Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 64 страниц)

Войдя в подъезд, Валерия Леонтьевна сразу подошла к лифту. Но, несмотря на позднее время, тот оказался занят. Придётся ждать. А красный свет на мгновение гас и тут же зажигался. Мальчишки, что ли, катаются? Но в их подъезде вроде бы нет детей такого возраста, да и поздно уже для детских игр. Но, похоже, не переждать и придётся идти пешком. Вполголоса чертыхнувшись – подъезд пуст, так что её репутация не пострадает – Валерия Леонтьевна перехватила поудобнее сумку и пошла к лестнице. Ну, вперёд, Львёнок, приходилось гораздо хуже.

Проехавшись до девятого этажа и обратно и убедившись, что входу и – главное – выходу нигде ничего не мешает, Эркин уже спокойно нажал пятую кнопку. Может, пока он ездил, Бурлаков уже пришёл. А если нет… ждёт до двенадцати и отправляется на поиски ночлега, вроде, когда ходил за газетой, видел вывеску гостиницы, утром опять заходит, и, если опять сорвётся, то делать нечего, поедет домой, а разговор… разговор тогда до святок, вот чёрт, неужели зря проездил.

Валерия Леонтьевна была уже на четвёртом этаже, когда лифт наконец освободился, но осталось всего два этажа, четыре пролёта, так что дойдёт. И вроде… ну да, лифт на пятом стоит. Если она сейчас увидит этого… шутника, то развлекаловку ему устроит… по первому разряду!

Подойдя к двери профессора, Эркин нажал кнопку звонка, подождал, слушая тишину, и нажал ещё раз. Опять тишина. Где же всё-таки носит председателя профессорского? Неужели и впрямь… по девкам пошёл? Как Андрей. А тогда уж точно до утра не появится, Фредди тоже в Бифпите на всю ночь закатывался.

Поднявшись на пятый этаж, Валерия Леонтьевна вместо ожидаемых мальчишек увидела высокого мужчину в полушубке и ушанке топтавшегося у двери Крота. Полушубок, бурки…откуда-то с севера?

– Вы к Бурлакову?

Эркин вздрогнул и обернулся. Немолодая женщина в тёмном пальто и с сумкой… Лицо её показалось ему знакомым, и тут же вспомнил – она была тогда в лагере, в Атланте, с другими комитетскими. Вот это удачно! Он сдёрнул шапку и улыбнулся ей своей «настоящей» улыбкой.

– Здравствуйте. Да. Вы не знаете, он здесь? Ну, в Царьграде? – ему вдруг пришло в голову, что Бурлаков ведь мог, как и летом, куда-то надолго уехать.

Валерия Леонтьевна не смогла не улыбнуться в ответ, так преобразила это строгое смуглое лицо улыбка.

– Здравствуйте, он в Царьграде. А почему вы не пришли в комитет?

– Мне сказали, что приём уже закончен. Ну и… – он улыбнулся чуть смущённо. – Вот, жду.

– А в понедельник…

– Я завтра уезжаю, – перебил он её, смягчая невежливость улыбкой.

Наверху стукнула, открываясь, дверь, и звонкий голос позвал:

– Мам, ты чего?

Эркин и Валерия Леонтьевна одновременно повернулись на голос. Перевесившись через перила, на них сверху вниз смотрела девчонка в ситцевом пёстром халатике и тапочках на босу ногу.

– Гуля, – строго сказала Валерия Леонтьевна, – иди домой, простудишься.

Но та, словно не услышав, продолжала рассматривать их круглыми, по-птичьи блестящими глазами.

– Так, – решительно сказала Валерия Леонтьевна. – Идёмте. Нечего вам на лестнице сидеть. Попьёте чаю и вообще… Идёмте.

Девчонка удивлённо округлила рот. Эркин растерянно попробовал было отказаться, но Валерия Леонтьевна сразу пресекла возможные возражения.

– Я тоже работаю в Комитете.

– Да, – кивнул Эркин. – Я вас помню, вы приезжали к нам в лагерь в Атланте, – и улыбнулся. – Фрукты нам организовывали.

– Ну вот, – сочла это вполне достаточным аргументом Валерия Леонтьевна. – Идёмте.

– Я вам помогу, – взял у неё сумку Эркин.

Свободной рукой он нахлобучил ушанку и подхватил с пола своё портфель.

– Гуля, – строго повторила, глядя вверх, Валерия Леонтьевна.

Но девчонка уже убежала.

И, когда они вошли в прихожую, Гуля их встретила уже в платье, чулках и туфлях. Валерия Леонтьевна улыбнулась и одобрительно кивнула ей.

