Текст книги "Неруда"

Автор книги: Володя Тейтельбойм

Этим письмам, которые стали козырем в руках заурядного компилятора и сделали его членом Чилийской академии словесности, нет цены. Самая звонкая монета – ничто в сравнении с их литературной и исторической значимостью. Это богатейший материал, богатейший источник для понимания сокровенного мира тех, кто их писал. Они дают совершенно новые штрихи к портрету, корректируют сложившийся в нашем представлении образ.

Альбертина в конечном счете продала письма Неруды. Вызволив свое сокровище из цепких рук Фернандеса Ларраина, она спрятала его в подвале Внешнеторгового банка Испании, в Сантьяго, а потом согласилась продать президенту банка – тот приехал на совещание Генерального правления акционеров—115 писем, 17 стихотворений, написанных рукой поэта, и несколько фотографий.

Письма Неруды к Альбертине Росе – уникальное, бесценное дополнение к его литературному творчеству раннего периода. Они неотделимы от нерудовской поэзии, от «Собранья сумерек и закатов», от «Восторженного пращника», от «Двадцати стихотворений о любви». В них, как в интимном дневнике, воссоздан мир переживаний поэта, отражены все его душевные волнения, терзания, все проблемы, помыслы, планы. И помимо всего, они рисуют картину того времени, той жизни…

Любовь Пабло и Альбертины зародилась в старинном здании Педагогического факультета, которое стояло на перекрестке проспекта Аламеда и улицы Кумминга. Вместе они слушали одни и те же лекции, вместе гуляли по коридору в перерывах между занятиями. И Пабло и Альбертина – из чилийской провинции, оба – южане. Он жил в Каутине, она – в Арауко, в Лота-Альто, поблизости от угольных рудников, что вдохновили Бальдомеро Лильо на знаменитую книгу рассказов «Под землей». Альбертина тоже выросла на земле индейцев мапуче, в краю бесконечных дождей. Но в ее семье все учительствовали… Что-то в лице Альбертины и еще заметнее в лице ее родного брата Рубена выдавало индейскую кровь…

Лекции, занятия – утром и вечером. Литература, грамматика французского языка, латынь, психология… Однако, на беду молодых влюбленных, через год в Университете города Консепсьон открывается отделение французского языка. По воле отца Альбертина едет учиться в Консепсьон – это совсем недалеко от Лота-Альто, от ее дома. Поэт тяжко переживает разлуку.

Каким остался в памяти Альбертины ее возлюбленный шестьдесят лет спустя после их романа? «Пабло был на год моложе меня. Стихи читал врастяжку, каким-то полусонным голосом. Он был худой и молчаливый. Всегда провожал меня до пансиона, где мы жили с братом».

Сколько времени они были вместе? «Думаю – год, а может, чуть больше. На каникулы мы ездили в одном поезде, а в Сан-Росендо расставались. Я доезжала до Консепсьона, а он – до Темуко. Тогда каникулы были в сентябре, целый месяц, а потом – в декабре».

Альбертина проучилась на Педагогическом факультете два года, а поэт – до конца, все четыре. От Сантьяго до города Консепсьон – пятьсот километров. Для Пабло это огромное расстояние, и потому в его письмах столько тоски. А казалось ли Альбертине, что он так далеко от нее? Она отвечала не сразу, или скупо, кое-как, или вовсе не отвечала…

Альбертина была целиком во власти семейных уз и чувства долга. Ее отец Амбросио Асокар Пенья и мать Хуана Сото Родригес – учителя. Значит, и она станет учительницей. В одном из писем Неруда упрекает Альбертину за сухость ее эпистолярного стиля и говорит, что у нее самый настоящий «комплекс учительницы». Со школой были связаны три брата и обе сестры Альбертины. Старшего брата звали Виктором, за ним идет Рубен, автор поэтических книг «Дверь» и «Люди острова». Аугусто, самый младший, умер совсем молодым. Старшая сестра – Этельвина, средняя – Аделина. Альбертина – самая последняя. Все три женских имени с окончанием на «а».

