Текст книги ""Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"
Автор книги: Владимир Карпов
Соавторы: Александр Насибов,Николай Томан,Ростислав Самбук,Георгий Свиридов,Федор Шахмагонов,Владимир Понизовский,Владимир Рыбин,Алексей Нагорный,Евгений Чебалин,Хаджи-Мурат Мугуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 348 страниц)
Он протянул пакет с донесением. Шкуро оживился:
– Ну что? Как у вас? Сбили противника?
Хорунжий отрицательно замотал чубатой головой:
– Никак нет, ваше превосходительство. Прут как оглашенные. Тридцать седьмой полк полностью уничтожен, седьмая донская батарея вырублена целиком. Обходная колонна красных зашла за наш фланг. Цепи прорываются к вокзалу.
Остроухов надорвал пакет, торопливо пробежал донесение и, встав с бурки, растерянно сказал:
– Ваше превосходительство, левый фланг донцов разгромлен. Вся артиллерия левого участка попала в руки красных. Генерал Постовский срочно просит кинуть в бой все резервы и отвлечь красных от его деморализованного участка.
Шкуро вздрогнул. Он тупо поглядел на протянутую бумагу, и, выругавшись, проговорил:
– Что такое? Да ведь красных в три раза меньше, чем нас! Что это такое, я вас спрашиваю, наконец?
Остроухов молча пожал плечами. Внизу снова сипло застонал телефон, и телефонист быстро передал ему трубку.
Остроухов побледнел и закусил губу:
– Ваше превосходительство! Южные переправы форсированы большевиками. Конные части красных переправились через реку Воронеж и входят в слободку.
Шкуро нахмурился. Опустив голову, он о чем-то с минуту думал, затем, решившись, властно сказал:
– Всех из резерва, кроме моей конвойной сотни, кинуть к переправам. Немедленно загнать врага обратно за реку. Генералу Бабиеву с дивизией атаковать в конном строю наступающих буденновцев и сбить.
Буденновцы подпустили бешено мчавшуюся лаву белых без выстрела почти на четыреста шагов. Потом по команде начдива огненным ливнем забили все восемьдесят станковых и тачанковых пулеметов. Двадцать шесть орудий в упор картечным огнем рвали в клочья черную землю и налетевшую кавалерию. Растерзанные, искромсанные тела валялись на земле, стоны умирающих слились с храпом и ржанием издыхающих коней.
Прорвавшись сквозь завесу огня, обезумевшие люди в отчаянии неслись дальше, пока меткая пуля не валила их с коня. Другие, бросив поводья, кидались наземь, притворяясь мертвыми.
Часть лавы в панике повернула вспять. По полю бежали люди, кони без всадников носились по всем направлениям, а над всем этим уверенно, беспощадно грохотали залпы и ахающие разрывы красноармейской картечи. Вся степь ревела и сверкала огнем.
Буденный, наблюдавший за гибелью отборной дивизии белых, привстал на стременах и, легко выдернув из ножен острую казацкую шашчонку, весело скомандовал резерву:
– Шашки к бою!.. В атаку – марш – марш!
И, гикнув по-степному, помчался вперед.
Шкуро, отбросив бинокль, непонимающими глазами следил за происходящим, а впереди, на широком поле, красные гнали, рубили и преследовали его войска. Все еще не веря своим глазам, он грубо, по-казацки выругался, сорвал с себя серую волчью папаху и, швырнув ее под ноги, стал в исступлении топтать.
– Ваше превосходительство, надо уходить. Красные занимают город, – тревожно дернул его за рукав Остроухов.
Шкуро, белый, с трясущимися от злобы губами, посмотрел на него.
– А-а-а, идите вы к… – выкрикнул он и спрыгнул со стога.
Конвойная сотня уже в седлах дожидалась его. Штабные офицеры вскочили на коней и поскакали вслед за автомобилем генерала.
Через Соборную площадь мчалась, давя бегущую пехоту, кавалерия. Брошенные орудия и повозки загромоздили все дороги. Обозные из пленных красноармейцев злорадными улыбками проводили проскакавшую мимо кавалькаду.
В ночь на 25 октября белые были выбиты из Воронежа.