– Моя дочь, Гуля. А меня зовут Валерия Леонтьевна.

– Здравствуйте, – церемонно сказала Гуля.

– Здравствуйте, – улыбнулся Эркин. – Эркин Мороз. Очень приятно.

– Взаимно, – рассмеялась Валерия Леонтьевна. – Гуля, сумку на кухню отнеси. Раздевайтесь, сейчас чай будем пить. Гуля…

– Поставила уже, – откликнулась Гуля из глубины квартиры. Мам я в комнате, ну, гостиной, накрою, да?

Эркин помог Валерии Леонтьевне снять пальто, расстегнул и снял полушубок, ушанку. И решительно взялся за бурки.

– Ничего-ничего, – остановила его Валерия Леонтьевна. – Проходите так.

– Наслежу…

– Пустяки…

– У нас тапочек больших нет, – вышла в прихожую Гуля. – Но я сегодня подметала.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Эркин и разулся, оставшись в носках.

Что-то в этом высоком индейце, в том, как он говорил, улыбался, как мимолётным движением оправил рубашку, как мимоходом глянул в зеркало и положил на подзеркальник газету, было такое, что вызывало ответные улыбки. Даже Гуля, такая всегда колючая, ершистая, волчонком огрызающаяся на любого входящего в дом, улыбалась ему и старательно играла радушную хозяйку.

Просторная от минимальной меблировки, вернее почти её отсутствия, комната, круглый стол с цветастой скатертью посередине под лампой с оранжевым тканевым абажуром, чай, сахар, бутерброды…

– Так вы прямо с поезда?

– Да, – Эркин с удовольствием отхлебнул чаю и несколько смущённо улыбнулся. – Приехал, а приём закончился. Ну и…

– Было без пяти?

– Нет, без четверти.

Валерия Леонтьевна невольно нахмурилась. Это уже Церберуня через край хватила. Надо будет вообще-то это обсудить, всё-таки не дело так заворачивать приезжих.

– И это вы с восьми здесь ждёте?

– Ну да, – кивнул Эркин.

– Вот, – Гуля пододвинула к нему маслёнку. – Это масло, берите пожалуйста.

– Спасибо, – улыбнулся ей Эркин.

Он пил чай и, с неожиданным для себя удовольствием, отвечал на вопросы. Что работает на заводе и учится в школе при Культурном Центре, что жена тоже на заводе работает, а дочка учится в первом классе с тремя языками, да, английский и шауни, а брат работает на автокомбинате и тоже учится. Когда он упомянул, что они с братом за три месяца прошли курс начальной школы и сдали экзамены, Гуля невольно покраснела. Но тут же задиристо вздёрнула голову.

– И на что эта учёба нужна?

Эркин удивлённо посмотрел на неё. В Загорье необходимость учиться никем не оспаривалась, разве только Ряха язвил, но кто же алкаша и шакала слушает, а здесь… и в поезде, и вот сейчас… странно.

– Как это на что? – ответил он вопросом. – Что же, так и жить неграмотным?

– Ну, грамота, это ладно, – вынужденно согласилась Гуля. – А остальное…

– И остальное, – убеждённо ответил Эркин.

– А вот зачем? – настаивала девочка.

– Гуля, – строго сказала Валерия Леонтьевна. – Перестань.

– Ну, мам, мне интересно.

– Вот, – сразу обрадованно подхватил Эркин. – Правильно. Мне интересно.

Гуля вздохнула: с этим, конечно, не поспоришь, интерес – он у каждого свой, и за свой интерес… это уж да.

Валерия Леонтьевна улыбнулась. Нежданный гость всё больше нравился ей. И речь чистая, и одет… неброско, но не просто прилично или хорошо, а красиво. И ест тоже… красиво. Но… надо позвонить Кроту, всё-таки человек из такой дали приехал не для чаепития с ней и Гулей.

– Сейчас позвоню, узнаю, может, он и пришёл.

Она встала из-за стола и подошла к столику у стены с телефоном. Быстро, привычно загораживая собой аппарат, набрала номер. Но телефон Бурлакова молчал. Странно, пора бы ему прийти.

– Мам, а ты Машеньке-Синичке позвони, – сказала Гуля и пояснила гостю. – Игорь Александрович у неё под выходные ночует.

Валерия Леонтьевна покраснела.

– Гуля, – укоризненно сказала она и набрала новый номер.

Эркин не ожидал, что его предположения о, как это называл Фредди, «милашках», так подтвердятся и невольно смутился, отвёл глаза, напряжённо вслушиваясь.

