Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 64 страниц)

– В башне своей ты, может, и не хлопаешь, – очень серьёзно, только глаза блестят, отвечает Эркин. – Не знаю, не слышал, – и обращаясь к Кольке: – Я в семьдесят седьмой живу, а как он в пятидесятой хлопнет, так весь этаж слышит и знает.

Миняй молча широко открытым ртом хватает воздух, а Колька катается, хохоча и стуча кулаками по земле.

– Ну уж, – забормотал Миняй, – ну уж и весь, ты, Мороз, того…

У Эркина так и вертелось на языке, что у пятидесятой дверь хлопает часто и каждый раз по-другому, но, поглядев на Миняя, решил промолчать. Пусть Миняй думает, что он ц неё один.

– Ну, Мороз, – отсмеялся Колька, – ну, ты и хват.

Миняй, наконец, сообразил, что ему тоже лучше рассмеяться. Знаить-то люди всегда всё знают, главное, чтоб не звонили. Женя да семья – это одно, а мущинское его дело – это уж совсем другое.

Дружно допили чай, Эркин остатком кипятка залил миски, заглянул в чайник.

– Кольк, воды принеси.

– Это зачем? – удивился Миняй.

– А чтоб утром чаю не ждать.

– Ну и хозяйственный же ты мужик.

– Костёр-то всё равно на всю ночь, – пожал плечами Эркин, быстро отмывая миски. – Хлеба сколько осталось?

– Назавтра хватит, – хмыкнул Колька. – Тебе б каптером быть.

– А это кто?

Выслушав объяснение Кольки, Эркин кивнул:

– Понятно.

Ну вот, костёр налажен, в чайнике тихо греется вода, в котелке мирно ждёт утра остаток каши, сохнут перевёрнутые вверх дном миски. Можно и на боковую. Ночь тёплая, но ни легли по-походному: в куртках. У Миняя тёмно-синяя, в угоне у всех такие были, у Эркина такая же, только тускло-чёрная, рабская, а Колька принёс свою зимнюю робу. Поёрзали, посопели, укладываясь, и Миняй с Колькой дружно захрапели. Эркин улыбнулся, не открывая глаз. А хорошо было. Сладко ноют натруженные мышцы, вокруг тихие ночные шорохи и свисты, громко стрекочет невдалеке, вроде, сказали, сверчок.

Эркин проснулся на рассвете от тихого позвякивания крышки чайника. Высунул голову из-под мокрой от росы куртки и увидел Андрея, возившегося у костра.

– Нагулялся?

– Ага, – радостно согласился Андрей. – Крепко спишь, братик, я ещё когда вернулся.

– Не ври, – отозвался Колька. – Только сейчас подошёл.

Эркин встал и потянулся, сцепив пальцы на затылке, качнулся вправо и влево, разгоняя сон. Кряхтя и зевая, выпутался из своей куртки Миняй, посмотрел на ухмыляющегося Андрея и хмыкнул:

– Хорош!

– Гулять так гулять! – весело ответил Андрей.

Эркин спустился к воде умыться и обтереться, а когда поднялся, Колька опять заваривал чай, а Андрей брился, пристроив зеркальце в развилке ветвей. Эркин достал хлеб, отрезал каждому по два ломтя, убрал остаток и развернул тряпку с мясом, прикинул, как лучше отрезать.

– Оставь на кашу, – сказал Миняй. – С таком попьём.

– Соль, сахар есть, – фыркнул Колька. – И к чаю, и к хлебу приправа.

Устраивались не спеша. Всё равно ждать надо, пока солнце взойдёт, не по росе же валки разворачивать.

– А ты, Андрюха, пижон. И на покосе бреешься.

– Зато и девки любят, – смеётся Андрей, убирая помазок и бритву.

– Бородатому почёта больше, – ухмыляется Миняй.

– А на хрен почёт вместо любви? – тут же отвечает Колька.

– Спасибо, друг, – Андрей прочувственно трясёт ему руку, шмыгает носом, будто его слеза прошибла, и тут же: – Борода у козла, а щетина у кого? То-то!

– Ну, Мороз, – отсмеялся наконец Миняй, – Ну, брат у тебя…

– Лучше всех, – улыбнулся Эркин.

– Во! – восхитился Андрей. – Оценил наконец. Лопать-то будем?

– Успеешь.

Колька разлил чай по кружкам, дружно разобрали хлеб.

За чаем так же дружно дразнили и подначивали Андрея. Тот уже не краснел, как прошлым летом, а весело отругивался. Он тоже знал и про Кольку, и про Миняя.

