Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

говорил несчастный Эхин. – Не отходи от меня!.. Когда ты

рядом, я знаю, что буду биться до конца.

– Нельзя, – сказал Торквил. – Я задержу их и не дам к

тебе приблизиться, пока ты надеваешь кольчугу. Благо-

слови тебя бог во веки веков, любовь моей души!

Потрясая мечом, Торквил из Дубровы ринулся вперед

все с тем же роковым военным кличем, столько раз в этот

день огласившим поле. Bas air son Ea-chin! – снова трижды

громом прокатилось над ним. И каждый раз, как повторял

он свой военный клич, его меч сражал одного, другого,

третьего из воинов клана Хаттан, по мере того как они

поодиночке приближались к нему. «Славно бьешься, яст-

реб!», «Хорошо налетел, соколок!» – восклицал в толпе то

тот, то другой, следя за трудами бойца, которые, казалось,

даже теперь, в последний этот час, грозили изменить исход

сражения. Вдруг все крики смолкли, и среди мертвой ти-

шины был слышен только звон мечей, такой страшный,

точно весь спор пошел сначала, вылившись в единоборство

Генри Уинда и Торквила из Дубровы. Они так кидались

друг на друга, кололи, рубили, секли, как будто впервые

обнажили мечи в этот день, и ярость их была обоюдна,

потому что Торквил узнал в противнике того колдуна, ко-

торый, по его наивной вере, навел порчу на его дитя, а

Генри видел пред собой исполина, который с начала и до

конца сражения мешал тому, единственно ради чего всту-

пил он в строй, – не давал ему сразиться в поединке с

Гектором. Борьба казалась равной, что, возможно, было бы

не так, когда бы Генри, раненный сильнее, чем его про-

тивник, не утратил частично свою обычную ловкость.

Эхин между тем, оставшись один, силился впопыхах,

натянуть на себя доспехи павшего брата, но, охваченный

стыдом и отчаянием, бросил бестолковые свои попытки и

ринулся вперед помочь отцу в опасном единоборстве, пока

не подоспели другие из клана Хаттан. Он был уже в пяти

ярдах от сражавшихся, твердо решив вступить в эту гроз-

ную схватку на жизнь и смерть, когда его приемный отец

упал, рассеченный от ключицы чуть ли не до сердца, по-

следним дыханием своим прошептав все те же слова: Bas

air son Eachin! Несчастный юноша увидел, что пал его по-

следний защитник, увидел, что его смертельный враг, го-

нявшийся за ним по всему полю, стоит от него на длину

клинка и потрясает грозным своим мечом, которым про-

рубился через все препятствия, чтобы убить его, Гектора

Мак-Иана! Может быть, и этого было довольно, чтобы

довести до предела его природную робость, или, может

быть, в этот миг он спохватился, что стоит перед врагом без

панциря, между тем как и остальные противники, хоть и

еле ступая, но жадные до крови и мести, подтягиваются

один за другим. Скажем только, что сердце у него упало, в

глазах потемнело, зазвенело в ушах, голову заволокло ту-

маном, и все другие помыслы исчезли в страхе перед не-

минучей смертью. Нанеся Смиту лишь одни беспомощный

удар, он увернулся от ответного, отскочил назад, и не успел

противник снова занести свой меч, как Эхин бросился в

стремнину Тэя. Рев насмешек несся за ним вдогонку, пока

переплывал он реку, – хотя, может быть, среди глумив-

шихся не нашлось бы и десяти человек, которые в сходных

обстоятельствах поступили бы иначе. Генри глядел в

молчаливом удивлении вслед беглецу, но и подумать не

мог о преследовании: его самого одолела слабость, как

только угасло воодушевление борьбы. Он сел в траве над

рекой и принялся как умел перевязывать те свои раны, из

каких всего сильнее бежала кровь.

Хвалебный хор поздравлений приветствовал победи-

телей, герцог Олбени и другие вельможи сошли осмотреть

арену, и особливым вниманием был удостоен Генри Уинд.

– Иди ко мне на службу, добрый воин, – сказал Черный

Дуглас. – Ты у меня сменишь свой кожаный передник на

рыцарский пояс, а чтобы было тебе чем поддержать свое

звание, я взамен твоего городского владения дам тебе до-

ходное поместье.