Здесь трубку взяли после третьего гудка.

– Синичка? Это я… – говорила Валерия Леонтьевна. – Нет, всё в порядке. Крот у тебя? Позови… Крот? Тут такое дело, приём сможешь продлить? Человек издалека приехал, а Церберуня его не пустила, ждал тебя под дверью, сейчас у меня чай пьёт. Да… из Ижорского Пояса… Мороз… Нет, не ошиблась… Минутку, – и вдруг, обернувшись, протянула трубку Эркину. – Вот, он с вами хочет поговорить.

Эркин быстро подошёл и осторожно взял трубку.

– Здравствуйте.

– Серёжа?! – спросил его похожий на Андрея, но чуть другой и всё же знакомый голос.

– Нет, это я.

Он не успел назвать себя, его уже узнали.

– Эркин? Здравствуй. Что случилось? С Алечкой?

– Нет, всё в порядке. Мне… мне поговорить с вами надо. Вы извините…

– Так, – перебили его. – Через десять, нет, пять минут, спускайся, понял?

– Да, спасибо, но…

Но в трубке уже повторялись частые гудки.

Увидев его растерянное лицо, Валерия Леонтьевна подошла и взяла у него трубку, послушала и положила на телефон.

– Что вам сказали?

– Чтобы через пять минут я спускался, – Эркин недоумевающе повёл плечами. – Разве он успеет так быстро?

Гуля фыркнула.

– Да она над нами живёт, на седьмом этаже.

– Кто? Синичка? – уточнил Эркин.

– Ну да, Марья Петровна, – Гуля снова фыркнула, но под строгим взглядом матери удержалась от дальнейших комментариев.

Эркин кивнул ей, благодаря улыбкой за объяснение, и стал вслух благодарить и прощаться.

– Вы заходите ещё, – пригласила его Гуля.

– Спасибо, – улыбнулся ей Эркин. – И вы, как будете у нас в Загорье, заходите обязательно. Адрес…

– А вы скажите, я запомню, – отчаянно кокетничала Гуля.

– Цветочная улица, дом тридцать один, квартира семьдесят семь.

– Спасибо, обязательно, – сказала Валерия Леонтьевна, взглядом останавливая гГулю.

И, когда за гостем закрылась дверь, укоризненно сказала дочери.

– Ну, всё хорошо, а под конец сорвалась.

– Да ладно, мам, – вздохнула гуля. – Он красивый, правда?

– Правда, – кивнула Валерия Леонтьевна. – Но так навязываться нельзя. И незачем было всё про Си… Марью Петровну выкладывать. И кличку назвала, и где живёт. Нехорошо.

– Ну, мам, война же уже кончилась.

– Всё равно.

Гуля вздохнула и замолчала: на эту тему – кому что можно и нельзя говорить – спорить не только нельзя, но и опасно. Она помнит, что за лишнюю болтовню бывает.

Красная кнопка на двери лифта светилась, и потому Эркин пошёл вниз по лестнице. И одновременно он подошёл к нужной двери и открылась дверь лифта, и на площадку вышел Бурлаков в явно накинутом впопыхах нараспашку пальто, неся в одной руке шляпу, а в другой портфель.

– Ну, здравствуй, – выдохнул он, ставя портфель на пол и порывисто обнимая Эркина.

– Здравствуйте, – немного ошарашенно сказал Эркин и всё же отвечая на объятие из вежливости.

– Молодец, что приехал, – Бурлаков отпустил его и достал ключи. – Извини, что так получилось. Как Алечка, Женя?

– Всё в порядке, спасибо, – отвечал Эркин, глядя, как Бурлаков открывает дверь.

Всё получалось не так, и то, что он сорвал Бурлакова, ведь понятно, что человеку нужно отдохнуть, и что эта… Машенька-Синичка не на раз и не на два, а наверняка это серьёзно. Может, и впрямь не стоило дёргаться, подождал бы святок.

– Заходи, – распахнул дверь Бурлаков. – Раздевайся.

– Вы извините, – начал прямо в прихожей Эркин, – я понимаю, вам надо отдохнуть, я тогда скажу вам и пойду.

– Сейчас чайник поставлю, – Бурлаков быстро разделся, повесил пальто и шляпу, переобулся. – И разувайся, вон тапочки, пусть ноги отдыхают, поужинаем и уж тогда обо всём поговорим.

Эркин послушно снял и повесил полушубок и ушанку, снял бурки и вял из тумбочки тапочки. Одну и двух новеньких, явно совсем недавно купленных пар. Невольно ворохнулась мысль, что это специально для них: Андрею и ему. И стало совсем нехорошо на душе.