– Кольк, а чего ты с ними вяжешься? Они ж…

– Честные давалки, – закончил за Миняя Колька. – Все удобства и без претензий. Понял? – и серьёзно: – Мне из дома не уйти, братьев не бросить, и в дом привести не могу, не бывает на одном корабле двух капитанов, а я не монах.

Миняй кивнул.

– Мущинское дело известное.

Пока напились чаю, пока Эркин засыпал крупу и наладил огонь, чтоб к обеду поспело, солнце уже поднялось.

– Ну, – встал Миняй, – айда, мужики.

– Айда, – тряхнул шевелюрой Андрей. – Косить-то уже не будем?

– Вчера чисто прошлись, только грабли бери, – распорядился Миняй.

Работали, как и вчера, в ряд. Миняй первым, за ним Эркин, Андрей и Колька. Ворошить – не косить, да и приспособились за вчерашний день. Ну, и спешить некуда: пока до конца дойдут, в начале просохнуть должно.

Солнце над головами, неумолчный стрёкот внизу и вокруг, душные пьяные запахи вянущей травы, струйки пота, ползущие по спине и груди.

В полдень Миняй остановился.

– Стоп, мужики. – Чем полудновать-то будем? – Андрей вытер локтем лицо. – Квас-то тю-тю.

– Вот тюрю опять и заведём, – ответил Миняй. – В самый жар работать толку не будет.

– От травы? – не унимался Андрей.

– От тебя! – рявкнул Миняй. – От жара голова худеет.

– А ему это без печали, Миняй, – заржал Колька.

– Точно, – горячо согласился Андрей. – За меня братик думает, на то он и старший.

– Ага, – согласился Эркин. – Сейчас я тебя воспитывать буду.

– Не-е, – рванул в сторону костра Андрей. – Я ещё жить хочу!

– Лови его! – скомандовал Кольке Миняй. – Ща мы Морозу подмогнём.

– А то он невоспитанным ходит, – ржал Колька, пускаясь бегом в обход и на перехват.

В общей толкотне и суматохе скатились к ручью. Утопить никого не получилось: больно мелко, но к костру поднялись мокрые все насквозь. Миняй проверил баклажку из-под кваса, вытряхнул себе в рот последник капли и погнал Андрея за водой.

– Мороз, хлеба отрежь, по два на брата и хватит.

– Останется совсем мало, – возразил Эркин.

– Тогда по одному.

Андрей принёс воду. Миняй положил в каждую миску по ломтю чёрного хлеба, налил воды и посолил.

– Вот, теперь ложкой разотри, и всё. Жалко, луку нет.

– Жалко, – кивнул Колька. – И масла.

Густая коричневая масса в первый момент не понравилась Эркину, напомнив питомник, там на обработке и туманных картинках так же кормили, но всё вокруг было по-другому, да и есть сильно хотелось. И он очистил миску наравне с остальными.

Поев, как и вчера, легли в тени. Андрей заснул сразу, едва голову опустил, и Эркин его слегка подвинул, чтоб не так на солнце лежал.

Спали недолго: сегодня росы ждать незачем. Ещё раз перевернуть, сгрести и собрать в стога. Да и… эх, была бы телега, сегодня бы и свезли. Ну, уж как есть, так и есть… давай, мужики, не до вечера же колупаться… давай веселей, начать и кончить осталось…

Поставили четыре стога. Можно бы и в два, но чтоб далеко не грести и не носить. И так… помаялись. Но уж подгребли вчистую, травинки не оставили.

– Ну, всё, – Миняй удовлетворённо оглядел луг, – свалили, мужики, айда.

– Айда, – устало кивнул Колька. – Спасибо вам.

– Не за что, – Миняй ещё раз огляделся и, крякнув, взвалил на плечо вилы. – Помочь – святое дело, пять грехов с человека снимает.

– А за предателя десяток, – машинально, явно думая о своём, откликнулся Андрей.

– Балабол ты, – покачал головой Миняй. – Нашёл что с чем равнять.

Эркин быстро искоса посмотрел на Андрея и промолчал.

Каша на костре слабо булькала и пахла совершенно упоительно. Эркин достал остатки мяса, нарезал, как и вчера, кусочками, заложил в котелок, перемешал и прибавил огонь. К его удивлению, Колька покопался в своих вещах и достал бутылку водки.

Удивились и остальные. Миняй даже руками развёл.

– Ну… чёрт, ну, никак не ждал.

– После боя… трудового это самое оно, – ответил Колька, срывая фольговый колпачок.

