Текст книги "Бастард (СИ)"

Автор книги: Тимур Вычужанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 44 страниц)

Глава 8

Бастард не помнил, как они выбрались из той комнаты, увешанной портретами, не помнил, как им удалось избежать падающего потолка и стен, которые из–за своего возраста уже не выдержали такой встряски, что устроил им Дезард. Отрывками потом в его сознании всплывали картины того, как они садились на лошадей, как скакали галопом по той же дороге, стараясь как можно быстрее убраться от этого жуткого места. Но и даже через много лет это проявлялось лишь в кошмарах, даже тогда он по–прежнему чувствовал ту жуткую боль, которая захлестнула его с головой, мешая трезво мыслить, да и вообще делать хоть что–то, кроме как элементарно бежать вперёд, выполняя такие привычные, рефлекторные, машинальные действия, не требующие особого напряжения мозга. У Скитальца просто–напросто не хватило больше сил, чтобы снова уничтожить боль, которую доставляли Адриану раны, полученные во время боя с «крикуном», однако не позволил ему свалиться без сознания, ведь тогда бы принц точно остался погребённым под завалом. Маг просто не мог нести его, не теряя при этом скорости необходимой для выживания, а Лиард и вовсе погрузился в непробиваемую апатию, не реагируя ни на что, кроме громких криков Бродяги. Да и то, скорее всего, делал он это, лишь элементарно повинуясь инстинкту самосохранения. И принцу приходилось терпеть эту почти невыносимую боль без возможности уйти в спасительное забытье. Всё–таки у заклинания, которое так быстро заштопало его, были минусы, весьма, надо сказать, ощутимые. Но когда они уже оказались в сёдлах, то маг сжалился и отключил колдовство, до сих пор позволяющее Адриану идти и хоть как–то думать. Бастард был ему за это безмерно благодарен. По крайней мере, боли во время скачки он совсем не чувствовал, потому что отключился. Изредка он, конечно, приходил в себя. На несколько мгновений перед ним проносились отдалённо знакомые поля, дуб, который крестьяне не захотели выкорчевать, хоть тот был уже неимоверно стар и пережил уже не один десяток их старост. Но потом снова его поглощала непроглядная тьма. Оставалось только удивляться, как он умудрился не свалиться с лошади и не сломать парочку рёбер. Хотя, может, он и упал несколько раз, только не мог помнить этого, ведь через эту пелену ему казалось иногда, что они вовсе остановились или летят по воздуху, подобно прекрасным эльфийским воинам на пегасах из древних легенд остроухого народа. Хотя, кто знает, может, это и не просто легенды, а где–то глубоко в лесах ещё остались загоны и пастбища для этих сказочно красивых животных? Ведь, как–никак, единороги в лесах востока действительно водились, хотя и были уже давно отнесены к виду вымирающих животных. При чём никто не мог объяснить этого феномена, ведь охота на них была запрещена давным–давно, а кара для нарушителей была настолько жестока, что желающих побраконьерствовать в лесах эльфов желающих не находилось никогда, даже сейчас. Но, тем не менее, популяция этих магических животных уменьшалась с такой стремительной скорость, будто бы сезон охоты на них был открыт круглый год. Многие в этом видели страшные предзнаменования. Многие с этим соглашались. И мнения эти были отнюдь не безосновательными. Ведь несколько столетий назад так же внезапно стали вымирать драконы. По сей день их остаётся совсем немного, можно по пальцам пересчитать. Потому эти гигантские рептилии и перестали показываться на глаза человеку, который уж очень жаждал по непонятным причинам повесить голову дракона у себя над кроватью, особенно если это был человек в латах. Из–за этих мимолётных мыслей Адриану снова приснился тот жуткий кошмар, в котором ему приходилось убегать от дракона по неживым просторам Ледяной Пустыни. Он, наверняка, кричал во время этих жутких видений, но даже если так, то ему об этом весьма тактично и деликатно никто не сказал. Никто, даже бард, которого он первым делом увидел, когда очнулся уже окончательно.

