Текст книги "Неруда"

Автор книги: Володя Тейтельбойм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 52 страниц)

75. Лидер творческой интеллигенции

По решению конгресса в Валенсии во многих странах были созданы Союзы антифашистской интеллигенции. Неруде поручили организовать такой союз у нас, в Чили… Поэт покидает один из самых дешевых отелей в Париже, где они жили с Делией.

Вместе с Раулем Гонсалесом Туньоном и его женой Ампаро они прибывают в Чили на французском грузовом судне. Вглядываясь с палубы в морскую даль, Неруда обдумывает положение дел. Конгресс творческой интеллигенции стал историческим событием, но Республика на грани гибели. Политическая обстановка обострилась везде и всюду. Национал-социализм вступает в пору расцвета. Нельзя медлить ни минуты…

Прогрессивные чилийцы приняли близко к сердцу драму Испании. Незадолго до приезда Неруды в стране был создан Народный фронт, куда вошли радикалы, социал-демократы, коммунисты и Конфедерация трудящихся Чили. На улицах то и дело вспыхивали столкновения с нацистами. Их главарем был Гонсалес фон Мареес. Напряжение нарастало. Каждый день с нетерпением ждали сводок из Испании… Неруду встретили на родине как соотечественника, который более других связан с борьбой испанского народа за демократические идеалы.

Первое публичное выступление поэта чем-то напоминало его знаменитую речь «al alimón», произнесенную вместе с Гарсиа Лоркой. Но голос несравненного Федерико умолк навсегда. Неруда клеймит преступников, загубивших поэта, и его страстное слово звучит предостережением для Чили, над которой нависла угроза фашизма.

Потом Неруда будет выступать в паре с аргентинским поэтом Раулем Гонсалесом Туньоном. Их голоса прозвучат согласным дуэтом в переполненном до отказа Муниципальном театре Сантьяго, где будут дрожать стены от оваций. Быть может, собравшиеся в этом театре впервые слышали такие яркие, трепещущие, живые слова. Оба оратора необычайно остро и впечатляюще рассказали о сложившейся обстановке в Испании. Да, это была магия Поэзии, магия Правды, донесенной до сердец слушателей двумя поэтами-репортерами, которые, по сути, приехали в Чили прямо с линии фронта. Казалось, что театр заполнился пороховым дымом, и все увидели, как льется кровь.

И те, кто произнес высокое слово, и те, кто его услышал, почувствовали сердцем, что судьба Испании – это судьба Чили. Почувствовали, что фашизм в любую минуту готов поднять голову и на чилийской земле.

В то памятное воскресное утро Неруда предстал перед потрясенной публикой как большой поэт, в чьих стихах заключена великая действенная сила и подлинная гражданственность. Неруда явил блистательную способность волновать сердца и будить мысли.

В знаменательный день 7 ноября 1937 года – двадцатилетней годовщины Октябрьской революции – Пабло Неруда огласил в актовом зале Чилийского университета решение о создании Союза творческой интеллигенции Чили. Тогда же его единогласно выбрали президентом этого союза. Союз творческой интеллигенции Чили, представляющий самое широкое и активное движение по пропаганде достижений культуры, вошел в историю нашей страны. Он объединил представителей всех видов искусств, всех отраслей знаний. Списки его членов показывали всю широту эстетических направлений, идеологий, политических воззрений. Но в этом союзе не было места фашистам и реакционерам. Среди сотен и сотен людей вдохновенно работали Альберто Ромеро, Хувенсио Валье, Анхель Санта-Мария Кручага, Антонио Кинтана, Умберто Диас Касануэва, Юдифь Вейнер, Франсиско Колоане, Карлос Викунья Фуэнтес, Роберто Альдунате, Акарио Котапос, Луис Давид Крус Окампо, Габриэль Амунатеги, Гильермо Лабарка, Рубен Асокар, Оскар Кастро, Херардо Сегель, Бернардо Лейгтон.

