Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

дет. Нехорошо желать, чтобы невинная кровь так и оста-

лась неотомщенной, но если виновник гнусного убийства

укроется на время, то не придется тебе добровольно брать

на себя дело мести, которую небо не преминет свершить в

урочный час.

Так разговаривая, они вышли на Хай-стрит, прямо к

ратуше. Когда они подходили к дверям, когда пробивались

сквозь толпу, запрудившую улицу, они видели, что все

подступы охраняет отборная стража из вооруженных го-

рожан, а в добавление к ним – пятьдесят копьеносцев из

свиты рыцаря Кинфонса, – ибо сэр Патрик вместе со

своими союзниками – Греями, Блэрами, Монкрифами и

другими – привел в Перт сильный отряд конных воинов, из

которого и были выделены эти копьеносцы. Гловер и Смит

назвали себя и были пропущены в палату, где уже собра-

лись члены городского совета.

ГЛАВА XX

Исчахшая вдовица у ворот

В отчаянье суда и правды ждет.

Берти

Необычное зрелище являла палата заседаний пертского

городского совета. В сумрачном зале, слабо и неверно ос-

вещенном двумя окнами неодинаковой формы и неравной

величины, восседала за обширным дубовым столом боль-

шая группа людей. Кресла во главе стола занимали купцы –

то есть члены гильдии или лавочники – в приличной оде-

жде, отвечавшей их положению, но большинство, подобно

регенту Йорку, носили «на старых шеях знак войны*», –

иначе говоря, на них были надеты латные нашейники и

перевязи, на которых висели мечи. Ниже за столом заняли

места мастера и ремесленники – старшины, или, как их

называли, деканы цехов, в своей будничной одежде, но

более опрятной, чем обычно. Они также были вооружены

чем попало. На одних были черные куртки или камзолы,

сплошь покрытые стальными ромбовидными пластинками,

которые прикреплялись с верхнего угла и висели рядами,

находя одна на другую, при каждом движении тела они

покачивались и, в общем, давали ему верную защиту. На

других – полукафтанья буйволовой кожи, которые, как уже

упоминалось, могли устоять против меча и даже пики, если

удар был не слишком силен. В кругу этого пестрого соб-

рания на самом нижнем месте за столом сидел сэр Луис

Ландин – человек не военного звания, а духовная особа,

священник церкви святого Иоанна, облаченный в рясу ка-

ноника, а перед ним на столе – перо и чернила. Он был

городским писцом и, как все священники того времени

(которых потому и называли папскими рыцарями), носил

почетное звание dominus 53, сократившееся в «дом» или

«дэн» (что можно бы перевести просто словом «сэр») –

почтительное обращение к рыцарю из белого духовенства.

На возвышении во главе стола совета сидел сэр Патрик

Чартерис в начищенных до блеска доспехах – яркий кон-

траст пестрой одежде, военной и мирской, горожан, ко-

торые призывались к оружию только от случая к случаю.

Мэр всей своей повадкой подчеркивал тесную близость,

установившуюся в силу взаимной выгоды между ним, го-

рожанами и городским советом, но в то же время его осанка

рассчитана была утвердить его верховенство, ибо, по воз-

зрениям того века, дворянская кровь и рыцарское звание,

бесспорно, возвышали его над членами собрания, на ко-

тором он председательствовал. За его спиною стояли два

оруженосца, один – с его рыцарским знаменем в руке,

другой – со щитом, на коем красовался его геральдический

знак: рука, сжимающая кинжал или короткий меч с гордым

девизом: «Вот моя хартия». Два красивых пажа держали

53 Господин (лат.)

один – длинный обнаженный меч своего господина, другой

– его копье, и все эти рыцарские эмблемы и принадлеж-

ности выставлялись на вид с тем большей нарочитостью,

что их вельможный обладатель был в этот час занят от-

правлением своих обязанностей председателя городского

совета. Даже лицо рыцаря Кинфонса как будто старалось

выразить чопорность и важность, не вязавшиеся с его от-

крытым и веселым нравом.

