Текст книги "Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

сохранять нейтралитет в борьбе, заняли свои места у со-

ответственного браттаха.

Толпа приняла оба отряда равно восторженным кличем,

каким она всегда в подобных случаях приветствует тех, чьи

труды должны доставить ей потеху – или то, что именуется

словом «спорт».

Бойцы не отвечали на приветствия, но оба отряда

прошли по лугу и стали у ограды с двух концов, где име-

лись входы, через которые их должны были пропустить на

арену. Оба входа охранялись сильной стражей из латников.

Граф-маршал – у одного, лорд верховный констебль – у

другого тщательно проверяли каждого бойца, в положен-

ном ли он вооружении, которое должны были составлять

стальной шлем, кольчуга, двуручный меч и кинжал. Они

проверили также и численность каждого отряда, велико же

было волнение в толпе, когда граф Эррол поднял руку и

провозгласил:

– Стойте! Сражение не может состояться, так как со

стороны клана Хаттан не хватает одного бойца.

– Ну и что из того? – возразил юный граф Крофорд. –

Нужно было сосчитать получше, когда покидали свой дом.

Однако граф-маршал согласился с верховным кон-

стеблем, что к сражению приступить нельзя, пока не будет

устранено неравенство, а толпа уже всполошилась, опаса-

ясь, как бы после стольких приготовлений битву не отме-

нили.

Среди всех присутствующих, быть может, только двое

радовались тому, что сражение не состоится. Это были

вождь клана Кухил и мягкосердечный король Роберт.

Между тем оба вождя, каждый в сопровождении особого

друга и советчика, встретились на середине арены, а чтоб

им скорей договориться, в помощь им вышли граф-маршал

и граф Крофорд с одной стороны, лорд верховный кон-

стебль и сэр Патрик Чартерис – с другой. Вождь клана

Хаттан изъявил готовность сразиться безотлагательно, не-

взирая на численное неравенство.

– Нет, – сказал Торквил из Дубровы, – клан Кухил не

даст на то согласия. Вы не можете отнять у нас славу ме-

чом, вот и прибегаете к подвоху, чтобы оправдать свое

поражение, в котором вы заранее уверены: вы его потом

отнесете за счет недостачи у вас одного бойца. Предлагаю

так: Феркухард Дэй был самым молодым в вашем отряде, в

нашем самый молодой – Эхин Мак-Иан. Мы его отстраним,

как устранился ваш боец, бежавший с поля.

– Предложение несправедливое и недостойное! –

вскричал Тошах Бег, секундант, как сказали бы в наши дни,

Мак-Гилли Хаттанаха. – Для клана жизнь вождя – дыхание

наших уст. Мы никогда не согласимся, чтоб наш вождь

подвергался опасности, когда глава клана Кухил не разде-

ляет ее с ним.

Торквил с затаенной тревогой видел, что это возраже-

ние против вывода Гектора из отряда грозит разрушить

весь его замысел. И он уже обдумывал, чем бы ему под-

держать свое предложение, когда в спор вмешался сам

Эхин. Он, заметим, был робок не той постыдной, эгоисти-

ческой робостью, которая толкает человека, зараженного

ею, спокойно идти на бесчестье, лишь бы избежать опас-

ности. Напротив, духом он был смел, а робок был по сво-

ему физическому складу. Устраниться от битвы было

стыдно, выйти в бой – страшно, и стыд взял верх над

страхом.

– Я не желаю слышать, – сказал он, – о таком решении,

по которому в день славного боя мой меч останется лежать

в ножнах. Пусть я молод и непривычен к оружию, но во-

круг меня довольно будет храбрецов, которым я могу

подражать, если мне и не сравняться с ними. – Он сказал

эти слова так пламенно, что они произвели впечатление на

Торквила, а возможно, воодушевили и самого говоривше-

го. «Бог да благословит его благородное сердце! – сказал

самому себе приемный отец. – Я знал, что злые чары рас-

падутся и малодушие, владевшее им, отлетит от него, как

только прозвучит боевая песнь и взовьется браттах».

– Послушай меня, лорд-маршал, – сказал констебль. –

Уже близок полдень, и нам нельзя долго оттягивать час

битвы. Пусть вождь клана Хаттан использует оставшиеся

полчаса, чтобы найти, если сможет, замену своему беглецу.

