355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Володя Тейтельбойм » Неруда » Текст книги (страница 1)
Неруда
  • Текст добавлен: 28 сентября 2017, 13:00

Текст книги "Неруда"


Автор книги: Володя Тейтельбойм



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 52 страниц)

Володя Тейтельбойм
НЕРУДА[1]1
  Перевод выполнен по изданию: Volodia Teitelboim. Neruda. Madrid, 1984. В настоящее издание автором внесены некоторые исправления и дополнения.
  Перевод Э. В. Брагинской (гл. 1–101, 182–192) и Н. В. Малыхиной (гл. 102–181).
  Редактор, автор предисловия и комментариев к. ф. н. Л. С. Осповат.


[Закрыть]

Любовь и долгий путь рождают книгу, и если нет в ней стран и поцелуев, нет человека с полными руками и женщины нет в каждой капле, нет голода, желанья, гнева и дорог, – ни колоколом, ни щитом не станет книга…

Вот почему я шел вперед и пел.

Пабло Неруда


* * *

Л. С. Осповат
По живому следу

 
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь…
 
Борис Пастернак

В сознание людей моего, да и следующего, послевоенного поколения Пабло Неруда вошел как человек-легенда, олицетворение самых добрых надежд нашего жестокого века. Не было, кажется, места на земле, где не слыхали бы о чилийском поэте, который обрел себя в борьбе за свободу Испании, восславил сражающийся Сталинград, стал коммунистом, «шахтерским сенатором», бросил в лицо изменнику-президенту гневное: «Я обвиняю!» – а потом, укрываемый своим народом, переходя «от двери к двери, от руки к руке», в подпольных скитаниях создал грандиозный эпос Латинской Америки – «Всеобщую песнь»…

Самое удивительное – что в общих чертах так оно все и было: в роли автора выступила сама жизнь, имевшая, правда, достойного соавтора в лице Пабло Неруды, который выстраивал свою судьбу по законам художественного творчества. Ну, а если легенда, тяготея к эпической обобщенности, несколько выпрямляла реальный путь поэта, выравнивала его человеческий облик, так на то она и легенда.

Любопытные, кстати сказать, отношения с этой легендой сложились в дальнейшем у ее героя и, отчасти, творца. Неруда оставался ей верен, хорошо сознавая, чего она от него требует и может еще потребовать. Человек далеко не аскетического склада, он был готов и к лишениям, и к «гибели всерьез», что и доказал в последние дни своей жизни. Однако поэт не совпадал с легендой до неразличимости и, что особенно важно, не разрешал ей собою командовать. Я рискнул бы сказать, что Неруда непринужденно и не без удобств расположился в этой легенде, как в одном из тех домов, которые любил для себя строить. В органическом симбиозе двух начал – легендарного и житейского, – позволившем ему сохранять и отстаивать свое «я» при любых обстоятельствах, быть может, и заключается феномен Пабло Неруды, который так восхищал Илью Эренбурга: «Он никогда ни к чему не приспособляется… другие приспособляются к нему».

…Шли годы; мы познавали поэзию Пабло Неруды, учились плавать в океанских ее волнах, читали все новые, приходившие издалека книги поэта – его «дружеские письма миллионам людей», радовались, когда ему была присуждена Нобелевская премия по литературе. Не всегда поспевали мы за безостановочным движением его поэтической мысли, открывавшей неведомые горизонты. С опозданием вникли как следует в освободительный, раскрепощающий смысл «Книги сумасбродств», созданной после XX съезда КПСС, который, как вспоминал ее автор впоследствии, «точно огромная волна, поднял нас, революционеров, и нам открылись новые возможности, новые решения». Глубокое потрясение – а именно так охарактеризовал Неруда то, что было им пережито в 1956 году, – потребовало от него самокритической переоценки и собственного недавнего прошлого («Я, грешный, тоже внес свою лепту в культ личности Сталина») и вместе с тем способствовало бесповоротному отказу от догм, сковывавших развитие его творчества. Так и возникла «Книга сумасбродств», утверждавшая свободное, трезвое, принципиально антидогматическое отношение к миру, к людям, к себе самому. «Эта книга мне очень близка из-за ее непочтительности к почтению», – скажет о ней поэт.

