Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 64 страниц)

– Я сейчас.

Бурлаков поставил на огонь чайник и достал из холодильника отбивные. Как же здорово, что он купил сразу шесть штук. Да, масло ещё.

Белый странный шкаф оказался тем самым холодильником, о котором Андрей столько думал, но это всё побоку, надо решать то, ради чего он и затеял эту поездку, и решать сейчас.

Андрей откашлялся, прочищая горло.

– Постой, подожди хлопотать.

Бурлаков обернулся к нему от плиты.

– А в чём дело?

– Подожди, – Андрей заставил себя улыбнуться. – Поговорить надо. Пока не пожрали вместе.

Помедлив, Бурлаков кивнул. Выключил огонь под сковородкой, уменьшил под чайником и кивком показал на стол.

– Садись. Поговорим.

Андрей, как и в комитете, оттолкнулся от дверного косяка и подошёл к столу.

Они сели друг напротив друга, одновременно достали сигареты и закурили.

– Ну, я слушаю.

– Слушай, – кивнул Андрей. – Так ты говоришь, что я тебе сын, так?

Бурлаков кивнул.

– Но…

– Не спеши. Как там на самом деле, не об этом речь. Я тебя сейчас спрошу. Кое о чём. Так ты отвечать не спеши, подумай сперва. Обратного хода не будет.

– Давай, – усмехнулся Бурлаков.

– Слушай, – Андрей пыхнул дымом. – Я Андрей Фёдорович Мороз. И им останусь. Согласен?

– Да, – сразу ответил Бурлаков.

– Быстро отвечаешь, – покачал головой Андрей. – Ну, тебе решать. Теперь. Живу в Загорье и никуда оттуда не уеду.

– Раз тебе там хорошо, – пожал плечами Бурлаков, – пожалуйста.

– Так. Ладно. Теперь дальше. Ты профессор, доктор наук и так далее. А я – работяга в цеху, и выше шофёра мне не прыгнуть. Ничего это тебе?

– Ничего.

– Запомни. Сам сказал, я тебя за язык не дёргал. Дальше. Ты – председатель, весь на виду и вообще. А я – блатарь. Битый, ломаный. Не пахан, – Андрей усмехнулся, – но авторитет свой я всегда подтвердить смогу и своё уважение буду иметь. Это тебе как?

Глаза Бурлакова насмешливо блеснули.

– А никак. Это твоё прошлое. А что в будущем… поживём – увидим.

Андрей испытующе смотрел на него.

– Ну, смотри. Теперь ещё. У меня есть брат. Это как?

– Так же. Я же сразу сказал. Твой брат – мне сын. Что тут непонятного?

– А что он индеец? Тоже тебе ништяк? А если подначивать будут, ну, дескать, когда это в резервации побывать-потрахаться успел, да как оно там было? – насмешливо кривил губы Андрей.

– Хотел бы я посмотреть, кто рискнёт меня об этом спросить, – в тон ответил Бурлаков.

– А что грузчик он?

– Ты же рабочий. Ну и что?

– А что рабом был? Номер на руке носит?

– Был, – подчеркнул голосом Бурлаков.

Он уже не соглашался, а спорил, и с каждым опровержением очередного довода Андрея чувствовал себя всё увереннее.

– А что спальник он? Тоже тебе по хрену?

– Ты ж сам сказал, что Эркин грузчиком работает, – насмешливо удивился Бурлаков.

И Андрей досадливо согласился.

– Подловил. Но ведь тебе этим тоже глаза колоть станут.

– Пусть попробуют. Ваше прошлое – оно прошлое, я уже говорил. Что у каждого за спиной висит…

– А у тебя что есть? – перебил его Андрей.

– Любопытной Варваре что с носом сделали? – тут же отпарировал Бурлаков и сам ответил: – То-то.

– Меньше знаешь, дольше живёшь, – кивнул Андрей и по-английски: – Резонно, – и опять по-русски: – Своё при себе и держи, это ты правильно. Но вот у Эркина семья. Жена, дочь.

– Женя мне невестка, Алиса – внучка, – уже совсем спокойно ответил Бурлаков и улыбнулся. – Кто ж от такого добра отказывается.

– Слушай, – ухмыльнулся Андрей. – А чего это ты со всем согласен? Так мы тебе уж и нужны?

– Нужны, – стал серьёзным Бурлаков.

– Зачем?

– Детей не зачем-то рожают, а просто, чтобы были. И дружат не зачем-то, а просто дружат. И любят так же.

Андрей задумчиво кивнул, но упрямо продолжил:

– Это ж тебе обуза лишняя.