Если не сможет, пусть дерутся как есть.

– Согласен, – сказал маршал, – хоть я и не вижу, как

Мак-Гилли Хаттанах найдет поборника – на пятьдесят

миль вокруг здесь нет никого из их клана.

– Это его дело, – сказал верховный констебль. – Впро-

чем, если он предложит высокую награду, то среди храб-

рых йоменов, толкущихся вокруг арены, сыщется немало

таких, что будут рады размять плечи в этой потехе. Я и сам,

когда бы не мой сан и возложенная на меня обязанность,

охотно бы заступил место любого из этих дикарей и почел

бы это для себя за честь.

Горцам сообщили решение, и вождь клана Хаттан от-

ветил:

– Вы рассудили нелицеприятно и благородно, милорды,

и я почитаю себя обязанным исполнить ваше постановле-

ние. Итак, огласите, герольды, что, если есть охотник раз-

делить с кланом Хаттан честь и счастье дня, ему будет

дарована золотая крона и свобода сразиться насмерть в

моих рядах.

– Не слишком ли вы поскупились, вождь? – сказал

граф-маршал. – Золотая крона – ничтожная плата за уча-

стие в такой драке, какая вам предстоит.

– Если найдется человек, готовый сразиться ради чести,

– возразил Мак-Гилли Хаттанах, – оплата его не смутит, а

мне не нужны услуги человека, который обнажает меч

лишь ради золота.

Итак, герольды двинулись по полукругу, краем арены,

время от времени останавливаясь, чтобы сделать оглаше-

ние. Но, как видно, никого не соблазняла предложенная

честь быть зачисленным в отряд. Одни посмеивались над

бедностью горцев, предложивших такую жалкую плату за

столь опасную службу, другие притворно негодовали, что

так дешево ценится кровь горожан. Никто не выказал ни

малейшего желания взять на себя нелегкий этот труд, пока

слова глашатая не достигли ушей Генри Уинда, который

стоял по ту сторону барьера, разговаривая с Крейгдэлли,

или, правильней сказать, рассеянно слушая, что говорил

ему бэйли.

– Эй, что он там объявил? – вскричал кузнец.

– Щедрое предложение Мак-Гилли Хаттанаха, – сказал

хозяин гостиницы Грифона. – Уплатить золотую крону

тому, кто захочет превратиться на денек в дикую кошку и

быть убитым на его службе! Только и всего.

– Как! – вскричал с горячностью Смит. – Они вызывают

охотника сразиться в их рядах против кухилов?

– Вот именно, – сказал Грифон. – Вряд ли сыщется в

Перте такой дурак…

Только молвил он это слово, как увидел, что Смит пе-

ремахнул одним прыжком через ограду и вышел на арену,

говоря:

– Вот, сэр герольд, я, Генри из Уинда, согласен сра-

зиться на стороне клана Хаттан.

Ропот восхищения пробежал по толпе, между тем как

степенные горожане, не видя никакого разумного оправ-

дания такому поступку Генри, решили, что кузнец совсем

свихнулся от любви к драке. Особенно был поражен сэр

Патрик Чартерис.

– С ума ты сошел, Генри! – сказал он. – Да у тебя нет ни

меча двуручного, ни кольчуги!

– И впрямь нет, – согласился Генри. – С той кольчугой,

что я недавно сделал для себя, я расстался ради вон того

удальца, вождя кухилов, и скоро он изведает на собст-

венных плечах, каким ударом я разбиваю свою клепку. Ну,

а меч… на первых порах мне послужит вот эта детская

тросточка, пока я не раздобуду в бою меч потяжелее.

– Так не годится, – сказал Эррол. – Слушай, оружейник,

во имя девы Марии, бери мой миланский панцирь и добрый

испанский меч!

– Премного благодарен вам, мой благородный граф, сэр

Гилберт Гэй! Но то снаряжение, с помощью которого ваш

храбрый предок повернул счастье в битве при Лонкарти,

сослужит службу и мне. Не больно я люблю драться чужим

мечом и в доспехах чужой работы – я тогда не знаю толком,

какой удар могу нанести, не сломав клинка, и что выдер-

жит, не расколовшись, надетый на меня панцирь.