– Покорно благодарю, милорд, – сказал нерадостно

Смит, – но я и так уже пролил слишком много крови, и небо

в наказание отобрало у меня то единственное, ради чего я

ввязался в битву.

– Как, приятель? – удивился Дуглас. – Разве ты не бился

за клан Хаттанов – и разве они не стяжали славную победу?

– Я бился за собственную руку, – сказал безучастно

Смит.

И это выражение с той поры вошло у шотландцев в

поговорку89.

Теперь и король Роберт верхом на иноходце проехал на

арену, чтобы распорядиться о помощи раненым.

89 Говорится в смысле «я сделал это не для вашей выгоды, а ради собственного

удовольствия».

– Милорд Дуглас, – сказал он, – вы докучаете несча-

стному земными делами, когда у него, как видно, осталось

мало времени подумать о духовном благе. Нет ли здесь его

друзей, которые могли бы унести его отсюда, чтобы поза-

ботиться и о его телесных ранах и о спасении его души?

– У него столько друзей, сколько добрых людей в

Перте, – сказал сэр Патрик Чартерис. – Я и себя причисляю

к самым близким его друзьям.

– В мужике всегда скажется мужичья порода, – высо-

комерно заметил Дуглас и повернул коня. – Была бы в этом

парне хоть капля благородной крови, один лишь намек на

то, что он будет посвящен в рыцари мечом Дугласа, поднял

бы его с одра смерти.

Пропустив мимо ушей насмешку могущественного

графа, рыцарь Кинфонс сошел с коня, чтобы поднять Генри

с земли – потому что тот, теряя силы, откинулся навзничь,

но его упредил Саймон Гловер, подоспевший к месту

вместе с группой видных горожан.

– Генри, мой Генри, мой любимый сын! – закричал

старик. – Ох, что тебя потянуло ввязаться в погибельную

битву? Умираешь, не сказав ни слова?..

– Нет… Я скажу свое слово, – отозвался Генри. – Кэт-

рин…

Он больше ничего не мог проговорить.

– С Кэтрин, полагаю, все в порядке: она будет твоя,

коли только…

– «Коли только она жива и здорова», не так ли, старик?

– подсказал Дуглас. Его несколько задело, что Генри от-

клонил его предложение, однако он был слишком велико-

душен, чтобы безучастно отнестись к происходившему. –

Она в безопасности, если знамя Дугласа может ее защи-

тить, – в безопасности, и будет богата. Дуглас может дать

людям богатство, если они ценят золото выше, чем честь.

– За то, что она в безопасности, милорд, сердечное

благодарение ее отца благородному Дугласу! А что до бо-

гатства, так мы и сами изрядно богаты… Золото не вернет к

жизни моего любезного сына.

– Дивлюсь! – сказал граф. – Мужик отклоняет рыцар-

ское звание, горожанин презирает золото!

– Позвольте, милорд, – сказал сэр Патрик, – я сам – не

последний среди рыцарей и знати, и я беру на себя сме-

лость заявить, что такой храбрец, как Генри Уинд, может

пренебречь всеми почетными званиями, а такой честный

человек, как этот почтенный горожанин, может не гоняться

за золотом.

– Ты правильно делаешь, сэр Патрик, когда заступа-

ешься за свой город, и потому я не приму твои слова в

обиду, – молвил Дуглас. – Я никому не навязываюсь со

своими милостями… Однако, – сказал он шепотом герцогу

Олбени, – вашей светлости следует увести короля по-

дальше от этого кровавого зрелища: сегодня до вечера ему

предстоит узнать то, что завтра с первым светом разнесется

по всей шотландской земле. Так! Распре положен конец. А

даже и мне больно подумать, что здесь лежат убитыми

столько храбрых шотландцев, чьи мечи могли бы решить в

пользу нашей страны исход хоть какого сражения!

Короля Роберта с трудом убедили удалиться с поля

битвы. Слезы катились по его старческим щекам и белой

бороде, когда он заклинал всех вокруг – и вельмож и свя-

щенников – позаботиться о душевных и телесных нуждах

тех немногих, что вышли из спора живыми, и с почетом

похоронить убитых. Священники, присутствовавшие на

месте, стали ревностно предлагать свои услуги в том и

другом – и благочестиво исполнили, что обещали.

