Текст книги "Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы"

Автор книги: Владо Беднар

Соавторы: Любомир Фельдек,Валя Стиблова,Ян Костргун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 45 страниц)

– Надо было сегодня одеться поинтересней, я жутко выглядела на их фоне…

– Да глупости, – сказал я рассеянно.

Я был не в духе: мысль о нелепом поведении пани Ружичковой досаждала мне все больше и больше.

Итка мое настроение истолковала по-своему. Она вяло шла рядом и подбрасывала ногой камушек.

– Нет, видно, следует все же не забывать и о своей наружности. Ты обратил внимание, как они были одеты? А прически!

– Да, разумеется. Особенно у той, что делает начес. Любопытно, чистит она дома картошку или у них тоже экономка, как у Ружички?

– Может, она ее и чистит, – подавленно сказала Итка. – Может, она вообще все успевает. В квартире у нее, безусловно, лучше, чем у нас… Ты все равно ведь думаешь, что я могла бы успевать больше…

Я остановился и взял ее за плечи:

– Итка, уж не развился ли у тебя от этих светских гусынь какой-то комплекс?..

Она не отвечала. Стояла передо мной, опустив голову. Я поднял ее лицо за подбородок – из глаз скатились две слезы.

– Кажется, еще немного – и кто-нибудь из них сел бы тебе на колени…

– Ты бы мне этого не пожелала? – сделал я попытку пошутить.

Уголки ее губ горько дрогнули. Она не ответила. Я потряс ее за плечи:

– Да что с тобой, скажи на милость?

– Все равно знаю, что все они думали. Тебе нужна не такая жена…

У меня сжалось сердце. Черт дернул принять это приглашение. Я вытер ей глаза:

– Так вот что я тебе скажу: чихать я хотел на всех, кто там был, с Ружичкой в придачу. И ты это прекрасно знаешь! Ну что, по-твоему, стал бы я делать с его расфуфыренной мадамой?

– Что делают с мадамами?

– Мне она не нужна, раз у меня есть ты!

– А зачем еще я тебе нужна?

– Ты – друг. А ни одна из них им стать не могла бы.

Она наконец успокоилась, и, взявшись за руки, мы пошли дальше.

– Тебе бы хоть кабинетик такой, – вздохнула она. – Ты заслужил его больше, чем этот надутый позер.

– Никакого кабинетика мне не надо, достаточно того, что есть. Если уж нам обоим нужно вечером работать, то мне приятнее, когда мы сидим вместе. А тебе разве нет?

– Да, но все-таки Ружичке лучше. У него больше времени.

– Чем у кого?

– Чем у тебя.

– А разве ты не имеешь право на свободное время?

Она молчала. Я вспоминал годы, проведенные с ней вместе. Дома нам никто не помогал, все приходилось делать самим. Но лепта, которую вносил я, всегда была куда скромнее Иткиной. Она всегда старалась сберечь мое время. Мог ли я забывать об этом?

Встряхнувшись, Итка тогда первая пришла в себя. Стала комически изображать художника, который корчил знатока в искусстве и с трубкой в зубах изрекал прописные истины. Копировала томные движения дамы с «бесподобным» лаком на ногтях. С блеском представила хихикающую даму.

– А что, если я сделаю начес? – спросила она, озорно поглядывая на меня.

Я запустил пятерню ей в волосы – она ответила мне тем же и кинулась бежать по тихой ночной улице. Я наконец нагнал ее и на мгновение прижал к себе. Помню, неподалеку был какой-то пьяный; еле ворочая языком, сказал:

– Ну… что… идти-то некуда? Ах, бедные вы, бедные…

– Есть, есть куда!.. – воскликнула со смехом Итка. И мы, схватившись за руки, как сумасшедшие понеслись домой.

Я знаю, у нормальных людей так, наверно, не бывает. Дети уже большие, а мы иногда ведем себя как студенты, сбежавшие с лекции. Должно быть, это оттого, что мы всегда жили точно на бивуаках. Все время что-то наверстывали, писали статьи или книги, перерабатывали учебные пособия – всего не перечесть… Сколько раз говорили друг другу: вот доделаем это и начнем жить как люди! Много раз обещали детям, что поедем с ними к морю, и долго не могли сдержать своего обещания.