Однажды воскресным вечером, много лет спустя, я пришел к Рубену и застал там трех его сестер, уже старых женщин. Однако, глядя на них и на Рубена, я понял, что они еще бодры, хоть куда…

Учебный год в чилийских университетах начинается в марте. В конце февраля, на исходе лета, молодые провинциалы, мечтавшие поступить в столичный университет, садились в вагоны третьего класса, и колеса поезда, летящего по рельсам, перерезали «пуповину», которая связывала их с семьей, с беззаботным отрочеством. Я, к примеру, испытал именно такое чувство…

Считается, что стрелы амура поразили Пабло и Альбертину 18 апреля 1921 года. Откуда, собственно, взялась эта дата? Разве coup de foudre[40]40
  Любовь с первого взгляда (фр.).


[Закрыть] означена в космическом календаре или подчиняется математическому закону небесных тел? Точные даты любви принадлежат, видимо, легендам a posteriori[41]41
  Из последующего (лат.).


[Закрыть], всяческим домыслам, которые со временем будут окружать поэта.

Давайте обратимся лучше к самим письмам, хотя многие из них не имеют ни числа, ни месяца, ни указания, откуда они отправлены.

В официальном документе Внешнеторгового банка Испании числятся сто пятнадцать писем, Фернандес Ларраин опубликовал сто одиннадцать. Неруда писал Альбертине из всех мест, где ему довелось побывать в ту пору. Из Темуко, из Пуэрто-Сааведры, из Сантьяго, из Вальпараисо, Анкуда, Коломбо и т. д. Переписка не оборвалась, даже когда они перестали видеться. Первое письмо послано в 1921 году. Последнее – спустя одиннадцать лет, 11 июня 1932 года. Почти все письма написаны от руки. Лишь в редком случае отпечатаны на машинке. Письмо от 11 апреля 1925 года написано на машинке поэта Аугусто Винтера. Во многих письмах есть рисунки Неруды, даже автопортреты, планы домов, эскизы комнат, которые он снимал. Поэту нравится цветная бумага. Он попеременно пишет красными, черными, синими, кирпично-красными чернилами и лишь в зрелости отдаст предпочтение зеленым. Ему бы макать перо в яркую радугу!

Судя по письмам, у юного Неруды есть тяга к самонаблюдению. Он хочет понять себя и отнюдь не склонен восторгаться собою. В дни каникул поэт шлет письмо за письмом, не дожидаясь ответа от любимой.

С годами у Неруды смешалось в памяти, какие стихи он посвятил девушке из Темуко, а какие – девушке из Сантьяго. В пятьдесят лет Пабло утверждал, что Марисоль посвящены Третье, Четвертое, Шестое, Восьмое, Девятое, Десятое, Двенадцатое, Шестнадцатое, Девятнадцатое, Двадцатое стихотворения в книге «Двадцать стихотворений о любви», а Марисомбре – поистине соломоново решение! – остальные десять. Поначалу он отдает «серый берет» темукской Марисоль, а позднее, в письмах, надевает его на головку Марисомбры. Эмир Родригес Монегаль в своей книге о Пабло Неруде – «Неподвижный странник» – подробно говорит о «периоде беретов». А вдруг обе девушки носили серые береты? Либо поэт сотворил из двух героинь – одну?

Но, как уже отмечалось, Пятнадцатое стихотворение, бесспорно, адресовано Альбертине. Впервые поэт опубликовал его в ноябре 1923 года в журнале «Вендимиа» (город Серена) под заголовком «Поэзия твоего молчанья». У этого стихотворения есть еще один вариант, но поэт впоследствии от него отказался:

 
Молчи, любимая, тебя не потревожу:
чтоб ты была моей, молчание – твоим.
А в детстве ты молчала, расскажи?
И так же складывала руки на груди?
Что ж, если не дождусь ответа,
спрошу у брата твоего – поэта.
 

В январе 1924 года Неруда публикует это же стихотворение, правда, несколько измененное, в столичном журнале «Зиг-Заг»… Думается, что Второе стихотворение, «Свет тебя пеленает в смертное пламя», написано позже других, и оно заменило то, что было опубликовано в первом издании книги. Совсем иная структура стиха, но героиня все та же – Марисомбра. «Подруга моя, ты застыла, молчанье храня…» В Пятом стихотворении поэт как бы говорит вместо своей безмолвной подруги: «Мои слова удаляются, / уже слова мои стали твоими»[42]42
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть].