Колька разлил водку по кружкам, Миняй нарезал хлеб.

– Ну… – Колька обвёл их блестящими глазами, – будем, братишки.

– Будем, – кивнул Эркин.

Жухать было не место и не время, и выпил он, как все: залпом и до дна.

Зажевали хлебом с солью. Миняй довольно крякнул.

– А хорошо пошла.

– Ага, – согласился Андрей и лукаво: – Самое оно для сугреву.

– Ну, балабол, – заржал Миняй. – Ну, язык без костей.

Андрей самодовольно ухмыльнулся и чуть ли не раскланялся.

Эркин разложил кашу по мискам, сразу выгребая до дна. Ни добавок, ни остатков. Ели не спеша, не так смакуя, как отдыхая. Наломались всё-таки… но и сработали! Тоже, как надо! Шутка ли, вчетвером за два дня с таким лугом управиться… а ежили ещё не спамши… ну, на это вольному воля…

– А что? – Андрей ухитряется трепаться с полным ртом. – Завидно небось!

– Нашёл, чему завидовать! – ржёт Миняй. – Да этого добра везде навалом. На копейку дюжина и баранка в придачу.

После каши так же не спеша напились чаю, приканчивая и заварку, и сахар. Ещё немного поболтали и поржали, и так же неспешно стали собираться. Чтоб и не по жаре, и до темноты добраться до дома. Вчера-то их подвезли, а сегодня и косы, и грабли с вилами, и своя поклажа – всё на себе переть.

– Ну, – Миняй огляделся, проверяя, не забыли ли чего, – пошли.

– Пошли, – кивнул Колька.

Эркин молча шевельнул плечом, поправляя ношу.

Когда такая дорога, то ни по сторонам глазеть, ни болтать не будешь. Шли молча и ровно, как заведённые, не сбивая дыхания болтовнёй. Может, под песню было бы и легче, да им такое и в голову как-то не пришло.

Вёл их Колька не дорогой, а тропами, напрямик через луга, большей частью уже выкошенные, уставленные стогами, а кое-где и стогов уже нет: свезли, – через картофельные, покрытые тёмно-зелёной ботвой поля, а вон уже и огородные загородки пошли, и не тропа уже, а проулок, из-за заборов голоса и смех, мычат коровы, что, уже и стадо пригнали? Да, сумерки уже, ну, надо же как маханули, а вон и Колькин проулок.

И только свалив в сарае косы и грабли, они поняли, что и в самом деле сдюжили, смогли. Эсфирь пригласила их зайти поесть и, выслушав их вежливый, но решительный отказ, метнулась в дом и, вернувшись, мгновенно накрыла стол под яблоней.

– Тогда хоть молока выпейте, козьего.

И, не дожидаясь их ответа, снова убежала и вернулась с кувшином.

Они сели вокруг стола, к Кольке на колени сразу забрался Колобок, разглядывая гостей.

– Братан мой, – объяснил Колька Миняю.

Тот молча кивнул. Андрей состроил Колобку рожу, и малыш радостно засмеялся, запрокидывая кудрявую голову. Улыбнулся и Эркин.

Козье молоко он пил впервые и от усталости не мог понять: нравится ему или нет. Как-то незаметно на столе появился пирог с вареньем, ещё что-то.

Эркин дожевал пирог, толкнул под столом Андрея. Тот кивнул и вытряхнул в рот последние капли из стакана. Кивнул и Миняй.

Встали из-за стола они одновременно.

– Спасибо хозяевам за ласку и почёт, – поблагодарил за всех Миняй.

– Вам спасибо за помощь, – встал и Колька, ссадив на землю Колобка.

И неожиданно для Эркина, шагнув вперёд, крепко обнял миняя, затем его и Андрея.

– Спасибо вам… спасибо…

– Ладноть тебе, – буркнул, скрывая смущение, Миняй. – Бывайте здоровы, айда, мужики, время позднее.

– Айда, – согласился андрей. – До свидания всем. Мама Фира, пирог потрясный, в жизни бы не ушёл, да на работу надо.

– До свиданья, – улыбнулся Эркин, легонько подталкивая Андрея.

Вроде только пришли и сидели недолго, а уже вечер к ночи прислоняется. Старый город затихал, готовясь ко сну, и, когда они подошли к переезду, сзади стояла ночная тишина, хотя небо ещё светло-синее.

– Ну что, – Миняй с улыбкой посмотрел на зевающего Андрея, – какое время? Детское? Или как?

Андрей ещё раз зевнул.

– Время какое, спрашиваешь? А перед сменой.