В себя он пришёл в уже знакомой таверне «Кость и Стрела». Странно было лишь то, что не слишком удобные и изысканные соломенные тюфяки сменила весьма себе презентабельная деревянная кровать, на которой даже почти не было клопов, блох и прочей мелкой живности, которая является настоящим бичом для усталых путников в средней руки тавернах. Видимо, это заведение, хоть и являлось пристанищем для тех, кто привык к тяжёлой походной жизни солдата удачи, не стремилось меж тем понизить свой класс, сделав его привлекательным для всякого сброда. Ведь тут всё–таки для себя находили временное прибежище не кто–нибудь, а весьма именитые воспитанники Зала Мечей и Гильдии Вольных Стрелков, которых вряд ли бы привлекло что–то из того, что попадалось так часто принцу во время его странствий. И среди всего этого люда неожиданно затесался вот этот молодой бард, который, казалось, здесь совершенно неуместен. Все при оружии, сильные, мужественные, со своей историей, знающие, чего они хотят в этой жизни, знающие, как добиться этой цели. И этот маленький бард, тщедушный музыкант, у которого не хватало денег даже на чердак и самый скудный обед. Да что там говорить? У него не было даже своей лютни. Это был очень странный музыкант, но именно с ним Фортуна решила свести Адриана. Наверняка ведь она сделала это не просто так.

Бастард не верил в случайности. Для него всё то, что казалось обычному обывателю чем–то совершенно необъяснимым, простым стечением обстоятельств между собой совершенно никак не связанных, для принца было уже давно предопределено волей Госпожи Фортуны, волей Судьбы. Этот взгляд на мир, эту психологию он перенял от Вольных, которые не раз ему встречались во время частых путешествий по государственным делам. Это были действительно необыкновенные люди. Жёсткие, но при этом невероятно дружелюбные. На первый взгляд сухие, как те пески, что были их родиной, но стоило лишь капнуть немного глубже, и даже незнакомцу они готовы были открыться неиссякаемым источником преданий, притч и поучительных историй, которые когда–то давно им рассказывал тот, кто готовил их в вечный путь, который никогда не должен был закончиться, ведь говорят, что даже после смерти Вольные продолжают бродить по дорогам, ведь вся их жизнь – это путь. Но они не становятся приведениями или прочими духами, которых так боятся крестьяне, да и более высокопоставленные личности. Они превращаются в ветерки, поэтому знайте, что если у вашего дома неожиданно закружилась небольшая метель, хотя уже несколько дней стоит совершенно безветренная погода, то это всего лишь кто–то из погибших на своей дороге просится к вам в дом, чтобы погреться в этот холодный день. Откройте дверь, впустите его. Эти чернокожие светловолосые люди никогда не остаются в долгу, будьте уверены, что очень скоро вам начнёт сопутствовать удача, а из следующего своего путешествия вы обязательно вернётесь живым, здоровым и невредимым.

