Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Мой бедный Генри, – сказал сэр Патрик, – я принес

тебе невеселую новость… впрочем, еще не совсем досто-

верную. Если же она окажется верна, такому, как ты,

удальцу не следует слишком горячо принимать ее к сердцу.

– Во имя господа бога, милорд, – сказал Генри, – я на-

деюсь, вы не принесли дурных вестей о Саймоне Гловере и

его дочери?

– В отношении их самих – нет, – сказал сэр Патрик. –

Они благополучно здравствуют. Но для тебя, Генри, моя

новость будет не очень веселой. Китт Хеншо, верно, уже

передал тебе, что я пробовал устроить Кэтрин Гловер в дом

к одной почтенной леди, к герцогине Ротсей, думая, что та

не откажет ей в покровительстве. Но леди отклонила мое

ходатайство, и Кэтрин отослали к отцу в Горную Страну.

Все сложилось как нельзя хуже. Ты слышал, конечно, что

Гилкрист Мак-Иан умер и во главе клана Кухил стал теперь

его сын Эхин, тот, кого мы знали в Перте под именем Ко-

нахара, бывший подмастерье старого Саймона. И слышал я

от одного моего слуги, что среди Мак-Ианов поговарива-

ют, будто молодой вождь хочет жениться на Кэтрин. Мо-

ему слуге об этом рассказали (понятно, под большим сек-

ретом), когда он ездил в край Бредалбейнов для перегово-

ров о предстоящей битве. Новость пока не проверена, од-

нако, Генри, это очень похоже на правду.

– Слуга вашей милости сам виделся с Саймоном Гло-

вером и его дочерью? – выговорил Генри, еле дыша, и

кашлянул, чтобы скрыть от мэра крайнее свое волнение.

– Не довелось ему, – сказал сэр Патрик. – Горцы, ви-

дать, ревниво оберегали своих гостей и не дали ему пого-

ворить со стариком, а попросить, чтобы ему позволили

свидеться с Кэтрин, он и вовсе не посмел – побоялся их

всполошить. К тому же по-гэльски он не говорит, а его

собеседник был не силен в английском, так что тут могла

получиться и ошибка. Во всяком случае, ходит такой слух,

и я почел нужным передать его тебе. Но в одном ты мо-

жешь быть уверен: свадьба не состоится, пока не будет

покончено с тем делом на вербное воскресенье, и я тебе

советую ничего не затевать, покуда мы толком всего не

разузнаем, потому что всегда лучше знать наверняка, даже

когда это причиняет боль… Ты пойдешь в ратушу? – до-

бавил он, помолчав. – Предстоит разговор о подготовке

арены на Северном Лугу. Тебе будут рады.

– Нет, мой добрый лорд.

– Ладно, Смит. Вижу по твоему короткому ответу, что

мое известие тебя расстроило, но в конце концов женщины

все – что флюгер, уж это так! Соломон и многие другие

изведали это раньше нас с тобой.

С этими словами сэр Патрик Чартерис удалился в

полной уверенности, что наилучшим образом справился с

задачей утешителя.

Но несчастный жених совсем по-другому отнесся к его

сообщениям и попытке приукрасить дурную весть.

«Мэр, – сказал он горько самому себе, – ей-богу, пре-

восходный человек. Он так высоко несет свою баронскую

голову, что, если скажет бессмыслицу, бедняк должен

считать ее разумной, как должен хвалить прескверный эль,

если ему поднесут его в серебряном бокале его светлости.

Как бы это все звучало при других обстоятельствах? До-

пустим, качусь я вниз по крутому склону Коррихи-Ду, и,

когда я уже у самого обрыва, является лорд-мэр и кричит:

„Генри, тут пропасть, и я с прискорбием должен тебе ска-

зать, что ты того и гляди скатишься в нее. Но не унывай,

ибо небо может послать на твоем пути камень или куст, за

который ты уцепишься. Как бы то ни было, я посчитал, что

для тебя утешительно будет узнать наихудшее, – вот я тебе

это и сообщаю. Я не знаю точно, какова глубина пропасти,

сколько в ней сотен футов, но об этом ты сможешь судить,

когда достигнешь ее дна, ибо всегда лучше знать навер-

няка. Кстати, не пойдешь ли ты поиграть в шары?“ И такой

болтовней хотят заменить дружескую попытку уберечь

несчастного и не дать ему сломать себе шею!. Я как по-

думаю о том, схожу с ума. Так бы, кажется, и схватил свой

молот да пошел бы крушить все кругом. Но я должен со-

хранять спокойствие. И если этот горный стервятник, на-

звавшийся соколом, схватит мою горлинку, то он узнает,

умеет ли пертский горожанин натянуть тетиву».