Оба разгромленных корпуса в панике отошли на станцию Касторная, бросив три бронепоезда: «Мамонтов», «Шкуро» и «Единая неделимая». На станции были захвачены составы с обмундированием и личный поезд генерала Шкуро.
ГЛАВА XXПолк, сделав заезд плечом, занял свое место. Кони ломали линию строя. Скиба встал перед взводом и, оглядывая через плечо изогнутую шеренгу, недовольно сказал:
– Направо равняйсь, товарищи. Чего стали цыганским табором?..
Дивизии подходили. Одна за другой вырастали конные шеренги полков. Скоро весь корпус четким живым квадратом врос в поле. Два духовых оркестра стояли на флангах. Алые боевые знамена колыхались на ветру, и на их расшитых чехлах горело блеклое ноябрьское солнце.
Внезапно корпус пришел в движение. По фронту проскакали командиры полков, крупным полевым галопом пронесся на фланг командовавший парадом начдив. Со стороны села на спокойной, неторопливой рыси приближалась кавалькада, во главе которой острый глаз Скибы различил Буденного.
Начдив повернул коня к фронту и скомандовал высоким, звенящим голосом:
– Конармия, смирно!
Конница вздрогнула. По ее рядам словно пробежал и замер ветерок. Тысячи глаз с любопытством вонзились в подъезжавшую группу. Начдив, опустив поводья, подскакал к Буденному и, делая подвысь, отрапортовал ему.
Оркестры на флангах заиграли «Интернационал». Командиры полков и эскадронов, блеснув саблями, отдали салют. Что-то радостно крича и обнажая белые, сверкавшие под усами зубы, проскакал командующий, и Скиба с удивлением заметил в ехавшей с ним группе какого-то штатского человека.
– Кто такой? – спросил он у эскадронного.
Карпенко, не поворачивая головы, коротко ответил:
– Представитель ВЦИКа.
Скиба закусил губу; это доброе лицо в очках, с подстриженной клинышком бородой он часто видел на страницах красноармейской хрестоматии, и только неделю назад политком, Маруся много говорила о нем.
«Вот не узнал», – сконфуженно подумал казак и с почтительным любопытством проводил глазами удалявшихся по фронту всадников.
Закончив объезд и поздоровавшись с бойцами, Буденный выехал на середину. Корпус сейчас же загнул фланги, замыкаясь за ними вкруг.
– Товарищи, – начал Буденный, – вы разгромили врага под Воронежем и Касторной! Вашей беззаветной отвагой спасена революция, рабоче-крестьянская страна. Вашей славной кровью закреплена победа над врагом. И вот рабочая и крестьянская трудовая Россия прислала делегацию от ВЦИКа, чтобы благодарить вас. Дадим же слово нашим дорогим гостям, что мы сделаем в сто раз больше, чем до сих пор, и загоним Деникина с его ордой в Черное море. Пусть товарищи, вернувшись в Москву, передадут Ильичу и трудящимся, что Первая Конная армия только начинает громить врага. Ягодки еще впереди. Ура!
«Ура», возрастая, покатилось по рядам.
Потом поднялся на пулеметную тачанку представитель Москвы. Громовое «ура» много раз прерывало его речь.
– Контрреволюция доживает последние дни, – говорил он. – На востоке Красная Армия разгромила вдребезги наемные офицерские банды адмирала Колчака, гонит их остатки к Тихому океану. Сам Колчак, тоже не уйдет от нас – карающая рука революции уже повисла над ним. Остается, товарищи, Деникин. Вы уже дважды нанесли ему сокрушительный удар. Армии его откатываются к югу. Мобилизованные им солдаты разбегаются, обманутые казаки уходят по домам. Недалек час, когда они сами ударят ему в тыл. Товарищи, разгром Деникина начался! Так давайте же доведем его до конца и, освободив от белых нашу рабочую страну, перейдем к мирному труду в городах и деревнях. Центральный Исполнительный Комитет, помня о ваших геройских подвигах, постановил наградить наиболее отличившихся героев революционным орденом Красного Знамени…
И снова гулкое и многократное эхо понесло по полям громовое, несмолкаемое «ура».
Скиба слушал с широко открытыми глазами.