– Любовь обузой не бывает.

– А ты что, уже полюбил меня?

– Не уже, я всегда тебя любил.

Бурлаков встал и повернулся к плите. Снова зажёг огонь под сковородкой, положил масло. Андрей, выложив на стол сжатые кулаки, молча следил за ним.

– Эркина, – он прокашлялся, – его ты тоже… любишь? А его когда успел?

– Когда узнал, что он твой брат, – ответил, не оборачиваясь, бурлаков.

Андрей улыбнулся.

– Здоровско отбиваешься.

Бурлаков пожал плечами.

– Это правда. Гарнира у меня нет, вернее, его долго делать. Хотя, постой…

– Я сижу, – придурочно поправил его Андрей.

Бурлаков усмехнулся и достал из холодильника кастрюльку.

– Когда поджарятся, разогрею кашу. Будешь с кашей?

– Чего не съешь из вежливости, – ответил Андрей.

Бурлаков весело хмыкнул. Ну всё, главное они друг другу сказали, а это уже так… пузыри-пузырики для куража. Перевернув отбивные, он сдвинул их на край сковородки и выложил в кипящее масло кашу, перемешал. Конечно, отбивные хороши с луком и картошкой, но возиться с этим некогда. Чайник уже закипел, надо заварить свежего чаю.

Андрей сидел и молча следил за его хлопотами. Как тогда в Загорье – мелькнуло вдруг в памяти. Женя хлопотала у плиты, а он сидел в халате Эркина и молча смотрел на неё. Ладно, это он сделал. Правда, ещё кое-что надо уточнить, но то уже так, мелочёвка.

Бурлаков заварил чай и оставил его настаиваться. Достал тарелки.

– Тебе помочь? – решил всё-таки предложить аАндрей.

– Нет, сиди, я сам.

Он накрыл на стол, нарезал хлеб.

– Водку пьёшь?

– Я всеядный, – усмехнулся Андрей. – Отчего и нет, когда компания подходящая.

Бурлаков поставил на стол маленькие стопки и достал из холодильника сразу запотевшую початую бутылку. Нашлись и маринованные огурцы.

Выпили, не чокаясь и без тоста, залпом. Закусили огурцами и чёрным хлебом, и Андрей накинулся на еду.

– Ты обедал сегодня?

– А что? – поднял глаза от тарелки Андрей. – Заметно? – и улыбнулся. – Так, перехватил кое-чего. Не до того было.

Бурлаков кивнул.

– Пьёшь много?

– Не больше других и меньше многих, – усмехнулся Андрей и пояснил: – Меня редко берёт.

– В деда, – одобрительно кивнул Бурлаков.

Андрей неопределённо хмыкнул, но промолчал.

Вторую отбивную он доедал уже спокойно. Сам не ждал, что так проголодался, даже вкуса сначала не почувствовал. От еды и выпитого он разрумянился, глаза блестели уже не зло или насмешливо, а весело.

– А теперь что?

– Чай будем пить.

– Годится, – улыбнулся Андрей. – Сейчас ещё одно дело решим, и баста, освобожу тебя.

– Сначала решим, а там посмотрим, – спокойно ответил бурлаков, убирая тарелки и расставляя чашки. – сахар сам себе клади.

– Ага, – согласился Андрей.

Бурлаков сел и налил себе чаю, отхлебнул.

– Ну, так что за дело?

Андрей ухмыльнулся.

– Семейное. У Эркина двадцать первого свадьба.

– Как?!

– А просто. Годовщина у него с Женей. Так что хотим отметить, собраться, – Андрей снова ухмыльнулся, – по-семейному. Ну как, приедешь?

– Обязательно, – сразу ответил Бурлаков. – Тем более по такому случаю. О подарках ты уже подумал?

– А что положено дарить? – с искренним интересом спросил Андрей.

Бурлаков задумчиво кивнул.

– Обычно, что-нибудь в хозяйство. Посуду или бельё.

– Какое? Ну, нательное:

– Это слишком интимный подарок, – улыбнулся Бурлаков. – Столовое или постельное.

– Аг-га! – Андрей отхлебнул чаю. – Ну, посуды много, скатертей тоже, простыней…

– Бельё лишним не бывает. Сколько смен должно быть?

– Три, – сразу ответил Андрей. – В ходу, в стирке и запасная. Ну и сверх как получится.

– Бельё всегда считали дюжинами.

– Двенадцать смен?! – изумился Андрей. – Ни хрена себе!

Бурлаков рассмеялся его изумлению.