Был уже четверг, последний перед роковым вербным

воскресеньем, и воины обоих кланов ожидались в город на

другой день, чтобы всю субботу они могли отдыхать и

готовиться к битве. От каждой стороны было выслано

вперед по два-три человека – получить указания, необхо-

димые для правильного разрешения спора: где стать лаге-

рем каждому отряду и тому подобное. Поэтому Генри не

удивился, увидав в своем проулке могучего, рослого горца,

который шел и опасливо смотрел вокруг, как уроженцы

дикого края глазеют на диковины более цивилизованной

страны. Сердце Смита уже потому не лежало к пришельцу,

что тот был родом из Горной Страны, а наш оружейник

разделял предубеждение пертских горожан против их се-

верных соседей, но его неприязнь удвоилась, когда он

разглядел на незнакомце плед расцветки клана Кухил.

Вдобавок вышитая серебром ветка с дубовыми листьями

указывала, что он принадлежит к личной охране молодого

Эхина, на которую клан возлагал столько надежд в связи с

предстоявшим сражением.

Все приметив, Генри удалился к себе в кузницу, так как

вид пришельца пробудил в нем недобрые чувства, а зная,

что горец должен скоро сразиться в большом бою и нельзя

его втягивать в мелкую ссору, он решил по крайней мере

избежать дружеского разговора с ним. Однако через не-

сколько минут дверь кузницы раскрылась, и, запахнувшись

в свой тартан, от которого его богатырская фигура пока-

залась еще более мощной, горец переступил порог с над-

менным видом человека, убежденного, что его достоинство

ставит его выше всех и вся. Он стоял, озираясь, и, казалось,

ждал, что повергнет всех в изумление. Но Генри был не

склонен потакать его тщеславию и продолжал бить моло-

том по лежащей на его наковальне нагрудной пластинке

для панциря, точно и не видел гостя.

– Ты Гоу Хром? – спросил горец.

– Так зовут меня те, кто хочет, чтобы им перебили

хребет, – ответил Генри.

– Не обижайся, – сказал горец. – Она сама пришель

купить панцирь.

– «Она сама» может повернуть свои голые ляжки и

выйти за порог, – ответил Генри. – У меня нет ничего на

продажу.

– Через два дня вербное воскресенье, а то она заставиль

бы тебя петь другую песню, – возразил гэл.

– А так как сегодня пятница, – сказал Генри с тем же

пренебрежительным спокойствием, – я попрошу тебя не

застить мне свет.

– Ты неучтивый человек, но она сама тоже fir nan ord84,

и она знает, что кузнец горяч, как огонь, когда железо го-

рячо.

– Если «она сама» молотобоец, она должна уметь вы-

ковать себе доспехи, – ответил Генри.

– Так бы она и сделала и не стала бы тебя тревожить.

Но, говорят, Гоу Хром, когда ты куешь мечи и броню, ты

над ними поешь и свистишь напевы, которые обладают

силой делать клинок таким, что он разрезает стальное

кольцо, как бумагу, а латы и кольчугу – такими, что

стальные копья отскакивают от них, как горох.

– Тебя дурачили, как невежду. Добрый христианин не

стал бы верить такому вздору, – сказал Генри. – Я, когда

работаю, насвистываю что придется, как всякий честный

ремесленник, и чаще всего песенку о роще Висельников.

Мой молот бьет веселей под этот напев.

– Друг, напрасно давать шпоры коню, когда он стре-

ножен, – сказал надменно горец. – Сейчас она сама не мо-

жет драться. Невысокая доблесть так ее колоть.

– Клянусь гвоздем и молотом, ты прав! – сказал Смит,

84 То есть «человек молота».