На кухне Бурлаков поставил на огонь чайник и открыл холодильник. Что у него есть? Котлеты и… ага, вот это, овощные консервы из стратегических запасов, вот и опробуем, спасибо Синичке, натаскала ему всякого-разного, что и быстро, и достаточно сытно. Да, всё правильно, запас должен быть всегда под рукой. Вскроем банку и вывалим содержимое к котлетам, и масла плеснём. Сковородку на огонь, овощи разровнять…

Эркин несмело вошёл в кухню и огляделся с живым интересом.

– Садись, – улыбнулся ему Бурлаков. – Сейчас ужинать будем.

– Я сыт, – ответно улыбнулся Эркин и уточнил: – Меня чаем напоили. С бутербродами.

– Ну, какая это еда, – отмахнулся Бурлаков. – Так, перекус небольшой. А сейчас поедим.

– Да, спасибо. Но я помешал вам, я понимаю…

– Ничему ты не помешал, – максимально убедительно сказал Бурлаков.

Похоже, Львёнок слишком много рассказала о Синичке. Хотя… нет, наверняка не Львёнок, а её гулька, но что с девчонки взять. А объяснить придётся.

Эркин сел к столу и снова огляделся. Кухня похожа на Андрееву, ну… ну да, понятно, у них же одна кровь.

– Я понимаю, – сказал он вслух, невольно переходя на английский, потому что говорить об этом по-русски не мог. – Кровь выше записи.

– Что-что? – обернулся к нему на мгновение Бурлаков. – Ты о чём?

– У вас с Андреем кровь, а я ему записанный. Кров=ь важнее, я понимаю.

Так, это совсем интересно. Действительно, не соскучишься. Но всё равно, пусть сначала поест. А там и с этой ахинеей о крови и записи разберёмся.

Молчание Бурлакова убедило Эркина в его правоте, и он продолжил. А что профессор стоит спиной к нему, так даже удобнее: сказать такое в глаза он бы не рискнул, не посмел.

– Андрей просто ещё не понял этого. Он тогда один был и не помнил ничего, ну, кто он, откуда, знал только, что русский и что лагерник, и ему любой1 – враг. Опознают и всё, пуля на месте. Или забьют, затопчут. Вот он и придумал. Чтобы не быть одному, чтоб спину прикрыть. Ну и я так же, поэтому. А вы… я же понимаю, что вы ради Андрея согласились, чтобы его не потерять, а так-то… Я – индеец, раб, да ещё и спальник, погань рабская, вы и терпите меня ради Андрея. Только… это обидно для вас, расу сейчас, правда, не теряют, но всё равно. Андрей всё равно ваш, у вас кровь одна. А вот отцовство, что он придумал… это… это обидно. А я не хочу вас обижать, я знаю, каково это, когда вот так, в насмешку дают тебе, что это сын твой, меня так давали, старику негру, так ему деваться некуда было, ну, куда рабу из хозяйской воли, только в овраг, так туда всё равно сволокут, как умрёшь, а вы же свободный человек. Вам этого нельзя. Не надо так. Нельзя.

Бурлаков перевернул котлеты, перемешал овощи, чтобы равномерно прогревались и обжаривались, достал и поставил на стол тарелки. Да, хлеб ещё. На сковородке затрещало, и он попросил:

– Нарежь хлеба.

Эркин удивлённо посмотрел на него. Он что, ничего не слышал? Но Бурлаков уже снова колдовал у плиты, и Эркин встал выполнить просьбу. Нож… ага, вот он, и тарелка, чтобы ломти разложить. А нож не ах, лучше уж своим. Он достал и раскрыл свой нож. Ломти надо поаккуратнее, всё-таки…

– Готово! – провозгласил Бурлаков, выключая огонь.

Он быстро разложил по тарелкам котлеты и овощи, кивком отметил красиво выложенный веер хлебных ломтей.

– Водку будешь?

– А… надо? – ответил вопросом тоже по-русски Эркин.

Бурлакова настолько явно ошеломили его слова, что Эркин решил объяснить.

– Ну, я же всех правил не знаю. Если пить обязательно, то буду, а так… не хочу. Не люблю я пить.

Бурлаков улыбнулся.

– Не хочешь, значит, не надо.

– А… вам? – рискнул спросить Эркин.

Бурлаков пожал плечами.

– Когда как, но не сегодня.

И, когда уже сели за стол и начали есть, Эркин сказал:

– Если вы из-за меня… отказались, то не надо.