– Итак, вы наконец явились, Генри Смит и Саймон

Гловер, – сказал мэр. – Вы заставили нас долго ждать. Если

подобный случай повторится, пока мы занимаем это место,

мы на вас наложим такую пеню, что вы закряхтите, когда

придется платить. Довольно! Никаких извинений! Сейчас

мы их не спрашиваем, а в другой раз мы их не допустим.

Узнайте же, государи мои, то, что наш уважаемый писец

только что записал во всех подробностях и что я изложу

вам вкратце, дабы вам стало ясно, чего от вас требуют, и в

частности от тебя, Генри Смит. Наш покойный согражда-

нин Оливер Праудфьют найден мертвым на Хай-стрит,

близ поворота в Уинд. По-видимому, он был убит сильным

ударом короткой секиры, нанесенным сзади и врасплох.

Деяние, причинившее эту смерть, нельзя назвать иначе, как

подлым, умышленным убийством. Таково преступление.

Что касается преступника, то его могут выявить лишь

косвенные улики. В записи, составленной почтенным сэ-

ром Луисом Ландином, значится, что ряд свидетелей, люди

доброго имени, видели покойного нашего гражданина

Оливера Праудфьюта в течение минувшей ночи участ-

вующим до позднего часа в представлениях танцоров, он

вместе с ними прошел до дома Саймона Гловера на Кэр-

фью-стрит, где они снова разыграли свой спектакль. Ус-

тановлено также, что после разговора с Саймоном Глове-

ром он расстался со своими товарищами, уговорившись

встретиться с ними в гостинице под вывеской Грифона,

чтобы там закончить праздник. Теперь, Саймон, я спра-

шиваю тебя, в какой мере изложенное соответствует тому,

что тебе известно? И далее: о чем ты вел разговор с по-

койным Оливером Праудфьютом?

– Милорд мэр и глубокоуважаемый сэр Патрик! – от-

ветил Саймон Гловер. – Довожу до вашего сведения и до

сведения всего почтенного собрания, что в связи с рас-

пространявшимися слухами о странном поведении Генри

Смита между мною и кое-кем еще из моей семьи, с одной

стороны, и присутствующим здесь Смитом – с другой,

произошла размолвка. Наш злополучный земляк Оливер

Праудфьют тоже усиленно распространял эти слухи, так

как, что греха таить, посплетничать он любил. Вот мы с

ним и обменялись несколькими словами по этому поводу,

и, думается, он ушел от меня с намерением навестить

Генри Смита, потому что он отделился от остальных пля-

сунов, пообещав вернуться к ним, как вы отметили, ваша

милость, в гостиницу Грифона, чтобы завершить там вечер.

Но куда он пошел на самом деле, я не знаю, потому что

больше мне не довелось увидеть его живым.

– Достаточно, – сказал сэр Патрик. – Это сходится со

всем, что мы слышали ранее. Далее, почтенные господа,

мы находим нашего несчастного согражданина в кругу

собравшихся на Хай-стрит бражников и масок, которые

обращались с ним самым недостойным образом: его по-

ставили на колени среди улицы и принуждали пить против

воли вино в огромном количестве, покуда ему не удалось

спастись бегством. Совершая свое насилие, озорники гро-

зили несчастному обнаженными мечами и понукали его с

громким криком и руганью, чем привлекли внимание не-

скольких горожан, которые, потревоженные шумом, вы-

глянули в окна. Это подтверждается и показаниями

двух-трех прохожих, которые, держась в стороне, вне света

факелов, чтобы не подвергнуться той же обиде, видели

глумление над их согражданином посреди Хай-стрит го-

рода Перта. Бражники были в масках и потешных костю-

мах, но нам, тем не менее удалось с точностью установить,

кто они такие, ибо на них оказались те самые потешные

наряды, которые несколько недель назад были изготовлены

по заказу сэра Джона Рэморни, конюшего при его высоче-

стве герцоге Ротсее, наследном принце Шотландии.

Глухой ропот пробежал по собранию.