меняя тон. – Но говори прямо, друг, чего ты от меня хо-

чешь? Я не расположен к пустой болтовне.

– Броню для моего вождя, Эхина Мак-Иана, – ответил

горец.

– Ты кузнец, сказал ты? Как ты посудишь об этой? –

спросил Смит, доставая из сундука кольчугу, над которой

работал последние дни.

Гэл ощупал ее как диковину, с восхищением и неко-

торой завистью. Он долго разглядывал каждое колечко и

пластинку и наконец объявил, что это лучшая кольчуга,

какую он видел в жизни.

– Предложить за нее сто коров и быков с отарой овец в

придачу – и то будет дешево, – произнес горец. – И она

сама меньше не предложит, если ты уступишь ей кольчугу.

– Ты даешь честную цену, – возразил Генри, – но этот

панцирь не будет продан ни за золото, ни за скот. Я имею

обыкновение испытывать свои панцири своим же мечом, и

эту кольчугу я не отдам никому на иных условиях, как

только если покупающий померится со мною в честном

состязании: на три крепких удара и три броска. На таком

условии твой вождь может ее получить.

– Куда хватил! Выпей и ляг спать, – сказал с пренеб-

режительной усмешкой горец. – Ты сошла с ума! Думаешь,

глава клана Кухил станет ссориться и драться с пертским

ремесленником вроде тебя? Вот что. Я скажу, а ты слушай.

Она сама окажет тебе большую честь для человека твоего

рода и племени. Она будет биться с тобой сама за пре-

красный панцирь.

– Сперва она должна доказать, что она мне чета, – ска-

зал Генри с угрюмой усмешкой.

– Как, я тебе не чета? Я из лейхтахов Эхина Мак-Иана!

– Попытаем, коли хочешь. Ты говоришь, что ты fir nan

ord? А умеешь ли бросать кузнечный молот?

– Умею ли! Спроси орла, может ли он пролететь над

Феррагоном.

– Но прежде чем помериться со мной, ты должен по-

тягаться с одним из моих лейхтахов. Эй, Дантер, сюда!

Постой за честь города Перта! Ну, горец, вот стоят перед

тобою в ряд молоты, выбирай любой, и пойдем в сад.

Горец, носивший имя Норман-нан-Орд, то есть Норман

Молотобоец, доказал свое право на такое прозвание, вы-

брав самый тяжелый молот. Генри улыбнулся. Дантер,

дюжий подмастерье Смита, сделал поистине богатырский

бросок, но горец собрал все свои силы и, бросив на два-три

фута дальше, посмотрел с торжеством на Генри, который

опять лишь улыбнулся в ответ.

– Побьешь? – сказал гэл, протягивая молот Генри

Смиту.

– Только не этой игрушкой, – сказал Генри. – Она так

легка, что против ветра и не полетит… Дженникен, при-

тащи мне «Самсона», и пусть кто-нибудь из вас поможет

ему, мальчики, потому что «Самсон» изрядно увесист.

Молот, поданный Смиту, был раза в полтора тяжелее

того, который горец избрал для себя как необыкновенно

тяжелый. Норман стоял ошеломленный, но он изумился

еще больше, когда Генри, став в позицию, размахнулся

огромным молотом и запустил его так, что он полетел,

точно снаряд из стенобитной машины. Воздух застонал и

наполнился свистом, когда такая тяжесть пронеслась по

нему. Молот упал наконец, и его железная голова на целый

фут вошла в землю добрым ярдом дальше, чем молот

Нормана.

Горец, убитый и подавленный, подошел к месту, где лег

«Самсон», поднял его, взвесил в руке с превеликим удив-

лением и внимательно осмотрел, точно ждал, что разглядит

в нем что-то другое, а не обычное орудие кузнеца. Наконец,

когда Смит спросил, не попробует ли он бросить еще раз,

он с грустной улыбкой, поводя плечами и покачивая го-

ловой, вернул молот владельцу.

– Норман и так слишком много потеряль ради забавы, –

сказал он. – Она потеряль свое доброе имя молотобойца. А

Гоу Хром работает сама на наковальне этим молотищем?

– Сейчас, брат, увидишь, – сказал оружейник и повел

гостя обратно в кузню. – Дантер, достань мне из горна вон

тот брусок. – И, подняв «Самсона», как прозвал он свой

огромный молот, он стал сыпать удары на раскаленное

железо справа и слева – то правой рукой, то левой, то

обеими сразу – с такою силой и ловкостью, что выковал

маленькую, но удивительно пропорциональную подкову в

половинный срок против того, какой потратил бы на ту же

работу рядовой кузнец, орудуя более удобным молотом.

– Ого! – сказал горец. – А почему ты хочешь подраться

с нашим молодым вождем, когда он куда как выше тебя,

хоть ты и лучший кузнец, какой когда-либо работал с огнем

и ветром?

– Слушай! – сказал Генри. – Ты, по-моему, славный

малый, и я скажу тебе правду. Твой хозяин нанес мне

обиду, и я бы отдал ему кольчугу бесплатно лишь за то,

чтобы мне с ним сразиться.

– О, если он нанес тебе обиду, он должен с тобою

встретиться, – сказал телохранитель вождя – Нанести

обиду человеку – после этого вождь не вправе носить ор-

линое перо на шапке. И будь он первый человек в Горной

Стране – а Эхин у нас, конечно, первый человек, – он

должен сразиться с обиженным, или упадет венец с его

головы.

– Ты убедишь его, – спросил Генри, – после воскресной

битвы сразиться со мной?

– О, она сама постарается сделать все, если не слетятся

ястребы клевать ей самой мертвые глаза, ты должен знать,

мой брат, что хаттаны умеют глубоко запускать когти.

– Итак, договорились: твой вождь получает кольчугу, –

сказал Генри, – но я опозорю его перед королем и всем

двором, если он не заплатит мою цену.

– Черт меня уволоки, когда я сам не приведу Эхина на

поле, – сказал Норман, – можешь мне поверить.

– Ты этим повеселишь мою душу, – ответил Генри. – А

чтобы ты не забыл обещание, я даю тебе вот этот кинжал.

Смотри: держи вот так, и если всадишь врагу между ка-

пюшоном и воротом кольчуги, лекаря звать не придется.

Горец горячо поблагодарил и распростился.

«Я отдал ему лучший доспех, какой выковал за всю

мою жизнь, – рассуждал сам с собою Смит, почти жалея о

своей щедрости, – за слабую надежду, что он приведет

своего вождя сразиться со мной в поединке, и тогда Кэтрин

достанется тому, кто честно ее завоюет. Но я сильно боюсь,

что мальчишка увернется под каким-нибудь предлогом –

разве что вербное воскресенье принесет ему большую

удачу, и тогда он разохотится еще раз показать себя в бою.

Это не так уж невозможно: я видывал не раз, как неумелый

боец, безусый мальчишка, после своей первой драки из

карлика вырастал в исполина».

Так со слабой надеждой, но твердой решимостью Генри

Смит стал ждать часа, который должен был решить его

судьбу. По-прежнему ни от Гловера, ни от его дочери не

было вестей, и это внушало кузнецу самые мрачные опа-

сения. «Они совестятся, – говорил он себе, – сказать мне

правду и потому молчат».

В пятницу, в полдень, два отряда по тридцать человек в

каждом – бойцы двух поспоривших кланов – прибыли в

указанные им места, где они могли отдохнуть.

Перед кланом Кухил гостеприимно открыло свои двери

богатое Сконское аббатство, тогда как их соперников ра-

душно угощал мэр в своем замке Кинфонс. Устроители

приложили большую заботу, чтобы обе стороны встретили

равное внимание и ни одна не нашла повода пожаловаться

на пристрастие. Все мелочи этикета были заранее обсуж-

дены и установлены лордом верховным констеблем Эр-

ролом и юным графом Крофордом, причем первый пред-

ставлял интересы клана Хаттан, второй же покровитель-

ствовал клану Кухил. Непрестанно засылались гонцы от

одного графа к другому, и за тридцать часов они сходились

на переговоры раз шесть, не меньше, прежде чем точно

установили чин и порядок сражения.

Между тем, дабы не пробудилась какая-нибудь старая

ссора (а семена вражды между горожанами и их соседя-

ми-горцами никогда не могли заглохнуть), огласили воз-

звание к гражданам города Перта, запрещающее им при-

ближаться на полмили к тем местам, где разместили гор-

цев, с другой стороны, будущим участникам битвы за-

прещалось приближаться к городу Перту без особого раз-

решения. В подкрепление этого приказа была расставлена

вооруженная стража, и она так добросовестно исполняла

свои обязанности, что не подпустила к городу даже Сай-

мона Гловера, гражданина Перта: старик неосторожно

признался, что прибыл вместе с воинами Эхина Мак-Иана,

и к тому же был одет в тартан расцветки клана Кухил. Это и

помешало Саймону навестить Генри Уинда и порассказать

ему обо всем, что случилось со времени их разлуки. А

между тем, произойди такая встреча, она существенно из-

менила бы кровавую развязку нашей повести.

В субботу днем в город прибыло другое лицо, чей

приезд возбудил среди горожан не меньший интерес, чем

приготовления к ожидаемой битве. Это был граф Дуглас,

который появился в городе с отрядом всего только в три-

дцать всадников, но все они были самые именитые рыцари

и дворяне. Горожане провожали взглядом грозного пэра,

как следили бы за орлом в облаках: не ведая, куда Юпи-

терова птица правит свой полет, они все же наблюдали за

нею так внимательно и важно, как будто могли угадать, что

она преследует, носясь в поднебесье. Дуглас медленно

проехал по городу, вступив в него через Северные ворота.

Он спешился у доминиканского монастыря и заявил, что

хочет видеть герцога Олбени. Графа тотчас же пропустили,

и герцог принял его как будто любезно и дружественно, но

в этой любезности чувствовались и неискренность и бес-

покойство. Когда обменялись первыми приветствиями,

граф сокрушенно сказал:

– Ты принес вам печальную весть. Царственный пле-

мянник вашей светлости герцог Ротсей скончался, и погиб

он, боюсь, из-за чьих-то гнусных происков.

– Происков? – повторил в смущении герцог. – Но чьих

же? Кто посмел бы умышлять на наследника шотландского

престола?

– Не мне разбираться, чем порождены подобные слухи,

– сказал Дуглас, – но люди говорят, орел убит стрелой,

оснащенной пером из его же крыла, ствол дуба рассечен

дубовым клином.

– Граф Дуглас, – сказал герцог Олбени, – я не мастер

разгадывать загадки.

– А я не мастер задавать их, – сказал высокомерный

Дуглас. – Ваша светлость узнает подробности из этих бу-

маг, их стоит прочесть. Я на полчаса пойду в монастырский

сад, а потом вернусь к вам.

– Вы не пойдете к королю, милорд? – спросил Олбени.

– Нет, – ответил Дуглас. – Полагаю, ваша светлость

согласится со мной, что нам следует скрыть это семейное

несчастье от нашего государя хотя бы до того часа, пока не

разрешится завтрашнее дело.

– Охотно с вами соглашусь, – сказал Олбени. – Если

король услышит о своей утрате, он не сможет присутст-

вовать при битве, а если он не явится, эти люди, пожалуй,

откажутся сразиться, и тогда пропали наши труды. Но

прошу вас, милорд, посидите, пока я прочту эти печальные

грамоты, касающиеся бедного Ротсея.

Он перебирал в руках бумаги, одни лишь быстро про-

бегая взглядом, на других задерживаясь подолгу, как если

бы их содержание было особенно важным. Потратив с

четверть часа на просмотр, он поднял глаза и сказал очень

внушительно:

– Милорд, эти печальные документы содержат в себе

одно утешение: я не усматриваю в них ничего такого, что

могло бы снова оживить разногласия в королевском совете,

которые недавно удалось уладить торжественным согла-

шением между вашей милостью и мною. Моего несчаст-

ного племянника по этому соглашению предполагалось

удалить от двора до той поры, когда время научит его более

разумному суждению. Ныне судьба устранила его совсем,

таким образом, наши старания предвосхищены, и в них

миновала нужда.

– Если ваша светлость, – ответил граф, – не усматривает

ничего, что могло бы вновь нарушить между нами доброе

согласие, которого требуют спокойствие и безопасность

Шотландии, то я не враг своей стране и не стану сам вы-

искивать повод к ссоре.

– Я вас понял, милорд Дуглас, – горячо подхватил Ол-

бени. – Вы слишком поспешно пришли к заключению, что

я, наверно, в обиде на вашу милость за то, что вы поторо-

пились применить свои полномочия королевского наме-

стника и расправились на месте с гнусными убийцами в

принадлежащем мне Фолкленде. Поверьте, я, напротив,

премного обязан вашей милости, что вы взяли на себя казнь

негодяев, избавив меня от столь неприятного дела – ведь

один их вид сокрушил бы мое сердце. Шотландский пар-

ламент, несомненно, захочет провести следствие по этому

кощунственному деянию, и я счастлив, что меч отмщения

взял в свои руки человек столь влиятельный, как вы, ми-

лорд. Переговоры наши, как, несомненно, припомнит ваша

милость, шли только о том, чтобы временно наложить на

моего несчастного племянника известные ограничения,

ибо мы надеялись, что через год-другой он образумится и

станет вести себя скромнее.

– Таковы, конечно, были намерения вашей светлости,

как вы мне их излагали, – сказал граф Дуглас. – Это я че-

стно могу подтвердить под присягой.

– Значит, благородный граф, нас никто не может осу-

дить за то, что негодяи, как видно мстя за личную обиду,

исказили наш честный замысел и придали делу кровавый

исход.

– Парламент это рассудит по своему разумению, –

сказал Дуглас. – Что до меня, то совесть моя чиста.

– Моя тоже снимает с меня всякую вину, – сказал тор-

жественно герцог. – Но вот что, милорд: надо подумать,

куда мы поместим для вящей безопасности малолетнего

Джеймса85, который становится теперь наследником пре-

стола.

– Это пусть решает король, – сказал Дуглас, спеша за-

кончить разговор. – Я согласен, чтобы его содержали где

угодно, кроме Стерлинга, Дауна и Фолкленда…

На этом он резко оборвал разговор и вышел вон.

– Удалился… – пробормотал лукавый Олбени. – Но он

вынужден стать моим союзником… хотя в душе он мой

смертельный враг! Все равно Ротсей отправился к праот-

цам… со временем может последовать за ним и Джеймс, и

тогда наградою моих тревог будет корона.

85 Второй сын Роберта III, брат несчастного герцога Ротсея и впоследствии король

Шотландии Иаков I (Прим. автора).

ГЛАВА XXXIV

У стен обители вышли сразиться

Храбрые рыцари – тридцать на тридцать.

Уинтоун*

Наступил рассвет вербного воскресенья. В свою ран-

нюю пору христианская церковь полагала святотатством,

если на страстной неделе велись бои, и карала за это от-

лучением. Римская церковь, к своей великой чести, по-

становила, чтобы на пасху, когда человек очищается от

первородного греха, меч войны влагался в ножны и госу-

дари смиряли бы свой гнев на это время, именуемое

«божьим миром». Однако лютость последних войн между

Шотландией и Англией опрокинула эти благочестивые

установления. Зачастую та или иная сторона в надежде

захватить противника врасплох нарочно выбирала для на-

падения самые торжественные дни. Таким образом, одна-

жды нарушенный, «божий мир» перестал соблюдаться, и

даже вошло в обычай приурочивать к большим церковным

праздникам поединки «божьего суда», каковым намечен-

ная битва между кланами была как будто сродни.

Все же церковная служба и все праздничные обряды

проводились в этот день со всею торжественностью, и даже

сами участники сражения не уклонились от них. С ветвями

тисового дерева в руках (наилучшая замена пальмовых

ветвей) они направились: одни – в доминиканский мона-

стырь, другие – в картезианский, послушать литургию,

чтобы таким проявлением набожности, хотя бы показной,

подготовить себя в это воскресенье к кровопролитной

борьбе. Разумеется, приняты были все меры, чтобы по

дороге в церковь клан не услышал волынок противного

клана, ибо никто не сомневался, что, подобно боевым пе-

тухам, пропевшим друг другу свой военный клич, горцы по

звуку волынок разыскали бы друг друга и сцепились бы, не

дойдя до назначенного места боя.

В жажде подивиться на необычайное шествие горожане

толпились на улицах и заполняли церкви, куда оба клана

пришли на молебствие: всем любопытно было посмотреть,

как они будут себя вести, и по внешнему их виду решить,

которая сторона должна победить в близком уже бою.

Впрочем, хотя не часто приходилось горцам посещать

места молитвы, они держались в храме вполне благопри-

стойно, и, несмотря на их дикий и необузданный нрав, ка-

залось, лишь немногими из них владело удивление и лю-

бопытство. Они, как видно, почитали ниже своего досто-

инства любопытствовать и удивляться – пусть даже было

вокруг немало такого, что, возможно, впервые в жизни

явилось их взору.

Но и самые искушенные судьи не решались предска-

зывать исход борьбы, хотя огромный рост Торквила и его

восьми богатырей склонял иных знатоков кулачного боя

высказаться в том смысле, что преимущество будет, по-

жалуй, на стороне клана Кухил. Мнение прекрасного пола

сложилось больше под влиянием стройного стана, гордого

лица и рыцарской осанки Эхина Мак-Иана. Многим каза-

лось, что где-то как будто бы видели они это лицо, но ве-

ликолепный воинский наряд так неузнаваемо изменил ни-

чтожного Гловерова подмастерья, что только один человек

признал его в юном вожде из Горной Страны.

Человек этот был не кто другой, как Смит из Уинда,

который легко пробился в первый ряд в толпе, собравшейся

полюбоваться отважными воинами клана Кухил. Со сме-

шанным чувством неприязни, ревности и чего-то близкого

к восхищению глядел он на Конахара, сбросившего с себя

жалкую кожу городского подмастерья и представшего

блистательным вождем, чей смелый взор, благородная

осанка, гордая бровь и высокая шея, стройные ноги, кра-

сивые руки и все его удивительно соразмерное тело, а не

только блеск доспехов, казалось, делали его достойным

стать в первом ряду избранников, которым выпало на долю

отдать жизнь за честь своего племени. Смиту не верилось,

что перед ним тот самый задиристый мальчишка, которого

он совсем недавно стряхнул с себя, как злобную осу, и

только из жалости не раздавил.

«Он выглядит прямо рыцарем в моей благородной

кольчуге, лучшей, какую я выковал, – бормотал Генри про

себя. – Но, если бы нам с ним сойтись так, чтобы никто не

видел, не помог, клянусь всем, что есть святого в этом

божьем храме, прекрасный доспех воротился бы вновь к

своему исконному владельцу! Я бы отдал все свое имение,

чтобы нанести три честных удара по его плечам и сокру-

шить свою же лучшую работу. Да только не дождаться мне

такого счастья! Он, если выйдет живым из битвы, упрочит

за собой такую славу храбреца, что незачем будет ему

подвергать свое молодое счастье новому испытанию во

встрече с жалким горожанином вроде меня. Он сразится

через бойца-заместителя и выставит против меня моего же

сотоварища, Нормана-молотобойца, – и все, чего я дос-

тигну, будет удовольствие проломить голову гэльскому

быку. Кабы только увидеться мне с Саймоном Гловером!.

Схожу-ка я в другую церковь, поищу его – он, конечно, уже

воротился из Горной Страны».

Народ валом валил из церкви доминиканцев, когда

Смит пришел наконец к своему решению, которое тут же и

постарался поскорей осуществить, проталкиваясь через

толпу так быстро, как только позволяла торжественность

места и случая. Было мгновение, когда он, прокладывая

дорогу, оказался так близко от Эхина, что глаза их встре-

тились. Смелое, покрытое густым загаром лицо Смита

раскраснелось под цвет железу, которое он ковал, и со-

храняло эту багровую окраску несколько минут. Лицо

Эхина вспыхнуло более ярким румянцем негодования,

глаза его метали огонь жгучей ненависти. Но внезапный

румянец угас, сменившись пепельной бледностью, а взгляд

тотчас отвратился под встретившим его недружелюбным,

но твердым взором.

Торквил, не сводивший глаз со своего приемного сына,

подметил его волнение и тревожно поглядел вокруг, ища

причину. Но Генри был уже далеко по пути к монастырю

картезианцев. Здесь праздничная служба тоже кончилась, и

те, кто еще недавно нес пальмовые ветви – символ мира и

прощения грехов, теперь устремились к полю битвы, одни

– готовясь поднять меч на ближнего или пасть от меча,

другие – смотреть на смертельную битву с тем же диким

наслаждением, какое находили язычники в борьбе гла-

диаторов.

Толпа была так велика, что всякий другой отчаялся бы

пробиться сквозь нее. Но все так уважали в Генри из Уинда

защитника города и так были уверены, что он сумеет силой

проложить себе дорогу, что толпа, как по сговору, рас-

ступилась перед ним, и он очень быстро оказался подле

воинов клана Хаттан. Во главе их колонны шли волын-

щики. Следом несли пресловутое знамя, изображавшее

горного кота на задних лапах и соответственное предос-

тережение: «Не тронь кота без перчатки!» За знаменем шел

их вождь с двуручным мечом, обнаженным как бы в за-

щиту эмблемы племени. Это был человек среднего роста,

лет пятидесяти с лишним, однако ничто ни в стане, его, ни в

лице не выдавало упадка сил или признаков недалекой

старости. В его темно-рыжих, лежавших крутыми завит-

ками волосах кое-где проступала седина, но поступь и

движения были так легки и в пляске, и на охоте, и в бою,

как если бы он едва перешагнул за тридцать. В серых гла-

зах его ярким светом горели доблесть и лютость, лоб его,

брови и губы отмечены были умом и опытом. Дальше шли

по двое избранные воины. У многих из них лежала на лице

складка тревоги, так как утром они обнаружили, что в их

рядах недостает одного человека, а в отчаянной борьбе,

какая их ждала, недохват даже одного бойца казался всем

немаловажным делом – всем, кроме их бесстрашного во-

ждя Мак-Гилли Хаттанаха.

– Не проговоритесь о его отсутствии саксам, – сказал

он, когда ему доложили, что отряд неполон. – Подлые

языки в Низине станут говорить, что в рядах клана Хаттан

один оказался трусом, а остальные, может быть, и сами

помогли его побегу, чтобы был предлог уклониться от

битвы. Феркухард Дэй, я уверен, вернется в наши ряды,

прежде чем мы приготовимся к бою, а если нет, разве я не

стою двух любых воинов клана Кухил? Или разве мы не

предпочли бы сразиться с противником в числе пятнадцати

против тридцати, чем потерять ту славу, какую принесет

нам этот день?

Воины с восторгом слушали смелую речь предводите-

ля, но по-прежнему бросали украдкой беспокойные

взгляды, высматривая, не возвращается ли беглец, и, может

быть, во всем этом стойком отряде храбрецов один лишь

вождь отнесся с полным безразличием к беде.

Они шли дальше по улицам, но так и не увидели Фер-

кухарда Дэя, который в это время далеко в горах искал тех

радостей, какими счастливая любовь могла его вознагра-

дить за утрату чести. Мак-Гилли Хаттанах шел вперед, как

будто и не замечая отсутствия беглеца, и вступил на Се-

верный Луг – примыкавшее к городу отличное, ровное

поле, где граждане Перта обычно обучались военному

строю.

Поле с одной стороны омывалось Тэем, глубоким и

взбухшим по весне. Посреди поля была сооружена крепкая

ограда, замыкавшая с трех сторон площадь в полтораста

ярдов длины и пятьдесят ширины. С четвертой стороны

арена была, как полагали, достаточно ограждена рекой. Для

удобства зрителей соорудили вокруг ограды амфитеатр,

оставив свободным широкий промежуток – для стражи,

пешей и конной, и для зрителей из простонародья. У бли-

жайшего к городу конца арены выстроились в ряд высокие

крытые галереи для короля и его придворных, так щедро

изукрашенные гирляндами и росписью, что за этим местом

сохранилось по сей день название Золотого – или Золоче-

ного – Шатра.

Менестрели горцев, трубившие пиброхи, то есть боевые

напевы, каждой из двух соперничавших конфедерации,

смолкли, как только бойцы вступили на Северный Луг, ибо

таков был установленный заранее порядок. Два статных

престарелых воина, каждый со знаменем своего клана,

прошли в противоположные концы арены и, воткнув хо-

ругви в землю, приготовились, не участвуя в битве, стать ее

свидетелями. Волынщики, которым также положено было