Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 64 страниц)

– Эркин… Эркин…

Он её слов не слышал, а ощущал, кожей. И, чувствуя, что плачет, только молча прижимал её к себе. Наконец, Женя потёрлась лицом о его грудь и вытянулась рядом.

– Всё будет хорошо, Эркин. Вот увидишь.

Эркин прерывисто вздохнул.

– Да, Женя, спасибо, и вдруг, он сам не ждал, что вырвется затаённое: – Ты ведь не бросишь меня, да?

– Эркин! – ахнула Женя. – Ты что?! Что ты выдумал?

Ответить он не успел. Потому что отчаянно задребезжал дверной звонок.

И, пока они, путаясь в халатах и толкаясь, выбегали в прихожую, звон не прекращался.

Первым успел в одних трусах Андрей.

– Кто?!

– Я, – ответили по-английски.

Андрей узнал голос и щёлкнул замком.

Тим, в как-то боком надетой поверх майки куртке, задыхаясь, хватал открытым ртом воздух. Сказать он ничего не успел.

– Началось? – спросила, затягивая поясок на халате, Женя.

И, не дожидаясь ответа, стала распоряжаться.

Потом Тим никогда не мог восстановить последовательность событий той ночи. Он действительно разоспался так, что Зине пришлось его будить. Это его, просыпавшегося от малейшего движения, шороха, да что там, предчувствия, а тут?!

– Тима, Тимочка… – стонала Зина.

Наконец он разлепил веки, и белое с тёмными проваласи глазниц лицо Зины подбросило его. Он вскочил, заметался, куда-то бежал, с кем-то говорил, появлялись и исчезали знакомые, но сейчас он никого не узнавал, люди…

Он сидел в новенькой гостиной на диване. Катя спала у него на руках, Дим лежал рядом и тоже спал. Дверь плотно закрыта, и голоса из спальни неразборчивы или это ему только кажется, а на там… Ему сказали, что всё в порядке, всё идёт как надо и как положено, и он не знает – верить ли этому. За окном светлеет, и ему пора собираться и идти на работу, но на его руках спящие дети, а в спальне рожает его жена. Да, правильно, решили, что пусть лучше врач к ним придёт, и от пришёл, а кто же бегал за врачом? Он сам? Или Андрей? Или нет… А кто привёл акушерку? Или это уже неважно?

В гостиную вошла Женя и улыбнулась ему:

– Всё хорошо. Давайте, я её уложу, – и потянулась взять Катю.

Но та, не открывая глаз, только крепче уцепилась за отца. Тим хотел спросить, как там Зина, что означают эти слова: «Всё хорошо», – но не мог шевельнуться и только умоляюще смотрел на Женю.

И тут одновременно в приоткрытую дверь гостиной донёсся крик ребёнка и басовито воркующий голос акушерки.

– А вот мы и папаше сейчас покажемся. Где тут папаша наш?

Тим порывисто вскочил на ноги, едва не уронив Катю. Женя подхватила её. Тим этого уже не заметил. Сел на диване, протирая кулачками глаза, Дим.

– Пап… – позвал он.

Тим не обернулся, будто оглох. Но и в самом деле ничего не слышал. И не видел. Кроме свёртка, маленького продолговатого свёртка. Его держали у груди и чуть наискосок, однажды как-то он видел, как вручную переносили снаряды, их держали так же, только те были больше. Он протянул руки, и свёрток положили к нему не на ладони, а у локтевого сгиба, такой лёгкий, что он чуть не уронил его. Среди целого вороха ткани крохотное желтовато-смуглое личико с приплюснутым носиком-пуговкой и пухлыми недовольно искривлёнными губками, глаза зажмурены. Кто это? Это… это он, его ребёнок?!

– Какая хорошенькая, – сказал рядом голос Жени.

– Красавица, – поддержала акушерка. – вся в папашу.

– Да? – тупо спросил Тим. Это… она?

– Ну да, – засмеялась Женя. – С дочкой тебя, Тим. С Машенькой.

– Да, – кивнул Тим. – Маша… Зина говорила мне… – и спохватился. – Как она? Что с ней?

– В порядке твоя Зина, в порядке.

Как-то, он не понял, как, но он очутился в спальне. Зина была жива и даже улыбалась. Потом ему что-то говорили врач и акушерка, он благодарил, прощался, кажется, давал деньги или… нет, он уже совсем не понимал, что и как делать. Всем распорядалась баба Фима.