Фельт так и не заметил, что Адриан уже пришёл в себя. Он по–прежнему задумчиво смотрел на обыкновенную для городских постоялых дворов тяжёлую деревянную дверь, по–видимому, пребывая в том романтичном настроении, в которое так часто погружаются действительно талантливые творческие личности, предпочитая недра своего разума и фантазии той праздной суете, которую выбирают многословные пустозвоны, по сути своей ничего не стоящее, но именно из–за своего вызывающего поведения и дерзких слов, долго гремящих во всей округе и опережающих их самих, они быстро становятся известными. И это, по мнению многих умудрённых годами и своим собственным жизненным опытом культуроведов, в скором времени должно было привести к абсолютному упадку искусства, сделав его уже не достоянием интеллигенции, а более широких масс, что так же автоматически предполагает под собой ухудшение качества всех его составляющих от литературы до изобразительного искусства. Это стало бы настоящей трагедией для всех тех, кто посвятил свою жизнь служению высшим идеалам, ведь тогда бы им пришлось подстраиваться под мнение большинства, а большинство людей, как известно, являются круглыми дураками и упрямыми болванами, которых не переубедить даже самой железной и нержавеющей логикой, если они что–то вбили себе в твердолобые головы. Конечно, это могло помочь сделать крестьян менее грубыми и необразованными, но ведь если у простого мужика есть талант, то эта «массовая культура» создаст у него иллюзию, что и он и так уже приобщён к высокому искусству настолько, насколько это вообще возможно, не позволит ему развивать свой, возможно, уникальный талант скульптора, художника или музыканта. Люди совсем перестанут понимать настоящее искусство, и рано или поздно вырастет поколение идиотов, которое будет спорить обо всём на свете, считая себя великими специалистами во всех областях, не прожив и трёх десятков лет, не зная в действительности даже саму маленькую толику того, что следовало бы знать, но считая при этом, что весь мир должен покориться им. Век золотых корон с драгоценными камнями у великих гигантов мира сего сменится веком корон у блох. Разница состоит ещё и в том, что короны то эти будут уже картонные. Они начнут внимать музыке и стихам тех, у кого нет даже подобия таланта и голоса. Они будут выдавать за величайшие шедевры мазню, на которую способен даже годовалый ребёнок. Хотя если у него есть хотя бы задатки каменщика или кирпичника, то и у него даже будет получаться лучше, чем у этого псевдо художника. Они будут читать совершенно бездарные романы, повести, рассказы, поэмы и стихотворения, называя их при этом шедеврами. Но хуже всего то, что люди всё–таки сохранят столь замечательную свою черту, как понимание и вечный поиск тайного смысла. Почему же это так плохо будет в то время? Потому что эти «великие деятели искусства» просто разучатся вкладывать его в свои творения, из–за чего его придётся выдумывать, порой даже доходя в этом до полнейшего абсурда. Это будет время, когда на умных, вежливых и просто интересных выделяющихся людей будут смотреть, как на каких–то монстров, как на тех, кого просто не должно быть в этом бесконечно ничтожном и глупом обществе, где больше всего будет цениться умение драть глотку, а не мыслить, где люди с деньгами будут делать всё, что хотят, а те же, кто не имеет ничего, будет бесправным рабом, несмотря на все личные качества. Время людей, которые будут безразличны ко всему, которые будут идти лишь, если их пинать самым беспощадным образом, время людей, которые будут умирать, ничего не достигнув, время людей, не встающих с кровати, жалких и глупых. Нереализованные потенциалы, жажда наживы, непроходимая тупость, всё больше накапливающаяся злость из–за врождённой тяги к радостной жизни – всё это приведёт к тому, что звезда человечества угаснет навсегда. Оно умрёт в ужасной агонии, долго трепыхаясь в предсмертных муках, всё ещё пытаясь выбраться, но выгребная яма, где оказались люди, будет слишком глубокой. Они захлебнутся во всём этом и умрут. Умрут по тому, что не сделали того, что советовал им один мудрый эльф по имени Нартаниэль: отбросить все материальные ценности, власть, жестокость и просто стремиться к лучшей жизни, скинуть с себя оковы пределов, чтобы достичь тех вершин, до которых людям на самом деле не так уж и трудно добраться, несмотря на то, что эти пики кажутся такими далёкими и неприступными. Умрут, потому что перестанут ценить то, что действительно важно, заменив это какими–то мнимыми идеалами. Это будет жуткий век упадка, вряд ли кому–то захочется жить в это время, но, к сожалению, человеку не приходится выбирать, когда жить, за него это делают родители, боги, Фортуна, Судьба – смотря кто во что верит.

Бард, наконец, повернул голову в сторону лежащего на кровати принца. Его лицо мгновенно озарилось искренней доброй улыбкой, как–то более подходящей его образу парня в странной одежде, нежели та задумчивость, которой уж слишком не хватало длинной бороды и седины в волосах.

