Текст книги "Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ)"
Автор книги: Василий Щепетнёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 52 страниц)
8
Тезка Он смотрел на миг глазами новорожденного – чисто, ясно и доверчиво. Затем взгляд его остановился на Александре Александровиче и стал осмысленным. Почти осмысленным.
– Где я? – задал он классический вопрос.
– У меня. Я решил, что здесь вам будет лучше, – ответил Арехин.
Действительно, в общежитии имени писателя Чернышевского или в МУСовском кабинете ему бы не дали ни чаю со сливками (жаль, не с ромом) ни мягкую булку, ни икры (теперь не полфунта, а всего лишь четверть).
Но перед завтраком Орехина повели брать ванну. Белье же взяли, да и выбросили. Обмундировали заново. Никакого буржуйского барахла, конечно. Обычное солдатское. Но – новое, чистое, от кальсон до шапки-богатырки. Только ботинки и оставили – обувь, ее на глаз не подберешь, лучше старая, но разношенная, чем неизвестная новая.
И Орехин чувствовал себя, действительно, заново родившимся. В голове ясность, на душе легкость, в желудке – сытость без тяжести.
Он было начал благодарить Арехина за ласку и заботу, но тот ответил, что икру и обмундирование он получил в Кремле специально для напарника, геройски отдавшего кровь во имя развития науки.
Тут Орехин вспомнил, что они, вообще-то, ездили в Кремль за другим. Он и спросил, как прошла встреча Арехина с наркомом просвещения.
– Душевно прошла. Сердечно. Очень обрадовался нарком возвращению ожерелья. Сказал, что если б мы серьги не нашли, он бы и не обиделся вовсе, ну, а раз нашли, значит мы сознательные рыцари революции.
– Рыцари?
– Да. Мы и чекисты – рыцари. Наверное, по аналогии. На Чудском озере русские побили псов-рыцарей. Рыцари – псы-рыцари – просто псы. Это, впрочем, лишь предположение.
– Вы отдали ожерелье?
– И ожерелье, и серьги. Под расписку. А потом спросил про рубины. Те красные камни, что похитители оставили себе.
– А…
– Выяснилось, что Анатолий Васильевич к этим камешкам никакого отношения не имеет. Эти рубины дал Матильде Палиньской некто Богданов-Малиновский, бывший на вечеринке, устроенной по случаю премьеры. Матильда Палиньская особенно рубинами и не интересовалась, это Богданов навязал ей свое добро. Напирал, что они ведут происхождение с древнейших времен, что царица Клеопатра не расставалась с ними до самой смерти, что Наполеон предпринял свой поход в Египет ради этих камней, и что Александр Победитель после разгрома французов приказал доверенным людям во что бы то ни стало отыскать камни, взамен чего предложил Наполеону почетную ссылку на остров Эльба. Николай – наш Николай, которого свергла революция, – подарил рубины сестричке Ольге на свадьбу, когда та вышла за принца Ольденбургского, Петра Александровича. По другим сведениям, рубины у Клеопатры похитил Цезарь, потом они оказались в Византии и были приданым царевны Софьи, дочери последнего императора Палеолога. Одним словом, очень исторические рубины. Вот Матильда и взяла их, для вдохновения. Артистам очень помогает контакт с подлинной исторической вещью. А так цена рубинам пятьсот рублей, много – тысяча золотом, если без истории. Не царский подарок. Он, Луначарский, в драгоценностях разбирается не хуже иного ювелира.
Мы с ним тепло расстались, и я решил поискать Богданова – расспросить, с чего он вдруг надумал дарить Матильде драгоценности. Не по чину ему Матильда-то. Луначарский – нарком, а Богданов даже не вождь, а так… видный деятель. Но – любопытный деятель. Ему и кабинет в том здании не по чину, а вот имеет… пока имеет. В кабинет я и пошел. И нашел в нем вас, Александр. Богданов успел уехать, у него дело… в Абрамцеве.
– Он что, сильно раненый – Богданов?
