Текст книги "Неруда"

Автор книги: Володя Тейтельбойм

«Вчера в поле я видел необыкновенную радугу. Скоро уеду в одно местечко по соседству и займусь рукописью своей книги. Ты готовишься к экзаменам? Готовься. Не ленись. И напиши мне сегодня. Слышишь?»

Экзамены не выходят у него из головы: «…по правде, – признается поэт, – я плоховато разбираюсь в политической экономии».

В те годы, обычно в самый разгар лета, по провинции неслась волнующая весть: «Венгры приехали!» Это означало, что где-то возле городка, под открытым небом расположился цыганский табор. Неруду привлекали цыгане – с ними весело, занятно. Он вовсю заигрывает с молоденькими цыганками, просит их погадать по руке. Его, безусловно, ждет счастливая дальняя дорога и встреча с женщиной. Это, конечно, ты, пишет поэт Альбертине и рассказывает о своей дружбе с цыганками. Молодая цыганка сунула ему вдруг в руку амулет и велела, не глядя, спрятать в правом кармане. Оказалось – какой-то непонятный желтый корешок. И на самом деле чудотворный!

«Теперь я с ним ни за что не расстанусь: представляешь, именно вчера мне пришел денежный перевод, который я ждал бог знает сколько времени!»

Но «мохнатую гусеничку», похоже, занимают лишь две вещи: собственные болезни и бесконечные слухи о поэте.

Опечаленный Неруда обращается к ней с длинным риторическим вопросом:

«Значит, ты не ешь, сидишь дома, ни с кем не разговариваешь, не ссоришься, ничего не читаешь, тебя совсем не лечат, ты не ходишь в кино, не бываешь в гостях, не заглядываешь на почту, не куришь, не завела новой подружки, не получила письма от своего поклонника (у которого мотоцикл), не узнала ни одной новой сплетни обо мне, не читаешь газет? Неужели это так, моя таинственная девочка?»

А может, приезжая в Темуко, поэт встречается с Марисоль? Временами он в хорошем настроении… В ясные дни с берега виден остров Моча. Из воды выныривают темные головы дельфинов и скорбные морды тюленей. В следующем письме Пабло вдруг заявляет, что вообще не пойдет на экзамены. На него снова напала тоска, но ему кажется, что у Рубена еще более нескладная судьба. «Ему везет как утопленнику». Неруда досадует, что «Рубен – слабовольный и нерешительный человек». Ну хоть бы помог им с Альбертиной, раз в его семье «все настроены против их любви».

В письме от 9 января – обратный адрес: Сантьяго, улица Амунатеги, 733; Неруда как бы вскользь, мимоходом сообщает Альбертине о выходе своей новой книги: «Завтра я тебе ее отправлю. Интересно – дойдет она или нет?» Совершенно небрежно, между делом! А ведь речь идет о книге «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния»! Письмо от 6 февраля отправлено уже из Темуко. Поэт сокрушается, что долго не было марок и он не мог послать Альбертине ни одного из своих писем. В тех строках, где Неруда говорит о «злополучных странствиях де Роки и Рубена Асокара, которым пришлось заложить собственные сапоги», жизнь той поры предстает перед нами в ином ракурсе… Как-то при мне рассказывали, что Пабло де Рока оставил в залог… Рубена в одном из пансионов Темуко. У них не хватило денег, чтобы расплатиться с хозяйкой.

Деньги! Всесильные деньги! Как, где их раздобыть? Эта мысль тиранила Неруду, сидела гвоздем. Он все время в поисках хоть какого-нибудь заработка. Пабло уже вполне известный поэт, однако, чтобы издать свою первую книгу, он влез в долги и заложил часы – подарок отца! Об авторских правах тогда и не мечтали… Неруда умоляет Альбертину откровенно поговорить с братом: «Кровь из носу – пусть достанет денег!» Поэт принял решение – он всю жизнь что-то затевал, строил планы, – что они втроем уедут за границу. Все это пока несбыточные мечты. Химера!.. Однако поэт упорен. Придет время, и он своего добьется.

