Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

ется пойти бродяжке? Наскучила, верно, одинокой жизнью,

так не похожей на пиры и танцы, которые она привыкла

посещать, раз уж таков ее промысел… Девчонка сбежала, и

удивляться можно только одному – что она тут пробыла так

долго.

– И это все, – озлился Рэморни, – что ты можешь нам

сказать?..

– Это все, что я могу вам сказать, сэр Рэморни, – отве-

тила твердо Кэтрин. – И если сам принц придет с допросом,

я ничего не смогу добавить.

– Едва ли грозит опасность, что он снова окажет вам

честь личной беседой, – сказал Рэморни, – даже если

Шотландия не будет повергнута в скорбь печальным ис-

ходом его болезни.

– Разве герцог Ротсей так опасно болен? – спросила

Кэтрин.

– Врачи бессильны. Только небо может его спасти, –

ответил Рэморни и возвел глаза к потолку.

– Значит, будем уповать на небо, – сказала Кэтрин, –

если люди бессильны помочь!

– Аминь! – сказал Рэморни самым набожным тоном, а

Двайнинг постарался состроить скорбное лицо, хотя ему,

видно, стоило мучительной борьбы подавить глухой, но

торжествующий смешок, который неизменно вызывала у

него религиозность других.

– И это люди! Люди, живущие на земле, а не демоны во

плоти, вот так взывающие к небу, в то время как сами пьют

по капле кровь своего несчастного господина! – шептала

Кэтрин, когда допросчики ушли от нее ни с чем. – И гром

их не сразит!. Но нет, он скоро грянет и… и принесет,

надеюсь, не только кару, но и спасение!

Только в обеденные часы, когда вся челядь занята едой,

можно будет, полагала Кэтрин, без большой опасности

пробраться к бреши в стене. Наутро, выжидая этого часа,

она наблюдала необычное оживление в замке, где со вре-

мени заключения герцога Ротсея царила могильная тиши-

на. Решетки ворот поднимались и опускались и скрип

подъемного механизма сменялся стуком копыт, когда вы-

езжали или возвращались закованные в латы всадники на

загнанных и взмыленных конях. Она заметила также, что те

немногие слуги, которых она время от времени видела из

своего окна, были все при оружии. Сердце девушки радо-

стно билось, так как все это предвещало близкое спасение,

к тому же благодаря переполоху маленький садик стал и

вовсе безлюден. Наконец наступил полуденный час. Со-

славшись просто на свою прихоть (которой ключник был,

как видно, склонен потакать), она заранее позаботилась,

чтобы ей прислали такую еду, какую было бы удобнее

всего передать несчастному узнику. Она попробовала ше-

потом известить о своем приходе… Ответа нет… Она за-

говорила громче. Все то же молчание.

– Уснул… – проговорила она вполголоса и вздрогнула,

а затем и громко вскрикнула, когда голос за ее спиной

отозвался:

– Да, уснул… навеки.

Она оглянулась. Сэр Джон Рэморни стоял за нею в

полном вооружении, но с поднятым забралом, и его лицо

говорило о том, что этот человек приготовился скорее

умереть, чем сражаться. Голос его звучал спокойно и ровно

– так мог бы говорить сторонний наблюдатель захваты-

вающих событий, а не участник их и устроитель.

– Кэтрин, – сказал он, – я говорю тебе правду: он

мертв… Ты сделала для него все, что могла… Больше ты

ничего сделать не можешь.

– Не верю… не могу поверить! – вскричала Кэтрин. –

Небо милосердное! Усомнишься в провидении, как поду-

маешь, что свершилось такое великое преступление!

– Не сомневайся в провидении, Кэтрин: оно лишь до-

пустило, что распутник пал жертвой своего же умысла.

Ступай за мной – я объявлю тебе нечто касающееся лично

тебя. Сказано, следуй за мной (девушка колебалась), если

не предпочтешь, чтобы я отдал тебя на милость скота

Бонтрона и лекаря Хенбейна Двайнинга.

– Иду за вами, – сказала Кэтрин. – Вы не причините мне

больше зла, чем дозволит небо.

Он повел ее в башню, и они долго поднимались, одо-

левая ступеньку за ступенькой, лестницу за лестницей.

Девушке изменила ее решимость.

– Дальше не пойду, – сказала она. – Куда вы меня ве-

дете?.. Если на смерть, я могу умереть и здесь.