Между тем пронесся в толпе и пошел гулять по городу

слух, что бесстрашный Смит выходит в бой без доспехов, и

уже приблизился назначенный час, когда все услышали

вдруг пронзительный голос женщины, кричавшей, чтоб ее

пропустили к арене. Толпа расступилась перед ее дерзо-

стью, и женщина подошла, еле дыша под тяжестью коль-

чуги и огромного двуручного меча. В ней сразу распознали

вдову Оливера Праудфьюта, а доспехи несла она те, что

принадлежали самому Смиту: муж ее взял их у кузнеца в ту

роковую ночь, когда был убит, и естественно, что вместе с

телом мертвеца в дом жены внесли и надетые на нем дос-

пехи, и вот благодарная вдова, собрав все свои силы, при-

волокла их на арену боя в час, когда оружие было как

нельзя более нужно его владельцу. С глубокой призна-

тельностью принял Генри привычные доспехи, а вдова

дрожащей рукой торопливо помогла ему облачиться в них

и, прощаясь, сказала:

– Да поможет бог заступнику вдов и сирот! И да не

будет удачи никому, кто выйдет на него!

Почувствовав на себе испытанные доспехи, Генри

бодро встряхнулся, точно затем, чтобы кольчуга лучше

облекла его тело, потом вырвал из ножен двуручный меч и

завертел над головой, выписывая им в воздухе свистящие

восьмерки такой легкой и быстрой рукой, что было видно, с

каким искусством и силой владеет он своим увесистым

оружием. Воинам дали приказ поочередно обойти арену –

но так, чтобы не скрестились их пути, и, проходя, почти-

тельно склониться перед золотым шатром, где восседал

король.

Пока шел этот смотр, зрители снова с жаром сравни-

вали руки, ноги, рост и мускулатуру воинов обоих отрядов,

гадая, каков будет исход сражения. Ярость столетней

вражды, разжигаемой нескончаемым насилием и кровной

местью, клокотала в груди каждого бойца. Их лица были,

казалось, дико искажены выражением гордости, ненависти

и отчаянной решимости биться до конца.

В напряженном ожидании кровавой игры зрители ве-

село и шумно выражали свое одобрение. Спорили и бились

об заклад касательно исхода битвы и ожидаемых подвигов

отдельных ее участников. Ясное, открытое и вдохновенное

лицо Генри Смита привлекло к нему сочувствие боль-

шинства зрителей, и предлагались, как сказали бы сегодня,

неравные пари, что он сразит троих противников, прежде

чем будет сам убит. Смит едва успел облачиться в доспехи,

как вожди отдали приказ стать по местам, и в тот же миг

Генри услышал голос Гловера, громко прозвучавший над

замолкшей теперь толпой и взывавший к нему:

– Гарри Смит, Гарри Смит! Какое безумие нашло на

тебя!

«Эге, ты хочешь спасти от Гарри Смита знатного зятя…

настоящего или будущего!» – такова была первая мысль

оружейника, второй его мыслью было, что нужно обер-

нуться и поговорить с перчаточником, а третьей – что,

вступив в ряды, он уже ни под каким предлогом не может

без позора выйти из них или выказать хоть минутное ко-

лебание.

Итак, он приступил к тому, что требовал час. Оба вождя

расположили свои отряды в три ряда по десять человек.

Бойцов поставили на таком расстоянии друг от друга,

чтобы каждый мог свободно орудовать мечом, клинок ко-

торого имел пять футов в длину.

Второй и третий ряды составляли резерв и должны

были вступать в бой по мере того, как первый будет редеть.

На правом крыле кухилов стоял их вождь Эхин Мак-Иан,

избравший для себя место во втором ряду между двумя

своими назваными братьями. Еще четверо лейхтахов за-

няли правую половину первого ряда, отец же и два других

брата защищали своего любимого вождя с тыла. Сам Тор-

квил стоял непосредственно за вождем, чтобы его при-

крывать. Таким образом, Эхин оказался в центре девяти

сильнейших бойцов своего отряда, поставив четырех за-

щитников впереди себя, по одному слева и справа, и трех в

своем тылу.