Союз творческой интеллигенции Чили избрал непроторенный путь. В первую очередь он решил использовать печатное слово, к которому в официальных кругах относились с привычным пренебрежением.

24 декабря 1937 года в Сантьяго на Аламеде открылась первая в истории страны книжная ярмарка. С годами такие ярмарки вошли в традицию. Но в конце концов эту традицию уничтожили тупоголовые невежественные правители нашей страны. Они свято верили, что книги – «порождение самого дьявола».

Союз творческой интеллигенции Чили развернул свою деятельность не только в столице. Его отделения возникли в Икике, в Антофагасте, Вальпараисо, Сан-Фелипе, Ранкагуа, Консепсьоне, Темуко и других городах. Неруда оказался поразительно активным, динамичным, не знающим устали президентом.

Поэт четко формулирует все требования литературного цеха и разворачивает широкую кампанию в защиту авторских прав. В его биографии наступает новый период. Он – в самом центре культурной жизни всей страны. Он – мотор движения солидарности с борющейся Испанией. Он принимает самое активное участие и в политической жизни, как один из самых крупных представителей Народного фронта. А в предвыборной кампании ведет пропаганду за кандидата этого фронта – Педро Агирре Серду.

Быть может, бурная общественная и политическая деятельность чуть приглушает в его памяти те бесчисленные картины смерти, которые он совсем недавно видел воочию… Неруда чувствует, насколько необходима для него эта встреча с Родиной. Чувствует, что ему повелевает долг включиться в организованную борьбу.

76. Вода жизни и смерти

Как раз в это время на Пабло обрушиваются одна за одной смерти дорогих ему людей. Приходит весть, что в Париже скончался поэт, которого он поставил вровень с вершинами перуанских Анд. Еще недавно Неруда работал с этим поэтом рука об руку, защищая Испанскую республику. В «Оде Сесару Вальехо» поэт скажет о «лице гранитном в морщинах резких», которое схоже с «перуанской сьеррой, что иссечена сухими ветрами». Судьба не раз сводила и разводила обоих поэтов на перекрестках жизни. Неруда, точно облако, подхваченное ветром, на какое-то время попал в Париж. Это было в те годы, когда он бежал из Чили на Восток, навстречу своему наважденью, навстречу правде и обману. А Вальехо тогда надолго обосновался в Париже, в «замаранных приютах бедноты». Через много лет, когда их призвала к себе истекающая кровью Испания, они приехали почти в один и тот же час. Неруда не раз обращался к Вальехо со словами «мой любимейший брат». Однако нашелся «добрый самаритянин» от литературы, который всеми силами старался превратить их отношения в «схватку бойцовых петухов»… Узнав о смерти дорогого товарища, Неруда написал для журнала «Аурора де Чили» (орган Союза творческой интеллигенции Чили) статью под заголовком «Умер Сесар Вальехо». «Мой давний друг, старый испытанный рыцарь Надежды, неужели это правда?» Неруда говорит, что он был «всеми любимый», что страшно тосковал по своей перуанской земле. Судьба надолго поселила Сесара Вальехо во Франции, где он, как никто, чувствовал себя чужаком. Перуанский поэт воистину был плоть от плоти нашей Америки. Неруда увидел в нем что-то схожее с «глубоким рудником», с «лунным кратером»… Хуан Ларреа написал мне в те дни:

«Да, он заплатил непомерную дань своей неутоленной требовательности… Все, что происходило в Испании, было тем неустанным резцом, под которым вытачивались все грани его удивительного благородства. Ты был великим, Вальехо. Ты был великим и глубинным, точно каменный дворец, воздвигнутый в подземелье».