– Не решай за других, – Бурлаков улыбкой смягчил резкость слов.

Эркин опустил ресницы, его лицо стало вежливо отчуждённым, но Бурлаков продолжил:

– Да-да. Я тебя выслушал, теперь ты послушай. Кровь, запись… это всё неважно. Важно, кем люди себя чувствуют. Отец ты, или муж, или брат – это ты сам решаешь, а по крови или по документам… дело десятое. Алечка тебе кто?

– Алечка? – тупо переспросил Эркин, но тут же догадался. – Алиса, да? Дочка.

– Правильно. А почему?

– Ну… ну, Женя мне жена, – Эркин говорил медленно, рассуждая. – Алиса ей дочь, значит, и мне. Мы так ещё там решили, когда документы оформляли, на выезд.

Бурлаков кивнул.

– А до оформления она тебе кем была?

– До оформления? – растерялся Эркин. – Я не думал об этом.

– Так, допустим. А она тебя кем считает?

– Н-не знаю, – затруднённо ответил Эркин.

Разговор шёл не туда, он не понимал смысла вопросов, а думать мешала еда. И, словно почувствовав это, Бурлаков сказал.

– Ешь, потом договорим.

Эркин кивнул и углубился в еду. Бурлаков невольно залюбовался его красивыми ловкими и в то же время сдержанными движениями. И видно, что не старается произвести впечатление, что думает о своём, совсем далёком от еды и не слишком весёлом, а получается… Эркин вдруг вскинул на него глаза, и Бурлаков невольно смутился, чуть ли не покраснел. Но Эркин понял его по-своему.

– Я… обидел вас?

– Бурлаков тряхнул головой. И вышло это у него так… по-Андреевски, что у Эркина на мгновение перехватило дыхание, будто он впрямь… водки целый стакан залпом шарахнул. И не сразу сосредоточился на словах Бурлакова.

– И да, и нет. Ты отказываешься от меня, это – да, обидно, очень обидно. Но я понимаю, почти понимаю причину, ты это делаешь, заботясь обо мне же, так? – и, не дожидаясь ответа Эркина, продолжил: – Так. А на заботу не обижаются. И ты прав, и не прав сразу. Что я согласился ради… – вовремя вспомнил, что для Эркина Серёжа только Андрей, – ради Андрея, да. Но о том, что вы братья, я знал ещё до всего, даже до января. И для меня ты с самого начала был братом… моего сына, а, значит, и сыном.

– Но, – Эркин напряжённо свёл брови. – Разве так можно… ну, так решить и…

– А ты? Когда ты решил, что Алечка твоя дочь?

Эркин задумался и удивлённо пожал плечами.

– Не знаю, как-то само… ну, документы когда оформляли… нет… А! В лагере, в первом, нет, когда я это сам сказал, нет, помню, – он вдруг улыбнулся. – А на Хэллоуин как раз, – он стал перемешивать английские и русские слова. – Мы оборону в Цветном держали, и она ко мне пришла. И я тогда, я сам всем сказал, что это моя дочка.

– Кто-нибудь удивился? Возразил? Ну, что она беленькая, а ты индеец.

Бурлаков отлично понимал, насколько рискован такой вопрос, но не отступил. И, к его облегчению, Эркин не вспылил, не сорвался, а ответил вполне здраво.

– Нет. Я же сам это сказал. В Цветном это просто. Как сказал, так и есть.

– Понятно, – кивнул Бурлаков.

– Я… я сам это сказал, – Эркин быстро вскинул на него глаза и тут же опустил ресницы. – без приказа. Мне Женя даже не говорила, что, дескать, Алиса теперь тебе дочь, я сам сказал.

– И я сам. Только не вслух и кому-то, а себе, а потом… я просто согласился, не стал ни возражать, ни расспрашивать. Понимаешь?

Эркин не очень уверенно кивнул.

– Да, но… но зачем? Зачем это?

– А зачем вообще человеку семья?

Эркин снова растерялся.

– Ну… не знаю, ну, у всех же есть, значит, зачем-то нужно, – Бурлаков молча ждал, и он вынужденно продолжил: – Ну… Ну, чтоб не быть одному. Наверное.

– Правильно. И я так же.

– Но…

– Нет. Послушай. До войны у нас была большая семья. И вот в войну один за другим, один за другим… И кончилась война, стал я справки наводить и искать, и… – Бурлаков вовремя перестроил фразу. – Нашёл вас. Тебя, женю, Алечку…

– А потом и Андрей объявился, – кивнул, закончив за него, Эркин.