Так кончился знаменитый бой на Северном Лугу. Из

шестидесяти четырех храбрецов (включая менестрелей и

знаменосцев), вышедших на роковое поле, выжили только

семеро, да и тех унесли на носилках в состоянии, близком к

тому, в каком лежали вокруг – мертвыми и умирающими –

их соратники, и провожали их вместе в единой скорбной

процессии, и мертвых и живых, с арены их борьбы. Один

Эхин ушел с нее невредимый, но утратив честь.

Остается добавить, что в клане Кухил из кровавой

битвы не вышел живым никто, кроме сбежавшего вождя, и

вследствие поражения конфедерация эта распалась. Лю-

бители старины могут лишь строить догадки о том, какие

именно кланы входили некогда в ее состав, так как после

решающего спора кухилы уже никогда не собирались под

общим знаменем. Клан Хаттан, напротив того, продолжал

разрастаться и процветать, и лучшие роды на севере Гор-

ной Страны похваляются, что происходят от племени

Горного Кота.

ГЛАВА XXXV

Когда король медленно ехал назад в монастырь, где

стоял двором, герцог Олбени с тревогой в глазах и дрожью

в голосе спросил у графа Дугласа:

– Поскольку, милорд, вы явились очевидцем печальных

событий в Фолкленде, не пожелаете ли вы сообщить о них

весть моему злосчастному брату?

– Ни за всю Шотландию! – отрезал Дуглас. – Я лучше

стану на полет стрелы перед сотней лучников Тайндейла и

обнажу перед ними грудь. Нет, святая Брайда Дугласов мне

свидетельницей, я могу только сказать, что видел несча-

стного юношу мертвым. Как случилось, что он умер, это

скорее сможете объяснить вы, ваша светлость. Когда бы не

бунт Марча и не война с англичанами, я бы высказал вам,

как я на это смотрю. – С этими словами граф отвесил низ-

кий поклон в сторону короля и поскакал к себе, предос-

тавляя герцогу Олбени рассказать брату о случившемся,

как он сам сумеет.

«Бунт Марча и война с англичанами? – повторил про

себя герцог. – Да! И еще твоя собственная выгода, лю-

безный граф, которую при всем своем высокомерии ты не

можешь отделить от моей. Что ж, если задача возложена на

меня, я должен с нею справиться – и справлюсь».

Он проследовал за королем в его покои. Король, опус-

тившись в свое любимое кресло, с удивлением посмотрел

на брата.

– Ты бледен как смерть, Робин, – сказал король. – Хотел

бы я, чтобы ты побольше думал перед тем, как дать про-

литься крови, если это на тебя так сильно действует. И,

однако, Робин, я люблю тебя тем горячей, что временами

ты все-таки выказываешь природную свою доброту – даже

и тогда, когда прибегаешь к сомнительной политике.

– А я, мой царственный брат, – сказал приглушенным

голосом герцог Олбени, – всей душой хотел бы, чтобы нам

сегодня не довелось услышать о чем-нибудь похуже, чем

залитое кровью поле, которое мы с вами видели сейчас. Я

не стал бы долго сокрушаться о тех дикарях, что лежат там

пищей для воронья. Но увы!. – Он умолк.

– Как! – вскричал в ужасе король. – Что нового и

страшного еще?.. Ротсей? Наверно… наверно, Ротсей!.

Говори! Какое совершил он новое безрассудство? Опять

беда?

– Милорд… мой государь!. Кончились все безрассуд-

ства, все беды моего несчастного племянника.

– Он умер!.. Умер! – в муке простонал отец. – Олбени,

как брат заклинаю тебя… Нет, я уже не брат твой! Как твой

король я тебе приказываю, темный и хитрый человек, ска-

зать мне самое худшее!

Олбени, запинаясь, проговорил:

– Подробности мне известны только смутно… Досто-

верно одно: мой бедный племянник прошлой ночью был

найден мертвым в своей спальне… Умер, как мне сказали,

от какой-то внезапной болезни.

– Ротсей!. Возлюбленный мой Давид!. О, если бы дал

мне бог умереть вместо тебя, мой сын… мой сын!

