Текст книги "Неруда"

Автор книги: Володя Тейтельбойм

Недреманное око Рафаэля Альберти несколько критически следит за всеми зигзагами гражданского мышления Неруды. Испанский поэт без особого восторга отнесся к «Зеленому коню поэзии» – журналу, который возглавлял Неруда. Он отдавал предпочтение «Октубре», вокруг которого сгруппировались революционно настроенные писатели, творческая интеллигенция. События в Испании разворачивались стремительно, на улицах уже проливали человеческую кровь. Убивали испанских рабочих. Что ни день, выбирали новую жертву. Люди с риском для жизни продавали газеты левых. Не проходило недели без похорон очередных жертв фашизма, перешедшего в открытое наступление. Альберти понимал, что он делает очень нужное дело – издает журнал, название которого бросает вызов врагам свободы и справедливости. Октябрь – имя Революции, свершившейся в России. Напряженная обстановка требовала выбора, четкого определения гражданских позиций. Именно поэтому Рафаэлю Альберти не нравился журнал Неруды. В стране разгоралась борьба, а «Зеленый конь поэзии» не желал появляться на улице, не вез повозку с хлебом или оружием. Ни один всадник пока не пускал его рысью к верной цели. Чуткий сердцем Неруда не мог не заметить, что Альберти отдаляется от него. И в один из дней по просьбе Пабло они встретились возле «дома цветов».

– Дорогой confrère, в чем дело? Я вижу, ты ко мне переменился… холоден, подчеркнуто строг.

– Ничего подобного. Просто, я вижу, что ты держишься от всего в стороне. Ну, а мы действуем иначе.

– Но тебе ли не знать, что я – на дипломатической службе и не слишком разбираюсь в политике, да и к тому же она меня не интересует. Я, конечно, понимаю, что в Испании происходят важные вещи. И я на вашей стороне. Но разве при этом мой журнал не имеет права на существование?

– Почему же, имеет…

Неруда по-прежнему живет жизнью поэта, жизнью увлеченного переводчика поэзии. Ему нравится художественный перевод, и он отвоевывает у тьмы имена незаслуженно забытых великих мастеров слова. В мадридском журнале «Крус и Райя», которым руководит его товарищ Хосе Бергамин, появляются «Видения дочерей Альбиона» и «Странник в мыслях» Уильяма Блейка^{101}. Этот поэт поистине околдовал Неруду. И он любил вспоминать, каким потрясением была для него встреча с книгой Блейка «Брак небес и ада». Чуть позже он открывает дорогу стихам Кеведо, поэта, которым восхищался всю жизнь. На страницах «Зеленого коня» появляются «Сонеты смерти» Кеведо. А потом – стихи Вильямедианы, человека, попавшего в сеть интриг королевского двора. О злоключениях Вильямедианы и его великой любви Неруда рассказывал мне не однажды. Тем временем в издательстве «Дель Арболь» – ему принадлежал журнал «Крус и Райя» – выходит вторая книга «Местожительство – Земля» (1925–1935). А в самом начале 1936 года в Мадриде публикуют сборник Неруды «Ранние стихи о любви», куда включены «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния».

Он неразлучен с Федерико Гарсиа Лоркой. Бывает в его доме или у их общего друга – Карлоса Морлы Линча. Какие блистательные вечера устраивали там два мага, два чудодея, два неиссякаемых фантазера – Федерико и чилийский композитор Акарио Котапос!..

Пабло бывал почти на всех спектаклях театра «Ла Баррака», которым руководил Гарсиа Лорка. Он видел в этом театре «Овечий источник». Костюмы и декорации к этому спектаклю делал Альберто Санчес – толедский пекарь, молчаливый и «прочный», точно камень, что послушен лишь резцу в руках мастера.

После падения Республики скульптор Альберто жил и работал в Советском Союзе, где, помимо славных дел, выполнил декорации к фильму Козинцева «Дон Кихот».