– Да, это так, мои добрые горожане, – продолжал сэр

Патрик. – Расследование привело нас к заключению и пе-

чальному и страшному. Но если я и сожалею, как никто на

свете, о грозящих нам последствиях, они меня нисколько

не пугают. Да, дело обстоит так: несколько ремесленников,

выполнявших заказ, описали нам потешные костюмы,

приготовленные ими для Джона Рэморни, и их описание в

точности сходится с тем, какое дают свидетели нарядам,

что были на людях, глумившихся над Оливером Прауд-

фьютом. А один ремесленник, некто Уингфилд, мастер по

выделке перьев, видевший озорников, когда они захватили

нашего согражданина, приметил, что на них были пояса и

венцы из раскрашенных перьев, которые он сделал своими

руками по заказу конюшего принца. С того часа, как Оли-

вер убежал от этих озорников, мы теряем его из виду, но

имеются свидетельства, что ряженые направились затем к

дому сэра Джона Рэморни, где перед ними не сразу от-

крыли ворота. Передают, что ты, Генри Смит, видел на-

шего несчастного согражданина Оливера Праудфьюта

после того, как он побывал в руках у тех ряженых. Правда

ли это?

– Он пришел в мой дом в Уинде, – сказал Генри – за

полчаса до полуночи, и я впустил его довольно неохотно,

потому что он праздновал проводы карнавала, тогда как я

сидел дома, а не зря говорит пословица, что между сытым и

постником плохой разговор.

– В каком он был состоянии, когда ты все-таки впустил

его в дом? – спросил мэр.

– Он запыхался, – ответил Смит, – и несколько раз по-

вторил, что ему грозит опасность со стороны каких-то гу-

ляк. Я, однако, мало обратил внимания на его слова, по-

тому что он хоть и хороший человек, но всегда был робок, с

цыплячьей душой, и я подумал, что в его словах больше

выдумки, чем правды. Но я никогда не прощу себе, что не

пошел его проводить, когда он меня о том попросил! Я,

покуда жив, буду всегда заказывать по нем панихиды во

искупление моей вины.

– Описывал он тех, от кого потерпел обиду? – спросил

мэр.

– То были, сказал он, переодетые бражники в масках, –

ответил Генри.

– А говорил он, что боится снова столкнуться с ними на

обратном пути? – продолжал сэр Патрик.

– Он намекнул, что будто бы его подстерегают, но я

решил, что ему это все померещилось, потому что вышел я

посмотреть и никого в переулке не увидел.

– Итак, он не получил от тебя помощи? Никакой по-

мощи? – спросил мэр.

– Только одно, ваша честь, – ответил Смит. – Он сменил

свой наряд танцора на мой камзол буйволовой кожи, мой

шлем и щит, которые, как слышал я, оказались при нем,

когда его нашли убитым, а у меня дома лежит его колпак с

колокольцами, куцый кафтанчик и прочие принадлежно-

сти. Он сегодня должен был бы возвратить мне мое воо-

ружение и забрать свою маскарадную одежду, когда бы то

угодно было небу…

– Больше ты его с тех пор не видел?

– Не видел, милорд.

– Еще одно слово, – сказал мэр. – Есть у тебя основания

думать, что Оливер Праудфьют сражен ударом, предна-

значавшимся другому человеку?

– Есть, – ответил Смит. – Но неверное это дело и

опасное – высказывать догадки, да еще сомнительные.

– Все-таки выскажи по долгу и совести гражданина: как

ты думаешь, кому был предназначен удар?

– Если долг велит, я скажу, – ответил Генри. – Полагаю,

Оливера Праудфьюта постигла участь, предназначавшаяся

мне самому, тем более что Оливер по неразумию своему

говорил, что постарается, когда пойдет, перенять в добав-

ление к одежде и мою походку.

– Что тебя наводит на такую мысль? У тебя с

кем-нибудь ссора? – спросил сэр Патрик Чартерис.

– К стыду своему и греху, скажу: у меня вдоволь ссор и

в Горной Стране и в Низине, с англичанами и с шотланд-

цами в Перте и в Ангюсе. А бедный Оливер, мне думается,

не завел бы ссоры и с цыпленком, только что вылупив-

шимся из яйца. Увы! Из нас двоих он был лучше подго-

товлен предстать нежданно пред судом всевышнего!

