Текст книги "Перстень Агируса"

Автор книги: Виктория Левченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– «Этот кубок с его содержимым хранится в моем приходе более пятидесяти лет», – начал объяснения Томас Эйкенсайд.

– «Один из моих предшественников однажды оказал гостеприимство ученому мужу, имя которого мне неизвестно, и который приезжал сюда из Лондона за местными растениями. В благодарность за хороший прием ученый муж подарил священнику вещество, то самое, что находится в кубке и про которое он сказал, что это – чудодейственное лекарство, но помогает оно, если смешать маленькую его крупинку с вытяжками из многочисленных редких растений».

– Как видите, описание викария было довольно туманным, – заметил Марк и продолжил рассказ:

– Дядя Альфред и я заглянули в кубок и увидели там большой зеленый комок какого-то неизвестного вещества. Дядя удивленно посмотрел на священника.

Тот снова принялся разъяснять:

– «Я подумал, что вы, дорогой сэр Альфред, занимаетесь естественными науками и лечите людей, так кому же, как не вам следует отдать этот кубок? Он и так уже очень давно стоит без всякого дела, может быть и испортилось там все. А вдруг и вправду в этом зеленом комке заложена большая целебная сила? Только вам, сэр Альфред, под силу проверить это».

– Викарий виновато улыбнулся, а дядя Альфред сердечно поблагодарил его и отнес средство в лабораторию, которая тогда находилась в подвале Мейсенхауза, где вы, друзья, также успели побывать, – и нас, гостей, снова одарили теплым взглядом.

– Но я ничего не успел ни проверить, ни исследовать, – подхватил Альфред Мейсен, – потому что разразилась та жестокая эпидемия. Дело в том, что в начале июня 1755 года (шел двадцать третий год с тех пор, как мы переехали в Англию) в окрестностях Белдорфа появилась некая инфекция, о которой мы по сей день не знаем, что это было. По многим симптомам эта эпидемия походила на, так называемый, «английский пот» ³¹. Однако, от последней вспышки английского пота в 1551 году до 1755 года, о котором идет речь, минуло больше двухсот лет. К тому же, у заболевших в восемнадцатом веке на коже появлялась сыпь, чего не происходило у жертв эпидемий пятнадцатого и шестнадцатого веков.

Профессор вздохнул, видимо, описываемые события волновали и огорчали его, несмотря на колоссальный отрезок времени, который отделял его от года эпидемии таинственной болезни в Белдорфе.

– Начали умирать люди. Ко мне потянулись за помощью и я сделал маленький госпиталь в Мейсенхаузе, где мы с Марком и Ангеликой, как могли, пытались помочь заболевшим. Болезнь протекала так: резко поднималась температура, человек дрожал и страдал от судорог, затем начиналось сумасшедшее потоотделение – люди лежали совершенно мокрыми и от них исходил тяжелый, очень неприятный запах. Больных охватывала непреодолимая слабость и сонливость – именно на этом этапе была максимальная смертность.

Мы старались поддерживать заболевших в умеренно-теплых условиях, давая им питье с клюквенным соком, отвар ивовой коры, сердечные и успокоительные средства, минеральную воду, переодевали их в сухую и чистую одежду. А вот после того, как появлялась сыпь на коже, начиналось быстрое выздоровление... у тех, кому удавалось дожить до этого...

Альфред Мейсен сокрушенно покачал головой, говоря:

– Несмотря на все старания, смертность моих пациентов составляла около пятидесяти процентов. Особенно тяжело переносили эпидемию подростки и молодежь. Заболевшие, которые не попали ко мне и находились в деревне, были в гораздо худшем положении. В борьбе с этим заболеванием прошел месяц, эпидемия пошла на спад и в нашем госпитале осталось трое уже выздоравливающих пациентов. И в это самое время, когда мы думали, что все позади, заболел Марк.

Профессор сел на скамейку и оперся руками о колени, наклонившись вперед, его глаза сверкали, он будто заново переживал события двухсотпятидесятивосьмилетней давности:

– Я сразу понял, что мой мальчик заразился... Утром он не смог встать с постели, весь горел, тело его сводили мучительные судороги. Марк смотрел на меня широко открытыми глазами, в которых сквозило удивление и растерянность. А потом он перестал узнавать меня...

Я не могу описать словами силу ужаса, охватившего меня. Нет! Я не могу его потерять! Мой племянник стал для меня сыном, дорогим, единственным. Он – главное, что есть в моей жизни.

Снова мы услышали тяжелый вздох профессора.

– Я позвал Ангелику и попросил ухаживать за Марком нашими проверенными средствами, а сам кинулся в лабораторию. Я рассуждал таким образом, что риск очень велик – эта эпидемия поражает в первую очередь молодежь и обычного лечения может оказаться недостаточно для спасения Марка. Вспомнив о кубке Томаса Эйкенсайда, я решил попробовать сделать средство, используя тот зеленый комок. Викарий говорил, что нужно добавить вытяжки редких растений. Кроме того, он упомянул, что это лекарство нельзя нагревать и смешивать со спиртом.

Дядя Марка взъерошил свои пышные волосы, на его пальце блеснул перстень с пчелой, он покачал головой и продолжил:

– Я взял имеющиеся у меня экстракты редких растений и несколько вытяжек обычных растительных видов. Потом, вспомнив об изображенной на кубке пчеле, добавил две засушенных пчелиных матки, растертых в порошок – всего ингредиентов вышло тридцать один. Смешал их понемногу в разных количествах, в конце добавил щепотку толченых свежих грибов – тех, что растут на деревьях, особенно на березах. Потом достал из кубка комок, отковырнул от него небольшую часть – с булавочную головку и растер в пудру. Высыпал этот порошок в чашу со смесью экстрактов и хорошенько перемешал. Перелив готовый состав в маленький стаканчик, я бросился в комнату к Марку.

Я представила себе эту лихорадочную, интуитивную работу профессора, создающего новое лекарство, его порывистые движения, ужас, подгонявший ученого и заставлявший его метаться по лаборатории, выбирая и смешивая экстракты. Я будто видела, как упал и разбился какой-то стакан и профессор оттолкнул ногой осколки, не отвлекаясь на мелочи, как отлетела в угол лаборатории отброшенная в сторону мерная ложка...

– Меня встретила испуганная Ангелика и я понял, что состояние Марка ухудшилось. Температура у него была очень высокой, на той грани, что может выдержать человек, то есть около сорока двух градусов. А при сорока трех градусах человек умирает, «сгорает». Спасти моего племянника могло только чудо. Я попытался было влить из ложки в рот Марка лечебный состав, но зубы его были плотно сжаты, тело сотрясали судороги и била крупная дрожь – у меня ничего не получилось. Охваченный отчаянием, я стал быстро обдумывать, что же делать и мне пришло в голову ввести состав другим способом. Я понимал, что положение почти безнадежно и лишь поэтому осмелился на необычные по тем временам действия.

– Ты всегда опережал время, дядя Альфред, – вставил Марк, – Альфред Мейсен скромно улыбнулся и мы услышали, что же было дальше:

– Я взял скальпель и прокалил его на пламени свечи, поднял руку моего племянника и сделал довольно глубокий разрез на внутренней ее стороне чуть выше запястья, в стороне от вен и сухожилий. Ангелика ахнула и отвернулась. Тогда я просто вылил на рану часть состава из стакана и забинтовал руку Марка... Все... Я сделал что мог, теперь мне оставалось ждать и надеяться, но, сказать по правде, надежды у меня не было. Почти не было.

Я ведь врач и видел состояние племянника, оно не давало шансов на выживание. Все должно было быть кончено в пределах одного часа, максимум двух. Я опустился в кресло. Ангелика переодела Марка в чистую одежду, не скрывая слез – она тоже не верила в выздоровление, однако продолжала класть холодные компрессы на тело, смачивать губы водой.

Профессор усмехнулся:

– Удивительная женщина! Я замер, парализованный ужасом и не мог пошевелиться, а она даже успела сходить куда-то, потом возвратилась в комнату Марка. Я сидел с закрытыми глазами, боясь взглянуть на племянника, как вдруг Ангелика обратилась ко мне:

– «Ваша милость, посмотрите на Марка!».

– Я испуганно перевел взгляд на моего мальчика и увидел, что он дышит ровно, судороги прекратились. Температура, хоть и была повышенной, но все же не такой опасно-высокой, как четверть часа назад. Конечно, тогда я объяснил это тем, что Марк начал потеть и из-за этого жар стал уменьшаться. Однако, вся картина течения болезни Марка вдруг перестала походить на то, что мы многократно наблюдали до тех пор.

Профессор развел руками и удивленно покачал головой – описываемые события, по-прежнему, вызывали у него множество эмоций.

– Во-первых, мой дорогой племянник пришел в себя и сел на постели – не было ужасающей слабости, характерной для этой эпидемии; во-вторых, он перестал потеть. Уже через полчаса Марк выглядел абсолютно здоровым. Именно тогда я понял, что все дело в чудесном средстве, подаренном викарием. Но впереди нас поджидали множество сюрпризов, как приятных, так и не очень.

– Сэр, в вашем доме заболел только Марк?, – спросила Эмили.

– Нет, дорогая мисс Стоуэрс, переболели несколько человек, просто Марк был первым из заболевших домашних, – ответил Альфред Мейсен. Но, если позволите, я расскажу об этом в соответствии с хронологией событий.

– Да, конечно, сэр, простите, что я забегаю вперед, – сказала моя подруга.

– Меня радуют вопросы, это помогает рассказывать, – ободрил ее профессор и обратившись к Марку, спросил:

– Ты помнишь, мой мальчик, когда мы впервые поняли, что имеем дело со странными событиями?

– Ты имеешь в виду случай с повязкой?, – уточнил Марк.

– Да, а дело было так. Мой удивительно быстро выздоровевший племянник встал с постели и заметил повязку на руке.

– «Что это?», – спросил он меня.

– «Я ввел тебе лекарство через разрез на руке, прости, но в рот влить ничего не удалось и я рискнул».

– Марк между тем ощупал руку и удивленно сказал:

– «Я не чувствую никакой раны под бинтом, пожалуй, сниму его».

И, не дожидаясь моего ответа, он принялся стаскивать повязку с руки.

Профессор, как настоящий актер, сделал драматическую паузу, торжественно оглядел сидящих слушателей, которые испытывали нетерпение, и лишь после этого заявил:

– На руке моего племянника не было никаких признаков и следов глубокого разреза, сделанного не более часа назад! Я просто остолбенел, а потом позвал Ангелику, которая видела, все, что я сделал. О том, что я не сошел с ума и память мне не изменила, свидетельствовали и капли крови, случайно упавшие на одеяло, когда я в спешке делал надрез.

– «Ангелика, посмотри на руку Марка!», – попросил я ее.

– «Ничего не понимаю, ваша милость», – недоуменно прошептала Ангелика поворачивая руку Марка так и эдак, потом она зачем-то осмотрела и вторую руку.

– «Я видела своими глазами, так же, как вижу сейчас вашу милость, что вы схватили этот ужасный маленький ножик и полоснули бедного юношу по руке так, что кровь брызнула! Но сейчас обе руки его невредимы, ничего не понимаю!», – повторила она и подозрительно уставилась на меня, словно заподозрила в колдовстве.

– «О, нет!», – подумал я, – «только этого не хватало!».

– У меня не было не малейшего желания разделить печальную участь несчастных «ведьм», которые, естественно, никакими ведьмами и не были, а просто становились жертвами стечения обстоятельств и всеобщего мрачного невежества. Марк смотрел на нас, что-то лихорадочно обдумывая, а потом спросил:

– «Дядя Альфред, какое лекарство ты влил мне в рану?».

– «Я смешал экстракты редких и обычных растений, которые имелись в нашей лаборатории и добавил к ним немного того средства, что подарил нам викарий, думаю, это оно так подействовало», – все еще неуверенно предположил я.

Профессор, погруженный в воспоминания давнего времени ухмыльнулся и добавил:

– Услышав, что лекарство досталось нам от викария, Ангелика немного успокоилась, рассудив, видимо, что случившееся можно рассматривать не как колдовство, а как церковное чудо. Тем не менее, какое-то время она держалась натянуто и смотрела на меня со скрытой опаской. Однако, это продлилось совсем недолго, потому что на другой день заболел ее двадцатидвухлетний сын Людвиг, ровесник Марка, помогавший своему отцу Иоганну управлять поместьем.

– И она попросила вас, сэр, любой ценой вылечить ее сына?, – догадался Дикки.

– Да, мистер Милфорд, именно так и случилось. На рассвете следующего дня в мою дверь постучали. Это была Ангелика, она плакала и торопливо рассказывала:

– «Ваша милость, Людвиг занемог после полуночи. Он сейчас мечется в лихорадке и бредит, очень слабый, а потеть еще не начал. Помогите ему, умоляю вас, сделайте для него то же самое, что сделали Марку, когда спасли его!».

Я слушала профессора и думала о том, как сильно наше отношение к вещам зависит от жизненных обстоятельств и личных интересов.

– Вместе с Марком мы отправились в комнату Людвига, взяв с собою стаканчик со средством, приготовленным накануне. Картина, представившаяся нашим взорам, была удручающей – состояние Людвига было не лучше, чем вчера у Марка. Молодой парень страдал от высокой температуры и судорог и был без сознания. Вокруг него хлопотала перепуганная мать, а Иоганн стоял в стороне с застывшим, словно маска, бледным лицом. Не теряя времени, я быстро сделал разрез на руке юноши, Марк был наготове и, набрав маленькой ложечкой состав из стакана, вылил его в рану. Закончив перевязку руки мы остались в комнате, ожидая результатов наших действий.

– Дядя Альфред дал мне лист бумаги, карандаш, – подхватил Марк, – и попросил записывать наблюдения за состоянием Людвига...

– Прости, Марк, но разве в 1755 году уже существовали карандаши?, – удивленно спросил Дик.

– Конечно существовали, они были не такими, как современные, но писать ими было вполне возможно. Кстати, карандаши уже очень давно известны – были серебряные, свинцовые карандаши. Но тот, которым пользовался я, был, в сущности, графитовой палочкой, обмотанной бечевкой, – пояснил мой парень, а инициативу повествования снова перехватил профессор:

– Все развивалось точно так же, как и в случае с моим племянником. Уже через полчаса состояние Людвига нормализовалось, но Ангелика попросила сына не спешить вставать с постели, чтобы дать организму набраться сил. Спустя час Людвиг окреп совершенно и ему не терпелось подняться, что он и сделал. Мы развернули повязку на его руке и что же вы думаете увидели под ней?

– Целую и неповрежденную кожу?, – спросила я.

– Да, мисс Грей, все так и было. Даже малейшего следа от разреза невозможно было увидеть. Ангелика и Иоганн от всего сердца благодарили меня и Марка за спасение Людвига. А я думал о таинственном веществе, попавшем в мои руки, о возможностях его изучения и применения.

– «Надо при случае подробнее расспросить Томаса Эйкенсайда о чудесном средстве», – подумал я тогда.

– И что же, сэр, это свойство – я имею в виду мгновенное заживление ран – сохранилось у Марка и Людвига в дальнейшем?, – спросила Эмили.

– Частично сохранилось, Эми, – ответил сам Марк, – мгновенное заживление ран происходило только в короткий период действия препарата. Но и теперь раны и повреждения заживают у меня гораздо быстрее, чем у обычных людей, но все же не мгновенно, а за несколько часов.

– А что было дальше?, – спросил Дикки, которому не терпелось добраться до сути истории.

Альфред Мейсен победно поднял голову и сообщил важную подробность:

– Ну, если говорить буквально, то первое, что я сделал – это отправился в свой кабинет и подробно записал по памяти рецепт чудесного препарата – какие именно ингредиенты, в каком порядке и в каких количествах я смешал. Также в рецепте было указано сколько следует добавить вещества из кубка – я интуитивно понял, что добавил слишком много этого ценного препарата и в рецепте уменьшил его дозу до маленькой крупинки.

– Кстати, – заметил Марк, – это и есть тот самый рецепт, который у нас украл Бакли, когда устроил в Мейсенхаузе пожар в прошлом году. Но вернемся в начало июля 1755 года. На следующий же день после Людвига один за другим заболели его родители. Мы использовали для них остаток жидкости, приготовленной Альфредом. Их выздоровление протекало абсолютно так же, как у меня и у их сына.

Профессор, смеясь, сказал:

– А еще через день угораздило заболеть и меня. Проблема же заключалась в том, что жидкость, которую я приготовил, закончилась, а потная болезнь протекала у меня тяжело и для моего спасения Марк решил приготовить новую порцию лекарства. Я был в тяжелом состоянии и не мог ничего объяснить моему племяннику. Ему было известно, что я записал рецепт, но он не знал куда я положил этот листок бумаги. Марк бросился в лабораторию и искал его там. Не найдя ничего, он поднялся в мой кабинет, а у меня там трудно что-либо найти, – смущенно улыбнулся профессор.

– Да, дядя, мне пришлось искать листок два часа. Найдя его, я побежал в лабораторию и принялся готовить лекарство. Как раз в это время туда пришел Иоганн и сообщил, что мой дядя очень плох, сильно потеет и ужасно слаб. Когда я появился в комнате Альфреда, неся с собой лекарство, он умирал. Температура его тела от страшной слабости упала и была гораздо ниже нормы, пульс едва прослушивался. Я быстро ввел лекарство в разрез на руке, забинтовал и стал ждать.

Марк вопросительно и несколько виновато взглянул на своего дядю, а тот поняв безмолвный вопрос, махнул рукой и сказал:

– Рассказывай, чего уж теперь недоговаривать, когда раскрыты все карты!

– Ладно. Все пошло не так. У дяди начала подниматься температура и взлетела до сорока градусов. Потеть он перестал, но в сознание не приходил. Снова начались судороги и я попросил Ангелику ухаживать за Альфредом, как за всеми больными в лихорадке, то есть класть прохладные компрессы и протирать тело водой с уксусом. Так прошло два часа. Потом дядя пришел в себя, температура стала нормальной, но встать он не мог из-за слабости. Началось медленное улучшение его состояния, которое заняло почти сутки. В то время я даже не понял, помогло ли приготовленное мной средство или организм Альфреда сам справился с инфекцией.

– Верно, можно было так подумать, однако порез на руке зажил у меня очень быстро. Правда, проверить это решили уже утром следующего дня, тогда и было обнаружено, что рука моя цела и невредима. Мы стали думать, в чем причина того, что мое выздоровление проходило дольше и драматичнее, чем у других, получивших чудесный состав.

– Первое, что пришло мне в голову, – сказал Марк, – это то, что количество средства викария было сильно уменьшено в жидкости, приготовленной для дяди. Но в дальнейшем, благодаря исследованиям, мы узнали, что эффективными являются даже меньшие количества вещества из кубка.

– Значит дело было в состоянии самого профессора, – поделился своими соображениями Дикки, – ведь все остальные пациенты, которые выздоровели в течение одного часа имели очень высокую температуру тела в момент введения препарата в руку. А вы, сэр, напротив, были настолько слабы и близки к смерти, что и температура, и давление опустились ниже нормы – ведь пульс едва прощупывался!

Профессор с интересом и одобрением взглянул на Ричарда и ответил:

– Вы зрите в корень, молодой человек, мы с племянником пришли точно к такому же выводу.

– Это имело для вас последствия, сэр?, – спросил Дик.

– О да, мистер Милфорд, имело и очень серьезные! Но я, все же, стану рассказывать по порядку. Итак, препарат с веществом Томаса Эйкенсайда получили пять человек: Марк, Людвиг, Ангелика, Иоганн и я. Мы все были рады, что выжили, что эпидемия ушла в прошлое и наша жизнь потекла обычным порядком. Вскоре нас навестил наш дорогой викарий, я рассказал ему о чудесных свойствах вещества из кубка и попросил его припомнить хорошенько и рассказать мне все, что ему известно об этом зеленом комке – слежавшемся порошке. Марк был в лаборатории и проводил там эксперимент, поэтому не присоединился к нам, и мы с Томасом Эйкенсайдом беседовали вдвоем, удобно расположившись в гостиной.

– «Я мало, что знаю, ваша милость, – задумчиво произнес викарий, – но постараюсь припомнить все подробности. Около пятидесяти лет назад ученый муж из Лондона подарил большую шкатулку с этим порошком и кубок впридачу викарию, который служил тогда в нашем приходе.

Приезжий господин назвал содержимое шкатулки чудодейственным снадобьем, которое он создал сам с помощью пчелы – (понятия не имею, что это значит!), – и пояснил как его использовать – надо смешать средство с вытяжками из редких растений, но нельзя нагревать и добавлять большое количество спирта. На склоне лет тот викарий испытал снадобье на своей заболевшей жене. Уж не знаю, как он там его готовил, но результат превзошел все ожидания, женщина поправилась».

– «А что с ней было?», – поинтересовался я.

– «Подробности мне неизвестны», – ответил господин Эйкенсайд, – «знаю только, что тот викарий был восхищен эффективностью снадобья, посчитал случившееся исцеление жены чудом поэтому, отложив часть зеленого вещества в серебряный кубок со знаком пчелы, поместил его на серебряное блюдо и накрыл хрустальным куполом-крышкой. Все это находилось в шкафу у алтаря. Там кубок и стоял до того дня, когда я решил, что будет лучше, если это вещество послужит людям и отдал его вам, сэр Альфред».

– «Дорогой викарий, правильно ли я понял, что у вас есть целая шкатулка чудесного средства?».

– «Это не так, ваша милость. В моем распоряжении был только кубок с веществом, а вот где находится остальная часть средства, хранящаяся в шкатулке, я не знаю. Говорили, что тот священник спрятал шкатулку в церковном подвале, я даже искал ее, но ничего не нашел».

– «Надо бы отыскать шкатулку, дорогой друг, в ней хранится, вне всякого сомнения, самое чудесное лекарство, из всех, какие я знаю!», – сказал я, даже не подозревая, что мне самому в тот момент были еще неизвестны главные свойства вещества из кубка. Томас Эйкенсайд пообещал заняться этим делом и мы расстались.

Профессор посмотрел на часы, поднял глаза на слушателей и произнес:

– А спустя всего неделю случилось ужасное происшествие, при воспоминании о котором у меня до сих пор леденеет кровь. Я расскажу вам, что случилось тогда. Теплым вечером в середине июля 1755 года мы с Марком вели наблюдения в теплице, где выращивалось сырье для наших экспериментов. Едва солнце начало садиться, мы закончили работу и пошли к дому – теплица находилась на том месте, где теперь построено здание с лабораториями. Мы шли по дорожке, которую с обеих сторон обступали деревья и кустарники...

– Это красивая аллея, где кроны деревьев смыкаются над головой и по которой мы с вами, друзья, шли к Мейсенхаузу, – пояснил Марк.

– Внезапно из зарослей выскочили трое мужчин и набросились на нас. Ни я, ни Марк не успели выхватить свои шпаги – все произошло молниеносно! Один из злодеев ударил меня и оттолкнул в сторону, я упал, зацепившись за корень дерева. Тогда они ринулись к Марку – двое удерживали его за руки, а третий выхватил длинный кинжал и пронзил моего племянника насквозь, вогнав лезвие ему в грудь по самую рукоятку! Марк упал.

Профессор прикрыл глаза ладонью и опустил голову.

– Наверное это был самый страшный миг в моей жизни. Я закричал, вскочил и кинулся к лежащему на земле Марку. Следом за нами по дорожке шли Иоганн и Людвиг, они прибежали на мой крик, увидели убегающих преступников и погнались за ними. Одного из них удалось поймать. Иоганн связал его и повел в Мейсенхауз, чтобы посадить там в одну из комнат подвала под замок. А Людвиг вернулся на место происшествия. Мы подняли Марка с земли и понесли в дом. Он был без сознания, но дышал. Кинжал я пока не стал извлекать из раны...

Профессор остановился чуть ли не на полуслове и неожиданно сказал:

– На сегодня довольно рассказов. Мне нужна передышка. Предлагаю всем разойтись по комнатам. Рэйчел проводит вас, она уже все приготовила.

– Рэйчел!, – позвал он громко.

Она появилась тихо, как всегда, и без улыбки сказала:

– Ваши комнаты на втором этаже, следуйте за мной, пожалуйста.

Эмили и Дикки направились за неприветливой женщиной, а я растерянно оглянулась на Марка. Он подошел ко мне и спросил:

– Я зайду к тебе пожелать доброй ночи, окей?, – меня насквозь прожег взгляд прекрасных глаз.

– Да, приходи, – ответила я тихо.

– Минут через двадцать?

– Окей.

Я оценила деликатность парня, дающего мне время устроиться в комнате. Почему-то вспомнился утренний разговор с миссис Картер о том, что ее муж предсказал чрезвычайно важные события, связанные с календарем и летосчислением.

Удивительно и странно, но все случилось именно так. Сегодня я узнала о возрасте Марка!

Глава 17. Персона

Я успела принять душ и надеть шорты и белую футболку, расчесала и распустила по плечам мокрые волосы. Раздался стук в дверь.

– Войдите, – отозвалась я, думая, что пришел Марк.

Но это оказался не он, в дверь проскользнула Эми.

Без всякого вступления она спросила:

– Энни, ты веришь тому, о чем рассказывает мистер Мейсен?, – глаза ее были широко раскрыты и весь вид выдавал состояние возбуждения.

– Сама не знаю, Эми... Когда слушаю – верю, а сейчас, вспоминая услышанное, сомневаюсь, все звучит очень неправдоподобно.

– У меня то же самое. А вот Дикки не захотел говорить на эту тему, молчит и думает о чем-то. Я подозреваю, что он поверил рассказу профессора.

– Я честно призналась Марку в своих сомнениях, когда мы сегодня ездили ко мне домой, но он не обиделся, а предложил дослушать рассказ до конца, и тогда, по его словам, мне станет все понятно и история не будет казаться фантастической. Так что давай, действительно, дослушаем до конца, а уж потом станем делать выводы, – предложила я подруге.

Она кивнула и сказала с улыбкой:

– Кстати, когда вы с Марком уехали, Дикки поговорил с профессором и они условились, что отныне мой парень станет заниматься компьютерной сетью в Мейсен Мэноре. Альфред пожаловался, что за последнее время были обнаружены два компьютерных вируса, да и работает сеть медленно. А больше всего его беспокоят вопросы безопасности. Так что Ричард нашел для себя интересную работу, это очень обрадовало его, к тому же мистер Мейсен предлагает хорошую оплату.

– Я заметила, что профессор относится к Дикки с уважением. Кажется он доверяет всем нам, правда, не знаю, по своей воле или вынужденно...

Эми не успела ничего ответить, потому, что опять раздался стук – пришел Марк. Моя подруга сказала:

– Ну, мне пора, Дикки ждет меня, желаю вам доброй ночи, – и она легко выпорхнула за дверь.

Марк, войдя, остался стоять у входа, а я сидела на кровати. Парень был одет в брюки песочного цвета и черный джемпер, одежда сидела на нем прекрасно. Впрочем, как всегда.

– Присаживайся, Марк, – предложила я ему, указывая на стул возле туалетного столика – больше в комнате, кроме этого стула и кровати, сесть было некуда.

– Я ненадолго, просто хотел увидеть тебя перед сном и пожелать доброй ночи, – с улыбкой произнес он.

Я встала и сделала пару шагов в его сторону, а Марк, в свою очередь, шагнул мне навстречу, и я неожиданно оказалась в его объятиях. От прикосновения к его телу я вздрогнула, сердце мое подпрыгнуло и заколотилось. Парень тут же выпустил меня из объятий, заглянул в мои глаза и тихо спросил:

– Я хочу знать, Энни, не шокируют ли тебя мои прикосновения?

Я ответила почти сразу, хоть и задумалась на пару секунд. В моей голове пронеслись мысли типа: «он молод на вид и, без сомнения, крепок и силен, что же должно шокировать меня? Осознание того, что ему двести восемьдесят лет? Но Марк настолько прекрасен, что его возраст является чем-то туманным, абстрактным. Или есть что-то еще, какие-то серьезные недостатки, которые я пока не заметила, ослепленная привлекательностью парня?», – поэтому мне пришлось ответить вопросом на вопрос:

– Скажи, Марк, есть ли в тебе какие-то еще шокирующие свойства, кроме возраста?

– Значит ты считаешь, что возраст – это шокирующее свойство?, – парень выглядел слегка растерянным.

Я подумала, что Марк не страдает излишней самоуверенностью, что удивительно при таких достоинствах, которыми он обладает. Мне захотелось ободрить его, это было несложно, ибо я собиралась сказать правду:

– Сам по себе возраст ничуть не шокирует меня.

Ответом мне была грустная улыбка и теплый взгляд, проникающий в душу.

– Доброй ночи, Энни, увидимся завтра, – сказал Марк и вышел, не дожидаясь ответа, и мои слова: «Доброй ночи, Марк», – оказались адресованными закрывшейся двери.

*** 20 июля, суббота

Я проснулась среди ночи и рывком сели на постели, не сообразив спросонья где нахожусь. Прошло несколько секунд прежде, чем я поняла, что сижу на кровати в доме Альфреда Мейсена. Над дверью мягко светились укрепленные на стене электронные часы, показывающие два часа пополуночи. Меня разбудил очередной кошмар.

Все еще дрожа от страха, вызванного ужасным сном, я встала и босиком подошла к окну, за которым бушевал сильный ночной дождь. Ветер отбрасывал на стекло струи воды, было слышно, как шумят раскачивающиеся деревья, очертания их верхушек выделялись на фоне фиолетового ночного неба.

Вдруг длинная, яркая молния прочертила пространство. В ее свете стал виден силуэт крыши дома с башней, проглядывающий между деревьями вдалеке – я поняла, что это Мейсенхауз, так как окно моей комнаты смотрело в сторону этого старого жилого дома поместья Мейсен Мэнор. Через пару секунд после яркой вспышки раздались оглушительные раскаты грома, столь сильные, что от них внутри моего тела что-то будто отозвалось и заколебалось.

Из коридора послышалось слабое скуление. Я подошла и открыла дверь. В коридоре было достаточно светло – вдоль стен горели экономичные лампочки на светодиодах. У моей двери сидел золотой ретривер Пилот.

– Что ты здесь делаешь?, – спросила я пса, и в этот момент снова раздался гром. Пилот присел от страха и пополз в мою комнату. Мне стало понятно, в чем дело. Моя Персона тоже боится грома, хоть в остальном она – совершенно бесстрашное создание. Я засмеялась и закрыла дверь за собакой, впустив ее к себе. Пилот, который несколько дней назад смело и с риском для жизни бросался на преступника, боялся простого грома – это было слишком страшно для него ☺.

Я хотела лечь в постель и попробовать уснуть, но, случайно скользнув взглядом, увидела за окном какой-то огонек, слабый свет которого пробивался сквозь верхушки деревьев. Я подошла к окну и приникла к холодному стеклу, оно тут же запотело от моего дыхания и мне пришлось протереть его ладонью.

Я не ошиблась. Вдалеке, там, где находился Мейсенхауз, дрожал и мелькал слабый свет, время от времени скрываемый от моих глаз раскачивающимися деревьями. Я стала всматриваться, прищурив глаза. Очередная молния, хоть и ослепила меня на секунду, но все же помогла определить где находится источник света. Мгновенная вспышка сделала видимым силуэт Мейсенхауза и стало ясно, что свет горит в одной из комнат верхнего этажа старого здания. Как странно! В том доме никто не живет, кому же понадобилось включать свет в оставленной людьми комнате?