Всякий раз, приезжая в Советский Союз, Неруда непременно встречался с Альберто, который стал ему закадычным другом, и с его женой Кларитой… «Севильский озорник» Тирсо де Молины привел Неруду в полный восторг. Он даже ездил в Самору, чтобы увидеть этот спектакль, поставленный театром «Ла Баррака». На вокзале нашего поэта встречали Федерико Гарсиа Лорка, Рапун и Луис Сернуда. Блестящие постановки в театре «Ла Баррака» вызывали в памяти слова Мигеля де Унамуно: «Культура – это одно, а озарение – другое. Тут главное – озарение». В Испании ставят и «Кровавую свадьбу», и «Неродящую» («Йерму»), и новый, расширенный вариант «Чудесной башмачницы» – словом, все пьесы Лорки. «Ла Баррака» разъезжала по городам и селениям Испании. По возвращении в Мадрид вся труппа нередко прямо с дороги заворачивала к «дому цветов». Иногда приносили пакеты с едой… Гостей набиралось полным-полно. С плаката на стене, рекламирующего пластырь доктора Уинтера, следил за шумным, неиссякающим весельем бородатый человек с пронзительным взглядом. Кто-то незаметно засыпал в самый разгар веселья… Пробуждался от нестерпимой жажды. Случались и такие гости, что проводили у Неруды двое-трое суток подряд. Говорили, балагурили, спали, снова говорили…

Федерико любил вспоминать при Неруде об Аргентине и Уругвае, где он прожил в общей сложности восемь месяцев. Испанский поэт воспринял бескрайнюю пампу как нечто «самое печальное на свете, насквозь пронзенное безмолвием». Нередко разговор у них переходил на политику. Оба поэта тревожились о судьбе Испании, над которой сгущались зловещие тучи. Федерико верил своим предчувствиям и, точно цыганка, вещал: «Нас ожидает страшная беда».

31 марта 1934 года Муссолини принял на своей загородной вилле в Торлонии группу испанских генералов и крайне правых политических деятелей. Они подписали с ним Римский пакт, и Муссолини приказал выделить из итальянской казны первую денежную сумму на закупку оружия для подготовки восстания в испанской армии…

«В этом мире я всегда был и буду на стороне обездоленных, на стороне бедняков…» – говорил Лорка.

Обстановка в Испании накалялась. Франко и Годет уже перебросили из Африки марокканские военные части и Иностранный легион для подавления забастовки астурийских горняков. Кто-то бросил страшную фразу: «В Испании не знают счета убитым».

12 декабря 1935 года в Барселоне дается премьера пьесы «Донья Росита, девица, или Язык цветов» в постановке Маргариты Ксиргу^{102}. И вот в этот момент Лорку вызывают повесткой в суд для объяснений по поводу публикации его «Романса об испанской жандармерии». Оказывается, один из усердных ревнителей благонравия, проживающий в Таррагоне, обвинил Лорку в «надругательстве над уважаемым органом правопорядка».

В журнал «Айуда», которым руководила Мария Тереса Леон, Лорка посылает телеграмму следующего содержания: «Горячо приветствую трудящихся Испании в день Первого мая, который еще теснее сплотил их в яростной борьбе за более справедливое общество». Друзья узнают, что он начал работать над новой вещью. А в интервью вечерней мадридской газете «Вос», опубликованном 7 апреля 1936 года, Лорка говорит: «В тот день, когда навсегда исчезнет голод, в мире произойдет такой взрыв духовной энергии, какого не знало человечество. Люди даже отдаленно не могут представить, какую радость принесет победа Великой Революции…»

11 июля Федерико ужинает в доме у Пабло Неруды. Среди гостей и Рафаэль Альберти, который смакует свое любимое блюдо – андалусское гаспачо… Но вдруг с недоброй вестью приходит Фульхенсио Диес Пастор, депутат социалистической партии от Эстремадуры – есть сведения, что мятеж начнется 15 июля.

Положение становится взрывоопасным. Муссолини вторгся в Эфиопию, а Гитлер готовится оккупировать Австрию. А меж тем в клубе «Анфистора» репетируют еще одну пьесу Лорки – «Когда пройдут пять лет».

Обстановка в стране становилась все более напряженной. Но среди испанцев были и такие, кто с нетерпением ждал, когда по радио Сеуты прозвучат слова сигнала: «Над всей Испанией безоблачное небо».