Седьмое стихотворение – о неизъяснимой тайне ее взгляда; поэт угадывает в нем надвигающуюся беду: «А ты отвечаешь туманом, / моя даль и подруга, / из глаз твоих выплывают обмеревшие берега»[43]43
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть].

Тринадцатое стихотворение продолжает тему Первого: это новая песнь во славу женского тела. У поэта ликующий голос, но стихотворение заключают пронзительные строки: «Стоит мне заглянуть в дерзкий студеный омут, / и закрывается сердце, словно цветок ночной»[44]44
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть].

«С тех пор как я полюбил, ты ни с кем не сравнима!»[45]45
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть] – восклицает поэт в Четырнадцатом стихотворении.

Совершенно земная, реальная женщина, выросшая в лесном краю, предстает в воображении поэта единственной, неповторимой, той, что каждый день «играет светом целой вселенной».

«А ты ответь мне: кто ты?»[46]46
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть] – спрашивает он в Семнадцатом стихотворении. Альбертина по-прежнему – вечная, непостижимая загадка. «Мне мило то, чего нет. А ты – как в далеком сне»[47]47
  Перевод П. Грушко.


[Закрыть], – печально звучат слова поэта в Восемнадцатом стихотворении.

Почти все эти стихи были написаны в бедных студенческих пансионах, где-то меж улицей Брасиль и Центральным вокзалом, и лишь немногие – в другой части Сантьяго, поблизости от вокзала Мапочо. Они созданы самой любовью, жаром неугасающей страсти.

«Двадцать стихотворений о любви» стали настольной книгой у всех влюбленных Латинской Америки. Она служила безотказно и, скажем, безвозбранно всем, кто мечтал красиво объясниться в сердечных чувствах. Стихи Неруды, даже не упоминая его имени, использовали как верное средство, чтобы увлечь, обольстить, добиться взаимности… Поэт радовался от души, считая, что его поэтический труд вполне оправдан.

Когда Альбертину спросили, какие из посвященных ей стихов самые лучшие, она ответила скупо и уклончиво: «„Молчание“ – самое известное стихотворение. Неруда посвятил мне много стихов, но какие именно – уже не помню. Прошло столько лет…»

Неруда любил ее всю и за все. Так, как Мужчина должен любить Женщину. И эта любовь дала ему вдохновенье, энергию, заряд для великого броска в поэзию… Поэт стремится выразить словом весь мир, и к тому же он молод, полон мужской силы. Ему предстоит связать, сплавить воедино стихию молодости и поэтический дар, чтоб его поэзия, где кипит безудержная страсть, достигла небесных светил: «Это она раскрутила пращу, посылая отчаянно камни в ночь, в которой кишат и блуждают холодные звезды»[48]48
  Перевод С. Гончаренко.


[Закрыть]. В этой строке отражен весь душевный настрой «Восторженного пращника» – книги, опубликованной в январе 1933 года, хотя поэт закончил ее на десять лет раньше. Как бы оправдывая свое творенье юных лет, Неруда говорит, что оно «лишь свидетельство его пылающей молодости». И в самой глуби многих строк проглядывает образ Альбертины.

Поэт вынашивал план создать многотомный поэтический цикл, в котором будет развиваться основная тема. Так впоследствии будут написаны все три книги цикла «Местожительство – Земля». Неруда уже придумал названия для всех томов «Пращника»: «Восторженный пращник», за ним – «Возлюбленная пращника», «Город пращника», «Звуки горна в лесу»… Одно время он собирался назвать первый том «Восторженный стрелец». Поэт говорил, что это будет «большая, масштабная поэзия», и все же «она не охватит того, что способна вместить». Альбертина – приливная волна, наважденье. Она пронзает его «траурно-скорбными глазами». Он ощущает тепло ее «ослепительно белого трепетного тела». Это Альбертина вырывает из его груди крик: «Любовь моя, не умирай, не уходи!»[49]49
  Перевод С. Гончаренко.


[Закрыть]. Первый вариант этого стихотворения с теми же начальными строками был написан на двух бланках Федерации студентов. Позднее оно войдет в книгу «Восторженный пращник», но уже со значительными поправками. Первый рукописный вариант получат обе девушки – и Альбертина, и Тереса. Дело в том, что какое-то время в сердце поэта жила любовь и к Тересе, и к Альбертине. Но его отношения с Альбертиной были более глубокими, завершенными. Все сбывается в этих встречах мужчины и женщины… «Восторженный пращник» – поистине свидетельство неукротимой страсти. В какие-то мгновенья поэт верит, что он – любим. «Ты здесь, ты есть, и я тебя люблю! / Тебя зову – и ты мне отвечаешь».

Юноша, обуреваемый чувством, хочет слиться в своей любви со всей вселенной, стать частью самой природы и вместе с возлюбленной «пламенеть закатом в полнеба».

Вслед за «Собраньем сумерек и закатов» было написано много стихов. Неруда сказал, что большая часть из них затерялась навсегда. В книге «Восторженный пращник» всего двенадцать стихотворений: 1. «Камни вылетают из моей пращи»; 2. «Это – как наважденье»; 3. «Ты вся из легкой, нежной пены»; 4. «Чувствую – твоя нежность к коже моей приникает»; 5. «Любовь моя, не умирай, не уходи!»; 6. «Не ставь моим рукам преграды»; 7. «Душа моя, любимая – исток моей неудержимой страсти»; 8. «Наполнись мной!»; 9. «Мужчина и Женщина»; 10. «Моя рабыня, страшись меня. Люби меня, моя рабыня!»; 11. «По тебе я ночами изнываю от жажды»; 12. «Все так, любимая, все так, сестра». Из двенадцати стихотворений Альбертина сохранила лишь семь, написанных рукой поэта. Нет слов, как жаль потерянных стихотворений! Неруда говорил, что писал их на одном дыхании. Его пьянило вино из звездных чаш.

«Я был влюблен, и к моему пращнику рекой, потоком устремлялись любовные стихи».

Позднее Пабло расскажет, что «Двадцать стихотворений о любви» – «это его роман в Сантьяго, там, где университет, где тянутся студенческие улочки». Это его «сладостно разделенная любовь, пронизанная ароматом цветущей жимолости». Несколько раньше поэт говорил, что книгу помогла ему написать «река Имперьяль, ее широкое устье, куда заходит океанская волна, и привычные пейзажи детства». Ему, естественно, помогла и любовь, хотя она вовсе не всегда была «сладостно разделенной». Из самых его недр рвалось наружу стремление воплотить в стихах свою страсть, красоту родной земли, где набирала силу его поэзия. Он любил, потому что любил и потому что хотел выразить свою любовь в поэтическом слове. Он познает жизнь, любовные муки, он будет наслаждаться страстью, как земной человек, как мужчина из плоти и крови. Но тотчас воссоздаст это в слове, переплавит в поэзию, ибо он рожден поэтом. Он чувствует – и тут же, немедля, пишет о своих чувствах. Никакой временной дистанции!

Одно за другим идет след в след. Бумага успевает вобрать в себя тепло ложа любви… Поэт пришел в мир, чтобы сказать не только о себе, но и о других. И он не будет ничего откладывать до поры до времени. Движение от жизни к поэтической строке – постоянно, непрерывно, и потому эта строка отражает малейшее изменение в его бытии, в его плоти, в его душе.

В нескольких книгах поэта будет трепетно жить его любовь к Альбертине.

Каждая новая книга Неруды не схожа с предыдущей и с теми, что последуют за ней. Это в полной мере относится к каждому тому «Местожительства». Неруда – поэт, который порывает с собой, прежним, от книги к книге. Между произведением «Порыв стать бесконечным» и тремя предыдущими книгами – «Собранье сумерек и закатов», «Двадцать стихотворений о любви» и «Восторженный пращник» – проходит главный водораздел его поэзии. Творчество Неруды на раннем этапе еще отдает дань подновленному модернизму и европейской поэзии кануна эстетической революции. Поэт считал, что «Порыв стать бесконечным» волей судьбы оказалась самой непонятной из его книг и потому попала на обочину… Мне довелось слушать выступление Неруды – это был день его шестидесятилетия – в Национальной библиотеке. И он сказал, что именно эта книга – ядро всей его поэзии. Она занимает важнейшее место в его творчестве, хотя и обойдена вниманием читателей и критики. Дальше Неруда объясняет – почему. Работая над книгой «Порыв стать бесконечным» (поэт крайне редко употреблял слово «работа» применительно к поэзии, к поэтическому творчеству, хотя всегда считал это трудной работой; но ему нравилось почему-то выдавать себя за этакого бездельника, ленивца), он постигал то, чему раньше не уделял особого внимания. «Именно в этой маленькой книге, где, как ни в одной другой, столько личного, сокровенного, взвешено, продумано до конца все – и слог, и ясность и тайна».