Андрей был отправлен на работу с наказом объяснить начальству случившееся, Дима отведёт в школу Женя, а забер1ёт из школы Эркин – он сегодня в первую, а школы нет, – а Тим ляжет поспать в гостиной и пойдёт в магазин: кроватка, ванночка, столик пеленальный, который со шкафчиком, понял, машину в мебельном возьмёшь, и приданое полное, вот список держи, всё расписали, а обедом и прочим соседки займутся, не в пустыне, чай, живём, среди людей.

Тим ни с чем и ни с кем не спорил. По-настоящему он очнулся, только вернувшись из похода по магазинам и занеся покупки. Зина, несмотря на запрет врача и при полном одобрении бабы Фимы и бабы Лизы, встала и сама показала ему, куда поставить кроватку и как вообще всё в спальне передвинуть.

– А ты, голубок, пока в зале поспишь, не тревожь её пока, – баба Фима положила на диван стопку постельного белья. – А ванночку кипятком прошпарь. И со щёткой.

Катя бегала по поручениям бабушек и то и дело подскакивала к кому-нибудь с рассказами о Машеньке, как та жмурится или ещё что.

Наконец всё вроде утряслось. Зина полулежала на кровати и кормила Машеньку, а Тим сидел на стуле и смотрел на них. Личико ребёнка казалось очень тёмным рядом с белой грудью Зины.

– Правда, – подняла Зина глаза, – хорошенькая?

– Да, – кивнул Тим. – очень, – и, помедлив, спросил: – Как ты?

– Да всё хорошо, Тимочка. Ты пойди отдохни.

Он кивнул, но не двинулся с места. Зина снова заворковала над Машенькой, приговаривая что-то неразборчиво ласковое.

В спальню тихо вошла катя и встала рядом с Тимом. Он обнял её, приподнял и посадил к себе на колени. Катя прижалась к нему, и они так молча сидели, пока не зазвонили в дверь.

– Ой, – подняла голову Зина. – Это Димочку, верно, привели, вы идите, Машенька докушает, и я встану.

В спальню быстро вошла баба Фима.

– Лежи пока, там откроют, а вы налюбовались, так обедать идите.

Тим ссадил Катю с колен и встал.

– Идите-идите, – закивала Зина.

Но тут в спальню ворвался Дим и затараторил сразу обо всём, запрыгал вокруг кровати. И баба Фима их всех сразу выгнала. Чтоб не мешали.

И только сели за стол, снова звонок. На этот раз пошёл открывать Тим.

– Привет, – улыбнулся ему Андрей. – Я на пару слов.

– Привет, – улыбнулся Тим и посторонился, впуская его. – Через порог не разговаривают.

– Значит, так, – Андрей вошёл и, мимоходом скорчив рожу глазевшим на него Диму и Кате, заговорил серьёзно: – На работе нормально, три дня тебе отпуска дают и от профсоюза тебе будет, что положено. От всех поздравления и пожелания. Теперь, крестины когда?

– А на Марию и окрестим, – вмешалась вышедшая в прихожую баба Фима. – Одиннадцатого ноября как раз по святцам.

– Машенька, значит, – хмыкнул с непонятной Тиму интонацией Андрей и улыбнулся. – Ну, лады, давай пять, – он протянул руку Тиму, и тот ответил на рукопожатие. – Поздравляю ещё раз. Зине от меня и всех наших.

И весело распрощался, хотя баба Фима и попыталась пригласить его пообедать с ними.

– Идите на кухню, – сказал Тим Диму и Кате. – Я только к маме зайду.

– Успеешь, – вышла из спальни баба Лиза. – Спит она. А ты иди поешь, а то аж с лица спал.

И Тим не смог не подчиниться её командному тону.

Жени ещё не было, и Андрей хотел без помех поговорить с Эркином. Задуманное им без Эркина никак не получится. Правда, без ещё целого ряда условий – тоже. Если… если он договорится с Бурлаковым… если у Фредди всё пройдёт благополучно и в срок… вот уже три «если», Эркин – четвёртое. Но без согласия Эркина он к Бурлакову не поедет. Андрей поймал себя на том, что даже мысленно не называет Бурлакова отцом, усмехнулся и кивнул: да, всё так, всё правильно, вот когда… Да, есть кровь, да, Фредди прав во всём, когда говорил о семье, но его семья – Эркин, Женя и Алиска. Женю уломать ничего не стоит, да она и сама ему уже и не раз намекала, что нехорошо тогда вышло и надо бы если не помириться, то извиниться за устроенный скандал, ну, так он с ней и не спорит. Алиска… ну, так там ещё проще, хват-пацанка, своего не упустит и чужого прихватит, а тут ей дедушка с подарками и тортиками. Но против Эркина Женя не пойдёт, это только со стороны Эркин при ней, а он-то знает, кто главный. Эркин глаза опустит и замолчит, и Женя всё по его сделает. Надо с Эркином решать. А он тогда здорово лопухнулся, не с той карты зашёл. Эркин же ему рассказывал про того старого негра, скотника, Зибо, кажется, да, так, как их столкнули и велели зваться отцом и сыном, и видел же ещё тогда, как Эркин из-за этого психует. Но допёк его… профессор этот, вот он и сорвался.