Федерико любил вдруг исчезнуть, никого не предупредив. Нередко он удирал таким образом даже от близких людей. Истает, точно дым, провалится сквозь землю, а потом вдруг предстанет перед друзьями. И лицо как у провинившегося ребенка.

Однажды после такой эскапады он пришел в бар на улице Де-ла-Луна, извлек из кармана ослепительно белый платок, расстелил его на полу и, преклонив колено перед Нерудой, стал спрашивать у него прощения. Лорка делал это с таким поразительным изяществом, с таким лукавством, какое увидишь только у цыган. Чтоб смягчить сердце Неруды, он показал ему рукопись новой книги – двадцать стихотворений под общим названием «Сонеты темной любви».

«Что же с ними стало? Какова их дальнейшая судьба? – не раз задавался вопросом Неруда. – Может, эти стихи тоже приговорили к расстрелу?»

Неруда условился с Федерико, что 18 июля они вместе пойдут на борьбу кетчистов. Устроителем этого зрелища был Бобби Делано. И вдруг выясняется, что Федерико уехал в Гранаду.

Фульхенсио Диес Пастор пытался отговорить Федерико от поездки в Гранаду. «Оставайся лучше здесь. Мадрид для тебя самое безопасное место». Но Лорка сказал в ответ, что один его знакомый крикнул ему вслед: «Убирайся отсюда, да поскорее!» Много позже выяснилось, что это был один из главарей «пятой колонны». В Гранаду Федерико приехал утром 17 июля. Радио Сеуты уже передало невинную на слух фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо!» И следом вспыхнул мятеж. С оружием в руках выступил гарнизон Мелильи… Началась Гражданская война, в которой пало смертью более миллиона человек.

18 июля – День святого Федерико. Выходит, сама смерть пометила крестом Лорку, который написал однажды: «Как странно, что имя мое – Федерико».

В ночь на 17 июля в Гранаде разнеслась весть, что мятежники овладели городом Мелилья. Военный губернатор, генерал Кампино, получил правительственную телеграмму: «В Африке поднят военный мятеж. Раздайте оружие». Но в ответной телеграмме генерал заверил испанские власти, что у него в гарнизоне не будет ни одного мятежника. Однако в армии вовсю орудовала «пятая колонна». Народ ждал, что ему дадут в руки оружие. А в это время офицеры, переметнувшиеся на сторону заговорщиков, арестовали алькальда Гранады доктора Фернандеса Монтесиноса. Это было 20 июля.

И с 20 июля Лорка перестал выходить на улицу. Он заперся в усадьбе «Сан-Висенте» и решил работать над новой пьесой для театра – «Сны моей кузины Аурелии». Главным действующим лицом должен был стать мальчик по имени Федерико…

Внезапно с обыском нагрянули в соседнюю усадьбу, где жил его дядя Франсиско. Гарсиа Лорка был схвачен в доме своих друзей Росалесов. С ордером на арест явился Руис Алонсо. Прощаясь с Росалесами, поэт сказал: «До свидания! Похлопочите за меня!» Попросил прислать одеяла и светлый табак. Из всех, кто добивался с ним свидания, в тюрьму допустили лишь Мануэля де Фалью, и то слишком поздно. Композитор сказал тюремщикам: «Я пришел сюда как христианин и как честный художник». В ответ он услышал: «Все уже бесполезно… И мы просим ради вашей же безопасности, чтоб вы не вмешивались в это дело… А что касается Лорки, то его расстреляли сегодня ночью». Это была заведомая ложь!

В 1935 году Федерико в разговоре со своим другом Карлосом Морлой сказал:

«Я безумно боюсь смерти, и не того, что меня ждет за чертой – это мне безразлично. Нет, весь ужас в том, что в какой-то миг я почувствую, что „ухожу навсегда“, что прощаюсь с самим собой».

Странное совпадение – последние слова Пабло Неруды были: «Я ухожу, ухожу». Так рассказывает его сестра Лаура Рейес.