– Вы посмотрите, кто проснулся! – Фельт буквально вскочил со стула и быстро подошёл к кровати принца. – Неужто сюда пробрался какой–то принц и поцелуем разбуди нашу спящую красавицу? – бард некоторое время ещё смотрел на недоумённое лицо Адриана, а потом рассмеялся, легко и весело, сразу стало понятно, что у него прекрасное настроение, несмотря на то, что ещё минуту назад заметил бастард, хотя, может, именно благодаря этому у юноши и было такое чудесное расположение духа. – Вижу, что ты ещё не до конца пришёл в себя, но выглядишь уже куда лучше, чем когда тебя сюда привезли. Клянусь всеми богами, ты был бледен, как сама смерть! С твоими–то шрамами это смотрелось и вовсе жутко! А сейчас снова вон румянец появился. Хоть меня и уверяли, что ты выживешь в любом случае, я всё ещё сомневался, думал, что ты вот–вот коньки откинешь, но, как видишь, оказался полностью не прав, в отличие от того мага, который тебя сюда приволок и заплатил за комнату. Представь себе, он даже мне несколько монет отсыпал за то, что я тут за тобой понаблюдаю! Видимо, заметив нас вместе в общем обеденном зале, поэтому и искал именно меня. Да и проживание с обедами он тоже взял на себя. Удивительной доброты человек, несмотря на свою кажущуюся суровость и циничность. И вот почему у меня раньше не хватало смелости подойти и поговорить с ним? Я был просто круглым идиотом, не иначе! Однако о чём это я? Ах, да! Он просил приглядывать за тобой и сказать ему сразу же, как только ты проснёшься. Вернее, не совсем сказать, скорее, передать. Он оставил мне свою почтовую голубку и даже заготовил письмо, мне осталось лишь подписать дату такого славного события, как твоё пробуждение, для летописи и отправить это сообщение нашему общему другу, чем я сейчас и собираюсь заняться, – Фельт поспешил выполнить своё обещание и подошёл к добротному, но небольшому столу, где лежал испещрённый неразборчивым почерком лист бумаги, и стояла чернильница с торчащим из неё пером.

Бард сел на стул и по привычке долго переводил взгляд с кончика пера на почти законченное письмо, будто бы сочинял поэму, а не собирался просто лишь пометить число отправки этого послания. Так он просидел довольно долго и, казалось, мог бы пробыть в таком состоянии весь день, а то и не один, если его не вырвал из раздумий слегка хрипловатый из–за долгого молчания и сна голос Адриана:

– Письмо? Зачем отправлять ему письмо? Разве он уже не в городе? – принц сел на кровати, подставив под спину мягкий свёрток, заменявший здесь подушки.

– А? – бард повернулся к принцу, выходя из своего внутреннего мира и хлопая глазами с таким видом, будто бы бастард вырвал его из сна, не дав поэту полностью насладиться этим блаженным состоянием. – Ты о ком вообще? – уже невероятно удивлённо спросил у Адриана молодой бард.

– О маге. Скитальце, с которым, судя по твоим словам, я сюда вернулся, – теперь уже пришла очередь принца удивляться такой реакции своего соглядатая и стража.

– А! Точно, прости, вряд ли ты мог спрашивать ещё о ком–то, я просто задумался, – бард смущённо улыбнулся, – он уехал из города в тот же день. Сказал, что его ждут какие–то важные дела среди других магиков, я не особо спрашивал, потому что он действительно очень спешил, это было сразу понятно по его всклокоченному виду и бегающим глазам. Написал это письмо, уплатил на целый месяц вперёд и умчался на том же коне, что и приехал сюда, даже сменных не попросил, поэтому, думаю, что он не сразу в башню отправился к магам, заедет по дороге ещё куда–нибудь. Говорят, что много его коллег по цеху сейчас собрались совсем недалеко отсюда. На это собрание, думается мне, он и спешил так, что даже денег не пожалел для нас. Печально, конечно, что не получится эти деньги забрать и уехать пораньше. Старина Лерджи снова заведёт свою старую шарманку про то, что, мол, мы отбили у него массу посетителей, а теперь он просто так и вернёт нам деньги? Да ни за что на свете не бывать этому! Эх, Лерджи—Лерджи, старый скупердяй, – качая головой, беззлобно сказал музыкант и весело улыбнулся, – но что это я? – он быстро, но аккуратно вывел на бумаге числа. Перо знакомо заскрипело, оставляя за собой чернильный след.