И только теперь мы способны по-настоящему оценить то, что сделано Нерудой в написанной по горячим следам августовских событий 1968 года книге «Светопреставление», подводящей «предварительные итоги» двадцатого столетия и посвященной глубочайшим противоречиям нашей эпохи. Знаменитые свершения и победы этой эпохи чилийский поэт прославлял во многих стихах. Но в «Светопреставлении» он обратился к самым мрачным и постыдным страницам ее истории – к опустошительным войнам, к гибели миллионов людей в лагерях уничтожения, к оболваниванию целых народов при помощи орудий массовой пропаганды, к обожествлению палачей их безгласными жертвами, к использованию во имя высоких целей таких средств, которые извращали и фактически обессмысливали эти цели, к эксцессам левого экстремизма, к смертоносным издержкам научно-технической революции, к ядерной угрозе, поставившей под вопрос само существование человечества…

При этом Неруда отнюдь не становился в позу прокурора; его саркастическая, гневная, скорбная книга – настолько же обвинительное заключение, насколько и покаянная исповедь. «Соучастник всего человечества, где живут мои братья-убийцы», он разделяет со всеми «бездонный… этот стыд – быть людьми, такими же точь-в-точь, как расщепляющий и расщепленный».

Исполненные этого бездонного стыда и неизбывной боли за человека, лишенные и тени национальной или классовой ограниченности, взывающие ко всему человечеству, стихотворения книги «Светопреставление» ныне звучат актуальнее, чем когда-либо. Не будет, пожалуй, натяжкой сказать, что в них угадываются элементы того, что мы сегодня называем новым мышлением.

Если в этих стихотворениях поэт опередил нас, своих читателей, то в других он, как нам казалось, в чем-то от горького нашего опыта и отставал. Мы могли досадовать, могли даже спорить с ним, но никогда не оставались равнодушными. И потому, когда вслед за гибелью Сальвадора Альенде остановилось сердце Пабло Неруды, мы оплакивали уже не человека-легенду, а просто человека, который своей поэзией помогал нам жить.

А потом мы узнали, какое величие – не легендарное, а воистину человеческое – явил этот поэт перед лицом смерти. Уже прикованный к постели неизлечимой болезнью, он ответил на вызов судьбы небывалым творческим взлетом – писал агитационные стихи, в которых славил чилийскую революцию и разделывался с ее врагами, диктовал свои мемуары и создал восемь поэтических книг, увидевших свет после его кончины.

Со страниц этих книг встает человек, распахнувший свое сердце навстречу всему миру, не отрекающийся ни от своей веры, ни от своих мучительных сомнений и горьких разочарований, убежденный революционер и пылкий любовник, философ и озорник, человек, которому внятны и тяжкая поступь истории, и несказанная прелесть родной природы, и страдания каждого живого существа.

Обстоятельная, с начала и до конца документированная, в точном смысле слова научная биография Пабло Неруды – дело будущего, и, по-видимому, еще не близкого. У автора такого грядущего жизнеописания будут определенные преимущества перед нынешними биографами – в том числе и перед написавшим книгу, которую вы открываете. Ему, надо надеяться, будет целиком доступен рукописный архив поэта, включающий и всю его переписку, а также полный свод воспоминаний современников (иные из этих воспоминаний, возможно, еще не опубликованы, а то и не написаны). Дистанция времени позволит ему свободно говорить о таких обстоятельствах, которых пока что трудно касаться, не задевая живущих. Наконец, этот будущий биограф, наверное, сможет более объективно, чем удалось бы сегодня, представить и оценить эпоху, в которую жил поэт, исторические события, современником или участником которых он был.

И все же по крайней мере в одном отношении никакой будущий биограф не сможет сравниться с автором этой книги, которого с Нерудой связали долгие годы дружбы и совместной политической деятельности. Вот что в первую очередь побудило В. Тейтельбойма после смерти поэта пройти его путь по живому следу.

Младший современник Неруды Володя Тейтельбойм (родился в 1916 году) – один из самых видных деятелей общественной и культурной жизни Чили. Еще в годы студенчества он занялся литературой и начал работать в Союзе прогрессивной интеллигенции, организованном Нерудой, в 1939 году вступил в компартию, а с 1946 года и поныне является одним из ее руководителей. Но литературное творчество осталось вторым его призванием. В. Тейтельбойм – автор трех романов (все они переведены на русский язык): «Сын селитры», «Семя на песке», «Внутренняя война», а также публицистических и литературоведческих работ. Книга «Неруда» увидела свет в 1984 году.

Словно три человека одновременно обращаются к нам в этой книге. Один – прилежный биограф, освоивший и изучивший все доступные ему материалы, собравший и использовавший многие неопубликованные воспоминания родных и друзей поэта, благодаря чему его труд стал самым полным жизнеописанием Неруды из всех ныне существующих. Другой – литературовед, знаток и ценитель стихов Неруды, который прослеживает историю замыслов и публикаций основных его произведений, дает им сжатые, по-эссеистски выразительные характеристики. И третий – мемуарист: не просто современник, а, как уже сказано, друг Неруды, выступавший его доверенным лицом во многих и притом весьма сложных обстоятельствах. Этот голос – ведущий, он объединяет и организует все повествование.