А дети быстро стали самостоятельными. Сначала мы отправляли их в школьный лагерь, потом ездили вместе на курорты и наконец побывали за рубежом. На Балтийском море, в Румынии и на Кавказе. Постепенно приобрели все необходимое для таких поездок, всюду заводили друзей. Однажды нас уговорили устроить себе настоящий отпуск и поехать на машине к морю.

С тех пор прошло немало лет, но, кажется, об этом стоит вспомнить. Решили поехать в Югославию. Итка никогда там не бывала, и мне хотелось повозить ее по местам, которые я посетил в студенческие годы. Со мной тогда учился один серб, очень веселый парень, хорошо говоривший по-чешски. Мы с ним решили организовать экскурсию для студентов. Помню, их тогда записалось всего несколько человек, остальное составили преподавательницы и еще какие-то лица, не имевшие средств на индивидуальную поездку. Двинулись прямо на юг – к Цавтату и дальше, к Будве.

Уже сама узкоколейная дорога до Дубровника проходила по изумительно живописным местам. Потом плыли на пароходе. На всем пути к Цавтату тянулись вдоль реки красивые скалистые берега. Тогда там еще было мало туристов. Единственная небольшая гостиница вместила лишь нескольких из нашей группы, остальных расселили по частным домам. Станко Петрович – так звали нашего однокашника из Югославии – обо всем для нас договаривался, торговался, когда закупал продукты на рынке, как тогда было принято, – благодаря ему наша поездка удалась на славу.

Из-за одних только моих рассказов Итке хотелось посмотреть эту страну. Мы оформили все документы, но в клинике был завал работы, пришлось несколько раз откладывать отъезд. Дети решили собрать нас в дорогу. Убедили взять с собой палатку – ведь жить в гостинице не так интересно. Не забыли ни одной мелочи: спальные мешки, одеяла, посуду, ложки, вилки…

– Не понадобится – неважно, – говорили они, – в машину все войдет, вас только двое. А если что-нибудь забудете, вам может этого потом недоставать.

Забавно было, что они держались с нами как заправские путешественники. Сложили приготовленные вещи в кучу и уехали на каникулы, потому что наступило лето.

Как раз в это время вернулся из отпуска Вискочил. Он тоже был с женой в Югославии и даже приобрел по этому случаю новый, полностью оснащенный прицеп. Когда узнал, куда мы собираемся, предложил одолжить у них на эту поездку его «караван».

Сначала я отказался. Я никогда не ездил с прицепом – боялся, как бы чего не повредить. Да и вообще у нас уже все наготове – прекрасно обойдемся и так. Он и слышать ничего не хотел. Зашел к Итке, начал подбивать на эту авантюру и ее.

– Ни от кого не будете зависеть, – говорил он, – в Югославии хорошие кемпинги, подключите там электричество, можно пользоваться холодильником. Это же так удобно!

Первой начала поддаваться Итка:

– Может, и правда рискнуть? Наверно, в этом что-то есть. Палатка очень маленькая, а возвращаться каждый день в гостиницу тоже не мед…

Вискочил и жена его невероятно обрадовались. Пригласили к себе, надавали массу проспектов, пометили на карте наиболее удобные места для остановок… Не знаю, почему они так рьяно убеждали нас взять этот прицеп. Мы сидели у них, попивая коньяк, а они говорили:

– Нет, ехать с небольшой палаткой просто глупо. Там много иностранцев, все комфортабельно оснащены: большие палатки с навесом для машины, столики, стулья… При вашем положении…

Снобами Вискочилы не были. Но в тот период начали входить в моду прицепы, и они стали энтузиастами этого дела, проверив на себе, как удобен прицеп в таких поездках. Желали нам добра, и только. Показали, как всем этим пользоваться. Там была настоящая маленькая кухня с газовой плитой и мойкой, удобные раскладные постели с ночниками, небольшой бар, даже утюг и, разумеется, всевозможная утварь, включая мясорубку. Оставалось лишь захватить купальники и халаты и ехать.