– Правильно, – подтвердил он, оборачиваясь к соседу. – Правильно сказал насчет казаков, безусловный факт…
Но в это время он услышал свою фамилию и, оборвав фразу, с удивлением воззрился на подскакавшего Карпенко.
– Скиба! Живо скачи за мной наметом.
Не понимая, в чем дело, казак щелкнул плетью по бокам лошади и понесся за ним.
– Становись в шеренгу. Сейчас нас награждать будут, – шепнул ему Карпенко и беззвучно рассмеялся, видя растерянное лицо казака.
– «…Реввоенсовет Первой Конной красной армии постановил наградить орденом Красного Знамени командира взвода кавполка Скибу Афанасия за то, что, состоя в Красной Армии, он в боях являл собою пример революционного борца за интересы революции, а также и за то, что, находясь в разъезде под городом Воронежем, смелым маневром захватил белогвардейский самолет и вообще неоднократно показал свою преданность революции и рабоче-крестьянской власти», – высоким звонким голосом прочел грамоту уполномоченный.
Командарм, глядя на оробело застывшего казака, дружески потрепал его по плечу.
Делегат ВЦИКа бережно взял орден и приколол его к выцветшему полушубку Скибы.
– Носите, дорогой товарищ, на здоровье. Республика гордится такими героями, как вы, – сказал он и обеими руками крепко пожал ладонь Скибы.
ГЛАВА XXIНа станции Ельмут стоял бронепоезд «Генерал Корнилов». Он слегка дымил, посапывая котлами. Два санитарных поезда – один со звездным флагом США – стояли на другом пути рядом с бронепоездом.
За станцией тянулись длинные, крытые черепицей амбары. Здесь были продовольственные склады, поодаль раскинулся артиллерийский парк. Два бронеавтомобиля прошли по площади, пронесся мотоциклист и исчез за домами.
Генерал Май-Маевский, командир пехотного добровольческого корпуса, плотный, широкоплечий человек, только что отобедал. Обед затянулся, так как за столом помимо представителей военных миссий Франции и Англии присутствовал также американский генерал Чарльз Морелл. Сэр Морелл был главой американской миссии Красного Креста. Вместе с ним приехали пять врачей, профессор-хирург с двумя ассистентами, фельдшерами, сестрами и остальным медицинским персоналом. Целый поезд с прекрасно оборудованными вагонами, большое количество медикаментов, инвентаря привезли с собой американцы. Это был щедрый дар миллиардера Карнеджи генералу Деникину.
Обед кончился, и американцы, попрощавшись с Май-Маевским, отправились к себе. Салон-вагон опустел.
Пользуясь отсутствием дам, генерал расстегнул китель и, откинувшись в кресле, ковырял зубочисткой во рту, вполголоса беседуя с капитаном Коутсом, специальным корреспондентом английской газеты «Таймс», раз в неделю печатавшей обзоры о «действиях храброй русской армии, воюющей против большевиков».
– Красные разбиты. Остатки большевистской пехоты окружены в районе Маныча. К вечеру или завтра к утру весь район Задонья будет в наших руках.
– А Конная армия? Знаменитое детище большевиков? – записывая в блокнот слова Май-Маевского, спросил корреспондент.
– Ее уже нет. Конница генерала Барбовича нанесла ей такой сокрушительный удар, что… – Май-Маевский иронически усмехнулся, – прославленная Конармия рассыпалась и улепетывает обратно за Дон.
На станции уже зажглись огни. В сторону Торговой, тяжело громыхая, уходил бронепоезд «Генерал Корнилов».
– Прикажите подать автомобиль и конвойную полусотню. Я выезжаю на фронт, – отдал распоряжение Май-Маевский и, сопровождаемый группой офицеров, пошел через станцию на площадь.
Солдаты и офицеры вытягивались во фронт. Из-за вокзала на рыси подошел полуэскадрон драгун, конвой генерала.
Новенький открытый «шевроле» подкатил и остановился возле генерала.
Отдавая последние приказания остающимся, Май-Маевский уже садился в машину, как вдруг над самой площадью, совсем низко, показался самолет и пошел на посадку. Пробежав по земле, он остановился у забора.
Генерал с удивлением смотрел на самолет.