– Послушай, Смит, – сказал мэр, – ответь мне ясно: есть

ли причина к вражде между тобою и кем-либо из людей

сэра Джона Рэморни?

– Несомненно так, ваша честь. Идет молва, что отсе-

ченная рука, которую в ночь на святого Валентина нашли

на Кэрфью-стрит, принадлежит тому самому Черному

Квентину, который несколько дней назад переправился за

Тэй, в графство Файф. Эту руку отрубил я своим коротким

мечом. Так как Черный Квентин был дворецким сэра

Джона и его доверенным лицом, то между мною и васса-

лами его господина, бесспорно, есть место для кровной

вражды.

– Это очень правдоподобно, Смит, – сказал сэр Патрик

Чартерис. – А теперь, добрые братья и мудрые советники,

возникают два предположения, и оба они наводят на один и

тот же след. Возможно, гуляки в масках, захватившие на-

шего согражданина и подвергшие его глумлению, о чем

свидетельствуют легкие отметины на его теле, встретились

со своим бывшим пленником, когда он шел домой, и за-

кончили свое глумление, лишив его жизни. Он сам при-

знался Генри Гоу, что боится такого исхода. Если так, то

убийство совершено кем-либо из приспешников сэра

Джона Рэморни – одним или несколькими. Но мне пред-

ставляется более правдоподобным другое: двое-трое из

гуляк остались на месте или вернулись туда позже, веро-

ятно сменив свой наряд, и, когда перед ними явился Оливер

Праудфьют в одежде Смита, да еще постаравшийся пере-

нять походку Генри Смита (сам Оливер Праудфьют в соб-

ственном своем обличье мог только пробудить желание

вновь позабавиться над ним), – вот тогда в них проснулась

затаенная злоба, и, видя, что он один, эти люди решили

самым верным и безопасным способом отделаться от

грозного врага, каким, как всем известно, слывет среди

недругов Генри Уинд. Если так рассудить, вина опять-таки

ложится на дом сэра Джона Рэморни. Как вы полагаете,

господа? Не вольны ли мы обвинить в преступлении его и

его приспешников?

Советники пошептались несколько минут, и затем

бэйли Крейгдэлли ответил от их лица:

– Благородный рыцарь и наш достойный мэр! Мы

вполне согласны с тем, что высказали вы в своей премуд-

рости относительно этого темного и кровавого дела. И мы

полагаем, вы правильно рассудили в своей проницатель-

ности, что в гнусном насилии, свершенном над нашим

убиенным гражданином, след приводит к дому Джона Рэ-

морни из Рэморни – было ли замышлено убийство Оливера

Праудфьюта как такового или же убит он по ошибке,

принятый за нашего честного и доброго горожанина Генри

из Уинда. Но сэр Джон, как владетельный рыцарь и ко-

нюший принца, содержит большой двор, и так как он и его

приспешники непременно станут отрицать свою вину, мы

спрашиваем, как повести нам дело? Когда бы закон по-

зволял нам сжечь его дом и перерезать всех, кто в доме, то

впору было бы вспомнить старую пословицу: «Краткая

речь – добрая речь». Ибо нигде не укрывается столько бо-

гоотступников, столько убийц и насильников, как в черной

стае Рэморни. Но едва ли, думается нам, закон потерпит

такого рода огульную расправу, а у нас, как мы здесь

слышали, нет таких улик, которые позволяли бы обвинить

в преступлении кого-нибудь одного или, скажем, не-

скольких из слуг сэра Джона Рэморни.

Мэр не успел ответить, как встал городской писец и,

поглаживая свою почтенную бороду, попросил разрешения

сказать свое слово, что было ему тотчас дозволено.

– Братья, – сказал он, – как во времена наших отцов, так

и в наше время, когда взывали благочестиво к богу, он

снисходил к молитве и утверждал вину преступного и не-

причастность тех, кого обвинили слишком поспешно. Об-

ратимся же к нашему суверенному господину королю Ро-

берту, который, когда злые советники не отвращают его от

добра, всегда показывает себя самым справедливым и ми-

лосердным государем, какого знали наши летописи за

долгие времена, и попросим его от имени Славного Города

и всех общин Шотландии предоставить нам возможность

по примеру наших предков воззвать к небу, чтобы оно

пролило свет на это темное убийство. Мы потребуем ис-

пытания гробом, как оно не раз проводилось, одобряемое

папскими буллами и декреталиями, в царствие предков

нашего государя и допускалось императором Карлом Ве-

ликим во Франции, королем Артуром в Англии, а у нас в

Шотландии – Григорием Великим и могучим Ахайюсом*.

