Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 64 страниц)

И это бурчание было так знакомо Бурлакову, что он рассмеялся.

– Что, влетело?

– А ты не встревай! – тут же огрызнулся Андрей. – Принесло тебя. Четыре месяца думал, примеривался и на тебе, заявился.

– Вы что, телеграмму не получили? Я был в командировке, в поле.

– Ага, в Поле, с Полей, на Поле и под Полей, – издевательски заржал Андрей. – А может, с Машей. А ещё с Катей, Дашей и Глашей. И как там травка? Мягонькая?

– Ты что несёшь? – этого Бурлаков не мог спустить. – Ты с кем разговариваешь?

– С профессором, – немедленно отпарировал Андрей. – Знаем мы это… как ты аспиранток консультируешь.

– Ты…? Ты откуда это…? Вы же спали. Мы никогда при вас… Мама…

– Маму не трожь, – голос у Андрея внезапно охрип, в нём заклокотали невыплаканные ещё тогда слёзы. Всё равно он прокололся, ну так игры закончены, и получи своё, сполна и от души. – Она жизнь за тебя положила. Ты-то выжил, наверху теперь, это нас по тюремному полу размазали, на трамваях прокатили, а ты… жируешь, отсиделся в своём подполье и сейчас… ты… – он задохнулся и замолчал.

Трамваи, при чём тут трамваи? Бурлаков внезапно понял при чём, о чём ему сказал Серёжа. Его… его детей и жену… нет, этого не может быть, нет!

– Серёжа… сынок…

– Заткнись, – ломая спички, Андрей закурил, глубоко, чтоб до самого нутра дошло, затянулся, медленно выпустил дым и повторил: – Заткнись.

И пока Женя вносила и расставляла чашки с блюдцами, тарелку с печеньем, тарелку с бутербродами, вазочку с конфетами и чайник с заваркой, они молчали. Андрей курил, привычно спрятав сигарету в кулаке, чтоб ни огня, ни дыма снаружи не углядели, а бурлаков смотрел на него.

Всыпав Алисе, отругав Андрея и немного поплакав в ванной, Женя уже успокоилась, по крайней мере – внешне.

– Андрюша, кипяток принеси, пожалуйста.

Андрей, вздрогнул и, погасив сигарету, вышел со словами:

– Сейчас, Женя.

– Игорь Александрович, – Женя постаралась улыбнуться. – Вы извините нас.

– Ничего-ничего, Женечка, – машинально ответил Бурлаков. – Всё нормально.

– Игорь Александрович, вы не переживайте так, Андрюша, он…

– Вот и я, – Андрей внёс чайник, пытливо оглядел Женю и Бурлакова. – И об чём тут речь?

– О тебе, – улыбнулась Женя. – Какой ты хороший.

– Ну, Женя, это уж совсем лишнее, – Андрей поставил чайник на стол и, передвигая чашки, продолжил, демонстративно игнорируя Бурлакова. – Про себя я всё сам знаю, ещё ты и брат мой, а остальным незачем, – и, будто только сейчас увидев, насмешливо Бурлакову: – Садитесь, чай пить будем.

Женя немного суетливо разлила чай, вздрагивающим голосом предложила Бурлакову бутербродов и печенья. Он покачал головой, благодаря и отказываясь. Андрей насмешливо прищурился.

– Что, профессор, не по нутру?

Бурлаков поднял на него глаза, но ответила Женя.

– Андрей, прекрати!

– А чего? – немедленно заблажил блатным плаксивым голосом Андрей. – А чего я такого сказал?! Они-то, прохфессора, и едят не по-нашенски, им везде лафа, кому война – тётка зла, а им так и мать родна.

– Прекрати, – тихо сказал бурлаков.

Андрей пренебрежительно хмыкнул, но замолчал.

– Игорь Александрович, вы надолго к нам? – дав сделать несколько глотков, начала Женя.

– Как приехал, так и уедет, – твёрдо сказал Андрей. – Вот сейчас чаю напьётся, на халяву, Женя, и уксус сладок, и умотает, и скатертью ему дорога, чтоб нам век его больше не видеть.

– Андрей! – не выдержала Женя. – Ну нельзя же так. Он же твой отец! Игорь Александрович…

– Женя! – не дал ей договорить Андрей. – Это ещё доказать надо, это раз…

– Что? Что тебе надо доказывать?

– Мне? Мне, Женя, ничего, а вот ему, – Андрей взмахом головы показал на Бурлакова, – ему надо. Он должен доказать.

– Андрей! Вы же похожи даже.

