Текст книги "Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Василий Щепетнёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 52 страниц)
11
Лошади шли степенно: Арехин не спешил. Длинная дорога на ум выведет, говорила кормилица. Ему бы не в МУС ехать, не домой, а на Сахалин отправиться…
Они выскочили из-за углового дома, за квартал до Арехинского жилья. Четыре белые фигуры, закутанные в простыни, дыры для глаз обведены углем, что б страшнее.
– Приехали, дядя, слезай, – сказал один из них кучеру.
Тот оглянулся на Арехина. Арехин кивнул.
– И ты, дядя, тож. Скидавай пальто.
– Я ж замерзну, – возразил Арехин.
– Не боись, не успеешь. Ну, живо, – говоривший выставил из-под простыни руку с ножом.
– Не спеши, Серый, опять кровью изваракаешь все, – сказал другой, державший под уздцы лошадей.
– А че он, сука, не телится…
Зарежут ведь, подумал Арехин. Больно ловко двигаются. Предчувствуют кровь.
– Скидавать, так скидавать, только портмоне вытащу.
– Тащи, тащи, – одобрительно сказал Серый и не удержался, загоготал.
Арехин не спеша запустил руку под пальто, на ощупь снял пистолет с предохранителя.
– Не боись, показывай портмонет.
– Да я и не боюсь, – Арехин шагнул в сторону, чтобы видеть всех четверых. – Чего мне бояться, не в лесу.
– Во, во, – одобрительно сказал Серый.
Простыни – не помеха. И так ясно, где голова, где остальное.
Арехин выстрелил четыре раза. По пуле на голову. Лошади дернулись, но белопростынник, сползая под копыта, остановил их, а там уж кучер вмешался.
– Что с этими делать? – спросил он деловито.
На белом снегу простыни казались особенно грязными.
Арехин откинул одну. Понятно. К ботинкам привязаны диванные пружины. Не целиком пружины, а пара витков. Проку никакого, но следы на снегу получаются странные.
– Пусть полежат.
Он вернулся в возок. Кучер принял в сторону, объезжая бандитские тела.
Нужды торопиться никакой. Полежат денек, всем видом убеждая москвичей: доблестный МУС извел попрыгунчиков под корень.
Жаль, не спросил господина Нонейма, отчего тому вздумалось рядиться под попрыгунчиков. Склонность к театральным эффектам?
Или Нонейм действовал в духе таинственных японских татей? Вот и азиат «л» не выговаривает.
Ветер нагнал тучи, заслонившие луну, и Москва погрузилась во тьму.
Как, однако, получилось складно: и рубины вернулись, и банда попрыгунчиков на него нарвалась. Ну просто нарочно не придумаешь. Велика Москва, а убивать некого. Одного разве только Арехина
Или как раз кто-то все и придумал нарочно. Сначала одни попрыгунчики грабят артисток и забирают камни, а потом другие грабят Арехина – и тоже забирают камни.
Таких совпадений не бывает.
Значит, кто-то подослал к нему четверку белопростынников
Кто-то? Кто мог знать, что он будет ехать именно этой дорогой?
А кто сказал, что эта четверка – единственная? Быть может, в распоряжении пока неведомого кто-то было две таких четверки, с каждой стороны квартала? Или четыре, восемь? Нет, восемь – слишком. А вот две…
Проверять не хотелось. Первый раз заговорил бандитов, но теперь, после выстрелов, те, другие, настороже. Начнут палить, и как все обернется? Вдруг и настоящим саваном.
Они подъехали к дому; предупредительный дворник распахнул ворота. Почти как в прежнее время, только в прежнее время у дворника не висел бы за плечами кавалеристский карабин. Не для вида висит, если что – дворник станет стрелять, и стрелять метко. В германскую прошел науку убивать. Все мы её прошли, кто жив остался.
Арехин поднялся к себе в квартиру, не спеша разделся. Это первый раз убить трудно, ну, второй, а потом что ж… потом приходит понимание, что враг – не выдуманное слово, не философская категория, а существо во плоти, которое хочет тебя уничтожить.
В детстве, еще до болезни, он зачитывался книгами о благородных индейцах и Верной Руке. Коварные бледнолицые подло и коварно пакостили, а Верная Рука вместе с вождем апачей Виннету их побеждали, связывали, чтобы потом развязать и, прочитав нотацию, отпустить на свободу. И всё начиналось сначала…
Это понятно. Во-первых, благородство, во-вторых, не нужно было сочинять новых негодяев, когда есть под рукой старые, в-третьих, книги были детские, а в четвертых, и время было довоенное.
Переменилось всё. И потому вязать врагов дозволялось лишь в крайних случаях.
Он прошел в столовую. Обедал Арехин по-английски, и потому никуда не опоздал.
– Где наш гость? – спросил он у Петра Ильича.
– В библиотеке, читают, – ответил слуга.
– Так зови его, голоден, наверное. Или нет, лучше я, а ты пока накрывай.
Голодным тезка О. если и был, то самую малость: икра – штука сытная, а обжорой у тезки случая стать не было.
Тезка с тревогой и затаенной гордостью показал Алехину исписанные листы.
Что ж, написано искренне. Арехин не стал править – пусть останется, как есть. Документ эпохи. Дух времени в каждой строчке.
– Завтра и отдадите товарищу Оболикшто, – сказал он.
– А… А как – годится? Написанное, то есть?
– Для начала лучшего и желать нечего. А когда придут опыт, навык и знания, станет нормально, – нечего баловать, а то зазнается.
Но тезка совершенно не расстроился, напротив, просиял, как свеженачищеный сапог.
Перед тем, как отправиться обедать, Арехин позвонил в МУС. Доложил товарищу Оболикшто о нападении, сказал, что все бандиты в перестрелке убиты, и что тела их можно будет забрать в любое подходящее время, послав труповозку на угол Пречистенки и Комаровки.
– Сколько их было? – спросил только товарищ Оболикшто.
– Четверо.
– Денька три-четыре они полежать могут, как вы считаете?
– Им, собственно, всё равно.
– Тогда пусть полежат.
Очевидно, товарищ Оболикшто тоже верил в пользу наглядной агитации.
За едой тезка порывался расспросить, что и как вышло у Арехина с бандитами. Александр Александрович ел неторопливо, неторопливо же и отвечал.
– А вдруг они только попугать хотели? – спросил тезка Он.
– Значит, своего они достигли, я испугался, – ответил Арехин.
– И всех уложили?
– Наповал, – коротко подтвердил Александр Александрович.
– Здорово. Жаль меня с вами не было. А кучер что?
– А что кучер? Его дело – на линии огня не стоять.
– Вот в прошлый раз шофер был, с бомбами…
– Арсений Иванович? Таких людей, Александр, один на миллион. Да ещё выучку прошел…
– А этих, из башни, вы почему не задержали?
– Без вас, Александр, мне это было не под силу.
Тезка еще раз пожалел что день провел в четырех стенах, а не рядом с Арехиным.
Александр Александрович показал тезке рубины.
– Из-за этого весь сыр-бор? Хотя… Вот на той неделе за четыре фунта селёдочных голов убили, и кого – Мишку, моего соседа по общежитию. Он их как раз получил и нёс домой, в общежитие, то есть. И ведь парень не промах, третий месяц в расстрельной команде, без маузера до ветру не выйдет, а вот шмальнули в бок… Раздели, селёдку унесли…
– У них там паек такой – по четыре фунта?
– Какое, он за четверых получал. Что всем-то ходить? Решили по очереди.
– Ну, а остальные из этой четверки в это время что делали?
– Иван в общежитии был, это я знаю точно. Петра на задание вызвали, Прохор к зазнобе ходил. А что?
– Ничего. Проверить нужно. Если Петра, действительно, вызвали на задание, нужно обыск у, как вы, Александр, выразились, зазнобы Прохора сделать. Вдруг да и найдут что из вещей Мишки. Селёдку, пожалуй, они уже съели…
– Вы считаете, это Прохор – Мишку-то?
– Проверить не помешает. Впрочем, расстрельная команда по линии Чека проходит.
– Так что ж мне делать?
– Посоветуйтесь с товарищем Оболикшто, он подскажет.
После обеда они вновь вернулись в библиотеку – посидеть, подумать.
– Я, пока вас не было, в журнале интересную историю прочитал, – бокал массандры оживил тезку, вернул румянец на щеки, румянец искусственный, нестойкий, но все же лучше такой, чем давешняя мертвенная бледность. – Интересную историю. Про пиратов. Захватили они, пираты, корабль. Товары, золото пограбили, женщин себе забрали, мужчин порубили да бросили в море. Но одного не до конца дорубили. Доктора. Тот выжил, а спустя три дня его подобрало военное судно. Доктор решил пиратам отомстить – у него как раз на том корабле жена и две дочки были. Пиратам достались, понятно. Но что он мог? Деньжата у него водились, но не такие, что б флотилию охотников за пиратами нанять. Так доктор по-другому поступил. Издалека привел небольшую шхуну, нагруженную спиртом. Команда небольшая, плыли не спеша, и в каждом порту трезвонили – спирт у них отборнейший. Понятно, у пиратов везде свои глаза и уши, про спирт они узнали и на корабль напали. Корысти в спирте мало, но и опасности никакой. К тому же капитан сразу в дрейф лег и белый флаг поднял. Пираты шхуну себе забрали, а людей на радостях даже убивать не стали, посадили в шлюпку, да отпустили. Шлюпку, правда, дали дырявую… Но дело не в том. Спирт в бочках был разный. В паре бочек, что поближе – винный, а в остальных – древесный. Припыли пираты в свою пиратскую столицу и в три дня весь спирт и вылакали. Упились, понятно, до потери естественного образа. Мертвецки, значит. А потом кто не проснулся вовсе, кто слепым остался. И не один, не десять – сотнями слепли и мерли. Один человек сумел навредить пиратам больше, чем все королевские силы. Такая вот месть получилась.
– Александр! – Арехин вскочил. – Похоже, вы читаете самые нужные книги в мире!
– Журналы, – поправил скромно тезка Он.
– Тем лучше. Собирайтесь, едем в Кремль!
12
Собирался Сашка недолго: за день силы к нему вернулись если не полностью, то большей частью. Ладно, меньшей, но ведь и не снег чистить звали, не дрова колоть. Кружка крепкого чаю с медом и полурюмкой коньяка прибавила бодрости.
Печка в ногах грела отменно, видно, кучер насыпал свежих углей, сани катили бодро, маузер под рукой, Александр Александрович рядом – хорошо!
Ехали, ехали – и приехали.
В Кремль!
Ночью часовые были придирчивы втрое против дневного. Требовали ночной пропуск, светили лампой в лицо – а зачем? Будь на пропуске портрет изображен – другое дела. Фо-то-кар-точка (длинные иностранные слова Сашка произносил медленно, не стеснялся и по складам, пусть знают – учится он. А раз учится – непременно толк будет). А если одна фамилия написана, пусть и с печатью, зачем в лицо светить? На лице ни фамилии, ни печати.
Но пропуск у тезки Аз оказался в полном порядке и позволял не только самому ходить в ночной Кремль, но и с кучером, и с лошадьми, и вот с ним, Сашкой Орехиным.
На сей раз они поехали в другую сторону, где улочки были узкими, а фонари редкими. Зато все горели. Жили здесь, как сказал тезка, не главные вожди, даже не второстепенные, а третьего разряда. Значит, не к Троцкому и не к Ворошилову. Жаль. Очень хотелось доложить о выполненном задании самым лучшим вождям.
Остановились сани у обыкновенного домика. Даже часового на пороге не было.
Арехин подошел на порог, жестом позвал Сашку.
– Нас не ждут, – прошептал он, стоя у дверей.
Хорошо это, плохо? Сашка не знал.
Арехин постучал.
Ответили быстро:
– Кто?
– Александр Арехин, – ответил тезка Аз.
Дверь распахнулась. Их встречал бледный невысокий человек в очках. Молодой, моложе Сашки. Наверное, порученец.
– У нас сейчас писатель из Англии – сказал он величественно.
– Очень удачно, писатель не помешает, – Арехин рукой отстранил порученца.
В коридоре полумрак, экономия. Но в гостиной люстра светила на все двадцать свечей. В креслах расположились хозяин дома и почетный гость, писатель, сразу видно, не наш человек. Даже не в костюме дело, не в сигаре, а просто и сидит, и голову держит иначе. Не боится. Рядом с ним на стуле устроилась девица, тоже не из простых.
Богданов с любопытством посмотрел на вошедших. Если и узнал кого, то виду не подал. Любезно указал на диванчик:
– Присаживайтесь, товарищи.
Но, прежде чем сесть, тезка Аз подошел к девице и писателю и перемолвился дюжиной слов. Не наших, иностранных. Нужно языки учить обязательно, ради мировой революции.
Но потом, к Сашкиной радости, разговор пошел по-русски.
– Вы, стало быть, знакомы с мистером Уэллсом? – поинтересовался Малиновский.
– Да, только сегодня встречались у Владимира Ильича.
Малиновский, до того смотревший соколом, словно кол проглотил.
Арехин продолжил:
– Конечно, в присутствии мэтра Уэллса и товарища Малиновского неловко говорить о собственном романе, но ведь подобный случай выпадает раз в жизни, так что вы уж простите.
– Вы, товарищ, ближе к сути, а то писатель устал, – попросил Малиновский. – Ежели рассчитываете читать романище вслух, то позвольте вам не позволить.
Писатель же только крякнул.
– Нет, нет, и в мыслях не держу. Только сюжет, пять минут, не более.
– Пять минут… – Малиновский смирился и даже посмотрел на иностранца не без гордости: вот, мол, каков революционный народ, романы сочиняет.
– Роман этот был бы совершенно фантастическим, – начал Арехин. – О марсианах, которые хотят полонить Землю. Цивилизация марсиан много могущественнее земной. Они победили болезни, они механизировали труд, у них сплошная электрификация и химизация. Но Марс отделяет от Земли огромное расстояние, и поэтому ни дивизии, ни даже полка марсиане на Землю послать не могут. А могут чудесным образом, при помощи икс-радиолучей захватить сознание человека, поработить его, превратить землянина в преданного слугу. Только что за польза в самом верном слуге за миллионы километров? Слуги эти оставили в истории нашей планетЫ зловещий след: они были жрецами в Египте и Новом Свете, они порой становились полновластными владыками стран и империй. И вот сейчас, в двадцатом веке марсиане развились настолько, что возникла возможность физического вторжения на Землю, вторжения во плоти и крови. Потому что марсианам очень нужна именно плоть и кровь – человеческая. Хищники они.
Земля на месте тоже не стояла, появились дредноуты, пушки «колоссаль», пулемёты и аэропланы. Поэтому марсиане раздули мировую войну в надежде, что люди ослабят друг друга донельзя, в чем и преуспели, но частично. К войне мировой добавили революцию, гражданскую, голод, разруху… Плацдарм, казалось бы, готов. Перемещаться с Марса в Москву планировалось через Сухаревскую башню. Даже приготовили припасы на первые дни – марсиане и от мертвечины не отказываются, видно, скверно на Марсе с продуктами. Но один человек взял да и разрушил этот план – или, по крайней мере, отсрочил его надолго.
– Уж не вы ли? – спросил, улыбаясь, Малиновский.
– Не я. Инженер, которому мы дадим фамилию… пусть будет инженер Лось. По плану марсианских слуг, он должен было доставить на Марс нечто, облегчающее перемещение с Марса штурмовых батальонов. Но у инженера были свои счеты с марсианами. Он провел контратаку. Доставил к ним кое-что другое.
– И что же?
– Инженер Лось заразился инфлюэнцей, и больным переместился на Марс. На этой планете отвыкли от инфекционных болезней – если верить вашей книге, уважаемый Александр Александрович. Я ей верю – по крайней мере, в этом аспекте. И вот к ним попадает человек, нашпигованный микробами инфлюэнции. Не знаю, выпили марсиане кровь инженера, съели его целиком, или просто общались с ним, но, полагаю, эпидемия на Марсе будет бушевать куда сильнее, чем на Земле.
– Но ведь со мной… То есть… – ошеломленный Малиновский замолчал. – Ваша фантазия меня, действительно, впечатлила.
Английский писатель, которому девушка что-то быстро-быстро говорила вполголоса, согласно кивнул головой.
– Идея неплоха, – перевела его слова девушка, – но для успеха у публики нужны будут подлинные марсиане на нашей бедной Земле. Человеку нужно почувствовать опасность здесь и сейчас, а не сто миллионов миль. Они слишком далеко от меня, думает обыкновенный человек, и не боится.
– Да. А вот если они – или их слуги – в трех шагах… Впрочем, это я так… Мечтаю. А увижу лист бумаги, и малодушие одержит верх, рука станет деревянной, перо – свинцовым, а чернила замерзнут, как вода на морозе.
– Вот, вот… предоставьте это дело другим. А сами займитесь… Чем вы сейчас занимаетесь? – спросил Малиновский с требовательностью вождя третьего ранга.
– Ловлю светящихся попрыгунчиков.
– Кого?
– Банду, рядящуюся под оживших мертвецов.
– Вот и ловите. Очень важное для революционного порядка дело.
– Я тоже так считаю, – серьезно сказал тезка Аз и подмигнул девушке.
Та смутилась на секунду, потом улыбнулась.
Орехин решил, что это не спроста, и потом, на пути в МУС, все поглядывал на тезку, который то хмурился, то улыбался, а то просто смотрел на пару красных камешков на ладони…
1
Рождество в МУСе не праздновали. Пережиток. Да и настроение не радостное. Парадный блеск, да в брюхе треск.
Сашка огляделся в зеркале. Обмундирование новое, из Кремля. Ботинки, правда, старые, зато по ноге. Обмотки-то новые, суконные. Богатырка-буденновка по зимнему времени греет слабо, зато сразу видно – не буржуй, не служащий какой-нибудь, не рабочий даже, а настоящий боец революции. А ремень! А кобура! А маузер! Хоть и вправду на парад!
В животе несознательно заурчало, но перезатягивать ремень Сашка не стал.
Поурчит и перестанет.
Паёк последнее время полегчал. Мы не на фронте, говорит товарищ Оболикшто. Всё лучшее – для фронта. Включая паёк. Ну, а нам здесь, в городе, жаловаться грех. Крыша над головой, тепло, служба опять же.
Чекистам лучше, конечно. У чекистов паёк побольше, мешочники за ними, реквизиции. Подошел к поезду, потряс мешочников. Еду, золото и теплую одежду конфисковал, а потом, согласно приказа, треть от конфискованного (Сашка научился произносить это заковыристое слово легко и без запинки, вот она, привычка) законно доставалась чекистам. А там кто следить будет, треть, две трети, три… Революционная совесть разве.
МУСовцам же мешочников трогать не велели. Мешочники – дело политическое, чекистское, а мусовцы должны бандитов ловить. Сытое брюхо к уголовщине глухо, а живот подведёт, сам на след нападёт.
Орехин в эту ночь дежурил по МУСу. К дежурству он подготовился основательно – ещё раз почистил и смазал маузер, запасся дровами, на буржуйке стоял полный чайник кипятку, всегда можно горячего хлебнуть. Кроме того, было ещё четверть фунта ржаных сухарей, два кусочка сахару и три таблетки сахарину. Сахарин он вместе с кипятком употребит, сухари же Орехин есть не собирался, а собирался наутро отдать письмоводительнице Клаве. Клава носила разные бумаги по разным местам, много уставала, и у неё был десятилетний братик. Четверть фунта сухарей да ещё сахар ей бы очень пригодились. Только возьмет ли? Клава – девушка гордая.
Чайник на буржуйку он поставил так, чтобы не кипел. Нехорошо, если кипит – воздух сырым делается. А от сырости всякие болезни. Чахотка, цинга, инфлюэнция, даже болотная лихоманка, от которой страдает товарищ Оболикшто. Ну, там неизвестно, кто от кого больше страдает: товарищ Оболикшто выпьет назло лихоманке порошку горького и шерстит бандитскую сволочь с особой революционной страстью. Говорят, она от комаров бывает, лихоманка. Но не о нашенских, а от южных. Уж его-то, Сашку, как только комары не жрали. Бывало, мальцом по грибы в лес пойдёшь, или по малину, вернёшься пухлым от комарья, а всё ничего. Попухнет, почешется, да и пройдет, никакой лихоманки.
Помимо Сашки в здании МУСа рождественскую ночь встречали истопник и сторож. Оба инвалиды, оба старики, сторожу Михеичу, поди, сорок стукнуло, да и истопник Аверьяныч не намного моложе. Держали их для порядку, какой из Михеича сторож, если он глуховат, слеповат и трусоват? Такой же, как из Аверьяныча истопник. То есть истопник он неизвестно какой: дров было мало, всяк топил самому себе в соответствии с возможностями и склонностями: хочешь, до полудня выжги все дрова, а потом сиди в стынущей комнате, а хочешь – наоборот. Имелись любители третьего варианта, которые умудрялись весь день поддерживать буржуйку в полуживом состоянии, но то требовало искусства особого. В общем, никто Аверьянычу ничего топить не доверял. Разве котят. Остались котята, слепые, а кошка, мусовская Мурка, пропала. Верно, крысы сожрали. Или ещё кто. Вот котят и поручили Аверьянычу.
Оно, конечно, нужно бы на лесозаготовку поехать, но бывшие буржуи больно уж ослабели. Лишённые пайков, как они и жили? Ну, а Михеича да Аверьянычем ради пайка и пристроил в МУС кто-то из вождей третьей руки, по записке, или как говорит тёзка Аз, по блату. Пайки у обслуги (а сторож с истопником проходили как раз по этому разряду) был вполовину меньше Орехинского, но всё ж лучше, чем из дырявых подметок щи варить. А бебешки варят. Если дрова, конечно, сыщут. Вот и получается, что обессилили все до крайности. Неделю назад пробовали отправить бебешек по дровишки, построили во дворе, товарищ Оболикшто вышел, посмотрел и велел по домам распустить. Будет, говорит, приказ всех их уморить, тогда и повезём. А без приказа не моги. Они ж в лесу полягут без пользы, а дров ни сажени не соберут.
Ну, совсем-то их домой не отпустили. Забор пусть разберут, раз уж пришли. Был на заднем дворике заборчик, название одно, а всё ж деревянный. Он, Орехин, в сторону смотрел, когда бебешки щепочки да обломочки под пальтишки прятали. Пусть.
А парадную ограду разбирать нельзя. Чугунная, с орнаментами да завитушками, пользы от неё в смысле тепла никакой.
И Аверьяныч, и Михеич давно спали в закуточке. Закуточек маленький, потому нагревается быстро. А спали потому, что во сне есть меньше хочешь, а если и не меньше, так все равно во сне. К тому же Лютов им оставил немного зазеркалки, которую оба-два тут же и выпили для согрева изнутри.
Орехин же от ханжи стал отвыкать. Радости на муравьиный грош, а потом полдня голова дурная. И болит вдобавок. Сыщику голова ясная нужна, чтобы в любой момент могла разобраться в хитростях и кознях бандитов, воров и прочего охвостья царского режима.
Орехин поколдовал над буржуйкой. Он один из немногих мог заставить буржуйку давать тепло почти из ничего. Да почему один из немногих? Других-то нет, получается – просто один.
Убедившись, что буржуйка задачу уяснила, он сел за стол и раскрыл книжку.
Последнее время Орехин пристрастился к чтению, причем любил читать вслух, чтобы и слова слышать, и языку ловкость дать. Но вслух читать не всегда удобно. А на дежурстве – в самый раз.
Книгу он нашел подходящую. Про сыщика царского времени. Режима прежнего, конечно, теперь нет, но всякие бандиты с царских времен остались. Вот книжка и научит, как с ними бороться старыми методами. А он эти методы осуществит применительно к революционной обстановке, и получится хорошо. Сам тезка Аз удивится.
Книжка оказалась интересной, за уши не оттащишь. Правда, уже через полчаса Орехин засомневался в ее полезности. Речь шла все больше о богачах, которых экс-про-при-иру-ет хитрый и ловкий мошенник по кличке Пиковый Валет. А этого Валета ловят и никак не могут поймать проницательный сыщик из мелких служащих и его товарищ, японский пролетарий. Лучше бы они тоже экс-про-при-иро-вали богачей, приближая мировую революцию.
Но читалось увлекательно, и только бой напольных часов из кабинета товарища Оболикшто раздавался так часто, что Орехин подумал: уж не сломались ли. И дровишки в буржуйке горели что-то слишком быстро.
Собственных часов у Орехина не было: отбирать у буржуев революционная совесть не позволяла. Можно, правда, на толкучке выменять за еду, так и едой Сашка был небогат. Разве начальство наградит? А что, очень может быть.
И года часы сделали очередной «бомммм», он прошёл в кабинет товарища Оболикшто.
Двери в кабинет, конечно, заперты, но у него, как у дежурного, был ключ. Он, если бы захотел, вообще мог остаться в кабинете товарища Оболикшто, да что мог – прямо-таки должен был, потому что в кабинете телефон – это раз, журнал регистрации сообщений – это два, и кожаный диван, большой и мягкий – это три (Орехин нарочно стал подражать сыщику из книжки, стараясь навести в мыслях железный порядок). Но были и минусы: кабинет товарища Оболикшто был большим, потому запросто не нагреешь – это другой раз, всё согретое в своем кабинете согретым завтра и останется, и завтра ему и тезке Азу доведется работать в тепле – это другое два, и, наконец, слух у Сашки отличный, и телефон он услышит обязательно, это другое три. Дежурный дежурным, но полагалась к дежурному еще и оперативная группа. Вдруг где преступление случится, туда группу и направлять.
Но не было дежурной группы. Не из-за Рождества, МУС, как известно, рождество не празднует. Просто почти весь состав послали кого под Тулу, кого под Воронеж – на продразверстку. Остались либо немочные, либо самые-самые умелые, готовые работать за троих, а понадобится – и за пятерых. Вот как он, например. И потому если что и сообщат по телефону, дежурному остается только записать в книгу, а работать будут завтра. В крайнем случае можно послать Михеича и Аверьяныча за сотрудниками, только Москва большая, а ходоки что Аверьяныч, что Михеич – так, рогатая кавалерия…
Только он вернулся к себе и сел за стол, как телефон и зазвонил. Вот оно, сыщицкое предчувствие!
Сашка пробежал коридором, забежал в кабинет, снял трубку:
– Оперуполномоченный московского уголовного сыска Александр Орехин слушает, – сказал он. Фразу эту он составил заранее и репетировал не раз. Пусть знают – в МУСе работают люди лучшей революционной выучки, а не старорежимные держиморды.
– Александр Александрович? Слава Богу, удалось вас поймать. А то телефонируем в Кремль – отвечают, что вы ушли домой, телефонируем домой – отвечают, вы ушли погулять. На всякий только случай решил позвонить в МУС – и надо же, повезло, – голос в трубке был властным и вежливым одновременно. Железная рука в бархатной рукавице
– Вы… Вы, наверное, имеете в виду следователя по особо важным делам Александра Александровича Арехина. А я – его тёзка, Орехин.
– А… Тёзка… Хорошо, тезка, если вдруг Александр Александрович Арехин придет в МУС, передайте ему, пусть срочно позвонит Гранитову. Запишите – Гранитову, – продиктовала трубка, затем справилась – Вы, надеюсь, грамотны?
– Так точно – вырвалось у Орехина.
– Тогда я спокоен. Не знаете, где ещё стоит поискать вашего тезку?
– Я… – тут Сашка увидел, что тёзка Аз стоит у раскрытой двери и молча протянул тому руку с трубкой.
Арехин подошел к аппарату, взял трубку:
– Следователь Арехин у телефона.