Так говорил страстными словами писания беспомощ-

ный, осиротелый отец и рвал на себе седую бороду и бе-

лоснежные волосы, между тем как Олбени, безмолвный,

сраженный укорами совести, не смел остановить бурю его

гнева. Но смертельная тоска короля почти мгновенно

сменилась бешенством, настолько чуждым мягкой и роб-

кой его природе, что братом его овладел страх и заглушил

поднявшееся раскаяние.

– Так вот что крылось за твоими нравственными на-

ставлениями, – сказал король, – за твоим благочестием!.

Но одураченный отец, отдавший сына в твои руки, не-

винного ягненка – в руки мясника, этот отец – король! И ты

это узнаешь, на горе себе! Как, убийца смеет стоять перед

братом, запятнанный кровью его сына? Не бывать тому!.

Эй, кто там есть? Мак-Луис! Бранданы!. Измена!. Убий-

ство!. Обнажите мечи, если вам дорог Стюарт!

Мак-Луис и с ним несколько человек из стражи во-

рвались в зал.

– Измена и убийство! – вскричал несчастный король, –

Бранданы, ваш благородный принц…

В горе и волнении он замолчал, не в силах выговорить

страшное свое сообщение. Наконец срывающимся голосом

он снова начал:

– Немедленно топор и плаху во двор!. Схватить… – Но

слово точно застряло в горле.

– Схватить – кого, мой благородный сеньор? – спросил

Мак-Луис, который, увидав своего короля в этом порыве

неистовства, так не вязавшемся с его обычной учтивой

манерой, почти склонился к мысли, что тот, насмотрев-

шись на ужасы битвы, повредился в уме. – Кого я должен

схватить, государь мой? – повторил он. – Здесь только брат

вашего королевского величества, герцог Олбени.

– Верно, – сказал король, уже остыв после краткого

приступа мстительной ярости. – Слишком верно… Никто,

как Олбени… Никто, как сын моих родителей, никто, как

брат мой! О боже! Дай мне силы унять греховную злобу,

горящую в груди… Sancta Maria, ora pro nobis90!

Мак-Луис бросил недоуменный взгляд на герцога Ол-

бени, который постарался скрыть свое смущение под на-

90 Святая Мария, молись за нас! (лат.)

пускным сочувствием и полушепотом стал объяснять

офицеру:

– От слишком большого несчастья у него помутился

рассудок.

– От какого несчастья, ваша светлость? – спросил

Мак-Луис. – Я ни о чем не слышал.

– Как!. Вы не слышали о смерти моего племянника

Ротсея?

– Герцог Ротсей умер, милорд Олбени? – вскричал

верный брандан в ужасе и смятении. – Где, как и когда?

– Два дня назад… Как – еще не установлено… в

Фолкленде.

Мак-Луис смерил герцога долгим взглядом, потом с

горящими глазами, с видом твердой решимости обратился

к королю, который творил про себя молитву:

– Мой государь! Минуту назад вы не договорили слова,

одного только слова. Скажите его – и ваша воля для бран-

данов закон!

– Я молился, Мак-Луис, чтобы мне побороть искуше-

ние, – ответил убитый горем король, – а ты меня вновь

искушаешь. Вложил бы ты в руку безумного обнаженный

меч?.. Но ты, Олбени, мой друг, мой брат… советчик мой и

наперсник!. Как сердце твое позволило тебе это свершить?

Олбени, видя, что чувства короля смягчились, загово-

рил с большей твердостью:

– Мой замок не огражден бойницами против воинства

смерти… Я не заслужил тех черных подозрений, которые

заключены в словах вашего величества. Я их прощаю, ибо

они внушены отчаянием осиротевшего отца. Но я присягну

крестом и алтарем… спасением своей души… душами

наших царственных родителей…

– Молчи, Роберт! – остановил его король. – Не добавляй

к убийству ложную клятву. Но неужели все это делалось,

чтобы на шаг приблизиться к скипетру и короне? Бери их

сразу, безумец, и почувствуй, как чувствую я, что они жгут

раскаленным железом!. О Ротсей, Ротсей! Ты хоть избав-

лен от злого жребия стать королем!

– Государь, – сказал Мак-Луис, – позвольте мне вам

напомнить, что корона и скипетр Шотландии, когда ваше

величество перестанете их носить, переходят к принцу

Джеймсу, который наследует права своего брата Давида.