Парень даже не стряхивал капли обратно в чернильницу, но ни одной неприятной кляксы не растеклось по немного уже слегка желтоватому листу. Сразу было видно, что этот юноша имеет дело с приспособлениями для письма совсем не в первый раз, да и вообще, скорее всего, пользовался ими ежедневно, чтобы не давать своему таланту простаивать без дела и ржаветь, как хорошему гномьему, но доверенному плохому хозяину, мечу. После Фельт свернул письмо в трубочку, спрятал его в небольшой футлярчик и привязал к лапке голубя. Выглядело это весьма компактно, к тому же сразу стало понятно, что эта почтовая птица принадлежит не простому человеку, а магу, потому что тут же письмо поблекло и вовсе растворилось в воздухе. Так что теперь вряд ли кому–то придёт в голову заподозрить одиноко летящего голубя в переносе писем, а если кто–то его и поймает, то вскоре отпустит, ведь послания не найдёт. Да и кому вообще взбредёт в голову искать и перехватывать письмо от молодого совсем ещё начинающего барда без лютни к магу? Разве что какому–нибудь параноидальному шизофренику, который страдает алкоголизмом. Таких, к счастью, ни Фельту, ни Адриау ещё не встречалось. Юноша открыл окно и выпустил птицу на волю, та быстро скрылась из виду, пролетая над крышами домов. Поэт залюбовался этим полётом, но вскоре ему пришлось закрыть окно. Вечерняя прохлада пробралась сюда, а в лёгкой одежде стоять на сквозняке было не самой удачной идеей. Не хватало ещё простудиться и сорвать из–за этой нелепой случайности голос. Прямо таки трагичный конец комичной истории жизни молодого музыканта, который очень хотел стать известным и улучшить своё искусство, но потерял голос и поэтому умер глупой смертью в бедности и отчаянии. Нет, такого сценария для своей жизненной пьесы Фельт точно не хотел, поэтому закрыл окно, прервав своё, безусловно, интереснейшее занятие, и вернулся на облюбованный им стул. Хотя, скорее всего, он сделал это просто по той причине, что больше тут сидеть было не на чем. Этот номер вряд ли можно было даже с натяжкой назвать большим. Бард снова замолчал, но сейчас смотрел уже не куда–то в пустоту, а на Адриана. Принца не покидало чувство, будто бы юноша пытается что–то вспомнить и сказать ему, либо просто подбирает слова, но ему никак не удаётся сделать это правильно, поэтому он и молчит. Бастард даже слегка улыбнулся, но вряд ли молодой поэт мог это заметить из–за шрамов, о которых Адриан с такой лёгкостью каждый раз забывал, но болезненным напоминанием ему до сих пор являлись удивлённые и даже испуганные взгляды в его сторону, когда ему приходилось снимать капюшон. Хотя нельзя было сказать, что он уж очень сильно переживал по поводу своей испорченной внешности, он никогда не считал эту наружную красоту поводом для беспокойства и переживаний, хотя знал, что другие придерживаются совершенно иного мнения, и поэтому научился многое подмечать о людях благодаря их одежде. Но далеко не всегда эти выводы были полностью верными. Не все ведь люди, с которыми встречался принц, были полностью пустыми и состояли личностью только из своей одежды. Тогда это было бы просто ужасно, жуткий мир людей безликих, зато в красивых камзолах и бальных платьях. Были и те, чья одежда совершенно не подходила их внутреннему миру. Эти люди просто не умели подбирать себе нужную одежду, да и вообще в пышных дорогих нарядах чувствовали себя очень неуютно. И таких персон Адриан любил больше всего, ведь уже давно заметил, что именно они являются самыми талантливыми и умными из тех, кто обычно приходил на приёмы и балы, которые так часто проходили в королевском