Хаттаны расположились в таком же порядке, с той

лишь разницей, что вождь их стал в центре среднего ряда, а

не на правом его конце. Это побудило Генри Смита, ви-

девшего в отряде противника только одного врага – не-

счастного Эхина, попроситься на левое крыло отряда

Хаттанов, в первый его ряд. Но предводитель не одобрил

такого расположения и, напомнив Генри, что он обязан ему

повиновением как наемник, принявший плату из его руки,

приказал ему стать в третьем ряду, непосредственно за ним

самим. Это был, конечно, почетный пост, и Генри не мог

его отклонить, хоть и принял с неохотой.

Когда оба клана выстроились в таком порядке друг

против друга, они стали ярым кличем выражать свое рве-

ние королевских вассалов и жажду показать его на деле.

Клич, раздавшийся сперва в строю кухилов, был подхвачен

хаттанами, в то же время те и другие потрясали мечами и

гневно грозились, точно хотели сломить дух противника,

перед тем как действительно вступить в борьбу.

В тот час испытания Торквил, сам не знавший страха,

был охвачен тревогой за Гектора, но быстро успокоился,

видя, как уверенно держится его любимец. И те немногие

слова, с какими юный вождь обратился к своему клану,

прозвучали смело и должны были воодушевить бойцов: он

выразил решимость разделить их жребий, ждет ли их

смерть или победа. Но не осталось уже времени для на-

блюдений. Королевские трубачи протрубили вступление

на арену, пронзительно и одуряюще загудели волынки, и

воины двинулись правильным строем, все ускоряя шаг,

пока не перешли на легкий бег и не встретились на сере-

дине поля, как бурная река встречается с набегающим

морским прибоем.

Первые два ряда стали рубиться длинными мечами, и

бой, казалось, развивался поначалу как цепь независимых

поединков. Но вскоре с той и другой стороны, распаленные

ненавистью и жаждой славы, стали пробиваться в проме-

жутки воины вторых и третьих рядов, и теперь битва уже

являла картину общей сечи: над хаосом свалки то подни-

мались, то опускались громадные мечи, одни – еще свер-

кая, другие – залитые кровью, и так быстро они двигались,

что казалось, будто ими управляют не человеческие руки, а

какой-то сложный механизм. Многие бойцы, так как в

тесноте стало невозможно пользоваться длинным мечом,

уже пускали в ход кинжалы и пытались подойти к про-

тивнику совсем близко, чтобы тот, размахнувшись мечом,

не мог их задеть. Хлестала кровь, и стоны раненых слива-

лись с воем кидавшихся в сечу – потому что во все времена

шотландские горцы, верные своему исконному обычаю, не

кричали в бою, а скорей завывали. Однако зрители, даже те

из них, чей взор был привычен к зрелищу крови и смяте-

ния, не могли разобрать, какая сторона берет верх. Бой,

правда, шел, то придвигаясь ближе, то отступая, но это

говорило всякий раз лишь о кратковременном превосход-

стве, которое тут же утрачивалось под натиском противной

стороны. Дикая музыка волынок еще звучала над сечей и

побуждала бойцов с новым рвением кидаться в битву.

Но вдруг, словно по обоюдному сговору, волынки

пропели сигнал к отступлению, он был дан заунывными

звуками, означавшими, казалось, погребальную песнь над

павшими. Стороны прекратили схватку и разошлись для

передышки на несколько минут. Зрители жадно огляды-

вали поредевшие ряды бойцов, когда те выходили из сра-

жения, но все еще невозможно было решить, кто понес

больший урон. Хаттаны потеряли меньше людей, чем их

противники, но зато их окровавленные плащи и рубашки

(многие бойцы на той и другой стороне сбросили с себя

плащи) показывали, что раненых среди них больше, чем у

кухилов. В общей сложности человек двадцать с обеих

сторон лежали на поле мертвыми или умирающими, и

разбросанные всюду отрубленные руки и ноги, раскроен-

ные до подбородка головы, торсы, рассеченные вкось от

плеча до сердца, показывали, как была яростна битва, ка-

ким грозным оружием велась, и с какою губительной силой

владели им бойцы. Вождь клана Хаттан дрался с неуст-

рашимой отвагой и был легко ранен. Эхин тоже сражался

мужественно в кольце своих телохранителей. Меч его был

окровавлен, осанка – смела и воинственна, и он радостно

улыбался, когда старый Торквил, заключив в объятия,

осыпал его похвалами и благословениями.