– Сходство ещё не доказательство, аналогия – не тождество! – Бурлаков вздрогнул и как-то странно посмотрел на Андрея, но тот не заметил этого и продолжал: – И мало ли кто на кого похож. Или не похож. Ну, вот, Женя, смотри. Мы с Эркином братья, а сходство есть? То-то!

Андрей победно улыбнулся и стал допивать свой чай. Бурлаков, к удивлению Жени, явно успокоился и даже будто повеселел. Он тоже взял себе бутерброд и стал с аппетитом есть, прихлёбывая остывший чай. Ложечку он оставил в чашке и, отпивая, придерживал её указательным пальцем, прижимая к краю рядом с ручкой. Его благодушие насторожило Андрея. Он подозрительно оглядел Бурлакова, задержался взглядом на его руках, потом посмотрел на свою, державшую чашку с ложечкой так же, и медленно густо покраснел. Но заставил себя спокойно допить и поставить чашку на стол.

– Андрюша, ещё…

– Спасибо, Женя, потом. И, – он улыбнулся, – я у себя дома, захочу, сам налью. Ну, так ак, профессор?

Бурлаков улыбнулся с не менее ехидной насмешкой.

– Жалко, что ты на Эркина не похож. Он умный.

– Та-ак, – угрожающе протянул Андрей. – Ты смотри, какой шустряк. Так ты что, и сюда лапу тянешь?

– Раз Эркин тебе брат, то мне он сын, – твёрдо ответил Бурлаков.

Женя изумлённо ахнула. Андрей проглотил готовое сорваться с языка ругательство и тихо со злобой ответил:

– А это как он решит.

– Я подожду, – кивнул Бурлаков.

– Тогда я вам чаю налью, – храбро улыбнулась Женя и потянулась к чайнику.

Андрей дал ей наполнить чашку Бурлакова и взялся за чайник. Налил себе чаю. Да, лопухнулся он, чего там, прокол за проколом, но ещё не всё потеряно. Эркин за него, это точно, увезти себя он не даст, и сказал он профессору-председателю ещё не всё, терять уже нечего, можно отпустить душу.

– Так зачем ты приехал?

– Тебя увидеть, – спокойно ответил Бурлаков.

– Так виделись уже, – Андрей ухмыльнулся. – Говорили даже. Я же – шваль, мусор уголовный, Женя, не красней, это он сам меня так назвал. И на какого чёрта я ему такой нужен?

– Подожди, подожди, – Бурлаков напряжённо свёл брови. – Я сказал такое? Тебе? Не было этого. Не могло быть!

– Я говорю, значит, было, – Андрей с удовольствием отхлебнул чаю, оставив на этот раз ложечку на блюдце. – Так на что профессору-председателю блатарь-недобиток, а?

– Постой, когда это было?

– Не помнишь, значит, – Андрей самодовольно откинулся на спинку стула.

И по этому движению Бурлаков узнал. Так вот почему сразу показался знакомым.

– Так там, в Атланте, был ты?!

– Я, – Андрей зло улыбнулся. – И всё, что мне полагалось, я ещё тогда от тебя услышал. Теперь ты четыре месяца думаешь, на что, дескать, можно мусор употребить, и заявляешься. Так на что, для какого, – он издевательски подмигнул, – такого дела я понадобился, а?

– Почему ты не подошёл? – словно не слыушал его Бурлаков.

– А я подошёл, – Андрей оглядел стол и взял печенье. Намазал маслом и пришлёпнул другим печеньем. – Так что всё сказано, услышано и понято. Понял?

– Почему ты не подошёл? – повторил Бурлаков. – Не назвал себя?

– Кого? А на хрена тебе Андрей Мороз сдался? – Андрей дожевал своё сэндвич, взял сигареты и закурил. – Женя, ты не волнуйся. Он сейчас уйдёт.

– Не решай за меня.

– Ты ж решаешь за других, – Андрей пустил дым к потолку. – А я тебе не шестёрка, и ты мне не пахан, чтоб я по твоему слову дышал.

Значит, тот наглец в лагере был Серёжей. Чёрт, как нелепо всё вышло.

– Мне сказали, что ты погиб. Дважды.

– А хоть трижды. Я тебе ясно сказал. Серёжи Бурлакова нет. И не ищи его.

– Андрюша…

– Нет, Женя, я знаю, что говорю. Ты, – Андрей говорил, сдвинув языком сигарету в угол рта, твёрдоглядя сквозь дым на Бурлакова. – Ты, когда уходил, знал, что так будет. И ушёл.

– Послушай, это была война.

– Знаю. И что победа цену имеет, тоже знаю. Ты свою цену заплатил, а я свою. И ты к моей, – Андрей чуть повысил голос, – победе не примазывайся.