– Полудюжина-то у тебя наберётся?

– Не обо мне речь, – отмахнулся Андрей. – Ладно, давай белья. Красивого. Я видел, с кружевами там, с прошвами. Как раз свадебное.

– Хорошо, – согласился бурлаков. – Если хочешь ещё, сам наливай.

Андрей покачал головой.

– Ладно, спасибо, что накормил. Теперь что ещё?

– Спешишь куда? – спокойно поинтересовался Бурлаков.

– Тебя ж там ждут, – Андрей кивком показал куда-то на стену. – Я слышал, ты сказал, что позвонишь. Так что я пойду, пожалуй.

– Никуда ты не пойдёшь.

Андрей прищурился.

– Свяжешь или запрёшь? Или всё вместе?

– Или ты дурить не будешь, – в тон ему ответил Бурлаков. – Куда ты сейчас пойдёшь, сам подумай. И зачем? – и повторил: – Не дури.

Андрей настороженно оглядел его и, помедлив, кивнул.

– Допустим, останусь, дальше что?

– Ничего особого, – Бурлаков улыбнулся. – Ляжем спать, с утра позавтракаем.

– А дальше? – и сам, не дожидаясь вопросов: – Поезд у меня в шесть.

Бурлаков кивнул.

– Посмотрим город, по магазинам пройдёмся. Устраивает?

– Отчего ж нет, – пожал плечами Андрей и посмотрел на свои часы. – Ну что, на боковую?

Бурлаков встал.

– Иди, приводи себя в порядок, в ванной всё есть. Я тебе в кабинете постелю.

– Ладно, – встал и Андрей.

Он ощущал подкатывающую, придавливающую его усталость и не хотел, чтобы Бурлаков это заметил. Потому и не спорил. Да и глупо спорить с очевидным. Куда, в самом деле, он бы подался ночью в чужом городе. На вокзале ночевать, что ли?

Ярослав сказал, что приедет обязательно, но не раньше двадцати трёх.

– Хорошо, Ярик, – согласилась Елизавета Гермогеновна. Мы тебя ждём. До свидания.

Положила трубку и пошла в спальню. Степан Медардович лежал под пледом на диване. Кадошка и Фиделька, свернувшиеся клубочками на своём законном месте в его ногах, подняли головы и завиляли хвостами.

– Ярик будет в одиннадцать.

– Спасибо, Лизанька, я отдохну пока, а вы ужинайте, не ждите меня.

– Не выдумывай, – улыбнулась Елизавета Гермогеновна. – Мальчики жаждут услышать рассказ. Отдыхай спокойно, я зайду за тобой.

Она вышла, прикрыв за собой дверь, и закрутилась в неизбежных домашних хлопотах.

Без пяти одиннадцать зазвенел звонок, и Кадошка с Фиделькой бросились вниз облаять и приветствовать гостя. По верхнему коридору они пробежали молча и залаяли только на лестнице. Степан Медардович встал и сменил халат на домашнюю куртку. В спальню заглянула Елизавета Гермогеновна.

– Как ты?

– Всё в порядке, Лизанька. Ярослав приехал?

– Да. Сядем по-семейному.

– Разумеется, Лизанька.

Ярослав приходился Степану Медардовичу племянником по родству, так как братьями были их прапрадедушки, и по возрасту, будучи ровесником Захара, бывал у них часто, и потому можно спокойно ужинать на кухне. Тем более, что совсем недавно, в войну, кухня слишком часто бывала единственным тёплом местом в огромном доме, а в одну из зим даже спали здесь же.

– Добрый вечер, дядя, – улыбнулся Ярослав входящему в кухню Степану Медардовичу. – Как съездили?

– Добрый вечер, Ярик. Отлично. В провинциальных сокровищницах всё ещё попадаются настоящие бриллианты. Основная экспертиза будет после реставрации, но уже ясно, что подлинный Мартелли. Двести лет считался безвестно утерянным. Будет о чём поговорить с итальянцами. И у тебя, гляжу, дела в гору, уже майор милиции. Поздравляю.

– Спасибо, дядя, – Ярослав немного смущённо повёл плечами с новыми погонами.

Лариса и Зоренька уже поздоровались с гостем и ушли к детям, хозяйничала за столом Елизавета Гермогеновна.

– Ты прямо со службы, Ярик?

– И на службу, тётя, – улыбнулся Ярослав, садясь к столу. – Так что случилось?

Степан Медардович принял у жены стакан с чаем, со вкусом отхлебнул.

– Спасибо, Лизанька, очень хорошо. У меня в дороге было небольшое приключение.