– Нет, о его ранениях никому ничего не известно. Зато известно другое. Богданов считает, что переливания крови могут продлять жизнь на десятки, на сотни лет. Заманчиво, однако. Многие сомневаются, но отчего б и не попробовать? Мировая революция, похоже, затягивается, и одной жизни вождя, особенно вождя в возрасте может и не хватить. Вывод: жизнь вождей следует продлить, и никакая цена не окажется чрезмерной. А кровь, что кровь… На фронте я видел людей, терявших и литр крови, и больше, но они ее теряли от ран – руку оторвет, ногу, или осколок в животе. А если под медицинским наблюдением, на кушеточке, иглой в вену, никаких ран, все чисто, асептично, что ж… Особенно если дело уже сделано… Усиленное питание, легкая работа, и через неделю-другую все пройдет.
– Неделю? Да я здоров! – Орехин вскочил со стула. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, ноги дрогнули, и он упал назад на стул.
– Здоровы, здоровы, – слышал он сквозь звон и туман голос Арехина. – Только немного ослабли. Резко не вставайте, не бегайте, все делайте неспешно, медленно – хотя бы сегодня.
Туман рассеялся быстро. Теперь Орехин вставал не спеша – и ничего! Не спеша же прошел по комнате – и опять ничего! Не спеша сел в кресло, что стояло у окна, не спеша подумал и сказал:
– Странное совпадение. Сначала вдруг артистке непрошено дарят красные камни, а по пути домой кто-то эти камни крадет.
– Именно. Складывается впечатление, что Матильда Палиньская нечувствительно сыграла роль курьера. Камни ей дали именно для того, чтобы их украли.
– Но зачем?
– Вот и я думаю – зачем. Если камни попали к инженеру Оленеву, и если инженер Оленев бывал в Кремле, отчего бы Богданову просто не отдать камни из рук в руки, безо всякой театральщины?
– Я забыл… Вы, Александр Александрович, нашли инженера? В Кремле то есть?
– Нет. Кремль – он большой. Не каждого и спросить можно, а кого можно – не каждый ответит. Особенно, если Оленева там знают, как какого-нибудь Штыкина или Лося?
– Почему Штыкина?
– Многие сегодняшние обитатели Кремля и не упомнят всех своих партийно-конспиративных фамилий. А некоторые забыли фамилию родовую, настоящую… Вдруг и Оленева знают под партийным псевдо? Нет, Оленева нам так просто не найти. Да и повода нет. Просьбу наркома Луначарского мы выполнили, а для удовлетворения нашего личного любопытства никто беспокоить кремлевских обитателей нам не позволит. Довольно и того, что мы узнали: рубины получены от Богданова.
– Довольно ли?
– Таинственных совпадений у нас уже так много, что проглядывается система. Сам Богданов – фигура весьма загадочная.
– Ну да, кровь…
– Кровь – еще не все. Он, Богданов, как бы в шутку утверждает, что прибыл на Землю с Марса – для осуществления мировой революции. Даже книгу о революционном Марсе написал, «Красная Звезда».
– Когда написал?
– Давно, еще до революции. Далее, бывший зять Николая Второго, принц Петр Александрович Ольденбургский утверждал, с помощью рубинов перемещался на Марс, где живут и люди, и осьминогоподобные твари.
– Ну, это он загнул…
– Да, поэтому принца посчитали не вполне здоровым душевно. На этом основании Ольга Александровна Романова получила от святейшего синода разрешение на развод. Но связь рубины – Марс остается, никуда не деться.
Не деться, не деться…
Арехин посмотрел на часы. Тяжелые, напольные, они едва шевелили золоченым маятником. А все ж время шло.
– Александр! Я сейчас должен уйти. Вам же необходимо написать отчет о вчерашнем. Стол, перо и бумага – в библиотеке.
– Написать? Отчет? – тезка Он испугался всерьез. – Но я не умею!
– Как сумеете. Учтите, Александр, для следователя работать пером порой не менее важно, чем работать головой. Или стрелять из маузера, – усмехнулся тезка Аз. – Пишите спокойно, по порядку, ну, как если бы Вы рассказывали товарищу Оболикшто, причем не в службу, а в дружбу. Мудреных слов не держитесь, пользуйтесь теми, которые сами просятся на язык. Придерживайтесь фактов. Чему сами были свидетелем – то факт. Что слышали от других – сведения. О догадках лучше не писать вовсе. Мало ли до чего можно додогадываться. Устанете – отдохните, можете даже поспать. Обед вам подадут, если я вдруг задержусь.
И Арехин ушел, оставив тезку исходить холодным потом…
9
– Итак, коллега, вы утверждаете, что в деле о баскервильской собаке Шерлок Холмс допустил грубейшие промахи?