– Всего лишь к бойницам замка, глупая, – сказал Рэ-

морни и, скинув засов, распахнул дверь.

Они вышли на сводчатую крышу замка, где люди сги-

бали луки так называемых мангонел (военных машин для

метания стрел и камней), заряжая их, и складывали в кучу

камни. Защитников было не больше двадцати человек, и

Кэтрин показалось, что она замечает в них признаки со-

мнения и нерешительности.

– Кэтрин, – сказал Рэморни, – я не могу уйти с поста –

оборона требует моего присутствия, но я могу поговорить с

тобой и здесь, как и во всяком другом месте.

– Говорите, – отвечала Кэтрин, – я слушаю.

– Ты проникла, Кэтрин, в кровавую тайну. Достанет у

тебя твердости хранить ее?

– Я вас не понимаю, сэр Джон, – сказала девушка.

– Слушай. Я умертвил… предательски убил, если хо-

чешь… моего бывшего господина, герцога Ротсея*. Искра

жизни, которую ты, по своей доброте, пыталась поддер-

жать, была легко угашена. Его последние слова были об-

ращены к отцу – он звал его… Тебе дурно? Крепись и

слушай дальше. Ты знаешь, каково преступление, но не

знаешь, чем оно вызвано. Взгляни! Эта перчатка пуста – я

потерял правую руку, услужая ему, а когда стал неприго-

ден для службы, меня отшвырнули, как старого пса, над

моей утратой посмеялись и дали мне совет сменить на

монастырь дворцы и залы, для которых я был рожден!

Пойми, что это значит… пожалей меня и помоги мне.

– Какой помощи вы ждете от меня? – сказала девушка,

вся дрожа. – Я не могу ни вернуть вам потерю, ни оживить

убитого.

– Ты можешь молчать, Кэтрин, о том, что видела и

слышала в тех кустах. Я прошу тебя лишь на короткое

время забыть об этом, потому что, я знаю, тебе поверят,

скажешь ли ты «это было» или «этого не было». Показа-

ниям твоей подруги – какой-то скоморошки, да к тому же

иностранки, – никто не придаст цены. Если ты дашь мне

слово, я положусь на него и, спокойный за свою жизнь,

раскрою ворота перед теми, кто подходит к замку. Если ты

не обещаешь мне молчать, я буду отстаивать замок, пока не

полягут здесь все до последнего, а тебя я сброшу с этой

бойницы. Погляди только вниз – на такой прыжок не сразу

решишься! Ты еле дышала, когда поднялась сюда, на эти

семь лестниц, но вниз ты сойдешь так быстро, что и

вздохнуть не успеешь! Говори свое слово, красавица, ты

скажешь его тому, кто не хочет причинить тебе вреда, но в

своем намерении тверд.

Кэтрин стояла, объятая ужасом, и не в силах была от-

ветить человеку, с отчаяния готовому на все. Ее избавил от

ответа подоспевший Двайнинг. Он заговорил все с тою же

приниженной угодливостью, какая всегда отличала его

повадку, и с неизменным своим сдавленным смешком,

который превращал эту угодливость в притворство:

– Я вас обижу, благородный господин, подступив к

вашей милости, когда вы заняты беседой с прелестной

девицей. Но мне нужно задать вам один пустяковый во-

прос.

– Говори, мучитель! – сказал Рэморни. – Злая новость,

даже когда она грозит бедой тебе самому, для тебя удо-

вольствие – лишь бы несла она горе и другим.

– Гм! Хе-хе!. Я только хотел спросить, намерен ли

храбрый рыцарь доблестно защищать замок одной рукой…

покорнейше прошу извинить меня… я хотел сказать – в

одиночку. Вопрос вполне уместен, потому что я – плохая

подмога, разве что вы уговорите осаждающих принять

лекарство – хе-хе-хе! – а Бонтрон так пьян, как только

можно опьянеть от эля с водкой. Во всем гарнизоне только

мы трое – вы, он да я – согласны оказать сопротивление.

– А остальные? Не желают драться, собаки?! – вскричал

Рэморни.

– Я в жизни не видел, чтобы люди были так мало рас-

положены к драке, – ответил Двайнинг, – никогда в жизни.

Но вот идет сюда удалая парочка. Venit extrema dies83,

хе-хе-хе!