Гарсиа Лорка откровенно, без всякого стеснения говорил: «Я отношусь к себе с большой нежностью». Он всегда страшился крови. Неруда рассказывал при мне, что Лорка слепо и истово верил в дурные приметы, особенно цыганские.

Говорят, что к арестованному Лорке в грязную, отвратительную камеру приходил священник Энрике Паласиос – дальний родственник, знавший его с детства… Но пока это не строго достоверно.

Поздно вечером отобрали машину у одного молодого человека из именитой семьи Гранады. Из дверей Управления гражданского губернатора вывели Лорку и хромого человека – муниципального служащего. Они шли под конвоем двух фалангистов и двух стражников. Когда Лорку заставили сесть в машину, он решил, что их переводят в другую тюрьму. Машина довезла их до селения Виснар и остановилась на маленькой площади, а потом они поехали до Альфакара. Там охранники велели выйти хромому арестанту. А через минуту-другую Федерико услышал выстрелы.

Лорку казнили в Виснаре неподалеку от источника, который зовется Фуэнте-Гранде. Там поднимаются два каменистых холма, прорезанные глубоким оврагом. На склоне одного из холмов густо стояли сосны. Могилу вырыли в сосняке, возле одинокой, будто отставшей от своих подружек оливы.

Весть о смерти Гарсии Лорки дошла до Мадрида 9 сентября 1936 года. Неруда услышал об этом на улице. Продавцы газет выкрикивали: «В Гранаде расстрелян Гарсиа Лорка!» Газета «Соль» пребывала в сомнении. На первой странице появился заголовок «О предполагаемом убийстве Гарсиа Лорки». С полной уверенностью говорилось лишь о расстреле гранадского алькальда-социалиста, который был женат на старшей сестре поэта. На другой день в печати появился текст телеграммы английского писателя Герберта Уэллса, тогдашнего президента лондонского Пен-клуба. Он обратился непосредственно к гранадским властям и в самой вежливой форме заявил, что «ждет с огромным волнением известий о судьбе своего глубокоуважаемого коллеги Федерико Гарсиа Лорки и будет чрезвычайно признателен, если ему окажут любезность и ответят как можно скорее». «Любезность» была оказана писателю вот в таком виде: «Местонахождение дона Федерико Гарсиа Лорки мне не известно». И подпись: полковник Эспиноса. Скорее всего, полковник не только не ведал, где находится Гарсиа Лорка, но и не имел понятия, что он – выдающийся поэт.

Но со временем уже нельзя было скрыть убийство, совершенное бандой Рамона Руиса Алонсо. В ноябре 1937 года корреспондент газеты «Пренса» в Буэнос-Айресе – так сказано в «Полном собрании сочинений генералиссимуса», – обратился с вопросом к Франсиско Франко: «Были ли расстреляны знаменитые испанские писатели?» Последовал ответ генералиссимуса:

«За границей очень много говорили об одном писателе из Гранады, говорили много потому, что красные воспользовались этим именем для своих пропагандистских целей. Однако в самом начале революции в Гранаде действительно погиб этот писатель, погиб среди других бунтовщиков. Это закономерные случайности, неизбежные в ходе войны. Гранада в течение долгого времени находилась в полной изоляции, безрассудные действия республиканских властей, раздавших людям оружие, привели к яростным стычкам в этом городе, и в одной из них погиб этот поэт…»

Неруда решительно отвергал все домыслы о случайности этой смерти, о какой-либо вине республиканцев.

Для него Федерико Гарсиа Лорка был —

«…народным, как гитара, веселым, печальным, глубинным и ясным, как ребенок, как народ. Если бы решили упорно, шаг за шагом, искать по всем уголкам страны того, кто должен быть принесен в жертву как символ народного духа Испании, не нашли бы никого другого, ибо никто, как тот, на кого пал выбор, не олицетворяет с такой яркостью и такой глубиной живое народное начало. Те, кто выбрал его, не ошиблись, потому что, стреляя в него, они стреляли в сердце всей испанской нации. Его выбрали в качестве жертвы, чтобы сломить, замучить Испанию, уничтожить ее самые сочные и душистые запахи, прервать ее самое вольное дыханье, оборвать ее самый искренний смех. Две непримиримые Испании прошли испытание этой смертью. Зелено-черная Испания с устрашающим дьявольским копытом, Испания, упрятанная в подземелье, Испания проклятая, ядоносная, зловещая, распинающая, Испания страшных злодеяний, содеянных королями и церковью. И в противовес ей Испания, сиявшая жизнетворным достоинством и высокой духовностью, Испания великих озарений, органичной преемственности и удивительных открытий, Испания Федерико Гарсиа Лорки».