– Верно, Мак-Луис! – горячо подхватил король. – Ас

ними, бедное мое дитя, он унаследует и те опасности, ко-

торые сгубили его брата! Благодарю, Мак-Луис, благода-

рю!. Ты мне напомнил, что есть у меня дело на земле.

Ступай и как можно скорее призови своих бранданов быть

наготове! Не бери с нами в путь ни одного человека, чью

преданность ты не проверил, в особенности никого, кто

был связан с герцогом Олбени… да, с человеком, который

называет себя моим братом!. И вели, чтобы мне немед-

ленно подали носилки. Мы отправимся в Дамбартон,

Мак-Луис, или в Бьют. Горные кручи, и бурный прибой, и

сердца верных бранданов будут защитой моему сыну, пока

не лег океан между ним и честолюбием его жестокого дя-

ди… Прощай, Роберт Олбени… Прощай навсегда, человек

с каменным сердцем и кровавой рукой! Наслаждайся той

долей власти, какую уступят тебе Дугласы… Но впредь не

смен показываться мне на глаза, а пуще того – не пытайся

приблизиться к моему меньшому сыну! Потому что в час,

когда ты совершишь такую попытку, мои телохранители

получат приказ заколоть тебя своими протазанами!.

Мак-Луис, распорядись об этом.

Герцог Олбени удалился, не пытаясь ни оправдываться,

ни возражать.

Что последовало далее, о том повествует история. На

ближайшей сессии парламента герцог Олбени настоял,

чтобы высокое собрание объявило его невиновным в

смерти Ротсея, – хотя, исключив вопрос о пене за оскорб-

ление или о прощении обиды, он тем самым показал, что

признает за собой вину. Несчастный престарелый король

затворился в замке Ротсея в Бьюте, чтобы там оплакивать

погибшего первенца и в лихорадочной тревоге оберегать

жизнь своего второго сына. Не видя более верного способа

уберечь малолетнего Джеймса, отец отправил его во

Францию, где мальчику предстояло воспитываться при

дворе французского короля. Но судно, на котором отпра-

вили принца Шотландского, захватил английский корсар, и

хотя в ту пору между двумя королевствами было заклю-

чено перемирие, Генрих IV Английский не постеснялся

удержать принца в плену*. Это нанесло несчастному Ро-

берту III последний, сокрушительный удар. Возмездие,

хотя и запоздалое, все же постигло его вероломного и

жестокого брата. Правда, сам Роберт Олбени мирно сошел

в могилу, дожив до седин и передав регентство, которого

достиг такими гнусными путями, в наследство своему сыну

Мардоку. Но через девятнадцать лет после смерти преста-

релого короля вернулся в Шотландию Джеймс – король

Иаков I Шотландский, а герцог Мардок Олбени вместе со

своими сыновьями взошел на эшафот во искупление вины

своего отца и собственной вины.

ГЛАВА XXXVI

Тому, кто честен искони,

Кто не носил личины,

Как мяч Фортуна ни гони,

Терзаться нет причины.

Бернc

Пора нам вернуться к пертской красавице, которую по

приказу Дугласа удалили от ужасов Фолклендского замка,

чтоб отдать под покровительство его дочери, вдовствую-

щей герцогини Ротсей. Эта леди временно стояла двором в

Кемпсийской обители – небольшом монастыре, развалины

которого по сей день на редкость живописно расположены

над Тэем. Он взобрался на вершину кручи, высящейся над

величавой рекой, которая здесь особенно примечательна

водопадом Кэмпси Линн, в этом месте воды реки бурно

перекатываются по ряду базальтовых скал, преграждаю-

щих ее течение наподобие естественной плотины. Прель-

щенные романтической красотою местности, монахи Ку-

парского аббатства построили здесь обитель, посвятив ее

малоизвестному святому Гуннанду, и сюда они нередко

удалялись для приятного препровождения времени и мо-

литв.

Обитель охотно открыла свои ворота перед именитой

гостьей, так как этот край был подвластен могуществен-

ному лорду Драммонду, союзнику Дугласа. Здесь глава

отряда телохранителей, доставившего в Кэмпси Кэтрин и

француженку, вручил герцогине письма ее отца. Если и

были у Марджори Дуглас основания жаловаться на Ротсея,

его страшный, нежданный конец глубоко потряс высоко-

родную леди, и она далеко за полночь не ложилась спать,

предаваясь скорби и молясь.