Всё это Андрей передумал и прикинул, и просчитал, но… всего не предусмотришь. И вдруг Эркин спросит: «С чего ты передумал?». И что отвечать? Про Фредди, про его слова о семье не расскажешь, потому как придётся и объяснить где когда и зачем такой разговор состоялся. Да и не авторитет Фредди для Эркина. Братик-то… с характером. Упрётся вдруг… и всё тогда, придётся на профессора крест положить, Эркин ему важнее.

– Привет, – вошёл он в квартиру. – Эркин, ты где?

– Здесь я, – откликнулся Эркин из кухни.

Андрей быстро сбросил на вешалку куртку, переобулся и пошёл на кухню. Эркин ворошил ножом на сковородке груду нарезанной картошки.

– Был у Тима? – спросил он, не оборачиваясь.

– Да, всё в порядке. Там баба Фима и баба Лиза.

– Они знают, – кивнул Эркин, искоса посмотрел на вставшего у мойки Андрея и улыбнулся. – Давай, говори, пока Алиски нет. Я же вижу.

– Да, – согласился Андрей. – Всё так. Такое дело, Эркин. Я вот что… думаю, – и замолчал, подбирая слова.

– Ну? – Эркин подлил масла и перевернул картошку ещё раз.

Андрей глубоко вдохнул и резко сквозь зубы выдохнул.

– Я думаю в Царьград съездить. Поговорить.

Он не сказал, с кем именно, уверенный, что Эркин поймёт. Но Эркин молчал, занятый, казалось, только картошкой. И Андрей не выдержал молчания.

– Что скажешь?

– А что? Ты решил, а я при чём? – голос Эркина очень ровен и спокоен. – Он твой отец, тебе и решать.

– Ты мой брат, – так же спокойно ответил Андрей. – Без твоего слова я не поеду. Скажешь: нет, забуду о нём, как и не было. Решай, Эркин.

Эркин усмехнулся.

– На меня свалить хочешь? Понятно. Нет, Андрей, тут я тебе не советчик. Я в семье дня не прожил, отца своего в глаза не видел. И мать тоже. И кровь у меня… Нет, брат, это твоё дело, – и по-английски: – That's your problem. (надо давать в скобках или сноске перевод?)

– Если он мой отец, то и твой, – возразил Андрей.

– Угу. Ну, меня ты не спросил, понятно. – Эркин за ручку приподнял сковородку и потряс, чтобы картошка легла ровным слоем. – Я сам сказал, что всегда на твоей стороне. А вот зачем ему такой сынок, как я, ты подумал?

– А чем ты плох?

– Так не об этом речь, Андрей, – поморщился Эркин, досадуя на себя, что не получается у него объяснить. – Ладно. Раз тебе это нужно, то езжай, говори. Я не поеду.

– Замётано, – кивнул Андрей. – Теперь вот что. Ты об отпуске говорил?

– Эркин кивнул. – С какого дают?

– С тринадцатого октября. А выхожу двадцать девятого.

Андрей подошёл к календарю, быстро перелистнул.

– Ага… С умом подгадано. Уходишь в пятницу, а выходишь в понедельник. Кто рассчитывал?

– Старшой, – улыбнулся Эркин. – Он на всех рассчитывает. Ну, чтоб за раз не больше двоих уходило.

– Сразу дал?

– Ну да. Как раз остальные с хозяйством управятся.

Андрей кивнул. Так, Эркин успокоился, повеселел, теперь можно и другую идейку подкинуть.

– Я вот что придумал.

– Ты придумаешь! – хмыкнул Эркин и выключил огонь под картошкой. – Ну, давай.

– Праздновать решили келейно, так?

– Келейно, – повторил вместо ответа Эркин. – Это что?

– Ну, – Андрей медленно свёл ладони, будто обхватывая что-то, – Ну, без лишних, только самые близкие.