Подошел Ивиот со своим приятелем Банклом, и взгляд

83 Настал последний день (лат.)

их был решителен и мрачен. Так смотрит человек, когда он

приготовился восстать против власти, пред которой долго

склонялся.

– Что такое? – сказал Рэморни, шагнув им навстречу. –

Почему вы бросили посты?.. Почему ты ушел из барбакана,

Ивиот?.. А вы, прочие, разве вам не поручено присматри-

вать за мангонелами?

– Мы пришли сказать вам кое-что, сэр Джон Рэморни, –

ответил Ивиот. – В этом споре мы биться не будем.

– Как! Мои оруженосцы командуют мной? – вскричал

Рэморни.

– Мы были вашими оруженосцами и пажами, милорд,

покуда вы были конюшим герцога Ротсея. Идет молва, что

герцога нет в живых. Мы хотим знать правду.

– Какой изменник посмел распространить эту ложь? –

закричал Рэморни.

– Все, кого посылали на разведку в лес, милорд, в том

числе и я, вернулись с этим известием. Девуш-

ка-менестрель, сбежавшая вчера из замка, разнесла по-

всюду слух, что герцог Ротсей убит или стоит на пороге

смерти. Дуглас движется на нас с большими силами…

– И вы, трусы, воспользовались пустыми слухами,

чтобы бросить своего господина? – возмутился Рэморни.

– Милорд, – сказал Ивиот, – пропустите Банкла и меня к

герцогу Ротсею, и пусть герцог лично даст нам приказ за-

щищать замок: если тогда мы не будем сражаться до по-

следней капли крови, велите меня повесить здесь на самой

высокой башне. Если принц умер своею смертью, мы

сдадим замок графу Дугласу, которого, говорят, назначили

полномочным наместником короля. Если же – не приведи

господь! – благородный принц злодейски убит, кто бы ни

были убийцы, мы не возьмем на себя греха поднять оружие

в их защиту.

– Ивиот, – сказал Рэморни и поднял свою изувеченную

руку, – не будь эта перчатка пуста, ты заплатил бы жизнью

за свои дерзкие слова.

– Будь что будет, – ответил Ивиот, – мы только испол-

няем свой долг. Я долго очертя голову скакал за вами,

милорд, но здесь я осажу коня.

– Прощай же, и будьте вы все прокляты! – вскричал

разъяренный барон. – Седлать мне коня!

– Наш доблестный рыцарь собирается бежать, – сказал

лекарь, незаметно подобравшись к Кэтрин и став бок о бок

с ней. – Кэтрин, ты суеверная дурочка, как большинство

женщин, но в тебе есть искра духа, и я обращаюсь к тебе

как к единственному разумному существу среди этого

стада быков. Кто они, надменные бароны, которые шагают

широким шагом по земле, все попирая? Что они такое в

день бедствия? Мякина на ветру! Подсеки им их ру-

ки-кувалды или столпообразные ноги, и глядь – воина нет!

Не ищи в них отваги, мужества – кусок мяса, и только! Дай

им животную силу – и чем они лучше разъяренного быка?

А отбери ее – и твой рыцарь-герой барахтается на земле,

как скотина, когда ей подрезали поджилки. Не таков муд-

рец! Раздавите его, отрубите руки и ноги – покуда хоть

искра сознания жива в его теле, разум его все так же си-

лен… Кэтрин, сегодня утром я готовил тебе смерть, сейчас

я, кажется, рад, что ты останешься жива, чтобы поведать

людям, как бедный аптекарь, золотитель пилюль, расти-

ратель порошков, продавец яда, встретил свою судьбу бок

о бок с доблестным рыцарем Рэморни, владетельным ба-

роном и будущим графом Линдорским… храни господь его

светлость!

– Старик, – сказала Кэтрин, – если в самом деле так

близок день твоей заслуженной гибели, другие бы мысли

должны занимать твой ум, а не тщеславные бредни тще-

славной твоей философии… Проси призвать к тебе ду-

ховника…

– Да, – сказал с презрением Двайнинг, – обратиться к

жирному монаху, не понимающему – хе-хе-хе! – даже той

варварской латыни, которую он кое-как зазубрил! Вот уж

подходящий был бы душеприказчик для того, кто изучал

науку в Испании и Аравии! Нет, Кэтрин, я изберу себе

исповедника, на которого приятно смотреть, и эту почет-

ную обязанность возложу на тебя. Взгляни на доблестного

нашего барона – пот проступил у него на лбу, его губы

дрожат в смертельной муке, потому что его милость тор-

гуется за свою жизнь со своими же бывшими слугами и ему

не хватает красноречия уговорить их, чтоб они дали ему

улизнуть… Смотри, как у него кривится лицо, когда он

умоляет неблагодарных скотов, кругом обязанных ему,

чтобы они дали ему хоть такую фору, какую имеет заяц

перед сворой гончих, когда охотники напали на его след.