Женя с отчаянием смотрела на него. Он улыбнулся ей, затянулся, докуривая сигарету и размял окурок в пепельнице.

– Женя здесь, а то бы я тебе по=другому объяснил. Чтоб дошло. А то какой-то непонятливый профессор попался.

Женя беспомощно посмотрела на Бурлакова. Но на того выпады Андрея вроде не действовали.

Бурлаков рассматривал Андрея, не слушая, вернее, не слыша его слов. Да, Володька, вылитый Володька, младший брат Риммы, такой же упрямый, обидчивый, но Бурлаковская кровь сильнее, дед тоже любил завернуть такое, что ломовые битюги на дыбы вставали, и голову он вскидывает как дед. И неважно, что он там говорит, главное – жив, Серёжа выжил.

– Зря лыбишься, – ворвался насмешливый голос.

Бурлаков вздрогнул.

– Извини, задумался.

Женя вышла поставить подогреть чайник, и Андрей решил добивать, пока Эркин не пришёл. Тот с работы, усталый, а тут вместо отдыха возись с этим придурком.

– Вали отсюда.

– Опять сначала, – заставил себя улыбнуться Бурлаков. – Не надоело?

– Не твоя забота. Не понял если, я тебе по-простому салазки загну.

И услышал неожиданное.

– Не нарывайся. А то сдачи получишь.

– Та-ак.

Доводить до ножа Андрею, конечно, не хотелось. По многим и очень веским причинам. Но отступать тоже нельзя. И выкинуть его до прихода Эркина надо. А тот сел, как привинтился, и ничего его не берёт.

Бурлаков смотрел на него открыто, в упор. Вот этот злобный, ощерившийся на весь мир зверёныш – его Серёжа?! Что же с ним сделали? Но это не страшно. Главное, что он жив.

Этот взгляд мешал Андрею сосредоточиться на злобе, и он вдруг по-детски жалобно попросил.

– Уйди, а? Ну, уйди сам по-хорошему.

– Почему ты гонишь меня? – тихо спросил Бурлаков.

– Да потому, что без тебя мне хорошо. Не нужен ты мне.

– Нет, Серёжа…

– Я Андрей, – со сразу вскипевшей злобой поправил его Андрей. – Я ж сказал тебе. Ты лагерную пыль видел когда? На плацу, где поверки, из крематориев как пепел ссыпают, видел? Там ищи. А я – Андрей Мороз, и ты мне – никто, понял? Не докажешь, намертво стоять буду. Ссуду скажешь вернуть, председатель хренов, верну, сдохну, а проживу без тебя и без денег твоих. А увезти меня, хрен выкуси, – Андрей всё злее пересыпал фразы руганью, уже не дразня, а всерьёз. – Зубами рвать, падла, буду, ты, гнида… – и осёкся, увидев Женю.

Женя внешне очень спокойно поставила на стол чайники, словно не заметив покрасневшего Андрея, села, налила Бурлакову чая и заговорила об Андрее.

– Андрюшу все любят у нас, и на работе, и в школе. Он позже остальных учиться начал, и не только догнал, но и первым закончил. На одни пятёрки. И на работе. Другие по году в учениках сидят, а Андрюшу через квартал в рабочие перевели.

Андрей, растерянно полуоткрыв рот, слушал Женю и ничего не понимал. А Женя уже перешла к бытовым проблемам.

– У Андрюши и своя квартира будет, уже дом построили, обставить только надо, издесь у него комната своя. Я понимаю, вам, Игорь Александрович, конечно, хочется, чтоб ему хорошо было, но у Андрюши вс1 есть. Андрюша, ты бы показал, какая комната у тебя, и книг ты сколько накупил.

Бурлаков живо обернулся к двери, ведущей, как он понял, в комнату андрея, но тот одним прыжком сорвался с места и загородил собой дверь.

– Не пущу! Шмон по ордеру только, понял?

– Андрюша! – ахнула Женя. – Он же отец тебе.

– Без ордера только своим, – упрямо повторил Андрей.

Что Женя своим рассказом пытается заставить Бурлакова не забирать его, он догадался, но подыгрывать не стал.

Бурлаков ответить не успел. Потому что открылась входная дверь и Женя метнулась в прихожую.

– Эркин, наконец-то!

Андрей перевёл дыхание и улыбнулся. Теперь он не один. А вдвоём они – сила!

Ещё подходя к дому, Эркин заметил, что свет горит во всех окнах, кроме Алискиной комнаты. С чего это? Ну, Женя его ждёт, но либо на кухне, лимбо в спальне, ну, у Андрея свет, зачитался, наверное, как обычно, а в большой-то почему? Плотные шторы не давали разглядеть внутренность, и он начал тревожиться. Взбежал по лестнице, подошёл к своей двери и, доставая ключи, прислушался. Вроде слышались голоса, но… но там что-то странное, и, тревожась всё сильнее, открыл дверь.

Одновременно он услышал голос Андрея, злой, на той грани, где слова уже не важны, а достают нож, и тут к нему на шею кинулась Женя.

– Женя, что случилось?!

– Он приехал! Эркин…

– Кто?! Женя, кто?

– Он. – Женя как-то забыла, что Эркин даже о телеграмме не знает. – Он, Бурлаков, Андрюшин отец.

Отец? Эркина вдруг шатнуло, он даже ухватился за дверной косяк, чтобы устоять.

– И… – он выталкивал слова сквозь сведённое судорогой горло. – И что теперь?

– Андрей… он как не в себе, он… успокой его.

Эркин кивнул, заставил себя перевести дыхание и, как был, не переобуваясь и не сняв джинсовой куртки, вошёл в гостиную.

Стол выдвинут и накрыт для чая. Андрей в дверях своей комнаты, загораживает её, а за столом седой, памятный ещё по лагерю…

Увидев Эркина, Андрей радостно улыбнулся.

– Во! Здравствуй, брат.

– Здравствуй, – кивнул Эркин.

Бурлаков повернулся к нему и встал.

– Здравствуйте.

Ему, улыбаясь, протягивали руку, и Эркин ответил на рукопожатие, тоже улбынулся. Но глаза его оставались встревоженными.

Вбежала Женя с чашкой.

– Эркин, садись, ты с работы, чаю…

Помедлив, Эркин кивнул.

– Да, Женя, я сейчас, – и Бурлакову: – Извините.

В прихожей он снял и повесил джинсовку, переобуваться всё-таки не стал, мало ли что, да и неудобно при таком госте в шлёпанцах, вымыл руки и вернулся в гостиную. Женя ему уже налила чаю, и он сразу, едва сев за стол, отхлебнул горячей сладкой с приятной горчинкой жидкости.

Сел к столу и Андрей.

– Вот, брат, смотри, кто приехал.

– Вижу, – ответил Эркин.

Он не знал, как спросить о самом главном: когда Бурлаков заберёт Андрея и можно ли будет им потом если не видеться, то хотя бы писать друг другу, он же только грузчик, да ещё бывший раб, а Андрей теперь не простой работяга, репатриант из угнанных, каких сотни и тысячи, а сын председателя всесильного Комитета. И спросил о другом. Но тоже важном.

– Вы получили письмо? Женя написала вам тогда, весной.

– Да, – кивнул Бурлаков. – Получил. Но я был в поле, в экспедиции и прочитал, когда вернулся.

Он видел, что Эркин не понял его слов про поле и экспедицию, но не место и не время объяснять. Парень чем-то сильно встревожен, почти напуган.

– Как на работе?

– Спасибо, – вежливо улыбнулся Эркин. – Всё в порядке, – посмотрел на Андрея и решил попробовать выяснить не впрямую, а с подходом. – Ты уроки все сделал?

– Русский весь, и физику. По биологии почитать ещё надо. А ты?

– Русский сделал, – Эркин улыбнулся Жене, успокаивая не так её, как себя: ну, раз Андрей говорит об уроках, значит, завтра он ещё здесь, а за ночь они обо всём договорятся.

Эркин пил чай и смотрел на Андрея. Будто запоминал, будто в последний раз видит. Андрей почувствовал, понял этот взгляд и сразу напрягся. Нет, гнать этого придурка к чёрту, пока, в самом деле, до ножей не дошло.

– Ну, брат, как он тебе?

– Кто? – не понял вопросы Эркин.

– А вот сидит. Четыре месяца думал, надумал и припёрся. Он, вишь ли, отец и права имеет.

– Какие права? – глухо спросил Эркин.

– А любые. Помнишь, читали?

Похолодев, Эркин кивнул. Эти статьи читали всем «Кораблём». Даже те, кто газету ни на завёртку, ни на закрутку не возьмёт, эти читали, передавая из рук в руки. Что родители ищут потерянных в войну детей, находят и забирают, что если нет документов, то по воспоминаниям, по родинкам опознают, что лучше, чем с родными, нигде и никак не будет, что родная кровь всего сильнее, а права родительские нерушимы… Словом, все тогда перепугались. Ведь половина, а то и больше приёмные, записанные, кого в угоне, а кого прямо на дороге подобрали. И не местный писака сочинил, а из столичных газет перепечатали. Это от власти, не прямой приказ, но предупреждение: готовьтесь, дескать. Они тогда решили, что им бояться особо нечего: Алиса Жене родная, кровная, он – муж Жени и в метрику Алисе отцом вписан, а от Андрея отец – по словам самого Андрея – отказался, так что… рано радовались, выходит. Не понял чего-то, значит, тогда Андрей, вот и… Заявился. Прямо, как писали, что приезжают и… с концами. И у него все права. Он – отец.

– Он твой отец, – тихо сказал Эркин.

– Ага, – неожиданно легко согласился Андрей. – А ты мне кто? – и, не дожидаясь слов Эркина, сам ответил: – Брат. Значит, и тебе он отец.

– Что-о?! – Эркин даже вскочил на ноги, сжав в кулаке ложечку.

Оторопело посмотрел на Бурлакова, снова на Андрея. И Андрей, увидев, как медленно исподволь темнеет и тяжелеет лицо Эркина, решил, что игра сделана и надо добивать.

– Что? – он издевательски улыбнулся Бурлакову. – Замандражировал, профессор?

К его удивлению, Бурлаков радостно улыбнулся. Андрей понял, что опять прокололся, не то слово выпустил, и решил быстренько поправиться, да и фразу надо закончить.

– Отказываешься?

– И не думаю, – рассмеялся Бурлаков. – Ни мандражировать, ни отказываться не буду. Твой брат – мне сын.

– Так что, папаня это твой теперь, Эркин, – нарочито заржал Андрей. – Люби и почитай.

Звякнув, упали на стол обломки ложечки. Медленно, как-то деревянно, Эркин повернулся и вышел из гостиной. В наступившей тишине было слышно, как хлопнула дверь спальни. Андрей растерянно посмотрел на Бурлакова, на Женю.

– Чего это он?

Бурлаков не понял, из-за чего сорвался Эркин, что это за разговоры о родительских правах, но что произошло нечто резко, а может, и непоправимо изменившее ситуацию, это-то он понял.

Женя сорвалась со стула и выбежала. Снова хлопнула дверь спальни.

Андрей уже не улыбался. На глазах Бурлакова играющий, придуривающийся мальчишка стал настоящим битым опытным блатарём. Он видел таких. И в Сопротивлении, и раньше, в экспедициях.

В гостиную вошла Женя, бледная, с тёмными глазами на пол-лица.

– Иди к нему. Он лежит и плачет.

Эркин? Плачет?! Андрей швырнул на стол ложку, рывком встал и вышел. Женя прошла к столу и села.

– Игорь Александрович, – она говорила очень спокойно, но с убеждённостью правоты. – Я думаю, вам лучше уехать.

Бурлаков молча смотрел на неё, и Жене стало его нестерпимо жалко. И как глупо, нелепо всё получилось. Ведь можно было по-хорошему договориться. Что Андрей останется жить в Загорье, хотя бы на три года, пока не кончит школу, получит аттестат, квалификацию… А Андрей устроил такой безобразный скандал. И Эркин теперь, господи, с Эркином-то что делать? Андрей пошумит и успокоится, бывало же уже, а Эркин – она-то уж его знает – будет ещё месяц сам не свой ходить. Но и Бурлакова жалко. Услышать такое от сына… после такой разлуки… Ведь если все, вся семья погибла, и они одни вдвоём, то надо держаться друг за друга, а не гнать. Ну, с Андреем она уладит, постарается уладить, не такой уж он дурак, как представляется.

– Игорь Александрович, я постараюсь успокоить Андрюшу, но вам… нет, понимаете, Андрей не уедет из Загорья. Здесь его дом, они, в самом деле, с Эркином как братья, нет, просто братья.

– Я понимаю, – кивнул Бурлаков. – Вы думаете, мне лучше уйти?

– Сейчас, да, – твёрдо ответила Женя. – Потом… Я напишу вам.

Бурлаков снова кивнул, взял свою чашку. Чай давно остыл, н глотнул и поставил её на стол. Теперь они сидели и молча ждали, когда вернутся Эркин и Андрей.

В спальне было темно, и Андрей, влетев туда, сначала даже не увидел Эркина, только услышал сдавленное клокочущее дыхание и хриплое:

– Закрой дверь.

Андрей закрыл дверь и подошёл к кровати, присел на корточки у изголовья. Глаза уже привыкли к темноте, и он увидел, что Эркин лежит ничком, зарывшись лицом в подушку и обхватив её руками.

– Эркин… – тихо позвал Андрей.

– Чего тебе?

– Эркин, я… я не хотел… ну, чего ты… мы же вместе…

– Если ты дурак, то я при чём, – и вдруг, к удивлению Андрея, заговорил по-английски: – За что ты меня так? Он твой отец, у вас одна кровь, а ты меня… за что? Люби и почитай… Как тогда… Что я тебе сделал, что ты так…

Чего? – искренне не понял его Андрей, так же перейдя на английский. – Ты о чём, Эркин? Я не понимаю?

– А не понимаешь, так уйди. Уйди, понял?

– Ты… – растерялся Андрей. – Ты гонишь меня? Эркин?!

– Нет, – Эркин перешёл на русский. – Нет, но решай сам.

– Ясно, брат, – так же по-русски ответил Андрей и встал. – Сейчас я всё сделаю, и мы опять будем вместе.

Он резко повернулся и вышел. В гостиной посмотрел на сидевших за столом Женю и Бурлакова.

– Женя, ты иди к Эркину.

Женя внимательно посмотрела на него и осталась сидеть.

– Как хочешь, – пожал он плечами и повернулся к Бурлакову. – А ты вставай и уходи. Я из-за тебя мать и сестёр потерял. А теперь и брата теряю. Уходи.

Бурлаков посмотрел на Женю и встал.

– Хорошо, я уйду.

– И не возвращайся. – припечатал Андрей.

Женя укоризненно посмотрела на него и встал.

– До свидания, Игорь Александрович. Андрюша, проводи.

– Всенепременно. И прослежу, чтобы не задерживался.

В прихожей, пока Бурлаков одевался, Андрей стоял рядом и, не отрываясь, с тяжёлой злобой смотрел на него. Вышла в прихожую и встала рядом с Андреем Женя. Держа шляпу в руках, Бурлаков склонил голову.

– До свидания, Женя, – посмотрел на Андрея.

– Прощай, – сразу жёстко сказал Андрей.

Бурлаков улыбнулся ему.

– Ты жив, поэтому до свидания.

И ушёл.

Андрей ещё постоял, прислушиваясь, будто боялся, что тот вернётся, наконец повернулся к Жене и победно улыбнулся.

– Отбились!

Но на лице Жени не было радости.

– Иди ложись, – устало сказала она. – Тебе завтра рано.

Андрей посмотрел на часы и ухмыльнулся.

– Уже сегодня.

– Ну вот. Иди ложись, я всё сама уберу.

Открылась дверь спальни и вышел Эркин.

– Я всё сделаю. Мне во вторую.

Лицо его было спокойно, но Андрей уже видел его таким. После той нелепой ссоры с Фредди в мышеловке, когда Эркин вызверился на Фредди из-за пустяка, подзатыльника, и психанул чуть не в полную раскрутку.

– Идите, – повторил Эркин. – Я сделаю. Иди, Женя.

Женя подошла к нему и мягко положила руку на его плечо.

– Всё в порядке, Эркин.

– Да, – он повернул голову и губами коснулся её руки. – Да, Женя, у нас всё в порядке.

И улыбнулся Андрею.

Обратный маршрут ему не рассчитывали, но Бурлакова это и не заботило. Утром в Сосняки и оттуда самолётом. Прямого рейса на Царьград нет, опять придётся на перекладных. Но это всё неважно. И что до утра хоть на вокзальной скамейке поспать, тоже. Да… да и зачем вокзал, когда он может пойти к Асе. И это не гостиница, после которой неизбежны всякие разговоры, слухи и толки.

Асин адрес он помнил и шёл уверенно. Итак… Серёжа жив, это первое, нет, первое, что этот парень, Андрей Мороз, и есть его Серёжа, ладно, неважно, Серёжа жив, всё помнит, а ведь Эркин тогда, зимой, говорил, что Андрей всё забыл и никогда не говорил об отце. Врал? Вряд ли, парень кажется предельно честным, да и вообще ложь «не в национальном характере», хотя Гришка говорит, что индейская правдивость такой же миф как русское гостеприимство и американская скупость, ладно, по хрену, нашёл о чём думать, его Серёжа жив, господи, да хочет мальчик жить в этом захолустье, пусть живёт, может, это даже и к лучшему, тихая размеренная жизнь, где все всех знают и сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня, после всего перенесённого это даже полезнее, чем царьградская суета. Здесь о нём заботятся, он учится, крыша над головой, друзья – всё у мальчика есть.

Он старался не думать о беспощадных, жестоких словах, об обвинениях, в которых ему не оправдаться, не думать о том, что сын выгнал его, сказал, что без него лучше, что… да пусть говорит, что хочет, нет, он не может думать об этом, не хочет, нет, не сейчас. И почему мальчик Фёдорович? Фёдор… Фёдор Мороз, кто он, усыновивший его Серёжу и давший ему своё имя? Вот кого тоже надо бы найти, узнать…

Бурлаков невольно усмехнулся: давненько у него не было соперников. Пожалуй, ещё с жениховских времён, когда он отстаивал внимание Риммы, а потом… при малейшей заминке он сам уходил, а чаще соперников просто не было. И может, да, скорее всего, реакция Серёжи объясняется благодарностью к тому, Фёдору Морозу, попросить, что ли, Мишку поискать того по своим каналам, хотя бы следы, самому шарить по архиву уже некогда. Серёжа… Серёжа жив, это главное, и не думай больше ни о чём. Сглупил, конечно, сорвавшись, но пока живы, всё поправимо.

А вот и Асин дом – обычный провинциальный стандарт на четыре квартиры, кирпичный низ, деревянный верх. Квартира… да, она говорила, второй этаж, слева. Деревянная лестница заскрипела под его шагами. Есть звонок. Отлично. Короткий, длинный, два коротких, второй длинный, пауза до пяти и ещё три коротких. Она не могла забыть.

Первый же звонок разбудил Селезнёву, но ей казалось, что она ещё спит. Короткий, длинный, два коротких… она села в кровати, зажимая рукой бешено заколотившееся сердце. Что это?! Почудилось? Приснилось? Это же сон, нет, это только сон. Но после пятисекундной паузы три коротких звонка. Не приснилось и не почудилось. Она встала и, как была, в одной рубашке, не зажигая света, пошла к двери. И вместо нормального: «Кто там?» – сказала:

– Как сердцу выразить себя?

Из-за двери знакомый голос ответил:

– Другому как понять тебя. Это я, Ася.

Она распахнула дверь.

– Входи, Крот.

Пароль исключал любые расспросы, и Селезнёва просто ждала его слов, готовая ко всему.

– Мне надо в Сосняки утром. Я отдохну у тебя.

– Конечно, вот на диване. Раздевайся и ложись. Я сейчас.

В крохотной гостиной – она же столовая и кабинет – стоял старый, но вполне крепкий диван. Бурлаков снял и повесил на спинку стула пиджак, опустил узел галстука и расстегнул манжеты. Он, сидя на диване, расшнуровывал ботинки, когда Селезнёва, уже в халате, принесла подушку, две простыни и одеяло.

– Ага, спасибо, Ася. Простыни лишнее, обойдусь.

– Я же сказала, раздевайся. Сменки нет? Ну вот. Я хоть наскоро простирну и выглажу. Поедешь в приличном виде.

Он медлил, и она засмеялась.

– Ты никак стесняешься, Крот.

– Нет, – улыбнулся Бурлаков. – Просто устал.

– Тогда ложись и спи. Тебя когда будить?

– Сам проснусь. Ты-то сама когда уходишь?

– В семь.

– Годится, – кивнул Бурлаков, развязывая галстук.

Когда Селезнёва вышла, он быстро разделся, постелил себе и лёг. И войдя забрать его вещи, она застала его уже спящим.

Против обыкновения, ни Женя, ни Андрей не спорили с ним. Эркин убрал со стола, вымыл посуду и пошёл в ванную. Женя и Андрей наверняка уже легли, и он не стал запираться. Мылся долго, но без особого удовольствия. Да, всё обошлось, Андрей с ним, вот только на душе погано.

Когда он выключил воду и раздвинул занавес, то увидел Андрея. Тот сидел на краю ванны и явно ждал его. Эркин снял с вешалки полотенце и стал вытираться.

– Яне хотел обидеть тебя, – начал первым Андрей.

– Я знаю, – вздохнул Эркин.

Он вытер голову, помотал ею, чтобы волосы стряхнули остаток воды, и надел халат. Сел рядом с Андреем.

– Отсюда я не уеду, – Андрей стукнул кулаком по бортику. – Мёртвым увезут!

– Эркин кивнул.

– Может, и обойдётся. Я… всегда на твоей стороне. Но он – твой отец. У него права на тебя, понимаешь? И кровь у вас одна, – Эркин покосился на красного насупленного Андрея, невесело улыбнулся. – Я тоже, конечно, сдуру психанул. Ты ж не думал… понимаешь, это нас, – он заговорил по-английски, – рабов, так ставили и приказывали. Это твой отец, люби и почитай. Я ж рассказывал тебе. Я и… меня надзиратель, Грегори, лупцевал, что я к Зибо, мне его отцом дали, непочтителен, а тут… я и вспомнил.

– Я не хотел, брат. Прости меня.

Эркин вздохнул, коснулся свои плечом плеча Андрея и ответил по-русски:

– Я понимаю. Ты тоже… извини меня. Сорвал тебе игру, да?

– Ничего. Пока он убрался, а там… там видно будет. И… кровь, говоришь? Мне ты роднее. И Женя. И Алиска, – Андрей вдруг фыркнул. – Знаешь, чего она отчебучила? Заявилась в пижаме. Что если он мне отец, а я ей дядя, то он ей дедушка. Представляешь?

– Как это? – не понял сразу Эркин и, тут же сообразив, покрутил головой. – Надо же придумать.

– Во хват девчонка, ничего своего не упустит и чужого прихватит, – сеялся Андрей.

Рассмеялся и Эркин.

– Да, смешно. Ладно, пошли спать, поздно уже.

– Пошли, – согласился Андрей.

Они одновременно встали и вышли из ванной.

В спальне было темно, но дышала Женя не по-сонному. Эркин привычно щёлкнул задвижкой, сбросил халат на пуф и нырнул под одеяло. Женя повернулась к нему и обняла, поцеловала в щёку.

– Устал, милый?

– Нет, Женя, что ты, – Эркин мягко обнял её, привлекая к себе. – Женя, я… я не знаю, что теперь делать.

– Ничего, – Женя снова поцеловала его. – Будем жить, как жили. Всё будет хорошо, Эркин.

– Ага-а, – протяжным, уже сонным выдохом согласился он.

Женя поцеловала его уже спящего и тихо вздохнула. Как-то оно всё теперь будет.

* * *

Беженское новоселье в «Холостяжнике» прошло шумно и весело. Гудели всем домом: ещё бы нет?! Ведь пустые квартиры остались только на верхотуре. Так что… кто вселился, кто вселяется, кто присматривается. В субботу после школы Андрей с Эркином ещё по магазинам ходили, покупали и затаскивали. Как муравьи. А в воскресенье пришли совсем рано, а дом уже шумит. Еле успели свалить всё принесённое, как в дверь зазвонили.

Народу пришло много: и из бригады Андрея почти все, и Колька с Миняем и Санычем, и из их класса. Андрей сам удивился, сколько у него оказалось знакомцев и друзей.

Обычная, знакомая уже по прошлым таким же праздникам, суета. Мыли и натирали полы, вешали карнизы и люстры, в ванной и на кухне шкафчики, полочки, вешалки для полотенец и всяких мелочей. В кладовке стеллаж и верстак, а в прихожей не просто вешалка, а целый шкаф, да ещё с антресолью. Гомон, весёлая ругань, обрывки песен…всё как у всех, как и положено. Потом сидели за накрытым прямо на полу угощением, и он благодарил всех пришедших к нему на новоселье. Ему удалось удержать голос, но глаза – сам почувствовал – предательски заблестели, и даже носом пришлось шмыгнуть.

Женя с Эркином хотели остаться, помочь убрать, но Андрей запротестовал.

– Нет уж, нет уж, я сам.

Женя, улыбаясь, погладила его по плечу.

– Хочешь хозяином себя почувствовать, да, Андрюша?

Он молча кивнул. Эркин крепко обнял его.

– Ну, на счастье тебе, брат.

– Спасибо, брат, – Андрей ткнулся лбом в его плечо, похлопал по спине. – Я зайду завтра.

– В любой час, Андрюша.

– В любой час, – повторил за Женей Эркин. – У нас ты всегда дома.

Андрей кивнул.

– Я знаю. Спасибо вам.

Женя поцеловала его.

– Спокойной ночи, Андрюша.

– Спокойной ночи.

– На смену не проспи.

– Ни в жисть. Спокойной ночи.

Закрыв за Женей и Эркином дверь, он выждал, пока они спустятся на пролёт, и вывернул до отказа задвижки обоих замков. Ну всё, да, надо ещё им с лоджии помахать.

Андрей быстро прошёл через кухню на лоджию и сразу увидел внизу Эркина и Женю. Они стояли и, запрокинув головы, рассматривали окна и лоджии. Увидев Андрея, помахали ему. Он помахал в ответ.

Ну, вот и они ушли, и небо уже тёмно-синее, и ветер заметно прохладный. Андрей вернулся в кухню и тщательно закрыл за собой дверь. Он один, в своём доме. На кухне занавески зелёные с золотистыми ромашками, а на плите чайник, ярко-красный, в белый горошек, и такие же кастрюли, он специально купил именно этот набор, чтоб никак не походил на тот, грязинский, он помнит голубые с чёрными пятнами отбитой эмали кастрюли, даже запах каши… Андрей тряхнул головой. Не обижайся, мама, я всё помню, но это уже моя жизнь.