Текст книги ""Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: Владимир Карпов
Соавторы: Александр Насибов,Николай Томан,Ростислав Самбук,Георгий Свиридов,Федор Шахмагонов,Владимир Понизовский,Владимир Рыбин,Алексей Нагорный,Евгений Чебалин,Хаджи-Мурат Мугуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 348 страниц)
Итак, сам Папен насторожил дремлющих англичан.
Но в то время я, конечно, не знал об этом. Мне не было известно, что предпринял Папен. Все, что я знал и чувствовал тогда, так это страх, панический страх.
Я попросил Мойзиша подвезти меня к моему домику. Мара сидела в кресле и занималась своими ногтями, окруженная канарейкой, кальяном, цветами и виски. Идиллическая картина. От всего этого кровь закипала в моих жилах.
– Только что получил письмо от родственника, – сказал я ей.
– Ну и что?.
Ей это было неинтересно, и она продолжала заниматься своими ногтями и слушать музыку. Из приемника лилась «Жизнь в цвету» – модная французская песенка.
В то утро я получил письмо от своего дальнего родственника – Мехмета.
«Дорогой Эльяс, все мы надеемся, что ты пребываешь в полном здравии», – писал он. Письма от родственников, которые не писали тебе целую вечность, но которые хотят чего-нибудь от тебя, начинаются именно так.
«Ты помнишь нашу маленькую Эзру? – продолжал Мехмет. – Она хорошо учится, и мы очень довольны ею. Отметки у нее отличные…»
В письме было много о маленькой Эзре, которую я никак не мог вспомнить. Когда я последний раз видел кузена Мехмета, у него было много маленьких дочерей.
«Сможешь ли ты что-нибудь сделать для Эзры в Анкаре? Мы будем очень благодарны тебе. Она ведь кончила коммерческий колледж…»
Я отложил письмо в сторону и перестал думать о нем.
Родственники никогда не интересовали меня. Кузен Мехмет, видимо, думал, что если я работаю в посольстве, то могу творить чудеса.
Я посмотрел на Мару и злобно усмехнулся.
– Мы освободим одну комнату, – обратился я к ней. – Эзра будет жить с нами.
– Кто эта Эзра? – недовольно спросила она. Я ухмыльнулся:
– Родственница. Я и сам едва помню ее. Она кончила школу и…
– Она приедет и будет жить здесь?
Мара рассуждала так, будто это был ее дом.
– Я должен помочь ей, – спокойно ответил я. – Она дочь моего кузена, которому я многим обязан.
В действительности я ничем не был обязан Мехмету.
– Что ей здесь нужно?
О небо! Откуда я могу знать это? Анкара – как-никак столица. Девочка хочет стать на ноги. У меня есть связи, и я могу помочь ей.
Первые дни после этого разговора Мара буквально кипела от злости и стала очень ревнивой. Потом успокоилась и начала убеждать, что Эзра будет мешать нам в нашем маленьком уютном гнездышке.
Я слушал нежные причитания Мары, но уши мои были словно заложены ватой.
То, что она говорила, звучало правдиво. Она, видимо, еще любила меня и не могла предать.
Дышать стало легче. Вместе с симпатией к Маре ко мне вернулись уверенность и чувство превосходства.
Однажды, когда мы слушали музыку, Мара тихо, будто невзначай, сказала:
– Эзра не приедет сюда и не будет здесь жить. Ты работаешь на немцев. Теперь я знаю все.
Мара угрожала мне.
Я сильно ударил ее по лицу.
Случилось так, что Мара подслушала разговор между мистером Баском и его женой. Первый секретарь, как и все сотрудники посольства, был обеспокоен. Он рассказал жене, что немцы, наверное, имеют прекрасный источник информации, возможно, даже в личной резиденции посла.
Мара сразу все поняла.
Я вытащил из нее по капле все, что она знала.
– Я подслушала этот разговор совершенно случайно и клянусь тебе, что это все, что мне известно, – сказала она.
Я не знал, верить ей или нет.
Она клялась в своей любви и уверяла, что у нее не было намерения угрожать мне или шантажировать меня и что она рассказала все, что знала.
Я мучил ее своим недоверием, но так и не смог ни избавиться от страха, ни убедиться в том, что она теперь мой враг.
Когда на следующее утро я шел на работу в посольство, то заметил на другой стороне улицы высокого, стройного человека, который поглядывал на вход в посольство. Он закуривал, прикрыв спичку ладонями. Может быть, он пытался спрятать свое лицо? Или наблюдал за мной? У него было молодое неприятное лицо. Лицо моего преследователя. Я впал в панику.
Я стал терять самообладание, и все попытки взять себя в руки были напрасны.
Я свернул ковер в своей комнате. Деньги были расстелены по полу как другой ковер, самый дорогой, какой только можно представить. Я поднял несколько банкнот и похрустел ими.
Иногда я думал, что оставлять деньги под ковром, рискованно. Можно было хранить их под ступеньками в подвале, где вынимался камень, но моя гордость, а также мысль, что кто-нибудь может случайно найти их, удержала меня от такого шага. К тому же я имел удовольствие каждый вечер смотреть на них.
Я проклинал свою неспособность принять определенное решение. Я также проклинал и свой страх, для которого я не мог найти оправдания.
На кухне я встретился с Маноли Филоти. Заставил себя улыбнуться.
– Что ты скажешь об отце, который хочет доверить мне свою дочь? – спросил я его.
В горшке у Маноли лежала курица.
– Сколько девушке лет?
– Ей, должно быть, около семнадцати.
– В таком случае, ее отец самый настоящий дурак, – заключил Маноли с ухмылкой.
– Посмотри, может быть, тебе удастся устроить ее служанкой у леди Нэтчбулл-Хьюгессен, – вмешался в разговор Мустафа.
– Неплохая идея, – сказал Маноли с улыбкой. – Я всегда ночую дома, она вполне может спать в моей комнате.
– И в какой-то вечер ты наверняка не пойдешь домой, – заметил я.
Мы продолжали шутить. Я громко смеялся.
– Твоя Эзра красива? – спросил Маноли.
– В семнадцать лет трудно быть другой, – ответил я. – Я и вправду поговорю с леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
Только после этих слов я понял, что действительно было бы неплохо найти для Эзры работу в посольстве. Опа могла бы стать моей помощницей.
– Она может оказаться полезной для всех нас, – сказал я, улыбнувшись.
Маноли и Мустафа ухмыльнулись.
Теперь я не переставал думать об Эзре, и это связывалось с мыслью, что угрожающие тени существовали только в моем воображении и что нет причины не продолжать начатое.
В одно прекрасное утро я отправился к леди Нэтчбулл-Хьюгессен.
Я рассказал – ей, что одна моя родственница, молоденькая девушка, на днях приезжает в Анкару и ей негде остановиться. Не нужна ли она случайно леди Нэтчбулл-Хьюгессен?..
Она холодно выслушала меня. Служанка ей не нужна, но девушка на несколько дней может остановиться в посольстве, пока не найдет чего-нибудь подходящего. Она сказала это с видимым безразличием.
– Очень благодарен вам, мадам, – сказал я и, поклонившись, вышел из комнаты.
Во время разговора с леди Нэтчбулл-Хьюгессен я тщательно изучал ее. Как жена посла будет реагировать на мою просьбу? Но было ясно, что она ни в чем меня не подозревала. Никто не знал, что Цицероном был я. В тот день я чувствовал себя на седьмом небе. После второго завтрака посол, как и обычно, играл на рояле. В тот день он позвонил и спросил стакан фруктового сока. Я принес его и несколько минут почтительно слушал музыку.
– Ваше превосходительство, вы прекрасно играете, – позволил себе заметить я.
– Благодарю, вас, – ответил он с улыбкой.
Я закатил глаза и, приложив руку к сердцу, начал петь арию из «Летучего голландца».
Как я уже сказал, в тот день я чувствовал себя на седьмом небе. В середине фразы я остановился с виноватым выражением лица.
– Извините меня, ваше превосходительство. Сэр Хью улыбнулся и кивнул.
– У вас неплохой голос. Похоже, что вы учились.
– Да, ваше превосходительство, я учился в стамбульской консерватории.
Сэр Хью взял несколько аккордов и улыбнулся. Я сразу узнал знакомую мелодию. Положив руку на рояль, я запел:
In einem Bächlein helle, da schoss in froher Eil,
die launische Forelle vorüber wie ein Pfeil…
Посол аккомпанировал превосходно. Он вел мой голос, как настоящий музыкант.
Нет, он, конечно, не подозревает меня.
Ich stand an dem Gestade und sah in süsser Ruh,
das muntere Fischleins Bade im klaren Wasser zu.
Музыка унесла нас далеко-далеко. Комнату заполнили чудесные звуки.
Doch plötzlich war das Wasser trübe,
und eh'ich mich's versah…
Песня кончилась. Каждый из нас расточал комплименты другому. Выйдя из гостиной с пустым стаканом, я решил, что у меня нет причин бояться посла.
Он играл более часа. Музыка разливалась по всему дому. За это время я успел сфотографировать несколько документов. В одном из них упоминалось, что 14 января 1944 года должен быть произведен налет авиации союзников на Софию.
Выйдя из своей комнаты, я неожиданно натолкнулся на Мару. Посол все еще играл.
Она стояла у служебного входа с коляской, в которой барахтался ребенок Басков.
Я строго посмотрел на нее: она ведь никогда раньше не бывала здесь.
Мара склонилась над ребенком:
– Вот где работает твой папочка…
По-прежнему склонившись над ребенком, она взглянула на меня. Я заставил себя улыбнуться и сделал вид, что заинтересовался ребенком, и даже поиграл с ним двумя пальцами.
– Какая ты стала большая! – воскликнул я. Мара заулыбалась.
Затем тихим, сдавленным голосом она сказала, что слышала, как мистер Баск сказал жене, что из Лондона только что прибыли несколько агентов секретной службы.
Я потрепал щечку ребенка, и Мара медленно пошла за коляской.
Итак, она предупредила меня.
Я потерял счет времени с тех пор, как начал играть в опасную игру. Тогда была осень, а теперь уже зима. Я не замечал, как одна за другой бежали недели. Для меня все дни были похожи один на другой. Я жил в постоянном нервном напряжении. У меня в жизни не было ничего, кроме безумной жажды денег, риска и страха.
Стоял январь. Тепло укутанный ребенок с румяными от мороза щечками напомнил мне о том, как быстро идет время.
Я поспешил в свою комнату, собрал деньги, пленку, приспособления для фотографирования, прикрыл все это фраком посла, к которому пришил несколько пуговиц, и спрятал все это под лестницей.
Теперь, когда под ковром денег не было, я впервые почувствовал ничтожность всего того, что я сделал.
Мара предупредила меня вовремя.
Когда сэр Хью позвонил мне, в его кабинете находились еще три человека. Когда я вошел, двое оценивающе посмотрели на меня и потом долго, внимательно рассматривали меня с профессиональным недоверием. Третий сидел на корточках в углу. Там находился хорошо замаскированный сейф, который он, видимо, исследовал.
– Принесите, пожалуйста, нам кофе, – сказал сэр Хью. Тон его голоса был, как и обычно, дружелюбный.
Интересно, думал я, эти три агента только что прибыли или же давно находятся в доме? А что, если сэр Хью просто умышленно задержал меня в гостиной у рояля, чтобы эти люди могли спокойно обыскать мою комнату?
Когда я подавал им кофе, все они, как мне показалось, испытующе смотрели на меня.
– Сколько времени вы уже служите у меня, Эльяс? – по-французски спросил меня сэр Хью.
– Три месяца, ваше превосходительство.
– Я им очень доволен, – пояснил он по-английски. Все трое молчали.
Один из них сказал мне по-английски:
– Принесите молока, пожалуйста. – Хорошо, – ответил я.
– И сахару, – добавил он по-немецки.
Я уже собирался дать понять ему, что понял его, по в последний момент сообразил, что это была ловушка. Я тихо сказал по-французски.
– Прошу извинить меня, сэр, я с трудом понимаю по-немецки. – Я посмотрел сэру Хью прямо в глаза и добавил: – Я только знаю слова из некоторых немецких песен, но не знаю, что они означают.
Сэр Хью подтвердил это взглядом.
– Принесите еще сахару для джентльмена, – сказал сэр Хью по-французски. Он, как я понял, не одобрил подобных неделикатных методов, которыми пользовалась секретная служба.
Я принес сахар, хотя его и без того было вполне достаточно. Мне с трудом удавалось сдерживать дрожь своих рук.
Я назначил свидание с Мойзишем.
Чтобы связаться с ним по телефону, мне пришлось затратить в этот раз больше времени, чем обычно. Вероятно, у Мойзиша был новый секретарь.
– Говорит Пьер. Могу ли я поговорить с господином Мойзишем?
– С кем вы хотите говорить?
– С господином Мойзишем. Скажите ему, что с ним хочет поговорить Пьер.
У нее был приятный, чистый голос, но, видимо, за– медленное восприятие.
– Пьер? – спросила опа с улыбкой. – Какой Пьер? Вероятно, ей хотелось пофлиртовать с неизвестным
абонентом, но у меня было неподходящее для этого настроение.
– Просто Пьер, – серьезно сказал я. – Соедините меня, пожалуйста.
– Хорошо, – недовольно сказала она.
У нее в самом деле был очень приятный голос, и я даже пожалел о своей резкости.
– Я сегодня не в форме, – пробормотал я, но в ответ услышал голос Мойзиша, и мы договорились о встрече.
Мы, как и обычно, ехали по пустынным улицам.
– Они пустили по следу своих агентов, – сказал я Мойзишу.
– Вы уверены?
– Да. Их специально пригласили из Лондона!
– Тогда все усложняется. Вы, видимо, захотите на какое-то время прекратить свою работу?
Я пожал плечами:
– Надо выждать. Они обыскали комнаты всех слуг.
– Значит, не только вашу?
– Я не знаю, были они в моей комнате или нет. Но Мустафа жаловался, что кто-то рылся в его вещах. В моей комнате они не оставили никаких следов.
– Значит, у них пока нет подозрений.
– Фотоаппарат и деньги надежно спрятаны.
Я протянул Мойзишу пленку, а он вручил мне деньги, полагая, что это, может быть, в последний раз.
– Один из них обследовал замаскированный сейф в кабинете сэра Хью, – сказал я.
Мойзиш внимательно посмотрел на меня.
– В таком случае, они даже не знают, каким образом происходит утечка их секретов, – сказал он, ободряюще улыбаясь.
– Почему вы так думаете?
– Потому что они, по всей вероятности, ищут спрятанные микрофоны. Если они обследовали сейф, значит, они подозревают, что где-то скрыты микрофоны. Они и не предполагают, что в данном случае следует искать фотоаппаратуру.
Его предположение несколько успокоило меня. Нервы мои были напряжены до предела, и я готов был ухватиться даже за соломинку.
Я нервно засмеялся:
– И сэр Хью, и я немножко нервничаем. Но у каждого на то свои причины. Сегодня мы музицировали, и это придало нам обоим силы идти вперед каждому своей дорогой.
Мойзиш как-то странно посмотрел на меня. Он, видимо, решил, что я схожу с ума. Я ухмыльнулся.
– Я пою, а он аккомпанирует мне на рояле. Если эти ребята найдут спрятанный микрофон и проиграют запись, вот будет потеха.
Эта мысль позабавила нас обоих. Когда мы прощались, я сказал:
– Пожалуйста, извинитесь за меня перед вашей секретаршей. Я был с ней довольно резок. Это новая девушка, не так ли?
– Да. Она только что приехала из Софии.
– Ей повезло.
– Почему?
– Посмотрите на один из кадров пленки. Через неделю на Софию будет произведен сильный налет.
Выйдя из машины, я направился к Маре, чтобы поблагодарить ее за то, что она вовремя предупредила меня.
Я боялся привидений. Боялся Мары, которую подозревал в предательстве. Боялся неизвестного молодого человека с неприятным лицом, который чуть было не напал на мой след. Боялся агентов английской секретной службы, которые искали спрятанные микрофоны.
Предчувствие не предупредило меня, что в этот день я говорил со своим настоящим врагом – женщиной, которая раскусила меня, с женщиной, которая напала на след человека, скрывавшегося под кличкой «Цицерон».
Я боялся привидений и теней. Но не этого следовало бояться. Надо было бояться приятного, нежного голоса нового секретаря Мойзиша.
С тех пор я много думал об этой девушке, думал о ней и ненавидел ее. Я узнал кое-что о ней и однажды даже увидел ее, когда наша дуэль умов еще продолжалась, но многие детали стали мне известны только тогда, когда я решил написать эту книгу. С помощью господина Ногли и двух немецких журналистов я узнал многое о женщине, голос которой впервые услышал по телефону Мойзиша. Ее звали Корнелия Капп.
Корнелия Капп, новый секретарь Мойзиша, красивая двадцатитрехлетняя блондинка, дочь немецкого дипломата, работала на американцев.
«Мне было шесть лет, когда я впервые посетила Соединенные Штаты, – читал я впоследствии ее записки. – Я родилась в Берлине, но никогда, по сути дела, не жила в Германии. Мой отец был консулом в Бомбее до того, как его перевели в Соединенные Штаты. Там он стал генеральным консулом в Кливленде (штат Огайо). В Соединенных Штатах у меня было много друзей. Я жила в Кливленде до тех пор, пока не началась война. Я возвратилась в Германию вместе с отцом в 1941 году».
Ее отец служил в Италии, а затем в Болгарии.
«В Штутгарте я несколько недель училась в школе медицинских сестер. Училась без всякой охоты, но другого выбора у меня не было. Иначе мне пришлось бы работать на фабрике. Благодаря связям отца мне удалось переехать к нему в Италию. В июле 1943 года вместе с родителями я переехала в Софию, где отец получил назначение в немецкое посольство. Я работала секретарем в посольстве. В Анкару я приехала не случайно. Через своих агентов в Анкаре американская секретная служба связалась со мной в Софии в августе 1943 года, и я была втянута в шпионскую работу на американцев. В Анкаре Мойзиш значительно облегчил мне работу. Уже через четыре дня у меня был ключ от его сейфа, и я стала делать копии с его секретных документов. Мои братья – Питер и Тотард – были офицерами в немецкой армии и воевали на русском фронте – это явилось другой причиной того, почему я так легко завоевала доверие Мойзиша. Моя любовь к одному человеку, которого я встретила еще в Кливленде, сыграла важную роль в том, что я охотно согласилась работать на американскую секретную службу. (Я не стану называть имени этого человека.) В Анкаре я встретила его вновь. Он был теперь агентом так называемого „управления стратегических служб США“».
В Софии Корнелия уговорила отца подыскать ей работу в какой-нибудь нейтральной стране, например в Турции, где жизнь молодой женщины будет веселее. Это была чистая случайность, что она попала к главному источнику разведывательной информации в Анкаре – к самому Мойзишу, которому в этот момент как раз требовался секретарь. В немецком посольстве она была бы рада любой работе.
Корнелия была любимицей отца и считала себя баловнем судьбы, потому что снова встретила человека, которого когда-то сильно любила.
Когда в приемной Мойзиша звонил телефон, она поднимала трубку.
– Канцелярия торгового атташе, – говорила она. Мне нравился ее голос.
– Говорит Пьер. Господина Мойзиша, пожалуйста. Ее вопросы я объяснял тем, что она была новым сорудником.
– Пьер? Какой Пьер?
Она смеялась и долго не соединяла меня с Мойзишем. Я думал, что ей хотелось пофлиртовать со мной. Но она знала, что говорила с Цицероном.
«Я работала исключительно на американскую секретную службу, – писала Корнелия. – Мойзиш полностью доверял мне. Я знала о Цицероне еще до того, как получила задание читать всю почту, которую каждый вечер привозил курьер из Берлина. Поскольку я работала одна и к тому же мне никто не мешал, у меня было достаточно времени для того, чтобы снимать копии с приходящих из Берлина документов, из которых было ясно, что Цицерона следует искать в самом английском посольстве. Копии документов я передавала американцам каждый вечер. Однажды они чуть было не установили личность человека, который встречался с Мойзишем по вечерам и всегда вскакивал в машину на ходу. Это было в тот самый вечер, когда Мойзишу и Цицерону едва удалось уйти от преследования после дикой погони через всю Анкару. Американцы еще задолго до этого знали, что человек, имеющий кличку Цицерон, действительно существовал. Мне было поручено установить его личность».
Почему американцы задолго до этой дикой погони знали о существовании Цицерона? Каким образом и откуда они получили такую информацию?
Слава, которая окружала имя Цицерона, льстила моему самолюбию. Это имя было предметом толков в немецком министерстве иностранных дел и в немецкой разведке. О Цицероне говорили в ставке Гитлера и в американской разведке, возглавляемой Алленом Даллесом, братом Джона Фостера Даллеса, который впоследствии стал государственным секретарем Соединенных Штатов Америки. Слухи о Цицероне ходили среди агентов разведки и дипломатов.
– Цицерон? Так это же английский агент. Англичане используют его, чтобы ввести немцев в заблуждение.
– Цицерон – друг одного английского дипломата. Поэтому-то он и имеет доступ к секретным документам.
– Цицерон не существует. Его выдумала немецкая пропагандистская машина.
Как-то ночью я пробрался к Мойзишу. Там оказался и Енке.
– Если вы почувствуете опасность, сразу же приходите к нам, – сказал мне Енке. – Мы отправим вас в Германию. Фюрер приказал после войны дать вам виллу в качестве награды.
– Вы говорили обо мне Гитлеру?
– Конечно!
Меня, каваса, прямо-таки распирало от гордости. В своих мемуарах Франц фон Цапен, вспоминая об одном разговоре с Гитлером, пишет:
«Когда речь зашла об общей обстановке, я напомнил о решениях Тегеранской конференции, которые известны нам из телеграмм Цицерона».
Мойзиш, вспоминая о своей беседе с немецким министром иностранных дел, пишет:
«Риббентроп все еще не удостаивал меня своим взглядом. Он продолжал нервно вертеть в руках документы. Неуверенность и досада ясно отражались на его лице, когда он смотрел на кучку фотографий, которые обошлись Германии в шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов. Вдруг он схватил всю пачку, швырнул ее на конец своего огромного письменного стола и едва слышно проговорил: „Не может быть!“[25] 25
Мойзиш Л. Операция «Цицерон».
[Закрыть]
Мойзиш также цитирует заявление Кальтенбруннера, начальника главного управления имперской безопасности третьего рейха:
„Риббентроп до сих пор твердо убежден, что камердинер подослан англичанами. Я хорошо знаю Риббентропа – он будет стоять на своем из простого упрямства. Во всяком случае, пройдет немало времени, прежде чем он изменит свое мнение, а ценнейшие разведывательные данные будут лежать в его столе, не принося никакой пользы. Этого нельзя допустить, и я добьюсь у самого фюрера, чтобы операцией „Цицерон“ занималась только секретная служба“[26] 26
Мойзиш Л. Операция «Цицерон».
[Закрыть].
Итак, два могущественных человека ссорились из-за Цицерона. Но в Анкаре я был не столько Цицероном, сколько кавасом, сующим свой длинный нос в чужие дела. Тогда я, конечно, всего этого не знал.
Откуда я мог знать тогда, что в Берне, в Швейцарии, находился американец по имени Аллен Даллес, который в течение длительного времени имел в Берлине много информаторов. Откуда я мог знать, что одним из этих информаторов был немецкий дипломат из окружения Риббентропа по имени Кобле, известный под кличкой Джордж Вуд, брата которого замучили фашисты? Только после войны я узнал, что Джордж Вуд информировал мистера Даллеса в Берне о существовании шпиона по кличке Цицерон, который должен был работать в английском посольстве в Анкаре.
Американцы буквально набросились на Цицерона. Им, конечно, хотелось преподнести на тарелочке своим английским союзникам разгаданную загадку о Цицероне с явным намеком на то, что те проспали. Цицерон стал, таким образом, игрушкой в руках соперничающих разведывательных служб, чей престиж был поставлен на карту.
Американцы привлекли к этому делу своего специалиста по Балканам Джорджа Эрла. Я могу гордиться тем, что задал головоломку мистеру Эрлу – личному другу президента Рузвельта. Мною, простым кавасом, стали заниматься в международном масштабе.
Мистер Эрл, бывший губернатор штата Пенсильвания, бывший американский посол в Вене и Софии и, наконец, военный атташе в Стамбуле, вспомнил вдруг о женщине-агенте американской секретной службы в Софии. А что, если попробовать протащить ее в немецкое посольство в Анкаре? Речь шла о Корнелии Капп.
Кличка Цицерон путешествовала из Берлина через Берн, Вашингтон, Стамбул и Софию в– Анкару. Она явилась предметом горячих споров, восхищения и возмущения, вызвав тайную подпольную борьбу в нейтральной Анкаре, где дипломаты враждебных государств холодно приветствовали друг друга.
Я, конечно, тогда ничего не знал обо всем этом и меньше всего думал о том, что молодая– женщина шла по моему следу, рискуя своей головой.
Когда-то я ненавидел Корнелию Капп, но с тех пор прошло почти двадцать лет, и теперь былые чувства притупились.
Однако в то время я знал только ее голос. Лишь много лет спустя я узнал о ней кое-какие подробности.
Мне сказали, что она живет в Америке. Я написал туда своим друзьям, но безрезультатно. Они ответили, что в такой огромной стране, как Соединенные Штаты, бесполезно искать женщину, которая наверняка вышла замуж и уже много лет живет под фамилией мужа. Я писал иммиграционным властям, но они даже не потрудились ответить мне.
Решив написать эту книгу, я попросил журналиста Томаса Бейла помочь мне разыскать ее. И вот однажды он выследил Корнелию. Она жила в Чикаго у супругов Кутандин на Канмор-авеню.
Последовала переписка с супругами Кутандин, которая помогла узнать дальнейшую судьбу Корнелии. Мне дали адрес одного чикагского ресторана, где, как мне сказали, Корнелия работала официанткой. Мне сказали, что ее самой близкой подругой была Виолетта Кайл, известная по прозвищу Пинки. Пинки сообщила следующее:
„Я до сих под работаю в ресторане. А Корнелия давно уже ушла от нас. Мистер Клаус, хозяин ресторана, взял Корнелию к себе потому, что она немка. Сам он тоже немец. Дезертировал из армии еще во время первой мировой войны и жил здесь под чужим именем. Но об этом стало известно совсем недавно, когда он покончил жизнь самоубийством… Во всяком случае, он помог Корнелии. Корнелия замужем или была замужем за Биллом Горманом, бывшим агентом Федерального бюро расследований. Она встретила его у Кутандин. Они оба жили там. Я думаю, что сейчас они живут в Сан-Диего, штат Калифорния“.
Затем Бейл посетил Корнелию Горман, урожденную Капп.
„Опа живет в пригороде Сан-Диего, – писал он. – Ее муж – скупщик частей самолетов и электронного оборудования. Они живут в маленьком домике, находящемся на территории военно-морской базы“.
Я изучил всю информацию о Корнелии, которую мне удалось добыть. Прочитал все письма супругов Кутандин. Прочитал письмо Пинки и, наконец, записки самой Корнелии. В результате я обнаружил, что она была не английским агентом, как я предполагал, а американским.
6
Прибытие агентов английской секретной службы из Лондона дало о себе знать. Сейф сэра Хью был оборудован сигнальной системой. Приехавшие вслед за ними специалисты часами пропадали в кабинете, и я мог только предполагать, чем они там занимались. Копия ключа к сейфу сэра Хью теперь была бесполезной.
Я воспринял это как намек судьбы и свыкся с мыслью, что Цицерон на какое-то время должен исчезнуть. Я перепрятал деньги. Теперь они хранились в ящике письменного стола у меня дома. К этому времени я стал довольно богатым человеком и решил оставить работу каваса. Никто не мог заставить меня продолжать опасную игру: я не был связан обязательствами.
Нужно было только уничтожить фотоаппаратуру, и тогда не осталось бы никаких следов. Но я не смог сделать этого. Я чего-то ждал, сам не зная чего.
Как-то мы встретились с Мойзишем, но мне нечего было ему дать. Я рассказал ему о новых трудностях.
На меня нашла апатия. И я не имел сил ни остановиться, ни идти вперед.
– Воздушный налет на Софию произошел, – пробормотал Мойзиш.
Я пожал плечами:
– Я же говорил вам об этом.
Я знал, что в Берлине были люди, которые все еще сомневались в подлинности моих документов.
О налете на Софию Мойзиш позже писал[27] 27
Мойзиш Л. Операция «Цицерон»
[Закрыть]: „Удовлетворен ли Берлин? Ведь теперь-то у них было доказательство, что Цицерон их не обманывает. Четыре тысячи болгар – мужчин, женщин и детей – поплатились за это своей жизнью“.
– Теперь все будут верить, что ваши материалы подлинные, – сказал Мойзиш.
Но мне было все равно.
– Вы продолжите свою работу? – спросил Мойзиш.
– Не знаю.
Я отправился домой. Мара была в истерике и набросилась на меня со слезами на глазах:
– Миссис Баск скоро поедет в Лондон из-за ребенка. Просит меня поехать с ней.
– А почему бы тебе не поехать?
Мара смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Я так и знала! – воскликнула она. – Я так и знала! Между нами давно все кончено! Ты выпроваживаешь меня!
– Ты же первая сказала, что уезжаешь, – заметил я. – Ты первой заговорила о поездке в Лондон.
– Ты давно мечтаешь отделаться от меня!
Я вышел из дому и направился в посольство. Там было тепло. Тишина, уют, цивилизация. Как это ни странно, но в посольстве я ощущал мир и покой, как будто это было мое единственное пристанище.
Неизменное дружелюбие ко мне сэра Хью заставило меня испытать чувство стыда. Я даже позавидовал Мустафе, его беззаботной жизни. Когда-то и я был таким!
– О аллах! – воскликнул Мустафа, увидев меня. – Она приехала! Эзра здесь!
Я совсем забыл, что написал своему кузену, чтобы он прислал Эзру ко мне: для нее была работа.
Приезд Эзры положил конец всем моим благим намерениям.
Я был на двадцать лет старше Эзры. Это было единственное, что заставляло меня задуматься.
Я был тщеславный, циничный, суеверный и некрасивый человек. Имелись у меня и другие недостатки. Я был очень честолюбив и искренне сожалел об этом. Мне не хватало силы воли отправить Эзру обратно.
Ей же исполнилось семнадцать. Она была очень красива, как и многие девушки турецкого или греческого происхождения. Мягкое, податливое существо. Чарующий смех. Она уже в день своего приезда покорила Маноли, Мустафу и даже дворецкого Зеки. Она принесла с собой жизнь в ту часть дома, где размещалась прислуга. Заставила мужчин ходить на цыпочках. Позволяла, чтобы ей угождали, говорили комплименты. Мысль о том, что Мустафа может быть рядом с ней, когда я занят, приводила меня в бешенство, и поэтому я обходился с ней очень жестоко.
– Не знаю, найдется ли для тебя здесь работа, – сказал я ей. – Ты плохо одета и слишком шумлива.
– Мустафа сказал…
– Мустафа не имеет успеха у женщин и всегда рад встретить женщину, которой он понравится.
– Но он мне не нравится.
– Ничем не могу помочь. Ты можешь с ним ходить гулять, если тебе хочется. У меня нет времени. Я слишком занят.
– Но почему вы не скажете мне, что я делаю не так?
– Я уже сказал тебе, что у меня нет времени. Такое обращение с ней было моим единственным оружием против ее молодости. Ей дали комнату Маноли.
– Не думаю, что леди Нэтчбулл-Хьюгессен позволит тебе остаться здесь. Мне кажется, что лучше всего написать твоему отцу…
– Я не поеду домой! Пожалуйста, не отправляйте Меня домой!
– Тогда пойди в парикмахерскую и приведи в порядок свои волосы.
У нее были чудесные волосы. Мне нравился их удивительно красивый блеск. После некоторых моих замечаний Эзра стала чувствовать себя менее уверенно.
В выражении ее лица появилась беспомощность, когда я смотрел на нее. На комплименты, расточаемые в ее адрес другими, она не обращала никакого внимания. Единственное, что ее радовало, – это мои похвалы.
Я гладил костюм сэра Хью в гладильной комнате, когда вдруг не стало тока.
Я пошел к щиту. Эзра была уже там.
– Должно быть, сгорела пробка, – заметил я. – Пойди и попроси у Мустафы новую.