Через минуту летчик вылез из кабины и бегом направился к автомобилю.
– Генерал Май-Маевский здесь? – спросил летчик и вдруг, узнав командира добровольческого корпуса, крикнул: – Ваше превосходительство, красные прорвались в тыл! Конница со стороны хутора Аполлоновского идет сюда. Она уже близко. Через полчаса будет здесь.
– Идите вы к черту!.. – обрывая летчика, закричал Маевский. – Паникер, трус! Красные разгромлены, а таким, как вы, они мерещатся повсюду. – И, обращаясь к окружающим, он несколько спокойнее сказал: – Это наша конница, покончив с красными, идет сюда.
– Ваше превосходительство, я не трус и не паникер, но красные действительно… – бледный от стыда и оскорбления, взволнованно сказал летчик.
– Довольно! – гневно остановил его Май-Маевский. – Чтобы доказать вам, что вы трус и что вам не место в армии, я сейчас выеду навстречу этой коннице. Кстати, мне нужно получить дополнительные сведения от генерала Барбовича. Поручик, дайте мне коня! – обращаясь к адъютанту, сказал генерал. – Автомобиль пусть следует за нами, я там пересяду в него.
Сопровождаемый конвоем и легковой машиной, широкой рысью он направился навстречу коннице.
За околицей начиналась степь. Вправо уходила железнодорожная насыпь, огни станции остались позади. Сгущались сумерки.
Генерал оглянулся. Станция была уже далеко. Беспокойство охватило его.
«А что, если летчик не ошибся? Что, если эта колонна не Барбовича?»
Бегство из-под Орла, разгром у Нового Оскола, поражение под Воронежем были еще свежи в памяти. И если там, возле бронепоезда и юнкеров, Май-Маевский был храбр и спокоен, то здесь, посреди поля, он чувствовал себя неуверенно.
– Послушайте, ротмистр, пошлите-ка вперед, к колонне Барбовича, разъезд. Да на всякий случай вышлите по бокам дозоры, – не глядя на офицера, приказал он.
Через минуту семеро драгун под командой корнета широкой рысью понеслись навстречу кавалерии, поднимавшейся по холмистой дороге.
Май-Маевский остановил конвой и, сойдя с коня, взял бинокль. Влево от колонны уходил на юго-запад отряд, силой не меньше полка.
– Зачем это? – пожал плечами генерал.
Спешившиеся конвойные почтительно стояли позади.
Ротмистр, ожидая распоряжения командующего, приблизился к нему.
Догоравший за Доном закат облил в последний раз багровым светом холмы.
Май-Маевский ясно видел, как заблестело и заиграло на солнце оружие всадников. Бинокль задрожал в его руках.
Шедшая по дороге колонна вдруг раздалась и, разворачиваясь на ходу, ринулась вперед. Через мгновение она налетела, смяла и растворила в себе остановившийся разъезд.
– Красные! – неожиданно тонким голосом взвизгнул генерал и, уронив бинокль, кинулся к автомобилю, возле которого торопливо возился бледный, растерянный офицер. – Гони во всю мочь! – словно извозчику, крикнул Май-Маевский, оглядываясь назад.
По степи неслись конные. Казалось, степь сама рождала их. Они встали из-за холмов и лощин, охватывая село и отрезая дорогу.
Генерал в страхе обхватил обеими руками голову и даже не заметил, как рванулась машина, как, обгоняя конвойных драгун, понеслась она обратно к селу. Его било о борта и кидало в стороны от этой бешеной гонки. Когда он оправился и овладел собой, Ельмут был далеко позади. Вдоль насыпи вставали взрывы, вдалеке трещали залпы, и где-то глухо стучал пулемет.
Май-Маевский огляделся. Кроме шофера, рядом не было никого. Ни адъютанта, ни ротмистра Шенка, ни конвойных драгун. Генерал опустил голову. Сильная машина мчала его к селу Тройцы, где стояли белые резервы, откуда уже шли на помощь бронепоезда.
ГЛАВА XXIIДул холодный январский ветер. Бродя, как бездомный пес, он глухо завывал и гудел, ударяясь с разлету о дома. Жалобно стонали телеграфные провода. По-над Доном кружила начавшаяся пурга и кидала к городу редкие горсти снега. Ерики и колдобины затянуло синим звенящим льдом, на котором тускло играл сумеречный свет.