Мы взяли ключи, выслушали последние советы (в обращении с прицепом не заключалось никакой сложности – вполне можно было освоить) и условились, что возьмем его через день-другой рано утром у них из сада.

Хорошо помню, как мы тогда возвращались от Вискочилов. Я первый заговорил о преимуществах такой поездки. Отпадает необходимость тащить с собой множество разных сумок и чемоданов. Да в конце концов это и гигиенично: Вискочилы говорили, в таком жилье очень чисто. Кроме того, мы будем гораздо мобильнее. Не понравилось на одном месте – присоединили прицеп к машине и едем в другое. Куда уж проще!

– Положим, это как сказать, – впервые возразила Итка. – Если на стоянке тесно, как мы такой прицеп впихнем? Потом придется до бесконечности его монтировать, а через несколько дней начинай все сначала…

Я взглянул ей в лицо. Брови озабоченно подняты, глаза уставились в одну точку.

– Ну, это не проблема. Оставим машину поблизости, чтобы выехать в любую минуту…

– Конечно. Может, и достанется местечко с краю кемпинга… Иначе будем со всех сторон сжаты, как в дачном поселке…

– Вискочил говорил, они подъезжали к самому побережью, так что рядом было бескрайнее море.

– Я понимаю, но ведь днем там пляж и уйма народу, – продолжала она.

– Купим рыбки, пожарим на сковороде – хорошо!.. – сказал я не своим, каким-то сдавленным голосом. – Купим на рынке рыбу и сварим уху.

– В этом прицепе? – спросила Итка, и лицо у нее стало такое несчастное, что невозможно было смотреть. Немного помолчав, она добавила:

– А помнишь, как мы варили уху в Лужнице? Кто-то дал нам две рыбины, мы разожгли костер и повесили над огнем котелок.

– Прекрасно помню, – сказал я, уже немного раздраженно. – Ты тогда еще не кончила института, и у нас с собой был только заплечный мешок с одеялом. А теперь тебе предложили целый прицеп. Так что будем путешествовать, как миллионеры, и рыбу жарить на плите. Ты сама ухватилась за эту идею.

– Вот именно, – грустно отозвалась она. – Я вижу, и тебя это не очень вдохновляет. Не понимаю, что тогда на меня нашло…

– Да, но теперь уже не знаю, удобно ли отказываться… – выдавил я из себя. – Теперь они наверняка обидятся… Хотя в палатке тоже есть известная прелесть, правда?..

– Особенно если нас только двое, – оживилась Итка. – Когда дождь, можно спать и в машине, если не требуется принять ванну и привести себя в порядок в гостинице. А когда жарко – раскинул палаточку в любом месте, на травке, и кум королю…

– Да, но ведь это уж совсем…

Она, казалось, не слышала:

– Рыбу могут приготовить и рыбаки, ты ведь рассказывал, как вы ходили тогда к рыбакам. Не важно, что она будет испечена над костром, а не на электрической плите в прицепе… Вы же вот покупали вино в розлив и инжир прямо с дерева… Зачем нам, собственно говоря, кухня?

– Но что мы скажем Вискочилу?

– Давай напишем письмо. Извинимся и как-нибудь объясним.

– Я думаю, они поймут. Напишем, что хотим проехать по знакомым местам и должны быть более мобильны. Или что машина у нас старая, прицеп не потянет…

Мы воспряли духом. Всю дорогу придумывали всевозможные варианты оправданий. Дома пересмотрели собранные вещи и моментально все упаковали. Утром нацарапали записку: «Не сердитесь, мы лучше поедем без прицепа. Ваши…», положили ее за окошко комфортабельного домика на колесах и скрылись, как напроказившие мальчишки.

Но главное, конечно, не в этом.

Отпуск мы провели прекрасно, хотя совсем иначе, чем я себе представлял. Цавтата я не мог узнать. Теперь это был курортный город с гостиницами, пансионатами, санаториями, где я совсем не ориентировался. Я хотел сразу ехать дальше, но Итка заставила меня припарковаться, чтобы отыскать старую набережную с пальмами и кабачком, о которых я столько рассказывал.