Погляди и на их мрачные, унылые и упрямые лица: они

колеблются между страхом и стыдом, слуги-предатели,

отказывающие своему лорду даже в этой крохотной воз-

можности спасти свою жизнь. И они-то, они возомнили

себя выше такого человека, как я! А ты, глупая девчонка,

как же невысоко ставишь ты своего бога, если можешь

думать, что такие жалкие твари созданы им, всемогущим!

– Нет, злой человек, нет! – с жаром сказала Кэтрин. –

Господь, которого я чту, создал их способными постигать и

любить его, охранять и защищать своих ближних, спо-

собными на добродетельную и святую жизнь. Их собст-

венные пороки и обольщение лукавого сделали их тем, что

они есть. О, дай же и ты своему каменному сердцу вос-

принять урок! Небо сделало тебя мудрей твоих собратий,

дало тебе глаза, умеющие проникнуть в тайны природы,

проницательный ум, искусную руку, но твоя гордость от-

равила эти прекрасные дары и превратила в нечестивого

безбожника того, кто создан быть христианским мудрецом!

– В безбожника, ты сказала? – возразил Двайнинг. –

Возможно, и есть у меня кое-какие сомнения… Но скоро

они разрешатся. Вот идет тот, кто отправит меня, как ты-

сячи других, в такое место, где разрешатся наконец все

тайны, все загадки.

Кэтрин проследила за взглядом лекаря до одной из

лесных прогалин и увидела там отряд всадников, скачущих

во весь опор. Посреди отряда развевалось знамя, знаки на

котором Кэтрин еще не могла различить, но по ропоту,

поднявшемуся вокруг, она поняла, что это знамя Черного

Дугласа. Отряд остановился на расстоянии полета стрелы,

и герольд с двумя трубами подъехал к главному порталу,

где, громко протрубив, потребовал, чтобы раскрыли ворота

перед высокородным и грозным Арчибалдом, графом Ду-

гласом, лордом-наместником короля, который именем его

величества приказывает обитателям замка сложить ору-

жие: кто ослушается, будет обвинен в государственной

измене.

– Вы слышали? – обратился Ивиот к Рэморни, который

стоял с угрюмым видом, не зная, на что решиться. – Готовы

вы отдать приказ о сдаче замка или предоставите это мне?

– Нет, негодяй! – перебил рыцарь. – Я до последнего

вздоха буду повелевать тобою. Отвори ворота, опусти мост

и сдай замок Дугласу!

– Вот это называется и по-рыцарски и по доброй воле! –

сказал Двайнинг. – Совсем как если бы медная труба, что

провизжала тут минуту назад, назвала своею собственной

музыкой те звуки, которые вдохнул в нее грязный трубач.

– Злосчастный! – сказала Кэтрин. – Или молчи, или

обрати свои мысли к вечности: ты стоишь на ее пороге.

– А что тебе до того? – ответил Двайнинг. – Ты, де-

вушка, волей-неволей услышишь то, что я тебе скажу, и ты

станешь это повторять повсюду, потому что так тебе при-

кажет твоя женская природа. Перт и вся Шотландия узна-

ют, какого человека они потеряли в Хенбейне Двайнинге!

Звон оружия между тем возвестил, что вновь прибыв-

шие спешились, вошли в замок и приступили к разоруже-

нию его малочисленного гарнизона. Сам Дуглас взошел на

бойницы с небольшим отрядом своих воинов и подал им

знак взять под стражу Рэморни и Двайнинга. Другие вы-

волокли откуда-то из угла онемевшего от ужаса Бонтрона.

– Эти трое опекали принца во время его мнимой бо-

лезни? – сказал Дуглас, ведя допрос, начатый им в зале

замка.

– Больше к нему никого не допускали, – сказал Ивиот, –

хоть я и предлагал свои услуги.