Своенравная Альбертина держится слишком независимо, похоже, ее мало трогают упреки поэта. В письме Пабло вспоминает один случай: у них с Альбертиной было назначено свидание, а капризница удрала на студенческий праздник: «…ты, „совершенно больная“, брошенная своим старым другом, веселишься, вся в лентах серпантина, со своими новыми приятелями из пансиона…» Он уговаривает Альбертину уехать с ним на Юг Чили, обещает ей рассказать о своей жизни «все до последней мелочи, каждый шажок…» в первую ночь, когда «они заснут под звездами Анкуда».

Из письма следует, что у него резко испортились отношения с родными:

«Совсем недавно уехала и сестра, и все мои. Я с ними почти не виделся за это время и даже не пришел их провожать. Словом, сама понимаешь – разрыв полный. К великому счастью, мама успела купить мне новый костюм. Если б не ее доброта, ты бы увидела страшного оборванца! А костюм просто замечательный, полосатый, как зебра».

Дальше Неруда признается, что все вечера у них «шумное веселье»… Придя домой после веселой вечеринки, захмелевший поэт забрался в ботинках на кровать и в приливе нежности страстно поцеловал портрет «далекой молчуньи».

Письма Неруды интересны и важны для понимания его творчества на раннем этапе. В шутливых фразах Пабло об умении творить чудеса уже есть нотки того самого «магического реализма», который со временем заявит о себе во весь голос на земле Латинской Америки.

«Прошло уже двадцать дней, и представь – вот где чудо! – мой поцелуй навсегда приклеился к твоему застекленному портрету».

В маленькой комнатушке поэта не одна, а несколько фотографий Альбертины. Без них он «не мыслит жизни». Сам Неруда посылает подруге рисунки своей комнаты – он называет их моментальными снимками. Каждый предмет на рисунке шутки ради имеет пояснение: «Вот это кровать и твоя фотография…» Умывальник с графином. В зеркале силуэт Неруды. Чуть правее – цыганский талисман. Одежная щетка. «Это чернильница без чернил. Израсходовал все». Курительная трубка. Деревянная лошадка. Большая дверь под шторой.

И снова жалобы, жалобы…

«Ну что ж, может, и к лучшему, что ты решила забыть меня. Значит, ты мне не друг, вот и все!.. Это очень печально, куда печальнее, чем ты думаешь… Да, я действительно написал тебе на Новый год, что у нас все кончено. Но с какой болью я писал это! По правде говоря, только ты и даешь мне силы жить в такое недоброе для меня время… Ну как мне, при моем невезении, взять и отказаться от любви, забыть то, что так дорого моему сердцу? Но поверь, я вовсе не хочу, чтобы ты страдала от моей бедности, от всех моих бредовых дел!»

А вот одно из немногих писем, отпечатанных на машинке. «Я стукаю на машинке, возомнив, что уже освоил это дело… Оказывается, так куда легче солгать. Это машинка доктора Аугусто Винтера. Я пишу на ней все вечера, отвечаю на письма… Надо же, вместо слова „отвечаю“ у меня – „овечаю“! И сразу сделалось грустно». В начале письма все тот же упрек: «Альбертина, какая ты недобрая! Совсем не пишешь!» Неруда шлет ей в письмах и свои стихи… Он надеется, что его «взбодрят загородные прогулки», пускает лошадь в галоп по холмам. Набивает карманы лесными орехами, срывает алые копиуэ, больдо, веточки мирты. С морем у него никак не складывается дружба. Да и, по правде, у Тихого океана слишком суровый нрав. «Ничего не рассказывай морю, – пишет он Альбертине. – Это мой враг. Я его вовсю ругаю, когда купаюсь, плаваю, а оно, злобное, так и норовит меня утопить, исхлестать…»

В эти дни он работает над книгой стихов «Порыв стать бесконечным» и готовится к поездке в Чилоэ. Ему хочется повидать Рубена, который устроился школьным учителем в городе Анкуд. Неруда думает попасть туда в конце ноября. Иногда от Альбертины приходят и ласковые письма. Поэт требует, чтобы она все бросила и переехала к нему.