– Мне это представляется несомненным. Истинный преступник, виновный в смерти сэра Чарльза Баскервиля, каторжника Сэлдома и учителя Стэплтона, а также в злоумышлении на жизнь сэра Генри Баскервиля – это доктор Мортимер. Возможно, я бы не смог убедить в этом суд присяжных…
– Суд присяжных, – перебил Арехина Ленин, – это совершеннейший бред, архичушь, выкидыш бесплодного ума. Взять дюжину неподготовленных обывателей и поставить перед ними сложнейшую юридическую задачу – это нужно ж было додуматься! Они б еще больных так лечили: пригласили бы на консилиум добропорядочных мастеровых, купчишек, дворянчиков, крестьян от сохи, пусть решают – резать больному брюхо, али пусть ишшо поживет, – и он засмеялся – громко, заразительно, щеки его порозовели, резкие морщины у рта смягчились.
– А независимость судебной системы от государства? – спросил Арехин.
– Ну, батенька… Ну… Ну, вы просто уморить меня решили сегодня… – захлебываясь от смеха, едва выговорил Владимир Ильич. – Судебная система – это составная, неотъемлемая часть любого государства – ну вот как ваша голова есть неотъемлемая часть вас самого. Хотели бы вы иметь независимую голову? В лучшем случае это шизофрения, в худшем – гильотина… – Владимир Ильич начал успокаиваться – отхлебнул чая из стакана в оловянном железнодорожном подстаканнике, потер ладонь о ладонь, потом пригладил бороденку. – Нет уж, сказочки о независимости оставим наивным простачкам.
Арехин тоже допил чай. Пора было уходить: еженедельная беседа с Лениным подходила к концу. Арехин понимал, что влияния на Владимира Ильича он не оказывает ни малейшего, просто доктора посоветовали тому время от времени отвлекаться от революционных трудов, например, беседуя с хорошим человеком. Надежда Константиновна и вспомнила о знакомце по Швейцарии. Вот и ходит Арехин – беседовать. И даже иногда играть в шахматы.
Ролью своей Александр Александрович не оскорблялся, шутом при короле себя не чувствовал, напротив – рассмешить собеседника чаще пытался Ленин, впрочем, юмор у Владимира Ильича был своеобразным.
Всё ж лучше, чем вовсе никакого.
Вошла секретарша:
– Владимир Ильич, к вам писатель, помните?
– Разумеется, помню. Приглашайте, товарищ Надя, приглашайте. И… Еще чайку, пожалуйста. Если можно – с лимоном. Вы будете? – Ленин повернулся к Алехину. – Нет-нет, не уходите, пожалуйста, если у вас есть, конечно, время. Любопытный человечище этот писатель. Герберт Уэллс. Читали, быть может?
– Читал.
– И я читал. Ох, боится господин писатель революции, ужас, как боится.
– В самом деле?
– А как же. Он и Маркса вывел в одной книжечке, выставил этаким сумасшедшим ученым, доктором Моро. А уж как он пролетариат изобразил…
– Про доктора Моро я читал. Но сдается мне. Владимир Ильич, что и вы тоже от пролетариата не в восторге.
– Да, – вздохнул Ленин. – Скажу по секрету, я не люблю пролетариат. Но пролетариат – топливо революции. Другого топлива у нас нет, а паровозу ехать необходимо, – и он подмигнул Арехину.
– Получается, революционеры – кочегары революционного паровоза, – закончил мысль Арехин.
– Именно так. Только – никому, – и он опять подмигнул. – Умные и так знают, а глупых лучше не расстраивать безо всякой пользы для нашего дела.
Писатель пришел не один, а с девушкой.
– Господин Уэллс, товарищ Ульянов, – познакомила девушка высокие встречающиеся стороны.
– Мы с господином Уэллсом знакомы еще по Лондону, – и они обменялись рукопожатиями. Затем состоялось представление сопровождающих лиц.
– Александр Арехин, наш специалист в области юриспруденции и вообще, разносторонне способный товарищ, – сказал Ленин.
Спутницей Уэллса оказалась Анна-Луиза Рюэгг, переводчица, девица лет двадцати. Ох уж эти писатели…
Уэллс оказался совершенно таким, каким Арехин его и представлял. Чуть старше Ленина, много старше Арехина, взгляд цепкий, движения мягкие, точные. Ему б не писателем, а следователем работать. В определенном смысле работы эти родственны. Но если все пойдут в следователи, кто же будет писать романы?