– Слышал и я, сэр Луис, о божьем суде через испытание

гробом, – сказал мэр, – и знаю, что оно утверждено хар-

тиями Славного Города, но я не довольно сведущ в древних

законах и попрошу вас разъяснить нам подробно, в чем оно

состоит.

– Если будет принят мой совет, – сказал сэр Луис

Ландин, – мы попросим короля, чтобы тело убитого вы-

ставили в храме святого Иоанна и чтобы там, как подобает,

отслужили молебствие за упокой его души и за открытие

гнусного его убийцы. Тем временем будет издан указ,

чтобы сэр Джон Рэморни представил нам список всех слуг

своего дома, какие находились в Перте в ночь на пепель-

ную среду, и обязал их в заранее назначенный день и час

явиться в храм святого Иоанна, в храме они один за другим

должны будут пройти перед гробом нашего убиенного

согражданина и по предписанной форме воззвать к богу с

его святыми, чтобы он засвидетельствовал знамением их

невиновность в убийстве и непричастность к нему. И по-

верьте мне, многие примеры тому доказательством: если

убийца посмеет покривить душою, сделав такой призыв, то

некая антипатия, существующая между мертвым телом и

рукою, что нанесла роковой удар, разлучивший это тело с

душою, пробудит в теле слабую жизнь, и под ее воздей-

ствием в жилах мертвеца проснется ток и на роковых его

ранах проступит кровь, хотя она давно остыла в жилах.

Или, вернее, небу угодно, чтобы оставалась возможность

посредством некоей скрытой от нас, непостижимой силы

раскрывать злодейство того, кто исказил в своем образе

воплощенный в нем образ создателя.

– Слышал я, что возможен такой суд, – сказал сэр

Патрик, – и что он применялся во времена Брюса. Допус-

тимо, полагаю, и в наше время прибегнуть к этому мисти-

ческому способу расследования, коль скоро мы не можем

раскрыть истину обычными путями, ибо ясно: если вы-

двинуть общее обвинение против дома сэра Джона в целом,

мы, несомненно, встретим общий же отказ признать вину.

Но я должен далее спросить сэра Луиса, нашего почтен-

ного городского писца: как мы задержим виновного? Пока

суд да дело, он сбежит.

– Горожане будут строго держать стражу на крепост-

ных стенах, от заката до восхода все подъемные мосты

будут подняты, заградительные решетки спущены, и всю

ночь будут ходить по улицам сильные сторожевые отряды.

Горожане будут бдительно нести дозор и не дадут ус-

кользнуть убийце нашего согражданина.

Прочие советники, кто словом, кто кивком, выразили

свое согласие.

– Ну, а если, – сказал мэр, – кто-либо из заподозренного

дома откажется подвергнуться такого рода божьему суду?

– Он вправе взамен испытания гробом потребовать

иного суда, – сказал почтенный городской писец, – суда

поединком с противником, равным ему по состоянию, ибо

обвиненному, если его призывают к божьему суду, пре-

доставляется право самому избрать вид испытания. Но

если он отказывается и от поединка и от испытания гробом,

его объявляют виновным и предают казни.

Мудрые советники единодушно согласились с мнением

своего мэра и городского писца и по всей форме постано-

вили обратиться с ходатайством к королю уважить закон и

разрешить провести расследование убийства их сограж-

данина в согласии с древним обычаем. Такой способ ус-

танавливать истину приравнивали в случаях убийства к

твердой улике, и он применялся вплоть до семнадцатого

века. Но прежде чем собрание разошлось, бэйли Крейг-

дэлли почел нужным поставить еще один вопрос: кто вы-

ступит поборником Моди – или Магдален – Праудфьют и

двух ее детей.