Миняй рассмеялся.

– Вывернулся, паря. Ты завтра в какую?

– А, как и вы, в первую.

– Новый город догуливал выходные, мостовые и стены домов отдавали накопленный за день жар. По-прежнему ровным размеренным шагом уже при фонарном свете они добрались до «Беженского Корабля». Миняй протянул руку Эркину.

– Ну, до завтра, Мороз.

– До завтра, – ответил Эркин.

Улыбчиво кивнул Андрей, и они разошлись.

Молча поднялись по лестнице, вошли в тихий, уже спящий коридор. У своей двери Эркин полез в карман за ключами, но дверь распахнулась сама, и Женя обняла их, сразу обоих, и так буквально вдёрнула их в квартиру.

– Наконец-то… всё в порядке, да? Сейчас чаб… поедите… – быстро говорила она, целуя обоих.

– Женя, – Эркин с трудом вклинился в её скороговорку, – сейчас в душ и спать, мы сыты, правда.

– Точно, братик.

Андрей сгрёб их мешки, куртку Эркина и забросил всё в кладовку.

– Завтра разберу. Женя, спасибо, но только спать.

– Завтра в первую, женя, – виновато сказал Эркин и поцеловал её в щёку.

– Да, – сразу кивнула Женя. – Да, конечно.

Расстёгивая на ходу рубашку, Андрей прошёл мимо них в ванную.

– Братик, догоняй.

– Да– да, Эркин, иди, конечно, – Женя ещё раз поцеловала его и легонько подтолкнула в спину.

Андрей уже ухал и кряхтел под душем. Эркин быстро разделся и, осторожно раздвинув занавеску, чтобы не набрызгать, протиснулся в щель.

– Эркин, ты? – Андрей яростно намыливал голову.

– Да, я. Подвинься.

Горячие сильные струи били их по головам и плечам, разлетаясь брызгами и от занавески снова на них.

– Ох, хорошо-о! Играться не вздумай!

– Отстань. Помять тебя?

– Нет, спасибо, брат. Завтра, ладно?

– Ладно.

Они, несмотря на тесноту, всё-таки потёрли друг другу спины и выключили воду.

– Ох, щас завалю-усь…

– На смену не проспи.

– Да ни в жисть, братик. Готов? Открываю.

Андрей щёлкнул задвижкой на двери.

В квартире тихо и темно, только под дверью спальни узкая светящаяся полоска. Эркин машинально, засыпая на ходу, повернул задвижку на двери, сбросил халат на пуф и лёг. Женя сразу отложила на тумбочку со своей стороны журнал, выключила лампу и повернулась к нему.

– Устал, милый? Спи, Эркин, спи, мой родной.

И уже во сне Эркин ответил:

– Ага, Женя, я сплю.

Женя тихо засмеялась, целуя его в щёку и в висок, погладила по груди. Эркин протяжно вздохнул и улыбнулся, не открывая глаз.

ТЕТРАДЬ ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЁРТАЯ

Конец июля выдался дождливым, чему Майкл, как и остальные парни, радовался. В жару учиться, да ещё экзамены сдавать уж слишком тяжко. И так времени ни на что не хватает, от работы же их никто не освободил, дыхнуть некогда, а если б ещё и жара… Но вот всё позади: и экзамены, и выдача аттестатов, и дожди, как по заказу, кончились. Голубое, промытое дождями, блестящее, как кафель – а ну его, хотя вроде уже привыкли, и не боятся, но всё равно не слишком приятно – небо, сочная, словно заново живущая листва…

В первый же выходной после экзаменов Майкл поехал в Царьград. Собирались ещё парни, но каждый сам по себе и за себя. И теперь он сидел за столиком кафе-мороженого и не так ел, как разглядывал город. Красные черепичные серебряные цинковые крыши домов, между ними зелёные кудрявые кроны, шпили и купола церквей и дворцов. Крепостной холм – самый высокий, да, правильно, Царьград – город на семи холмах, а холмы? Крепостной, Царский, лесной, Лысый, Галочий, Сухов и… да, правильно, Ишкин холм. Сколько всего он за этот месяц вызубрил, аж голова пухнет и трещит. И одно: а дальше что? И вроде бы, всё ясно и думать не о чем. Месяц каникул и с сентября снова в школу, уже в трёхлетнюю, чтобы иметь полный аттестат. Ну, этого ему на три года во как хватит, а потом? Техникум? Институт? Университет? А зачем?

Народу в кафе немного: день-то будний, а туристы сюда по вечерам заходят, чтобы столицей в огнях полюбоваться и поговорить, что вот кончилась война, затемнение до самого конца держали и как хорошо. И закат, говорят, отсюда самый красивый.

Майкл не спеша доел мороженое и, оставив на столе деньги, встал. Сейчас, может, сходит в кино или просто погуляет, ни в одежде, ни в чём ещё он не отличим, разве только… цветом, но тут уж ничего не поделаешь, он – не мулат, не трёхкровка, негр, чёрный. Но… но здесь это не опасно. Попыталась их как-то местная шпана зацепить, так обошлись без милиции, наглядно, нет, наглазно и позубно объяснили, что драться мы умеем и нас лучше не цеплять. Теперь в упор друг друга не замечаем. И здесь, парни рассказывали, было пару раз, и так же обошлось.

По крутой полутропе-полулестнице он спустился с Крепостного холма к мостику через ров. По прозрачно-чёрной воде важно плавали белые лебеди и шныряли неброские утки. Рассказывали, что птицы здесь исстари, и даже в войну, когда было голодно, птиц никто не трогал, рабу только на удочки да, ловили, а птицы так и жили себе. Майкл остановился и так постоял, облокотившись на перила. Птицы подплыли, ожидая подачки, но у него ни хлеба, ни печенья с собой нет, и они быстро перестали его замечать. Воду рябило, и разглядеть своё отражение он не мог, да и не пытался. Нагляделся он на себя в зеркалах… до отвращения.

Майкл с силой оттолкнулся от перил и пошёл дальше. За рвом переплетались узкие улицы, застроенные маленькими – в один-два этажа – домиками, между домами каменные, в рост человека, ограды с фигурной решёткой по верху. Над оградами и крышами вздымаются деревья. Дома все жёлтые, с белыми лепными украшениями, окна закрыты изнутри белыми занавесками, да, кисейными называются, Тётя Паша говорила, и между стеклом и занавесками уставлены цветами. Майкл не один уже раз гулял по этиму кварталу и прохожих никогда не видел. Странно, в Царьграде каждый квартал как свой особый город, совсем не похожий на остальные. Интересно, почему так?

Подумал и тут же забыл об этом. Такая сонная, солнечная тишина на этих улицах. Глухие резные двери с кнопочками звонков. А если взять и позвонить? Зачем? А просто так, из озорства! И зная, что никогда такого себе не позволит, тихо посмеялся над собой.

Ещё поворот, ещё… И Майкл с ходу оказался на шумной улице, полной вывесок, витрин машин и прохожих. Во, еу, совсем другой город!

Майкл шёл теперь быстро, будто спешил куда-то, будто по делу, но сам понимал, что просто подстраивается под окружающих, привычно стараясь не выделяться. Магазины, лотки, киоски, шум, толкотня, машины на мостовой в четыре ряда, ещё не пробка, но едут медленно, и прохожие, если надо на другую сторону, то до перехода не идут, а просто перебегают, с явно привычной ловкостью лавируя между машинами. И он перебежал. Ни за чем, просто так. Эта сторона ничем не лучше той. Но и не хуже.

Пожалуй, вот это, бесцельное и безопасное блуждание ему и нравилось в России больше всего. Там, в Спрингфилде, он тоже ходил в город, но только с парнями, и с опаской, зорко поглядывая по сторонам, ни на секунду не забывая, кто он и чем ему опасна встреча… со знающим. А здесь… ну, совсем другое дело… Нигде ему не было так хорошо. Всюду могла вспомнится прошлое, питомник, Паласы, хозяева, но не здесь, не на этих улицах. У него же никогда такого раньше не было. Никогда… а… что это? Чёрт, это же…

Она шла так же быстро, как все, и одета, как все, но он не мог ошибиться. Чёрные кудри до плеч, плечи, талия, бёдра… и… да нет, дело не в волосах и фигуре, а в том, как она идёт, танцуя, играя бёдрами и спиной, не завлекая, не разжигая, а просто иначе не умеет.

Майкл прибавил шагу, побежал, ловко лавируя между людьми. Догнал, почти догнал, поравнялся и пошёл рядом. Она думала о своём и не замечала, что её разглядывают, или настолько привыкла к чужим взглядам. Тёмная, темнее мулатки, но не чёрная. И джи, не элка. Надо же, и чего её в Россию понесло, спальницы все устроились и гореть не стали, а эта чего?

Она по-прежнему не замечала ничего и никого, и Майкл тихонько свистнул по-питомничьи.

Она вздрогнула и остановилась, будто налетела на невидимую преграду. Остановился и он. Теперь они стояли и рассматривали друг друга, а толпа обтекала их. Оба высокие стройные, и оба как негативы: светлая одежда и тёмные лица и руки.

– Еды тебе, – улыбнулся Майкл.

– И тебе от пуза, – кивнула она, настороженно оглядывая его. – Джи?

– Да, – согласился с очевидным Майкл.

Она усмехнулась.

– М кто тебя привёз?

Её вопрос и удивил, и как-то обидел его.

– Я сам приехал.

– Ловок, – кивнула она. – А меня привезли, – и вдруг: – Пожрать купишь? А то, – и по-русски: – Ни копья.

– Хорошо, – кивнул он. – Пошли.

Они шли рядом, но не касаясь друг друга. Майкл замедлил шаг у первого же кафе, но она покачала головой. – Слишком шикарно. Дорогое заведение.

Он упрямо мотнул головой. – Деньги есть.

– Ну, как знаешь, – пожала она плечами и повторила: – У меня ни копья.

– Я слышал.

В кафе они сели за столик, и он взял листок меню.

– Ого-о! – протянула она, видя, как он водит глазами по тексту.

– А ты думала, – гордо хмыкнул Майкл. – Так тебе как, полный обед?

– Спрашиваешь!

К ним подошла официантка, И Майкл заказал два обеда. Его бойкая русская речь тоже произвела впечатление.

– Здоровско ты! – сказала она, когда официантка, спрятав свой блокнотик в карман фартучка, отошла.

Майкл самодовольно улыбнулся.

– А чего ж нет. Слушай, а ты чего так? Ну…

– Без денег? – она усмехнулась. – Приехала на неделю, полторы протянула, а теперь всё… как ни тянула… работы нет. Перегорела я, – и твёрдый насмешливый взгляд.

Майкл выдержал его и кивнул.

– Я тоже. Я Майкл, тьфу, Михаил. А ты?

– Ну да, – кивнула она. – Раз перегорел, то имя можно. А я Мария, по-русски – Маша. Чем живёшь?

– В госпитале, медбрат и массажист.

– Ого! Это ж…

Она недоговорила, потому что им принесли салат. Майкл не собирался так рано обедать, но сидеть и смотреть, как другой ест, тоже не хотел.

– Здоровско устроился, – заговорила Мария.

– Не жалуюсь. А ты?

Она вздохнула.

– Было хреново, стало дерьмово. Я ведь… сбежала.

– Чего-о? – изумился Майкл. – Ты что?! Свободе уже… полтора года, а ты…

– А я вот только сбежала. Да не от хозяина. От мужа.

Майкл окончательно онемел. Но им принесли окрошку. С мясом, яйцами и сметаной. К половине тарелки Майкл немного пришёл в себя.

– Он что? Обидел тебя? Ну…

– Да нет, – Мария вздохнула, доедая окрошку. – Это я его обидела. Ладно. Ты как, один?

– Да нет, нас с госпиталем, знаешь, сколько приехало.

– С госпиталем? – переспросила она. – Слушай, как же ты исследования проскочил? Ведь трепали, что всех наших, ну, кто уцелел, на исследования вывозили.

– Трепотня, она и есть трепотня. Лечили нас, ну, кто раненый был, из горячки, из чёрного тумана вытаскивали, это да.

Она невольно поёжилась, как от холода.

– Чёрный туман… да, горячку ещё выдержишь, а из чёрного тумана в одиночку не встанешь.

Поджаристые котлеты с мелко нарезанными жареными картошкой и луком надолго прекратили их разговор. Завершал обед яблочный компот.

– Спасибо тебе, – взяла она стакан. – А то…

– Ладно тебе, – отмахнулся Майкл. – Если мы не за себя, то кто за нас.

Мария улыбнулась.

– Здоровско.

– И куда ты теперь? – спросил Майкл, когда они вышли из кафе.

Она пожала плечами.

– Не знаю. Наверное… – и не договорила.

– Вернёшься?

– К мужу? – уточнила она. И вздохнула, – а больше некуда.

– Он что? – повторил свой вопрос Майкл.

– Он-то ничего, – Мария сердито повела плечом, – он… а! Я это, понимаешь, моя вина. Вот уехала, сказала на неделю, а сегодня двенадцатый день. Нельзя мне возвращаться. Нельзя и всё. И жить здесь не на что и уехать некуда, и… – она усмехнулась. – И подушку просить не у кого.

– И незачем, – твёрдо ответил Майкл. – Пошли.

– Это куда? – насмешливо спросила она, но послушно пошла рядом.

– Увидишь, – пообещал Майкл. – Не бойсь, всё будет нормально. Выдумала тоже… подушку. Дура. Кто выжил, тот и победил. Я, знаешь, каких видел… без рук, без ног, глаза выжгло, и живёт, а ты… всё же на месте.

Он говорил быстро и сердито, но тихо, по-камерному. И она так же отвечала ему.

– Без рук, без ног… так он же беляк. А мы… я ж перегорела, кому я, такая, нужна?

– И я перегорел. Да чего там, мы все, кто в госпитале, перегорели. И живём.

– И кому вы нужны? – съязвила Мария. – Ну, вот ты, кому ты нужен?

– Я? – на мгновение растерялся Майкл, но тут же нашёлся, вспомнив, как однажды спорили ещё там, в Спрингфилде. – Я сам себе нужен.

– А зачем?

На этот вопрос он ответить не смог и угрюмо буркнул.

– Ничего, вот я сведу тебя, он тебе на все вопросы ответит.

– Поп, что ли? – фыркнула Мария.

– Нет, он психолог.

– Кто-о?! Это что ещё за хренотень?

Майкл улыбнулся покровительственной усмешкой знающего.

– Увидишь. Он нас из чёрного тумана вытаскивал. Так что… ты только не ври ему. А плохого он не посоветует.

– Это беляк-то?!

– Он русский, – внушительно ответил Майкл. – Это раз. Он врач и давал клятву Гиппократа, это два. И он… мой крёстный, это три.

В их разговоре всё чаше проскакивали русские слова, и незаметно для себя Майкл, а за ним и Мария, полностью перешли на русский.

– Крёстный? – удивилась Мария. – Ты крестился?

– Ну да. Когда решили уехать, – весело объяснил Майкл, – ну, в Россию, мы все себе русские имена взяли. И крестились.

– Иначе не пускали? – удивилась Мария.

– Да нет, – так же удивлённо ответил Майкл. – Просто мы решили. Едем в Россию, должны быть как русские. Сами решили, понимаешь?

Она задумчиво покачала головой.

– И много вас?

– Здесь? – уточнил он. – Двадцать четыре.

– И все джи?

– Все перегорели, – поправил он её. – А так-то элов больше.

– Ну, как везде, – кивнула Мария. – И что, все в госптале?

– Ну да.

Где жил Жариков, Майкл знал. Они уже у него как-то в гостях были. Когда в первый раз поехали в Царьград, просто хоть город посмотреть. Доктор ваня встретил их на вокзале, они походили все вместе по улицам, а потом у него на квартире чай пили. Так что… и сегодня он не в госпитале, это точно, дежурство у него… ну да во вторник. Ну, конечно, они незваны, но ведь не просто поболтать, а по делу, так что…

За разговором добрались неожиданно быстро. Тёмно-серый шестиэтажный дом стеной вздымался над тротуаром. Первый этаж высоко, в окна не заглянешь, полуподвальные окна забраны узорчатыми решётками. Глухая, без стёкол и украшений, высокая дверь. Мария невольно поёжилась, входя следом за майклом, в гулкий просторный вестибюль.

Дверь, тамбур, четыре ступеньки, широкая лестница… Но Майкл свернул вбок к малоприметной железной двери.

– На лифте поедем, – важно сказал он Марии.

Так важно, что она насмешливо улыбнулась, но промолчала.

В обшитой красновато-коричневым деревом кабине было большое зеркало. И Мария заботливо оглядела себя: не слишком ли заношено и измято платье. Ну, как глаза мужчине отвести – это не проблема. Хотя… если он на джи падок, будет сложнее. Но чистых таких мало, скольких она перевидала, что и бабу, и парня за раз трахнут, так что если умеючи… а она умеет. Чему-чему, а этому выучили.

Лифт остановился на пятом этаже. Вымощенная под тёмный мрамор площадка, шесть дверей, на дверях одинаковые золотистые таблички с цифрами, коробки почтовых ящиков и даже кнопки звонков одинаковые.

Майкл уверенно позвонил в третью слева дверь. Тишина… быстрые шаги… и звонкий весёлый голос:

– Я открою, сейчас…

Майкл нахмурился.

Щёлкнул замок… и перед Майклом возник и застыл изумлённый до немоты Андрей.

– Т-ты?! – наконец выдохнул он. – Зачем?!

– Затем!

Майкл грудью. Вперёд пошёл на него, и Андрей отступил, впуская их в квартиру. Майкл сам захлопнул за Марией дверь и камерным шёпотом обрушился на Андрея.