Еще раньше, в 1961 году, в стенах Чилийского университета – Неруду сделали почетным членом факультета философии и словесности – поэт вспоминал те далекие времена, когда под влиянием Стефана Малларме и Гийома Аполлинера он решил покончить с грамматикой, с ее нормами и правилами и лихо убрал из своих книг все знаки препинания и заглавные буквы. «Наверно, где-то можно набрести, – сказал Неруда, – на старое издание „Порыва стать бесконечным“ без единой запятой и точки».

«Порыв» – это мост, охваченный пламенем, где не только сгорают прописные буквы, точки, запятые, но и рушатся под яростным огнем те литературные концепции и структуры, что прежде определяли его творческий метод, рушатся, падают, чтобы расчистить путь к новому этапу – к этапу «Местожительства».

Поэзия меняется. Но у музы прежнее имя – Альбертина. В одном из писем к ней поэт просит подробно, не спеша рассказать, что она успела сделать, что делает, о чем думает, не болеет ли. Он пишет Альбертине во вторник утром, и ему слышатся ее шаги. В это письмо он вкладывает стихотворение, которое впоследствии войдет в книгу «Порыв стать бесконечным».

«Со мной лишь ты, моя влюбленная сеньора, / тебе одной пьянящим звоном колокольцев / дано украсить песню без названья».

Это стихотворение – «Песнь во имя твоей судьбы» – будет впервые напечатано в журнале «Динамо» в 1925 году.

Альбертина молчит, не отвечает на посвященные ей стихи. То ли сердится, то ли робеет… Для кого же пишет поэт? Для любимой? Для самого себя? Для всех? Пиши Неруда для одной любимой, ему бы не дождаться желанного отклика. Он это прекрасно понимает. Но так хочется услышать от Альбертины хоть слово о его стихах, о жизни, о нем самом! Пусть муза прочтет эти стихи… Да, он знает наперед, что они не взволнуют ее и вряд ли она удостоит его даже скупым ответом. И тем не менее посылает ей письмо, где говорит:

«…я все-таки переписал набело стихотворение из моей новой книги, что вот-вот выйдет в свет. Скажи, тебя интересует хоть немного то, что я пишу о тебе? Твое странное равнодушие к моим стихам разжигает во мне любопытство».

Если «Порыв стать бесконечным» – перекресток на пути Неруды, то «Местожительство – Земля» – счастливое прибытие в совсем другие пределы. Но в промежутке будет острый кризис роста, когда, словно от сокрушительных подземных ударов, сгинет все на той территории прозы, где поселились «Житель и его надежды» и «Кольца».

Маленькая книга «Житель и его надежды», быть может сгоряча названная романом или повестью^{53}, была опубликована в 1926 году. В коротком, но проникновенном предисловии к ней двадцатидвухлетний Неруда говорит о себе: «У меня драматическое и даже романтическое мироощущение. Мне нет дела до того, что не отзывается в моем сердце волнением… Как настоящий гражданин и вполне благонамеренный человек, я протестую против всех законов, правительств и всех существующих институтов. Мне отвратительны буржуа и по душе жизнь людей беспокойных, испытывающих чувство неудовлетворенности, и не столь важно – художники они или бандиты». Перед нами автопортрет молодого поэта в поворотный час его жизни… Вот еще одна примечательная черта Неруды тех лет: его «всегда влечет к великим идеям». Но он не может одолеть сомнений, душевных колебаний и пока не знает, как наиболее верно выразить самого себя. Книга «Двадцать стихотворений о любви» принесла ему радостное ощущение одержанной победы. Но его радость сочетается с неприкрытой насмешкой: «Такое чувство незнакомо беспечальным и бесталанным глупцам, которые подвизаются на литературном поприще». Книга «Житель и его надежды» – рассказ и одновременно поэзия. Поэт признается, что ему не по нраву просто повествовать о каких-то вещах. Героиня книги Ирена совсем не похожа на Альбертину. Она – «светловолосая, пышнотелая говорунья». Ей не терпится поскорее услышать истории своего приятеля, удивительного рассказчика. Он и ее муж – конокрады. Рассказчику очень нравится конокрад Диего Копер: гордец и собой не дорожит… Полиция упрятала Диего в тюрьму за угон лошадей. Приятель пышнотелой Ирены тоже попадает в тюрьму. Но вскоре его выпускают на волю… Он встречает свою подругу в ее доме, смотрит ей в глаза и грызет яблоко… Ему хочется рассказать Ирене о себе, о своем детстве, об одиночестве в лицейские годы… Ночью светловолосую Ирену убивает ее муж, Флоренсио Ривас… Он вместе с безымянным рассказчиком скачет галопом по берегу моря. И вот рассказчик видит свою Ирену – она лежит бездыханная на кровати, «точно морская ослепительно белая рыбина, которую бросили в ночную пену».

«О горе мне, горе человеку, что окружен одними призраками!» В конце книги четко вырисовывается образ меланхолического Неруды той поры: «Я уткнулся в окно, и от великой печали замутились стекла. Что это? Где я был? А теперь вдруг стою здесь, не шелохнувшись. И от стен этого безмолвного дома, будто из огромной морской раковины, исходит терпкий запах моря».

Наступает час, когда одиночество наполняется призраками. В ночной тьме мерцает точечный огонек – тусклый, беззащитный, и «заря с глазами, полными слез, восстает из воды».

Неруда называл себя поэтом. Но не стоит задаваться вопросом – почему он обращался к прозе. Не стоит и сожалеть об этом. Прозаик по ошибке, поневоле, по собственной воле… – так часто шутил Неруда. Чтобы там ни говорилось, «Житель и его надежды» убеждают нас в том, что поэту по плечу все литературные жанры. Как-то беседуя при мне с одним одаренным молодым писателем, Неруда сказал: «Ты можешь писать все – стихи, рассказы, романы, статьи, но сумей определить главное, то, что тебе ближе».

Несходство прозы «Жителя и его надежд» с прозой книги «Кольца» очевидно, хотя оба произведения опубликованы почти одновременно в 1926 году. Первое – рассказ, созданный поэтом. Второе – поэтическая проза. «Осень вьюнков» дышит поэзией. Поэзия – даже в самом расположении строк. Так же написана «Река Имперьяль на юге»: «…таинственная воля, неотступное множество моря, яростная свора на привязи у планеты. Есть в тебе то, что темнее Ночи, глубже Времени». В этой книге поэт мысленно обращает свой взор к Югу Чили, к пристаням Карауэ, к весне в августе, ко всему, что всплывает в воспоминаниях о «Провинции Детства»:

«…С высокого романтического балкона ты, мой край, раскрываешься передо мной прекрасным веером… О грозная зима в час, когда накатывает огромная волна, и мы с матерью дрожим при каждом налете тугого ветра. С неба низвергаются потоки воды. О этот расточительный дождь, неприкаянный, не ведающий, что делать со своими богатствами! Воют, рыдают поезда, заблудившиеся в лесу. Трещит дощатый дом, страшась кромешной тьмы. Ветер, точно разъяренный конь, выбивает окна, валит наземь изгородь… А я, влюбленный, беру за руку большеглазую сеньориту и веду ее долгими тропами под закатным солнцем в раннее незабвенное утро… Провинция Детства, ускользавшая в тайные часы, о которых никто не знал! Край одиночества, распростертый на мокром, еще не просохшем от недавнего дождя деревянном настиле. Пусть судьба дарует мне милость, пусть сделает тебя моим пристанищем на пути возврата».

И всегда дождь. «Дождь – закадычный друг всех мечтателей, друг потерявших надежду, верный товарищ всех, кто тихо сидит у окна, всех, кому недостало сил».

В некоторых главах, к примеру в «Грусти» или в «Возлюбленной офицера», слышится далекий аромат русской и скандинавской литератур тех времен.