Верстах в трех от города, в низине, на поваленном прошлогодней бурей сухом камыше лежала старая волчица. Она подняла голову, насторожив уши, и долго всматривалась в белевшую снегом и луной степь. Холод и неотвязные, густо падавшие белые мухи беспокоили ее.
Отлежавшись, она неслышно встала, медленно зевнув, потянулась всем телом, лениво сощурила сонные глаза. Потом, шурша слежавшимся камышом, сошла к черневшей вдали железнодорожной насыпи, легко перескочила через скользкие холодные рельсы и, припадая к земле, спустилась вниз.
Степь крепко спала. Волчица оглянулась. От города шел неясный шум. Пахло дымом и кислым запахом жилья. Тоскливая, безмолвная ночь лежала вокруг. И, подняв голову, вытянув к небу узкую морду, уставясь невидящими, холодными глазами на луну, волчица глухо завыла.
Внезапно вой оборвался. Волчица смолкла, настороженно вскочив, сильно потянула воздух и трусливой рысцой побежала через насыпь в камыши. Из снежной мглы, из-за бугров показались конные. Словно призраки, они бесшумно вставали впереди, заполняя степь.
Один из них, придержав коня, не поворачивая головы, сказал:
– Вот и Ростов. Полыхает, будто пожар.
– Да-а. Под боком, – глухо ответил второй и отер запушенное снегом лицо. – А ну, Столетов, скачи до командира. Нехай швыдче идут, пути свободны.
– Слухаю, товарищ Скиба! – И Гришутка, нахлестывая коня, поскакал обратно.
Ветер озверел и, срываясь с холмов, воя, кружил над полями.
В ночь на 9 января конница Буденного с боем ворвалась в Ростов с трех сторон. 4-я кавдивизия с налета захватила предместье города – Нахичевань.
Столица южнорусской контрреволюции жила шумной жизнью. Театры и кино были заполнены публикой. В кафе звенели веселые мотивы оперетт. В биллиардных с треском катались шары, в ночных ресторанах рекой лилось вино.
Взвод кавалерии рысью перешел большой генеральский мост. За мостом на площади горел костер, вокруг которого виднелись закутанные фигуры полузамерзших солдат. Два пулемета и полевое орудие, оставленное без прикрытия, горели в отблесках костра. Взвод подошел к костру и, объехав гревшихся, зашел с тыла, отрезав солдат от дороги. Трое конных спешились и стали молча возиться у орудия.
– Это что, смена, что ли? – вяло спросил сидевший у костра человек, сонно поднимая глаза на конных.
– Она самая! – ответил передовой, соскакивая с коня.
– Вроде как рано, – удивился другой гревшийся солдат. – На армянской церкви еще не били часы.
– Уже пробили! – засмеялся подошедший и властно добавил: – А ну, смирно! Сдавай оружие, вас, чертей, давно пора сменять.
– Это как же? – не поняли гревшиеся.
– А так! Без всякого. Сдавай, а то всех посечем шашками.
Солдаты медленно, равнодушно покидали ружья в кучу, недоуменно оглядывая странных гостей.
– А кто вы? – спросил наконец один с сонным любопытством.
– Красные. Буденновцы!
– А-а! – проговорил солдат. – Чисто работаете, ребята. Так вы, братцы, и офицеров наших заберите. Они вон в том доме ночуют. Нехай проснутся.
И он весьма охотно пошел проводить буденновцев к дому мирно спавших офицеров.
Трамвай быстро катил по Садовой улице. Впереди на путях чернело что-то неясное и большое. Вожатый, неистово звоня, остановил вагон за сажень от темного пятна, оказавшегося тушей павшего коня.
– Вот идолы! Середь города падаль понакидали, – рассердился он. Из вагона выглядывали пассажиры.
– Ну вы, воины царя небесного! – снова крикнул вожатый, глядя на группу солдат, молча наблюдавших за неожиданной остановкой вагона. – Чего смотрите? Убирайте с путей кобылу.
– Сам уберешь! Тебе надо, ты и убирай, – спокойно отозвался чей-то голос.
