.

190. Значит, буду жить

Неруда недолго пробыл в семейном склепе Дитборнов. Что ни день, возникали какие-то непредвиденные сложности, сыпались угрозы со стороны властей. С гробом Неруды повторилась история, о которой он поведал в своем произведении «Чаша крови». В этом прозаическом произведении рассказывается о том, как в родном Темуко поэту пришлось переносить гроб с телом отца из одной могилы в другую… Вот и на сей раз гроб с телом Неруды, уже покрывшийся плесенью, вынули из склепа Дитборнов и перенесли в новое, последнее жилище. На кладбище пришли Матильда и несколько друзей поэта. Неруду захоронили в скромной нише, вмурованной в стену, где покоятся чилийцы, погибшие в трагическом сентябре 1973 года. Это было место, достойное поэта и борца. Он снова оказался среди своих товарищей – имена многих из них остались неизвестными, – которые пали в борьбе за общее дело в том же месяце, что и он.

Военные правители вынесли решение, согласно которому дом Исла-Негра и прилегающий к нему участок земли были объявлены территорией, угрожающей национальной безопасности страны. Пиночетовская хунта подготовила указ о конфискации дома в Исла-Негра, но его текст был изменен, так как во многих странах поднялась огромная волна протеста. Голоса возмущения раздались и в Чили. Матильде предоставили право пользования всем имуществом до конца ее жизни. Однако никто не посчитался с тем, что Неруда хотел быть похороненным в Исла-Негра и что воля поэта выражена во многих его книгах.

Знамя, выпавшее из рук Неруды, подняла Матильда. Она поклялась, что высшим законом ее жизни станет служение духу Неруды. В каждой ситуации, в каждом случае она поступает так, как, по ее мнению, поступил бы Пабло, будь он жив; она принимает деятельное участие во всем, что было ему дорого и свято. Проявленное ею мужество и яркий ум достойны восхищения. Матильда стала символом борьбы миллионов чилийцев, выражением их воли к борьбе. Ведь в конечном итоге Неруда – не просто Неруда. Поэт воплощает в себе все то, за что он упорно боролся до последнего вздоха.

Матильда, у которой пропал без вести племянник, вместе с другими родственниками исчезнувших чилийцев, сжимает прутья решетки Национального конгресса, требуя ответа на вопрос: «Где они?» Ее арестовывают, но, несмотря на подорванное здоровье, она стойко выдерживает томительные часы в мрачных стенах полицейского участка. Матильда в гуще всех политических событий. Она ведет активную работу в Культурном центре Мапочо, участвует в создании Народного демократического движения.

Матильде шлют приглашения из множества стран. Но у нее есть две священные даты – 12 июля и 23 сентября, которые она отмечает только в Чили. Это день рождения и день смерти Пабло Неруды.

В Исла-Негра собираются толпы молодежи и уже немолодых людей. В день рождения поэта вся ограда со стороны улицы и дорога к дому покрываются надписями, лозунгами, призывами. Это слова, обращенные к поэту, к его памяти. Исла-Негра стал местом постоянного паломничества.

23 сентября Центральное кладбище в Сантьяго заполняется народом. Не счесть людей, алых гвоздик и… полицейских. Полицейские под любым предлогом задерживают людей, стараются их запугать, разогнать.

Матильда всегда у могилы поэта. Всем своим обликом она воплощает неизбывную жизненную силу Пабло Неруды.

Долгое время ни в одном чилийском театре не проводился вечер памяти Неруды. Но 22 октября 1983 года – а к тому времени чилийцы, поднявшиеся на борьбу за свободу и демократию, добились проведения Дней национального протеста – в здании театра «Кауполикан» был устроен торжественный вечер в трех отделениях по случаю десятилетней годовщины со дня смерти Пабло Неруды. Вечер прошел под названием: «Чили приветствует своего поэта». Столичный театр был заполнен выдающимися представителями чилийской культуры и простым народом. Организаторы вечера получили многочисленные приветственные послания из-за рубежа, в том числе от Бенгта Горанссона (министра культуры Швеции), Клаудио Арау, Рафаэля Альберти, Габриэля Гарсиа Маркеса, Эрнесто Сабато, Альберто Моравиа, Марио Бенедетти, Жюльет Греко, Бернандо Бертолуччи, Федерико Феллини, Ренцо Росселлини, Этторе Сколы, Джана Мария Волонте, Моники Витти, Виттори Гасмана, Клаудии Кардинале, Ортенсии де Альенде, Хосе Вентурелли, Густаво Бесерры, Харальда Эдельстама, Микиса Теодоракиса, Мелины Меркури, Пако Ибаньеса, Пьерра Галана, Роберто Матты, Мигеля Ороско. В организации вечера приняли участие Чилийская комиссия по правам человека, Общество чилийских писателей и Координационная комиссия по делам культуры. Еще более торжественно было отмечено в зале этого театра восьмидесятилетие со дня рождения поэта. Мы встретились с Матильдой, когда она уезжала на Капри, на тот остров, где родились безымянные «Стихи Капитана». Я слушал, как она выступала в Неаполе, на вечере в честь семидесятипятилетия Неруды. В Неаполь ее пригласил мэр города Маурицио Валенци. Матильда вспоминала уже далекие счастливые дни. В Италии поэт начал писать «Виноградники и ветер» и первую оду «Человек-невидимка», которую теперь знают наизусть все чилийские поэты, и нет нужды объяснять – почему.