– Да, – подхватил Бурлаков, – и если… даже если бы тогда… Андрей ничего мне не говорил, никаких условий не ставил, я бы сказал то же самое. Ты мне сын, твоя жена мне невестка, твоя дочь мне внучка. Понимаешь?

– Д-да, – неуверенно кивнул Эркин.

Бурлаков если и кривил душой, то совсем чуть-чуть, и сомневаться в его искренности Эркин не мог.

– Но… но Женя, Алиса… это понятно, да, Андрей ещё там, в Джексонвилле, Алису племяшкой, это племянница, правильно? Да, так назвал. Мы же в Бифпите записались, а в Джексонвилл уже братьями приехали, только не говорили никому, чтобы ну… понятно же, только женя знала, а для всех мы напарниками считались, – рассуждал Эркин.

Бурлаков кивал, внимательно слушая, только на секунду отвернулся, чтобы выключить огонь под чайником, на котором уже дребезжала крышка.

– Но… я… я же позор для вас. Я же – и опять по-английски: – Спальник. Погань рабская.

– Нет! – резко ответил Бурлаков. – Это всё прошлое, раз. Ты не сам выбрал себе эту судьбу, два, – он говорил по-русски, специально, чтобы подчеркнуть суть сказанного. – И три. Детей любят, какими бы они ни были. Больных, здоровых, красивых, некрасивых, умных, глупых, хороших, плохих… любых. Понимаешь, любят не за что-то, а просто любят. Ты вот Алечку… Алису любишь? – Эркин кивнул, и Бурлаков продолжил: – Не за то, что она, да, красивая, умная, хорошая девочка, а если бы было по-другому, ты что, не любил бы её?

– Алиса красивая? – удивился Эркин. – Я не думал об этом.

Бурлаков невольно рассмеялся.

– Вот оно и есть. И что ты… кем ты был, нет, мне не всё равно, мне тоже больно, за тебя, что тебе так плохо было, а я не помог, не защитил, это и боль, и вина моя.

– А что вы могли сделать? Вы же и не знали про меня тогда.

– Всё равно. Это неважно.

– А что важно?

– Важно, что мы нашли друг друга, что живы, что будем жить, защищать друг друга, поддерживать во всём, что мы вместе. Понял?

Эркин кивнул.

– Это… семья? – спросил он, явно проверяя какие-то свои мысли.

– Да, – твёрдо ответил Бурлаков. – Это семья. А кровь или запись… Да даже если нет ничего, просто люди знают, что они – семья. И всё.

– Да, я понял. Значит, – Эркин вдруг опять перешёл на английский. – Значит, Зибо, ну, которому меня в сыновья давали, вправду так считал? Он… он, когда меня били, прощения у меня потом просил, и он не подставил меня, ни разу, я же ничего в дворовой работе не знал, значит… значит, поэтому, что ему за меня больно, да?

– Да, – ответил Бурлаков так же по-английски и осторожно спросил: – Где он сейчас?

– В Овраге, – ответил Эркин. – Он зимы за две до Свободы умер, я его сам в овраг и свёз, закопал там, – он сильно потёр лицо ладонями. – Я… я плохим сыном был, меня даже надзиратели за это били, и я даже отцом его ни разу не назвал. Я… – и заговорил уже по-русски: – Я не умею быть сыном, не знаю ничего. Я не хочу вас обижать, а вот… обидел.

– Ничего, – улыбнулся Бурлаков и встал, пощупал чайник. – Горячий ещё, сейчас чаю налью, попьём.

И, разливая чай, продолжал говорить.

– Муж ты хороший, и отец, и брат, так что плохим сыном ты не будешь. Ведь главное не что сказано, а что чувствуешь. Понимаешь?

– Д-да, – с заминкой согласился Эркин и тут же повторил уже уверенно: – Да, это так. Да, я всё понял. Только… вы мне скажете, что я должен делать? Ну, как сын. Чтобы всё правильно было.

– Скажу. Но ты и сам парень умный, – улыбнулся Бурлаков. – Сам сообразишь. Сахар клади.

– Да, спасибо.

Эркин послушно бросил в чашку два куска, как обычно, размешал, глотнул, не замечая вкуса.

Бурлаков перевёл дыхание. Кажется, он выиграл. Но надо же, как повернулось. Никак не ждал, что здесь будет проблема. И такая. Но каков Эркин, а?! Ну, что за золотой парень! До всего ему нужно докопаться, ничего с кондачка не решает, никаких «пусть будет, как будет», и никакой халявы, ни в чём, даже в этом. Повезло Серёже с таким… братом.