Оба вождя, дав бойцам передохнуть минут десять,

снова построили свои отряды, численность которых со-

кратилась на добрую треть. Бой передвинулся теперь

ближе к реке: на прежнем месте схватки, заваленном те-

лами убитых и раненых, стало тесно. Можно было видеть,

как раненые – то один, то другой – приподнимались

взглянуть на поле битвы и снова откидывались на спину –

большей частью затем, чтобы тут же умереть от потери

крови, так и хлеставшей из зияющих ран.

Гарри Смита было легко различить среди прочих – но

не только по его городской одежде, а и по тому, что он

одиноко стоял, опершись на меч, на прежнем месте боя,

подле тела человека, чья голова в шапочке горца, на десять

ярдов отскочившая от тела под мощным ударом меча, была

украшена дубовым листом – знаком принадлежности к

личной охране Эхина Мак-Иана. Генри с той минуты, как

убил этого человека, больше не нанес ни одного удара,

довольствуясь обороной: отражал удары, предназначенные

ему самому, и несколько раз отвел удар, нацеленный на

вождя. Когда Мак-Гилли Хаттанах дал своим людям сиг-

нал снова сомкнуться в ряды, его не на шутку встревожило,

что могучий наемник остается в стороне и не выказывает

ни малейшего расположения вернуться в строй.

– Что с тобой? – сказал вождь. – Неужели в таком

сильном теле такой слабый и робкий дух? Ступай, сра-

жайся!

– Ты сам только что назвал меня вроде как поденщи-

ком, – возразил Генри. – Если я – поденщик, видишь, – он

указал на обезглавленное тело, – я сделал достаточно за

дневную плату.

– Кто мне служит, не считая часов работы, – возразил

вождь, – тех я, не считая, награждаю золотом.

– Если так, – сказал Смит, – я сражаюсь как во-

ин-доброволец – и на том посту, какой мне полюбился.

– Хорошо, на твое усмотрение! – ответил Мак-Гнлли

Хаттанах, почтя разумным ублажить столь могучего по-

мощника.

– Договорились! – сказал Генри.

Взяв к плечу свой тяжелый меч, он поспешно вступил в

ряды и занял место напротив вождя клана Кухил.

Тогда-то – в первый раз – в Эхине проявилась неуве-

ренность. Он издавна привык видеть в Генри лучшего

бойца, какого могли выставить на поле боя Перт и вся его

округа. К ненависти, с какой юный горец смотрел на со-

перника, примешивалось воспоминание, как еще недавно

кузнец, невооруженный, с легкостью отразил его отчаян-

ное и внезапное нападение, и теперь, увидев, что Генри

Уинд с окровавленным мечом в руке неотрывно глядит в

его сторону, как будто замыслил устремиться прямо на

него, юноша пал духом и выказал первые признаки страха,

не ускользнувшие от его приемного отца.

Счастьем было для Эхина, что Торквил, разделяя воз-

зрения тех, среди кого он жил, да и по самому складу

своему, был не способен представить себе, чтобы человеку

его племени, а тем более вождю и его, Торквила, питомцу,

могло недоставать прирожденной храбрости. Будь он

способен вообразить что-либо подобное, горе и гнев

толкнули бы его на отчаянный шаг: он своей рукой лишил

бы Эхина жизни, чтобы не дать ему запятнать свою честь.

Но простую мысль, что его долт по природе своей трус, ум

его отвергал как нечто чудовищное и противоестественное.

Суеверие подсказывало другую разгадку: на вождя навели

порчу злым колдовством! В тревоге, шепотом Торквил

спросил Гектора:

– Чары снова омрачают твой дух, Эхин?

– Да! Я жалкий человек! – ответил несчастный юноша.

– И вот он стоит предо мной, лютый колдун!

– Как! – вскричал Торквил. – Вот этот? И на тебе доспех

его работы?! Норман, несчастный мальчик, зачем ты при-

нес эту проклятую кольчугу?

– Если моя стрела не попала в цель, я могу только

пустить вслед за стрелой свою жизнь, – ответил Нор-

ман-нан-Орд. – Держитесь стойко. Вы увидите, я разобью

заклятие.