Потом я увидел Матильду во Франкфурте-на-Майне, где проходила встреча с писателями, находящимися в изгнании. Оттуда мы вместе с ней вылетели в Стокгольм. В Драматическом театре отмечалась десятая годовщина присуждения Пабло Неруде Нобелевской премии по литературе. И вот, выступая с подмостков этого знаменитого театра, Матильда сумела глубоко тронуть сердца собравшихся своими воспоминаниями о прекрасных днях, столь несхожих со всем тем, что через год обрушилось на поэта и на его родину. В тот знаменательный вечер мне выпало сказать слово о Матильде, о женщине, в руках которой, пронизывая густую тьму, пламенеет флаг с нерудовской рыбкой.

В 1983 году ЮНЕСКО, верховный центр науки и культуры, воздал высокие почести Пабло Неруде – поэту и гражданину. Марсель Марсо, всемирно прославленный мим, никогда не произносивший никаких слов со сцены, нарушил свои правила и сказал перед выступлением несколько фраз. Сидевший со мной рядом представитель ЮНЕСКО шепнул мне на ухо: «Это великое событие. Марсель Марсо никогда не говорил на сцене». Великий мим был краток: «Несколько лет назад я выступал в Чили в присутствии Неруды. Сегодня я выступаю перед его вдовой. Я хочу показать мою новую работу. Она имеет актуальное значение для страны Неруды и Матильды и называется „Клетка“». И далее Марсель Марсо без слов сказал обо всем, что должен сделать человек, чтобы вырваться из застенка…

Лучи света выхватили из темноты Матильду, стоявшую на сцене посреди зала. Она рассказывала о новых событиях в Чили, о том, как имя Неруды и его поэзия становятся могучим оружием в руках тех, кто сражается с чилийскими фашистами. Потом со своего места рядом со мной поднялся человек гигантского роста. Он неторопливо выпрямился и прошел по ступенькам на сцену, чтобы рассказать об «улыбающемся герильеро». По приезде в Ла-Манкель он озабоченно спрашивал меня: «Как здоровье Неруды?» В тот вечер, когда мы встретились в ЮНЕСКО, мне не случилось спросить этого человека двухметрового роста с добрым, почти детским лицом о его собственном здоровье. После него выступал я. А потом мы обнялись на прощанье с этим сутуловатым синеглазым великаном. Я не знал, что вижу добрейшего и несравненного Хулио Кортасара в последний раз.

На другой день президент Франции Миттеран с супругой должны были принимать Матильду в Елисейском дворце. Ее попросили прийти с четырьмя друзьями. Матильда включила меня в этот почетный список. И вот мне представился случай увидеть, с каким искренним интересом слушают гостеприимные хозяева рассказ о том, как продолжается жизнь поэта, о том, что происходит в Чили, о радостном и печальном. И о том, как ширится, растет сопротивление пиночетовскому режиму.

Матильда отъезжает на родину. Она жертвенно служит великому делу – сохраняет живым наследие Пабло Неруды и стремится к тому, чтобы каждый день оно сверкало новыми гранями.

191. Еще несколько строк

Эрнан Лойола посвятил свою книгу «Пабло Неруда – творец пространства» памяти Лауры Рейес, которая бережно хранила школьные тетради поэта и была его верной спутницей с детства в дождливой южной провинции до его последних секунд, когда он произнес: «Я ухожу, я ухожу». Лаура Рейес ненадолго пережила своего брата. С его смертью она как бы потеряла весь смысл существования. Кто пережил его намного, так это Делия дель Карриль. Когда отмечали восьмидесятилетие со дня рождения Неруды, ей исполнилось сто лет. В то время она уже передвигалась в своем кресле на колесах, среди нарисованных ею гигантских лошадей с выкаченными глазами, среди смутных ускользающих воспоминаний… Порой Делия вырывается на поверхность из глубин старческой пропасти, и наступают мгновенья ясного сознания. А порой ей верится, что Пабло жив, что он рядом с ней и она снова счастлива.

Когда Делия верит, что Пабло Неруда жив, она по-своему права…

Что касается меня, то в той теплой дубленке, что подарил мне поэт, я выдержал уже одиннадцать русских зим. Добротная дубленка на патагонском овечьем меху служит мне верой и правдой. Она уже состарилась, но не сдается. Не хочет быть музейным экспонатом, как и тот, кто подарил ее мне, словно «последнее прости».

Неруда будет жить, пока жива его поэзия. И то, что нам ведомо, та великая одиссея, та уже прочерченная парабола его жизни дает мне право думать, что ему незачем было говорить: «Признаюсь: я жил». Об этом знали и знают все.

192. Спустя полгода

У каждой книги своя судьба, а порой и свои приключения. Книге «Неруда» не дозволялось пересечь границу Чили, но, вопреки всем запретам, она проникла туда, потому что у нее, помимо прочих дел на чилийской земле, было назначено свидание с женщиной, которую стерегла смерть.