Все это мы нашли. И дорогу к скалистым утесам тоже. Теперь это была уже не тропа, терявшаяся между обломками скал и кустарником в желтых цветах, а ухоженная дорожка, проложенная по склонам скал и через пиниевую рощу. Итка уверила меня, что дорога нравится ей и в таком виде. Уговорила остаться в Цавтате хотя бы на одну ночь (в нескольких километрах есть кемпинг, там можно остановиться – посмотреть, как бы мы устроились, будь у нас прицеп). Вечером возвратимся на набережную – она наверняка окажется такой же, какой я полюбил ее в прежние времена.

И мы поехали в палаточный лагерь в первый и последний раз за все путешествие. Место, отведенное нам для палатки и машины, было действительно с пятачок. Мы приближались к нему, как слаломисты, лавируя между «караванами» и заумными полотняными жилищами. По одну сторону выделенной нам площадки был огромный прицеп немцев из ФРГ. Границу своего участка они пометили рядом плоских камней, а с нашей стороны даже вбили в землю два колышка, между которыми натянули шнур. Перед их парусиновым шатром с верандой стоял большой зонт от солнца и обеденный стол с креслами. Неподалеку была решетка для костра.

По другую сторону расположились австрийцы. У тех не было ничего, кроме «каравана» и навеса для машины. Они, наверное, только приехали – возле надувной лодки лежал еще не установленный мотор. Оставив машину при дороге, мы стали разбивать палатку, которую наши дети считали роскошной: в ней вполне могли поместиться три человека, хотя она и предназначалась для двух.

Разобьем и пойдем купаться, решили мы. Весь вечер проведем на берегу. Освободились мы очень быстро. Наша «полудатка» на фоне соседских хором казалась игрушкой для малолетних. Мы были словно пастушки, которые натянули на лугу веревочку между шестами и набросили на нее кошму. Признаться, я даже слегка сконфузился.

Итка смеялась:

– И поделом, раз ты плевал на то, как мы здесь представляем свой народ!.. Впрочем, Вискочилы это предвидели. Когда вернемся, скажем: «О, как вы были правы – мы сгорали от стыда!»

– Меня это не волнует, – произнес я неуверенно. – А если тебе не нравится так ездить, в следующий раз обратимся в бюро путешествий или тоже купим прицеп, чтоб тебе не стыдиться.

– Мне? – изумилась Итка. – Мне только так и нравится!

С «немецкой территории» вышел рыжеволосый юноша. Он нес акваланг и насвистывал. Увидев нашу палатку, остановился и затих. Неожиданно раздумав идти к морю, вернулся в свои брезентовые апартаменты и через минуту вышел с другим юношей, похожим на него как две капли воды, только чуть младше. Они прошли мимо нас с застывшими лицами, но через несколько шагов прыснули со смеху. Им было лет по шестнадцати-семнадцати.

Что-что, а чувства юмора Итке не занимать. Немного отойдя, она окинула взглядом наше сооружение. Наверное, хотела увидеть эту «полудатку» глазами тех двух юных задавак. И вдруг, показывая рукой куда-то в сторону забора, залилась хохотом. Там был – право, не вру – точно такой зеленый жалкенький шалашик из брезента, как у нас, а рядом – допотопная машина датской марки.

Мы купались до темноты. Все давно ушли, и в небе появилась полная луна.

– Смотри-ка, вот она, – смеялась Итка, – недаром ты утверждал, что здесь всегда полнолуние!

– Я утверждаю, что ты самая вредная из женщин – подтруниваешь над известным хирургом.

– Который ночует в международном кемпинге как последний бродяга.

– И ему хоть бы хны!

Мы плавали на теплых упругих волнах. Старались окатить друг друга с головой. С берега долетал крепкий аромат пиний. Я не жалел, что мы остались. Ужинать пошли в тот самый кабачок, о котором я столько раз вспоминал. Взяли жареной рыбы и красного вина. Хозяин выглядел совершенно так, как много лет назад. Та же черная шапочка и усики под носом. Но только это ведь не мог быть он – таких чудес Время не допускает. Расплачиваясь, я спросил, давно ли он в этих местах. Сначала он меня не понял, а потом объяснил, помогая себе темпераментной жестикуляцией, что здесь родился. Кабачок принадлежал раньше его отцу, а еще раньше – деду.

Все складывалось изумительно.

По пути к кемпингу мы испугались, что не отыщем в темноте палатку. Но опасения были напрасны: через каждые десять метров сиял у дороги здоровый фонарь. Никто и не думал ложиться. Сидели на воздухе у транзисторов, а по проходам между полотняными жилищами стелился едкий дым, шибающий запахом жира: кругом жарили мясо на вертелах. Романтики тут было мало.

Немцы – наши соседи – тоже еще не легли. Братья склонились над шахматной доской. Увидя нас, стали многозначительно покашливать. Приземистый толстяк средних лет, сидевший в кресле, поднял на них укоризненный взгляд.

У палатки датчан шевелились неясные тени, потом втянулись внутрь. Погас и прикрепленный к брезенту карманный фонарик, еще до того, как мы пошли спать.

Случай, из-за которого я рассказываю об этой поездке, произошел на следующий день после обеда. Утро мне как-то не запомнилось. Смутно представляется ослепительная белизна утесов и страшная, расслабляющая жара. Мы дремали на пляже (в палаточном городке допоздна стоял шум, как на ярмарке) и время от времени гнали друг друга в воду, боясь обгореть.

В нескольких метрах от нас громоздился утес, завершавшийся плоской площадкой. С нее можно было прыгать в море, но мне это казалось рискованным. Под утесом были подводные ямы, а площадка была довольно высоко. Я прыгнул один раз, и больше не хотелось – смущало, что невозможно определить расстояние под собой. Итке я отсоветовал и пробовать.

Но местным жителям это не казалось опасным. Все время кто-то карабкался наверх. Большей частью молодые ребята. Среди них был мальчишка лет десяти. Они прыгали вниз, как лягушки, и походили на них, погружаясь потом в прозрачную голубую воду.

Около десяти часов камни вокруг так раскалились, что ступить было нельзя. Мы решили устроить большой заплыв. Очень хотелось пить. По студенческому обычаю времен моей первой поездки мы захватили на пляж молодого вина, налитого для нас в бутылку хозяином кабачка. Охлаждали ее в лощине между скалами, где вода попрохладней, но без особого успеха. Выпили сразу больше половины, но жажду не утолили. Зато почувствовали восхитительную легкость во всем теле. Сначала заплыли далеко от берега, потом легли навзничь, и волны – спокойные, длинные – несли нас, усиливая головокружение и веселую возбужденность от выпитого.

Не знаю, сколько мы пробыли в воде. Но когда медленно плыли обратно, увидели наверху, на площадке утеса, двух юношей, наших соседей по кемпингу. Мы не узнали бы их с такого расстояния, если бы не вихры, пылающие на солнце погребальными факелами.

Купающихся стало меньше. К полудню все перебрались в тень – особенно местные. Не видно было ни одного из тех смуглых, черноволосых мальчишек, которые еще недавно безраздельно владели этой высоткой.

В заливе, где кончался утес, появились зонтики от солнца. На лежаках среди хозяйственных и морозильных сумок кейфовало несколько семей из нашего лагеря. Прямо на берегу, в самом непритязательном месте, расположилась молодая пара, видимо из здешних, с тремя детьми. Сидя полукругом на непокрытом камне, они ели инжир с хлебом.

Оба немецких паренька, наши соседи, все еще торчали на площадке утеса. Три загорелых подростка взобрались туда и не раздумывая бросились в море. Немцы с завистью наблюдали за ними. Но вот увидели нас – мы приближались к берегу – и, должно быть, захотели покрасоваться. Один встал на край площадки и, секунду поколебавшись, наклонил вперед голову, вытянул руки и прыгнул. Второй нерешительно поднял руки над головой. Брат его в это время успел уже вынырнуть и ободряюще кивнул.

Я хоть и не разрядник, но понял, что мальчик, собравшийся прыгнуть, к этому не подготовлен. Вдобавок он явно боялся. Необходимо было что-то сделать, остановить его – я предостерегающе поднял руку… Но тело его уже накренилось… Да, это не был прыжок в обычном смысле слова – человек летел вниз головой, как тряпичная кукла. Должно быть, потому и оставался совсем близко от утеса. Ведь, прыгая, необходимо было оттолкнуться: глубина начиналась не сразу же возле подножья.

Молодой далматинец, сидевший на берегу с семьей, тоже почувствовал неладное. Мальчик еще не долетел до воды, а он уже вскочил; спотыкаясь о камни, бросился в том направлении, где упал немец. Он не показывался. Брат его в ужасе кружил над тонущим. Тот не всплывал и не шевелился. Я поспешил на помощь. Но не успел подплыть, как расторопный абориген нырнул и вытащил мальчика на поверхность. Тут подоспел и я, помог вынести неподвижное тело на берег.

Вокруг начал собираться народ. Отец мальчиков, наш полнотелый сосед по кемпингу, беспомощно метался и объяснял каждому, что произошло. Пострадавшего положили на землю. Он был без сознания. Стали откачивать воду из дыхательных путей. Это нам удалось. На голове я обнаружил рваную рану – должно быть, он ударился об острый камень. С лица сбегала краска. Он не дышал.

Мы с Иткой стали делать ему искусственное дыхание. Оно восстановилось, но пульс был еще слабый и временами пропадал. Сознание не возвращалось. Мать стала истерически кричать и бросилась искать врача.

Стоявшие вокруг наперебой предлагали разные средства. Один подсунул под голову сложенный стул, другой принялся растирать мальчика полотенцем. Далматинец хотел даже влить ему в рот немного ракии. Мы отгоняли их как могли.

Потом он начал приходить в себя, застонал. Родители все еще относились к нам с недоверием – хотя мы уже назвали себя, – хотели отнести сына в ближайшую гостиницу. Мы продолжали настаивать на госпитализации. Не исключался перелом шейных позвонков или черепа. Некомпетентное вмешательство могло бы только навредить. Они с убитым видом слушали и ничего не отвечали.

Первым все понял далматинец. «Скорая помощь» сюда не доберется. Вот если найти подходящую лодку? Пожалуй, это самое разумное… Откуда-то появился пожилой человек в очках – местный доктор, случайно оказавшийся на пляже, – с независимым видом начал осматривать пострадавшего. Выслушал сердце, нащупал пульс. Когда собрался посадить, чтобы простукать легкие, я не мог уже оставаться пассивным наблюдателем.

– Лучше его не трогать, – сказал я по-английски. – Возможно, тут переломы.

Пожилой смотрел с надутым видом и, кажется, меня не понял. Среди собравшихся стоял молодой хорват. Прислушавшись, подошел ближе и перевел мою фразу, заметив пожилому, что я тоже врач. Я снова назвал себя, сказал, что руковожу нейрохирургической клиникой. Пожилой господин мгновенно преобразился в учтивого коллегу. И даже признался, что в травматологии разбирается слабо.

Между тем состояние пострадавшего начало ухудшаться. Только что зрачки были одинаковыми, а теперь левый заметно расширился. Стала периодически конвульсивно вздрагивать рука и нога. Мы с Иткой переглянулись: дело ясное – мозговое кровотечение!

– Внутричерепная гематома, – сказал я. – Нужна немедленная операция.

Молодой человек перевел и сообщил, что он студент-медик, проходит практику в Дубровнике. Только там могут провести пункцию. Впрочем, он сразу добавил, что летом иногда дежурят начинающие, которые с этим не справятся, и попросил меня для верности поехать тоже.

Немец с супругой, не уяснив себе всей серьезности положения, волновались, что сын лежит на земле, – пытались подсунуть под него одеяло, подушечку… Тщетно старался я, чтоб они меня поняли.

Опять пришлось вмешаться югославскому студенту. Он не только владел английским, но и прилично говорил по-немецки. Обратившись с решительным видом к родителям мальчика, объяснил им, где я работаю, добавив к этому, что им невероятно повезло: сыну необходима операция, а я крупный специалист в этой области, и они должны слушаться всех моих указаний. Теперь уж они относились ко мне с должным уважением.

Неподалеку причалила большая моторная лодка. Юношу положили на лежак и перенесли на корму. Мы с Иткой, местный доктор и студент сели туда же. Отец пострадавшего должен был приехать в больницу на машине: предстояло еще отвезти в кемпинг другого сына и жену, которая едва держалась на ногах – была на грани истерического припадка.

В хирургии действительно не оказалось никого, кроме двух совсем молодых врачей – их более опытный коллега, являвшийся на дежурство лишь по телефонному вызову, лежал с температурой дома. Пошли всем скопом к заместителю директора. Он сразу понял ситуацию и попросил меня прооперировать пациента. Из двух хирургов, находившихся в отделении, один оказался вполне расторопным и сообразительным. По этой части он работал третий год. Второй – броский красавчик – боялся взять на себя даже анестезию. Пришлось потом следить за наркозом Итке.

Больной был в глубоком беспамятстве, кровотечение продолжалось, общая тяжесть состояния нарастала. К счастью, там оказался толковый рентгенолог, и мы с ним провели ангиографию. Очаг повреждения был локализован правильно. Снимки показали и перелом черепа, что само по себе было не так уж и страшно – молодой организм с этим легко справляется.

Хирург, который мне ассистировал, к тому же хорошо владел английским. К счастью, дежурила и неплохая операционная сестра. Мы вместе подобрали нужные мне инструменты. Клиника была хорошо оснащена, даже для сложных операций на мозге.

Пока больного готовили к операции, нас пришел поприветствовать главврач из терапии, недавно побывавший в Праге на каком-то конгрессе. Подошел и заместитель директора. Оба просили разрешения присутствовать на операции. Они, как ни странно, знали меня по фамилии и были очень предупредительны к нам с Иткой.

Пожилой врач из Цавтата старался в это время успокоить несчастного отца. Когда мы шли по коридору в предоперационную, куда сестра принесла нам кофе, он сидел в кресле, обхватив руками голову, и плакал. Коллега наш, кажется, не сумел его ободрить – отчаянно жестикулируя, на ломаном немецком пытался объяснить, что будут делать с его сыном.

Молодой ассистент пригласил нас с Иткой, когда больной был уже на столе, тщательно укрытый, с чисто выбритой головой, обработанной дезинфицирующим раствором. Наркозиаторов оказалось даже трое: второй хирург, Итка и заместитель директора. Сестру и санитара взял на себя студент-медик – помогал им и переводил все мои распоряжения. Однако же не все шло гладко. Я привык к безупречному коловороту. Здешний был более массивный – в работе с ним я сам себе казался неуклюжим.

Гематома давила на двигательные центры, это было очевидно, – у больного и теперь еще время от времени подергивались конечности. Я сделал трепанационное отверстие в лобной кости и попробовал ввести иглу. Сразу извлек шприцем жидкую кровь. Ангиография показывала довольно массивную плоскостную гематому. Я снова и снова отсасывал, но крови не убывало, уж начал опасаться, не надорван ли синус. К счастью, этого не оказалось, и мы наконец произвели полную аспирацию крови. Затампонировали – ничего не просачивалось.

Итка сообщила, что давление и пульс нормальны, больной начинает проявлять беспокойство. Добавили наркоза. Должно быть, операция уже давала результаты: юноша стал выходить из состояния глубокого беспамятства.

Молодой ассистент оказался отличным помощником. Тампонировал, останавливал кровотечение электрокоагулятором и, наконец, очень искусно произвел ушивание кожной раны поверхностным швом. Мы кончили. Второй хирург, до того времени лишь наблюдавший за манипуляциями, дал указание санитару подвезти каталку и помог отсоединить капельницу.

Халаты и перчатки наконец-то можно было снять. Молоденькая операционная сестра смотрела на меня с открытым восхищением – а это всегда льстит мужскому самолюбию, – пыталась высказать на родном языке, как хорошо было со мной работать. Заместитель директора без устали благодарил – так что уж стало тошно это слышать. Студент же был просто в экстазе – ведь это он привел нас сюда…

Потом писали протокол. Больного отвезли в послеоперационную палату, и он спокойно спал. Я диктовал ход операции по-английски, а хирург со студентом переводили и отстукивали на машинке. Закончив, все поставили под этим свои подписи.

Врачам не хотелось с нами расставаться. Один нас приглашал к себе домой, другой хотел поехать с нами в город поужинать. Сестры – и те с удовольствием угостили бы нас прямо тут, в отделении. Мы обещали несколько туманно, что как-нибудь еще заскочим – ведь дел у них сейчас по горло.

Пошли взглянуть на мальчика. Он ровно, глубоко дышал. Я похлопал его по щекам, и он взглянул на меня сонными глазами. Я поднял ему руки и по-немецки попросил не опускать. Он смог это выполнить. В обеих руках была одинаковая сила…

Хоть операция была обычной, каких я в своей жизни сделал множество, я получил большое удовлетворение. Сколько бывает случаев, когда кровоизлияние вовремя не обнаруживают и потому не оперируют!

Была какая-то ирония судьбы в том, что два этих рыжих брата так глупо нас тогда высмеивали. Не окажись мы в тот роковой час под рукой, паренек вряд ли смог бы выкарабкаться. А кем мы были в их представлении? Беднягами, которые ютятся возле их роскошных «караванов»?..

Мы вышли в коридор. Следом повезли каталку с оперированным. Отца его, стоявшего поодаль, била дрожь.

– Можете на него посмотреть, – предложил я ему по-немецки. – Попробуйте поговорить с ним!

– Hans, ich bin da… schau mich an…^[46] – пролепетал тот.

Юноша поднял веки. Пытался улыбнуться, видимо узнав отца. У толстяка подкосились колени. Он опустился в кресло и опять заплакал. Студент среагировал на это очень правильно.

– Чего вы плачете? – набросился он на раскисшего папашу. – Ведь все в порядке! Пражский профессор возвратил вам сына! Вы лучше бы его поблагодарили!

Это подействовало. Толстяк был разом на ногах и бросился ко мне:

– О да, конечно, я чуть не забыл… Скажите, сколько я вам должен, готов отдать все, что ни пожелаете…

– Ничего мне вы не должны, – декларативно сказал я. – С больницей надо вам договориться – вот директор. Теперь уж беспокоиться не надо – мальчик ваш вне опасности…

Он смотрел на меня затуманенными от слез глазами и словно ничего не понимал. Потом схватил меня за рукав:

– Нет-нет! Я не могу, чтобы вы так уехали! Возьмите у меня машину! Или прицеп – все, что понравится…

Итка, стоявшая рядом со мной, сжала рот, стараясь не рассмеяться. Она знала: у меня не хватит выдержки.

– Спасибо, машина у нас здесь есть. А прицеп мы оставили дома, так путешествовать приятнее…

Я с извиняющейся улыбкой взглянул на жену – помимо прочего, чтобы увидеть выражение ее лица. Иронические искры в глазах прожигали меня насквозь. «Не вытерпел все-таки! – говорили они. – Перед каким примитивом расхвастался! Да еще когда он выбит из седла».

Он не хотел, чтобы от него отмахнулись, и продолжал свое:

– Дайте хотя бы адрес, должен же я вас как-нибудь отблагодарить, когда вы столько для нас сделали…

Мы от него сбежали. Главврач терапевтического отделения отвез нас в кемпинг – понял, что нам надо отдохнуть. Какие-то люди поглазели на нас издали, но ни о чем не спросили. Соседская палатка и прицеп были пусты: австрийцы нам сказали, что мать со вторым сыном уехала в больницу.

Не говоря ни слова, мы стали укладываться. Исчезнуть следовало до возвращения соседей. Решили ехать к югу, к Будве. Вскоре все было готово. Заехали еще в знакомый кабачок и что-то там перехватили. Мы рассчитывали, что немцы не вернутся раньше, чем через час или два. Выехали на шоссе, остановили машину у красивой балюстрады, откуда открывался грандиозный вид на море. В воде дробились лучи солнца, стоявшего уже довольно низко. Вдали, на горизонте, светили белые гребешки волн, качались парусники. Смолистое дыханье хвои растворяло запах дезинфекции, которым мы пропитались. Было очень хорошо.