Ярослав стал серьёзным.

– Нужна моя помощь?

– Скорее консультация. Закончилось всё благополучно, я жив, здоров, и даже с деньгами.

Рука Елизаветы Гермогеновны, раскладывающей по тарелкам ломтики холодного варёного мяса, на мгновение замерла.

– Даже так? – сурово спросил Роман.

– Энде гут аллес гут, (или лучше дать немецкий текст: Ende gut – alles gut.) – ответил старинным присловьем Степан Медардович.

– И всё же, отец, – Захара покрутил ложечку. – Ведь думали… Лучше бы я поехал с тобой.

– И кто бы улаживал в ГАУ (нужна расшифровка: Главное Артиллерийское Управление?) и на заводе? Нет, Заря, я ни о чём не жалею, но за заботу спасибо.

Ярослав слушал внешне спокойно, и голос его был спокоен, но не безмятежен.

– Так что же случилось, дядя?

Степан Медардович кивнул.

– У меня был очень интересный попутчик. Познакомились в вокзальном ресторане. Милый провинциальный мальчик из приличной семьи.

Ярослав понимающе кивнул.

– Представляю. И что этот мальчик?

– Кое-что показалось мне несколько… противоречивым ещё в ресторане, но я не обратил на это внимания. А нам оказалось на один поезд и даже в один вагон, купе, правда, разные. Ну, ночь как обычно, а сегодня с утра началась игра.

– Тоже, как обычно, – вставила Елизавета Гермогеновна, стараясь немного разрядить обстановку.

– Совершенно верно, тётя, – кивнул Ярослав, оставаясь серьёзным.

– Да, Лизанька. Шесть человек. Этакий кондовый купчина, моряк-фронтовик, мелкий чиновник, молодой… – Степан Медардович на секунду запнулся, подбирая определение, – человек неопределённых занятий, я и этот мальчик. Играем в «двадцать одно».

– Кто предложил? – вежливо, но жёстко спросил Ярослав.

– Именно этот мальчик. Назвался он, кстати, ещё в ресторане Андреем. Ну, а в поездной игре представляться, ты знаешь, не принято.

– А что, Яр? – спросил Захар. – Узнал кого-то?

– Ещё не уверен. Продолжайте, дядя.

Степан Медардович кивнул.

– Благодарю. Ну, играю с переменным успехом. В проигрыше, но разумном. А купец разошёлся. Вожжа под хвост, и всё к этому полагающееся. К Воложину купец проигрался вчистую и сошёл. Мы остались впятером. И тут, – Степан Медардович с ухваткой опытного рассказчика обвёл взглядом слушателей. – Я никогда такого не видел. До этого момента я всё понимал. А дальше… и вот тут, Ярик, ты знаешь, меня… фольклором расейским не удивить, но этих слов не знаю, не встречал.

– А именно?

– Болдох зелёны ноги. Кого так называют, Ярик?

– Беглого каторжника, – по-прежнему очень спокойно ответил Ярослав. – Термин старинный, применяется редко и по очень серьёзным основаниям. И кто кого так назвал?

– Фронтовик Андрея. А тот ответил странным вопросом. Куму доклад готовишь?

– Правильно ответил, – кивнул Ярослав. – Как и положено. Кум – это начальник оперчасти в тюрьме и на каторге.

– Интересно, – протянул Роман. – И что, отец?

– Из участника меня сделали наблюдателем, и Андрей играл только с этими тремя. Забрал карты и не просто держал банк, а заставил их играть на своих условиях. Сам назначал им ставки и…

– Выигрывал? – не выдержал Роман.

– Не то слово. Пятнадцать конов и пятнадцать раз подряд у него двадцать одно, а у них то перебор, то недобор.

– И они не сопротивлялись? – спросил Ярослав.

– Стоило им хотя бы чуть-чуть слегка намекнуть на сопротивление, и он давил их… Даже нож показал. Прятал в рукаве, выпустил на ладонь и снова убрал, – Степан Медардович вдруг улыбнулся. – Ах, какой нож, Ярик. Рукоятка самая обычная, явно рабочая, но лезвие… заточка… полировка… Я еле удержался, чтобы не спросить о мастере. Привёл бы нашу коллекцию в порядок.

– Хорошо, что не спросили, дядя, – улыбнулся Ярослав. – Такая любознательность слишком дорого обходится.

– Да, этот… Андрей так и сказал, что один его знакомый покойник тоже много спрашивал.

Ярослав кивнул.

– Ещё о чём-нибудь говорили?

– Его спросили, не «мокрушник» ли он.