Переводила Анна-Луиза не очень хорошо. И английский знала нетвердо, и в русском путалась. Впрочем, это не имело значения, потому что беседовали Ленин и Г. Дж. бойко и в посредниках не нуждались.
Беседовали великие люди точно так же, как обыкновенные, встретившиеся после долгой разлуки: спрашивали о здоровье, о близких, интересовались общими знакомыми. И тут Уэллс упомянул Богданова:
– Говорят, этот господин хвастался какими-то феноменальными драгоценностями, изъятыми из царской сокровищницы.
– Мы национализировали много так называемых сокровищ. Всё – на нужды мировой революции.
– Я имею в виду те самые камни. Красные камни, о которых мы говорили тогда, в Цюрихе. Богданов якобы грозился в ответ на иностранное вмешательство при помощи этих камней призвать подмогу с Марса…
– Товарищ Богданов большой шутник, – рассмеялся Ленин. – Бывает подмога хуже врага. Нет, мы сами прекрасно справляемся с интервентами всех мастей. Но не отпустить ли нам молодежь?
Это было не предложением, но приказанием, и Арехин, попрощавшись, покинул кабинет Ленина.
С ним вместе вышла и переводчица.
– Вы не голодны? – вопрос Арехина по меркам старого времени был не самым изысканным, но теперь время новое, особое.
– Я… – девушка замялась.
– Тогда пойдемте, пообедаем. У нас хоть и не Берлин, но…
«Но…» заключалось в наваристом украинском борще, котлетах деволяй и булочках с вологодским маслом.
Девушка, судя по всему, проголодалась, но кушала чинно, неспешно. Арехин развлекал ее беседой и, как опытный собеседник, не сколько говорил, сколько давал говорить. Узнал он, что Анна-Луиза всей душой стоит за мировую революцию, что папа у нее держит книжную лавочку в Берне, а мама умерла два года назад, что она мечтает работать в Коминтерне, и что ехала в Россию по документам своей тетки – так, на всякий случай, для конспирации. Тетка тоже звалась Анной-Луизой Рюэгг, одна беда, было тетке сорок лет, и поэтому девушке пришлось изображать старуху.
– Сорок – это старуха?
– У вашего писателя Чехова есть такая строка: «В комнату вошел старик сорока лет…» – нашлась Анна-Луиза.
– Возможно, Чехов имел в виду состояние души? – предположил Арехин. Беседовали они по-немецки, что в Коминтерновском зале кремлевской столовой было не в редкость. – Вот у господина Уэллса душа молодая?
– Очень молодая, – и Анна-Луиза рассказала, что Г. Дж. пишет роман про Революцию. Фантастический, страшный роман. В ответ на английскую интервенцию русские революционеры запросили помощь с Марса, и вот на Англию, на старую добрую Англию посыпались огромные снаряды, выпущенные с Красной планеты. В этих снарядах находились революционные марсианские отряды, вооруженные газовыми пушками и лучами смерти. Передвигались марсиане на огромных треножниках, сметая все на своем пути, и буржуазная Англия из богатой и сытой страны превратилась сначала в поле битвы, а потом – в поле после битвы.
– Да, невеселая картина, – сказал Арехин.
– Прочитав роман, даже ненавистники коммунизма не захотят рисковать и перестанут ставить палки в колеса российского революционного паровоза, вы как считаете? – Анна-Луиза доела булочку.
Дался им этот паровоз. Сначала Ленин, теперь Анна-Луиза. «Наш паровоз, вперед лети, буржую с рельсов не сойти, его раздавим мы на фарш под революционный марш» – вспомнил он стихи из читательской почты «Известий», что давеча показывал приятель.
– Не знаю. Владимир Ильич уверен, что с врагами мы сами управимся. Зачем связывать страшных и ужасных марсиан со светлым ликом Революции? Может быть, лучше марсиане в Англии сами по себе, а революция в России – сама по себе?
– Вы считаете?
– Только предполагаю. Ведь книги я не видел, как я могу считать, не читая? Как, кстати, она будет называться?
– Г. Дж остановился на «Борьбе миров». Понимаете, идет битва между миром старым, отживающим свой век, миром капитализма, и миром новым, коммунистическим.