– Ведите нас в опочивальню герцога и волоките следом

узников… Тут еще должна быть в замке одна женщина,

если ее не умертвили или не увезли тайком, – подруга той

потешницы, что первая подняла тревогу.

– Вот она, милорд, – сказал Ивиот и вывел вперед

Кэтрин.

Ее красота и волнение произвели впечатление даже на

бесстрастного графа.

– Ничего не бойся, девушка, – сказал он, – ты заслужила

и похвалу и награду. Расскажи мне как на исповеди, чему

ты была свидетельницей в этом замке.

Кэтрин в нескольких словах поведала свою страшную

повесть.

– Твои слова, – сказал Дуглас, – в точности согласуются

с рассказом потешницы… Теперь идем в опочивальню

принца.

Графа повели к покою, где якобы обитал эти дни не-

счастный герцог Ротсей. Но ключа не нашли, и графу,

чтобы войти, пришлось ждать, пока взломают дверь. Гла-

зам вошедших представились печальные останки принца –

изможденное тело, наспех брошенное на кровать, – убий-

цы, как видно, намеревались обрядить его так, чтобы оно

походило на труп человека, отошедшего в свой час, но им

помешал переполох, поднявшийся в связи с побегом

Луизы. Дуглас стоял и глядел на тело заблудшего юноши,

которого прихоти и бурные страсти привели к безвремен-

ной гибели.

– У меня были счеты с ним, – сказал граф, – но такое

зрелище изгоняет из памяти всякую обиду.

– Хе-хе!. Мы тут хотели так устроить, – сказал Двай-

нинг, – чтобы вид был приятнее для вашего превосходи-

тельства. Но вы явились слишком неожиданно, а когда

торопишься, то и работаешь кое-как.

Дуглас точно и не слышал сказанного узником, так

пристально смотрел он на мертвого, на его увядшее, из-

можденное лицо, окоченелые члены. Кэтрин, едва стояв-

шей на ногах от слабости, разрешили наконец удалиться, и

она сквозь сутолоку и смятение пробралась в свою преж-

нюю комнату, где ее заключила в объятия уже вернувшаяся

Луиза.

Дуглас между тем продолжал расследование. В мертвой

руке принца нашли зажатый клок волос, цветом и жестко-

стью походивших на угольно-черную щетину Бонтрона.

Таким образом, хотя голод сделал половину дела, смерть

Ротсея, по-видимому, явилась следствием прямого наси-

лия. Потайной ход в темницу, ключи от которой нашли

привязанными к поясу наемного убийцы, расположение ее

свода, пробоина в стене, дававшая приток воздуха снару-

жи, жалкое соломенное ложе и брошенные на нем кандалы

– все полностью подтверждало рассказ Кэтрин и девуш-

ки-менестреля.

– Что тут колебаться? – сказал Дуглас своему близкому

родственнику, лорду Бэлвини, когда они вышли из подзе-

мелья. – Покончить с убийцами! Повесить их на бойницах.

– Но следовало бы, милорд, провести какой-то суд, –

заметил Бэлвини.

– Чего ради? – возразил Дуглас. – Их захватили с кро-

вью на руках. Я вправе своею властью казнить их на месте.

Впрочем, погоди… Нет ли в нашем отряде каких-нибудь

джедвудцев?

– Сколько угодно: и Тэрнбулы, и Резерфорды, и Эйн-

сли, и многие другие, – сказал Бэлвини.

– Созовите мне присяжных из них – это все люди до-

брые и верные, только любят управляться по-свойски. Ты

проследи, чтобы мерзавцев казнили, а я тем временем

проведу в большом зале суд, и посмотрим, кто быстрей

управится, судьи или палач. Сладим по джедвудскому

обычаю*: наспех повесить, а потом судить на досуге.

– Стойте, милорд, – сказал Рэморни, – вы раскаетесь в

своей опрометчивости… Не позволите ли вы мне сказать

вам одно слово на ухо?

– Ни за что на свете! – сказал Дуглас. – Если есть тебе

что сказать, говори во всеуслышание.

– Так знайте же все, – сказал громко Рэморни, – что при

благородном графе имеются письма от герцога Олбени и от

меня самого, которые переправлялись ему через этого

труса и отступника Банкла – пусть посмеет отрицать!.