– И что ответил?

– Что его масть выше.

– Выше «мокрушника» только «мочила», – Ярослав отпил чая, оглядел сидящих за столом и продолжил академически спокойно: – «Мокрушник» убивает, но по делу, грабя, воруя или насилуя. Убийство не цель, а средство, или побочный продукт. «Мочила» – только убийца и, как правило, по заказу. На той стороне их откровенно и почти официально называют киллерами. Эти трое – шулеры или, на этом языке, «каталы». Что он их задавил и отобрал у них деньги, правильно. По воровской иерархии он несравнимо выше. Но как вы уцелели, дядя?

Степан Медардович кивнул и продолжил.

– Я сидел молча и смотрел. Если честно, любовался виртуозной работой. К Скопину он их обыграл вчистую, мелочь медную из карманов заставил выгрести и выгнал. А потом рассортировал все деньги. Отделил и забрал, что проиграл вначале, отделил и отдал мне мой проигрыш, а остальное поделил пополам и половину отдал мне, – Степан Медардович усмехнулся. – Компенсация за моральный ущерб. И немного просветил. Что эти трое шулеры, а колода с крапом… Кстати, колоду он мне отдал на память. Лизанька, у меня в пиджаке, в кармане.

– Я сейчас принесу, – встала Елизавета Гермогеновна и вышла.

Когда за ней закрылась дверь, Степан Медардович быстро спросил, понизив голос.

– Татуировка, точка на верхней губе под носом, что это за знак?

– У кого он был?

– У Молодого. Андрей называл его петушком. Когда, судя по тону, оскорблял.

– Это и есть оскорбление. Это название… пассивного гомосексуалиста. И точка на губе… оказывает любые услуги, в том числе и сексуальные.

– Понятно, – кивнул Степан Медардович.

Захар брезгливо поморщился, а Роман передёрнул плечами, но оба промолчали.

Вошла Елизавета Гермогеновна и положила на стол колоду.

– Вот.

Ярослав быстро, тасуя, просмотрел её и передал Захару и Роману.

– Профессионально сделано. У кого из трёх она была?

– Принёс проводник. Я его давно знаю, Арсений, и Андрей мне сказал, что проводник всегда заодно с шулерами и даже указывает им потенциальные жертвы.

– Так и сказал? – улыбнулся Ярослав.

– Нет, он сказал: в доле и даёт наводку. На это моих знаний хватило. И вот кстати, Ярик, ещё в ресторане, я говорил о странностях, скорее, несовпадениях. Сказал, что репатриант, угнали ребёнком, а говорит совершенно чисто, без малейшего акцента. Представился рабочим в цеху, а речь вполне интеллигентная, словарный запас опять же скорее студенческий. Столичного гонора, правда, нет, но для провинциального института вполне приемлемо. И одет. Во всём джинсовом. Рубашка и брюки, новенькие, от Страуса, знаешь эту фирму?

– Конечно, – кивнул Ярослав. – Да, для репатрианта не характерно. А ещё что интересного вы заметили?

Степан Медардович немного смущённо улыбнулся и кивнул.

– Меня поразили его превращения. Наивный провинциал, неопытный, растерянный, даже трогательный, и вдруг… волк, настоящий матёрый волк, даже улыбка оскалом, а потом опять, но не мальчик, а опытный поживший мужчина, и в голосе… покровительство, как у наставника. И мгновенность переходов. Что это было, Ярик?

Ярослав задумчиво прикусил на мгновение губу.

– А как он… выглядел? Внешне?

– Ну, полный словесный портрет я не осилю, – усмехнулся Степан Медардович. – А в общем. Лет двадцать, не больше. Во всех обликах. Высокий белокурый, очень светлые, чуть золотистые кудри, аккуратная стрижка, без выкрутасов и наворотов… Про одежду я сказал. Тип… скорее смешана Коренная Русь с северо-западом. Если знаешь, был века три назад такой художник, Гений Васильцев, ездил по России и писал только портреты, художественно малоценные, но этнографически точные. Вот у него я видел похожий тип. И… да, не само Поморье или Печера, а ещё западнее.

Ярослав кивнул.

– Первая нестыковка. Возраст и облик. Должно было… Лет сорок – сорок пять, малоподвижное лицо, очень бледное или красно-бурое, северного загара, хриплый сорванный голос, матерная ругань и блатной жаргон вместо речи, волосы очень короткие или вообще брит наголо, и татуировка – кольцо на пальце. Возможно и не одно.

– Ничего даже близко не было, – твёрдо ответил Степан Медардович.