– С нетерпением буду ждать нового романа мэтра.
Вскоре они расстались – Анна-Луиза вернулась дожидаться Уэллса, а Арехин, послав кучера шагом, пошел рядом с возком пешком. Необходимо размяться и подумать, прогулка для этого и существует.
Итак, опять Марс и марсиане. Теперь уже конкретный план – призвать марсиан на подмогу. Лучи смерти, гигантские треножники… Они, поди, и кровь человеческую пьют, марсиане? Начнут, конечно, с капиталистов и помещиков, повкуснее будут, откормленные, а как переведется буржуазия, то и за нелюбимый Лениным пролетариат возьмутся.
Нет, чушь, ерунда.
Но если – не ерунда? Если эти пропавшие камушки – ключи к двери, ведущей на Марс? Оставим в сторону физические законы, просто – ведут, и все. И принцы Ольденбургские не сочиняли, а действительно перемещались в пространстве.
Призовешь на помощь марсиан, те, освободители, придти-то придут, а уйти – не уйдут, ещё чего.
Ладно, отойдем от фантастики. Допустим простое: камушки эти обладают, по мнению определенных лиц, великой ценностью. А определенное лицо это не кто-нибудь, а Ульянов-Ленин. Вот поговорит Владимир Ильич с Уэллсом, потом прикажет: «А подать сюда Богданова-Малиновского».
Приведут мигом. «Ну, Богданов-Малиновский, давай поскорей марсианские камни».
С Ильичом шутки плохи. Отговорок не принимает. Что не так – обольют бензином, да и спалят на заднем дворе, как бедную Фанни.
А Богданов-Малиновский скажет – были камни, были, не отрицаю. Не знал я, что они понадобятся вам, дорогой Владимир Ильич, и одолжил на время нашей театральной звезде Матильде Палиньской. Очень уж Луначарский об этом просил. Ведь не навсегда отдавал, а только для спектакля. Но их у нее украли. Похитили подлые люди, вот и свидетели есть – Палиньская, Луначарский, люди помельче. Ищут их, нет, не знаю. Говорят, Луначарский распорядился поиск прекратить, Владимир Ильич. А подать сюда Луначарского! И пошло-поехало, концов не сыскать. А позвать-ка сыщика! Что ж вы, голубчик, камушки-то проворонили? Нет, не проворонили?
Так будет, или иначе, а все равно неприятно. Революция революцией, но марсиане – нехорошо. Разве у Маркса где-нибудь про марсиан написано?
Что-то он того… сбивается на язык тезки. С кем поведешься, от того и блох наберешься…
Усилием воли Арехин отстранился от событий сегодняшнего дня. Представил, что это было вчера или даже позднее. Утро вечера мудренее, вот он и создал утро внутри собственной головы.
И сразу стало ясно – Оленева следует искать!
10
Искать каждый может. Другое дело – найти.
Вернуться в Кремль? Положим, ему дадут мандат на допросы и обыски вождей – что, впрочем, маловероятно. Но где обыскивать и кого допрашивать?
Кажется, ответ ясен – Богданова. Но… Товарищ Богданов себе на уме. Товарища Богданова и прежде допрашивали, при царском режиме. Товарища Богданова голыми руками не возьмешь. А возьмешь – так без рук останешься.
Богданов будет отрицать связь с Оленевым. Не знаю, мол, и все. Кто такой Оленев? Кто его видел? Выдумки это. Интриги. Провокация.
А, действительно, кто его видел? Только Гроцкий. Но ведь Гроцкий не утверждает, что Оленев был в Кремле. Он только повторил намек Оленева, а правильно сыщики этот намек поняли, нет, Гроцкий не отвечает. Может быть, земля в представлении Оленева начинается вовсе не с Кремля, а с почтамта или кладбища. Только кладбищ в Москве множество, а Кремль один.
Логика, конечно, хромает на все сорок ножек. Искать-де удобнее под фонарем…
Как там говорил Гроцкий о лаборатории Оленева, вернее, о мастерской? Место, священное для каждого ученого человека? Опять намек, загадка. Сидит девица в темнице, а коса на улице – морковь. Он все матушку спрашивал, отчего именно морковь, а не лук, петрушка, свекла.
Какое место в Москве священно для каждого ученого? Университет. Но опять – поди, найди в университете… Он большой.
Арехин почувствовал, что нагулялся и надумался вволю. Сел в возок, сказал:
– К Сухаревской башне.
В конце концов, почему бы и нет? Башня, как объект поклонения ученых, ничуть не хуже университета. Яков Вилимович Брюс – фигура эпическая, вровень с Добрыней стоит. А искать в башне не в пример легче.
Легче-то легче, а все-таки она тоже не маленькая.
Они ехали по Сретенке, и шатер Сухаревки рос, как странный гриб посреди зимы.
Перед башней стояла подвода, рядом – красноармеец. Он присматривал за четверкой бывших, носивших трупы из подводы в башенные ворота.
Вот, значит, как. Сухаревская башня теперь стала кадаверной.
Арехин вышел из повозки, подошел к красноармейцу.
– Стреляные?
– Не, – красноармеец смотрел на Арехина. По виду буржуй, но не боится, а спрашивает, будто право имеет. Лучше ответить. – Не, тут которые от флуенцы померли.
– И давно – сюда носите?
– Велено, как стемнеет, так и вести.
– Это вы поторопились. Еще не стемнело.
– Много их, мертвяков… – оправдывался красноармеец, – много, а подвода одна. Нам иначе не управиться…
Действительно, бывшие и сами еле двигались. Каждое тело они укладывали на носилки, и, вчетвером, несли их, сгибаясь под тяжестью.
– В башню складываете?
– Ага. Земля теперь мерзлая, а мрут – штабелями. Весной пообтает землица, тогда, может, и закопают. Или в реку побросают, ракам на радость…
Арехин прошел в ворота.
Короткий проход, и он оказался в большом зале. В полутьме видны были тела, уложенные вдоль одной из стен, но не рядком, а штабелем. Правильно, их много будет, тел. Тысячи.
Знал бы Брюс…
Арехин начал подниматься. Лестница шла вдоль башенной стены, мимо окон, частью и разбитых, сквозь которые внутрь залетал снег. Да, мороз теперь не помеха, напротив. Но мог ли Оленев что-нибудь делать на морозе?
Он добрался до самого верха, толкнул дверь.
– Здравствуйте, Александр Александрович, Еще немного, и вы бы меня не застали.
Голос, бодрый, энергичный, принадлежал господину лет шестидесяти. Господин в потертой шубе сидел в старинном кресле, протянув ноги к маленькой переносной печурке-жаровне.
Угли в жаровне еле тлели.
– Вы меня знаете, – медленно проговорил Арехин.
– Разумеется, маэстро.
– А я вас видел в мае 1914 года, – продолжил Арехин. – Вы, господин Нонейм, играли против меня французскую защиту в партии-блиц, и на двадцать шестом ходу я проиграл по времени.
– Да, часы были неисправны, минутная стрелка разом прыгнула на три деления, – подтвердил господин в потертой шубе, вставая с кресла. – Мне просто повезло.
– И вы ждали меня здесь, чтобы дать мне возможность отыграться?
– Нет, нет, маэстро. Просто я хотел вернуть вам то, в чем надобность отпала.
– А именно?
– Слезы Амона.
– Извините?
– Слезы Амона – это рубины.
– Ах, рубины…
– Да.
– Хорошо, давайте их.
– Для этого нам придется спуститься в подвал.
– Они в подвале?
– Именно.
– В подвале и установка инженера Оленева?
– Я не ошибся, предполагая, что вам удастся дойти до сути. Да, она в подвале.
Спускаться вниз было легче, чем подниматься, но Арехин не торопился. Не хотелось, чтобы минутная стрелка опять дернулась, и флажок коварно упал.
Из окна было видно вечернее небо. Развиднелось. Солнце, наконец, скрылось, и над Москвою начала густеть тьма. На востоке зрел багровый нарыв. Луна встает. Полная луна да еще в снежную ночь стоит тысячи фонарей.
Господин тоже на минуту задержался у окна. Вид луны, казалось, вполне удовлетворил его.
Они прошли мимо трупов, дошли до неприметной железной двери.
Господин ударил тростью в дверь.
– Кто стучит? – раздался голос изнутри.
– Открывай, если не замерз.
– Я не замерз, я тепрый, – дверца приоткрылась. Это она с виду неказистая, а на деле в дюйм толщиной.
Они зашли внутрь. На крохотной площадке их ждал человек с фонарем. Азиат.
– Веди, – сказал ему Нонейм.