Письма, в которых графу дается совет на некоторое время

удалить герцога Ротсея от двора и запереть его здесь, в

замке Фолкленд.

– Да, но ни слова не говорится о том, – возразил со

злобной улыбкой Дуглас, – чтобы бросить принца в под-

земелье, заморить голодом… удушить!. Уведите негодяев,

Бэлвини, довольно им грязнить своим дыханием воздух в

божьем мире!

Узников поволокли к бойницам. Но когда пошли при-

готовления к казни, аптекарь выразил вдруг горячее же-

лание еще раз увидеть Кэтрин – как он уверял, «ради блага

своей души». В надежде, что закоренелый грешник в по-

следний час раскаялся, девушка согласилась вновь под-

няться к бойницам, не отступив перед зрелищем, столь

претившим ей. Она сразу увидела Бонтрона, пьяного до

бесчувствия, обезоруженного, без панциря, Рэморни, ко-

торый тщетно старался скрыть страх, пока вел разговор со

священником, вызванным к нему для напутствия по его

особой просьбе, и увидела Двайнинга таким, каким знала

его всегда: смиренным, подобострастным, сгорбленным. В

руке он держал серебряное перо, которым что-то строчил

на клочке пергамента.

– Кэтрин, – сказал он, – я хочу – хе-хе-хе! – сказать тебе

кое-что о сути моих религиозных верований.

– Если таково твое намерение, зачем терять время со

мною? Обратись к этому доброму монаху.

– Этот добрый монах, – сказал Двайнинг, – хе-хе!.

давно уже поклоняется тому божеству, которому я служил.

Поэтому я предпочитаю привести к своему алтарю нового

почитателя – в твоем лице, Кэтрин. Этот клочок пергамента

расскажет тебе, как проникнуть в мою часовню, где я так

часто, укрытый ото всех, отправлял богослужение на свой

лад. Те иконы, что ты там найдешь, я оставляю тебе в на-

следство – просто лишь потому, что тебя я ненавижу и

презираю меньше, чем всех других безмозглых людишек,

которых я был принужден доныне называть своими

ближними. А теперь уходи… или оставайся, и ты увидишь,

как умирает знахарь, – так же, как жил, или нет.

– Да не допустит того пречистая! – воскликнула Кэт-

рин.

– Постой, – сказал аптекарь, – я должен молвить еще

словечко, а этот доблестный лорд пусть послушает, если

хочет.

Лорд Бэлвини подошел, влекомый любопытством: не-

поколебимое бесстрашие человека, который никогда не

обнажал меча и не носил брони, тщедушного карлика,

представлялось ему чем-то колдовским.

– Видишь ты это орудьице? – сказал преступник, по-

казывая серебряное перо. – При его посредстве я могу уйти

даже из-под власти Черного Дугласа.

– Не давайте ему ни чернил, ни бумаги, – поспешно

сказал Бэлвини. – Он наведет чары.

– Не бойтесь, ваше благородие и любомудрие, хе-хе-хе!

– возразил Двайнинг с обычным своим смешком и отвин-

тил верхушку пера, в котором оказалось запрятано нечто

вроде крошечной губки, с горошину величиной. – Теперь

смотрите, – сказал узник и поднес ее к губам.

Действие было мгновенным. Он упал перед ними

мертвый, с застывшей на лице презрительной усмешкой.

Кэтрин вскрикнула и, спасаясь бегством от страшного

зрелища, кинулась сломя голову вниз по лестнице. Лорд

Бэлвини окаменел на мгновение, потом закричал:

– Он, может быть, навел чары! Повесить его на бойнице

живого или мертвого! Если его гнусная душа только ждет в

сторонке и еще воротится, она найдет тело со свернутой

шеей.

Приказ был исполнен. Затем повели на казнь Бонтрона

и Рэморни. Бонтрон, видно, так и умер, не успев понять,

что с ним происходит. Рэморни, бледный как смерть, но

полный все той же гордости, которая привела его к гибели,

потребовал, чтобы ему, как рыцарю, дали умереть не в

петле, а на плахе.

– Дуглас никогда не меняет своего приговора, – сказал

Бэлвини. – Но твои права будут уважены… Пришлите сюда

повара с резаком.

Челядинец быстро явился на зов.