Эркин пил чай, не поднимая глаз, и напряжение явно не отпускало его.

– Мне, – наконец заговорил он. – Как мне вас называть? Как Андрей? Батей, да?

– Как тебе удобно, – сразу ответил Бурлаков. – Язык сам по-нужному повернётся.

– Да? – удивился Эркин и тут же кивнул. – Ну да, так и бывает. И… и вот ещё. По-русски вежливо на «вы» говорят, это мне Андрей ещё там, в Джексонвилле, объяснил, но… но я смотрю, нет, слышу, в семье на «ты» говорят, так? Но… Женя вам на «вы» говорит, а Андрей на «ты». А мне…

Он не договорил, но Бурлаков понял и кивнул.

– Так же, как язык повернётся.

– А… обиды тут нет?

– Никакой обиды. Опять же не слова важны, а чувства.

– Да, – согласился Эркин и улыбнулся уже совсем свободно. – Спасибо. Я всё понял. Я тогда пойду сейчас.

– Вот это придумал! Куда?!

– Ну… – Эркин даже растерялся от прорвавшейся в голосе Бурлакова обиды. – Ну, вас же ждут, наверняка. Эта… – и смущённо: – Синичка. Марья Петровна.

– Вот болтушка чёртова, – буркнул, остывая, Бурлаков. – Вот сейчас ты и обидел меня. Для меня ты сейчас важен, и никуда я тебя не отпущу. А с… Синичкой я без тебя разберусь. Кстати, привет тебе от неё.

– Она знает меня? – изумился Эркин.

Бурлаков улыбнулся.

– Знает.

– А… – и тут же оборвал себя: – Понятно.

Бурлаков не стал уточнять, что именно понятно, и продолжил своё:

– Так что никуда ты не пойдёшь.

Эркин не очень уверенно кивнул.

– Хорошо. И… и что теперь?

Бурлаков чуть было не вспылил, но тут же сообразил, что Эркин просто спрашивает, без подвоха, и он сам же обещал, что будет помогать ему… быть сыном.

– А теперь рассказывай, как там у вас. Как Женя, Алечка?

– Всё хорошо, – улыбнулся Эркин. – У Алисы в школе одни пятёрки, и не дерётся больше.

– А с кем дралась? – заинтересовался Бурлаков.

Эркин рассмеялся.

– Мальчишки из другого класса цеплялись, не к ней, а к другим из её класса, ну, она и навтыкала им. Теперь не лезут.

– Это она тебе рассказала?

Эркин мотнул головой.

– Нет, я пришёл за ней, ну, учительница и похвалила, что стала умницей и больше не дерётся. Я так и узнал.

– Так всегда и бывает, – кивнул Бурлаков. – Поругал её?

– За что? – удивился Эркин.

– Тоже правильно, – согласился Бурлаков. – Надо уметь защищаться. А у тебя как в школе?

– Хорошо, – улыбнулся Эркин и, чувствуя искренний интерес Бурлакова, стал рассказывать: – Труднее, чем в начальной, но я справляюсь. И… и мне интересно. Я никогда не думал, что учиться так интересно, – и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал по-английски. – И не больно. Я-то боялся сначала, что как тогда в учебном Паласе будет.

Бурлаков с трудом удержал лицо и, как будто ничего особого и сказано не было, вернул Эркина в настоящее.

– И что самое интересное? Какой предмет?

– Да всё интересно, – Эркин чуть смущённо пожал плечами. – По истории много непонятного, каждый раз новые слова, а в учебнике не все есть. Ну и по словарю смотрю И Энциклопедии.

– Молодец, – искренне похвалил его Бурлаков.

И Эркин улыбнулся в ответ уже совсем свободно, своей «настоящей» улыбкой. И, понимая, что Андрей Бурлакову куда интереснее, чем он, заговорил о том, что андрей – первый ученик в классе, по английскому вровень с Тимом идёт, а по всем остальным… его самого не догонишь. А литература с историей у Андрея вообще от зубов отлетают.

Бурлаков счастливо улыбался.

– А читаешь?

– Что в школе велят, – легко ответил Эркин. – Ну, и ещё… с Алисой, её книжки. Энциклопедию. И… стихи. Андрей тогда привёз. Шекспира и ещё.

– Любишь стихи?

– Люблю, – кивнул Эркин. – Там хорошо, даже если слова незнакомые, то всё равно понятно. И… Жене нравится, как я вслух читаю. А… а вы как?

– Нормально, – подхватил бурлаков. – Работаю в комитете, в Университете читаю лекции, веду семинар.

– А семинар – это что? – заинтересовался Эркин.