– Вот. И второе. Поведение. В лучшем бы случае он бы обобрал вас вместе с шулерами, а устроив при вас разборку…

– Убил?! – ахнула Елизавета Гермогеновна.

– Тётя, я понимаю, но такие не оставляют свидетелей. Как вы расстались, дядя?

– Что когда-нибудь встретимся и сыграем по-честному, – улыбнулся Степан Медардович.

– И только?

– Ещё сказал, что между нами нет счётов. Это я попытался его поблагодарить.

Захар положил на стол колоду.

– Заметить трудно, но возможно.

– Но в игре, конечно, не до этого, – вздохнул Роман. – Отец, может, и в самом деле, мы с Зарей будем ездить с тобой? По очереди. Мама?

– Пустяки, – отмахнулся Степан Медардович. – Обходилось раньше, обойдётся и впредь. Я просто подумал, Ярик, что тебе будет интересно.

– Спасибо, дядя, это и в самом деле, очень интересно. Разумеется, он – не Андрей, не репатриант и не рабочий. И где вы познакомились? В Ижорске? – Степан Медардович кивнул. – Ну, и не оттуда.

– Ложный аэродром? – усмехнулся Роман.

– Вот именно, – кивнул Ярослав. – Ложная засветка. Чтобы искали там, где ни его, ни его следов заведомо не будет. А колоду… я заберу её, хорошо?

– А я думал поместить её в наш музей, – засмеялся Степан Медардович. – В назидание потомкам.

– Я хочу показать её кое-кому в научно-техническом отделе, а потом верну.

– Конечно, Ярик, – вмешалась Елизавета Гермогеновна. – Раз нужно для дела, конечно, бери.

– Спасибо, тётя, – Ярослав посмотрел на часы. – Дядя, мне пора на службу. Если вспомните ещё что интересное, позвоните, хорошо? Спасибо за ужин, тётя, очень вкусно. Заря, проводишь меня?

– Конечно, – встал Захар.

Ярослав попрощался со всеми и вышел.

Уже внизу Захар тихо спросил:

– Это опасно?

– Для дяди вряд ли. Но что такой зверь в Царьграде, конечно, неприятно. Эту тройку мы знаем, и, если их рискнули раздеть… большие разборки грядут. Есть о чём подумать.

Ярослав надел шинель, пояс с портупеей и кобурой.

– Заря, ты во фронтовое очко играл?

– Ещё бы!

– Так что, как говорят в южных портах, не бери в голову. Дважды по одному месту не попадает.

– А это по залповому весу глядя. Счастливо, Яр.

– Счастливо.

Захар закрыл за Ярославом дверь, проверил засов. Сюда всё же, конечно, вряд ли полезут, но… и оружие лучше держать под рукой, благо, разрешение есть.

Наверху Степан Медардович весело, но твёрдо отбивался от жены и младшего сына, настаивавших на сопровождении в поездках.

– Нет, Лизанька, я – не король и не царь, ни лейб-гвардия, ни рынды мне не нужны. Кстати, как правило, именно личная охрана и оказывается самой опасной. Масса примеров в истории.

– Папа…

– Нет, Рома. И хватит об этом.

Захар вошёл в кухню и сел на своё место.

– Уехал. Я думаю, папа, ты прав. Дважды такое не бывает.

– Такое, а если… – Елизавета Гермогеновна не стала договаривать.

Степан Медардович с улыбкой оглядел сыновей и жену и повторил:

– Обходилось раньше, обойдётся и теперь.

Захар улыбнулся.

– Тоже игра, отец, так?

– Верно, – кивнул Степан Медардович.

– Дёргать смерть за усы, а бога за бороду, – улыбнулся и Роман. – Игра княжеская, согласен.

Елизавета Гермогеновна вздохнула.

– Ну, раз это игра, то я молчу.

– Спасибо, княгиня, – Степан Медардович с чувством поцеловал ей руку.

Захар и Роман рассмеялись.

Бурлаков постелил сыну на диване в кабинете. И, как ни устал Андрей, но войдя в кабинет и увидев книжные полки по стенам, не удержался от завистливого:

– И это ты всё прочитал?

Бурлаков горько улыбнулся: жалкие остатки и попытки хоть частично восстановить утраченное, правда, кое-что сданное тогда на хранение в университетскую библиотеку, сохранилось, но как же это далеко от былого… Но ответил весело.

– У тебя ещё всё впереди.