На другое утро – утро памятного вербного воскресенья

– она приказала привести к ней Кэтрин Гловер и певицу.

Обе девушки были потрясены и угнетены теми ужасами, на

которые нагляделись в последние дни, а Марджори Дуглас,

как и ее отец, своим внешним видом не столько распола-

гала к доверию, сколько внушала почтение и страх. Все же

она говорила ласково, хоть и казалась подавленной горем,

и вызнала у девушек все, что могли они ей рассказать о

судьбе ее заблудшего и легковерного супруга. Она,

по-видимому, была благодарна Кэтрин и музыкантше за их

попытку с опасностью для собственной жизни спасти Да-

вида Ротсея от его страшной судьбы. Герцогиня предло-

жила им помолиться вместе с нею, а в час обеда протянула

им руку для поцелуя и отпустила подкрепиться едой, за-

верив обеих, особенно же Кэтрин, что окажет им дейст-

венное покровительство, означавшее, как дала она понять,

и покровительство со стороны ее отца, всемогущего Ар-

чибалда Дугласа, пока она жива, сказала герцогиня, они

будут обе как за каменной стеной.

Девушки расстались со вдовствующей принцессой и

были приглашены отобедать с ее дуэньями и придворными

дамами, погруженными в глубокую печаль, но умевшими

выказать при том необычайную чопорность, которая об-

давала холодом веселое сердце француженки и тяготила

даже сдержанную Кэтрин Гловер. Так что подруги (теперь

вполне уместно так назвать их) были рады избавиться от

общества этих важных дам, сплошь потомственных дво-

рянок, когда те, полагая неудобным для себя сидеть за

одним столом с дочерью какого-то горожанина и бродяж-

кой-потешницей, с тем большей охотой отпустили их по-

гулять вокруг монастыря. Слева к нему примыкал густой –

с высокими кустами и деревьями – плодовый сад. Он до-

ходил до самого края обрыва, отделенный от него только

легкой оградой, такой невысокой, что глаз легко мог из-

мерить глубину пропасти и любоваться бурливыми вода-

ми, которые пенились, спорили и клокотали внизу, пере-

катываясь через каменный порог.

Красавица Кэтрин и ее приятельница тихо брели по

тропе вдоль этой ограды, любовались романтической кар-

тиной местности и гадали, какой она примет вид, когда

лето, уже недалекое, оденет рощу в листву. Они довольно

долго шли молча. Наконец веселая, смелая духом фран-

цуженка сумела одолеть печальную думу, навеянную всем

недавно пережитым, да и нынешними их обстоятельства-

ми.

– Неужели ужасы Фолкленда, дорогая Мэй, все еще

тяготеют над твоей душой? Старайся позабыть о них, как

забываю я. Нелегко нам будет идти дорогой жизни, если

мы не станем после дождя отряхивать влагу с наших на-

мокших плащей.

– Эти ужасы не позабудешь, – ответила Кэтрин. – Од-

нако сейчас меня больше тяготит тревога за отца. И не могу

я не думать о том, сколько храбрецов в этот час расстаются

с жизнью в каких-нибудь шести милях отсюда.

– Ты думаешь о битве шестидесяти горцев, про кото-

рую нам вчера рассказывали конники Дугласа? О, на такое

зрелище стоило бы поглядеть менестрелю! Но увы! Мои

женские глаза… Блеск скрестившихся мечей всегда слепит

их!.. Ах, что это – погляди туда, Мэй Кэтрин, погляди туда!

Наверно, крылатый гонец несет весть с поля битвы!

– Кажется, я узнаю человека, который бежит так отча-

янно, – сказала Кэтрин. – Но если это в самом деле он, его

гонит какая-то шалая мысль…

Так она говорила, а тот между тем направил свой бег

прямо к саду. Собачонка бросилась ему навстречу с неис-

товым лаем, но быстро вернулась, жалобно скуля, и стала,

прижимаясь к земле, прятаться за свою хозяйку, потому

что, когда человек одержим рьяным порывом какого-либо

неодолимого чувства, даже бессловесные твари умеют это

понять и боятся в такую минуту столкнуться с ним или

пересечь ему путь. Беглец так же бешено ворвался в сад.

