Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 64 страниц)

– Иду, – улыбнулся ей Эркин.

За столом говорили о школе и о том, что Жене за такую переработку должны были дать отгул, но работы так много, что просто оплатят сверхурочные и в двойном размере. Эркин слушал и кивал. Конечно, лучше бы отгул, чтобы отдохнуть, но раз так получилось, то что уж тут поделаешь. Чем именно занималась Женя на своей работе, он не спрашивал, как и не рассказывал о своей работе, ведь Женя тоже ему вопросов не задаёт. Это и раньше, в Джексонвилле, было неважно, а здесь-то… работа – она работа и есть, да и слова Саныча о военной тайне засели в голове.

После обеда Алиса отправилась спать. Эркин озабоченно посмотрел на Женю.

– Ты устала, Женя, тебе надо выспаться.

– А я уже спала, – возразила Женя. – Пока вы учились. Вчера всё нормально было? Как Алиска себя вела?

– Хорошо, – убеждённо ответил Эркин.

Ему хотелось похвастаться, как он сумел пересилить себя, не видеть Алискиной белизны, но решил воздержаться: слишком многое ему бы пришлось объяснять и неизвестно, как ещё Женя это поймёт. И – вдруг он подумал – можно ли это вообще понять: Так что не стоит трепыхаться, обошлось и ладно. И когда Женя поставила последнюю тарелку на сушку, он легко подхватил её на руки и понёс в спальню.

За окном снег стал дождём, небо оставалось низким и тёмно-серым. Эркин опустил Женю на кровать и стал раздевать мягкими усыпляющими движениями.

– Но я не хочу спать, – тихо засмеялась Женя, обнимая его за шею. – Я тебя хочу.

– Ла-а? – радостно удивился Эркин. – Я тогда сейчас дверь запру.

Он оторвал себя от Жени, в два шага пересёк спальню и щёлкнул задвижкой. И от двери посмотрел Женю. Она перекатилась на живот и лукаво смотрела на него, из-под рассыпавшихся и упавших на лицо волос. Эркин тихо счастливо засмеялся, стаскивая через голову рубашку, и мягким прыжком оказался рядом с Женей.

– А вот и я!

– Ага, – согласилась Женя, обнимая его. – Как же ясоскучилась по тебе, я тебя целые сутки не видела.

– И я, – вздохнул Эркин. – Так долго, м-м, какая ты вкусная, женя, – он даже причмокнул, целуя её.

Женя засмеялась, сладко ёжась и потягиваясь в его объятиях. Эркин целовал её, мягко тёрся о неё, её телом, раздевая себя.

– Как это у тебя получается? – удивилась Женя.

– А тебе нравится?

– Очень! Какой ты красивый, Эркин, – мягко отстранившись, она разглядывала его, гладила взглядом.

За окном и в спальне стремительно темнело, и в уже не голубом, а синем сумраке тело Эркина словно тяжелело, сливаясь с темнотой, и только блеском молнии иногда мелькала его улыбка, и ещё его глаза, чёрные и блестящие этой чернотой. Женя потянулась поцеловать их, и Эркин крепче обнял её, пряча в кольце своих рук, накрывая своим телом.

– Я иду, женя.

– Я встречаю. Входи, Эркин.

Волна была рядом, но Эркин давно не боялся её: она ни разу не помешала ему, даже накрытый, закрученный ею, потеряв в ней себя, он ни разу не ошибся, не сделал Жене больно или неприятно. Он помнил о Джексонвилле, но это было уже слишком давно, и Женя простила его, и ему просто хорошо в горячей, сразу и обжигающей, и леденящей волне. Тело Жени, её кожа, запах её волос… он то качался плавно и широко на всю длину, то бил сильными, но не резкими толчками, то замирал и мягко ворочался в Жене, давая ей передохнуть.

И наконец волна отхлынула, оставив его лежащим рядом с Женей, мокрого от пота, опустошённого и бесконечно счастливого.

Женя вздохнула и погладила его по груди. Эркин ответил ей таким же блаженным вздохом и чуть подвинулся, чтобы ей было удобнее.

– Тебе нравится?

– Ага.

– Всего погладить?

– Аг-г-га-а, – протянул Эркин.

Руки Жени блуждали по его телу, трогали, гладили, пощипывали соски, перебирали волосы на лобке. Эркин тихо, полуприкрыв глаза, покряхтывал от удовольствия. Стало уже совсем темно, скоро проснётся Алиса, а они всё не могли оторваться друг от друга.