Но ведь и сам Неруда неоднократно рассказывал свою жизнь—.и в стихах, и в прозе. Не случайно, однако, во вступлении к посмертно опубликованной книге воспоминаний «Признаюсь: я жил», хорошо известной советским читателям, он счел нужным предупредить: «Воспоминания поэта не похожи на обычные мемуары. Мемуары пишутся человеком, который пережил, быть может, и меньше, но сфотографировать ему удалось больше, и он воссоздает события скрупулезно, с мельчайшими подробностями. Поэт же дарит нам галерею видений, рожденных огнем и мраком его эпохи».

Разумеется, автор книги «Неруда» хорошо помнил эти слова, принимаясь за биографию своего великого друга. Возможно, ими он в какой-то степени и руководствовался, создавая свое собственное мемуарно-биографическое повествование, которое, помимо того, что оно значит само по себе, можно рассматривать как своего рода спутника книги «Признаюсь: я жил». Спутника ценнейшего – ведь «галерею видений», подаренных поэтом, В. Тейтельбойм дополняет и, так сказать, фундирует многочисленными «фотографиями» людей и событий, запечатленных тщательно, нередко с такими подробностями, которые свидетельствуют о наблюдательности и цепкой памяти автора.

«Моя жизнь соткана из множества жизней», – сказал Неруда. И действительно, он обладал особым талантом втягивать в водоворот своего бытия множество самых разных людей, вбирая в себя их человеческий опыт, претворяя его в поэзию. Немало таких людей проходит и по страницам книги В. Тейтельбойма. Тут и родные поэта, и верные его друзья, но также и заклятые враги, великие поэты и художники нашего века, авантюристы, а еще – безумцы и чудаки, к которым Пабло Неруда питал особое, можно сказать, любовное пристрастие. Как бы скупо ни был очерчен каждый из них, он по-своему участвует в создании образа поэта, тем подтверждая правоту его слов.

Но, пожалуй, главным достоинством этой книги я считаю то, что вместе с поэтом в ней почти безотлучно присутствует Поэзия. Причем не только в разборах, не только в виде цитат, прямых или скрытых. Поэзия ощущается, вернее, угадывается здесь, как некая властная стихия, определявшая жизнь Пабло Неруды, как могучая сила, побуждавшая его и к сочинению стихов, и к совершению поступков. Авторы книг о писателях нередко толкуют творчество посредством биографии, выискивают в произведениях отражение тех или иных жизненных обстоятельств. Лучшие страницы книги «Неруда» – такие, где автор поступает противоположным образом: истолковывает жизнь поэта через его творчество, в потребностях его поэзии ищет глубинные мотивы его решений. И тогда детство Неруды предстает как великая школа, в которой, говоря его же словами, «поэзии учишься медленно, среди вещей и существ, не отдаляя их от себя, а собирая вместе слепым притяжением любви». Тогда и в скитаниях Неруды по странам Востока обнаруживается смысл, который в них вкладывала его блуждающая поэзия. И становится ясно, что окончательный выбор, который сделал Неруда в Испании, был продиктован насущными нуждами его творчества. Поэт или гражданин – такой дилеммы для него не существовало: гражданином он стал именно потому, что был поэтом.

Иным читателям, воспитанным литературой достопамятных лет в традициях принудительного целомудрия, покажется, возможно, чрезмерным внимание, которое уделено в этой книге интимной жизни Неруды: женщинам, которых он любил, подробностям его увлечений. Но ведь все это формировало личность поэта, образуя глубоко залегающий пласт его опыта, куда уходит корнями вдохновенная любовная лирика. И особенно хочется подчеркнуть, что, как признавался Неруда, для него смолоду и на протяжении всей жизни быть влюбленным являлось необходимым условием творчества. Любовь была источником энергии, в которой нуждалась мощная и ненасытная натура поэта. Порой это рождало драматические коллизии…

Книгу В. Тейтельбойма с интересом и благодарностью прочтут все, кто любит поэзию Неруды, да и вообще поэзию. Но думаю, что она привлечет и более широкий круг читателей. Порукой тому – сама личность удивительного чилийца, как мало кто в наше время сумевшего – и тут я позволю себе еще раз вернуться к стихотворению Бориса Пастернака, с которого начал:

 
…быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.
 

Часть первая
ОТ ЛИВНЕЙ ДО ВОЙНЫ

I
МАЛЬЧИК С ДАЛЕКИХ ЗЕМЕЛЬ ФРОНТЕРЫ
1. В гостях у матери

Что-то сжимается в душе, когда мы входим в полуразрушенный дом. Я пристально смотрю на того, кто рядом… Неруда приходит сюда в надежде узнать что-нибудь новое о матери, которая умерла вскоре после его рождения. Я хочу увидеть, вернее, почувствовать сердцем все до конца. Мне яснее ясного, что в данном случае между его «я» и мною, скажем «местоимением в третьем лице», – огромное расстояние. «Первое лицо» воспринимает все глубоко, обостренно. «Третье лицо» – как бы в отдалении, на другом полюсе. Я понимаю-угадываю, как разительно не сходится, не совпадает внешний облик поэта с его скрытым волнением. Прославленный на весь мир человек, располневший, уже не молодой… Он только что вышел из машины и с внешним спокойствием расспрашивает о своей матери, которая оставила его сиротой в далеком младенчестве. Навстречу нам спешит старая женщина, когда-то дружившая с покойной. Она смущена, не знает, как держаться со знаменитым человеком; ведь он приехал, чтобы с ним поделились воспоминаниями, рассказали о каком-нибудь случае – словом, обо всем, что связано с его матерью. Сам он, как ни горько, ничего припомнить не может.

Женщина – она местная учительница – исчезает, а через минуту-другую возвращается. В руках у нее пожелтевшая фотография. «Вот, смотрите – Роса Нефтали Басоальто!» Она передает фотографию Неруде и торопится сказать, что это единственный снимок Росы.

Поэт впервые видит фотографию матери. Много позже – в 1980 году – эта фотография появится в книге, названной «Незримая река», где собраны стихи и проза юного Неруды.

В книгу «Незримая река» войдут два посвященных матери стихотворения. Первое – «Луна»: «Когда родился я, мать умирала, / в смирении святом и скорбном, / вся плоть ее была прозрачной, / как будто из глубин лучился звездный свет. / И умерла она. А я родился. / Вот почему во мне течет незримая река, / и никогда не стихнет песнь закатов, / и пламень смеха моего, едва взметнувшись, тут же угасает».

Второе стихотворение Неруда назовет «Скромные строки памяти покойной матери»: «О мама милая, я слишком поздно на свет явился / и не успел поцеловать тебя, / принять пречистое благословенье. / Твой свет недолгий уже истаивал, / он снова в глубь земли сходил, / ведь ты от жизни малого просила, / быть может, лишь букет фиалок в капельках росы, / да и они глядятся щедрым даром в твоих ладонях нежных, / которые уже не ждали ничего».

Стихи, конечно, наивные, незрелые, но они дышат искренностью. Поэт не раз в мыслях говорил с матерью, и вот впервые его слова, обращенные к ней, становятся поэтической строкой.

Роса Басоальто сфотографирована почти в полный рост. Неруда пристально вглядывается в лицо матери и, наверно, думает о том, как быстро свел ее в могилу гибельный недуг. Потом передает фотографию Матильде. А чуть погодя она протягивает ее мне. Я смотрю и смотрю на эту фотографию… На обороте выцветшими каллиграфическими буквами (так писали в старину) выведено: «Нефтали Басоальто Опасо де Рейес, мать Пабло Неруды». Нефтали – материнское имя – поэт получил при крещении… Я изучаю ее лицо. Искоса поглядываю на сына. Сходство обнаружить совсем нетрудно: те же черты, тот же овал.

Под дугами бровей – одна чуть выше другой – глаза с тяжелыми веками и небольшими зрачками. В глазах притаился немой вопрос, а может, и отсвет лукавства. Крупный нос выдается вперед, как у многих крестьянских людей, привычных различать по запахам смену времен года и открывать – как потом скажет поэт – «тайные гнезда птиц». Можно ли уловить по какому-то особому знаку, что эта женщина на краю пропасти? Что она предчувствует приближение смерти? Но как это узнать? Ее лицо излучает жизненную силу. В нем не найти ничего обманного, нет ощущения, что вглубь загнаны какие-то тайные переживания. Однако во взгляде есть что-то дремотное, болезненное. Да… на всем лице печать внутренней борьбы. Большой четко очерченный рот. Полные губы говорят о чувственности, нет, скорее о тяге к жизни. Слегка выступающий подбородок, в ушах длинные серьги, темные, точно переспелые вишни. Причудливая, старательно сделанная по моде тех времен прическа, легкие завитки прикрывают широкий лоб. Серебряная брошь светлеет на темном платье, которое могло бы показаться траурным, надетым раньше срока, не будь кокетливых кружев на длинных рукавах. Большая рука лежит на спинке кресла, обитого кожей. Видно, что женщина – высокая, худая, что смотрит она прямо в загадочный ящик фотографа, застыв на миг, чтобы ее запечатлели навечно. А может, подозревала, боялась, что ей осталось жить считанные дни, часы. Может, это ее последнее «прости» миру и сыну, и она посылает его, помня изречение Блаженного Августина, которое не случайно подчеркнула в прочитанной книге, взятой у священника. «Вечность – не более чем истинная суть человека, которой дано проявиться в одно-единственное мгновенье». По настороженному выражению лица на этом старом снимке можно судить, что женщина не хочет расставаться с жизнью. Но в дуэли света и тени, запечатленной на пожелтевшем тонком картоне, мерцают тревожные блики.

Неруда снова берет фотографию. Пусть навсегда вживется в память образ матери. Ему так хочется понять – покой или тоска в ее лице? Без сомнения, он увидел и то и другое.

Фотография, похоже, была сделана именно в этом доме и в этой самой комнате, куда мы вошли. Судя по снимку, даже тогда, в далеком 1904 году, стены были пропитаны влагой – кое-где пятна сырости, облупившаяся побелка. Кроме спинки стула, не видно никакой другой мебели.

Мы выходим в патио. Тут она подолгу читала, поглядывая временами на небо – быть или не быть дождю. Тут она поливала цветы; они растут и поныне, неухоженные, в беспорядке. Старая учительница становится нашим Вергилием, но слишком мал круг, по которому она может провести поэта, жаждущего узнать что-нибудь еще о своей матери – Росе Нефтали. Неруда улавливает, как она настойчиво со значением повторяет, что Роса любила читать. «Она обожала стихи, вся уходила в них, будто уплывала куда-то в другой мир!»

Время идет, а Неруда все спрашивает и спрашивает о матери, о ее характере, привычках, манере говорить, о том, были ли у нее любимые слова, выражения. Ему хочется разгадать сокровенные черты ее натуры. «А кто бы еще мог рассказать о ней?» И эта фотография… она ему очень нужна. Учительница дарит ее растроганному Неруде: «У кого же, как не у вас, она должна храниться?!» Поэт не спеша оглядывает убогую обстановку заброшенного дома, где он родился, проходит по его пустым, запыленным комнатам. Вот он заржавевший ключ, который открыл дверь к его истокам! Как же Неруде, всегда готовому прихватить любой ключ для своей знаменитой коллекции ключей, не унести именно этот, не спрятать его в копилке памяти? Тут все, что осталось от его матери, от первых дней его жизни. Совсем мало… И все же как радостно ему слышать, что она почти не расставалась с книгой.

Старая подруга матери продолжает свой рассказ, но говорит о том, что Неруде уже известно.

На первых порах Роса была сельской учительницей. В 1900 году она стала преподавать в начальных классах Второй женской гимназии Парраля. Замуж Роса вышла довольно поздно. В 1903 году, когда она сочеталась браком с Хосе дель Кармен Рейесом, ей исполнилось тридцать восемь лет. По тогдашним понятиям ее уже давно считали старой девой, для которой поезд супружеской жизни ушел навсегда. Она сама потеряла всякую надежду… но вдруг каким-то чудом успела вскочить в последний вагон. И дорого за это поплатилась…

Роса Нефтали Басоальто родилась в 1865 году и была законной дочерью Буэнавентуры Басоальто и Томасы Опасо… Молодая чета, которую вскоре развела смерть, поселилась именно в этом доме на улице Сан-Диего, куда мы теперь приехали.

Их сын родился 12 июля 1904 года, когда матери было уже тридцать девять лет. А 14 сентября 1904 года, через два месяца и два дня после его рождения, в регистрационной книге была сделана запись под номером 1454 о ее смерти. Через два месяца и два дня…

Матильда почти не вступает в разговор. А я снова обхожу маленькое патио, и мне чудится, что оно было точно таким, когда родился мальчик, чье появление на свет, как мы знаем, стоило жизни его матери. Она болела чахоткой, но скорее всего ее свела в могилу послеродовая горячка: в те времена горячка губила женщин так же часто, как и туберкулез. Женщины умирали, но рождались дети. Эта неразрывная связь, последовательность смерти и рождения, была привычной в ту пору и в той среде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю