Текст книги ""Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: Владимир Карпов
Соавторы: Александр Насибов,Николай Томан,Ростислав Самбук,Георгий Свиридов,Федор Шахмагонов,Владимир Понизовский,Владимир Рыбин,Алексей Нагорный,Евгений Чебалин,Хаджи-Мурат Мугуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 348 страниц)
Через село гнали пленных, захваченных в бою под Карповкой. Почти все пленные были либо очень пожилые люди, либо безусые мальчишки, взятые до срока.
Скиба с надеждой оглядывал их, стараясь найти среди них однополчанина из соседних станиц или одностаничника. Пленных было не менее шести сотен, и разыскать в этой массе своего было не так-то просто.
Тоска по Тереку, по станице, по оставленной на произвол карателей жене поднималась в нем, когда он встречал людей с Кавказа.
Скиба остановился возле двух пожилых казаков, опасливо скосивших на него глаза.
– Откеле будете? – спросил он.
– Издали. С Кавказу.
– Терские чи кубанцы?
– Терские, – изумленно, в один голос ответили бородачи. – А ты откуда знаешь терцев?
– Я сам терский.
– Казак? – с надеждой воскликнули пленные.
– Он самый. А вы с каких станиц?
– Прохладненский, а он – с Приближной.
– Моего, Моздоцкого отдела. А нет, братцы, кого с Мекеней?
– А ты откуда будешь?
– Мекенский.
Казаки с радостью смотрели на него. Присутствие у красных своего, терского, да еще казака из Мекенской, ободрило их и вселило надежду на благополучный исход.
Один из стариков, приложив ко рту ладони, закричал:
– Эй, казаки! Кто будет мекенский?
Среди пленных произошло движение. По колонне, передавая «голос» пробежало дальше «ме-ке-н-ский», и издалека, от самого села, слабо донеслось «здесь».
Скиба вскочил на ноги и, не попрощавшись с новыми знакомыми, поспешил в самый конец колонны.
– Ну, кто здесь с Мекеней? – запыхавшись, крикнул он и остановился.
Из толпы выдвинулся молодой казак с худым, запыленным, сияющим лицом.
– Панас, Скиба, – еле выговорил пленный, бросаясь к казаку.
– Гришатка, и ты, брат, воюешь! – крепко обнимая пленного, сказал Скиба. – Тебе в пору в альчики играть, а не службу нести.
– Что поделаешь, гонят, – вздохнул пленный.
– Это кто ж тебе, брат или знакомый, кого встретил? – не без любопытства спросил конвойный, глядя, как сердечно обнимается буденновец с пленным казаком.
– Свой, – засмеялся Скиба. – А ну, говори быстрей, Гришатка, как дома? Что Прасковья, как хозяйство? Сильно лютовали над нею каратели? Живая?.. – забрасывая вопросами, торопил пленного Скиба.
Гришатка растерянно отвел глаза и тихо сказал:
– Беда, друже. Нету в живых твоей Прасковьи…
– Убили? Ну, говори, казнили ее? – хватая Гришатку за руку, крикнул казак.
– Руки на себя наложила. Ее Дударев, знаешь, что писарьком в интендантстве служил… Он ее снасильничать хотел, ночью к ней забрался…
– Ну, ну! – задыхаясь, крикнул Скиба.
Пленные перестали шуметь. Конвойные переглянулись и подались ближе.
– А Прасковья секачом развалила ему башку. Весь лоб, мало до уха не разрубила! Он, подлюга, сомлел, а она испугалась, и в Терек. Знаешь, там, где глубина и где омут глухой…
Скиба, не в силах говорить, молча мотнул головой.
– Утопилась. Ее плат головной да чеги остались.
– А тело? – с трудом спросил казак.
– Ку-у-да! Сам знаешь, какое место. Сверху тишь, а внизу, на глубине, водоверть да ключи. Понесло ее, бедную, куда-нибудь к Кизляру! Не нашли, – глядя с жалостью на Скибу, сказал Гришатка.
– И Миколка утонул, и Прасковья. Один я остался… – медленно, словно, самому себе, сказал Скиба.
– А ты, Панас, не сумуй, соберись с силой. Что теперь сделаешь. Плачь не плачь, а жену не вернешь, – сказал Григорий.
– А я и не плачу, – с трудом, сквозь зубы, проговорил Скиба, – не плачу! За меня те поплачут, кто сгубил мою жену и Миколу…
– А отец его тоже помер, Панас, через два дня, после Прасковьи. – И Гришатка стал рассказывать словно окаменевшему Скибе все станичные события, происшедшие за последние дни.
Спустя, час Скиба доложил Медведеву о том, что среди пленных встретил своего родича, молодого казака Григория Столетова, и попросил, если это возможно, вызволить его и зачислить во второй эскадрон.
– Казак ладный, силком забрали в армию. А у нас будет добрым кавалеристом, – закончил он.
Медведев записал фамилию, имя и часть пленного.
– Их проверят в Особом отделе дивизии, и если все у него в порядке, то через неделю он будет с вами во взводе.
– Спасибо! – коротко поблагодарил Скиба и пошел разыскивать Гришатку, чтобы сообщить ему эту новость.
ГЛАВА XVII– Товарищ Медведев, из политотдела литературу привезли для частей и подарки. Опять же актеры приехали. Куда прикажете складывать? – спросил худой невысокий человек, вваливаясь в комнату и близоруко щуря на военкома глаза.
– Это кого же, товарищ Николаев, складывать: актеров или литературу? – улыбнулся военком и сказал: – Литературу и все прочее сложить в канцелярии, а актеров зови сюда.
В комнату вошли три человека странного вида. На первом были надеты ватные стеганные шаровары и суконная красноармейская рубаха, на ногах – черные облинявшие обмотки, из-под которых выглядывали огромные, порыжевшие от времени солдатские ботинки. На плечи был накинут замасленный брезентовый плащ, а на тощей шее болтался свернутый вдвое, некогда щегольской, шарф.
Двое других были одеты примерно так же.
– Разрешите представиться: актеры, присланные по наряду культотдела поарма для устройства агитационного спектакля. Я – режиссер и руководитель Любим-Ларский, а это вот мои коллеги – резонер Потоцкий и комик-буфф Перегудов.
Артисты церемонно поклонились. Медведев не без удовольствия поглядел на них.
– Садитесь, товарищи, не церемоньтесь. Выпейте чайку, согрейтесь, да, кстати, и потолкуем. Сейчас соберутся политкомы из эскадронов, вот сообща и послушаем вас.
Любим-Ларский вежливо улыбнулся и в знак согласия наклонил голову.
Комната постепенно наполнялась подходившими из эскадронов людьми. Видя незнакомые лица, они с любопытством оглядывали их, а узнав от Медведева, что это прибывшие из тыла актеры, весело и дружески знакомились с ними.
– А мы, дорогие товарищи, ждали, ждали, да уж и ждать перестали, – поблескивая смеющимися глазами, говорила Маруся.
– Да-а, не верилось, – подтвердил Медведев. – Кто, думаем, из вас, из городских, в такую даль поедет?
– Теперь главное, – перебила Маруся, – чтобы пьесу хорошую, революционную нам показали, посвежее.
Режиссер подумал и потом нерешительно предложил:
– Разве вот два акта из пьесы «Овод» по Войничу? Это будет и легко, и агитационно.
– Вам виднее. А что, поновей ничего нет?
Любим-Ларский с сожалением развел руками.
– Ну, ладно. Нет другой, не надо. Валите эту. Ну, а потом?
– Потом декламация революционных стихов товарища Демьяна Бедного и концерт, – неуверенно закончил режиссер.
– Что ж, неплохо – заключил Карпенко.
С самого утра около школы сновали дети, с любопытством прислушиваясь к стуку топоров, мяуканию пил и грохоту молотков, раздававшимся внутри. Более смелые прилипли к окнам. По улице носился худой, очкастый Николаев, что-то выискивавший для театра. Среди стука и мелькания топоров важно, с неторопливостью знающего себе цену человека ходил Любим-Ларский. Комик, отобрав четырех красноармейцев, умевших держать кисть в руках, малевал с ними незатейливые декорации, поминутно отходя в сторону, чтобы полюбоваться произведением рук своих. Маруся и две сиделки из полевого лазарета старательно сшивали длинные неровные полосы казенной бязи, готовя из нее будущий занавес. Скиба, присев на корточки около них и высунув от усердия язык, водил кистью по уже намеченным карандашом буквам лозунга:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
К полудню сцена была готова.
Зал шумно наполнялся. На длинных скамейках степенно рассаживались бабы, разряженные в извлеченные из скрыней праздничные платья и пестрые полушалки. Красноармейцы располагались группами.
Почти все свободные от нарядов люди пришли сюда. Позади, в простенке и у входа, стояли мужики, то ли стеснявшиеся, то ли считавшие спектакль пустым и несерьезным делом. Несмотря на уговоры Николаева, они упорно не двигались вперед и не садились на свободные места, но не проявляли желания и уйти, терпеливо дожидались начала. Махорочный дым сизой пеленой вился над ними, из открытых дверей в комнату врывался свежий вечерний воздух, смешиваясь с клубами тянувшегося к выходу дыма.
За занавесом все было готово.
На сцене стоял стол, покрытый красным сукном, и несколько табуретов. Из-за криво поставленных раскрашенных кустов выглядывала Маруся. Поймав устремленный на нее взгляд Скибы, она весело улыбнулась и подмигнула ему. Одергивая на ходу потрепанный френч, вышел Медведев. Еще раз окинув сцену критическим взором специалиста, прошелся Любим-Ларский. Видимо оставшись доволен, он подошел к военкому:
– Все готово. Можно подымать занавес?
Медведев, потирая руки, ответил:
– Да, пожалуй, можно.
Режиссер, сделав «Скибе знак, скрылся за декорацией. Сзади энергично зазвенел звонок. Скиба, напрягаясь от усердия, изо всех сил потянул за веревку.
В зале наступила тишина. Еще раз задребезжал колокольчик, и, краснея от смущения, на сцену вышла Маруся.
– Товарищи, перед началом спектакля слово об общем военно-политическом положении республики скажет военком полка товарищ Медведев.
В толпе весело и дружелюбно захлопали то ли ей, то ли военкому. От первых скамей прошел одобрительный гул.
После речи военкома начался спектакль.
В зале было тихо. Только изредка, сдерживая кашель, кто-то порывался пробраться вперед.
Во время антракта довольная публика, прочно сидя на своих местах, шумно через весь зал, обменивалась впечатлениями.
ГЛАВА XVIIIМедведев сидел за столом и, держа в руках какие-то бумаги, то и дело посматривал на карту. Комполка, лихой, с длинными усами, в бешмете и коричневых галифе, заглядывал через его плечо, что-то восхищенно говоря. Скиба остановился у двери. Медведев, заметив его, кивнул и продолжал говорить, водя указкой по карте, лежавшей на столе. Вокруг них стояли и сидели человек шесть командиров, среди которых была и Маруся.
«Военный совет!» – решил казак, делая шаг назад.
– Нет, нет, товарищ Скиба, оставайтесь. Вы нужны мне! – крикнул Медведев.
Казак присел на краешек скамьи возле улыбнувшейся ему Маруси.
– Итак, товарищи, план, который нам был первоначально предложен главкомом, аннулирован. – Медведев весело засмеялся и, подняв руку с указкой кверху, сделал энергичный жест. – Вместо него товарищем Лениным утвержден новый план, и в этом плане разгрома и уничтожения врага нашей буденновской коннице отведена решающая роль.
Гул одобрения пробежал по комнате.
– Товарищ Ленин, – продолжал Медведев, – приказывает создать корпус, объединив для этого восьмую и одиннадцатую кавдивизии. И это делается для того, чтобы в недалеком будущем создать конную армию! Вы понимаете, товарищи, что это значит? Конная армия – ведь это же таран, перед которым не устоят ни Мамонтов, ни Улагай, ни Шкуро. Мы загоним всю эту разбойничью нечисть в Черное море. Когда вы вернетесь к себе в эскадроны и полки, расскажите это бойцам. Победа не за горами, она рядом, на кончиках наших сабель, и мы добудем ее.
Когда командиры разошлись, Медведев, посадив Скибу рядом, сказал:
– Вы знаете, зачем я вызвал вас, товарищ Скиба?
– Никак нет, не знаю.
Медведев засмеялся.
– Эк вас вымуштровали беляки, отвечаете мне так, словно я генерал. – И уже деловым тоном договорил: – Прокламацию, листовку надо написать. Ведь против нас сейчас действуют казачьи части, кубанские, донские и ваши – терские. Тысячи одураченных, обманутых людей воюют с нами. А за что воюют – и не знают. Надо в простых и понятных словах сказать им, что такое мы, большевики, что мы хотим дать трудовому народу и за что проливаем свою кровь.
– Вот-вот, – оживился Скиба, – и что в коннице нашей, буденновской, казаков тоже хватает, что и командиры и сам Буденный станичников и трудовых казаков не обижают.
– Именно! – Вот об этом-то и надо написать. А вы, товарищ Скиба, должны помочь нам составить такую листовку.
– Да я же плохо грамотный, всего чуток в школу ходил. Где ж мне листовку писать? – испугался Скиба.
– Ничего. Ваше учение впереди. После войны не только школу, еще и академию окончите. А сейчас мы вместе составим листовку. Ведь ваше слово скорее дойдет до казака.
Но составить листовку им не удалось. За хатами что-то загрохотало, из степи донеслись выстрелы, затем отрывистый гул. Раза три ударила пушечка конногорной батареи, на улице села послышался топот скачущих коней.
– Тревога? – поднимаясь с места спросил Скиба.
В хату вбежал запыленный, взлохмаченный боец со струйками пота на лице. Круглыми от испуга глазами он осмотрел комнату и, увидя военкома, бросился к нему.
– Товарищ комиссар, – завопил он, – беда! Хата по полю идет и изо всех окон стреляет.
– Хата? – поднимая брови, удивленно переспросил Медведев. – Какая хата? А вы, случаем, товарищ, не того? – и он выразительно щелкнул себя пальцем по воротнику.
– Верно, хата. Идет без дорог, без пути, и палит… Мы с перепугу аж коней потеряли, – не слушая его, поспешно продолжал боец.
Стрельба за селом росла. Крики и шум приближались. Несколько залетных пуль прошипели над крышей.
– А ну, пойдем, поглядим на твою хату, – пристегивая пояс с револьвером, спокойно сказал военком и, сопровождаемый Скибой, вышел во двор.
На улице сновали перепуганные женщины, загоняя во двор ребятишек. Двое кавалеристов прямо с коней стреляли из-за угла дома куда-то в степь.
Измазанный пылью и потом пехотинец бежал навстречу Медведеву, волоча за собой винтовку.
– Куда бежишь? Стой! В чем дело? – остановил его военком.
– Товарищ комиссар… не то хата, не то вагон прет, – тяжело дыша, сказал пехотинец. – Сколько воюю, не видал такой штуки… Мы ее бьем, а она прет и прет.
– Гранаты есть? – строго спросил Медведев.
– Так точно! Четыре лимонки, – оправившись сказал боец.
– Приготовить гранаты. Это танки! – спокойно сказал военком. – Ну, товарищи, – поворачиваясь к бойцам, продолжал он, – это те же бронемашины, только на гусеницах, а не на колесах. Неужели мы побежим от этой английской дряни? – И, оглядев всех, договорил: – Такие молодцы, да испугаться танков? А вам, – отыскав глазами батарейцев, сказал Медведев, – бить в упор прямо по танкам.
– Товарищ Медведев, – выступая вперед, сказал Скиба, – я их видал, эти танки. Нас еще под Ростовом кадюки учили, как с ними справляться. Надо связать две-три гранаты, подползти поближе, да прямо под брюхо. А ну, братва, связывай по три гранаты и за мной! – закричал Скиба.
Несколько человек побежали за ним, а остальные стали быстро связывать свои гранаты.
Танки двигались осторожно. Эти небольшие серо-зеленые машины «Рено» только со страху могли показаться людям «с хату». На борту одной синей краской было выведено: «Генерал Корнилов».
– Вот и добре! – сказал Скиба, прочтя надпись на медленно ползшем танке. – Нехай будет генерал, я с ним знакомый.
Он оглянулся и приказал следовавшим за ним бойцам:
– Я, товарищи, поползу по ерику на «генерала», а вы стерегите тех, что слева идут. Если не сдюжите, прыгайте под откос и пропускайте их вперед, а потом сзади – гранатами.
Он по-пластунски пополз навстречу поднимавшемуся на горку танку. Все ароматы разморенной покоем и солнцем степи окутали его. Прячась между кустами качавшегося терна, казак увидел, как юркая ящерица скользнула и остановилась, поводя бусинками-глазами и с любопытством глядя на него.
Ковыль, высокий и пушистый, качался на гребне холма, на который с грузным сопением, урча, поднимался танк.
«Ежели заметил, сомнет!» – подумал Скиба и, зажмурившись, словно врастая в землю, прижался к кустам. Ящерица рванулась и скрылась в траве. Танк, тяжело вздыхая, показался над холмом.
До танка оставалось шагов двадцать – двадцать пять.
«Пора!» – с трудом сдерживая волнение, подумал казак и, как обычно в станице, приступая к тяжелой работе, проговорил:
– Господи, благослови.
Приподнявшись на локте, Скиба швырнул связку гранат и быстро скатился вниз, но тяжелый удар настиг его раньше, чем он достиг овражка.
На гребне холма, окутанный дымом, врезаясь в землю, кружил подбитый танк, из которого через отброшенный люк, задом вылезал человек. За ним вывалился другой, и танк сразу же занялся пламенем.
– Ура! – выскакивая из овражка, восторженно заревели бойцы.
– Бей кадюков! – пробегая мимо Скибы, закричал кто-то.
Казак не узнал, а скорее догадался, что это Медведев. Вскочив на ноги, он побежал за военкомом.
Из-за пригорка ударило наше орудие, застучал пулемет. Вдоль дороги и прямо по степи бежали с криком люди. Впереди мчались человек тридцать конных. Размахивая обнаженными клинками, они с гиканьем и свистом пронеслись вперед и, завернув влево, стали окружать танки. Один танк дал пулеметную очередь, но разорвавшийся возле снаряд заставил его повернуть назад. Три неподвижно застыли в траве, четвертый догорал на холме.
Возле подбитых машин, сняв кожаные шлемы, стояли с поднятыми руками танкисты.
– Инглиш? – спросил военком, поглядывая на короткие желтенькие погончики одного из них.
– Нон, месье, франсе, – низко кланяясь, ответил танкист, судорожно улыбаясь.
– А-а! Французы, – сказал военком.
Конные уже окружили брошенные танки. Один из буденновцев, веселый и озорной, залезший в люк подбитой машины, пел во все горло, размахивая картузом.
Испуганные танкисты жались в кучку, косясь на него. С криком подбежали обозные и кашевары. Возбужденная толпа окружила пленных.
– Харя! – крикнул один из обозных, замахиваясь кулаком на танкиста.
– Это французы, – сказал Скиба, удерживая за руку обозного.
– А нам все равно – француз или англичан. Мы их сюда не звали, – злобно глядя на съежившегося пленного, сказал обозный.
– Так-то так, а пленных не обижать. Мы – армия революции, а не белогвардейцы. Товарищ Скиба, возьмите человек пять конных и отведите пленных в штаб, – приказал Медведев, продолжая осматривать захваченные машины.
ГЛАВА XIXВечером, когда уже стемнело и редкие огни загорелись в домах, Карпенко пришел к Скибе. Казак сидел за деревянным некрашеным столом, списывал на лист серой бумаги заданный бойцам урок политграмоты.
Карпенко нагнулся над ним и, одобрительно хлопнув по плечу, сказал:
– Ну, Панас, с тебя магарыч. Чем угощаешь?
Скиба высвободил из корявых, негнущихся пальцев ручку.
– Да кроме чаю, ничего нет. Вот придем в станицу, чихирю добре попьем.
– Ладно, подождем, – улыбнулся Карпенко. – Так вот, браток, слушай, какое дело. Меня в командиры эскадрона производят, и, значит, я из взвода ухожу. Ну, мы там с ребятами подумали, померекали – думаем тебя во взводные назначить. А?
Скиба растерялся. В смущении развел руками и неуверенно сказал:
– Рано еще, Василь Дмитрич, вроде сказать, рановато. Да и бойцы, может, не пожелают.
– Чего там рано? Не спорь, товарищ взводный, все уже согласовали, завтра в приказе будет. Гляди, не забывай: как на Терек приедем, с тебя магарыч. – Карпенко весело хлопнул по ладони Скибы. – А теперь, браток, пойду, завтра выступаем.
Полк готовился выступить в село Богучарово, где собиралась дивизия, шедшая вместе с конным корпусом в тыл 9-й армии, которой угрожал прорвавшийся Мамонтов.
Перед рассветом новый командир третьего эскадрона Карпенко вызвал к себе Скибу, назначенного накануне взводным.
– Утречком – в разъезд. За ночь оборвалась связь, и теперь ни в штабе дивизии, ни в корпусе никто не знает, где белые. От нас три разъезда пойдут на Воронеж, ты – начальник второго, – показывая на карте направление разведки, сказал Карпенко.
Скиба внимательно выслушал его и спросил:
– Когда выступать, товарищ эскадронный?
– Да как станет рассветать.
– Сколько человек?
– Бери весь взвод.
– Слушаюсь!
– Далеко не отрывайтесь. Кадюки тут всюду по степи бродят.
Скиба улыбнулся:
– Добре, не нарвемся.
Он еще раз ознакомился с картой и вышел предупредить бойцов о выступлении. У ворот его поджидал Гришатка Столетов, несколько дней назад зачисленный во взвод Скибы.
Разъезд осторожно двигался, то замедляя шаг, то вовсе останавливаясь. Было свежее солнечное утро, и каждый звук далеко разносился в ясном воздухе. Раза два разъезду повстречались пешие и ехавшие на телегах крестьяне, но перепуганные люди так и не могли толком объяснить, кого они видели.
Дорога была избита колесами обозов и артиллерии. Множество конских следов, помет и сухая прибитая трава говорили о прошедшем впереди войске. По пути попадались брошенные двуколки, валялись начавшие вспухать конские трупы, да вдоль дороги тянулся длинный след просыпанной муки.
– Товарищ Скиба, впереди порубанные лежат, – доложил подъехавший из дозора всадник. – Пять человек. Видать, наши.
Разъезд не спеша продвинулся к группе одиноких берез, под которыми, у самой дороги, лежали пять обезображенных, зарубленных шашками человек. Все пятеро были одеты в защитное красноармейское обмундирование.
– Наши, пехота, – со вздохом проговорил Скиба. – Пленные.
Бойцы объехали трупы, продолжая путь.
Вдали за холмами блеснула над садами золотая маковка церкви. В низине струилась речка, через которую был перекинут изломанный и проваленный орудийными колесами мост.
Разъезд подошел к реке. Попоили коней и стали подниматься на пригорок.
Вдруг все разом подняли головы и прислушались. В облаках черной стрекозой кружил аэроплан. Медленно проплыв над головами наблюдавших за ним бойцов, он круто повернул на запад и, нырнув в густое белесоватое облако, растаял в нем.
– Высоко летит. Ему оттуда вся земля как на ладошке. А что, товарищ Скиба, это, видать, не наш? – заговорили бойцы.
– Кто его знает, – пожал плечами Скиба. – Должно, белый.
Поднявшись на пригорок, разъезд спешился, чтобы дать отдых усталым коням; кое-кто закурил; Скиба развернул карту и присел на траву, засовывая в рот слежавшийся в кармане кусок хлеба.
Один из бойцов вполголоса затянул песню, но тотчас же замолчал, глянув вверх.
– Летит, опять показался! Хоронись, ребята, бомбы метать станет!
Над разъездом снова черным крестом повис аэроплан. Вынырнув из облаков, он пересек поляну и кружил, точно ястреб, сужая круги.
– По коням! – скомандовал Скиба, не сводя глаз с парившего над ними самолета. – Без приказа не рассыпаться.
Люди сели на коней.
В полете аэроплана было что-то непонятное. На крыльях четкими красками были нарисованы два трехцветных добровольческих круга, но с него не сыпались бомбы. Когда самолет пролетал над разъездом, летчик высунулся из кабины и помахал рукой.
– Товарищ Скиба, давай мы его сшибем! – горячо предложили бойцы, хватаясь за винтовки.
– Тише вы! – бледнея от волнения, цыкнул на них Скиба. – Разве не видите? Не узнает нас кадюк, за своих принимает…
Сняв с головы папаху, он быстро сорвал с нее красную перевязь и наскоро обмотал выхваченным из сумки рушником. Бойцы, следуя его примеру, тоже обмотали шапки – кто платком, кто тряпицей.
– Нам его, ребята, непременно надо живьем схватить, – быстрым шепотом заговорил Скиба. – Нехай он на землю сядет.
Аэроплан совсем низко летел над землей прямо на конников. Огрев плетью меринка, Скиба вынесся вперед и неистово замахал папахой выглянувшему из-за борта летчику. Аэроплан с грохотом пронесся мимо, обдав зажмурившихся людей запахом бензина, а через минуту, повернув назад, плавно пошел на снижение. Скиба повернул бледное лицо к разъезду.
– Стоять на месте!
Меринок, недоверчиво прядая ушами, боком подошел к самолету, из которого тревожно глядел на Скибу человек в кожаном шлеме. Рука летчика лежала на пулемете.
– Кто такой? – недоверчиво, не сводя со Скибы настороженного взгляда, спросил он.
– Урядник пятого кубанского полка. А вы кто будете?
Летчик облегченно вздохнул:
– Свой брат, доброволец! Из штаба армии на розыски вашего корпуса.
Расстегнув шлем, он вылез из аэроплана, с удовольствием потянулся и, весело взглянув на Скибу, сказал:
– Чуть было я в вас бомбой не запустил! Вот было бы дело. А вы что, из корпуса генерала Шкуро?
Скиба отрицательно покачал головой.
– Никак нет, ваше благородие, я из корпуса товарища Буденного. – И, выхватив из ножен шашку, закричал: – Руки вверх, чертова паскуда!
Офицер нерешительно поднял негнущиеся руки.
– Вали сюда, товарищи! – закричал Скиба.
Кто карьером, кто рысью, крича и улюлюкая, налетели бойцы.
– Ну, сказывай, откуда залетел? Да не трясись, не укусим, – обыскивая пленного, сказал Скиба.
Летчик с боязливой враждебностью посмотрел на него.
– Не желаешь? Не надо. А ну, Федюк, и ты, Цимбала, седайте на коней да живо в штаб. Ты его, Федюк, впереди себя посади да скажи нашим, нехай скорей идут, аэроплан забирают.
Оставив у неподвижно застывшего самолета двух человек, разъезд двинулся дальше.
Оторвавшиеся от основных сил и нарушившие стратегическую согласованность действий, мамонтовцы действовали на свой собственный риск. Обеспокоенная этим, ставка Деникина выслала аэроплан с предписанием найти ушедшего в тыл красных Мамонтова и повернуть его на Воронеж для соединения с конным корпусом генерала Шкуро. Объединенной кавалерии предписывались новые задачи и было указано направление удара на Москву.
Из захваченных документов и опроса летчика выяснилось, что Воронеж уже третий день занят шкуровцами, а донцы еще только подходят к городу. В письме Мамонтову Шкуро сообщал о том, что ждет не дождется соединения с ним, что кубанские части устали и расстроены и, главное, испытывают огромный недостаток в огнеприпасах.
Получив точные сведения о силах и намерениях противника, командование конного корпуса красных изменило свой первоначальный план и решило ударить на Воронеж, не дожидаясь пехотных подкреплений.
Ночью 19 октября передовые части Мамонтова подошли к городу. Наткнувшись на сторожевое охранение, они не узнали своих и завязали с ними бой. Ожесточенная перестрелка шла всю ночь, только с рассветом белые обнаружили ошибку и прекратили стрельбу.
Двадцатого утром оба белых корпуса выдвинулись далеко за Воронеж. Подошедшие из тыла четыре бронепоезда, поддерживаемые кавалерией, двинулись на север, захватили станцию Рамонь и стали продвигаться на Усмань и Задонск. Две пехотные бригады и семь бронемашин остались в городе. Узнав о подходе корпуса Буденного, белые привели в боевую готовность все свои войска, заняли все городские высоты и переправы через реку. Артиллерия оттянутых назад бронепоездов и полевых батарей ожидала красную конницу.
Наступила ночь. Два стана, отделенные рекой и узкой полосой земли, готовились к беспощадному бою. Над полями низко плыл туман. Во мгле тускло светили костры, их блеклые огни отражались в воде. Редкая стрельба не утихала. Из города глухо доносились неясные взрывы и отрывистый гул.
Перебежчики, главным образом железнодорожные рабочие, рассказывали о тревоге, о нервном настроении белых. А ночь текла медленно, и настороженно глядевшие в темноту люди нетерпеливо ждали рассвета.
Эскадрон, в котором был Скиба, с самого утра попал в прикрытие бригадной артиллерии и в сражении почти не участвовал.
Скиба выполз на край ерика, растянулся в блеклой траве и с волнением разбирающегося в этом человека следил за боем. В стороне, саженях в ста, непрерывным навесным огнем била по вокзалу скрытая холмами трехдюймовая батарея. Снаряды рвались над путями. Скибе было видно, как после удачно разорвавшейся гранаты суматошно забегали люди и повалил густой сизый дым.
Впереди, перед батареей, лежали цепи. Черные точки то сближались, то снова замирали на местах. Рев гаубиц, бивших по Воронежу со стороны 2-й бригады, треск винтовок и четкий стук пулеметов слились в сплошной грохочущий гул.
На правом фланге, у моста через Ворону, нестройно поднялись и снова залегли наши цепи. Ливень свинца тотчас же пронесся над ними, а орудия белых стали упорно долбить по участку, где осмеливались подняться люди.
«Эх, туда теперь беспременно жахать станут. Кабы наши не повернули! – с тревогой думал Скиба, чувствуя, что правофланговые вырвались вперед и остались без поддержки центра. – Не дай бог, с фланга ожгут! Пропали…»
– Да что же вы! – закричал он, забыв о том, что его никто не слышит. – Да что ж вы, идолы, своих не выручаете?
Бывают люди, которых независимо от их знаний и рода занятий природа одарила особым чутьем, своеобразной воинской интуицией: они не разумом, а инстинктивно и все же безошибочно разбираются в искусстве войны. Скиба принадлежал к ним.
– Эх, молодцы ребятки! – через секунду снова воскликнул он, видя, что длинная ломаная линия красноармейцев, несмотря на губительный огонь, продвигается вперед.
Он опустил бинокль и, чувствуя себя виноватым перед ними, с досадой проговорил:
– И чего это нас тут посадили? Сидим без дела.
Бой длился уже восемь-девять часов. Четвертые сутки рвались к городу наступающие, и, отходя по вершкам, с трудом отбивали их атаки белые полки.
Генерал Шкуро, замещавший уехавшего с докладом в Ростов Мамонтова, руководил операцией.
Бледный и возбужденный, стоя на высоком стоге сена, он наблюдал за боем. Рядом на брошенной поверх сена бурке, развернув на коленях полевую книжку, начальник штаба генерал Остроухов что-то быстро писал карандашом. Дюжий кубанец-хорунжий, сдерживая вертевшегося коня, не сводил с генерала глаз, ожидая приказаний.
Три полевых телефона сиплыми протяжными гудками тревожили телефонистов. Внизу у распахнутых настежь ворот усадьбы стояли два щегольских автомобиля, вокруг которых в беспорядке раскинулась конвойная сотня генерала в специально сшитых для нее из волчьих шкур папахах. Поодаль, за домами, по обе стороны дороги, прямо в канавах расположились солдаты только что подошедшей для охраны штаба добровольческой роты. Они любопытствующими, настороженными глазами провожали скакавших с донесениями и возвращавшихся обратно на участки ординарцев.
Гул канонады не смолкал.
Свита и штаб Шкуро разбились на несколько групп и, кто присев, кто стоя, наскоро куря и закусывая, оживленно обсуждали перипетии затянувшегося боя.
– От командующего левобережной группой донесение, ваше превосходительство, – продолжая прижимать к уху телефонную трубку, доложил Остроухов.
Генерал хмуро мотнул головой.
– Четвертая бригада разбита и отступает за мост. Высланный в помощь батальон напоролся на пулеметы, понес большие потери. Генерал Лохвицкий требует подкреплений.
Шкуро с ненавистью взглянул на Остроухова. Лицо его, и без того красное, побагровело, рыжие усы пошли ходуном.
– Пусть держатся! Передайте генералу, что я расстреляю его, если он отдаст красным мост.
Остроухов неопределенно посмотрел и предостерегающе сказал:
– Ваше превосходительство, брод и переправы у моста слишком важны для нас. Я считаю необходимым их усилить.
Шкуро поглядел на него тусклым взглядом:
– Вы думаете? А как?
– Передвиньте резервную батарею и ее охранение. Это усилит Лохвицкого.
Шкуро, почти не слушая Остроухова, согласился.
– Ваше превосходительство, Донесение С северного участка, от генерала Секретова! – у самого стога осадив коня, крикнул загорелый донец.