В первый момент Бурлаков даже растерялся: как объяснить привычное, знакомое с детства, сколько себя помнит. Но надо. Эркин смотрит с доверчивой, почти детской открытостью. И отшутиться или, не дай бог, удивиться незнанию – это потерять всё. И второй попытки уже не дадут.

Выслушав его объяснение, Эркин кивнул.

– Понятно, – и улыбнулся. – На урок похоже, – и про себя вспомнил, что кутойс тоже так любит учить, надо будет ему сказать, что это семинаром называется.

– Да, – согласился Бурлаков.

Эркину хотелось спросить, ну, прямо язык чесался, про Синичку-Машеньку, но он удержался. Да и чего спрашивать, и так же всё ясно. А о чём ещё говорить, он не знал. И потому молча пил уже остывший чай. О сказанном и услышанном он не думал, это всё на потом, слишком странным это было. И ещё… чего-то он устал. Скрывая зевок, он опустил голову, но Бурлаков заметил.

– Время позднее, ты с дороги, давай ложиться.

– Да, – кивнул Эркин, допивая чай.

Усталость всё сильнее и ощутимее придавливала его. И, преодолевая её, он, оттолкнувшись от стола, встал.

– Давайте, я посуду помою.

Удивление Бурлакова длилось полсекунды, не больше.

– Хорошо, спасибо. А я пока постелю тебе. Спасть будешь в кабинете.

– Да, Андрей рассказывал.

Обычная вечерняя суета, нет, необычная и для Бурлакова, и для Эркина. Но оба, не сговариваясь, старались, чтобы всё было как… как обычно. Будто ничего особенного не происходит. И даже обилие книг в кабинете не вызвало у Эркина никакой реакции, во всяком случае, внешней. Нет, он, конечно, и заметил, и удивился, хотя Андрей и расписывал ему цареградские чудеса и профессорское жильё, слишком устал, чтобы ещё о чём-то думать. Лечь, закрыть глаза и чтоб уже ничего не было. И, понимая это, потому что самого так же вымотал этот разговор, Бурлаков уже ни о чём серьёзном не заговаривал, только самые необходимые и самые житейские слова.

И вот всё убрано, всюду погашен свет, сонная тишина в квартире. День закончен.

Эркин вздохнул, потянулся, уже засыпая, под одеялом и распустил мышцы. Ну вот, всё он сделал и, похоже, сделал правильно. А дальше… дальше посмотрим, каково это – иметь отца. Зибо… Зибо не в счёт, он его никогда отцом не считал, ни минуты. Был бы Зибо индейцем, ну, хотя бы метисом или полунегром, ещё бы могло по-другому повернуться, а так… сволочь он, конечно, и чурбан бесчувственный, не подыграл старику, но… дело уже прошлое, а сейчас… сейчас всё по-другому. И не по приказу, а сам решил, так, значит, назад не крути. Он вытянулся на спине и закинул руки за голову. И, уже совсем засыпая, подумал, что вроде на столе стоят фотографии из тех, свадебных, надо будет посмотреть утром, и зачем это профессору?

Конечно, никуда Андрей не пошёл, играл с Алисой, возился в кладовке, заново поточил и поправил все ножи, потом – Алиса уже спала – пил вдвоём с Женей чай на кухне.

– Всё будет хорошо, Женя.

– Я знаю, – кивнула Женя. – Спасибо, Андрюша.

– Он… он так и не сказал тебе, зачем поехал? – рискнул Андрей.

Женя покачала головой.

– Нет. Ты же знаешь Эркина, Он если решит что…

– Знаю, – кивнул Андрей. – Братик у меня… С характером.

Женя вздохнула и улыбнулась.

– Он гордый. И горячий. Знаешь, когда мы ехали сюда, он в поезде сцепился с одним, ну, я на боковой нижней с Алиской, – Андрей понимающе кивнул. – А тот мимо шёл, ну, и споткнулся, чуть не упал нам нас, Так Эркин спрыгнул, за грудки взял, я даже испугалась, что прямо убьёт его.

Андрей живо представил это себе и хмыкнул:

– Мог и убить.

– Андрюша! – Женя укоризненно прокачала головой.

– Шучу, Женя, шучу. А если всерьёз… за тебя и Алиску… – Андрей покрутил головой. – Эркин всё может, на всё пойдёт.

Женя невольно кивнула.

– Да, я знаю. И за тебя. Эркин так переживал, ну, когда мы думали, что тебя убили. Он себя винил. Ну, что послал тебя, и ты… погиб. Всё говорил, что лучше бы его.