– Да, держись, – сказал Торквил. – Пусть он колдун, но

я слышал своими ушами – и своим языком повторяю: Эхин

выйдет из битвы живой, свободный и невредимый… Где

он, саксонский колдун, который может опровергнуть это

предсказание? Как он ни силен, он и пальцем не дотронется

до моего питомца, пока не свалит весь дубовый лес со всей

порослью. Сомкнитесь кольцом вокруг долта, мои сыны!

Bas air son Eachin!

Сыновья Торквила подхватили эти слова, означавшие:

«На смерть за Гектора!»

Их преданность вновь придала Эхину отвагу, и он

смело крикнул менестрелям своего клана:

– Seid suas! – Что означало: «Гряньте!» Волынки про-

пели боевой призыв, но два отряда сходились медленней,

чем в первый раз: противники узнали и оценили друг друга.

Генри Уинд в нетерпении начать борьбу вырвался из рядов

клана Хаттан и сделал знак Эхину выйти на поединок.

Однако Норман бросился вперед, заслоняя названого бра-

та, и на мгновение все замерли, как будто оба отряда со-

гласились принять исход поединка как знамение судьбы.

Горец выступил, подняв над головой двуручный меч,

словно собираясь им ударить, но, едва подошел на длину

клинка, он отбросил громоздкое это оружие, легко пере-

прыгнул через меч Смита, когда тот попробовал подсечь

его на бегу, обнажил кинжал и, подобравшись таким об-

разом вплотную к противнику, ударил кинжалом – подар-

ком Смита! – сбоку в шею, причем направил удар книзу, в

грудь, и громко провозгласил:

– Ты сам научил меня так колоть!

Но на Генри Уинде была добрая кольчуга его собст-

венной работы, с двойной прокладкой закаленной стали по

вороту. Будь на нем кольчуга поплоше, никогда бы ему

больше не сражаться. Он и сейчас был ранен, но легко.

– Глупец! – сказал он и хватил Нормана в грудь эфесом

своего длинного меча так, что великан пошатнулся. – Ко-

лоть я научил, да не показал, как отражают!

И, ударив противника по голове с такой силой, что

рассек и шлем и череп, он перешагнул через безжизненное

тело, чтоб заняться молодым вождем, который теперь

стоял перед ним, никем не прикрытый.

Но зычный голос Торквила прогремел:

– Far eil air son Eachin! (Еще один за Гектора!)

И два брата, заслонившие вождя с флангов, ринулись на

Генри и, нанося удары оба сразу, принудили его перейти к

обороне.

– Вперед, племя Тигрового Кота! – вскричал

Мак-Гилли Хаттанах. – Выручайте храброго сакса! Дайте

коршунам почувствовать ваши когти!

Сам весь израненный, вождь подоспел на помощь

Смиту и свалил одного из лейхтахов, нападавших на куз-

неца. Меч Генри сразил второго.

– Reist air son Eachin86! – провозгласил непоколебимо

приемный отец.

– Bas air son Eachin87! – ответили еще двое из верных его

сыновей. Они ринулись вперед, приняв на себя ярость

Смита и всех, кто двинулся ему на помощь, тогда как Эхин,

перейдя на левое крыло, стал искать в бою менее грозных

противников и, выказав снова достаточную отвагу, оживил

угасавшую надежду своих бойцов. Два сына Дубровы,

прикрывшие этот переход, разделили судьбу своих брать-

ев: по окрику вождя хаттанов к этому участку битвы про-

рубились его самые храбрые воины. Сыновья Торквила не

пали неотмщенными: они оставили своими мечами

86 Вновь за Гектора!

87 На смерть за Гектора!

страшные меты на теле бойцов, мертвых и живых. Но то,

что лучшие силы пришлось оттянуть на защиту вождя, в

общем ходе сражения было не к выгоде клана, так мало-

численны стали теперь оба отряда, что легко было видеть: в

рядах хаттанов осталось пятнадцать бойцов – правда, по

большей части раненых, – в рядах же клана Кухил только

десять, в том числе четверо из телохранителей вождя,

включая самого Торквила.