Голова его была обнажена, волосы растрепались, его бо-

гатый кафтан и вся прочая одежда имели такой вид, точно

недавно вымокли в воде. Кожаные его башмаки были из-

резаны и разодраны, ноги в ссадинах и крови. Лицо дикое,

глаза навыкате, сам до крайности возбужден или, как го-

ворят шотландцы, «на взводе».

– Конахар! – закричала Кэтрин, когда он приблизился к

ней, должно быть ничего перед собой не видя, как зайцы

будто бы не видят ничего, когда их настигают борзые.

Но, окликнутый по имени, он сразу остановился.

– Конахар, – сказала Кэтрин, – или, вернее, Эхин

Мак-Иан! Что же это значит!. Клан Кухил потерпел по-

ражение?

– Да, я носил те имена, которые дает мне эта девушка, –

сказал беглец после минутного раздумья. – Да, меня име-

новали Конахаром, когда я был счастлив, и Эхином – когда

был у власти. Но больше нет у меня имени, и нет такого

клана, который ты сейчас назвала. И ты безумна, девушка,

когда говоришь о том, чего нет, тому, кого нет на свете…

– Несчастный!

– Почему несчастный, ответь? – закричал юноша. –

Если я трус и подлец, разве подлость и трусость не управ-

ляют стихиями?.. Разве не бросил я вызов воде? Но она

меня не захлестнула! И разве я не попирал земную твердь?

Но она не разверзлась, чтобы меня поглотить! Так смерт-

ному ли стать мне поперек пути!

– Боже, он бредит! – сказала Кэтрин. – Беги, зови на

помощь! Он не сделает мне зла, но, боюсь, он сотворит

худое над самим собой. Гляди, как он смотрит на ревущий

водопад!

Француженка кинулась исполнять приказание, и, когда

она скрылась с глаз, обезумевшему Конахару словно легче

стало на душе.

– Кэтрин, – начал он, – она ушла, и я скажу тебе все… Я

знаю, как ты любишь мир, как ненавидишь войну. Слушай

же… Вместо того чтобы разить врага, я предпочел отка-

заться от всего, что дорого человеку!. Я потерял честь,

славу, друзей – и каких друзей!. (Он закрыл лицо руками.)

О, их любовь была сильней, чем любовь женщины! К чему

я прячу слезы?.. Все знают мой позор, пусть видят все мою

скорбь. Да, все ее увидят, но в ком она пробудит состра-

дание?.. Кэтрин, когда я бежал как сумасшедший берегом

Тэя, меня поносили и мужчины и женщины!. Нищий, ко-

торому я кинул милостыню, чтоб купить хоть одно благо-

словение, брезгливо отшвырнул ее прочь, проклиная труса!

Каждый колокол вызванивал: «Позор презренному под-

лецу!» Скотина мычанием и блеянием, лютые ветры шу-

мом и воем, бурные воды плеском и рокотом вопили:

«Долой отступника!. » Девять верных гонятся за мною по

пятам, слабым голосом призывают: «Нанеси хоть один

удар, чтоб отомстить за нас, – мы все умерли за тебя!»

Несчастный юноша еще продолжал свои безумные

речи, когда в кустах зашелестело.

– Остался один только путь! – прокричал он, вскочив на

парапет, но пугливо оглянулся на чащу, сквозь которую

подкрадывались двое служителей, чтобы схватить его.

Однако, увидев поднявшуюся из-за кустов человеческую

фигуру, он отчаянно взмахнул руками над головой и с

возгласом: «Bas air Еаchin!» – бросился с обрыва в бу-

шующий водопад.

Нужно ли добавлять, что только пушинка не разбилась

бы в прах при падении с такой высоты? Но вода в реке

стояла высоко, и останки несчастного юноши не были

найдены. Предание дополнило его историю разноречивы-

ми легендами. По одной из них юный вождь клана Кухил

благополучно выплыл на берег много ниже Кэмпсийских

порогов, безутешный, блуждая в дебрях Ранноха, он

встретился там с отцом Климентом, который поселился

отшельником в пустыне и жил по уставу древних кулдеев.

Он обратил сокрушенного духом и кающегося Конахара,

говорит предание, и принял его в свою келью, где они

вместе проводили дни в посте и молитве, пока смерть не

унесла их, каждого в свой час.

