Текст книги "Неолит Северной Евразии"

Автор книги: Владимир Тимофеев

Соавторы: Леонид Хлобыстин,Михаил Косарев,Михаил Потушняк,Майя Зимина,Светлана Ошибкина,Лия Крижевская,Екатерина Черныш,Александр Смирнов,Дмитрий Телегин,Нина Гурина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 46 страниц)

Таким образом, в Среднем Зауралье и Нижнем Притоболье вырисовываются в неолите два пути развития орнаментации керамики: 1) евстюнихо-полуденская линия, характеризующаяся тенденцией к постепенной замене прочерчено-отступающей орнаментации печатно-гребенчатой; 2) кошкинско-боборыкинская линия с ее традицией отступающе-накольчато-прочерченной орнаментации. В евстюнихо-полуденском варианте развитие было нарушено западноуральским и южноуральским импульсами, носители которых с ранненеолитической поры были знакомы с гребенчатой техникой украшения глиняных изделий.

Что касается второй (кошкинско-боборыкинской) линии, здесь тоже возникали тенденции к внедрению в орнаментальные композиции печатно-гребенчатых узоров, но они подавлялись влияниями, постоянно импульсируемыми из аридных районов Прикаспия (Арало-Каспия?), где в неолите обитало население, украшавшее свою керамику по традиционным отступающе-прочерченным декоративным канонам. Появление в Среднем и Нижнем Притоболье кошкинского, а затем боборыкинского типов глиняной посуды, возможно, фиксирует моменты активизации этих южных воздействий.

Кондинская низменность (бассейн р. Конды). Неолит здесь стал известен благодаря полевым исследованиям Л.П. Хлобыстина, Е.М. Беспрозванного, Л.Я. Крюкевской, Е.А. Гаджиевой, С.Ф. Кокшарова и др. Общая концепция кондинского неолита разработана Е.А. Гаджиевой (1993). Исходя из специфики керамического материала, она выделила в этом регионе три группы памятников. Самая представительная – сумпаньинская (поселения Сумпанья II, IV, VI, Геологическое VII и др.). Сумпаньинская посуда имеет традиционную округло-приостренную форму с расширяющимся в средней части туловом и закрытым устьем. Встречаются прямостенные экземпляры с овальным устьем (Сумпанья VI) и, возможно «тарелковидные». На некоторых черепках заметны лощение и следы охры.

По технике орнаментации и характеру узоров выделяется три типа сумпаньинской керамики. Первый составляют сосуды, украшенные зубчатыми орнаментирами. Часть отпечатков выполнена латеральной частью нижней челюсти бобра. Этими орудиями работали в технике шагания с прокатыванием или с протаскиванием. Мотивы простые – горизонтальные, реже вертикальные или наклонные линии. Второй тип объединяет сосуды, украшенные незубчатыми костяными орнаментирами, которыми работали в технике протаскивания. Мотивы этого типа разнообразны: горизонтальные, вертикальные и наклонные прямые, волнистые, реже зигзагообразные линии, взаимопроникающие или вписанные друг в друга и заштрихованные геометрические фигуры. В третий тип вошли сосуды, украшенные зубчатыми и незубчатыми орнаментирами (Гаджиева, 1993, с. 7).

Различия между типами сумпаньинской керамики, по существу, состоят в том, что для первого характерен преимущественно гребенчатый орнамент, для второго прочерченный, для третьего – сочетание гребенчатой и прочерченной техники. По аналогии с неолитической керамикой Среднего Зауралья, можно увидеть в этой градации хронологическую тенденцию трансформации техники нанесения орнамента – от прочерченной к печатно-гребенчатой. Но Е.А. Гаджиева, кажется, не ставит целью возвести свою типологию на уровень типолого-хронологической классификации.

Одна из характерных черт сумпаньинской камнеобрабатывающей техники – широкое применение шлифовки. Она используется в основном при обработке орудий достаточно крупных размеров, для мелких форм применялась реже. По мнению Е.А. Гаджиевой, расцвет шлифования связан с использованием сланцевого сырья, для которого абразивная обработка рациональней ретуширования. Формы каменных ножей и наконечников стрел невыразительны и неспецифичны. Скребки невелики по размерам, овальной формы, рабочая часть оформлялась как крутой длиннофасеточной, так и острой короткофасеточной ретушью.

Помимо сумпаньинской группы памятников, выявлены поселения с керамикой кошкинского типа. Представительная коллекция получена только на Сумпанье III. Сопровождавший кошкинскую керамику каменный инвентарь отличен от сумпаньинского как по сырью, так и по составу. Для изготовления поделок служил серо-зеленый и серый камень. Применялась пластинчатая техника расщепления. Среди орудий в основном острия и скребки. Острия обработаны по краям со спинки и в концевой части с брюшка. Рабочая часть скребков оформлялась на концах пластины крутой ретушью. Рубящие орудия шлифовались. Найдены шлифовальные плитки. В целом набор каменных орудий невыразителен, малочислен и не позволяет выделить специфически кошкинские типы.

Третья группа неолитических памятников бассейна Конды представлена поселениями с керамикой, которую Е.А. Гаджиева отнесла к немнелскому типу. Она встречена на пяти поселениях, два из них исследованы раскопками. Стратиграфическая и планиграфическая позиция названной керамики весьма нечеткая. Не собран ни один целый сосуд. Похоже, что форма керамических емкостей такая же, как у сумпаньинских сосудов первого типа. Орнамент выполнен незубчатым орнаментиром в технике отступания и протаскивания, а также гребенчатым штампом. Мотивы просты: зигзаги, волнистые, горизонтальные линии и их сочетания; вертикальные и наклонные очень редки. Имеются изображения ромбов. Для орнаментации венчиков характерно использование горизонтальных линий из наколов, протащенных горизонтальных прямых и зигзагообразных линий. Вертикальное членение орнаментального поля единично. Определенный ритм композиции придавался сменой способов нанесения. Следует отметить сосуды без орнамента и сосуды небольших размеров. Материалом для характеристики каменного инвентаря послужили нетипичные для сумпаньинских комплексов пятнадцать орудий из верхних горизонтов заполнения жилища № 1 поселения Геологическое VII, среди которых шлифованные наконечники ромбического сечения, наконечники типа «томар» или, возможно, миниатюрное тесло, скребки прямоугольной формы, сверло на первичном отщепе, орудия с шлифованными гранями (Гаджиева, 1993, с. 9).

Жилища выявлены лишь на стоянках сумпаньинской группы. Следы их нечетки. Имеют подчетырехугольные очертания, вертикальные стенки. Жилище в Сумпанье IV сохранило остатки опор в северной части. Ямки на дне жилища № 1 поселения Геологическое VII, учитывая их малую глубину и беспорядочность расположения, трудно трактовать как столбовые. Внутрижилищные очаги слабо выражены и, видимо, не имели постоянного места. По расположению сгоревшего дерева можно предполагать, что в некоторых помещениях был настил из плах, в других ими обкладывались стенки котлована.

Погребальные памятники неолитического времени в бассейне Конды пока не выявлены. Среди остеологических остатков представлены северный олень, лось, бобр, заяц; из рыб определены окунь, щука, налим, язь и чебак.

Есть серия радиоуглеродных дат для слоев с сумпаньинской керамикой: 6520±70 (ЛЕ-1893); 6590±70 (ЛЕ-1814); 6850±60 (ЛЕ-1440); 6100±70 (ЛЕ-2540) л. н. Это дает основание отнести памятники сумпаньинской группы к V тыс. до н. э. Кошкинские комплексы на Конде, видимо, появились после сумпаньинских. Керамика кошкинского облика выглядит здесь более поздней, чем в Нижнем Притоболье: нет остро– и круглодонных сосудов, а только плоскодонные; накольчатой орнаментации больше, чем прочерченной. Е.А. Гаджиева предполагает, что кошкинская группа памятников на Конде, как и немнелская, относится к IV тыс. до н. э. Нам представляется, что следует повысить верхний предел предложенных дат: сумпаньинские комплексы заходят на позднем этапе существования в IV тыс., а кошкинские (и немнелские?) – в III тыс. до н. э.

Нижнее Приобье

(северная часть бассейна Оби – от устья Иртыша до Обской губы).

Неолит этого региона известен благодаря работам В.Н. Чернецова, В.Ф. Старкова, Е.А. Васильева. Особенно плодотворен вклад Е.А. Васильева, который по-новому обозначил здесь два специфических керамических комплекса – честый-ягский и сартыньинский (Васильев, 1987, с. 59–60).

Честый-ягский тип керамики полнее всего представлен на поселении Честый-яг (р. Ляпин, левый приток Сев. Сосьвы). Преобладают обломки яйцевидных сосудов, но встречены и ладьевидные формы. Орнамент наносился способом прочерчивания, украшалась только верхняя часть емкости. Основные декоративные элементы – волнистые и прямые ряды линий. Гребенчатый штамп использовался лишь на закраине венчика. Среди каменных изделий доминируют шлифованные орудия на отщепах. Основная масса находок встречена в жилищах – прямоугольных землянках площадью 160–200 кв. м, с земляными нарами вдоль стен. Нары посыпались тонким слоем охры, а сверху покрывались деревянными плахами. Следы краски отмечены и на полу.

Работы Е.А. Васильева не подтвердили вывод В.Н. Чернецова о принадлежности Честый-ягского поселения к гребенчатой стадии восточноуральского неолита. Известная к настоящему времени керамика честый-ягского типа показывает доминирование в нижнеобском неолите прочерченной техники орнаментации. По мнению Е.А. Васильева, материалы Честый-яга обнаруживают отдаленные, но типологически близкие параллели в приаральском неолите. «Ни честый-ягская керамика (круглодонные полуяйцевидные и ладьевидные сосуды, украшенные в верхней части тулова прочерченными линиями), ни честый-ягские жилища (большие, площадью до 200 кв. м, глубокие землянки с засыпанными красной охрой нарами) не имеют аналогий в Западной Сибири. В то же время эти элементы культуры вполне сопоставимы с приаральскими традициями в домостроительстве и гончарстве. Керамика насчитывает около десяти общих признаков, большая часть которых имеет явно южное происхождение (наличие ладьевидных сосудов со сливами, окрашивание стенок охрой и др.). Очевидно, культура честый-ягского облика могла сформироваться только под непосредственным воздействием кельтеминарской традиции» (Васильев, 1991, с. 32).

Сартыньинский тип керамики лучше всего представлен на поселении Сартынья I (р. Сев. Сосьва). Для сартыньинской посуды характерны округлое, реже плоское дно, наплыв на внутренней стороне венчика. Орнамент выполнялся с помощью палочки или лопаточки. Господствует отступающая техника, прочерченность и наколы менее популярны. Каменный инвентарь показывает преобладание пластинчатой индустрии.

Жилища – прямоугольные полуземлянки. Неолитические погребения в Нижнем Приобье пока не найдены.

Е.А. Васильев считает, что «поселение Сартынья I по всем значимым признакам входит в круг памятников кошкинского типа, существенно расширяя их ареал на север. В отличие от притобольских поселений культурные слои кошкинских памятников Сев. Сосьвы не перекрываются боборыкинскими и доживают здесь до эпохи металла» (Васильев, 1987, с. 60). Е.А. Гаджиева выразила сомнение в кошкинской принадлежности посуды Сартыньинского I поселения, полагая, что керамика, обозначенная здесь как кошкинская, морфологически ближе позднебронзовому сатыженскому типу (Гаджиева, 1993, с. 10). Нам, однако, представляется, что точка зрения Е.А. Васильева о генетической близости керамики Сартынья I кошкинской посуде достаточно убедительна.

Хозяйство неолитического населения Нижнего Приобья было комплексным, динамично сочетающим охотничьи и рыболовческие занятия. Для коллектива, оставившего поселение Честый-яг с огромными по площади жилищами-землянками, следует предполагать большую роль рыболовства в сравнении с охотой. Стационарное существование столь многолюдного поселка вряд ли могло обеспечиваться за счет ненадежного охотничьего счастья. Скорее всего существовали какие-то весьма эффективные виды рыболовного промысла, позволявшие добывать много рыбы и запасать ее впрок.

По Е.А. Васильеву, честый-ягская группа памятников в Нижнем Приобье древнее, чем сартыньинская. Поселение Честый-яг он датирует IV тыс. до н. э., исходя главным образом из того, что кельтеминарские воздействия на нижнюю Обь начинаются уже на поздней стадии неолитической эпохи, когда культурные стереотипы кельтеминара окончательно определились. Это произошло не раньше IV тыс. до н. э., на джанбасском этапе развития (Васильев, 1991, с. 32–33).

Памятники с керамикой сартыньинского типа Е.А. Васильев относит к первой половине и середине III тыс. до н. э., что подтверждается двумя радиоуглеродными датами, которые он, к сожалению, не приводит (Васильев, 1987, с. 59). Исходя из общей историко-культурной стратиграфии неолита северотаежного Приобья, честый-ягским древностям должны хронологически соответствовать на Конде сумпаньинские, а сартыньинским – кошкинско-немнелские. Но между датами, предложенными Е.А. Васильевым для бассейна Сев. Сосьвы, и датами, которыми руководствуется Е.А. Гаджиева для бассейна Конды, существует разрыв примерно в тысячу лет.

Сургутское Приобье

(часть бассейна Оби от устья Иртыша до северной границы Томской обл., включая бассейн Ваха).

Материалы по неолиту этой территории были накоплены благодаря полевым работам Ю.П. Чемякина, С.Ф. Кокшарова, Л.Л. Косинской, Н.П. Матвеевой, В.А. Посредникова, Е.А. Васильева и др. Наибольший вклад в разработку общей концепции неолита Сургутского Приобья внесли Ю.П. Чемякин и Е.А. Васильев (последний – для бассейна Ваха). Всего в Сургутском Приобье, по данным на 1994 г., открыто более 30 неолитических памятников, из них около 20 находятся на Барсовой Горе близ г. Сургута. Ю.П. Чемякин выделил в сургутском неолите три этапа – ранний, средний и поздний (Чемякин, 1994, с. 4–9).

Ранний этап представлен тремя памятниками. Керамика имеет форму полуяйцевидной емкости, с прямыми либо чуть загнутыми внутрь стенками, дно округлое или шиловидное, на венчике встречаются «ушки». Узоры покрывают внешнюю, изредка внутреннюю поверхность сосудов, а также венчик. Орнамент прочерченный, иногда встречаются ямочные вдавления, «шагающая гребенка» и узоры в отступающе-накольчатой технике. В композициях преобладают горизонтальные, вертикальные и наклонные волнистые линии, составляющие две трети всех узоров. Вторую группу образуют «паркетные узоры» – зоны взаимопроникающих разнозаштрихованных фигур (треугольников, параллелограммов и т. д.) (Чемякин, 1994, с. 5).

В качестве каменного сырья использовались гальки и небольшие булыжники, чаще всего сланцевые. После оббивки заготовки доделывались шлифовкой. К камню относились очень экономно. Каменные отходы составляют лишь около 18 % от изготовленных предметов. Кроме рубящих орудий встречены ножи, скребки, абразивы.

Жилища – полуземлянки. Пол несколько углублен в землю, площадь от 31 до 132 кв. м, фиксируется по два выхода, направленных в противоположные стороны. Дно жилых помещений посыпано охрой.

Определяя место ранней группы сургутских памятников среди древностей окружающей территории, Ю.П. Чемякин справедливо отмечает ее своеобразие, хотя по некоторым элементам домостроительства, отдельным деталям орнамента и формы сосудов ей можно найти соответствия во многих неолитических памятниках Урала и Западной Сибири. Однако наибольшее сходство сургутские материалы, как полагает Ю.П. Чемякин, обнаруживают с завьяловскими (неолитическими) Верхнего Приобья.

К среднему этапу относятся четыре поселения, на каждом из которых расположено до 20 и более жилищных впадин. Керамика имеет в общем такую же форму, как на раннем этапе, но для нее не характерны шиповидные днища. В большинстве случаев на внутренней стороне венчика имеется треугольный наплыв. Орнамент покрывает всю внешнюю поверхность посуды, выполнен отступающе-накольчатой, прочерченной и шагающей техникой. Применялись также неглубокие вдавления и наколы. Орнаментальные композиции состоят из прямых или волнистых линий, зигзагов, горизонтальных поясков разнонаклонных отрезков, зон, выполненных шагающим штампом. Встречаются геометрические фигуры (ромбы, треугольники) и ромбическая сетка. Преобладает горизонтальная зональность, но иногда с ней сочетается вертикальная (Чемякин, 1994, с. 6).

Каменные изделия редки: два скребка, три наконечника стрел, три топора, различные абразивы, терочники, песты, грузила. Скребки изготовлялись на отщепах, наконечники тоже, за исключением одного – шлифованного. Топоры делались из крупных галек, после предварительной оббивки они подвергались шлифовке.

На поселениях среднего этапа раскопаны остатки десяти жилищ. Это прямоугольные полуземлянки с коридорообразными выходами, площадью от 16 до 33 кв. м. Внутри помещения – 1–2 очага. Пол посыпался охрой. На Барсовой Горе II/16а внутри и вне строений прослежены каменные кладки. Зафиксированы и наземные сооружения, возможно, хозяйственного назначения.

По Ю.П. Чемякину, материалы среднего этапа сургутского неолита ближе всего полуденковским древностям Среднего Зауралья, датируемым IV тыс. до н. э.

Поздний этап включает в основном памятники, относящиеся к концу неолита и, возможно, к началу энеолита. В это время, наряду с посудой, орнаментированной в традиционной прочерченно-отступающей манере, появился керамический комплекс, в декоре которого властвует гребенчатая техника нанесения узоров. Ю.П. Чемякин трактует эту двойственность как свидетельство сосуществования здесь на рубеже неолита-энеолита двух равных культурных (этнокультурных?) традиций.

Гребенчатая орнаментация керамики с наибольшей полнотой представлена на Барсовом Городке I/8. Сосуды – полуяйцевидные, круглодонные, закрытые, с наплывом на внутренней стороне венчика, орнаментированные по всей внешней поверхности. У сосуда оригинальной формы однорядовым зигзагом украшена и внутренняя сторона. Орнамент наносился длинным гребенчатым штампом в печатной и шагающей технике, дополненным овальными вдавлениями. Композиции состоят из горизонтальных поясов оттисков гребенки, параллельных линий, зигзагов, елочки, шагающей гребенки. На ромбы и заштрихованные треугольники приходится 16 % всех узоров (Чемякин, 1994, с. 7).

Орудия, связанные с гребенчатой керамикой, пока не вычленены, хотя встречены отщепы, в том числе кварцевые. Удалось найти только одно жилище, с охрой на полу, но, к сожалению, разрушенное. Погребальные памятники не выявлены. Впрочем, для неолита они не известны на всей территории зауральско-западносибирской тайги.

Посуда с гребенчатым орнаментом вызывает ассоциации прежде всего с сосновоостровской Среднего Зауралья и Нижнего Притоболья, что позволяет относить маркируемые ею памятники к первой половине III тыс. до н. э.

С распространением гребенчатого орнамента автохтонная орнаментальная традиция не исчезла. Она сохранилась на особой группе поздненеолитической керамики, близкой по форме сосудам первого этапа сургутского неолита. На этой архаичной по облику посуде по-прежнему встречаются волнистое оформление венчика и «ушки» по его краю, но появляются уплощенные и плоские днища. Найдены ладьевидные сосуды. Орнаментировалась вся внешняя поверхность сосудов, включая плоские днища. Узоры выполнены в отступающе-накольчатой, прочерченной и шагающей технике. Около четверти элементов выполнено печатно-гребенчатым (штампованным) способом. В композициях преобладают горизонтальные прямые и волнистые линии, пояски разнонаклонных отрезков, зоны шагающего штампа. Редки зигзаги, вертикальные волнистые линии, елочка, нет геометрических фигур (Чемякин, 1994, с. 8). Вышеописанная керамика имеет ряд черт, сближающих ее с кошкинско-боборыкинской посудой.

Каменные изделия, найденные с этой керамикой, немногочисленны: шлифованные тесла (два), три строгальных ножа с двусторонней шлифовкой и частичной подправкой ретушью. Ретушью обработаны подтреугольное острие, наконечник стрелы удлиненно-треугольной формы, скребок. В большем числе представлены абразивы, шлифовальные плиты, терочники, каменные наковаленки, отбойники и лощила из галек. Жилища аналогичны существовавшим на первом этапе.

Хозяйство неолитического населения Сургутского Приобья реконструируется как охотничье-рыболовческое, вряд ли отличавшееся сколько-нибудь от хозяйства этого времени в бассейне р. Конды.

Ю.П. Чемякин датирует третий этап сургутского неолита и соответственно два вышеохарактеризованных орнаментальных комплекса концом IV – началом III тыс. до н. э. Примерно к этому же времени он склонен относить небольшую керамическую коллекцию поселения Барсова Гора IV/19, характеризующуюся отступающе-накольчатой орнаментацией «в чистом виде». Не исключено, что она оставлена пришлым населением, возможно, из Нарымского Приобья.

Хотя бассейн Ваха географически входит в Сургутское Приобье, Ю.П. Чемякин, в отличие от Е.А. Васильлва, не склонен отождествлять в культурном отношении ваховские и собственно сургутские поздненеолитические (энеолитические?) памятники с гребенчатой керамикой. Памятники бассейна Ваха не имеют охристой прослойки на полу жилищ. Посуда отличается формой наплыва под венчиком сосудов с внутренней стороны и его орнаментацией. На сургутской посуде нет ямок под венчиком и рядов наколов палочки в качестве разделительных поясков. Ю.П. Чемякин (1994, с. 8) не отрицает культурной близости ваховских и сургутских комплексов, но считает объединение их в один тип преждевременным.

Нарымское Приобье

(часть Оби, лежащая к югу от Сургутского Приобья и включающая слева бассейны Васюгана, Парабели, Чаи и справа бассейны Тыма, Кети и Чулыма в его нижнем течении).

Неолит этого региона изучен крайне слабо. Немногие неолитические местонахождения (Лавровка, Малгет, Кондрашкина Акка, Могильный Мыс и др.) находятся в сотнях километров одно от другого и не образуют кустовых скоплений. Имеющиеся коллекции непредставительны и не дают достаточного набора культуроопределяющих признаков.

Оценивая нарымский неолит, пока можно высказать лишь самые общие соображения: 1) Для неолитической керамики Нарымского Приобья в большей мере характерен отступающе-накольчатый орнамент, в меньшей – прочерченный; 2) Северная часть Нарымского Приобья по своим культурным привязанностям тяготеет к Сургутскому Приобью, южная – к Верхнему Приобью; 3) По мере приближения к энеолиту в орнаментации керамики Нарымского севера все более усиливается роль печатно-гребенчатого орнаментального комплекса, тогда как в южной части этого региона продолжается в «чистом виде» отступающе-накольчато-прочерченная декоративная традиция. Западная (васюганская) окраина Нарымского Приобья на заключительной стадии неолита включается в сферу прииртышских связей, и в орнаментацию местной (отступающе-накольчатой) керамики внедряется ряд элементов гребенчато-ямочной декоративной манеры.

Верхнее Приобье

(часть бассейна Оби, лежащая южнее устья Чулыма).

Наиболее весомый вклад в изучение неолита этой территории внесли М.Н. Комарова, В.И. Матющенко, В.И. Молодин, Ю.Ф. Кирюшин, В.В. Бобров, В.А. Зах и др. По мнению В.Ф. Старкова, в юго-восточных областях Западной Сибири (Верхнее и отчасти Нарымское Приобье, значительная часть Среднего Прииртышья) раннего неолита, возможно, вообще не было. Во всяком случае памятники с ранненеолитической керамикой, сопоставимые с зауральским ранним неолитом, на этой территории пока не выявлены. Здесь в это время складывается своеобразная культура с характерными бескерамическими комплексами с кремневым инвентарем мезолитического облика (стоянки Мелкое в Кулундинской степи, Басандайка у г. Томска, Щебаркульская, Б. Ашикуль, Кшеульская, Александровская и др. в Омской обл., Шайтанка в верховьях р. Кети и др.) (Старков, 1980, с. 199). Не исключено, что ранненеолитический возраст каменных изделий из вышеназванных памятников в дальнейшем не подтвердится, тем не менее высказанная В.Ф. Старковым мысль представляется логичной, и мы ниже следуем за его гипотезой.

В каменном инструментарии вышеперечисленных местонахождений преобладают орудия на пластинах и их сечениях, обработанных крутой, реже плоской односторонней краевой ретушью. Представлены вкладыши, резцы, резчики, острия, пластинки с боковой выемкой, концевые скребки (наряду со скребками на отщепах). Встречены треугольные и листовидные наконечники стрел, причем последние обрабатывались сплошной двусторонней ретушью.

Предполагается, что пришедший на смену западносибирскому «бескерамическому» неолиту «керамический» неолит имел восточноуральское происхождение. Согласно построению В.Ф. Старкова, этнокультурные подвижки из Зауралья на восток начались ближе к середине неолитической эпохи. Эти миграционные импульсы были, видимо, стимулированы изменившимися историческими, демографическими и экологическими обстоятельствами. Я имею в виду усилившиеся проникновения в Восточное Зауралье из Предуралья и с Южного Урала носителей гребенчатой орнаментальной традиции, приход в таежное Притоболье откуда-то с юга или с юго-запада кошкинского, а затем боборыкинского населения, улучшение ландшафтно-климатической ситуации в Западной Сибири, что сделало ее удобной для освоения и т. д.

Исходя из локальной специфики верхнеобских древностей, здесь можно очертить три района: 1) равнинная часть Верхнего Приобья; 2) Присалаирье; 3) Алтае-Кузнецкое Приобье. В равнинной части Верхнего Приобья В.И. Молодин выделил особую завьяловскую группу памятников (поселения Завьялово II, VIII, Седовая Заимка II, Крохалевка IVA и др.). Керамический материал фрагментирован и плохо поддается реставрации. Сосуды, похоже, были вертикально-вытянутых пропорций с округлым дном. У некоторых верхний край несколько загнут внутрь или чуть отогнут. Наплыв на внутренней стороне венчика встречается редко и слабо выражен.

Основная масса керамических емкостей украшена по всей внешней поверхности прочерченными (реже выполненными в отступающей технике) прямыми и волнистыми линиями, а также полосами «паркетного» орнамента в виде взаимопроникающих треугольников. Гребенчатый штамп редок и, как правило, имитирует мотивы, характерные для прочерченного орнамента (волну, зигзаг и пр.). На большинстве сосудов по срезу и с внутренней стороны венчика нанесен ряд косых насечек или вдавлений. Выделяется группа керамики, практически лишенная орнамента: присутствует лишь ряд ямок в верхней части. Посуда имеет аналогии по ряду признаков в сургутско-нарымской неолитической керамике и, отчасти, в восточноуральской полуденковского этапа. Отсюда наиболее вероятная дата завьяловских древностей – IV тыс., возможно, с заходом в III тыс. до н. э.

В отличие от Сургута и Нарыма, неолитические поселения завьяловского типа в равнинной части Верхнего Приобья весьма богаты каменными изделиями. Наконечники стрел имеют листовидную, миндалевидную или подтреугольную форму. У подтреугольных обычно чуть суженное выемчатое основание. На некоторых листовидных едва намечен черешок. Большинство наконечников обработано по всей поверхности. Наконечники копий и дротиков формою практически не отличаются от наконечников стрел. Многочисленны скребки на отщепах, пластинчатых отщепах и концевые на пластинах. Преобладают отщеповые скребки: двулезвийные (одно лезвие с брюшка, другое на противоположной стороне, со спинки), дисковидные, под округлые, подквадратные и пр. Концевых скребков примерно в шесть раз меньше, чем на отщепах.

Топоровидные орудия – прямоугольные и в виде трапеции. Рабочая часть, а иногда все лезвие зашлифованы. Найдены ножи на отщепах разных размеров и типов. Встречено несколько плоских шлифованных ножей из зеленого кремнистого сланца, некоторые имеют вогнутое лезвие (Молодин, 1977, с. 13).

Представлены пластины без ретуши, с ретушью на одном или двух краях со спинки или брюшка, с двусторонней ретушью по краям, с ретушью двух краев спинки и одного с брюшка и наоборот (Молодин, 1977, с. 15). Однако в целом преобладает отщеповая индустрия (около двух третей всех орудий). Помимо вышеописанных изделий встречены проколки, скобели, комбинированные орудия и предметы неизвестного назначения. Значительно число разнотипных наконечников стрел с двусторонней обработкой, широко применялось шлифование, что, вместе с преобладанием отщеповой индустрии, подтверждает достаточно зрелый возраст памятников завьяловского типа в рамках неолитической эпохи (видимо, вторая половина неолита).

Жилища неолитического времени здесь пока не изучены. Состав орудий позволяет предполагать преимущественно охотничий образ жизни населения.

Открыты предположительно неолитические погребения в пределах завьяловского ареала (Усть-Алеус IV, Ордынское III, Крутиха V – всего около 10 могил, по данным на 1985 г.). В.И. Молодин относит их к иной культуре, не связанной с завьяловским населением и уходящей основным своим массивом в Алтае-Кузнецкую часть Верхнего Приобья. Все погребения грунтовые. Покойники лежат на спине, в основном головою на северо-восток. К сожалению, керамика – основной этнокультурный маркер – в могилах отсутствует. Зато богат и разнообразен костяной инвентарь: наконечники стрел шигирского типа, гарпуны, подвески медальоновидные, каплевидные и из зубов животных, украшения из раковин и др. В Ордынской могиле обнаружена костяная фигурка лося. В погребальном обряде и в характере инвентаря ощущаются как уральские, так и среднесибирские (главным образом, ангаро-байкальские) влияния.

В Присалаирье (бассейн р. Ини) В.А. Зах выделил своеобразный изылинский тип неолитической керамики (поселения Изылы II, Иня III, IX и др.). Он характеризуется круглодонной посудой с небольшим наплывом на внутренней части венчика, украшенной ямочно-прочерчено-отступающим орнаментом. Ямки имеют овальную и круглую форму. Гребенчатый штамп редок. В инвентаре шлифованные топоры с острым обушком, прямые и слегка асимметричные кремневые ножи, наконечники стрел миндалевидной и вытянутой треугольной формы, призматические нуклеусы, скребки на отщепах, округлые, с ретушью на 2/3 периметра, а также провертки, резчик, ножевидные пластины с ретушью и без нее (Зах, 1988, с. 35).

В.А. Зах относит изылинские комплексы к развитому неолиту, который, по его мнению, перерастает в поздненеолитический (кипринский) этап. Есть однако, основания считать кипринские памятники не поздненеолитическими, а энеолитическими. Поэтому датировка изылинских материалов, как и завьяловских, весьма затруднительна. Пока их лучше относить ко второй половине неолита.

Интересны два неолитических захоронения, исследованных – В.А. Захом в могильнике Заречное на р. Ине в присалаирской части Верхнего Приобья. В одном из них погребена женщина в стоячей позе, лицом на восток. Правая часть грудной клетки обильно посыпана охрой. С левой стороны покойной найдены две ножевидные пластинки, каменный топор из сланцевого отщепа, костяное орудие. В.А. Зах находит аналогии этому захоронению, прежде всего по стоячему положению костяка, в Оленеостровском могильнике Карелии и в погребении у с. Пеган в лесостепном Зауралье (Зах, 1985).