Бой, однако, продолжался, и по мере того как убывала

сила воинов, их ярость словно росла. Генри Уинд, полу-

чивший немало ран, казалось, решил пробиться сквозь

охрану вождя или целиком ее уничтожить – всех этих

бесстрашных бойцов, заслонявших в битве того, чей вид

разжигал в нем воинственный пыл. Но по-прежнему на

клич отца: «Еще один за Гектора!» – сыновья отзывались,

ликуя, ответным: «На смерть за Гектора!», и хотя ряды

кухилов совсем поредели, исход сражения был все еще

сомнительным. Только физическая усталость принудила

сражавшихся сделать новый перерыв в борьбе.

Теперь нетрудно было увидеть, что в отряде хаттанов

осталось двенадцать человек, но из них двое или трое

могли стоять, лишь опершись на мечи. В отряде же кухилов

осталось пятеро, в том числе Торквил и его младший сын,

оба легко раненные. Один Эхин благодаря неизменной

бдительности своих лейхтахов, отводивших все направ-

ленные на него удары, вышел из боя, не получив еще ни

единой раны. Ярость противников угасла и перешла в уг-

рюмое отчаяние. Они шли, шатаясь как во сне, между те-

лами убитых и смотрели на них словно затем, чтобы вид

утраченных друзей вновь разжег в них злобу на недобитых

врагов.

Вскоре зрители увидели, как те, что вышли живыми из

отчаянной борьбы, снова стали строиться, готовясь во-

зобновить смертельную схватку на самом берегу реки –

единственном участке арены, еще не скользком от крови и

не слишком загроможденном телами убитых.

– Ради господа… ради того милосердия, которого мы

ежедневно молим у него, – сказал добрый старый король

герцогу Олбени, – вели это прекратить. Во имя чего

должны мы допустить, чтоб искалеченные, полуживые

создания довели свою бойню до конца? Теперь они, ко-

нечно, станут податливей и заключат мир на умеренных

условиях.

– Успокойтесь, государь мой, – сказал его брат. – Для

Нижней Шотландии эти люди – сущая чума. Оба вождя

пока еще живы, если они невредимыми выйдут из боя, вся

пролитая сегодня кровь будет напрасной жертвой.

Вспомните, вы обещали совету не прерывать состязание.

– Ты склоняешь меня на великое преступление, Олбе-

ни: как король, я бы должен защищать своих подданных,

как христианин – печься о своих братьях по вере.

– Вы неверно судите, мой господин, – сказал герцог. –

Перед нами не верноподданные ваши, а непокорные мя-

тежники, как может засвидетельствовать наш уважаемый

лорд Крофорд, и еще того меньше их можно назвать хри-

стианами, ибо приор доминиканцев может клятвенно

подтвердить, что они наполовину язычники.

Король глубоко вздохнул:

– Ты всегда настоишь на своем – ты слишком умен, мне

тебя не переспорить. Я могу только отвратить лицо и за-

крыть глаза, чтобы не видеть этого побоища, которое мне

так претит, не слышать его шума. Но я твердо знаю: бог

накажет меня уже и за то, что я был свидетелем этой резни.

– Трубы, трубите! – сказал Олбени. – Если дать им

промедлить дольше, их раны начнут заживать.

Пока шел этот разговор, Торквил, обняв молодого во-

ждя, пытался его приободрить.

– Не поддавайся колдовству еще последние несколько

минут! Гляди веселей – ты выйдешь из битвы без раны, без

царапины, без рубца или изъяна. Гляди веселей!

– Как могу я быть весел, – сказал Эхин, – когда мои

храбрые родичи один за другим умерли у моих ног?.

Умерли все ради меня, который никак не заслуживал их

преданности!

– А для чего они были рождены на свет, если не затем,

чтоб умереть за своего вождя? – сказал спокойно Торквил.

– Стрела попала в цель – так жалеть ли, что она не вернется

на тетиву? Воспрянь же духом… Смотри! Мы оба, я и

Тормот, слегка лишь ранены, тогда как Дикие Коты еще

тащатся по равнине, точно крысы, полузадушенные терь-

ерами. Еще немного отваги и стойкости – и ты выиграл

битву, хотя вполне возможно, что ты один выйдешь из нее

живым… Музыканты, трубите сбор!