– Ты что дрожишь, парень? – сказал ему Бэлвини. – А

ну, сшиби-ка своим резаком этому человеку золоченые

шпоры с пят! Теперь, Джон Рэморни, ты уже не рыцарь, а

подлый виллан. Кончай с ним, прохвост-маршал! Вздерни

его промеж двух его товарищей – и, если можно, выше их

обоих.

Четверть часа спустя Бэлвини сошел доложить Дугласу,

что преступники казнены.

– Значит, следствие продолжать ни к чему, – сказал

граф. – Что вы скажете, господа присяжные, виновны эти

люди в государственной измене или нет?

– Виновны, – объявили угодливые присяжные с по-

хвальным единодушием. – Нет нужды в добавочных ули-

ках.

– Протрубите сбор – и на коней! Мы едем одни с нашей

личной свитой. Да накажите людям, чтоб молчали обо

всем, что здесь произошло, пока не доложим королю, а это

можно будет сделать не раньше как в вербное воскресенье,

по окончании боя. Отберите, кому нас провожать, и объя-

вите каждому – тем, кто поедет с нами и кто останется

здесь, – что болтун умрет.

Через несколько минут Дуглас и латники, отобранные

его сопровождать, уже сидели в седлах. Послали гонцов к

его дочери, вдовствующей герцогине Ротсей, с приказом,

чтобы она направлялась в Перт, держась берегов Лохли-

вена, в обход Фолкленда, и с просьбой принять под свое

покровительство Кэтрин Гловер и потешницу – двух девиц,

о чьей безопасности печется ее отец.

Проезжая лесом, всадники оглянулись и увидели тела

повешенных – три черных пятна на стенах старого замка.

– Рука наказана, – сказал Дуглас, – но кто потянет к

ответу голову, которая заправляла сделанным?

– Вы хотите сказать – герцога Олбени? – спросил Бэл-

вини.

– Именно, родич… И если бы я прислушался к голосу

своего сердца, я обвинил бы его в деянии, совершенном, я

уверен, по его указке. Но доказательств нет – только

сильное подозрение, а между тем у Олбени много сто-

ронников в доме Стюартов, которым, и то сказать, не ос-

тавалось другого выбора: не идти же за полоумным коро-

лем или за беспутным Ротсеем. Давно ли заключил я свой

союз с Олбени, но попробуй я его порвать, и сразу вспых-

нет гражданская война, а это будет гибелью для несчастной

Шотландии в такое время, когда ей грозят вторжением

Перси, поднявшие голову после предательства Марча. Нет,

Бэлвини, наказать Олбени мы предоставим небу, и оно в

добрый час свершит свой суд над ним и его домом.

ГЛАВА ХХХIII

Наш час настал, мечей металл

Остер, но страха нет.

Кто в битве пал, а кто бежал,

Поведает рассвет. Сэр Эпуолд*

Напомним читателю, что Саймон Гловер и его краса-

вица дочь, второпях покидая свой дом, не успели оповес-

тить Генри Смита ни о своем отъезде, ни о грозной опас-

ности, которая гнала их из родного города. Поэтому, когда

влюбленный в утро их побега появился на Кэрфью-стрит,

вместо сердечного привета, какого ждал он от честного

мастера, и ясной, точно апрельское солнце, улыбки, полу-

радостной-полуосуждающей, какою могла бы его подарить

Кэтрин, его встретила нежданная, ошеломляющая весть,

что отец и дочь уехали чуть свет по зову неизвестного,

который старательно прятал лицо в капюшон. К этому

Дороти (а читатель уже знаком с ее обычаем преждевре-

менно разглашать печальные новости, по-своему их тол-

куя) сочла нужным добавить, что ее хозяин с молодой хо-

зяйкой не иначе как отправились в Горную Страну, удирая

от неприятных гостей – приставов, которые и впрямь час

спустя явились в дом, именем королевской комиссии об-

шарили все углы, опечатали лари, где, на их взгляд, могли

храниться бумаги, и, уходя, оставили отцу и дочери приказ

в назначенный день предстать пред судом комиссии под

угрозой объявления вне закона. Эти недобрые подробности

Дороти постаралась передать в самых черных красках, а в

утешение встревоженному жениху добавила только то, что

хозяин поручил ей сказать ему, чтобы он спокойно оста-

вался в Перте и ждал от них вестей. Смиту пришлось от-

казаться от первого своего решения тотчас отправиться за

ними следом в Горную Страну и, что бы их там ни ждало,

разделить их участь.