Солдаты, полускрытые тьмой, вполголоса разговаривали. Вспыхивали цигарки. Иногда кто-то кашлял, простуженно и глухо.
Из вагона вышли трое офицеров. Один из них, полный, надутый полковник, горячась, закричал:
– Эт-то что за безобразие! Немедленно убрать, мер-рзавцы!
Никто из солдат не пошевельнулся.
– Ну-ну!
– Не кричи, ваше благородие, животик надорвешь, а коня сам убирай, вишь ты какой гладкий.
– Что такое? – выкатывая глаза, затопал ногами офицер. – Это что за большевики!
– Большевики и есть! Они самые, – засмеялся один из куривших солдат. – А ну, руки вверх! Сдавай оружие, – уже серьезно добавил он.
Солдаты окружили трамвай и растерявшихся пассажиров. Офицеры, бледные и трясущиеся, молча глядели на красные звезды и кумачовые перевязи буденновцев.
Где-то за мостом слышалась редкая ленивая стрельба.
– И когда только прекратят эту хулиганскую ночную стрельбу? Возмутительно! Каждую ночь одно и то же.
– Бандиты балуются. Пугают стражу, – засмеялся второй собеседник.
Оба пешехода остановились и осмотрелись по сторонам. По освещенной Садовой шла-разливалась толпа гуляющих. Яркие огни кино и светящаяся реклама оперетты озаряли улицу.
– Пойдемте в кино. Сегодня Мозжухин и Лысенко в «Проходящих тенях», – сказал первый.
– Пожалуй, – согласился его спутник, но перейти улицу им не удалось.
Из переулка послышался бешеный топот кавалерии, затем несколько отрывистых выстрелов, неровная, оборванная дробь пулемета и гулкое «ура». Где-то грохнул беспорядочный залп, из-за поворота вынеслась на Садовую конница. Размахивая шашками, стреляя с коней, рубя бегущую, расстроенную цепь белых, всадники пронеслись через площадь, и топот их стремительных коней и громовое «ура» спустя несколько минут донеслись уже с другого конца города.
Садовая опустела. С криками, ничего не понимая, разбежались гуляющие. И только газовые фонари да продолжавшая вращаться световая реклама по-прежнему озаряли опустевшую улицу.
Спешенный полуэскадрон Скибы, которому выпала задача захватить штаб укрепленного района, вскинув по-солдатски ружья «на плечо», повернул с Садовой на Таганрогский проспект.
В первой шеренге шла Маруся, крепко держа гранату. Шаг за шагом, мерно отбивая такт, двигался полуэскадрон к гнезду ростовской контрреволюции. Впереди шагал Скиба, на плечах которого белели полковничьи погоны.
Редкие прохожие оглядывались на молодцеватых солдат, офицеры отдавали честь шедшему впереди команды молодому подтянутому «полковнику».
Штаб укрепленного района Ростова находился на углу Таганрогского проспекта. Высокое, четырехэтажное здание, над которым развевалось трехцветное добровольческое знамя, было центром военной, политической и административной власти города. Парные часовые, большой караул, особая офицерская сотня и десяток пулеметов охраняли его. Шикарные лимузины подкатывали к дому. Днем и ночью, не переставая, кипела здесь работа. Озабоченные генералы, деловитые полковники и адъютанты работали в этом большом, красивом здании. Телефоны и телеграф связывали его с фронтом. Здесь лучше, чем даже в самой ставке Деникина, знали о положении на позициях, и тем не менее атака буденновцев на Ростов и прорыв 4-й дивизии в город были неожиданностью даже тут.
По-прежнему ровно стучал телеграф, трещали телефоны, сновали офицеры с папками в руках. Над донесениями и картой сидел сухой, неразговорчивый начальник укрепленного района генерал-лейтенант Голощапов.
Генерал отодвинул карту и, устало позевывая, взял трубку назойливо звеневшего телефона.
– Слу-шаю, – сказал он.
В трубке что-то пискнуло и оборвалось.
– Да! Слушаю! – досадливо повторил он, но трубка молчала. – Алло! Алло! – обозлившись, закричал генерал, но телефон молчал, и генерал, швырнув трубку на стол, взял другую, но и тут было молчание.
Центральная не отвечала. Генерал бешено забарабанил рукой по рычагу аппарата. Сухой звук отозвался в трубке. Центральная молчала. Генерал вздохнул. Он был умным и опытным человеком, хорошо помнил отступления из Галиции, сдачу Ковно, разгром под Луцком и бегство из-под Тарнополя. Он отлично знал и гражданскую войну. Путь, проделанный от Ростова до Киева и обратно, познакомил его с превратностями судьбы, и внезапное молчание центральной, стрельба за Доном и подозрительная, могильная тишина в центре города родили в его мозгу неясные опасения. Но он отогнал их. Ведь красные были еще далеко, во всяком случае не ближе Таганрога. Он подумал, поглядел на карту и снова взялся за телефон, но напрасно. Тогда генерал встал и подошел к окну. Внизу в редких огнях спал Ростов. Было тихо, и только где-то у Нахичевани трещали ружейные выстрелы.
По улице, четко отбивая шаг, шла к штабу воинская часть.
«Вероятно, смена караула!» – подумал генерал и, перегнувшись через окно, с удовольствием смотрел на ровную, отчетливую линию молодцевато идущих солдат.
«Хорошо идут. Прямо гвардейский шаг», – мелькнуло у него в голове.
– Кто идет? – раздался голос выбежавшего из парадного к часовым дежурного офицера.
– Мировая революция! – восторженно зазвенел высокий девичий голос, и сейчас же раздался взрыв гранаты и громкое, безудержное «ур-ра!».
Схватившись за голову, генерал отпрянул от окна. Внизу рвались гранаты, трещали выстрелы, по коридорам бегали, кричали перепуганные люди.
Дежурный офицер, только что спрашивавший подошедших, в ужасе бросился в коридор, но сильный удар свалил его с ног. Падая, он успел увидеть, как чужие солдаты с криками и пальбой ворвались в штаб. Затем, взметнулось пламя, и он потерял сознание, упав у самых ног Маруси, бросившей вторую гранату.
Вестибюль штаба был в руках красных. Эта неожиданная атака была так стремительна, что не успевший выскочить по тревоге караульный отряд попал в плен без выстрела.
Перескакивая через ступеньки, Скиба швырнул вдоль коридора гранату и, не задерживаясь на втором этаже, бросился вверх, на третий, откуда неслись крики и беспорядочная револьверная стрельба.
Свалив ударом приклада недоумевающего адъютанта, он вбежал в большую, уставленную столами комнату, где сбились в кучу и жались к углу бледные писаря, позади которых, с трясущимися землистыми губами, прятался офицер.
– Руки вверх! Сдавайтесь без бою! – закричал Скиба, вскидывая винтовку.
– Сдаемся! Сдаемся! Пощадите!.. – завопили писаря, но влетевший за Скибой Сметанкин с разбегу выпалил из ружья в окно. Разбитое в осколки стекло со звоном рассыпалось по полу. Люди в ужасе завопили, заметались, поднимая руки.
– Вниз! Живо! Веди их, Сметанкин, да если что, бей прямо с винта! – закричал Скиба и побежал дальше по коридору, туда, где слышалась частая револьверная стрельба и четкая дробь ручного пулемета.
Из многочисленных комнат штаба красноармейцы выволакивали притаившихся офицеров. Захваченные врасплох, они сдавались без сопротивления. И только внизу, согнанные в кучу, окруженные подошедшим на помощь Скибе вторым полуэскадроном Карпенко, они начали смутно понимать положение дел. По их растерянным лицам ходили тени. Некоторые, не стыдясь красноармейцев, плакали. Один из захваченных дроздовцев в припадке истерики бился головой о камни мостовой. Конармейцы с угрюмым любопытством смотрели на пленных, потерявших всю свою важность и надменность.
У кабинета генерала Голощапова произошел короткий бой. Там засело десятка полтора офицеров. Отступая по коридору, они открыли сильный огонь из револьверов. Разбив окно, один офицер пустил очередь из ручного пулемета по улице, обстрелял полуэскадрон Карпенко и своих же взятых в плен офицеров.
– Сдавайся, все одно конец! – крикнул Скиба.