В тот же суровый и трудный год смерть пришла и в семью Пабло Неруды. 7 мая 1938 года после тяжелой болезни умирает его отец. Пабло едет на похороны. Стук колес, гудки паровоза – все напоминает ему о кондукторе поезда, груженного щебнем и галькой. Теперь земля Араукании навечно возьмет к себе дона Хосе дель Кармен Рейеса. Поэт провожает взглядом бревенчатые дома, напоминающие замки. Да, он снова в памятном царстве дождя и растений, чьи секреты раскрывал ему в детстве отец. Сколько было этих удивительных путешествий в ночном поезде! Но на сей раз – самое печальное. Пабло глядит на бедно одетых ребятишек, что шлепают по раскисшей глине, по лужам к неказистой школе, и ему кажется, будто он – снова лицеист, который спешит на занятия. Поэт выходит из вагона, как положено, в черном костюме. Его встречают братья отца… Неруда долго сидит возле усопшего. Сидит молча. С дальнего угла двора его зовут родные. Только что закололи ягненка, и теплая кровь льется в чашу. Пабло отпивает глоток.

Настает час похорон. И снова с пронзительной до боли ясностью, точно кто-то ударяет ножом, встают в памяти картины детства. Поэт пожелал, чтобы похороны были без религиозных обрядов. Но так или иначе, а в похоронах всегда есть что-то от религиозного действа. Неруда поселился у своего друга, доктора Мануэля Марины, который лечил его отца. Он писал там стихи – не день и не два. Не мог сразу уехать. Нет, Пабло не читал стихов над могилой отца, но они легли на бумагу, едва поэт пришел с кладбища.

Наконец Неруда возвращается в Сантьяго. А через несколько недель ему приходит еще одна страшная телеграмма. 18 августа 1938 года скончалась его мачеха, его дорогая мами́ка. Бедная женщина не сумела вынести разлуки с мужем. В глубоком трауре поэт снова отправляется в край бесконечных дождей. Он будет переносить останки отца в другое место. Пусть супруги спят вечным сном вместе, а не порознь.

«Мы с братом и приятелями отца, – вспоминает Неруда, – пошли на кладбище, вскрыли зацементированный склеп и вытащили гроб, весь в грибах, с веткой, на которой еще оставались черные, сгнившие цветы. От сырости гроб треснул, и когда мы сдвинули его, я оцепенел от ужаса: вода литрами, потоком хлынула из щелей, точно из плоти покойника…»

Что и говорить – жуткая картина. Но вполне объяснимая… Стихия воды, окружавшая Хосе дель Кармен Рейеса при жизни, не отступила от него и после его смерти. Неруда, конечно, был потрясен. Но ничего сверхъестественного не произошло. Его отец вернулся в свой привычный мир…

«Все очень просто: эта грозная вода – обыкновенный дождь, скопившийся, быть может, за день, за час. Зимний дождь чилийского Юга. Он просочился сквозь крыши, сквозь потолочные балки, сквозь все на свете, сквозь других мертвецов и проник в могилу отца… Да, это так. И тем не менее устрашающая вода, что внезапно хлынула из самого заповедного, самого недоступного убежища, подала мне вещий знак. И я понял, что с ее роковой неизбежностью навсегда связана моя жизнь, мой родной край и моя смерть».

Поэт всецело принадлежал Земле дождей. Он всегда встречался с дождем. Он будет с ним встречаться и в жизни и после смерти.

И еще – с солнцем! А это значит, что он никогда на забывал о радуге.

Часть вторая
СТРАСТЬ И СМЕРТЬ

V
ЕЩЕ ОДНО ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ

77. Про́клятые города

В ту пору, когда Неруда приехал в Темуко на похороны отца, к нему от имени города, да и всей провинции, обратилась с настоятельной просьбой весьма представительная делегация. Донельзя взволнованные ходатаи растрогали Неруду. «Лишь вы один можете нам помочь! Вы один способны ее уговорить». Кого же он должен уговаривать? Да ту сеньору в длинном платье темно-песочного цвета, в туфлях на низком каблуке, которая приносила ему, еще зеленому юнцу, книги русских писателей, а однажды, когда он наконец с ней встретился, сразу признала в нем поэта милостью божьей.

Представители мэрии и Управления по делам школ пребывали в полном отчаянии. Габриэла Мистраль должна была проехать поездом из горного аргентинского курорта Берилонго через Темуко, но отвергла все просьбы, все мольбы темукцев остановиться хоть на пару дней в их городе или провести там несколько часов. В Темуко давно уже казнились за нанесенное Габриэле Мистраль оскорбление и жаждали искупить перед ней вину при первой возможности. Было решено устроить прославленной поэтессе торжественную встречу, на которой ее бы приветствовали все жители города, а школьники спели бы ее ронды.

Габриэла Мистраль ответила решительным отказом. Она вообще не желала никаких почестей, а от жителей Темуко – и подавно. У нее были старые счеты с этим городом. И она, женщина с твердым, крутым нравом, давно высказала все это в словах, напечатанных под одним из стихотворений в книге «Отчаяние». В свое время, после первой публикации этого стихотворения, кто-то из темукских «ценителей» весьма язвительно прошелся по поводу Габриэлы, и она посчитала это грязным и вероломным поступком. И не простила! Внесла город Темуко в список проклятых городов, проклятых, как в Библии. Подробно обо всем мне рассказал сам Неруда… Габриэла Мистраль верила, что в ее жилах течет кровь пророков. В ней пылал огонь мстительного, карающего бога, который жестоко наказывал всех хулителей, всех неправедных. Она поклонялась этому богу, очищающему от скверны все живое. Это он, ее бог, повелел безжалостно уничтожить огненным дождем Содом и Гоморру.

Зная все это, Неруда понимал, что ему поручили нелегкое дело. Но он был последней надеждой растерянных темукцев. Они верили, что он сумеет переговорить с Габриэлой, как поэт с поэтом, наконец, как ее давний друг. И тогда она непременно согласится пробыть хоть час-два в городе, где с нетерпением ждут встречи с ней, чтобы выразить ей всю свою любовь и почитание.

В то время между Темуко и горным аргентинским курортом не существовало телефонной связи. Как выяснилось, единственный способ поговорить с Габриэлой – радио, которое только-только появилось в южной провинции. Сеньор Майо, тогдашний владелец радиостанции, сумел связать Неруду с Габриэлой Мистраль. Пабло вложил весь жар своего сердца в слова, обращенные к поэтессе. И не столько потому, что хотел добиться ее согласия, сколько потому, что действительно преклонялся перед ее поэзией. Габриэла упорствовала, возражала, но, поддавшись уговорам, пошла на маленькую уступку. Пусть будет так: когда поезд остановится в Темуко – а это всего десять-пятнадцать минут, – она выйдет к дверям вагона или сойдет на перрон, чтобы приветствовать всех собравшихся. Неруда добился немногого, но и на том спасибо.

В тот день задолго до прибытия поезда на вокзале собралось полно людей, чтобы увидеть женщину, ставшую живой легендой, и услышать из ее уст хотя бы несколько слов. Чинно выстроились школьницы – они споют песни на ее стихи, а потом, когда запыхтит паровоз, вместе со всеми помашут ей на прощанье.

Однако Габриэла Мистраль не сошла на перрон и даже не показалась в дверях вагона. Окно ее купе было плотно зашторено. Никто не увидел поэтессу. И она никого не увидела. Так и не вычеркнула город Темуко из списка проклятых городов. Содом и Гоморра! Расплавленная сера и огонь. Нет, Габриэла не обернется назад и не станет соляным столбом. «Пусть дым восстанет из земли, как из печи раскаленной…»

Неруда рассказывал мне все это без тени осуждения. Габриэла относилась с неприязнью не только к Темуко. Многое в Чили раздражало ее, коробило. В одном из писем Габриэла Мистраль сказала, что, решись она безвыездно жить в Чили, некоторые из ее земляков, при их поразительной бесцеремонности и бестактности, через месяц-другой превратили бы ее в «Габи».

Эта женщина с крестьянскими корнями говорила: «Многие чилийцы полагают, что вся культура – от учености, от степени бакалавра, но она, культура, – от матери-земли». Габриэла Мистраль жаловалась, что ее одолевают анонимными письмами, «немыслимо пакостными и злобными». Поэтесса всегда резко осуждала чувство расового превосходства, которое открыто выражали некоторые чилийцы, да и вообще латиноамериканцы. Таких людей Габриэла Мистраль называла «ублюдками». «Они кричат, надрывая горло, о своем чисто европейском происхождении, а я вижу по их отливающим синевой скулам, по маслянистому блеску черных волос и по разрезу глаз, – с каким благородством, как гордо в них проступают те капли таинственной азиатской, индейской крови, от которой они так неистово открещиваются… Этих людей надо сторониться – они фальшивы». И Неруда полностью с ней согласен. Яркое тому подтверждение – все его творчество. Он навсегда запомнил завет Габриэлы: «Не допускать, душить, уничтожать малейшие проявления ксенофобии, которые возникают на наших землях».

Ее ужасала безраздельная тупая власть военщины, равно как и бессилие, непоследовательность напуганных демократов: «Я страшусь за судьбу наших испаноамериканских народов. Я вижу, как у нас попеременно сменяют друг друга годы потрясения и годы застоя. Вижу, как от высокомерного всевластия, от безграничной диктатуры, разъедающей сознание и душу, мы переходим к бесплодной демократии, вялой, лишенной политического зрения, стержня, понимания существа социальных задач». Габриэла Мистраль считала, что в Чили ее творчество не получило должного признания: «Чили – страна, где меня меньше всего знают… меньше всего читают».

Она затаила гнев на своих обидчиков и хулителей. В речи по случаю вручения Нобелевской премии Габриэла вспомнила, как ее, маленькую школьницу, забросали камнями и разбили голову в кровь по наущению учительницы, которая, ничтоже сумняшеся, обвинила ее в воровстве. Габриэла Мистраль вспомнила и другое… В городе Серене впервые ввели метод тестов для определения умственных способностей детей школьного возраста. И вот насчет нее – Габриэле было тогда двенадцать лет – высоконаучная комиссия вынесла однозначное решение: «Полная неспособность к постижению школьной науки». Поэтесса не забыла и этой обиды. В корзину памяти, где хранились все нанесенные ей оскорбления, попал и журнал «Сусесос», которым в 1917 году завладел некий сеньор и в течение полугода ежедневно отравлял жизнь поэтессе самой непотребной хулой. Из ее памяти не изгладилось еще одно печальное событие. В 1922 году она по приглашению мексиканского правительства должна была уехать в Мексику. Узнав, что у нее нет средств на поездку, депутат парламента Луис Эмилио Рекабаррен, основатель Коммунистической партии Чили, внес на рассмотрение палаты депутатов предложение о выдаче Габриэле Мистраль дотации в размере пяти тысяч песо. В ответ последовали иронические смешки и колкие замечания, хотя каждый знал, что все офицеры армии и флота то и дело отправляются в Европу на казенный счет.

Габриэле Мистраль мало проклятых городов, она в гневе на всю страну в целом, где властвуют злобные боги, пожирающие собственных детей.

78. Выборы в Чили

Впервые в жизни Пабло Неруда по-настоящему вовлечен в предвыборную кампанию, которая в Чили длится долго, а ее участники колесят по стране из конца в конец, борясь за каждый лишний голос. Поэт «форсированным маршем» ведет пропаганду за кандидата на пост президента от Народного фронта. Это – адвокат, политик-радикал Педро Агирре Серда. Для всех левонастроенных чилийцев предвыборная кампания была настоящим сражением. По сути, Народный фронт задался целью одолеть ни больше ни меньше как кандидата от правящих кругов, мультимиллионера, спекулянта мирового масштаба, министра финансов при втором президентстве Артуро Алессандри Пальмы. Имя этого кандидата – Густаво Росс Санта Мария, но он быстро приобрел прозвища, ставшие весьма распространенными: «министр голода», «последний пират Тихого океана»… К тому времени пышным цветом расцвело взяточничество; подкуп определял исход любого дела. В руках этого министра, само собой, были деньги всей страны.

Неруда блестяще изобразил изощренную систему подкупа избирателей – «сознательных и несознательных», совестливых и бессовестных – во «Всеобщей песне». «Выборы в Чимбаронго. 1947 год» – так называется его стихотворение. Именно в Чимбаронго он воочию убедился, как «избирают» властителей родины, «столпов отечества». Утром в день выборов в город тянутся скрипучие телеги с босыми, голодными, грязными людьми, будто это рабы, вышедшие из глубокого средневековья, чудом уцелевшие, полуживые. Их сгоняют в кучу, как бессловесных животных, и суют каждому избирательный бюллетень. «А позднее / им выдали вина и мяса, / пока до состоянья скотского / они не напились. Тогда про них забыли[87]87
  Перевод О. Савича.


[Закрыть]». Потом Неруда услышал речь сенатора, избранного таким способом. Трескучие слова о патриотизме, о защите порядка. Это был верный сын тех, кто пошел войной против марксистского учения. Неруде почудилось, что откуда-то из доисторических времен с трубным ревом вышел мамонт…

Однако все эти пещерные люди, все эти махровые реакционеры имели весьма внушительные вклады в банках и считали страну своей вотчиной. Все подвластно только им. Остальные – быдло на продажу…

Неруда окунулся в политическую жизнь прежде всего из этических соображений. Но для того, чтобы в политической борьбе соблюдались заповеди морали, надлежало изменить экономическую основу страны, изменить ее государственный строй.

В день выборов, 25 октября 1938 года, Неруда увидел в Сантьяго множество наспех сколоченных загонов-ловушек. Они возникли по воле приспешника и заместителя Густаво Росса – Гильермо Франка, ловкого дельца, строителя государственных зданий, матерого казнокрада. На обнесенные изгородями городские пустыри, где возводились общественные здания, сгоняли тысячные толпы людей. В считанные минуты их брали под арест полицейские, якобы следившие за порядком. Арестованные получали до голосования один башмак, а второй босым людям давали, после того как они опускали в урну подсунутый им бюллетень. Был и другой вариант: сначала давали тюфяк, набитый до половины, а потом, когда перепуганные арестанты голосовали за кого надо, тюфяк набивали целиком. Однако Неруда видел и тех, кто пытался пресечь беззаконные действия мошенников; рабочие врывались в такие загоны и выпускали всех подкупленных «избирателей». Всякий раз вспыхивали жестокие столкновения. Но полиция всегда защищала неприкосновенность закона купли-продажи и «права» кандидата от реакции заполучить голоса за жалкую мзду, за рваное тряпье…

Народный фронт вел предвыборную кампанию под лозунгом «Против реакции и фашизма». В этой лаконичной фразе слышались отзвуки борьбы героической Испании, откуда поэт возвратился совсем недавно с незаживающей раной в душе. Неруда чувствует себя в долгу перед страждущей Испанской республикой. Он строит планы, рассчитывая на победу Народного фронта в Чили; если на выборах верх возьмет Народный фронт, они смогут прийти на помощь многим испанским республиканцам, чья жизнь в опасности…

В десять вечера чилийцы сидели как на иголках. С минуты на минуту должны были объявить итоги президентских выборов. Подозрительное молчание… Народ толпами валит по улицам, требуя уважения к гражданскому волеизъявлению, возмущаясь всяческими трюками, на которых успели набить руку правые реакционеры за свою долголетнюю историю.

Неруда был на Аламеде вместе с тысячами чилийцев, когда объявили результаты голосования. На пост президента страны избран кандидат Народного фронта. Избран большинством в чуть более двух тысяч голосов. Правые лезли из кожи вон, чтобы использовать в своих целях столь незначительный перевес и подтасовать цифры. Но люди, не уходившие с избирательных участков, помешали реакции обстряпать свои темные делишки.

В полночь Неруда праздновал победу с друзьями в своем доме на улице Иррасабаль возле проспекта Педро де Вальдивия. Друзья пели, и плясали от всей души. А поэт уже думал, как организовать помощь далеким испанским братьям.