– Понял, – кивнул Эркин, с интересом ожидая продолжения.

– Давай Фредди с Джонатаном пригласим.

Эркин удивлённо обернулся к Андрею.

– Они тебе самые близкие?

Андрей покраснел, но ответил:

– А что, у тебя на той стороне кто ближе остался?

Эркин как-то недоумевающе пожал плечами. – Да нет, но… но разве они… близкие? – и вдруг напрягся. – Зачем это тебе, Андрей?

– Ни за чем. Но… ну, чем тебе Фредди не по нраву? Ты ж сам его другом назвал, не так, что ли?

Эркин нехотя кивнул.

– Ну вот. Почему ж не позвать. А он без Джонатана не приедет. И Джонатан – мужик, что надо. Хоть и лендлорд.

Мгм, – хмыкнул Эркин.

Сказать Андрею, что ему тогда тот охранюга показал… ну, так каким же дураком надо быть, чтоб охранюге верить. И Андрею об этом рассказывать тоже совсем не хочется. И если это Андрею зачем-то надо… то тут и думать нечего.

– Я не против, – пожал он плечами. – Только, думаешь, Джонатан приедет?

– Это уж моя забота, – повеселел Андрей. – Только чур, Жене – молчок.

– Это ещё почему?! – ощетинился Эркин.

– Сюрприз ей будет! – Андрей уже ухмылялся во весь рот. – И про Царьград ей пока не говори. Я как всё сделаю, так сам скажу. Лады, брат?

– Лады, – вынужденно согласился Эркин.

Андрей облегчённо вздохнул: успел! Это он сделал! Теперь будет уже легче. А что Эркин уступил, а не согласился, так впереди времени навалом, и продумать, и обдумать, а от слова своего Эркин не отступит. А вон и дверь уже трогают: Женя с Алиской пришли. А он успел!

И за обедом Андрей веселился, сыпал шутками, дразнил Алису. Что Эркин проболтается, он не боялся, а за себя – тем более.

После обеда засели за уроки, А Женя пошла к Тиму узнать, как там дела и вообще… Алиса, обиженно надув губы – её не взяли, села было у себя в комнате с книжкой, но ей быстро стало скучно и одиноко. И она пошла в дальнюю комнату к Эрику и Андрюхе.

– Я у вас буду читать, ладно?

Эркин, не отрываясь от тетради, кивнул. Андрей, лёжа на диване с учебником, пробурчал что-то невнятное, но поджал ноги, и Алиса смогла устроиться со своей книгой у другого подлокотника.

* * *

На полдороге его настиг дождь, и Фредди вынужденно сбросил скорость. Луизианские дороги и в сушь мерзкие, а в дождь ещё хуже. Но из зоны возможного поиска он уже выбрался, и можно не спешить. Во временной интервал он укладывается в любом случае. Джонни всегда оставляет ему зазор для непредвиденных обстоятельств. Скажем, вроде такого поганого дождя на поганой дороге. Ага, а вон и нужный знак.

Фредди аккуратно притёр машину к обочине, выключил мотор и вышел, оставив ключи в замке. Через восемь минут сюда подъедут и заберут машину. Они не видели его, а он их. Всё должно быть чисто. В жёсткой болотной траве лежали высокие резиновые сапоги. Фредди натянул их прямо поверх ботинок, аккуратно заправив, чтобы не помять стрелок, брюки, и зашлёпал в заросли.

Уже через два шага вода поднялась выше щиколоток, противно запахло болотной гнилью. Чертыхаясь про себя, дважды чуть не зачерпнув, стараясь не шуметь и не ломать ветвей, он продрался сквозь заросли на параллельную дорогу к уже стоящей там тёмно-красной «ламбаде». Именно её он взял напрокат неделю назад в Порт-о-Пренсе. В машине никого, ключи на месте.

Оказавшись на обочине, он с наслаждением сбросил сапоги, открыл дверцу и сел на шофёрское место, снял ботинки и засунул их в сапоги. Его ботинки с характерными подковками на каблуках лежали внизу, у педалей. Он надел их, дотянулся, не вставая, до сапог, снял перчатки и засунул туда же. Теперь… широким сильным взмахом он выбросил сапоги на затянутый ярко-зелёной плёнкой просвет между кривыми чахлыми стволами левее подтопленной тропы. Чавкнув, трясина проглотила добычу. А его след ряска уже затянула.

Фредди удовлетворённо выругался, включил мотор и мягко, чтобы не чиркнуть по бетону, стронул «ламбаду». Бензина ровно столько, сколько нужно в обоснование засветки на заправочной станции. Время… проверяя себя, поглядел на часы… да, он укладывается.

Мелькнул указатель, от которого начиналась уже «чистая» зона. Всё, он вышел. Теперь каждая минута работает на него. Расслабляться, конечно, рано, это уже только дома, в имении. И усмехнулся, поймав себя на этой мысли. А что, получается именно так. И квартира в Колумбии… тоже дом…

…Прилетев из Царьграда, он позвонил в офис. Джонни был на месте.

– Всё в порядке.

– Вечером я в клубе, – ответил Джонни.

Он понял и повесил трубку. Значит, Джонни считает разговор срочным. Что ж, может, и резонно. И сразу поехал в офис. Там всё как обычно, и обоснование железное: сдать отчёт хозяину после деловой поездки.

– Как добрался? – встретил его Джонни.

– Туда или обратно? На точках нормально. Новых договоров не делал.

Джонни кивнул.

– Ну?

– Как мы и думали. Окорок и Рич. Вспомни, кто ещё смылся, когда я вошёл.

– А что?

– Должен был войти Найф, – Джонни молча смотрел на него, и он продолжил: – Дальше тебя кончают как шулера.

– Лихо. А ты?

– А я уже холодный. На будущее, Джонни, если меня нет десять минут, на одиннадцатой сматываешься.

– Понял. Не отвлекайся.

– Пачек было три. Две тысячных и одна сотенная. Сотенную парень и взял.

– Всё-таки он?

– А ты сомневался?…

…Фредди усмехнулся воспоминанию. Чего там, он же сам тоже не верил. Чтоб мёртвый воскрес, оказался в нужный момент в нужном месте, прирезал Найфа, благополучно ушёл и дал найти себя в России… слишком много удач…

…Он кладёт перед Джонни свой блокнот.

– Смотри, Джонни, это было на бандероли с сотенными. Парень говорит, на тех двух были такие же полоски.

– Значит, банк один. По коду… банк Киферса. Мутно там. Но прокачаю.

– Только аккуратней.

– Не учи. Так кто был нужен?

– Деньги. А мы на дороге. Вот и всё.

– Всё, говоришь? Кому деньги нужны? Настолько, чтоб такое закрутить.

Он кивает.

– Я думал. Подлость Паучья. Но… вряд ли Найф напрямую с ним.

– Через Тушу?

– Парень говорил, что Найф на СБ работал. Я думал, Джонни. Кто-то уцелел, денег нет. А у Найфа давно на меня зуб Вот трое, а может, и больше встретились и договорились. Всё просто, Джонни, не усложняй лишнего.

– Зуб – это когда его от Ансамбля откинули? – усмехается Джонни.

Он с улыбкой кивает. То дельце они с Джонни лихо провернули. Тихо, на лёгкой рысце, но Найф догадался. Или подсказали ему. Но Найф в ансамбле был многим не нужен. Уорринговцам не доверяли: крыша-то с дырками и набекрень, иди знай, куда такого шибанёт. Так что им особо и стараться не пришлось. Так… поддержали кого надо, и всё.

– Если охранюга в Атланте, будет трудно, – Джонни аккуратно, не оставляя лохмушек, вырывает из его блокнота листок с записью и прячет в нагрудный карман рубашки. – Попробую через банк.

– Вряд ли деньги его. Искать надо двоих.

– Или троих, пачек-то три. Но посмотрим…

…И всё-таки деньги дал не паук. Паук вообще только берёт, давать не умеет и не может. Продумать такое… ну, ладно, банк Джонни прокачает. Есть там… не любящие СБ, а любящих Паука вообще не существует. Этих двух они сделали чисто. А остальное…

…Джонни кивает, показывая, что пора уточнить некоторые детали.

– Как он подпустил парня сзади?

– Расслабился, – пожимает он плечами, – Решил, что дело сделано, а парень сыграл чисто. Два месяца держался.

Джонни снова кивает.

– Долго раскалывал?

– Пришлось играть в открытую, – он отпивает коньяк. – Но парень особо не трепыхался. Я ему пасьянс на спичках показал.

И снова понимающий кивок…

…Всегоузнанного он Джоннине рассказал. Но Джонни и не спрашивал. Главное они обговорили, а остальное… пока – это мелочи. Когда станет главным, тогда и обсудим. А пока… а вон и заправочная.

Фредди притормозил и кивнул на приветствие заправщика.

– Доверху, саа?

– Валяй, парень.

Незнакомый говор в такой глубинке запоминается. Больше ничего и не надо. Если возникнут вопросы, парень подтвердит.

А теперь прибавить скорость и в Порт-о-Пренс. Здесь дело сделано. Где же искать охранюгу: Кого-то Чак не дорезал в Хэллоуин. Но то дело целиком у русских, ни за какие деньги не достанешь. Расспросить Чака? Выпотрошится по первому слову. Но так же и перед каждым другим белым. Тем же Бульдогом. Как тогда. Нет, спрашивать Чака нельзя. Алекс? Тоже нет. Слишком много придётся заплатить и не деньгами. А сдать ему парня нельзя. Ладно, и сами справимся.

О зелёной ряске, или как её там, эту болотную гадость называют, поглотившей машины, будто и впрямь челюсти чавкнули, гон не думал. Искать начнут не скоро. И не найдут. А всего-то… чуть-чуть подвинуть указатели, через посредников, ни один из которых всей цепочки не знал и предполагать не мог, вывести Окорока и Рича на встречу и встретить их. Два выстрела и мёртвые водители не успевают повернуть, влетая по прямой в ярко-зелёный просвет между зарослями. Дальше пройти к своей машине, сесть в неё и уехать. А указатели вернут на прежнее место без него, как и двигали, и сделают это разные люди, друг друга не знающие и не видевшие. И он их не видел, и они его. Прийти, сделать дело и уйти. Средняя часть – самая короткая и простая, все проблемы на уходе.

Дождь кончился, и между тучами проглянуло солнце. Мокрая дорога масляно блестела, и колёса скользили, как по маслу. Фредди негромко, но с чувством выругался. Хреновый штат, на хрен он им сдался. Дороги скользкие, говор гнусавый и вообще… А вот кому и за сколько скинуть добычу, он уже знает. И тогда к парню все нитки оборвутся. Окорок и Жердь видели, но уже никому не скажут. Пит… то же самое. Туша… не видел. Те две шестёрки… если их не было в той машине, то будут молчать, даже если о чём-то и догадаются. Кто ещё? Бульдог. Не знает, не видел, но догадывается. Умён дьявол и не по зубам. Кто остаётся? Колченогий. Вот ему Луизианой глотку и заткнём. А в одиночку Бульдогу и уцепиться будет не за что.

Вывернув на шоссе к Порт-о-Пренсу, Фредди посмотрел на часы. Точно. График Джонни выверяет, как никто.

* * *

После дождей наступили ясные, но уже по-осеннему холодные и прозрачные дни. Как-то сразу, в несколько дней пожелтела листва, госпитальный парк и сады стали тихими и редкими. И пахло совсем по-другому. И всё было не так.

Что с ним такое происходит, Майкл понял если не сразу, то давно. И что теперь делать?

– Пока ничего, – сказал доктор Ваня. И пояснил: – Ничего особого.

Тогда вообще интересно получилось. Он пришёл ночью в госпиталь. Засиделся у Марии допоздна, домой идти не хотелось, в кабак – есть у них в Алабино такой, без вывески, но все знают, что можно хоть сутками сидеть, только пей да плати – тоже не с руки, шататься по улицам… и тут он вспомнил, что доктор Ваня сегодня на ночном дежурстве. И пошёл в госпиталь.

Часовой у входа был знакомый ещё по Спрингфилду и пропустил без звука. В раздевалке Майкл переоделся – на всякий случай – в халат санитара. А то вдруг прицепится кто: чего он шляется не в свою смену и не в своём отделении: его же работа в реанимации, хирургии и травме, а тут терапия и прочее… Но до кабинета доктора Вани он добрался благополучно, ни с кем по дороге не пересёкся. И постучал.

– Войдите, – откликнулся удивлённый голос.

Майкл открыл дверь и вошёл. К его изумлению, доктор Ваня был не один. Этого молодого белобрысого врача он ужен видел, но разговаривал и даже не знал, какой тот специальности.

– Добрый вечер, Иван Дормидонтович, извините, я помешал.

– Нет, заходи, Миша, добрый вечер, – Жариков улыбнулся. – Я не знал, что ты дежуришь.

Майкл почувствовал, как кровь прилила к щекам. Белобрысый смотрит на него, как-то странно смотрит. Может, из-за этого взгляда и ответ получился слишком резким:

– Нет, я не дежурю, я к вам пришёл.

– Проходи, садись, – сразу стал серьёзным Жариков.

Молодой врач встал, явно собираясь уйти, Майкл мотнул головой и отступил к двери.

– Нет, у меня всё в порядке, я так просто, я потом зайду.

– Не выйдет, – Жариков вдруг подмигнул ему. – Раз пришёл, то всё, обратного хода нет. Забыл?

Майкл невольно улыбнулся и ответил по-английски, как и тогда:

– Раз таково ваше желание, сэр.

– То-то. Знакомьтесь.

– Михаил Орлов, – склонил он голову.

Белобрысый улыбнулся и протянул ему руку.

– Алексей Баргин.

Майкл ответил на рукопожатие.

– Отлично, – кивнул Жариков. – Алексей – сексолог, мы тут кое-что обсуждаем. Поможешь нам, Михаил?

– Если смогу, – пожал он плечами.

Название специальности белобрысого слишком удивило его, и он повторил:

– Сексолог? Я читал, есть сексопатология.

– Сексопатология занимается отклонениями, – сразу загорячился Баргин. – А норма…

– А чего её изучать, если она норма, – озадаченно перебил его Майкл.

Алексей покраснел, но Жариков уже усадил их за стол.

– Вот и обсудим, где норма, а где отклонение. Твоё мнение, Михаил?

Он пожал плечами.

– Норма – это когда боли нет.

Алексей невольно кивнул, а Жариков одобрительно улыбнулся и спросил:

– Какой боли?

– Любой, – улыбнулся и Майкл. – Не больно, не противно, не обидно. Когда всем хорошо.

– Всем – это скольким? – спросил Алексей и покраснел.

Михаил пожал плечами.

– А сколько захотело, столько и пускай, – и уточнил: – Если им это нужно, – и решившись: – Я давно хотел спросить. Иван Дормидонтович, а зачем это?

Алексей изумился до немоты, явно удивился и Жариков, а Майкл продолжал:

– Ведь и без этого хорошо. Даже ещё лучше. Я раньше думал, ну, ещё, – он заговорил по-английски, – в питомнике, что беляки это придумали, как плети, там цепи, ну, для мучений. Им нравилось нас мучить, всё равно как. Потом увидел, я тогда домашним был, правда, недолго, что они и друг с другом трахаются, ну, хозяин с хозяйкой. И опять непонятно. Ну, у рабов случка, чтоб ещё рабы рождались, а у хозяев, чтоб тоже рождались, беляки, хозяева новые. Но ведь они не просто так, а с выкрутасами всякими. И им нравилось это. И рабы если дорвутся, – он покрутил головой. – А волны ни у кого нет. А без волны на фиг это нужно.

Жариков посмотрел на пунцово-красного Алексея и улыбнулся. Ничего, коллега, привыкайте, что об этом можно и так говорить. Майкл перехватил этот взгляд и тоже улыбнулся.

– Кто о чём, а всяк о своём, – сказал он по-русски. – Так, Иван Дормидонтович?

– А о чём человек ни говорит, он всегда о своём, – ответил Жариков.

Алексей продышался и кивнул.

– А вот это? – он показал на раскрытый журнал. – Это норма? Или как?

Майкл только сейчас заметил, вернее, обратил внимание на лежащий на столе глянцево-блестящий журнал, так непохожий на обычные врачебные бумаги, и взял его.

– Каталог? – удивился он. – Зачем он вам? Сейчас же паласов нет, – снова перешёл он на английский.

– Каталог? – удивился Жариков. – Объясни пожалуйста. Мы думали, это…

– Порнушник, – понимающе кивнул Майкл. – Нас и для них фоткали. Беляки любят такое смотреть. А это каталог. Ну, заказывать, вот номера, расценки…

– Товары почтой, – усмехнулся Жариков.

Алексей снова покраснел, но упрямо повторил, показывая на снимок, где переплетались тела белой женщины и трёх негров.

– Это норма?

– Нет, – убеждённо ответил Майкл. – Их же заставили. Это не норма. Это… Иван Дормидонтович, вы же тогда сказали Андрею, что когда заставляют, всё равно как, то это насилие, – Жариков кивнул. – Ну вот. Они в ней, но это она их насилует. Она белая, а они – рабы. Это не норма.

– А бывало… не насилие? – помедлив, спросил Алексей.

– У раба с хозяином доброго согласия не бывает, – покачал головой Майкл. – Хозяин… он всегда… насильник. Гладит, ласкает, угостит, внизу ляжет и всё равно насильник. У меня их столько перебывало. И под, и над, и со всех сторон, – он твёрдо посмотрел на Алексея. – Я же джи. Ну, для джентльменов. Хоть и бедяшек было… тоже навалом. И работал по-всякому. И со всякими.

– Работал? – переспросил Алексей, опасаясь, что неточно понял быструю английскую речь.

Ну да. Как ещё назвать? По белому приказу – это работа.

Майкл говорил спокойно и даже простодушно, но Жариков видел, что простодушие наигранно, что парень не просто играет, а насмешничает. Но самую малость и не зло. Но вот сам он никак не ждал, что именно Майкл заговорит об этом, нет, сможет говорить. А с чем же он шёл сюда? Но это потом, не при Алексее.

– Но разве любовь может быть работой?

– А траханье – не любовь.

Ах, какой молодец! Жариков даже в ладоши хлопнул. Но обидеться Алексей не успел, так как Майкл убеждённо продолжал:

– Любовь – это другое, совсем другое. Так… ну, трахнулись и всё, разбежались, как… как уворованное заглотали, рабы так трахались, я домашним когда был, видел.

– А в паласах такого не было? – с интересом спросил Жариков.

Майкл пожал плечами.

– Да нам незачем. Зачем работать без приказа? Надзиратели, следили, конечно… но мы съестное, да, таскали, ну, трепались ещё втихаря, а это… – он снова пожал плечами и улыбнулся. – Неинтересно это нам.

– А… а что вы чувствовали? – осторожно спросил Алексей.

– К кому? – насмешливым вопросом ответил Майкл. – Рабам вообще чувства не положены. А нам-то… – и серьёзно: – За это больнее всего наказывали. А за любовь… ну, если ловили, то трамвай.

– Трамвай? – удивился Алексей. – Как?

– А просто, – Майкл нахмурился, сцепил вдруг задрожавшие пальцы. – Это хуже всего. Лучше под током лежать, чем на трамвае ездить.

– Это групповое изнасилование? – тихо сказал жЖариков.

Майкл опустил глаза и кивнул.

– Жёсткое, – хрипло выдохнул он. – Очень жёсткое. Чаще надзиратели сами, или палачей на это ставили, а иногда… нас. Прикажут, и пошёл. Ничего хуже этого нет.

Жариков почувствовал, что Алексей может спросить, не было ли такого у Майкла, и предостерегающе посмотрел на коллегу. Алексей твёрдо встретил его взгляд и кивнул. Майкл не заметил их немого разговора, угрюмо разглядывая стол и свои сцепленные в замок пальцы.

Жариков встал, прошё1лся по кабинету и снова сел. Майкл с усилием поднял на него глаза, заставил себя растянуть губы в улыбке.

– Я в порядке, Иван Дормидонтович.

Жариков кивнул и спросил, переключая не так тему, как настроение.

– Как Мария?

Улыбка Майкла стала такой, что Алексей даже задохнулся на мгновение.

– Спасибо, у неё всё в порядке. Я… я у неё был.

Его ни о чём не спрашивали, но он заговорил сам, уже только по-русски.

– Посидели, чаю попили. Её… ну, хозяйка квартирная, меня видела, так что от Марии отцепятся, а то там есть… А теперь она сказала, что нет, что не одна она, ну, и без вопросов. Она и Егоровне этой сказала, что я ревнивый очень. Так что всё, как положено. Мы у неё в комнате сидим, разговариваем. Мы просто говорим, нам… нам не надо ничего такого, – он сделал поясняющий жест и смущё1нно улыбнулся. – говори, говорим, а я потом даже не помню, о чём.

Жариков задумчиво кивал, а Алексей слушал, приоткрыв рот, как завораживающую сказку.

– И хорошо, и вот здесь, – Майкл потёр грудь, – здесь больно, и хочется, чтоб всегда так было. Больно и… приятно. Разве бывает приятная боль?

– Бывает, – задумчиво кивнул Жариков. – Ох, как бывает, Миша.

– Но… – не выдержал Алексей, но был тут же остановлен взглядом Жарикова.

На этот раз Майкл заметил и посмотрел на Алексея.

– Что? Что вам интересно?

– Но разве вам не хочется?

– Чего? – с искренним интересом спросил Майкл.

– Ну… дотронуться, поцеловать.

– А зачем? Нам и без этого хорошо. А массаж если делать, то ей меня не промять, я же старше, вон, – он шевельнул плечами, натягивая халат, – мяса какие нарастил. А ей… я же не эл, ещё сломаю чего ненароком.