Пули с визгом неслись по коридору, пробивая двери, вонзаясь в стены и окна. Двое из красноармейцев были убиты. Раненый стонал за дверью. Редко, с большим хладнокровием стрелял белогвардейский пулеметчик. Было ясно, что офицеры решили биться до конца.
– Чего их, гадов, бояться? Бей золотопогонников! – кричали бойцы.
– Я здесь командир. Слушать мою команду! – остановил их Скиба. – Эти гады не сдаются. Им теперь все одно помирать. У кого гранаты есть?
– У меня. Две! – поднимаясь с колена, сказала Маруся.
Скиба посмотрел на нее, нахмурился и сказал:
– Крой, ребята, частым. Не жалей патронов. Как кинем гранаты, бросайся все в атаку.
Он вылез в окно. Маруся молча последовала за ним.
Вскоре с той стороны, куда они ушли, что-то зазвенело, громыхнуло – это взорвались гранаты. Бойцы, забыв об опасности, крича и стреляя на бегу, кинулись вперед, к кабинету, откуда неслись глухие стоны.
Дверь, еле державшаяся не перебитых петлях, свалилась. У самой двери, опрокинувшись на пулемет, лежал мертвый, с расколотым черепом офицер. В стороне – еще двое. Трое раненых стонали на полу, со страхом глядя на ворвавшихся красноармейцев. В углу, подняв руки вверх, трясущиеся, стояли четыре корниловца. За столом, сжимая наган, сидел застрелившийся генерал Голощапов.
Большой богатый особняк донского богача и коннозаводчика Леонова был ярко освещен. В огромном, убранном по-праздничному зале был накрыт стол. Жареные гуси, индейки, поросята, закуски, наливки и вина, белоснежные скатерти, накрахмаленные салфетки ожидали гостей. Сегодня в ночь коннозаводчик Леонов готовил маленький вечер, на который пригласил друзей.
В соседней комнате были расставлены карточные столы, за которыми после ужина старики, играя в покер и трынку, вспоминали свою молодость, слушая, как в большом зале танцует молодежь.
Около девяти часов у самого дома Леонова сошла с коней небольшая группа кавалеристов. Вслед за ними показалась густая масса конницы. Конники прошли мимо, оставив у особняка спешенных людей и три – четыре сотни всадников.
Отдавая на ходу приказания, люди вошли во двор и поднялись в особняк. Навстречу к ним шел удивленный неожиданным визитом коннозаводчик Леонов.
– Простите, господа, – вежливо кланяясь, спросил он. – Чем обязан я вашему посещению и с кем имею честь говорить?
– Гражданской войне, – усмехаясь, ответил один из кавалеристов, – а имеете честь говорить с командирами советской конной армии. А я – начдив шестой.
Леонов вздрогнул и растерялся. Он провел рукой по волосам и неожиданно сел. Лакей, несший в столовую вазу с цветами, выронил ее и глупо уставился на вошедших.
– Да! Здесь командование и Реввоенсовет Конармии. Ростов взят нами. Завтра мы двинемся дальше, – проговорил человек в серой папахе, с густыми усами, весело глядя на продолжавшего сидеть Леонова. – Да вы не бойтесь, ничего худого вам не сделают. – И, повернувшись, приказал: – Все донесения направлять сюда.
– Господа! Уважаемые товарищи! Прошу вас к столу. Отведать праздничного, так сказать, гуся и чаю… с дороги. Очень, очень прошу! – низко кланяясь неожиданным гостям, проговорила жена коннозаводчика Леонова, появляясь из-за спин лакеев и перепуганной молодежи.
Сделав любезное лицо, она широко распахнула дверь столовой, за которой виднелись белоснежные столы, уставленные всякой снедью и яствами.
Потерявший дар речи Леонов, продолжая сидеть, молча проводил бессмысленным, растерянным взглядом группу незваных гостей, впереди которых шла его жена, усиленно приглашавшая откушать праздничного гуся.
К утру Ростов был полностью занят войсками революции, и над ним алым пламенем заколыхался красный флаг.
Конармия повернула на Белую Глину. Ее задачей было разгромить 1-й Кубанский корпус генерала Крыжановского, защищавший Тихорецкое направление.