– Тут и спрашивать нечего, – сказал сэр Патрик Чар-

терис. – Мы все мужчины, все носим меч у пояса, и этот

меч будет сломлен над головою каждого, кто не захочет

обнажить его в защиту вдовы и сирот нашего убитого со-

гражданина и честно отомстить за него. Если сэр Джон

Рэморни лично выйдет на суд, Патрик Чартерис из Кин-

фонса примет поединок и будет биться до последнего –

пока не падет боец или конь, не сломятся копье и клинок. В

случае же, если вызов будет брошен кем-либо из йоменов,

Магдален Праудфьют может избрать себе заступника

среди храбрейших граждан Перта. Позор и бесчестие падут

на Славный Город, если тот, кого она назовет, покажет себя

изменником и трусом и ответит «нет». Приведите ее сюда,

и пусть выбирает.

Генри Смит слушал и с горечью предугадывал, что

бедная женщина остановит выбор на кем – и только что

достигнутое им примирение с его владычицей снова раз-

ладится, оттого что ему, Гарри Гоу, придется влезть в но-

вую ссору, от которой он не сможет уклониться, не опо-

зорив себя, и которую при других обстоятельствах он

принял бы с открытой душой, видя в ней почетную воз-

можность отличиться пред лицом всего города и королев-

ского двора. Он был уверен, что, следуя учению отца

Климента, Кэтрин почтет подобный поединок скорее ос-

корблением религии, чем призывом к божеству, и, уж ко-

нечно, она не признает разумным, чтобы виновность че-

ловека или нравственная его чистота устанавливались в

зависимости от того, превосходит ли он другого силой и

умением владеть мечом. Поэтому оружейник не ждал ни-

чего доброго для себя от ее своеобразных суждений в этой

связи – суждений слишком тонких, опережавших свой век.

Пока он терзался этими противоречивыми чувствами, в

зал вошла Магдален, вдова убитого. На ней был траурный

покров, и ее вели и поддерживали пять или шесть добро-

порядочных, то есть респектабельных, женщин в таком же

горестном наряде. Одна из провожающих несла на руках

грудного младенца – последний залог супружеской неж-

ности бедного Оливера. Другая вела переваливавшегося на

коротких ножках малыша лет двух, смотревшего с удив-

лением и страхом то на черное платьице, в которое его

обрядили, то на все окружающее.

Все встали, чтобы встретить печальную группу, и

приветствовали вдову выражением глубокого сочувствия,

на которое Магдален, хоть и была она не более как ровней

покойному Оливеру, отвечала с достоинством, почерпну-

тым, быть может, в самой силе ее горя. Сэр Патрик Чар-

терис выступил вперед и, с учтивостью рыцаря к женщине

и покровителя к угнетенной и обиженной вдове, взял не-

счастную за руку и коротко разъяснил ей, каким порядком

город решил добиваться должного отмщения за убийство

ее мужа.

Удостоверившись с несвойственными ему вниманием и

мягкостью, что несчастная отлично все уяснила себе, мэр

громко объявил собранию:

– Добрые граждане Перта, свободнорожденные ремес-

ленники и гильдейцы! Будьте свидетелями тому, что сей-

час произойдет, ибо это касается ваших прав и привилегий.

Здесь стоит пред вами Магдален Праудфьют, домогаю-

щаяся отмщения за смерть своего супруга, гнусно убиен-

ного, как утверждает она, сэром Джоном Рэморни из Рэ-

морни, рыцарем, и свое обвинение она предлагает прове-

рить божьим судом через испытание гробом или поедин-

ком на жизнь и смерть. Поэтому я, Патрик Чартерис, пре-

поясанный рыцарь и прирожденный дворянин, предлагаю

лично сразиться за ее правое дело, доколе устоят человек и

конь, если поднимет мою перчатку равный мне по крови.

Что ты скажешь, Магдален Праудфьют, принимаешь ты

меня своим заступником?

– Более благородного я не могла бы себе пожелать, –

пролепетала в ответ вдова.