Впереди субботний вечер, и ночь, и воскресный день, такой долгий с утра и ттак неожиданно быстро заканчивающийся вечером.

– Мне так холошо с тобой, Эркин.

Он молча потёрся телом о её руку, говорить не хотелось, и двигаться, и вообще что-то делать.

– Мам, Эрик! – зазвенел под дверью голосок Алисы. – Вы спите, что ли? А гулять не пойдём?

– Какие прогулки, такой дождь, – отозвалась Женя, поцеловала Эркина, включила лампу на тумбочке и встала. – И темно уже как.

– Ну, тогда играть давайте, – предложила Алиса, дёргая и крутя дверную ручку.

– Успеешь, – Женя не спеша надела трусики, накинула и запахнула халатик, завязала поясок. – Ты постель убрала?

– Ну, мам… – вздохнула Алиса.

И они услышали, как она зашлёпала к себе.

Эркин тихо засмеялся. Он лежал на кровати, раскинув руки и ноги в блаженной истоме. Женя, наклонившись, ещё раз поцеловала его.

– Вставай, милый. Ночью продолжим, да?

– Обязательно, – радостно пообещал Эркин, рывком скидывая себя с кровати.

Когда Женя вышла, он надел домашний костюм, встряхнул и заново постелил ковёр, задёрнули расправил шторы. Хризантемы он уже выставил из кладовки на окно, и там выглянули новые зелёные ростки. Баба Фима сказала, что к рождеству расцветут, вот будет здоровско!

Эркин ещё раз оглядел спальню, чуть подвинул лампу, чтобы зеркальный коридор смотрелся получше и вышел.

– Э-эрик! – радостно ткнулась ему в ноги Алиса. – Пошли играть.

– Пошли, – согласился Эркин. – А во что?

Он знал уже много игр, не то что в прошлом году с единственным «ласточкиным хвостиком».

– Давайте в лото, – предложил, выходя из кухни, Женя. – И я с вами.

– Ура-а-а! – завопила Алиса, но тут же решила уточнить: – А на что? На конфеты?

Женя засмеялась.

– На орехи.

– Ладно, – согласилась Алиса. – Эрик, наколешь орехи?

– А как же, – улыбнулся Эркин.

Устроились в большой комнате, разложили карточки, орехи, цветные кружочки закрывать цифры, блюдечки для скорлупы и ядрышек. И всё было хорошо, и весело, и интересно, а что нет Андрея с его шуточками и подначками, так и раньше бывало, что он в гости уходил, а гостеванье у Андрюхи на весь вечер, а то и на ночь, это все знают. И потом, когда ужинали и ложились спать, об Андрее не говорили. Он обещал вернуться в понедельник вечером, а сегодня ещё только суббота.

– До вторника можно не беспокоиться.

Женя, сидя перед трюмо, расчёсывала волосы, и Эркин, лёжа на кровати, любовался ею сразу во всех зеркалах.

– Да, Женя, – он сразу понял, о ком она говорит. – Да, Женя, он вырвется, даже если его… если ему запретят.

– Ну, Эркин, не выдумывай. Кто ему может запретить?

Эркин вздохнул.

– Бурлаков. Он – отец, Женя, у него все права.

– Не выдумывай, – повторила Женя, но сама чувствовала, что получалось неубедительно.

Она отбросила на спину волосы и встала.

– Всё будет хорошо, Эркин. Ты мне веришь?

– Верю, – улыбнулся Эркин и потянулся, выгибаясь на арку, чтобы одеяло как бы само по себе сползло с него.

Женя засмеялась и встала на кровать. Она была в длинной и широкой ночной рубашке, и Эркин, мгновенно повернувшись на живот, поднырнул под подол и стал там медленно подниматься, натягивая собой ткань. Прижимаясь к Жене, гладя и обнимая её, он мягко втянул её руки внутрь рубашки, на мгновение запутался в её волосах и кружевах выреза, но тут же сообразил и вдёрнул Женю внутрь.

– Мы как в палатке, – засмеялась Женя, обнимая его.

– Ага, – согласился Эркин.

Тонкая ткань рубашки просвечивала, окружая их розовым туманом, под ногами мягко пружинила кровать, и Эркин, прижав Женю к себе, попробовал покачаться вверх-вниз. Женя хихикнула, и он качнулся сильнее, и ещё раз. И, поймав ритм, приподнял и посадил Женю на себя, войдя сразу и точно. Женя ахнула и засмеялась.

– Тебе нравится? – обрадовался Эркин, усиливая размах и силу удара.

Руки Жени обвились вокруг его шеи. Под рубашкой становилось душно, и Эркин, одной рукой прижимая Женю к себе и продолжая качаться, другой рукой начал собирать рубашку и подталкивать её кверху.

– Как это у тебя здорово получается, – смеялась Женя.

– М-м-м, – согласился Эркин.

Волна была рядом, но он старался удержать её. Наконец ему удалось справиться с тонкой, но непослушной тканью.

– Так лучше, Женя, да?

– Ага, спасибо.

Осторожно, чтобы не разорвать замок, Эркин вместе с Женей опустился на постель.

– А так?

– И так, – согласилась Женя. – И этак… и по-всякому.

– Понял, – Эркин перевёл дыхание, слегка подвинулся, чтобы Жене было удобнее. – Значит, по-всякому. Сделаем, – и, по-прежнему прижимая Женю к себе и не разрывая замка, перекатился по кровати к одному краю, потом к другому.

Женя смеялась, целуя его в щёки и губы, её волосы метались вокруг их голов. Эркин выгнулся на арку, подбросил Женю сильным толчком и снова перекатился, навис над ней, упираясь локтями в кровать, чтобы только касаться, чтоб грудь о грудь, но не придавить, и ударил ещё раз, уже в полную силу и на всю длину, и ещё… Женя ахнула, потянула его на себя, и Эркин ударил ещё сильнее. Чёрно-красная волна ударила ему в спину, прижимая к Жене.

– Женя… – ахнул он.

– Эркин, я здесь, Эркин…

Волна била его по спине и затылку, и он, прикрывая Женю собой, уже не помнил и не понимал ничего, кроме одного: Женя с ним, здесь и сейчас…

…Обычно Женя засыпала первой, но сегодня, когда волна отпустила его, Эркин не то что заснул, а отключился. Приподнявшись на локте, Женя рассматривала его. Будто впервые видела. Как тогда, в самый первый раз. И свет, как тогда, розовый, и… и всё другое, а Эркин… какой он красивый, сильный… чёрные блестящие волосы прядью на лбу, красивые свободно раскинувшиеся брови, от густых ресниц тень на щеке, шрам белой полоской совсем не портит, красивые мягко сомкнутые губы… она знала, как легко он просыпается от её взгляда, но не могла оторваться… сладкая усталость во всём теле, блаженный покой… кожа Эркина влажно блестит…

Эркин вздохнул и потянулся, перекатились, вздуваясь и опадая, мышцы на его груди и животе, улыбнулся, не открывая глаз. Женя кончиками пальцев погладила его по лицу, обводя контур скулы и подбородка. Эркин из-под ресниц лукаво посмотрел на неё, качнул головой, чтобы её палец коснулся его рта, и губами поймал его.

– Подловил? – рассмеялась Женя.

– Ага, – согласился с очевидным Эркин, правда, для этого, ему пришлось отпустить её палец. – А теперь скажи, что я провокатор и придуши меня.

– Ты мазохист.

Эркин кивнул.

– Ты меня уже так называла. И что это?

– Ну-у, – Женя, к удивлению Эркина, вдруг заговорила по-английски. – В колледже на курсе психологии нам говорили, что это человек, который любит, чтобы его мучили.

– Такое бывает? – удивился Эркин.

– Он от этого получает сексуальное удовольствие.

Эркин уже открыл рот, чтобы сказать, что такого быть не может, вот сами мучить любители есть, это да, и у него однажды такое было, так в него ногти засадила, что он не выдержал и заорал, а она ещё укусить его успела, хорошо, что не до крови, и надзиратель пришёл, сказал, что если миледи такое нужно, то пусть в О-Палас идёт, а здесь материал не портит, словом, обошлось, но не Жене о таком слушать.

Женя погладила его по груди и животу, тронула пальцем его губы.

– Конечно, нет, Эркин, никакой ты не мазохист, – и поцеловала его. – Ты здоровый, и сильный, и красивый, и умный…

– И как это всё во мне помещается? – вздохнул Эркин так серьёзно, что женя залилась смехом и долго не могла успокоиться.

Было уже совсем поздно, за полночь перевалило, когда они наконец улеглись спать, укутав друг друга и обнявшись. И вроде только-только закрыли глаза, как в дверь забарабанила Алиса.

– Мама, Эрик, утро уже, ну, вы что, весь день спать будете?!

– Алиска, отстань, – Женя зевнула и потянулась. – Иди, сама поиграй.

– Ну, мам, ну, воскресенье, ну, Эрик… Эрик, пойдём тянуться.

Эркин повернулся на живот, потом встал на четвереньки и потряс головой, просыпаясь.

– Сейчас.

– Ага! – обрадовалась Алиса. – Эрик, а пусти меня, я покувыркаюсь.

Эркин встал и зашлёпал к комоду, привычными, почти машинальными движениями достал чистые трусы и оделся. Женя ещё лежала. Он подошёл к двери и открыл её. Алиса влетела в спальню и с ходу запрыгнула на кровать, кувыркнулась, налетела на Женю и удивилась.

– Ой, мама! А Эрик где?

– Я здесь, – засмеялся Эркин, раздвигая шторы.

– За окном шёл дождь, всё было серым и мокрым.

– Гулять, значит, не пойдём, – глубокомысленно заключила Алиса, сидя на кровати. – В кино тоже, да? – и сама ответила: – Ну да, чего мокнуть. А чего тогда делать будем? Андрюху ждать?

– Сегодня он не придёт, – спокойно ответила Женя. – Ты же тянуться хотела, ну, так иди, переоденься.

– Ага!

Алиса спрыгнула с кровати и убежала, а Женя встала и подошла к Эркину.

Он стоял у окна, где его застали слова Алисы об Андрее, и глядел на улицу, хотя любоваться там было нечем. Женя сзади обняла его, коснулась щекой его спины между лопатками.

– Всё будет хорошо, Эркин.

Он кивнул.

– Спасибо, Женя, – откашлялся, прочищая горло. – Ты ложись, поспи ещё.

– Нет, – Женя, привстав на цыпочки, поцеловала его в шею, в корни волос на затылке. – Утро так утро.

В спальню опять влетела Алиса, уже в трусиках и маечке.

– Эрик, я уже! Пошли!

– И я уже, – засмеялся Эркин. – Женя, мы пошли.

Алиса уцепилась за его руку, и они ушли в большую комнату. Женя оделась и захлопотала, наводя порядок в спальне.

За окном по-прежнему шёл дождь. Конечно, никуда они сегодня не пойдут, проведут воскресенье дома. А вечером, может, в гости к кому-нибудь в доме пойдут, или к ним придут, или ещё что-нибудь придумают. А придумать надо, а то Эркин ведь изведётся от ожидания.

Как обычно, быстро всё сделав, Женя пришла в большую комнату к Эркину и Алисе, немного позанималась с ними и увела Алису, чтобы Эркин мог спокойно в одиночестве закончить свою гимнастику.

Потом завтракали, а впереди было ещё всё воскресенье.

Гостиный Двор потряс Андрея. Таких толкотни, многолюдья, обилия товаров и высоких цен он ещё нигде и никогда не видел.

– Цены здесь…

– Столичные, – улыбнулся Бурлаков.

Они сидели в маленьком кафе на галерее второго этажа, за столиком у самых перил.

– И это всегда здесь такое?

– В будни народу больше.

– Надо же, – покрутил головой Андрей. – Себя потеряешь и не заметишь, когда.

Бурлаков кивнул.

– Да, но можно привыкнуть. Человек ко всему привыкает.

Лицо Андрея помрачнело.

– Это ты точно сказал, ко всему, – зло вскинул глаза. – А я привыкать не собираюсь. Из Загорья не уеду, понял, нет?

– Мы об этом уже говорили, – внешне спокойно ответил Бурлаков. – Раз тебе там нравится…

– Там моя семья, запомни, – перебил его Андрей.

– Да, я знаю. Но это теперь и моя семья. Тоже запомни.

Андрей усмехнулся.

– Хорош отбиваешься. Ладно. Так что, может, ты к нам переедешь?

– Здесь у меня университет, лекции, ещё семинар буду вести, комитет.

– Это понятно, и всё? – глаза у Андрея насмешливо блестели. – Больше ничего и никого?

Бурлаков пожал плечами.

– Есть друзья, есть сотрудники.

– И всё? – Андрей нахально подмигнул. – Я ж помню, – и пропищал: – Гаря, не волнуйся. – И своим голосом с подчёркнутой деловитостью: – Ты всё ещё с ней или заменил?

– Это тебя не касается, – твёрдо ответил Бурлаков. – Не твой дело. Запомни.

Андрей зло сощурил глаза, но промолчали наконец принуждённо улыбнулся.

– Ладно, бери себе это сокровище, не претендую.

– В это не лезь, – глухо сказал Бурлаков. – Больше предупреждать не буду.

– Понял, не глухой, – буркнул Андрей.

Под ними море голов, шарканье ног по полу и гул голосов, в котором неразличимы слова. Андрей смотрел на эту суету, явно думая о своём, лицо его стало усталым и даже не взрослым, а старым. Бурлаков также молча смотрел на него. Если бы он мог…

– Ладно, – Андрей тряхнул головой. – Ладно, замнём для ясности. Так когда тебя ждать?

– Недели через две. Сегодня седьмое…

– Ещё две недели, и как раз двадцать первое. Впритык хочешь:

– Постараюсь пораньше. Я дам телеграмму.

– Замётано, – кивнул Андрей и посмотрел на часы.

– Успеешь, – заметил его движение Бурлаков.

– Да, успею. Слушай, а вот бельё, сразу полудюжину брать не дорого? Ну, не чересчур это тебе?

– Есть у меня деньги, – успокоил его Бурлаков. – А у тебя…

– У меня ссуда за спиной, – усмехнулся Андрей. – На обзаведение. И зарабатываю я прилично.

– Это рабочим в цеху?

– Ну, – Андрей широко ухмыльнулся, – если с умом тратить. А то ещё если на дороге валяется, то не грех и подобрать.

Бурлаков невольно напрягся.

– И всё, что лежит, хватаешь?

Лицо Андрея стало демонстративно простодушным до идиотской наивности.

– Мина если, так пусть себе и лежит, дурака ждёт.

Бурлаков чувствовал, что Андрей чего-то недоговаривает, но настаивать не рискнул. И, боже мой, о каких незначащих глупостях они говорят, но о главном… язык не поворачивается. Да и что сейчас самое главное?

Андрей допил свой чай, улыбнулся уже по-другому.

– Давай теперь на вокзал. Мне ещё билет брать.

Бурлаков невольно вздохнул. Время не остановить. А они и не поговорили толком. И вот… уже пора.

– Да, пойдём.

Бурлаков подозвал официанта и расплатился. Андрей взял свою потяжелевшую сумку, ещё раз сверху вниз оглядел суетящуюся внизу толпу и встал.

Они не спеша, неся на руке – Андрей свою куртку, а бурлаков пальто – прошли между столиками к выходу и дальше по галерее.

– Тебе хватит на дорогу?

– Вполне, – Андрей насмешливо хмыкнул. – Я ж тебе сказал, что кой-чего на дороге подобрал. Так что на всё хватит и ещё останется. Не боись, всё нормально будет.

Бурлаков кивнул так спокойно, будто все эти выпады и закидоны совсем не смущали его. И Андрей решил попробовать добавить.

– Могу и тебе подкинуть.

И услышал насмешливое:

– Я и сам неплохо зарабатываю.

Андрей посмотрел на него с насмешливым удивлением.

– Ты чего, псих? Кто ж от денег отказывается. Или, – он зло сощурил глаза, – брезгуешь?

– Не дури.

– Я от тебя со вчера только это и слышу, – огрызнулся Андрей. – Ничего другого придумать не можешь?

– А ты веди себя по-другому, – немедленно отпарировал Бурлаков.

Андрей хмыкнул, но промолчал. У лестницы они оделись и спустились вниз.

– Ещё что-нибудь посмотришь?

– Нет, лучше пройдёмся. До вокзала пешком можно?

– Да, вполне.

После Гостиного Двора на улице было просторно и даже вроде тише. Андрей с удовольствием огляделся.

– Жалко, Крепость не успел посмотреть.

– Ничего страшного, в другой раз туда пойдём, – очень спокойно, даже небрежно ответил Бурлаков.

Андрей покосился на него и улыбнулся.

– Замётано. В другой раз сразу туда.

Улыбнулся и бурлаков.

До Северного вокзала дошли до обидного быстро. Вокзальная площадь, как и положено, забита автобусами и людьми, лавируют, покрикивая короткими резкими гудками, юркие машины такси, кричат, проталкиваясь в толпе, разносчики, толчея, суматоха… похлеще, чем в Гостином.

Но у касс дальнего следования стало заметно свободнее. На Ижорск билеты были.

– Купейный или общий?

Андрей залихватски тряхнул шевелюрой.

– Где наша не пропадала! Давайте общий.

– Чего ж не в мягком? – попробовал пошутить Бурлаков.

Андрей улыбнулся, но ответил серьёзно.

– В мягком я сюда ехал. Не мой класс, выделяюсь сильно. Моя плацкарта общая.

– Нижний боковой возьмёте?

– Да, сразу, не задумываясь, ответил Андрей.

– Четырнадцать семьдесят.

Андрей расплатился и спрятал билет в бумажник. Поглядел на часы.

– Полчаса осталось. Пошли, закину сумку, и попрощаемся.

Бурлаков кивнул.

Поезд уже стоял у перрона, и вдоль него тянулась цепочка прощающихся. Вот и двенадцатый вагон, проводник у двери посмотрел билет Андрея и пропустил их внутрь. Вагон полупустой. Андрей нашёл своё место, засунул сумку под сиденье, снял и повесил на крючок куртку. Верхняя полка поднята.

– Посидим или как?

Сели напротив друг друга. Андрей вытащил из кармана и бросил на столик пачку сигарет.

– До свадьбы я уже не выберусь, не хочу школу пропускать.

– Да, конечно, – Бурлаков сглотнул шершавый комок в горле. – Ты можешь звонить, вечером я дома.

– Вечером это во сколько?

– После девяти. Вот телефон.

Андрей усмехнулся, разглядывая визитку. Хотел сказать, что эта у него уже третья, так и коллекция наберётся, но промолчал. Говорить о Фредди рано, а о Степане Медардовиче неохота.

– Ладно. Замётано. Так ты приедешь?

– А как же, – Бурлаков старался улыбаться. – Я же обещал.

– Тогда ты тоже обещал, – совсем по-детски вырвалось вдруг у Андрея. – Что всё будет хорошо, что будет, как раньше, а получилось…

– Это война, пойми…

– А что же ещё, ладно, знаю, – Андрей досадливо дёрнул плечом и резко сменил тему. – Рожки не потают?

– Упаковка надёжная, не беспокойся. От окна будет дуть.

– Ништяк, не бери в голову.

Бурлаков кивнул.

По вагону прошёл проводник.

– До отправления пять минут.

Бурлаков и Андрей одновременно встали.

– Не выходи, ещё отстанешь.

– Ништяк тупо повторил Андрей.

Они прошли к выходу, и уже в тамбуре Бурлаков, мягко надавив ладонью, остановил Андрея.

– Нет, не выходи.

У Андрея дрогнули губы.

– Ладно.

В вагон влезала нагруженная чемоданами и сумками пара, Андрея и Бурлакова толкнуло, притиснуло друг к другу, и объятие вышло вынужденным.

– Провожающие, выйдите на перрон, отправляемся.

Бурлаков отпустил Андрея.

– До свидания, я приеду, как договорились.

– Ага, – хрипло выдохнул Андрей.

– Прошу, – голос проводника вежливо настойчив.

Пропустив Бурлакова на перрон, он остался стоять в дверях. Из-за его спины Андрей, прикусив изнутри губу, смотрел на Бурлакова. Поезд дрогнул и медленно двинулся. Бурлаков быстро пошёл, стараясь держаться вровень с вагоном. Андрей медленно, как через силу, поднял руку, то ли прощаясь, то ли останавливая. На его лице влажно блестели две дорожки на щеках, и это было последним, что увидел Бурлаков, не сразу поняв, что Серёжа плачет. Поезд набрал ход, и, уже не поспевая за ним, Бурлаков остановился. Зачем-то снял шляпу и взмахнул ею, хотя видеть его Серёжа уже никак не мог. И так, с обнажённой головой, и стоял на перроне, пока не скрылся из виду хвостовой вагон.

Проводник закрыл дверь и запер её свои ключом.

– Я покурю здесь, – сдавленно, перехваченным горлом сказал Андрей.

– На здоровье, – с вежливым равнодушием ответил проводник и ушёл в вагон.

Андрей похлопал себя по карманам в поисках сигарет, вспомнил, что оставил пачку на столике в вагоне, и выругался. Обычно ругань помогала успокоиться, но сейчас почему-то не сработало. Разревелся, как мальчишка, будто и впрямь… ладно, авось профессор не заметил, а то ещё вообразит себе невесть что. Он ещё постоял в тамбуре, пока не почувствовал, что щёки высохли, и тогда открыл дверь вагона.

Койка над его местом оставалась поднятой, а на столике пачка сигарет лежала, как он её оставил. Андрей сел по ходу, чтобы смотреть вперёд, а не назад, и закурил. Вокруг суетились, укладывая и размещая вещи, проводник собирал билеты. Отдавая свой, Андрей спросил о чае.

– Как управлюсь, подходи со своей посудой, – ответил проводник.

Ну, правильно, это тебе не мягкий вагон со всякими барскими штучками. Андрей вытащил из-под скамейки сумку, достал кружку, коробку с бритвенным прибором. Хорошо, что ещё там, в магазине, возясь с покупками, переложил всё нужное в дороге наверх. Так, а жилет тоже лучше наверх, едет-то на север, вот так, покупки все вниз, а между ними свёрток с «подобранными» деньгами, а что, ведь не соврал, шальные же деньги, как скажи с неба упали, три сотни он вынул и переложил в бумажник утром, вот на всё и хватило, и осталось, в Ижорске будет в два с минутами, так что там зайти и купить себе зимнего, там, говорили, военным торгуют, нет, армейским, война-то когда уже кончилась, и лётчицкую куртку можно задёшево взять, ну, посмотрим, как получится.

Он убрал сумку обратно, сел и уже спокойно огляделся. Да, эта публика ему под стать, здесь он на месте, в общей – усмехнулся – шеренге. В отсеке напротив то ли семья, то ли просто компания дружно сооружает общий стол из всякой немудрёной снеди, по проходу пробежал, переваливаясь, ребёнок, толстый от купленного явно на вырост пальто, и женский голос раздражённо прикрикнул на него, кто-то взахлёб смачно ржал, тяжело стукнул об пол упавший чемодан, и его обругали зло, но незатейливо, ругателю тут же предложили заткнуться, а то и женщины вокруг, и дети… Словом, обычная жизнь обычных людей.

За окном бесконечные пригороды, заводы, жилые кварталы, деревья… Стремительно темнело, И Андрей разглядывал уже своё отражение.

– А вот пирожки, куры копчёные, колбаса… – выпевала женщина в белой куртке, толкавшая перед собой по проходу двухэтажный столик на колёсиках.

Андрей достал бумажник. Особо есть не хотелось, но чем-тоже надо занять себя, да и психанул он, а псих лучше всего заедать. Он купил курицу и булку, уже нарезанную ломтями, сходил к проводнику за чаем. Сахар и печенье здесь, как в мягком, на столах не лежали, тоже у проводника брать надо. Взяв пакетик сахара на два куска и маленькую пачку печенья, Андрей вернулся к себе и стал устраиваться уже основательно. Каждый сам за себя, один бог за всех, а его-то и нетути. Промасленная бумага от курицы вместо скатерти, столовый нож – ещё в Атланте в лагере покупал в дорогу, есть хлеб – заедать курицу и руки вытирать, дымящийся чай в кружке. Андрей ел не спеша, разглядывая темноту за окном. Рядом уже шумно чокались и рассказывали друг другу какие-то длинные непонятные истории. Вагон шумел ровным, сытым гулом. И Андрей чувствовал, как его отпускает страшное напряжение этих дней. Да, он всё сделал и сделал правильно, и ни о чём не жалеет. И помирился, и себя отстоял, и Эркина не подставил. Теперь, если что, то профессору придётся Эркина защищать, никуда председатель не денется. А случиться может что угодно. Потеряет вот так голову и спечётся, сгорит синим огнём, а Эркин тогда ведь за него тоже на всё пойдёт… ладно, выстрела не слышал, так о пуле не думай. Всё тип-топ, век воли не видать, едет домой не прожившись, а нажившись. И гостинцев полна сумка, и подарков…

…Одуряюще сладкие запахи, многоцветье коробочек на витрине.

– А это что такое?

– Рожки цареградские, – смеётся продавщица. – Сколько возьмёте?

– Каждого по дюжине, – сразу отвечает он.

И перед ним громоздятся коробочки, наполненные светло-жёлтыми, изогнутыми действительно как бычьи рога, тестяные конусы с изюмом, с орехами, с разными кремами, с кокосовой стружкой, и ровно по двенадцать в каждой коробочке, десять рублей коробка. Такого в Загорье и не видали, и не едали, это он точно знает…

…Пёстрая россыпь обложек книжного развала. Глаза разбегаются, всего бы набрал, и того, и другого, и третьего. Алисе – сказки, Жене… кулинарную энциклопедию, Эркину, чёрт, надо же такого, чтобы брату по душе пришлось, чтоб… о, Шекспир, сонеты, и на русском, вот это то, что надо, Эркин любит стихи, а вот он ещё антологию возьмёт, вот эту, да, «Русская поэзия, слово сквозь века». И себе… историю искусств, живопись, больно картинки хороши…

…Андрей улыбнулся воспоминанию. Сам себя за шиворот из магазина вытащил. И всё равно, уже в самом конце с лотка купил ещё о Царьграде большую книгу, с массой фотографий и рисунков. А потом ещё всякой мелочёвки: на стол поставить, на стенку повесить, Алиске ещё ленты узорчатые, уже в банты собраны с резинкой и заколкой, чтоб за волосы цеплять, Эркину перчатки, кожаные тёплые, ну, и себе такие же, а Жене шарф на шею, в загогулинах, как на том, памятном с детства, ковре…

…Он небрежно, скрывая нахлынувшее, спрашивает:

– Это называется как-то? Ну, узор, не знаешь?