Волынщики на обоих концах арены заиграли на своих

волынках, и бойцы снова вступили в бой, пусть не с

прежней силой, зато с неослабной яростью. Присоедини-

лись к ним и те, кому полагалось соблюдать нейтралитет, –

но безучастно стоять в стороне стало им невмоготу: два

старых воина, несших знамена, передвигались постепенно

от края арены к ее середине и наконец подобрались непо-

средственно к месту сражения. Наблюдая теперь спор

вблизи, они оба загорелись желанием отомстить за своих

братьев или же умереть вместе с ними. Рьяно устремились

они друг на друга с пиками, заменявшими древко их зна-

менам, нанесли один другому несколько сильных ударов,

потом, не выпуская из рук знамен, схватились и боролись

до тех пор, пока в пылу борьбы не свалились оба в Тэй, где

их нашли после сражения захлебнувшимися, но крепко

сжимавшими друг друга в объятиях… Ярость битвы, не-

истовство злобы и отчаяния захватили затем и музыкантов.

Волынщики во время битвы делали все, что могли, чтобы

поддержать дух в своих сородичах, но, увидав теперь, что

спор почти закончен за недостатком бойцов, которые

могли бы его продолжать, они отбросили оба свои волын-

ки, яростно ринулись друг на друга с обнаженными кин-

жалами в руках, и, так как каждый больше стремился сра-

зить противника, чем защититься самому, менестрель

клана Кухил был убит почти мгновенно, а клана Хаттан –

смертельно ранен. Но, раненный, он все-таки снова схватил

свою волынку, и над кланом Хаттан замирающими звуками

в последний раз пронеслась вместе с отлетающим дыха-

нием менестреля боевая песнь клана.

Волынка, что ему служила, или, по меньшей мере, ее

трубка, так называемый чантер, хранится по сей день в

семье одного верхнешотландского вождя и высоко почи-

тается родом под наименованием Federan Dhu, то есть

Черный Чантер88.

88 Нынешний вождь клана, Клуни Мак-Ферсон, и сейчас владеет этим древним тро-

феем, говорящим об участии Мак-Ферсонов в битве на Северном Лугу. Другую версию

дает нам предание, утверждающее, будто над головами хаттанов явился воздушный

Схватка между тем шла к концу. Вот уже юный Тормот,

как и его братья принесенный отцом своим в жертву ради

защиты вождя, смертельно ранен нещадным мечом Генри

Смита. Еще два брата, остававшихся в рядах кухилов,

также пали, и Торквил со своим приемным сыном и ра-

неным Тормотом, принужденные отступить перед се-

мью-восемью хаттанами, остановились на берегу реки, в то

время как их противники, все до одного раненые, из по-

следних сил тянулись за ними. Торквил едва успел достичь

того места, где наметил остановиться, как юный Тормот

упал мертвый. Смерть его исторгла у отца первый и един-

ственный стон, какой он позволил себе за весь этот горе-

стный день.

– Сын мой Тормот, – сказал он, – самый юный, самый

любимый! Но если спасу я Гектора, я все спасу… Теперь,

дорогой мой приемыш, мой долг, я сделал для тебя все, что

может сделать человек, осталось последнее: дай мне снять

с тебя этот колдовской доспех – надень вместо него коль-

чугу Тормота, она легкая и придется тебе впору. Пока ты

будешь ее надевать, я брошусь на этих калек и сделаю что

смогу. Я с ними, верно, без труда расправлюсь – видишь,

они еле плетутся гуськом друг за другом, как недорезанные

быки. Во всяком случае, мой дорогой, если не смогу я тебя

спасти, я покажу тебе, как должно умирать мужчине.

Так говоря, Торквил расстегнул на Гекторе замки

менестрель и, протрубив дикую мелодию, выронил из рук волынку. Так как она была из

стекла, при падении она разбилась вдребезги, и уцелел только чантер, который сделан

был, как обычно, из бакаута (или железного дерева) Волынщик Мак-Ферсонов сохранил

эту волшебную трубку, и в роду у них и поныне считается, что она обеспечивает клану

процветание.

кольчуги в простодушной вере, что этим он разорвет те

сети, которыми страх и волшебство оплели сердце юного

вождя.

– Мой отец, мой отец! Нет, ты мне больше чем отец! –