В ноябре 1984 года вышло в свет первое издание «Неруды», и я сразу отправил три экземпляра Матильде Уррутиа. Они добирались до нее тайными дорогами, окольными путями, через друзей. Путешествие «Неруды» стало для меня чем-то вроде заклятья против смерти. Но Матильда знала, что ее болезнь неизлечима.

Да, еще раз подтверждалось, что в жизни есть странный закон схожести судеб двух любящих людей. Матильду тоже настиг смертельный рак… Я мечтал подарить ей хоть несколько радостных минут – пусть она возьмет в руки книгу о Поэте и о себе самой.

Шли дни за днями, и я ничего не знал о состоянии Матильды, чья жизнь угасала по ту сторону океана, за пятнадцать тысяч километров от нас. Меня преследовала мысль: увидит ли Матильда эти три книги, которые совершали такое трудное путешествие? А если она совсем плоха, сумеет ли прочесть или хотя бы перелистать «Неруду»?

Мне позвонили по телефону в день смерти Матильды. У нас был переброшен своеобразный телефонный мост через одну из европейских столиц.

С уходом Матильды замкнулся еще один круг «Жизней поэта».

За неделю до смерти Матильда позвала к себе двух подруг: Марию Малуэнду, актрису и бывшего посла во Вьетнаме, и Кену Горвиц. В свое время Кена вместе с мужем отвозила Матильду в парижскую больницу Кашен.

Матильда вся высохла, остались одни глаза. Подруги ждали, о чем она станет говорить. Матильда начала с главного. Она хотела умереть, как Пабло, хотела, чтобы ее похороны послужили делу чилийских патриотов. С особым нажимом Матильда выговорила слово «мы».

Мария, стараясь перевести разговор на другую тему, спросила Матильду, знает ли она о книге «Неруда», и стала торопливо рассказывать, что уже прочла ее, но, к сожалению, у нее был экземпляр с большим количеством пропущенных страниц.

Эта книга принадлежала Клаудио. Она попала к нему в тот солнечный январский день, когда мы вместе с ним и с издателями выехали на маленьком автомобиле из Мадрида в местечко Фуэнтабрада, где находилась типография. Войдя в типографию, мы увидели, что книгу уже сверстывают и два мастера подбирают краску для обложки. В спешке один экземпляр сброшюровали не полностью, да и к тому же не успели отглянцевать обложку. Но Клаудио не хотел уезжать из Испании без этой книги, на которой еще не просох клей. Позднее книга оказалась в доме у Марии Малуэнды и Роберто, чьи имена возникают то там, то тут на ее страницах…

Выслушав все это, Матильда сказала, что у нее есть книга без всяких пропусков, и предложила Марии взять ее. «Неруда» должен был стать чем-то вроде пропуска, пароля.

«Приезжай ко мне еще, – сказала Матильда на прощанье. – И пусть эта книга будет нашим паролем. Покажешь ее внизу, и тебя сразу пропустят».

Поздним вечером к Марии пришел секретарь Матильды, поэт Густаво Бесерра. Лицо его потемнело от печали.

«Она умирает», – прошептал молодой поэт.

Кена Горвиц предложила тут же поехать в «Часкону». До комендантского часа оставалось очень мало времени.

«Дождемся утра», – сказала Мария.

Когда они приехали, уже не надо было показывать книгу. Матильда скончалась. Она умерла на рассвете. В доме было несколько человек: сестра Матильды Анхела, их племянница и медицинский персонал. Мария сразу же позвонила в редакцию «Чилийского радио». Часы пробили десять ударов.

Спустя три дня мне позвонил из Парижа наш общий друг. Он видел Матильду в ее последнюю среду. Она рассказала ему, какими разными путями пришли к ней все три экземпляра «Неруды». Быть может, это последняя книга, которую Матильда прочла. В беседе с нашим другом она заметила: «Я бы могла рассказать Валентину много других вещей».

Нет, Матильда не унесла с собой в могилу свои тайны. У смертельно больной женщины достало сил и решимости, чтобы написать мемуары, где она рассказывает о Неруде и об их большой любви.

Неруда придумывал разные имена для своей Матильды, но чаще всего он называл ее Косолапкой, хотя она была изящной и стройной.

Однажды Неруда написал для своей Косолапки: «Чета влюбленных хлеб единый месит / и брызги лунные роняет на траву, / и ложе их хранит теней сплетенье / и жар иссякнувшего солнца».

И вот в субботу, 5 января 1985 года, в три часа ночи в «Часконе» разбилась черная глиняная лошадка Поэта, улетела в невозвратный край его голубка, раскололась его копилка со слезами, и они пролились над миром.

Матильда легла рядом с поэтом, который покоится в нише номер 44 в Мексиканском патио на Центральном кладбище Сантьяго.

Со всеми успела проститься Матильда-Косолапка, возлюбленная Неруды, а с ним ей не надо было прощаться. Ведь сказал поэт: «Два счастливых любовника смерти не знают, они неизбывны и вечны… / Они – как сама природа».