– Ты чего, поганец, доктору Ване отдохнуть не даёшь?

– Тебя не спросил, – огрызнулся Андрей. – А ты чего припёрся? И с собой притащил…она ж…

– Не зарывайся, малец, – вмешалась Мария. – А то живо красоту попорчу.

Андрей немедленно ответил забористой руганью.

– И что тут такое?

Мария вздрогнула и обернулась. Высокий белый мужчина в костюме, но он… но он явно не из таких, зачем ему джи? Да ещё двое?

– Здравствуйте, Иван Дормидонтович, – улыбнулся Майкл. – Вот, она перегорела и сбежала, и ей деваться некуда.

– Здравствуй, Михаил, – спокойно кивнул Жариков. – Всё понятно.

Взгляд беляка, которым он окатил её, сначала Марии не понравился. Он не был обычным мужским взглядом, так смотрели врачи в питомниках и Паласах, где как ты ни улыбайся, как ни играй телом, не поможет. Но… вляпаться она, конечно, вляпалась, но…выход всегда найдёшь. И всё-таки… чуть другой взгляд, не совсем… врачебный.

В первый момент Жариков растерялся. Нет, понятно, что любой из парней мог вот так заявиться, но чтобы привести с собой перегоревшую спальницу… И меньше всего он ожидал такого от Майкла. И сказал первое, что пришло даже не в голову, а на язык.

– Давайте чаю попьём.

– Ага, сразу кивнул Андрей. – На кухне пить будем, да?

И Жариков, уже начавший соображать, сразу понял: да, на кухне, не в гостиной, сделать обстановку простой и полудомашней для парней, а, значит, и для неё.

– Да, на кухне.

Андрей дёрнул Майкла за рукав, понимая, что Жарикову надо поговорить с… пациенткой, да, наверное, так, наедине. Майкл не стал спорить, и они бесшумно исчезли. Мария оглянулась им вслед, а когда вновь повернулась к беляку с длинным чудным именем, он… он уже не был беляком, вернее, смотрел на неё, как… как свой. И улыбнулась она ему, как своему.

На кухне Андрей поставил чайник на плиту, зажёг голубой огонь в конфорке. Майкл молча смотрел, как он уверенно хлопочет. Окна кухни выходили во двор: мощёный, раскалённый солнцем, но тихий.

– Где ты её подцепил?

Майкл вздрогнул. – На улице. Ловко управляешься, смотрю.

– Так я ж, – Андрей усмехнулся и перешёл на английский: – Сколько ет домашним был.

– И что? Так понравилось, что и сюда лезешь?

Майкл ждал выпада: за такое надо бить, но Андрей только с удивлённой насмешкой посмотрел на него.

– Ты что, так ничего и сейчас не понял?

Майкл недовольно дёрнул плечом, но промолчал. И снова внимательный взгляд, и тихие почти по-камерному слова:

– Не бойся, он её не прогонит.

– Дурак, – так же тихо ответил Майкл. – Я не этого боюсь. Она же джи, что я ей дам?

И замолчал, сам испугавшись сказанного. Андрей мгновенно отвернулся, переставил на столе маленькую вазочку с конфетами, поправил салфетки под чашками с блюдцами. Прислушался.

– В кабинет пошли.

Помедлив, Майкл кивнул. Андрей подошёл к плите и убавил огонь под закипающим чайником.

– Не психуй, всё будет в норме.

– Отстань… утешитель.

Андре подошёл к нему и сел рядом на подоконник, благо, они здесь широченные. Теперь они сидели и слушали тишину.

В кабинете Мария сама прошла вперёд и села к столу. Жариков отметил про себя, что обстановка: шкафы и полки с книгами, обтянутый тёмной кожей диван и кресла, большой письменный стол и прочие причиндалы – не удивила и не смутила её.

– А… а как мне вас называть, сэр? – спросила она по0английски.

– Иван Дормидонтович, доктор Иван, просто доктор, – ответно улыбнулся Жариков. – И говори, как тебе удобнее.

– Спасибо… доктор, – ответила Мария по-русски и на мгновение опустила ресницы, сделав лицо детски-смущённым. – Я не всё могу сказать по-русски, – продолжила она по-английски.

– Говори, как тебе удобно, – повторил Жариков. – Я пойму.

Мария медленно кивнула. Он – беляк, врач, ему нельзя верить, но… но почему-то врать ему тоже не хочется. И начала она сама, не дожидаясь вопросов. Когда сама говоришь, то сама и решаешь, о чём и как сказать, а о чём и умолчать.