дворце. Вообще уже давно бастард отметил странную особенность людей творческих и более того обладающих весьма не маленьким талантом. Они всегда стремились больше погрузиться в свой внутренний мир, находя его куда более привлекательным, чем даже самый яркий и живописный из праздников. Их всегда больше увлекали другие типы красоты, не столь экстравагантные, зато более изящные. Красота природы, красота девушки, красота звёзд в чистом ночном небе и луны в пруду – всё это они чувствовали куда более тонко, нежели те, кто кричал на каждом повороте о том, какой великой личностью он является. Жаль, что именно из–за этой своей отрешённости далеко немногим истинным талантам удавалось в полной мере проявить себя. Для этого им всегда требовался человек, который толкал бы их вперёд, не давая при этом и упасть от неудач, всегда вовремя подставляя своё надёжное плечо, чтобы эта талантливая личность не загремела ещё глубже в пучину своего по–настоящему творческого отчаяния. Только вот парадокс заключался в том, что они не старались искать для себя этой поддержки, а если кто–то предлагал её сам, то они тут же с многочисленными скандалами и колкими выпадами отвергали её, что оставляло их чаще в одиночестве, ведь сейчас редко можно найти того, кто, даже несмотря на все эти капризы, останется и станет меценатом таланта. Но это был далеко не единственный минус современных творческих людей. Был у них ещё один весьма существенный недостаток, который заключался в том, что из–за своей асоциальной натуры они отрицали общество и творили в большей степени лишь для себя и для узкого круга людей, с которыми они по–прежнему общались и считали их своими близкими друзьями. Их произведения видели свет лишь уже после смерти или же полного банкротства, а в связи с этим они уже устаревали на тот момент, были лишь прекрасным отражением прошлого в глазах людей, а они никогда не воспринимали подобное всерьёз, думая, что это станет отличным украшением их дома или замка, но не задумывались о смысле, который автор вкладывал в свою картину, поэму или же сонату. И поэтому искусство уже давно перестало тянуть общество вслед за собой вверх, став лишь дополнением к интерьеру, тем, что сейчас модно знать, не более этого. К счастью, Фельт хоть и был талантлив, что было понятно принцу с первого взгляда в его восторженные глаза, на его необычную одежду, послушав его речь, он, тем не менее, был не из того типа людей, что постоянно ищут полного уединения и не собираются показывать свои гениальные творения миру лишь из–за этой мании одиночества. И поэтому Адриан действительно надеялся, что этот юноша будет далеко не единственным в своём роде, а лишь одним из многих. Может быть, даже самым первым из них. Думал, что именно он откроет поколение творческих людей, которые не пытаются убежать от общества, а смело предоставляют своё искусство ему на глаза, чтобы люди видели и понимали, что это действительно актуально сейчас, что именно здесь стоит искать ответы на свои вопросы, именно здесь стоит пробовать найти решение своих личных и также глобальных проблем, а не воспринимать произведения только как какой–то жалкий показ прошлого или диковинный и необычный элемент, украшающий их гостиную. Этот немного странноватый парень действительно мог стать родоначальником поколения людей куда лучших, чем живут сейчас. Но мало того они ещё могли бы сделать лучше и всех тех, кто их окружал. Это было бы действительно замечательно, ну или, по крайней мере, так казалось на первый взгляд, хотя в любом случае Адриан сомневался, что когда–либо он поменяет своё мнение на этот счёт.