– С собой же не возьмёшь, – сразу ответил Андрей, чтобы профессор не подумал, что он остаться решил. А вот это да, лучше прямо сейчас и решить. – Вот ещё что. Как мне тебя называть? Не папочкой же? А на пахана ты не тянешь. Кликуха хоть есть, или там, – он ткнул пальцем в пол, намекая на подполье, – не заработал?

– Не умножай свою печаль излишними знаниями, – сразу и очень серьёзно ответил Бурлаков. – Кому надо, те знают, а тебе незачем.

– Ага-а, – задумчиво согласился Андрей. – Ясно-понятно. Ну, а мне как?

– Как хочешь, – пожал плечами Бурлаков.

Но Андрей его равнодушию не поверил.

– На… батю согласен?

– Да, – сразу и даже, к удивлению Андрея, с радостью согласился Бурлаков.

– Замётано, – кивнул Андрей.

На этом они и расстались на ночь.

Бурлаков ушёл в спальню, разобрал постель и прислушался. Вроде хлопнула дверь ванной, Серёжа сказал, что бритва у него с собой, хотя вряд ли он будет бриться, да и что там брить, он же мальчик совсем, ну вот, вот оно и наступило, снова дверь ванной, кабинета, мальчик лёг. Мучительно хотелось пойти посмотреть, удобно ли ему, но понимал, что делать этого нельзя, реакция непредсказуема, нет, надо ложиться и спать, господи, какой был день…

Андрей разделся до трусов, откинул одеяло и лёг, укрылся, нашарил выключатель настенной лампы – всплыло вдруг в памяти смешное слово «бра» – и щёлкнул им. Темнота оказалась светлее, чем дома, фонарь, что ли, за окном, и не такой тихой, что-то где-то булькало и переливалось. Ну, что же, это он сделал, смог, переломил себя. И неплохо, в общем-то, получилось. На все его условия согласились, он ничем не поступился и Эркина не обделил. А на свадьбу он устроит, всех соберёт, то-то у профессора глаза на лоб полезут. Об игре в поезде Андрей уже не думал. Мало ли что бывает, было, да и прошло. И спал он спокойно. Без снов.

Бурлаков лежал без сна, в каком-то странном забытьи. Не было ни мыслей, ни чувств, пустота, но тёплая, нестрашная и очень приятная пустота покоя. Какие же слова нашла Женя, что мальчик понял и приехал. Да за одно это… это неважно, всё неважно, здесь, совсем рядом, за стеной спит его сын, чудо всё-таки есть. Выжил, сохранил память и рассудок, и… чудо, и ещё раз чудо, и ещё раз. Он засыпал и просыпался от страха, что ничего не было, и прислушивался, пытаясь уловить за стеной дыхание.

Когда в очередной раз Бурлаков открыл глаза, окно – он вечером забыл задёрнуть штору – было серым. Значит, утро. Он откинул одеяло и сел. На часах уже начало восьмого. Мальчик пусть спит, конечно, но чайник надо поставить, и что-нибудь из еды, чтобы, когда проснётся, всё было готово.

Бесшумно двигаясь, он навёл порядок в спальне и пошёл на кухню. В кабинет он не заглянул: мальчику это может не понравиться, ещё подумает, что за ним следят. Обычно утром Бурлаков ограничивался чаем с бутербродами, но сегодня не простое воскресенье, да, а где-то у него было сало, яичница с салом – это то, что нужно молодому голодному парню.

Андрей, проснувшись, не сразу сообразил, где он и почему вокруг так много книг. В библиотеке ему ещё не приходилось ночевать. А, сообразив, тихо засмеялся и сел, спустив ноги на пол. Тот показался приятно прохладным, и Андрей, не обуваясь, как был, в одних трусах, встал и пошлёпал на кухню, где упоительно пахла и трещала на огне яичница.

– А чего, утро уже?

Бурлаков вздрогнул и обернулся. Его сын. Взлохмаченный, полуголый, стоя в дверях кухни, протирал кулаками глаза. Как… как когда-то, теми же детскими движениями. Но белая кожа, туго обтягивающая костлявое худое тело, испещрена, исполосована шрамами и рубцами, торчат шары коленных суставов, шишки сросшихся переломов на рёбрах… У Бурлакова вдруг ослабли руки, и тарелка звонко ударилась о край стола, отскочила, раскалываясь на две половинки, и уже на полу разбилась на мелкие осколки.

– Ты чего? – удивился Андрей.

Он наконец протёр глаза и удивлённо смотрел на Бурлакова, на его побледневшее застывшее лицо.

– Ничего, – глухо ответил Бурлаков, отворачиваясь к плите, чтобы не броситься обнять и прижать к себе этого изломанного, изорванного беспощадной вражеской силой мальчика. – Иди, умывайся. Завтракать будем.

– Пожрать я завсегда, – согласился Андрей, поддёргивая сползающие трусы, и, уже повернувшись уходить, сообразил: – А-а, так ты этого, – он похлопал себя по груди, – испугался? Ништяк, зажило уже всё.

Он изобразил залихватский блатной плевок и вышел из кухни.

Собирая осколки, Бурлаков слышал, как он, насвистывая, возился в ванной, ходил то в прихожую за своей сумкой, то в кабинет. И наконец Андрей вошёл в кухню уже в джинсах и аккуратно заправленной и застёгнутой на все пуговицы рубашке, свежевыбритый, со сверкающими в кудрях надо лбом каплями воды.

– А вот и я! Пожрать ещё есть что?

– Садись, – улыбнулся Бурлаков. – Кофе хочешь?

– А ну его к богу в рай, – весело отмахнулся Андрей, усаживаясь к столу. – Чай не в пример лучше.

И, уже начав есть, быстро вскинул на Бурлакова глаза.

– А чего ты испугался так? Я уже ого-го, ты б меня прошлой весной увидел, вот это было да-а!

Бурлаков сглотнул вставший в горле комок.

– Сейчас… всё в порядке?

– В абсолютном!

Андре даже подмигнул ему и снова набросился на яичницу. В самом деле она была такой вкусной, или это он так проголодался? А профессор тоже ничего, наворачивает – будь здоров.

– Поезд у меня в шесть.

– Я помню, – кивнул Бурлаков. – Пройдёмся по центру, Гостиный двор в воскресенье работает.

– Дело, – улыбнулся Андрей. – А то из столицы без гостинцев нельзя.

– Да, конечно, – поддержал Бурлаков и внезапно, сам не ждал, что сорвётся, спросил: – Как ты выжил?

Андрей отодвинул опустевшую тарелку, отхлебнул чаю.

– Ты про что? Про лагерь, заваруху или Хэллоуин? Или про всё сразу? Жить хотел, вот и выжил. Ну и… помогали мне, конечно.

О Фёдоре Морозе Бурлаков не спросил, удержался. А Андрей вдруг со злой насмешкой улыбнулся и спросил:

– А ты что, засомневался? На, – он рывком расстегнул манжету и отодвинул рукав. – Смотри, вот он. Несводимый.

На белой коже цепочка синих цифр. Бурлаков смотрел, не различая их, и не в силах отвести глаза. Скрипнув зубами, Андрей справился с собой и опустил рукав, застегнул манжету.

– Всё! – отхлебнул чаю, обжёгся, крепко выругался и покосился на Бурлакова.

– Умеешь, – спокойно оценил Бурлаков.

Андрей ухмыльнулся.

– Хорошие учителя были. Да и я ученик не из последних.

– У нас в роду иначе и не бывает, – улыбнулся Бурлаков.

Закончили завтрак они уже в согласии, хотя бы внешнем. Пока ели, за окном посветлело, в серой облачной пелене показались прожилки голубого по-осеннему неба, проглянуло солнце. И, хотя не тянули и не копались, а из дома вышли уже после десяти.

Было прохладно, но сухо, дворники убирали опавшую за ночь листву. Андрей вертел головой, разглядывая витрины и прохожих.

– Ну город, – наконец выдохнул он. – Себя потеряешь и не заметишь ни хрена.

Бурлаков улыбнулся и кивнул своим мыслям. Да, если утренний полусонный и пустынный Царьград кажется мальчику слишком шумным и многолюдным, то, конечно, в Загорье ему будет лучше. А впереди долгие, блаженные, бесконечные семь часов, которые он проведёт с сыном, господи, неужели это правда?!

Только Эркин с Алисой пришли домой, как потемнело и повалил мокрый снег.

– Ну, как вы вовремя успели! – радовалась Женя, помогая Алисе вылезти из курточки. – И листья очень красивые, потом засушим и сделаем букет.

Дома тепло, из кухни, как всегда когда Женя дома, упоительные запахи, всё хорошо.

– Как ты? – Эркин пытливо посмотрел на Женю.

– Всё в порядке, – Женя поцеловала его в щёку. – Переодевайся, и будем обедать.

– Да, Женя, хорошо.

В спальне он разделся, натянул домашний костюм – осень уже, опять как раз, и хорошо, что штаны успели высохнуть, а то он будто купался в них. Он вешал джинсы в шкаф, когда в спальню вбежала Алиса.

– Эрик, а обед уже готов.