«Зачем ты губишь себя в этой отвратительной школе? Я хочу, чтоб ты была всегда молодой и красивой, какой я тебя полюбил. Пойми, ведь от тебя зависит мое счастье».

Но чтобы мечты сбылись, позарез нужны хоть какие-то деньги… Поэт пишет Альбертине, что надумал подзаработать в кино. Из письма мы узнаем, что он отдал в печать новую книгу, что будет руководить журналом «Кабальо де Бастос». По ночам поэт не спит. Днем порой не встает с постели. В восемь вечера, лежа в постели, он пишет письма своей возлюбленной. Наконец получает от издателя немного денег и тратит их в мгновение ока. Теперь у него есть стол. «Только из-за того, что не было стола, я не мог тебе писать…» Альбертина, видимо, удивилась в каком-то из писем, что к нему не приходят ее послания. Неруда отвечает не без колкости: «Как правило, приходят все письма, а в первую очередь те, что посылают». Поэт на все лады расхваливает комнату, которая ждет и ждет Альбертину: «…новые диванные подушки, плетеный коврик из желтой тоторы[51]51
  Разновидность камыша.


[Закрыть], на нем так удобно сидеть…» Настоящая живая черепаха по кличке Лука. Он с ней ведет разговоры допоздна. Она такая же «словоохотливая собеседница», как и его дорогая Альбертина. Черепахе нравится серебряная бумажка из-под сигарет… Из-за той собачки, которую нарисовала ему в письме Альбертина, ревнивая до смерти черепаха со зла изгрызла книгу о скульпторе Тотиле Альберто Шнейдере. Неруда просит Альбертину известить их общего друга Иоландо Пино, который учится в Германии, о том, что скоро выйдут в свет его книги «Порыв стать бесконечным», «Колода карт» и «Собранье сумерек и закатов». И пусть Иоландо пришлет поскорее свои стихи и стихи любимых им немецких поэтов для журнала «Кабальо де Бастос», который выйдет дней через десять. В конце письма Неруда нежно целует Альбертину, а черепаха сердито фыркает…

22 февраля 1926 года Неруда сообщает Альбертине, что собрался в Анкуд. Последняя новость: к «макаке» Рубену два дня назад прикатил Пабло де Рока.

«Оба остановились в захудалой гостинице, я только что оттуда».

Следующее письмо – настоящий взрыв негодования. Неруда потрясен: ему возвратили его письма, невостребованные да еще и вскрытые. Таковы новые правила почтового ведомства; в Чили властвует военная диктатура, и немудрено, что письма распечатывают.

«Тебе, видимо, все равно, что тайны наших сердец откроются совершенно чужим людям. Ну и ну! Теперь я готов думать все, что угодно, о твоей персоне. Такая же участь, скорее всего, постигла мои письма из Темуко, из Осорно, из Пуэрто-Монта. Да, Альбертина, время бежит, и ты уже не та».

А через несколько дней – совершенно иной тон. Радостное письмо, в котором Неруда говорит, что ему вдруг повезло: его направляют во Францию для совершенствования – вот смеху! – французского языка. В Министерстве народного образования уже подписан приказ. Одна загвоздка – дадут ли билет. Неруда просит у Альбертины фотографию, но непременно в профиль. Вот такую – и поэт для ясности рисует собственный силуэт.

Это были времена, когда поэты – студенты Педагогического факультета – устраивали вечера в главном здании Чилийского университета. На этих вечерах чаще всего читали свои стихи Пабло Неруда, Хулио Бенавидес и Виктор Барберис. Позже Виктор Барберис стал моим учителем французского языка в городе Курико и первый открыл мне стихи автора тоненькой книжки «Собранье сумерек и закатов», стихи Неруды – своего товарища по университету, где они оба страстно увлекались литературой… На поэтических вечерах выступал еще и Ромео Мурга, высокий простоватый на вид парень. Вскоре он умер от чахотки.

Молодой поэт Неруда был, что называется, нарасхват. Восторженные девицы целыми делегациями приходили в дом номер 330 по улице Эчауррен и упрашивали поэта выступить в их школах. Не раз они заставали его лежащим на пружинном матраце с самодельными ножками, возле которого стоял ящик из-под сахара – он служил ночным столиком. Поэт великодушно соглашался на просьбы своих поклонниц. Одна из них, Лаура Арруэ, училась в школе номер 1 и жила при ней всю неделю. Молодой Неруда зачастил к Лауре в гости по воскресеньям. Чтобы добраться до ее дома в Пеньяфлоре, он в восемь утра садился в поезд, а в Мальоко пересаживался в дилижанс, запряженный четверкой лошадей… В 1924 году Неруда подарил Лауре Арруэ свою только что вышедшую книгу «Двадцать стихотворений о любви». И при этом дал совет: «Спрячь книгу подальше от своих тетушек, под матрац, а то они ее затаскают и порвут». Перед отъездом на Восток поэт оставил Лауре на хранение рукопись «Порыва стать бесконечным».

Пролетели годы, и Лаура Арруэ стала женой чиновника почтового ведомства – Омеро Арсе, сухонького смуглолицего человека в очках, из-за которых благожелательно смотрели большие темные глаза. Выйдя на пенсию, Арсе стал секретарем Неруды и не расставался с поэтом до самой его смерти. Двадцать лет он печатал на машинке рукописи поэта…

Неруда посвятил ему стихотворение, которое назвал «Арсе». Оно вошло в «Мемориал Исла-Негра».

 
Благодарю тебя, Омеро, что ты жил
так, будто жизнь моя была твоею.
Благодарю за дружбы чистоту,
за деньги, щедро данные тобой,
когда, как нищий, не имел я хлеба.
За руки, поддержавшие меня,
когда безвольно опускал я руки.
Благодарю, что сил ты не жалел,
в путь провожал поэзию мою
своею теплотой, сердечной, неустанной[52]52
  Перевод Л. Вышеславского.


[Закрыть].
 

У Неруды все больше и больше поклонниц, но он грустит. Ему все яснее, что богемная жизнь – не выход из положения, а тупик. Пора отринуть от себя это сумбурное царство ночи, где над всем властвует вино, где в клубах табачного дыма пляшут охваченные страстью Мужчина и Женщина, где не стихают горячечные споры и стелется коварный шепоток. Неруде опостылели эти «взрывы зеленого хохота», мимолетные встречи с платными красотками, что заполняют бары в ночные часы. Юный поэт, сидящий за столиком, среди батареи бутылок, устремлен к иному; его уже не привлекают «безоглядно дерзские беседы». Нет, он не станет таким, как его закадычный друг Рохас Хименес: «…безумец исступленный, он поднимал / в одной руке бокал с плывущим дымом, / в другой – свою блуждающую нежность, / и вот однажды ушел он, спотыкаясь, / послушный воле злого хмеля / в далекий-предалекий край».

Когда к Неруде пришла весть о смерти Рохаса Хименеса, он уже твердо верил, что избежит такой страшной судьбы. Поэт говорит о своем безвременно погибшем друге: «Мимо цвета горького бутылок / и колец аниса и несчастья, / со слезами руки поднимая, / ты – пролетаешь»[53]53
  Перевод В. Столбова.


[Закрыть].

Пабло знает, что ему не должно повторить путь и другого близкого друга – Хоакина Сифуэнтеса Сепульведы, который совершил убийство из-за любви к женщине. Неруда вспоминает Хоакина – статный, бледнолицый, всем обликом схожий с героями Войны за независимость. «Лицо вожака… поистине „гусар смерти“!»

Неруде необходимо покинуть Чили. Та жизнь, которую он ведет, – верная гибель. Он понимает, что его друзья просто роют себе могилу, они – самоубийцы… Едва поэт окажется за пределами Чили, он напишет скорбные элегии о своих погибших друзьях. Стихотворение «Уход Хоакина» вошло в первую книгу «Местожительство – Земля». «Теперь я постоянно вижу: / он камнем падает в пучину смерти, / а дальше – гул, / то дни его прервало Время».

Неруда должен бежать от всего, что сгубило Хоакина, – от ночного разгула, от собственного нездоровья, от своей «непокорной души», презревшей даже инстинкт самосохранения.

И все-таки Хитрый Крот его восхищает. Он – король ночных кабаков, истинный маэстро непотребной хулы, он пестует своих учеников, точно «апостол хмельного веселья». Мужчина, по его понятиям, рождается на свет, чтобы знать толк в вине, наслаждаться женщиной и крушить все устои порядка. Было в нем что-то от стихийного доморощенного анархиста. Он не желал проводить грань между собой и преступным людом. Хитрый Крот проповедовал грозное всеохватное братство. Он был бардом площадной брани, преемником всех ругателей, каких знала история. Он негодовал, буйствовал, и молнией сверкал не только его нож, но и острое словцо. Этот полуграмотный человек был наделен той мудростью, которая хоть и рождается в самых недрах человеческого естества, но служит лишь отрицанию, себялюбию, насилию и никуда не ведет…

Несмотря ни на что, в Неруде взяла верх воля к созиданию. Нет, его жизнь не пропадет зря, он этого не допустит. Ни голод, ни бурные ночи – ничто не Истребит в нем желания творить. А это требует самодисциплины. У Неруды было такое чувство, будто поэзия выплескивается из него сама собой. Он сознавал, что владеет могучим поэтическим даром, к которому нельзя относиться с небрежением. Неруда понимал сердцем, что ему предначертано воплотить в стихах скрытую в нем творческую силу. Поэт знал, что сама земля оделила его этим тайным сокровищем, которое надо ценить, беречь от пагубы.

Отношения с Альбертиной становились мучительно трудными. Роман в Темуко истаял, отошел в прошлое. Поэта влекли теперь новые женщины… У него были друзья, он интересовался и жизнью столичного «света». И все же чувствовал себя одиноким, затерянным в толпе, на улицах, по которым так часто бродил, тщетно силясь подавить голод. Поэт много и жадно читал. Но более всего на свете он хотел писать стихи, добывать «из недр души редчайший минерал, / чтоб сотворить строку, достойную прочтенья, / чтоб на устах рождалась песнь воды прозрачной».

Когда Неруда писал стихи, его охватывало чувство, будто он заново начинает жизнь. Странное это занятие – от него никуда не укрыться, и оно переполняет душу радостью. Нет, Неруда не намерен отступать. И он не отступит. Он сбудется, состоится вопреки всему.

Непокорная Альбертина заставляет поэта страдать. Но, слава богу, ему важнее всего поэтическое творчество, судьба его книг. Однако где найти издателя, такого, который бы в него поверил?

Им станет Карлос Георг Насименто. Пройдут годы, и его забросают вопросами о первом знакомстве с Пабло Нерудой.

«В ту пору, – вспоминает Насименто, – я, признаться, был еще новичком на издательском поприще. Как-то раз ко мне пришел Эдуардо Барриос – у меня вышел его роман „Брат Осел“ – и сказал: „К вам обратится вполне скромный и очень сдержанный молодой человек. Пабло Неруда – его литературный псевдоним. Он станет большим поэтом. Наступит час, когда о нем заговорят везде и всюду. Отнеситесь к нему со вниманием“. Я так и сделал. Что-то было в нем, чего не выразишь словами… Худющий, бледный как смерть, еле цедит слова. Но его достоинство, спокойная уверенность покорили меня настолько, что я даже не заметил, в какую минуту дал согласие напечатать его книгу, как он просил: большим форматом, квадратную, что крайне невыгодно – без всякой пользы пропадает много бумаги. Словом, сами видите, худющий, почти бессловесный, а своего добился».

С ранней молодости поэт не воспринимал свою литературную деятельность как нечто замкнутое, ограниченное строгими рамками. Литература – это дом с длинной анфиладой комнат, и каждая комната, куда он беспрепятственно входит, становится его творческой мастерской, где ему легко и вдохновенно работается. Поэту нет и двадцати, а на его счету множество прекрасных рецензий, лучше сказать – литературно-критических статей. Одна из них называется «Романтическая история Саши Погодина^{58}, рассказанная Леонидом Андреевым». Он, как сказано, взял себе псевдонимом имя Сашка, увлекшись русским писателем. В его заметках, рецензиях, статьях есть и радостное изумление, и страстность первооткрывателя, чьи широко распахнутые глаза пристально вглядываются в литературную панораму. Неруда анализирует творчество Карлоса Сабата Эркасти^{59} и, вчитываясь в строки «Стихотворений человека», в «Книги Сердца, Воли, Времени и Моря», на какое-то время попадает под его влияние. Нашего поэта приводит в восторг новый поэтический сборник Габриэлы Мистраль «Отчаяние». В августе 1921 года в 15-м номере журнала «Хувентуд» он публикует статью, где высоко оценивает стихи Мануэля Рохаса и дает самый похвальный отзыв о книге Хоакина Сифуэнтеса Сепульведы «Башня». Словом, в каждом номере журнала «Кларидад» появляется сразу несколько рецензий Неруды на новые книги. В девяносто пятом номере «Кларидад» он пишет сразу о четырех новых поэтических книгах. Это – «Дверь» Рубена Асокара и «Хмельной корабль» Сальвадора Рейеса, «Умиротворение» Фернандо Мирты и «Свист паяца» Мануэля Чавеса. Немного позже Неруда будет с восхищением говорить о поэзии своего земляка Херардо Сегаля. А в 1924 году появятся его статьи об Алиро Ойярсуне и Томасе Лаго.

Поэту еще неполных двадцать два года, а у него лишь в одном журнале «Кларидад» – сто восемь публикаций. И одновременно он активно сотрудничает в литературных приложениях к газетам «Меркурио» и «Насьон» и во многих журналах: в «Зиг-Заг», «Атенеа», «Хувентуд», «Эдукасьон», «Динамо», «Али-Баба», «Реновасьон», «Панорама», «Абанико» (город Кильота), «Химера» (Анкуд).

Еще одна комната, еще одна творческая мастерская, куда часто наведывается Неруда, твердо верящий в закон сообщающихся сосудов, – художественный перевод. Поэт считает, что на испанский язык следует перевести произведения всех великих мастеров мировой литературы. В мае 1923 года он горячо поздравляет Торреса Риосеко, чилийского литературоведа, живущего в США, который перевел на испанский язык стихи Уолта Уитмена. Этот поэт не переставал восхищать Неруду всю жизнь. Позже он переводит отрывки из «Заметок Мальте Лауридса Бритте», принадлежащих перу Райнера Марии Рильке, который произвел на него огромное впечатление. Эти отрывки напечатаны в 1926 году в октябрьских и ноябрьских номерах журнала «Кларидад». В этом же году Неруда работает над переводом рассказов Марселя Швоба «Спящий город» и «Земной пожар».

Он отбирает материал для журнала «Кларидад» и охотно пишет предисловия к книгам. Всю свою жизнь Неруда любил писать предисловия. В 1924 году в издательстве «Насименто» выходит «Избранное» Анатоля Франса со вступительной статьей Пабло Неруды.

Словом, этот человек – хоть ему и хотелось прослыть ленивцем – смолоду был настоящим тружеником.