Он вспомнил, однако, о своих неоднократных столк-

новениях с людьми из клана Кухил, в частности – свою

ссору с Конахаром, которому предстояло сделаться вер-

ховным вождем клана, и, пораздумав, решил, что оказал бы

худую услугу друзьям, появившись в тех местах, где они

укрываются, с его вторжением их прибежище стало бы для

них небезопасным. Оружейник знал, как дружен Саймон с

вождем кухилов, и справедливо рассудил, что тот, несо-

мненно, возьмет Гловера под свое покровительство. Он же,

Генри Смит, послужил бы тому лишь помехой: неизбежно

возникла бы ссора, а что может сделать один человек, как

бы ни был он доблестен, в споре с целым племенем мсти-

тельных горцев? В то же время он горел негодованием,

когда думал о том, что Кэтрин оказалась в полной власти

молодого Конахара, в котором оружейник не мог не видеть

своего соперника, располагавшего теперь столькими

средствами для успеха в своих домогательствах. Что, если

юный вождь поставит безопасность отца в зависимость от

благосклонности дочери? Смит отнюдь не сомневался в

преданности Кэтрин, но знал он и то, как бескорыстна де-

вушка по всему своему образу мыслей и как нежно привя-

зана к отцу, если любовь к жениху будет положена на одну

чашу весов, на другую же – безопасность, а может быть, и

жизнь отца, кто знает, которая перетянет? Глубокое и

страшное сомнение говорило оружейнику, что едва ли

первая. Терзаемый помыслами, которые нам нет нужды

перебирать, он все же решил остаться дома, как-нибудь

подавить свое беспокойство и ждать от старика обещанных

вестей. Весть пришла, но нисколько не облегчила тревогу.

Сэр Патрик Чартерис не забыл, что взял на себя из-

вестить Смита о намерениях беглецов. Но в суматохе, вы-

званной передвижением войск к границе, он не имел воз-

можности сам передать это известие. Поэтому он передо-

верил дело своему посреднику, Китту Хеншо. Но сей дос-

тойный муж, как известно читателю, состоял на откупе у

Рэморни, а тому как раз важно было скрывать от всех, а тем

более от такого храброго и дерзкого поклонника, как Ген-

ри, истинное местонахождение Кэтрин. Поэтому Хеншо

сообщил обеспокоенному Смиту, что его друг перчаточник

благополучно прибыл в Горную Страну, где ему ничто не

грозит, и хотя он прямо не сказал того же и о Кэтрин, он

тем не менее постарался оставить Генри при мысли, что и

она вместе с Саймоном находится под покровительством

клана Кухил. От имени сэра Патрика он несколько раз за-

верил оружейника, что отец и дочь оба в безопасности и

что если Генри желает добра им и себе, пусть спокойно

сидит дома, предоставив событиям идти своим чередом.

Итак, с болью в сердце Генри решил спокойно ждать

более верных известий, а пока что занялся доделкой пан-

циря, который, решил он, будет так хорошо закален и так

тонко отработан, как ни один еще панцирь, вышедший из

его искусных рук. Такое упражнение в своем ремесле было

ему приятнее всякого другого занятия, какое мог бы он

придумать для себя, и служило приличным предлогом,

чтобы запереться в своей кузнице, чуждаясь всякого об-

щества: при встречах с людьми пустые слухи, возникавшие

каждый день, смущали бы его и расстраивали. Он решил

положиться на сердечную дружбу Саймона, верность его

дочери и благосклонность мэра, который, думал он, так

высоко оценив его доблесть после боя с Бонтроном, ко-

нечно, не оставит его в беде. Но день шел за днем, и лишь

незадолго до вербного воскресенья сэр Патрик Чартерис,

приехав в город кое-чем распорядиться в связи с пред-

стоящей битвой, собрался наконец заглянуть к оружейни-

ку. Он зашел к нему в кузницу с необычным для него ви-

дом сокрушенного сочувствия, и Генри сразу понял, что

гость принес недобрую весть. Тревога сдавила сердце

кузнеца, и поднятый молот застыл в воздухе над раска-

ленным железом, а сжимавшая его рука, всегда могучая,

как у сказочного исполина, так вдруг ослабела, что у Генри

едва достало силы осторожно опустить свое орудие на

землю, не выронив его из руки.