Тогда сэр Патрик взял ее за правую руку и, поцеловав в

лоб, как требовал обычай, торжественно сказал:

– Бог и святой Иоанн да укрепят мою силу в час нужды,

когда я стану исполнять долг твоего заступника рыцарски

верно и мужественно. Теперь ступай, Магдален, избери по

своей воле среди граждан Славного Города, присутст-

вующих здесь или отсутствующих, кому желаешь ты пре-

поручить свое дело, если тот, на кого ты возводишь обви-

нение, окажется по роду и званию ниже меня.

Все взоры обратились на Генри Смита, кому глас на-

рода уже присудил сразиться за дело вдовы. Но та и не

ждала ничьей указки или поощрения. Сэр Патрик не успел

договорить, как она уже направилась к тому месту у ниж-

него конца стола, где стоял среди людей своего состояния

оружейный мастер, и взяла его за руку.

– Генри Гоу, или Смит, – сказала она, – добрый горо-

жанин и ремесленник! Мой… мой… – Она приготовилась

сказать «покойный муж», но эти слова не хотели сойти с ее

языка, пришлось прибегнуть к другому обороту речи. –

Ушедший от нас любил и ценил тебя превыше всех людей,

потому тебе и подобает принять на себя спор его вдовы и

сирот.

Если б и была хоть малейшая возможность для Генри –

а в тот век ее не было – уклониться или отвергнуть доверие,

которое весь народ как бы возлагал на него, у него исчезла

бы даже мысль о том, когда обратилась к нему с первыми

своими словами вдова, повеление с небес не произвело бы

на него более сильного действия, чем призыв несчастной

Магдален. Напоминание о дружбе с усопшим взволновало

его до глубины души. Покуда был жив Оливер, могла ка-

заться нелепой его чрезмерная приверженность к Генри,

бесспорно несколько забавная, если учесть, как различны

были они нравом. Но все это теперь забылось, и Генри,

уступая своей пылкой природе, помнил только, что Оливер

был его другом-приятелем, человеком, который любил и

чтил его со всем жаром, какой вояка-шапочник был спо-

собен вложить в эти чувства. И вдобавок ко всему, были

веские основания подозревать, что несчастный пал от

удара, предназначенного ему, Генри Смиту.

Поэтому с живостью, какой за минуту до того он и сам

от себя не ждал бы и выдававшей, казалось, тайную ра-

дость, оружейник припал губами к холодному лбу несча-

стной Магдален и сказал в ответ:

– Я, Генри Смит, проживающий в городе Перте, в

Уинде, честный и верный человек и свободнорожденный,

принимаю на себя долг заступника этой вдовы Магдален и

этих сирот и буду сражаться в ее споре со всяким, кто равен

мне по состоянию, доколе достанет дыхания в моей груди.

Да помогут мне в час нужды бог и добрый святой Иоанн!

Приглушенный ропот прошел по собранию, показывая,

как жадно хотели присутствующие божьего суда и как они

были уверены в исходе поединка.

Сэр Патрик Чартерис не преминул затем лично отпра-

виться к королю и потребовать его разрешения на рассле-

дование убийства Оливера Праудфьюта посредством

божьего суда, как позволял обычай, – через испытание

гробом или, если явится нужда, посредством поединка.

Этот свой долг он исполнил, как только разошелся го-

родской совет, в частной беседе с королем.

С сильной досадой услышал Роберт III о новом непри-

ятном осложнении и повелел сэру Патрику и противной

стороне явиться на следующее утро, после ранней обедни,

на королевский совет, где его величество изъявит свою

волю, а тем временем в Дом Констебля был отправлен

королевский гонец с повелением истребовать у сэра Джона

Рэморни список его слуг и приказать ему под страхом су-

ровой кары оставаться в Перте со всею своею свитой и

ждать королевского решения.

ГЛАВА XXI

Ристалище готовь согласно правил,

Пора кончать – пусть бог рассудит нас!

«Генрих IV», ч. II*

В доминиканском монастыре, в том самом покое, где

происходил королевский совет, король Роберт сидел со

своим братом Олбени, который в напускной добродетели и

подлинном искусстве лицемерия всегда умел подчинить

своему влиянию слабовольного государя. Да и что тут не-

естественного, если тому, кто не способен видеть вещи в их

истинном очертании, цвете и виде, они представляются

такими, какими их рисует ему дерзкий и коварный человек,

облеченный к тому же правами близкого родственника.