Страшное событие прояснило многое для Неруды. Оно изменило его мироощущение. И его поэзию. На поэзию Неруды упала тяжелая, горячая капля крови Гарсиа Лорки, отданного на закланье в редком лесочке Виснара. Эта капля крови до самых краев наполнила чашу, куда уже стекло столько капель крови прежних жертв политического разбоя. Гибель Лорки послужила толчком для эволюции и даже революции в поэтическом мышлении Неруды.

Он должен был выразить свои ощущения, свои переживания. И сделал это, как подобает поэту, в стихах. Сел за стол и написал стихотворение «Объяснение».

 
Вы спросите: где же сирень,
где метафизика, усыпанная маками,
где дождь, что выстукивал слова,
полные пауз и птиц?
Я вам расскажу, что со мною случилось.
 
 
Я жил в Мадриде, в квартале,
где много колоколен,
много башенных часов и деревьев.
Оттуда я видел
сухое лицо Кастилии:
океан из кожи.
 
 
Мой дом называли
«домом цветов».
Повсюду цвела герань.
Это был веселый дом
с собаками и детьми.
 
 
Помнишь, Рауль?
Помнишь, Рафаэль?
Федерико, ты под землей,
ты помнишь балкон?
Июнь метал цветы в твой рот.
 

А дальше Пабло говорит о причинах решительного поворота в своей поэтической судьбе:

 
В одно утро все загорелось.
Из-под земли вышел огонь,
он пожирал живых.
С тех пор – огонь,
с тех пор – порох,
с тех пор – кровь.
 
 
Разбойники с марокканцами
и самолетами,
разбойники с перстнями и герцогинями,
разбойники с монахами, благословлявшими
убийц,
пришли,
и по улицам кровь детей
текла просто, как кровь детей[81]81
  Перевод И. Эренбурга.


[Закрыть].
 
 
Вы спрашиваете, почему я не говорю
о мечтах,
о листьях,
о больших вулканах моей жизни?
 
 
Смотрите: на улице кровь.
Смотрите:
кровь на улице![82]82
  Перевод И. Эренбурга.


[Закрыть]
 

Можно ли убедительнее, яснее объяснить, отчего произошли такие глубокие изменения в отношении к жизни и к поэзии у Пабло Неруды? По сути, с событий в Испании уже началась вторая мировая война! На испанскую землю вторглись не только марокканцы, но и гитлеровские нацисты и фашисты Муссолини.

Неруда и его собратья по перу, как истинные и честные писатели, задумывались над тем, что происходило в Испании, спорили – считать ли все это первой главой нового мирового побоища или его прологом.

Альберти вместе с другими писателями и деятелями искусства образовал Альянс антифашистской интеллигенции. Они заняли дворец сбежавшего маркиза Эредиа Спинолы и развернули там активную деятельность. Альянс стал издавать журнал «Моно Асуль», который солдаты-республиканцы читали вслух прямо в окопах. К тому времени уже бомбили Мадрид. Народ, не щадя жизни, взял приступом казарму «Ла Монтанья», где засели мадридские мятежники. Неруда был потрясен беспримерным героизмом испанцев.

Прошло не более десяти дней после этих событий, когда к Альберти пришел Неруда и сказал: «Дорогой conrère, я принес тебе стихотворение, мое первое стихотворение об этой войне. Но прошу тебя, не ставь мое имя. Пока еще я на дипломатической службе».

Мы в Сантьяго с изумлением читали то первое стихотворение, которое называлось «Песнь матерям погибших милисиано».

 
Они не пали смертью, они
стоят в пороховом дыму
и загораются, как шнур бикфордов.
Их тени светлые сомкнулись
на луговине цвета меди
броней – завесой ветра,
барьером ярости,
незримой грудью небосвода.
 

Бомба угодила в «дом цветов» и почти сравняла его с землей. Неруда стал жить поблизости от Чилийского посольства.

Перелом в творчестве Неруды произошел на первый взгляд неожиданно, как бы разом. Но это обманчивое впечатление. Перемены вызревали вовсе не в пустоте. Скачок не был внезапным. По сути, он знаменует собой высшую точку длительного аккумулятивного процесса. Через все обширное пространство жизни и творчества Пабло Неруды проходит четкая, хотя порой и прерывистая линия гражданственности. Еще в Темуко, подростком, он восстает против буржуазного правопорядка, против социального неустройства. Свидетельство тому – его первые шаги в публицистике и поэзии. Он, как настоящий представитель поэтического поколения 20-х годов, писал пламенные статьи-картелес для студенческого журнала «Кларидад». Знал смолоду, что его сердце там, где положено, – слева. Словом, все это выстраивалось в его мышлении издавна и обрело свою завершенность, когда ему исполнилось тридцать два года. Теперь он, как и его сердце, всегда будет на стороне левых.

В сознании поэта живет неизбывная боль за убитого друга Гарсиа Лорку, который был для него воплощением самой жизни и ее красоты, символом неиссякаемого творчества. Нет, не простая жажда мести руководила Нерудой. Все случившееся привело его к постижению трагической истины, к окончательному выводу: фашизм и духовность несовместимы. Стало быть, фашизм – это заклятый враг. Враг поэзии, искусства. Враг человека. Теперь Неруда будет сражаться «везде, где сможет», плечо к плечу с теми, кто готов побороть фашистов. Для Неруды это значит – в поэзии, в стихе. Он приступает к делу, и за каких-то несколько месяцев, словно медиум, словно по велению вершившейся на его глазах истории, создает книгу-катарсис, где органично отражен резкий скачок в его сознании, обусловленный событиями Гражданской войны и, конечно, убийством Гарсиа Лорки. Книга называется «Испания в сердце». Луи Арагон сказал, что эта книга – «грандиозный пролог к литературе нашего времени».

Позднее, в феврале 1937 года, на конференции в Париже Неруда языком прозы говорит о том, что сказано им в стихотворениях:

«Многие ждали от меня успокаивающих поэтических слов, далеких от земли и войны. Я – не политик и никогда не принимал участия в политических схватках, но мои слова насквозь пропитаны страстностью, к великой досаде тех, кто хотел видеть их нейтральными. Поймите и меня, и всех нас, поэтов Испанской Америки и Испании: мы никогда не забудем и не простим гибели того, кто, несомненно, выше всех нас, кто есть истинный гений нашего испанского языка… Мы не сможем забыть это преступление и не сможем простить его. Мы не забудем и не простим его никогда!»

Заметьте – Неруда подчеркивает: «Я не политик и никогда не принимал участия в политических схватках». От анархических воззрений в пору ранней юности у поэта еще осталось известное недоверие, предубеждение к слову «политика». Но весь приведенный выше абзац из выступления Неруды в Париже – яркое свидетельство тому, как человек под натиском самой жизни включается в политическую борьбу. Да и ему самому ясно, что, произнося эту речь, он самым активным образом участвует в «политической схватке». Приблизительно в те же дни Неруда сказал, что он «не коммунист и не социалист». Что ж, тут нет ни капли притворства. Однако Неруда далек и от тех, кто занимает позиции нейтрального наблюдателя! Отныне он убежденный антифашист. Эту характеристику поэт дает себе сам. Спустя годы, когда Неруда оглянется на прожитую жизнь, он скажет: «Считаю, что в Испании я действовал как коммунист». Те былые утверждения носят лишь внешне противоречивый характер.

В своем политическом развитии поэт никогда не топтался на месте, он поднимался на новые и новые ступени. Придет день, когда Неруда осознает, что в выборе его гражданских и политических позиций сыграло роль не только злодейское убийство Гарсиа Лорки, не только то, что произошло с одним человеком, пусть бесконечно дорогим его сердцу, но и то, что происходит с миллионами людей на Земле.