По другой, более причудливой легенде Эхин Мак-Иан

был похищен у смерти народом эльфов – Дуун-Ши, как

зовут их горцы, и с той поры он бродит неприкаянный по

лесам и полям в оружии древних кельтов, но держа меч в

левой руке. Призрак его всегда является погруженным в

глубокую скорбь. Иногда кажется, что он вот-вот набро-

сится на путника, но, встретив смелое сопротивление,

всегда обращается в бегство. Эти сказания основаны на

двух особенностях его истории: он проявил малодушие и

покончил жизнь самоубийством. То и другое почти бес-

примерно в истории горца-вождя.

Когда Саймон Гловер, устроив Генри в своем доме на

Кэрфью-стрит, где его другу был обеспечен необходимый

уход, прибыл к вечеру того же дня в Кэмпсийскую обитель,

он застал свою дочь в жестокой лихорадке – так была она

потрясена всем, чему стала свидетельницей в последние

дни, и в особенности гибелью товарища детских лет. Бро-

дяжка певица ухаживала за нею, как самая заботливая и

усердная сиделка, и старый Гловер, тронутый ее привя-

занностью к Кэтрин, дал слово, что не его будет вина, если

когда-нибудь она возьмет в руки лютню иначе, как ради

своей же забавы.

Прошло немало времени, прежде чем Саймон отва-

жился рассказать дочери о последних подвигах Генри и его

тяжелых ранах, и в своем рассказе он постарался под-

черкнуть одно искупающее обстоятельство: что верный ее

возлюбленный отклонил почет и богатство, не пожелав

пойти на службу к Дугласу и сделаться профессиональным

воином. Кэтрин тяжко вздыхала и качала головой, слушая

повесть о кровавом вербном воскресенье на Северном

Лугу. Но она, как видно, рассудила, что люди по культуре и

утонченности не часто поднимаются над понятиями своего

времени и что в те жестокие дни, когда выпало им жить на

земле, безрассудная и безмерная отвага – такая, как у Генри

Смита, – все же предпочтительней, чем малодушие, при-

ведшее Конахара к гибели. Если оставались у нее на этот

счет сомнения, Генри их рассеял убедительными доводами,

как только здоровье позволило ему заговорить самому в

свою защиту:

– С краской в лице признаюсь тебе, Кэтрин: мне даже и

подумать тошно о том, чтобы ввязаться в битву. На том

поле такая была резня, что и тигр был бы сыт по горло. Я

решил повесить свой палаш и не обнажать его иначе, как

только против врагов Шотландии.

– Если призовет Шотландия, – сказала Кэтрин, – я сама

препояшу тебя мечом.

– И вот что, Кэтрин, – сказал обрадованный Гловер, –

мы закажем много месс за упокой души всех, кто пал от

меча Генри, и оплатим их щедрой рукой, это и совесть

нашу успокоит и примирит с нами церковь.

– На это дело, отец, – сказала Кэтрин, – мы употребим

сокровища злополучного Двайнинга. Он завещал их мне,

но, наверно, ты не захочешь смешать его гнусное, пахну-

щее кровью золото с тем, что ты сам заработал честным

трудом.

– Я лучше принес бы чуму в свой дом! – сказал, не ко-

леблясь, Гловер.

Итак, сокровища злодея аптекаря были розданы четы-

рем монастырям, с тех пор никто ни разу не усомнился в

правоверии старого Саймона и его дочери.

Генри обвенчался с Кэтрин через четыре месяца после

битвы на Северном Лугу, и никогда корпорации перча-

точников и молотобойцев не отплясывали танец меча так

весело*, как на свадьбе храбрейшего горожанина и краси-

вейшей девушки Перта. Десять месяцев спустя прелестный

младенец лежал в богато устланной колыбельке, и его

укачивала Луиза под песенку:

О, храбрый мой,

О, верный мой,

Он ходит в шапке голубой

Как значится в церковной записи, восприемниками

мальчика явились «высокий и могущественный лорд Ар-

чибалд, граф Дуглас, почитаемый и добрый рыцарь сэр

Патрик Чартерис из Кинфонса и светлейшая принцесса

Марджори, вдова его высочества принца Давида, покой-

ного герцога Ротсея». Под таким покровительством какая

семья не возвысилась бы в скором времени? И многие

весьма почтенные дома в Шотландии и особенно в Перт-