Но это молчание уже затянулось куда больше, чем то было необходимо. Вообще когда люди слишком долго молчат, это значит, что им пора уже, наконец, выяснить отношения между собой, чтобы понять, как они на самом деле друг к другу относятся. Конечно, сейчас был случай совсем не из этой оперы, но у принца всё равно уже накопилось много вопросов к молодому музыканту и не терпелось их задать. К тому же, сведения, которые он мог получить в ходе этих расспросов, были для него действительно важны, он чувствовал это, да и без интуиции об этом было догадаться не так уж и сложно.

– Фельт? – позвал барда бастард.

– Да? Я слушаю тебя, – юноша повернулся лицом к собеседнику и улыбнулся. Улыбка эта была действительно искренней, но какой–то странной, даже показалось, что в ней сквозит потаённая печаль.

– Как долго я уже тут лежу без дела?

– А я всё думаю и жду, когда же ты задашь этот вопрос! Не беспокойся, в кому ты не впадал, всего–то пару дней. Обычно это не такое уж большое количество времени, чтобы пропустить нечто на самом деле важное, но ты всё–таки умудрился это сделать!

– Что ты имеешь в виду? – Адриан нахмурился и сел на кровати уже полностью, поставив ноги на пол. Это известие совсем ему не понравилось, он всё–таки надеялся, что в его, так сказать, отсутствие ничего стоящего не произойдёт, он глубоко ошибался.

– О, новостей, на самом деле, всего–то три, да и то одна из них напрямую связана с другой, но всё же хочется рассказать о них обеих. Для начала хочется сказать…о, да! Не знаю как тебя, но меня это событие обрадовало просто безмерно! Тебя приглашает на ужин сам король, который прибыл сюда на Праздник Музыки! Это просто невероятная удача. Ты так смотришь на меня, понимаю, что хочешь спросить у меня. Ага, теперь понимание. Всё верно, я иду туда с тобой, это мой шанс открыть себя миру. К счастью, мой друг одолжил свою лютню, а в моих записях уже давно есть замечательная поэма, которая только и дожидается своего часа, чтобы заблистать на небосводе в славном созвездии других именитых произведений, которые читает весь мир! Вот только для тебя эта встреча будет куда менее приятная, – Фельт сразу же нахмурился, с его лица в мгновение ока сошла радостная улыбка, а блеск в глазах сменился тлеющими огоньками где–то в самой глубине, – Его Величество, скорее всего, будет спрашивать тебя о вашем предприятии. Обо всём, что там произошло, с кем вы там встретились, почему от руин осталась лишь гора щебня, почему не вернулся Дезард. Вот, как мне кажется, вопросы, над которыми тебе стоит сейчас подумать. Почему именно тебя? Да это же проще простого! Скитальца сейчас нету в городе, вот потому король и не может с ним поговорить, хотя, безусловно, предпочёл бы именно его. Лиард сейчас и вовсе ни с кем не разговаривает. Сдаётся мне, что в память о своём брате, он примет такой же обет молчания. Хотя мне ли знать о том, что творится в голове у таких великих людей, как этот рыцарь? Вряд ли. Думаю, что я для этого слишком мелочный и ничтожный, но сейчас всё–таки не об этом. Я ещё не поведал тебе другие две новости. И если первая тебе показалась не слишком радостной, то эти и подавно могут привести к тому, что ты сейчас снова отключишься, но изволь хотя бы дослушать меня до конца и только потом уже падать в обморок или отгораживаться от окружающего мира! Обещаешь дослушать меня до конца, даже если это тебе не понравится? А я уже почти полностью уверен, что именно такую реакцию у тебя эта новость вызовет.

– Хорошо, я обещаю, – не думая ни секунды, кивнул головой бастард. Фельт смерил его подозрительным взглядом, но, видимо, поняв, что Адриан не собирается размышлять над своим обещанием по настоящему, вздохнул, покачал головой и продолжил свой рассказ.

– Так вот, новость заключается в том, что в Ланде началось восстание.

– Что?! – принц вскочил с кровати, но тут же пожалел об этом, у него закружилась голова, заболела раненая каменным осколком нога, и поэтому пришлось снова лечь обратно. Бастард поморщился, тут же упрекая себя за вспышку эмоций, на которые он сам себе уже давно наложил табу, хоть и сам вряд ли знал точную тому причину.