Тридцать ступенек. Сорок. Пятьдесят. Сто. И еще, и еще. Однако. Похоже, башня одинаково простирается и вверх, и вниз.
Они остановились перед другой дверью, опять железной. Железной снаружи, изнутри же был прикреплен свинцовый лист. Ага, вот он куда шел, старый свинец инженера Оленева. Верно, и Гроцкий тоже руку приложил.
Подземелье все было обшито свинцовыми листами – и стены, и потолок, и даже пол.
Посреди подземелье возвышался небольшой помост. Пятиугольный.
И всё
– Это и есть… машина перемещения инженера Оленева?
– Нет. Это пристань, откуда машина ушла в плавание.
– На Марс? – не удержался Арехин.
– Инженер Оленев полагает, что на Марс.
– А вы?
– Я? Я просто немного помог Оленеву, только и всего. Как инженер инженеру, – Нонейм едва заметно заикался. Волнуется?
– Ограбление этой ночью – ваша работа?
– Не совсем ограбление, но – моя. Тряхнули стариной, – немного смущенно улыбнулся Нонейм.
– Вот как, значит, инженеры друг другу помогают.
Нонейм только покачал головой.
– Во всяком случае, я все возвращаю, – и он протянул Арехину раскрытую ладонь, на которой лежали два рубина.
– Признаюсь, я думал, что они, рубины – неотъемлемая часть Машины Пространства, – сказал Арехин.
– Машины Пространства? Хорошо сказано. Да, без них Оленин вернуться не сможет, если не найдет что-либо подобное на Марсе. Впрочем, он и с ними вернуться не смог бы. Камни действуют раз в несколько лет. Как лейденская банка: сначала накопит энергию, потом – паф, а затем снова копи.
– Но как же Оленев…
– Попадет обратно сюда, вы хотели спросить? Но он и не строит таких планов. Его желание – увидеть Марс и умереть.
– Да… – только и сказал Арехин.
– Так уж сложилось. Гибель семьи, тайны, открывшиеся перед ним…
– Тайны?
– Инженер Оленев отчего-то считал, что революция произошла не без влияния извне.
– Ленин – немецкий шпион? Это глупо.
– Положим, немецкие денежки подмазали колеса паровоза революции.
Арехин промолчал. Всё паровоз, да паровоз…
– Но инженер Оленев пошел куда дальше. Он считает – или считал, тут не скажешь наверное, – что причина всему – марсиане. Из-за них война началась, а все остальное – следствие. И Распутин был марсианином, и другие.
– Ленин?
– Нет, вряд ли. Кто-нибудь из его окружения. Вот он и решил отправиться на Марс – отомстить.
– Вы тоже считаете – марсиане?
Нонейм покачал седой головой.
– Этого я не знаю. Но что Оленев изобрел нечто необыкновенное – совершенно точно. Он исчез на моих глазах.
– Исчезра, исчезра, – подтвердил азиат. – Торько что есть – и торько что нет.
– Возьмите, – Нонейм снова протянул раскрытую ладонь.
Арехин взял камни. Никаких магических сигналов, никакого покалывания кожи. Обыкновенные драгоценные камни.
– Возьмите уж и ключи, – Нонейм посмотрел на азиата, и тот передал Арехину связку ключей, больших, с причудливыми бородками.
– Теперь это все ваше.
– Мое?
– Большевистское. И башня, и всё, что в башне есть.
Это он о мертвых, решил Арехин.
– Мы, с вашего позволения, откланяемся. Нам пора. Неуютно здесь становится.
– В башне?
– В России.
Арехин удерживать никого не стал. Зачем? Не говоря о том, что это было бы сложно физически. Они и с крыш прыгают, и проворство рук выказывают.
Он просто проводил их до ворот башни, по пути запирая двери в подземелье.
– До свидания, – сказал он на прощанье Нонейму. – может, и свидимся.
– Как знать, – ответил Нонейм, и азиат вторил:
– Как знать.
Так они и расстались: Арехин сел в возок, Нонейм с азиатом пошли к Садовому кольцу. Остались только бывшие буржуи, «бебе» – В повозке трупов было изрядно…
Арехин нащупал в кармане рубины.
Зачем господин Нонейм вернул их? Только ли из врожденной совестливости? Или же в этом был очередной намек?
Тихие ходы порой самые опасные…