Тревожась, как всегда, за несчастного сына, окружен-

ного дурными советчиками, король и теперь старался

склонить Олбени к своему мнению, снимая с Ротсея вся-

кую вину в смерти шапочника, хотя сэр Патрик, не скры-

вая, представил свои подозрения на суд короля.

– Какое несчастье, брат Робин, – говорил король, – ка-

кое печальное стечение обстоятельств! Пойдет раздор

между знатью и здешними городскими общинами, как шла

между ними вражда во многих отдаленных землях. Во всем

этом меня утешает только одно: поскольку сэр Джон Рэ-

морни уже удален от двора герцога Ротсея, никто не может

утверждать, будто бывший конюший принца или кто бы то

ни было из его людей, совершивший это кровавое деяние

(если оно впрямь совершено кем-либо из дома Рэморни),

пошел на него в угоду моему бедному мальчику или по его

наущению. Я уверен, брат, ты и я – мы оба можем засви-

детельствовать, как охотно Давид ответил согласием на

мою просьбу уволить Рэморни со службы после той драки

на Кэрфью-стрит.

– Да, я хорошо это помню, – сказал Олбени. – И я на-

деюсь, что отношения между принцем и Рэморни не во-

зобновились после того, как Ротсей как будто согласился

уступить желанию вашего величества.

– Что значит «как будто»! – возмутился король. – Не

возобновились ли отношения? Что хочешь ты сказать

этими словами, брат? Разве Давид не обещал мне рас-

статься с Рэморни, если это несчастное дело на Кэр-

фью-стрит будет замято и сохранено в тайне, потому что

Рэморни, признал он, злой советчик, которого люди неда-

ром считают способным вовлекать его в подобные безум-

ства? И разве принц не согласился, чтобы мы подвергли

этого злого советчика изгнанию или другой подобной каре,

какую нам угодно будет на него наложить? Почему же,

брат, ты сомневаешься в том, что изъявления принца были

искренни и что он верен своему слову? Вспомни, Робин:

когда ты посоветовал не изгонять Рэморни, а наложить

тяжкую пеню на его поместья в Файфе, принц заявил, что

не только для Рэморни, но и лично для него предпочти-

тельнее будет отправить Рэморни в изгнание!

– Я это помню, мой высокородный брат. И, право, я

никогда не заподозрил бы, что Рэморни может еще сохра-

нить такое сильное влияние на принца, после того как

своими советами поставил его в столь опасное положение.

Но мой царственный родич сам признался, склоненный на

то вашей милостью, что если оставить Рэморни при дворе,

то он и впредь будет влиять на него. Я в тот раз и сам по-

жалел о своем совете заменить изгнание пеней. Но тот

случай – дело прошлое, ныне же совершено новое озорст-

во, сопряженное с большой опасностью для вашего вели-

чества, равно как и для вашего царственного наследника и

всего королевства.

– Что ты говоришь, Робин! – сказал малодушный ко-

роль. – Могилой наших родителей, душою Брюса, бес-

смертного нашего предка, заклинаю тебя, дорогой мой

брат, имей ко мне сострадание! Открой мне, какое новое

зло угрожает моему сыну или моему королевству?

Король склонил к брату искаженное страхом лицо,

слезы проступили на его глазах, между тем как брат его

медлил, как бы обдумывая ответ.

– Милорд, опасность вот в чем, – сказал он наконец. –

Вы верите, ваше величество, что принц не замешан в этом

вторичном посягательстве на права горожан – в убийстве

шапочника, из-за которого ремесленники разгалделись,

точно чайки по своей товарке, когда какой-нибудь маль-

чишка, сын рыбака, подстрелит хоть одну из их шумной

стаи.

– Их жизни, – сказал король, – дороги им самим и

друзьям их, Робин.

– Бесспорно так, государь, и нас они тоже заставляют

дорожить их жизнями, если мы не желаем дорого платить

за каждую пролитую каплю их подлой крови. Но, как я