Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

инство, когда они заводили вполголоса немногословный

разговор. Но всех озабоченней, всех хлопотливей был че-

ловек, оказавший ночью очень мало помощи, – шапочник

Оливер Праудфьют; так чайка, когда надвигается буря,

снует, и кричит, и лопочет, хотя, казалось бы, самое раз-

любезное дело для птицы – лететь в свое гнездо и сидеть

спокойно, пока буря не кончится.

Как бы то ни было, мастер Праудфьют вертелся среди

толпы, хватал каждого за пуговицу, что-то каждому на-

шептывал на ухо – причем тех, кто был одного с ним роста,

обнимал за талию, чтобы тем таинственней и доверитель-

ней передать свое суждение, когда же встречался ему че-

ловек повыше, шапочник вставал на цыпочки и держал его

за воротник, чтобы поведать и ему все что мог. Он чувст-

вовал себя одним из героев схватки и был исполнен соз-

нания своей значительности – как очевидец, который мо-

жет сообщить самые верные сведения о происшествии. Он

и сообщал их весьма подробно, не ограничиваясь преде-

лами скромной истины. Нельзя сказать, чтобы его сооб-

щения были особенно важны или занимательны, так как

сводились по большей части к такого рода уверениям: «Это

чистая правда, клянусь святым Иоанном! Я там был и ви-

дел своими глазами – я первый ринулся в бой, когда бы не я

да еще один крепкий парень, подоспевший вовремя, они бы

вломились в дом к Саймону Гловеру, перерезали горло

старику и уволокли бы в горы его дочку. Уж такой за ними

водится скверный обычай – это нестерпимо, сосед Крук-

шенк… это невыносимо, сосед Гласс… Это недопустимо,

соседи Балнивс, Роллок и Крайстсон. Счастье, что мы с тем

парнем вовремя подоспели… Вы согласны, мой добрый и

почитаемый сосед, бэйли Крейгдэлли?»

Такие речи нашептывал хлопотливый шапочник на ухо

то одному, то другому. Крейгдэлли, главный бэйли города,

представительный купец гильдии, тот самый, что предло-

жил собраться утром вновь на совет в этом месте и в этот

час, высокий, дородный, благообразный человек, стряхнул

Оливера со своего плаща с той же учтивостью, с какой

битюг отгоняет назойливую муху, докучавшую ему минут

десять, и воскликнул:

– Молчание, добрые граждане! Идет Саймон Гловер,

которого все мы знаем за честнейшего человека. Послу-

шаем, что скажет он сам о своей обиде.

Дали слово Саймону, и перчаточник приступил к рас-

сказу в явном замешательстве, причиной которого он вы-

ставил свое нежелание вовлечь город в смертельную вра-

жду с кем бы то ни было из-за мелкой своей обиды. То

были, верно, не грабители, сказал он, а переодетые шут-

ники, подвыпившие весельчаки из придворной молодежи,

ничем особенным это ему не грозило, разве что придется в

светелке у дочери забрать окно чугунной решеткой, чтоб

отвадить озорников.

– Если это была только озорная шутка, – сказал

Крейгдэлли, – зачем же наш согражданин Гарри из Уинда

пошел на такую крайность и за безобидную шалость отсек

джентльмену руку? На город теперь наложат тяжелую

пеню, если мы не выдадим того, кто нанес увечье!

– Пресвятая дева! Этому не бывать! – сказал Гловер. –

Если бы вы знали то, что знаю я, вы остереглись бы вме-

шиваться в это дело, как не стали бы совать палец в рас-

плавленную сталь. Но раз уж вы непременно хотите об-

жечься, я должен сказать правду: дело кончилось бы худо

для меня и для моей семьи, когда бы не подоспел на по-

мощь Генри Гоу, оружейник, всем вам отлично известный.

– Не дремал и я, – сказал Оливер Праудфьют, – хоть и

не стану хвалиться, что я так же славно владею мечом, как

наш сосед Генри Гоу. Ведь вы видели меня, сосед Гловер, с

самого начала сражения?

– Я вас видел, когда оно закончилось, – отрезал Гловер.

– Правда, правда! Я позабыл, что вы, покуда сыпались

удары, сидели дома и не могли видеть, кто их наносил.

– Потише, сосед Праудфьют, прошу вас, потише, – от-

махнулся Крейгдэлли, явно наскучив нудным верещанием

почтенного старшины цеха шапочников. – Тут что-то

кроется, – сказал он далее, – но я, кажется, разгадал за-

гадку. Наш друг Саймон, как вы все знаете, миролюбец и

такой человек, что скорей останется при своей обиде, чем

подвергнет опасности друга или, скажем, соседей. Ты,

Генри, всегда тут как тут, когда надо встать на защиту го-

рода, – доложи нам, что ты знаешь об этом деле?

Наш Смит поведал все как было и как рассказано уже

читателю, а неугомонный шапочник опять ввернул свое

слово:

– Ты меня видел там, честный Смит, видел, да?

– Сказать по совести, не приметил, сосед, – ответил

Генри. – Впрочем, ростом ты невелик и я, понятно, мог тебя

проглядеть.

При этом ответе все дружно рассмеялись, но Оливер и

сам рассмеялся вместе с другими и добавил упрямо:

– А все-таки я самый первый кинулся на выручку.

– Да ну? Где же ты был, сосед? – сказал Генри – Я тебя

не видел, а я в тот час отдал бы столько, сколько могут

стоить лучший меч и доспехи моей работы, чтобы рука об

руку со мною стоял такой крепкий молодец, как ты!

– Да как же, я и стоял совсем рядом, честный Смит. И

пока ты колотил, как молотом по наковальне, я отводил те

удары, которыми остальные негодяи старались угостить

тебя из-за спины. Потому-то ты меня и не приметил.

– Слыхивал я об одноглазых кузнецах былых времен*, –

сказал Генри. – У меня два глаза, но оба сидят спереди, так

что у себя за спиной, соседушка, я видеть не мог.

– И все же, – настаивал мастер Оливер, – именно там я и

стоял, и я дам господину бэйли свой отчет о происшествии.

Ведь мы со Смитом первые ринулись в драку.

– Пока довольно! – сказал бэйли, взмахом руки уго-

монив мастера Праудфьюта. – У нас есть показания Гло-

вера и Генри Гоу – этого было бы довольно, чтобы при-

знать установленным и не столь правдоподобное дело. А

теперь, мои добрые мастера, говорите, как нам поступить.

Нарушены и поруганы все наши гражданские права, и вы

отлично понимаете, что отважиться на это мог только

очень сильный и очень дерзкий человек. Мастера, вся наша

плоть и кровь возмущена и не велит нам снести обиду!

Законы ставят нас ниже государей и знати, но разве можно

стерпеть вопреки рассудку, чтобы кто-либо безнаказанно

ломился в наши дома и покушался на честь наших жен-

щин?

– Не потерпим! – единодушно отозвались горожане.

На лице Саймона Гловера отразились тревога и недо-

брые опасения.

– Я все же думаю, – вмешался он, – что их намерения

были не так уж злостны, как вам кажется, достойные мои

соседи, и я с радостью простил бы ночной переполох в

моем злополучном доме, лишь бы Славный Город не попал

из-за меня в скверную передрягу. Прошу вас, подумайте,

кто окажется нашими судьями, кто будет слушать дело, кто

будет решать, присудить ли нам возмещение за обиду или

отклонить наш иск. Я среди соседей и друзей и, значит,

могу говорить откровенно. Король – благослови его гос-

подь! – так сокрушен и духом и телом, что сам он устра-

нится и отправит нас к кому-нибудь из своих советников,

какой подвернется в тот час… Возможно, он нас отошлет к

своему брату, герцогу Олбени, а тот использует наше хо-

датайство о возмещении обиды как предлог, чтобы из нас

же выжать побольше денег.

– Нет, из дома Олбени нам судьи не надо! – с тем же

единодушием ответил сход.

– Или, может быть, – добавил Саймон, – он поручит

заняться нами герцогу Ротсею*. Юный принц-сорванец

обратит нашу обиду в потеху для своих веселых удальцов и

прикажет своим менестрелям сложить о ней песню.

– Не надобно нам Ротсея! Он знает лишь забавы, не

годится он в судьи! – снова дружно прокричали горожане.

Видя, что он успешно подвел к тому, к чему клонил,

Саймон осмелел, но все же следующее грозное имя назвал

боязливым полушепотом:

– Тогда не предпочтете ли вы Черного Дугласа*?

С минуту никто не отвечал. Все переглянулись, лица у

людей угрюмо вытянулись, губы побелели. Один лишь

Генри Смит смело, твердым голосом высказал то, что ду-

мал каждый, но чего никто не отважился вымолвить вслух:

– Поставить Черного Дугласа судьей между горожа-

нином и дворянином… или даже знатным лордом, как я

подозреваю… Ну нет, уж лучше черного дьявола из пре-

исподней! С ума ты своротил, отец Саймон, что несешь

такую дичь!

Снова наступило опасливое молчание, которое нару-

шил наконец Крейгдэлли.

Смерив говорившего многозначительным взглядом, он

заметил:

– Ты полагаешься на свой кафтан со стальной подбив-

кой, сосед Смит, а то бы не говорил так смело.

– Я полагаюсь на верное сердце под своим кафтаном,

каков он ни есть, бэйли, – ответил бесстрашный Смит. – И

хоть я не говорун, никто из знатных особ не навесит мне

замка на рот.

– Носи кафтан поплотнее, добрый Генри, или не говори

так громко, – повторил бэйли тем же многозначительным

тоном. – По городу ходят молодцы с границы со знаком

кровавого сердца на плече22. Но все эти речи ни к чему. Что

мы станем делать?

– Речь хороша, когда коротка, – сказал Смит. – Обра-

тимся к нашему мэру и попросим у него совета и помощи.

Ропот одобрения пошел по рядам, а Оливер Праудфьют

воскликнул:

– Я же полчаса твердил это, а вы не хотели меня слу-

шать! Идемте к нашему мэру, говорил я. Он сам дворянин,

ему и разбирать все споры между городом и знатью.

– Тише, соседи, тише! Ходите и говорите с опаской, –

сказал тонкий, худой человечек, чья небольшая фигурка

как будто еще сжалась и стала совсем похожа на тень – так

он старался принять вид предельного уничижения и ка-

заться в соответствии со своими доводами еще более

жалким и незаметным, чем его создала природа. – Изви-

ните меня, – сказал он, – я всего лишь бедный аптекарь.

Тем не менее я воспитывался в Париже и обучен наукам о

человеке и cursus medendi23 не хуже всякого, кто именует

себя врачом. Думается мне, я, пожалуй, сообразил, как

врачевать эту рану и какие надобны тут снадобья. Вот пе-

ред нами Саймон Гловер – человек, как все вы знаете,

достойнейший. Разве он не должен был бы горячее всех

настаивать на самом строгом судебном расследовании,

коль скоро в этом деле задета честь его семьи? А между тем

он увиливает, не хочет выступить с обвинением против

буянов. Так не думаете ли вы, что если он не желает под-

нимать дело, значит у него имеются на то свои особые и

22 Широко известный отличительный знак дома Дугласов.

23 Способам врачевания.

важные причины, о которых он предпочитает умолчать?

Уж кому-кому, а мне и вовсе не пристало совать палец в

чужую рану! Но увы! Все мы знаем, что юные девицы – это

все равно что летучая эссенция. Предположим далее, что

некая честная девица – вполне невинная, конечно, – ос-

тавляет на утро святого Валентина свое окно незапертым,

чтобы какой-нибудь галантный кавалер получил возмож-

ность – конечно, без урона для ее девичьей чести – сде-

латься на предстоящий год ее Валентином, и допустим, что

кавалера настигли, – разве она не поднимет крик, как если

бы гость вторгся неожиданно, ну, а там… Взвесьте это всё,

потолчите в ступе и посудите – стоит ли городу из-за та-

кого дела ввязываться в ссору?

Аптекарь излагал свои мнения в самом двусмысленном

тоне, но его щуплая фигурка стала и вовсе бестелесной,

когда он увидел, как кровь прилила к щекам Саймона

Гловера, а лицо грозного Смита жарко зарделось до корней

волос. Оружейник выступил вперед, вперил строгий взгляд

в испуганного аптекаря и начал:

– Ах ты скелет ходячий! Колба с одышкой! Отравитель

по ремеслу! Когда бы я полагал, что твое смрадное дыха-

ние может хоть на четверть секунды затмить светлое имя

Кэтрин Гловер, я бы истолок тебя, грязный колдун, в твоей

же ступе, подмешал бы к твоим гнусным останкам серный

цвет – единственное не фальшивое лекарство в твоей лавке

– и сделал бы из этой смеси мазь для втирания шелудивым

собакам!

– Стой, Генри, сынок, стой! – властным окриком оста-

новил его Гловер. – Здесь вправе говорить только я, и

больше никто. Многоуважаемый судья Крейгдэлли! Если

мое миролюбие толкуют так превратно, я склоняюсь к

тому, чтобы преследовать озорников до последней воз-

можности. И хотя бы время показало, насколько лучше

было бы держаться миролюбия, вы все увидите, что моя

Кэтрин ни по легкомыслию, ни по неразумию не подала

повода к такому поношению.

Вмешался и бэйли.

– Сосед Генри, – сказал он, – мы сюда собрались на

совет, а не свару заводить. Как один из отцов города, я

предлагаю тебе забыть злобу и твои недобрые умыслы

против мастера Двайнинга, аптекаря.

– Он слишком жалкая тварь, бэйли, – сказал Генри Гоу,

– чтобы мне вступать с ним в ссору: я же одним ударом

молота могу уничтожить и его самого и его лавчонку.

– Тогда успокойтесь и выслушайте меня, – сказал бэй-

ли. – Мы все верим в незапятнанную честь нашей пертской

красавицы, как в святость пречистой богородицы. – Он

истово перекрестился. – Итак, тут предлагали обратиться к

мэру. Согласны ли вы, соседи, передать в руки нашего мэра

дело, которое, как можно опасаться, будет направлено

против могущественного и знатного лица?

– Мэр и сам знатный человек, – проскрипел аптекарь,

снова осмелев после вмешательства бэйли. – Видит бог, я

ни слова не имею сказать в укор почтенному дворянину,

чьи предки долгие годы исправляли должность, которую

ныне исправляет он.

– По свободному выбору граждан города Перта, – до-

бавил Смит, перебив говорившего зычным и властным

голосом.

– Да, конечно, – сказал смущенный оратор, – по выбору

граждан. Как же иначе? Прошу вас, друг мой Смит, не пе-

ребивайте меня. Я по своему убогому разумению обра-

щаюсь к нашему старшему бэйли, достойнейшему Крейг-

дэлли. Я хочу сказать, что как бы ни был связан с нами сэр

Патрик Чартерис, он все-таки знатный дворянин, а ворон

ворону глаз не выклюет. Он может нас рассудить в спорах с

горцами, может выступить с нами против них, как наш мэр

и предводитель, но, сам облаченный в шелк, захочет ли он

стать на нашу сторону в споре против расшитой епанчи и

парчовых одежд, как вставал против тартана* или ир-

ландского сукна, – это еще вопрос. Послушайте меня,

скудоумного. Мы спасли нашу красавицу девицу, о кото-

рой я не хотел сказать ничего дурного, так как поистине не

знаю за ней греха. У них один человек остался без руки –

стараниями Гарри Смита…

– … и моими, – добавил маленький и важный шапоч-

ник.

– И Оливера Праудфьюта, как он сам уверяет, – про-

должал аптекарь, не оспаривая ничьих притязаний на сла-

ву, лишь бы его самого не побуждали вступить на ее

опасную стезю. – Я говорю, соседи, что раз один из них

оставил нам на память свою руку, они больше не сунутся на

Кэрфью-стрит. А коли так, то, по моему нехитрому суж-

дению, давайте поблагодарим от души нашего честного

горожанина и, поскольку город вышел из дела с честью, а

те окаянные повесы – с уроном, похороним дело – и мол-

чок, ни слова!

Эти осторожные советы возымели свое действие на

иных из горожан, которые кивали на его слова и с видом

глубокого понимания глядели на поборника миролюбия, и

даже Саймон Гловер, несмотря на давешнюю обиду, каза-

лось, разделял его мнение. Но Генри Смит, видя, какой

оборот принимает совещание, взял слово и заговорил с

обычной для него прямотой:

– Я среди вас не самый старший, соседи, не самый бо-

гатый – и не жалею о том. Годы и сами придут, если до них

доживешь, а деньги я могу зарабатывать и тратить, как и

всякий другой, кто не робеет перед жаром горна и ветром

кузнечных мехов. Но никто никогда не видал, чтобы я си-

дел спокойно, когда словом или делом нанесена обида

Славному Городу и когда человек может ее исправить ре-

чью или рукой. Не снесу я спокойно и это оскорбление,

сделаю что в моих силах. Если никто не желает идти со

мною, я пойду к мэру один. Он рыцарь, это верно, и, как все

мы знаем, истинный свободный дворянин из рода, который

мы чтим со времен Уоллеса, посадившего к нам его пра-

деда. Но будь он самым гордым и знатным господином в

стране, он – мэр Перта и ради собственной чести должен

охранять права и вольности города – должен и будет, я

знаю: я делал ему на заказ стальные доспехи и разгадал,

какое сердце они прикрывают.

– Во всяком случае, – сказал Крейгдэлли, – бесполезно

идти с нашим делом к королю иначе, как под предводи-

тельством Патрика Чартериса, все равно ответ будет один:

«Ступайте к вашему мэру, сиволапые, а нам не докучайте».

Итак, соседи и сограждане, если вы меня поддержите, мы

двое, аптекарь Двайнинг и я, отправимся немедленно в

Кинфонс, и с нами – Сим Гловер, наш славный Смит и

доблестный Оливер Праудфьют как свидетели побоища,

мы договоримся от имени города с сэром Патриком Чар-

терисом.

– Нет, меня, прошу, оставьте дома, – стал отказываться

миролюбец лекарь, – я и рта открыть не посмею перед

лицом рыцаря, препоясанного мечом.

– Пустое, сосед, ты должен идти, – возразил Крейг-

дэлли. – Кто в городе не знает, что я – горячая голова, хотя

мне давно перевалило за шестьдесят? Сим Гловер – оби-

женная сторона, Гарри Гоу, как всем известно, больше

продырявил панцирей мечом, чем выковал их своим мо-

лотом, а сосед Праудфьют, который, по его словам, неиз-

менно участвует от начала до конца в каждой драке на

улицах Перта, – он, несомненно, человек действия. Необ-

ходимо, чтобы среди нас был хоть один радетель за мир и

спокойствие. И ты, аптекарь, самый для этого подходящий

человек. Итак, в путь-дорогу, господа, надевайте сапоги,

седлайте коней – «Конь да посох24!», скажу я, и встретимся

все у Восточных ворот, если, конечно, вы соблаговолите,

соседи, доверить нам это дело.

– Лучше и не придумаешь, мы все голосуем за это, –

заговорили горожане. – Если мэр возьмет нашу сторону,

как Славный Город вправе ожидать, мы можем потягаться

с первейшими из знатных господ!

– Значит, соседи, – подхватил бэйли, – как договори-

лись, так и сделаем. Я, между прочим, наказал созвать

примерно к этому часу общегородской совет и не сомне-

ваюсь, – тут он обвел глазами всех вокруг, – что коль скоро

собравшиеся здесь в большом числе горожане решили пе-

24 «Конь да посох!» – всем известный клич, с которым эльфы вскакивают на ко-

ней, пускаясь в странствие при лунном свете, стал широко применяться во всех случаях,

когда садятся в седло.

реговорить с нашим мэром, то и прочие члены совета со-

гласятся с их решением. А потому, соседи и добрые граж-

дане славного города Перта, живо на коней, как сказано, и

сойдемся у Восточных ворот.

Возгласы общего одобрения завершили заседание это-

го, так сказать, частного совета, или, как тогда говорилось,

заседания «лордов ремесел». И они разошлись, выборные –

готовиться к поездке, остальные же – рассказывать своим

заждавшимся женам и дочерям, какие приняты меры,

чтобы впредь их светлицам не угрожало в неурочные часы

вторжение любезников.

Пока седлают коней, а городской совет обсуждает –

или, вернее, формально утверждает – постановление,

принятое именитыми горожанами, дадим читателю необ-

ходимые сведения и ясно изложим то, на что указывалось

вскользь и обиняком в предшествующих прениях.

Во времена, когда феодальная аристократия притесняла

королевские города Шотландии и зачастую нарушала их

права, утвердился обычай, по которому город, если по-

зволяли обстоятельства, выбирал мэром, то есть главой

своего самоуправления, не кого-либо из купцов, мастеров и

других влиятельных лиц, проживавших в самом городе и

замещавших рядовые должности по магистратуре, а при-

глашал на этот высокий пост какого-нибудь могущест-

венного рыцаря или барона из лежащих поблизости замков,

с тем чтобы он был при дворе другом горожан, защи-

щающим их общинные интересы, а при случае возглавлял

бы городское ополчение – на войне ли или в частных рас-

прях, – подкрепляя его отрядом своих феодальных ленни-

ков. Помощь эта не всегда бывала безвозмездной. Сплошь

да рядом мэры беззастенчиво злоупотребляли своим по-

ложением и отхватывали под видом «даров» земли и уго-

дья, принадлежавшие городской общине, заставляя горо-

жан непомерно дорого платить за оказываемое покрови-

тельство. Другие довольствовались тем, что получали от

горожан поддержку в своих феодальных ссорах, а также

всевозможные знаки почета и благоволения, какими город

по собственному почину награждал своего предводителя,

дабы тот при нужде рачительней услужал ему. Барон, со-

стоявший официальным защитником королевского города,

не стесняясь принимал такие добровольные подношения и

платил за них защитой прав и привилегий общины, уча-

стием в прениях городского совета и смелыми деяниями на

поле битвы.

Граждане славного города Перта (как они любили себя

именовать) из поколения в поколение избирали себе по-

кровителей-мэров из рыцарского семейства Чартерис,

владетелей Кинфонса*, чьи земли лежали по соседству с

городом. Не прошло и ста лет (во времена Роберта III) с той

поры, как первый представитель этого видного рода

обосновался в принадлежавшем ему крепком замке, сто-

явшем среди живописной и плодородной местности.

Обосноваться на чужой земле, куда его забросил жребий,

первому барону позволили необычайные события его

жизни, рыцарственной и романтической. Расскажем их, как

они излагаются в древнем и устойчивом предании, отме-

ченном чертами несомненной правдивости и настолько

достоверном, что его можно бы включить и в более серь-

езную историческую летопись, чем эта наша повесть.

В те годы, когда прославленному патриоту сэру

Уильяму Уоллесу, чей жизненный путь был так недолог,

удалось с оружием в руках на некоторое время изгнать из

Шотландии английских захватчиков, он, говорят, пред-

принял путешествие во Францию с небольшим отрядом

своих приверженцев, при этом Уоллес поставил себе целью

путем личного воздействия (а его и в чужих странах ува-

жали за доблесть) склонить французского государя к тому,

чтоб он послал в Шотландию вспомогательные войска или

чем-либо другим помог шотландцам отвоевать независи-

мость. Шотландский герой, находясь на борту небольшого

судна, держал курс на Дьепп, когда вдали показался парус,

на который корабельщики глядели сперва смущенно и

подозрительно, а под конец – в растерянности и унынии.

Уоллес спросил, в чем причина тревоги. Капитан сообщил

ему, что высокобортное судно, приближающееся с наме-

рением взять их на абордаж, – знаменитый пиратский ко-

рабль, который славится дерзкой отвагой и неизменным

успехом в разбое. Командует им джентльмен, по имени

Томас де Лонгвиль, человек необычайной силы, француз

по рождению, а по роду деятельности – один из тех пира-

тов, которые именуют себя друзьями моря и врагами всех,

кто плавает по водным просторам. Он нападает на корабли

любой страны и грабит их подобно древненорвежским

морским королям, как их называют, чья власть простира-

ется на необозримые просторы бурных вод. Капитан до-

бавил, что ни один корабль не может спастись от разбой-

ника бегством – так быстроходно его судно, и ни у одной

команды, даже самой сильной, нет надежды отбиться от

него, когда он, по своему пиратскому обычаю, кидается на

чужую палубу во главе своих удальцов.

Уоллес сурово улыбался, пока капитан с дрожью в го-

лосе и со слезами на глазах расписывал грозившую им не-

избежную участь – попасть в плен к Красному Разбойнику,

как прозвали де Лонгвиля, потому что он обычно ходил под

кроваво-красным флагом, который поднял и теперь.

– Я освобожу проливы от пирата, – сказал Уоллес.

Созвав человек десять-двенадцать своих приверженцев

– Бойда, Керли, Ситона и других, – для кого смерч самой

отчаянной битвы был как дыхание жизни, он приказал им

вооружиться и лечь ничком на палубу, чтобы их не было

видно. Корабельщикам он велел спуститься в трюм – всем,

кроме нескольких человек, необходимых для управления

судном. Капитана же заставил под страхом смерти так

вести корабль, чтобы казалось, будто он спасается от пи-

рата бегством, а на деле – позволить Красному Разбойнику

нагнать его и захватить. Уоллес между тем залег на палубе,

чтобы видно было, что никто не готовится к сопротивле-

нию. Через четверть часа корабль де Лонгвиля стал борт о

борт с судном, на котором находился шотландский герой, и

Красный Разбойник, набросив абордажные крючья, чтобы

закрепить за собой добычу, в полном вооружении спрыг-

нул на палубу вместе со своими удальцами, поднявшими

бешеный крик, словно уже была одержана победа. Но тут

вооруженные шотландцы разом вскочили на ноги, и раз-

бойник, никак того не ждавший, был вынужден схватиться

с людьми, которые привыкли считать победу обеспечен-

ной, когда на каждого приходилось не более двух или трех

противников. Сам Уоллес бросился на капитана пиратов, и

между ними завязалась борьба столь яростная, что все ос-

тальные прекратили битву и стали смотреть на них, словно

пришли к общему согласию предоставить поединку между

двумя главарями решить исход сражения. Пират бился, как

только может биться человек, но Уоллес обладал нечело-

веческой силой. Он выбил меч из руки разбойника, и тот,

когда клинок противника должен был вот-вот рассечь его,

не видя иного выхода, схватился с шотландцем грудь к

груди, надеясь осилить его голыми руками. Однако и тут

шотландец взял верх. Они повалились на палубу, держа

друг друга в объятиях, но француз упал навзничь, и Уоллес,

схватив его за горло, защищенное ожерелком панциря,

сдавил так крепко, что сталь, как ни была хороша, подалась

и кровь хлынула у пирата из глаз, из носу, изо рта, так что

просить пощады он мог только знаками. Увидав, как туго

пришлось атаману, его люди побросали оружие и сдались

на милость победителя. Тот даровал им всем жизнь, но

завладел их судном и объявил их своими пленниками.

Когда показалась французская гавань, Уоллес поверг ее в

трепет, использовав цвета разбойника, как если бы сам де

Лонгвиль явился грабить город. Колокола вызванивали

тревогу, раздался призывный звон рогов, и горожане хва-

тались за оружие, когда внезапно все переменилось. Над

пиратским флагом вознесся шотландский лев на золотом

щите и возвестил, что приближается освободитель Шот-

ландии, как сокол с добычей в когтях. Он сошел на берег со

своим пленником и предстал с ним пред двором француз-

ского короля. По просьбе Уоллеса, пирату были прощены

его разбойничьи подвиги, и король даже почтил сэра То-

маса де Лонгвиля посвящением в рыцари и предложил ему

службу при своем дворе. Но разбойник проникся такими

дружескими чувствами к своему великодушному победи-

телю, что предпочел соединить свою судьбу с судьбой

Уоллеса, отправился с ним в Шотландию и сражался плечо

к плечу с героем во многих кровопролитных боях, в ко-

торых сэр Томас де Лонгвиль доблестью не уступал ни-

кому, кроме богатыря, одолевшего его в поединке. Ему

выпал более счастливый жребий, чем его покровителю.

Отличаясь не только редкой силой, но и красотой, де

Лонгвиль так пленил юную девицу, наследницу древнего

рода Чартерис, что та избрала его себе в супруги и при-

несла ему в приданое прекрасный баронский замок Кин-

фонс со всеми угодьями. Их потомки приняли имя Чарте-

рис – в утверждение связи со своими предками по мате-

ринской линии, древними владельцами их замка и барон-

ских земель, хотя имя Томаса де Лонгвиля не меньше

чтилось среди них и широкий двуручный меч, которым он

косил в боях ряды противников, хранится по сей день среди

драгоценных семейных реликвий. По другой версии Чар-

терис было родовое имя самого де Лонгвиля. Впоследствии

поместье перешло к семье Блэров, а в настоящее время им

владеет лорд Грей.

Эти-то бароны Кинфонс25 из поколения в поколение, от

отца к сыну, исправляли должность мэра города Перта.

Замок стоял по соседству с городом, и этот издавна уста-

новившийся порядок был удобен для обеих сторон. Сэр

Патрик, о котором повествует наша хроника, не раз воз-

25 Думают, что в настоящее время древних баронов Кинфонс представляет по

мужской линии одна ветвь этого рода, некогда могущественная, а именно – Чартерисы из

Эмисфилда в Дамфризшире. Развалины замка рядом с их современной усадьбой свиде-

тельствуют, какими широкими возможностями располагали они в прошлом. (Прим. ав-

тора.)

главлял пертское ополчение в боях и схватках с неуго-

монными грабителями из кланов Горной Страны и с дру-

гими врагами – будь то чужеземцы или свои же сопле-

менники. Правда, иногда ему надоедало разбирать мелкие

и вздорные жалобы, с которыми обращались к нему без

нужды. Поэтому на него нередко возводилось обвинение,

что он-де слишком горд, потому что знатен, или слишком

нерадив, потому что богат, и что он слишком привержен

охоте на зверя и усладам феодального гостеприимства, а

когда Славный Город по тому или другому поводу ждет его

деятельного вмешательства, не всегда бывает легок на

подъем. Но, невзирая на все нарекания, горожане пред

лицом серьезной опасности неизменно спешили спло-

титься вокруг своего мэра, и тот всегда был рад им помочь

советом и делом.

ГЛАВА VIII

Вот Джонстоны из Эннсндейла!*

Везде их встретишь тут.

Они здесь прожили столетья,

Столетья проживут.

Старинная баллада

В предыдущей главе мы бегло очертили, кем был и кем

слыл сэр Патрик Чартерис, мэр города Перта. Вернемся

теперь к делегации, которая собралась у Восточных ворот,

чтобы нести свою жалобу этому вельможе в замок Кин-

фонс.

Первым прибыл Саймон Гловер верхом на иноходце,

которому иногда выпадала честь нести на себе более

изящную и не столь тяжелую ношу – красавицу Кэтрин.

Гловер чуть не до глаз прикрыл плащом лицо, не так от

холода, как в знак того, что друзья, пока он едет по улицам,

не должны тревожить его расспросами. Тяжелая забота

сдвинула его нависшие брови: видно, чем больше думал он

о предстоящем деле, тем трудней и опасней оно рисовалось

ему. Он только молчаливым поклоном приветствовал

друзей, по мере того как те являлись к месту сбора.

Сильный вороной жеребец старой гэллоуэйской по-

роды*, малорослый – не больше как в четырнадцать ладо-

ней, – но крутоплечий, крепконогий, ладный, с круглым

крупом, нес к Восточным воротам храброго Смита. Ло-

шадник узнал бы по искре в глазу тот недобрый норов,

который часто сочетается в коне с большою силой и вы-

носливостью, но вес, рука и твердая посадка наездника в

добавление к непрестанным трудам недавнего долгого

путешествия успели переломить упрямство скакуна. В паре

с оружейником ехал Оливер Праудфьют. Почтенный ша-

почник, как читатель знает – маленький и круглый человек,

то, что в просторечии зовется увалень, – закутался в пун-

цовый плащ, навесил поверх плаща охотничью сумку и,

напоминая в таком виде красную подушку для булавок,

взгромоздился на большое, высокое седло, в котором он

сидел не верхом, а точно птица на жердочке. Седло с взо-

бравшимся на него седоком обхватывало хребет большой,

тяжелой в беге фламандской кобылы, напоминавшей

верблюда: как тот, она задирала нос, на каждой ноге у нее

висел огромный пук шерсти, а каждая подкова была в по-

перечнике со сковороду. Несоответствие между лошадью и

всадником было слишком разительно, и если случайные