И спокойное:

– Знаю. Турецкие огурцы…

…Всё-то профессор знает, и спокойный, как удав, хорошо удар держит. Ни во что не вмешивается, советует только, когда спросят, а вот смотри, не отрываясь. Вот тут чудом не сорвался. Но… сам пришёл, так что и претензии предъявлять некому. Ладно, обошлось и ладно. Курица какая мясистая, с жирком, и чай хороший, так чего ещё для жизни надо? Пожрал – поспал, поспал – пожрал. И в могилу лёг. С сытым брюхом и чистой совестью.

Съев курицу, Андрей вытер жирные пальцы о хлеб, съел и его и допил чай. Свернул бумагу вместе с костями в аккуратный свёрток и пошёл в уборную. Вагон уже затихал, готовясь ко сну, и на обратном пути Андрей зашёл к проводнику за постелью. Тюфяк, подушка и одеяло. И аж две простыни с полотенцем, а подушка уже в наволочке. Не мягкий, но получше, чем в тех, весенних поездах, когда он ехал от Рубежина в Загорье. Он опустил столик и развернул постель. Бриться на ночь он не будет: нечего выпендриваться, да и устал. Несмотря на простыни решил не раздеваться, чтоб опять же не показать себя кому-то излишне глазастому да наблюдательному. Профессора вон как от его шрамов шарахнуло, аж тарелку разбил. Андрей разулся, вытянул рубашку из джинсов, расстегнул её, расстегнул джинсы и залез под одеяло, вытянулся на спине. Ну, вот день и закончился, а до чего ж длинный, стервец, выдался.

Проводив поезд, Бурлаков повернулся и медленно, всё ещё неся шляпу в руке, пошёл к выходу. Вокруг обычная вокзальная суета, подошёл пригородный поезд, и на перрон хлынули вернувшиеся с дач и пикников, нагруженные сумками, рюкзаками, удочками и детьми, но его всё это никак не касалось и не задевало. Так же машинально, ничего и никого не замечая, он прошёл через вокзал на площадь и влился в обычную цареградскую толчею. Его обогнала женщина, тащившая за руку мальчика в «ну, совсем как настоящем» морском бушлате. Из-под шапочки-бескозырки выбивались на лоб светлые кудряшки. Малыш загляделся на Бурлакова и чуть не упал. Бурлаков улыбнулся ему. Ну, до чего похож на Серёжу, даже щербинка во рту такая же. И странно. Ведь два дня назад это бы не то что обидело, а… раздражило. Бурлаков улыбнулся своему удивлению и прибавил шагу.

Он шёл легко и уверенно, будто и не было этих сумасшедших, невероятных суток. Ни вспоминать, ни даже думать он не мог и не хотел. Просто идти, дышать осенним горьковатым от запаха палой листвы холодным воздухом… Бурлаков вдруг сообразил, что всё ещё несёт шляпу в руке и надел её.

Шёл вроде бы наугад, не глядя и не думая, а пришёл домой. Закинув голову, Бурлаков нашёл окна Маши. Синичка дома. Отлично. Он, игнорируя лифт, по-молодому быстро взбежал по лестнице на её этаж, даже не поглядев на свою дверь и нашаривая в кармане ключи.

Но его ждали. И, как только он вставил ключ в скважину, замок открыли изнутри.

– Наконец-то!

– Здравствуй, Маша.

Она обняла его, вдёрнув в квартиру. Бурлаков ударом каблука прихлопнул дверь, поцеловал в щёку возле уха.

– Ну, как ты?

– А ты как? Я так волновалась, Гаря, что это было?

– Маша, Машенька, – шептал он, уткнувшись лицом в её волосы. – Только не спрашивай меня, не могу я, ни о чём не спрашивай, всё хорошо, но не могу…

– Хорошо, Гаря, хорошо, как ты скажешь…

Она ещё раз поцеловала его, улыбнулась, смаргивая выступившие слёзы, и слегка отстранилась.

– Ты наверняка голодный, раздевайся, се час чай будем пить, и у меня пирог в духовке.