– Вот видишь! – торжествующе хлопнул в ладоши юноша, за что тут же удостоился не самого дружелюбного взгляда голубых глаз бастарда. – Говорил же, что эта новость всколыхнёт у тебя что–то внутри! Ты ведь сам оттуда, верно?

– Да и, кажется, я тебе уже об этом говорил, – недовольно проворчал Адриан.

– Не помню! – бард легко махнул рукой. – Но слушай меня дальше и на этот раз, прошу тебя, без перебивания, – Фельт шутливо нахмурился, как преподаватель в Академии, которого прервали на самом интересном (по его личному мнению, конечно) месте лекции.

– Я весь внимание.

– Вот и отлично, – с тем же видом кивнул бард, но тут же снова снял маску, – так вот, восстание это началось внезапно, как обычно ночью в тебе в дом вламываются бандиты. И, как ни странно, не где–нибудь в захолустье оно начало набирать свои силы, а сразу в столице. Вряд ли кто–то этого ожидал так скоро, но ландестеры всегда славились у нас тем, что не любят несправедливости и каких–то утаек, а так же своим просто невероятным, я бы даже сказал немного через чур уж фанатичным, патриотизмом. Это была первая, вернее, уже вторая, но первая из тех двух связанных новостей, о которых я тебе говорил. Вернее, это ещё не совсем её конец, поэтому я и продолжаю. Это восстание быстро переросло не много не мало в борьбу против другого мятежа, потому что на трон взошли какие–то новый король с королевой, неожиданно устроившие всех в Ланде, потому что, во–первых, происходят из какого–то рода, который правил на этих землях давным–давно в дремучих и бородатых годах; во–вторых, они тут же объявили о снижении налогов и разных вольностях не только для дворянства, но так же и для крестьян. Уменьшили объём их работы, ну и так далее и тому подобное. Я, конечно, не очень разбираюсь в политике, но что–то мне подсказывает, будто сделали они это, потому что знали о другом мятеже, и им нужно было срочно заручиться поддержкой простых людей. В общем, история эта весьма и весьма запутанна и тем более что–то сложно сказать, наблюдая за всем этим отсюда, но я чувствую, как ветер приносит с запада запах войны. В любом случае, мне понятна одна вещь – с этими личностями на троне всё не так просто, как кажется на первый взгляд, потому что просто не бывает такого, что бы люди, ещё пару минут бунтовавшие, так быстро перешли на их сторону и сплотились против нового врага уже под руководством «врага старого». Это как–то противоестественно, хотя было бы неплохо, если бы новые восставшие тоже примкнули к новым порядкам. Это позволило бы избежать кровопролития.

– В этом я полностью с тобой согласен, но, к сожалению, люди слишком уж склонны к уничтожению себе подобных, поэтому эти две волны обязательно схлестнуться.

Фельт кивнул и с досадой закусил губу. Как бы ни неприятно ему было это принимать, но принц был абсолютно прав. Иногда даже в голову барда закрадывалась идея, что люди даже кровожаднее всех тех существ, что ежедневно пытаются испортить жизнь жителям Сарта, включая и самых жестоких из них – минотавров. Но юноша никогда не говорил этого вслух, потому что где–то в глубине его творческой души ещё теплилась надежда на то, что когда–нибудь это изменится, и что именно он сам сделает для этого что–то решающее. Сожалел он сейчас лишь о том, что не может ничего сделать для предотвращения войны, которая была готова вот–вот разразиться в Ланде и смести всё живое и не очень на своём пути, подобно бурям прошлого, о которых барду часто читала мама в детстве долгими зимними вечерами, когда за окном завывал ветер и бушевала метель, а в доме тихонько потрескивали дрова в печи. Но Адриан, снова замечая по взгляду юноши, как мысли его уносятся куда–то далеко отсюда, решил его вновь вернуть к реальности, он спросил Фельта ещё не обо всём: