Текст книги "Аналогичный мир - 4 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 64 страниц)

– А массаж – это интересно, – сказал вдруг Жариков.

Майкл пожал плечами.

– Мы-то друг друга мнём, а ей, – он снова пожал плечами. – Думаете, ей нужно?

– А ты попробуй предложить, – сказал Алексей.

– Попробую, – послушно согласился Майкл и повторил: – Я-то не эл, но если просто общий… – тряхнул головой и улыбнулся. – Сделаю.

– Понимаешь, – стал объяснять Алексей, – ведь прикосновение – это не обязательно… секс. Так можно показать заботу, внимание, участие…

– Ну да, – немного озадаченно согласился с ним Майкл. – Раненых же мы трогаем, перевязываем. Ну да, если точки не трогать, то да, совсем другое будет.

– Точки? – переспросил Алексей. – Это эрогенные зоны?

– Эрогенные? – не понял Майкл, посмотрел на Жарикова и тут же сообразил. – А, понял. Нет, зона большая, а есть ещё точки, в зоне и рядом. Они разные. На боль, на… секс, ещё…

– На паралич, – подсказал Жариков. – Я помню, как ты Гэба… успокаивал.

Майкл несколько демонстративно хлопнул ресницами.

– Ну, я же для дела. И на полчаса всего.

– Понятно-понятно, – кивнул Жариков. – А какой предельный срок паралича?

– Не знаю, – покачал головой Майкл. – Там чуть пережмёшь, и кранты.

– Они рядом или совпадают? – спросил Алексей. – Ну, точки?

– По-всякому, – стал объяснять Майкл. – И так, и так. И даже одна точка, по-другому погладишь или нажмёшь, и не то. Это, – он растопырил пальцы, – это чувствовать надо, я не могу объяснить.

– Но этому можно научиться? – спросил Алексей.

Нас же научили, – усмехнулся Майкл и помрачнел. – Кто выжил, те все умеют.

– И как учили?

– Как всему. Ошибся – получи, сильно ошибся – вылетел на сортировке. И всё. Жить хочешь, так всему научишься.

Наступило молчание. Алексей не ждал такого поворота и растерялся, а Жариков знал, что надо промолчать и дать парню самому справиться. Майкл – сильный, он сможет.

Наконец Майкл встряхнул головой и улыбнулся.

– Я понимаю, вы об этом по-другому думаете. И я – джи, ну, для мужчин, вам лучше с Кри… Кириллом, Эдом, ну, с элами поговорить, они с женщинами работали, вам интересно будет. А я не по вашей… специальности, я, – он усмехнулся, – патология, так?

– Нет, – твёрдо, даже жёстко ответил Жариков. – Никакой патологии у тебя нет.

– Но я же…

– Определяющий момент не с кем спишь, а кого любишь, – по-прежнему твёрдо сказал Жариков.

Алексей удивлённо посмотрел на него. Майкл несколько секунд молча переводил взгляд с одного на другого м всё-таки переспросил:

– Да?

– Да, – кивнул Жариков и добавил: – И ещё. Любовь патологией не бывает.

– Любая? – с вызовом спросил Алексей.

– Любая, – Жариков усмехнулся. – В том числе к мороженому и к Родине.

Алексей густо покраснел. Майкл почувствовал, что здесь отголосок какого-то не то спора, не то… но у него своя проблема.

– И как у хозяина к Андрею? – спросил он максимально ехидно.

– Патология в том, что он был хозяином, рабовладельцем. И тогда, кстати, он о любви не думал, и даже наверняка не чувствовал. Любить может только свободный.

– И свободного? – сглотнув, спросил Майкл.

– Да, – убеждённо ответил Жариков. – А пол… неважен.

Майкл задумчиво кивнул и встал.

– Я пойду, не буду вам мешать, спасибо большое. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – улыбнулся Жариков.

– Спокойной ночи, – кивнул Алексей.

Когда Майкл ушёл и даже шаги его затихли, Алексей спросил:

– Зачем вы назвали гомосексуализм нормой?

– Во-первых, коллега, чтобы парень сохранил самоуважение. Во-вторых, большинство мужчин – бисексуалы, и думаю, что у женщин процент тот же. А в-третьих… отношение к гомосексуализму и гомосексуалистам сугубо социально и конкретно исторично. Это правительственная политика, власти нужно население, значит, женщины должны рожать, – Жариков говорил, расхаживая по кабинету. – Однополая любовь рассматривается как помеха деторождению. Вот и всё. Остальное уже дело пропаганды. А на самом деле…

– Думаете, нет?

– Убеждён.

– А Империя не была заинтересована в населении?

– Была, – кивнул Жариков. – Вплоть до нарушения «Пакта Запрета». Но сексуальное насилие как часть, неотъемлемая часть рабовладения, не только допускалось, но и предписывалось. И как растление того же населения безнаказанностью… Так что оставим пропаганду специалистам в этой области, коллега. Наше дело – объективная реальность, то, что на самом деле.

– Но патология существует!

– Разумеется. Но что считать патологией? Отклонение от нормы, не так ли. Пятилетний ребёнок регулярно и интенсивно участвует в сексуальных контактах. Это норма? И вот до пяти лет их просто насиловали надзиратели, а после… до четырнадцати учёба, до двадцати пяти работа. И смерть. Такая жизнь – норма или патология? Если они, спальники, патология, то кем являются надзиратели, владельцы Паласов, клиенты и хозяева наконец? Они – норма?!

– Но… я согласен, здесь нет однозначного решения, но есть же какие-то общие нормы.

– Общепринятые, коллега, – Жариков заставил себя успокоиться и заговорить с максимально возможной, но не обидной академичностью. – Да, вот здесь и кроют те детали, в которых сразу и Бог, и Дьявол. Вот, например. Скотоложство, зоофилия всегда и везде считалась извращением. Так?

– Да. Нормой нигде и никогда не признавалась и не признаётся.

– Ну вот. А эти… расисты имперские, объясняя и оправдывая рабство, торги, питомники и те же Паласы, главным аргументом выдвигают, что цветные – не люди. Так с кем же, чёрт возьми, они тогда трахались?! И как совместить законы об осквернении расы с Паласами?!

Алексей смущённо покраснел.

– Я… не очень знаком…с этим.

Жариков, успокаиваясь, улыбнулся.

– С законами или Паласами? Ничего, коллега, это естественно. Законы возьмёте в Библиотеке, вряд ли есть в переводе, но разберётесь. А по Паласам… есть материалы у меня, у доктора Аристова. И у парней информации много. Если сумеете уговорить их поделиться. Но сначала проработайте законы, договорились?

– Хорошо, коллега, – встал Алексей. – Спасибо. Уже поздно.

– Я всё равно на дежурстве, – засмеялся Жариков.

Когда Алексей попрощался и ушёл, Жариков достал свои тетради. Спешить некуда, так что запишем всё тщательно, подробно и продуманно.

В раздевалке Майкл убрал в свой шкафчик халат с шапочкой и посмотрел на часы. За полночь уже, и сильно. Домой, что ли? Так больше ж некуда. Дом… комната в меблирашках. Дом на время. Так им говорили, когда они только устраивались, и да, так оно и есть. А если они с Марией решат… жить вместе, то придётся искать новое жильё, квартиру. У Марии хозяйка неплохая, но вдвоём им там будет тесно. И разрешит ли хозяйка. Одно дело – приходящий, как говорят, ухажёр, и другое – постоянный… жилец. Так-то им вдвоём с Марией хорошо. Без всех этих… Мария такая же, как и он, и перегорела тоже, и ей этого не нужно. Им потому и хорошо, что не надо ни притворяться, ни врать…

Майкл тряхнул головой и захлопнул шкафчик. Всё, с утра в школу, надо выспаться, да нет, хотя бы поспать. А все эти штуки с сексологией – да на хрена ему это никак не нужно – побоку. Им с Марией и так хорошо.

* * *

Уютно потрескивает огонь в камине, за окном ветер перебирает ветви деревьев, тишина и покой.

– Хорошо-то как!

– Рад, что сбагрил их в посёлок? – хмыкает Фредди.

– А что, тебе одиноко? – отвечает вопросом Джонатан.

Фредди одобрительно отсалютовал ему стаканом.

К их возвращению стройка в посёлке практически закончилась, и ждали их разрешения переселяться. Из барака потихоньку перетаскивали ту мебель, что решили взять с собой. Сэмми без устали мастерил кровати, столы, стулья и табуретки. Стеф проверял немудрёную, но для многих незнакомую технику, заодно объясняя и инструктируя. Весь сушняк в окрестностях и совсем не нужные щепки и обломки из Большого дома стаскивались в сарайчики – у каждого дома свой! – на зиму. И наконец приехал священник из «цветной» церкви Краунвилля и торжественно благословил каждый домик и семью, живущую в нём, чтоб жили в достатке и согласии. Опустевшие выгородки вымыли и…

– И что же здесь теперь будет, масса?

Мамми вытерла руки о фартук и посмотрела на Джонатана.

– Комнаты для приезжих, – сразу ответил Джонатан.

– Это как Чак, что ли, масса? – изобразила мыслительное усилие Мамми.

– Да, Мамми, – улыбнулся Джонатан. – Ну и для сезонников, если понадобятся. Вот и сделаем как у Чака. Кровать, стол, два стула или табуретки, и для вещей.

– Ага, ага, масса, – закивала Мамми. – А у Ларри выгородку тоже не трогать?

– Пусть, как есть– кивнул Джонатан. – И Чака тоже.

– Ну да, масса Джонатан. Слышал, Сэмми?

– Это не к спеху, – остановил её рвение Джонатан.

К удивлению Фредди, Вьюн и Лохматка не переселились в посёлок, а остались жить в конуре у конюшни. И кошка на кухне осталась.

Теперь после обеда имение затихало, и они с Джонатаном оставались вдвоём. Как той зимой, когда они только-только приехали и начали обживать руины…

…– Жить здесь будем.

Фредди не спрашивал, но Джонатан хмуро кивнул.

– Больше негде.

Они стояли в рабской кухне – единственном неразорённом месте.

– А в чём проблема, Джонни? У плиты хуже, чем у костра?

Джонатан вздохнул.

– Нет, конечно.

В самом деле, рабство отменено, они здесь вдвоём, и спать на дворе только потому, что кухня эта рабская, просто глупо. Здесь в окне даже стёкла сохранились, рама, правда, очень щелястая.

– Давай, Джонни, – подтолкнул его Фредди. – Надоело под снегом спать.

Заделать щели, хотя бы самые заметные, проверить дымоход и пустить обломки рабских нар на растопку. Целы бак для воды, котлы для каши и кофе, листы противней. Они распахнули для света дверь и разбирали завалы. Здесь не били и не ломали, просто разбросали как попало и куда попало.

– Джонни, проверь колодец, а я затоплю.

– Мы же его уже смотрели.

Тогда бери ведра и таскай воду. Я лохань нашёл.

– Она течёт.

– Пока ты воды наносишь, я её заделаю.

Когда ковбою что приспичит, то спорить не только бесполезно, но и опасно. В Аризоне это и лошади, и люди знают. Лошади с рождения, люди – если выживут. Джонатан выжил, поэтому взял вёдра и пошёл к колодцу.

К его возвращению в плите пылал огонь, а Фредди придирчиво осматривал на просвет большую лохань для рабской стирки. А когда бак был наполнен, в кухне стало настолько тепло, что они сняли куртки.

– Грейся, я холодной принесу.

– Ты мыться, что ли, вздумал?

– Можешь ходить грязным, – великодушно разрешил Фредди, надевая куртку. – Но упустишь кофе, вздрючу по-тогдашнему.

Джонатан подошёл к плите. От открытой – для света и тепла – топки и чугунных кругов конфорок шёл ровный сильный жар. На кофейнике задребезжала крышка. Он выдернул из джинсов рубашку и, обернув полой ладонь, отодвинул кофейник на кирпич. Не остынет и не выкипит. Вошёл Фредди с вёдрами.

– Тихо. Можем расслабиться.

Джонатан усмехнулся.

– Расслабляйся. Я послежу.

Время и места такие, что спать и расслабляться лучше по очереди и автомат держать под рукой.

– Грейся, – буркнул Фредди, щупая бак.

И он не смог уйти, оторваться от этого тепла.

Лохань была достаточно поместительной, чтобы мыться сразу двоим, но на такое безрассудство они не пошли. Он залез в парящую воду первым. И Фредди молча согласился с такой очерёдностью: после горячей ванны выходить с автоматом на холод – не для его спины такие фокусы.

Горячая вода, жёлтая едучая – он прямо чувствовал, как отслаивается от тела грязь – пена, красные отсветы от огня в топке на стенах. Джонатан сидел в лохани и мылся собственным бельём – стара ковбойская хитрость, как совместить мытьё и постирушку.

Фредди поставил перед топкой принесённый из Большого Дома стул и устроился, как у камина.

– Подошвы не подпали.

– Поучи меня. Пошарим завтра по соседям. Может, чего и валяется. Без присмотра.

– Здесь ты уже всё видел?

Фредди хмыкает.

– Думаешь, корову мы здесь в кустах найдём?

– Резонно.

Он ещё немного посидел в остывающей воде и вылез. Сток оказался не забит, и опорожнить лохань удалось без помех.

– Давай, твоя очередь.

– Угу, – Фредди, качнувшись, снял ноги с плиты и встал. – Низко вешаешь.

– Быстрее высохнет.

Джонатан расправил на натянутой над плитой верёвке свои вещии, вздохнув, стал одеваться. Фредди уже наполнил лохань и с мечтательно предвкушающим выражением расстёгивал рубашку. Стул он переставил к лохани, чтобы, не вставая. Дотянуться до оружия. Джонатан застегнул пояс с кобурой и взял свой автомат.

– Пойду пройдусь.

Фредди сбросил на пол к сапогам джинсы и полез в лохань. Шумно выдохнул сквозь зубы – вода оказалась несколько излишне горячей – и сел, почти исчезнув в клубах пара.

– Валяй.

Выходя из кухни, Джонатан плотно прихлопнул дверь. Было уже совсем темно, но отсвечивал иней, белёсой коркой затянувший землю и стены. В загоне фыркали и переступали лошади. Сена им задали вволю, так что не замёрзнут. Скрипят, сталкиваясь под ветром, ветви в саду. Интересно, хоть что-то там уцелело, или всё выжгло? А в остальном – тишина. Мёртвая тишина. Но Фредди прав насчёт коровы и всего остального. Хозяйство должно быть хозяйством. Иначе из прикрытия оно станет косвенной и от того более неприятной уликой.

Обойдя дом и службы, Джонатан вернулся в кухню. И первое, что увидел сквозь клубы пара – это торчащие из лохани голые ноги Фредди и над ними нацеленный точно ему в лоб глазок дула.

– Закрой дверь, сквозит, – сказал Фрудди, опуская и откладывая кольт на стул.

– Как это ты через дверь не выстрелил?

– Подозревал, что знаю входящего. Как там?

– Тихо, как в могиле.

– И в могиле неплохо, когда не ты в ней покойник, – философским тоном ответил Фредди, глубже опускаясь в воду.

– Джонатан пристроил автомат, чтоб не мешал и был в пределах досягаемости, снял и бросил на табурет куртку, взялся за кофейник.

– Налить?

– Сделай хаф-на-хаф. Бутылка в мешке.

Джонатан достал из мешка Фредди бутылку дрянного виски.

– Кофе пьют с коньяком, Фредди.

– Кофе, а не эту бурду. Наливай, Джонни.

Джонатан налил в две кружки до половины горячего кофе и долил из бутылки.

– Держи. Говорят, для прогрева хороша русская водка.

– А мне говорили, что её пьют холодной, – Фредди отхлебнул из кружки. – А ничего, главное, что горячее.

Джонатан кивнул и сел у плиты. Что ж, могло быть и хуже. От мелкой банды они отобьются, а крупной здесь уже делать нечего. Есть крыша над головой, кой-какая утварь… для начала вполне достаточно. Жар от выпитого разливался по телу, смешиваясь с печным.

– Подлить горячего?

– И туда, и туда.

Джонатан поставил кружку на край плиты и встал. Зачерпнул из бака ковш кипятка.

– Вставай, а то ошпарю.

Фредди, кряхтя, втянул в лохань ноги и встал во весь рост. Джонатан аккуратно влил с краю горячую воду.

– И хватит с тебя, а то сваришься.

– Угу, – Фредди, стоя, допил свою кружку, сел обратно и отдал кружку Джонатану. – Только горячего теперь сделай, – и блаженно вздохнул: – Это я к загробной жизни готовлюсь.

– Понял, – кивнул Джонатан. – В следующий раз я тебе лохань на плитуц поставлю. Для полноты ощущений.

– Она деревянная, не нагреется.

– Зато загорится.

– Спасибо, Джонни, – задушевно поблагодарил Фредди, принимая кружку с дымящимся, как и лохань, кофе.

И потянулись минуты тишины, наполненной треском огня в топке, бульканьем воды в баке и шумом деревьев за стенами.

Наконец Фредди отставил кружку, встал и собрал своё плавающее в воде бельё, вздохнул ещё раз и вылез из лохани. Джонатан снял ноги с плиты и встал. Фредди кивком поблагодарил его, развешивая бельё. Лохань опорожнили в сток, Фредди оделся, и они снова сели у плиты допивать кофе.

– Завтра в город смотайся. Возьми крупы, муки. Ну, обычный набор. Кастрюли, вроде, целы.

– Резонно. Но по одиночке пока лучше не ездить и не оставаться. А припасы попробуем и здесь поискать.

– Думаешь, не всё выжрали?

– Посмотрим…

…Так началась их жизнь в имении. На следующий день припёрлась какая-то плохо сбитая банда. Пятерых они уложили, а одному – раненому – дали ускакать, чтобы навёл шороху. А тех закопали рядом с двумя из Большого дома. А потом появился Сэмми. И пошло, и поехало…

…Джонатан глубоко вздохнул, расслабленно оседая в кресле.

– Ну да, так оно и было – кивнул Фредди. – Помню. На выставку поедем?

– А чего нет?

Приглашение на осеннюю выставку собак ждало их в имении, когда они вернулись, уладив все дела в Колумбии и других штатах. Прочитав короткий, но весьма вразумительный текст, Фредди сразу пошёл на конюшню к Роланду.

– Знаешь?

– Да, масса, – Роланд, сидя на полу, перебирал шерсть Лохматки, выпутывая набившиеся туда колючки.

Фредди сел на ларь с овсом, с интересом разглядывая Роланда. На языке вертелось: не был ли Роланд рабом у хозяйки питомника, но спросил Фредди о другом.

– И что ты знаешь об этой выставке?

– Она каждую осень, масса, когда собаки к зиме обрастут. Ну, как лошадиные, только вместо скачек – травля. Сто крыс запустят в ящик, к ним собаку и смотрят, за когда она их всех передушит, – Рол вздохнул. – Большие деньги можно выиграть, масса.

– Ну, где выигрывают, там и проигрывают, – хмыкнул Фредди. – А как готовят собак к выставке, знаешь?

Роланд снова вздохнул.

– Немного, масса. Так-то они маленькие ещё, на сотню рано пускать. И это… тримминговать их надо, масса.

– Тренировать? – Фредди решил, что Рол переврал именно это слово.

– И это, масса, но вот то… мисси Бетси сама это делала, а к большой выставке нанимала ещё. Я-то держал только, ну, подавал, что велели, и купал. А, – и снова: – тримминговала она сама.

– Понятно, – кивнул Фредди. – И когда их… обрабатывают? – опасаясь споткнуться на новом слове, Фредди удачно его избежал.

– Ну-у, масса, – замялся Рол. – Ну… недели за две.

– А выставка в ноябре, успеем – встал Фредди. – А Вьюна ты уже ьлже? – он кивком показал на лежавшую животом кверху Лохматку.

– А как же, масса, – гордо ответил Роланд. – Ежели не запускать, то это не трудно, масса.

Странно всё-таки, что Вьюн и Лохматка не ушли с Роландом. Хотя конуру, правда, Рол соорудил – загляденье.

– Ну, так как, Джонни?

– А отчего ж нет, – повторил уже не вопросом, а утверждением Джонатан. – Когда само плывёт, грех отказываться. Свяжемся с этой… председательшей, подготовим собак и поедем.

– На много не рассчитывая.

– Понятное дело. Но попробовать можно. И стоит.

Фредди кивнул.

И снова тишина. И покой. Эндрю уже должен был получить открытку. Парень умён, сообразит. Со Стэном рассчитались. Недёшево, конечно, обошлось, но ведь не принесёшь вот так запросто даже не конверт, а чемоданчик, пришлось и остальных полицейских подкормить. Сто тысяч инвалидам-полицейским, оставшимся на службе обществу. А их всего пятеро. Двадцать тысяч от анонимного жертвователя – вполне понятно. Для знающего. Как и открытка «Привет из Алабамы». И с Колченогим всё уладилось…

…День только начинался, и в «Утренней звезде» – баре Колченогого – было тихо и пустынно. Он прошёл к столику в углу и сел, упираясь спиной в кирпичную кладку. Расторопный официант, ни о чём не спрашивая, подал кофе и ушёл к стойке. И почти сразу из тёмной двери в углу – больших денег стоило Колченогому это стекло, зеркально-чёрное с одной стороны и прозрачное с другой – вышел сам Колченогий и захромал к нему через зал.

– Рано встаёшь, Фредди.

– Ты тоже не залёживаешься, Рип.

– Хочешь делать дела, – усмехнулся Колченогий, – поменьше спи.

Главного вопроса; чего такой гость припёрся в такую рань – благоразумно не задавали, но от ответа он и не собирался уклоняться.

– Не проспи Луизиану, Рип.

Колченогий сглотнул.

– А что? Есть свободный пай?

– Сколько возьмёшь, всё твоё.

Колченогий снова сглотнул, взял из стаканчика на столе бумажную салфетку и промокнул выступивший на любу пот.

– Кто ещё?

– Ты первый.

Теперь надо дать собеседнику проглотить и переварить новость, а пока выпьем кофе. Хороший, кстати, и совсем не фуфло, а настоящий.

– И чего ты хочешь, Ковбой? – совсем тихо спросил Колченогий.

– Забудь о лагернике, Рип.

Колченогий молча смотрел на него, и он, добивая, сказал:

– Его не было, нет и не будет. И заказа не было.

Наконец, Колченогий всё понял и кивнул.

– Как скажешь, Ковбой…

…Нет, здесь проблем не будет. И две недели они могут спокойно отдыхать.

ТЕТРАДЬ СОТАЯ

К октябрю заметно похолодало. Деревья в жёлтой и красной листве, в палисадниках доцветают золотые шары, на огородах и в садах последние хлопоты, горькие осенние запахи, ворохи палой листвы.

Андрей шёл, подбивая носком ботинка листья. Что ж, всё он просчитал и подготовил. В цеху договорился, что в понедельник не выйдет и отработает в следующее воскресенье. Здесь чисто. Даже не спросили зачем ему понедельник, вернее, решили всё за него…

– В загул идёшь, Андрюха?

– А в понедельник головка бо-бо.

– Понедельник – день тяжёлый.

– Без опохмелки никак не обойдёшься.

…Он и не спорил. А теперь к Эркину. Предупредить и на вокзал. А сумку он ещё вчера собрал.

У «Беженского Корабля» к нему подбежала Алиса.

– Андрюха, привет! А я гуляю!

– Привет, племяшка, – Андрей слегка дёрнул её за торчащую из-под беретика косичку. – Двоек много огребла?

– А вот и фигушки тебе, я меня пятёрки одни, – вывернулась из-под его руки Алиса. – Я до обеда гуляю.

– Ну, гуляй, – милостиво разрешил Андрей.

И уже у подъезда с ходу в него врезался выскочивший из подъезда Дим.

– Аг-га! – сгрёб его в охапку Андрей. – Ну как, купил папка серебряную пулю?

К его удивлению, Дим не смутился и не покраснел. Бесстрашно и ясно глядя в глаза Андрею, Дим выпалил:

– Не, мы сестрёнку ещё одну купили, теперь денег ни на что не хватает!

И резво улепетнул от опешившего Андрея.

Поднимаясь по лестнице, Андрей восхищённо покрутил головой. Ну пацан, ну хват! Это что ж из него потом вырастет, если сейчас такой? А вот чего это Эркин в пивную не пошёл, сегодня же пятница. Случилось чего? Вчера, вроде, всё нормально было.

И в квартиру вошёл уже настороже.

– Эркин, это я. Ты где? – позвал он, ставя сумку у вешалки и расстёгивая куртку.

– На кухне, – откликнулся Эркин.

Андрей вытащил из нижнего ящика свои шлёпанцы и переобулся. Судя по тону, ничего страшного или срочного не случилось.

Эркин стоял у плиты, сосредоточенно, как всё, что делал, готовя обед.

– Привет, – вошёл в кухню Андрей. – А ты чего в пивную не пошёл?

– У Жени работа срочная, – ответил Эркин. – Раньше десяти не освободится, а, может, и на ночь придётся остаться.

– По-нят-но, – раздельно ответил Андрей. – Так что ты сегодня на хозяйстве, – и повторил: – Понятно.

– А что? – Эркин оторвался от кастрюли и внимательно посмотрел на него. – Случилось что? Андрей?

– Ничего, – мотнул головой Андрей. – Я в Царьград еду.

Эркин с заметным усилием отвёл глаза, зачем-то покрутил кастрюлю с супом и наконец вытолкнул:

– Надолго?

– В понедельник вернусь, – очень спокойно ответил Андрей. – На понедельник я в цеху отпросился, ну, отгул взял, в следующее воскресенье отработаю. Завтра, правда, школу пропущу, но я тогда твои тетради посмотрю.

– Хорошо, – глухо ответил Эркин.

– Брат, – тихо сказал Андрей, и повернулся к нему. – Я вернусь. Что бы ни было, мой дом здесь. Моя семья здесь. Ты, Алиска, Женя… Я вернусь. Веришь мне?

– Верю, – кивнул Эркин.

Они обнялись, Андрей ткнулся лбом в его плечо, и оба тут же разжали объятия.

– Ну вот, – повеселел Андрей. – Ты вот что ещё. Если спрашивать кто будет, скажи, что загулял, и всё. Ну, чтоб лишнего шухера не было.

– Ладно, – кивнул Эркин.

Андрей смущённо замялся.

– Ну, чего ещё? – улыбнулся Эркин.

– Ты… ты Жене скажешь?

– А как же, – Эркин с лёгкой насмешкой смотрел на него. – Она же беспокоиться будет.

– Слушай, скажи ей… ну, что я загулял, ладно? – попросил Андрей. – А вернусь, всё сам расскажу. Честно.

– Ладно, – с гораздо меньшим, чем раньше, энтузиазмом согласился Эркин. – Да, слушай, у тебя же и вторник вылетает. «Зяблик» по вторникам.

– Нет, я в понедельник на автобусе приеду.

– А есть такой рейс? – засомневался Эркин.

– Ну, так такси возьму. Не боись, братик, всё будет нормально.

Андрей посмотрел на часы.

– Всё, я пошёл.

– Обедать не будешь?

– Переживу. Да и перехватил я уже. Ну… – Андрей перевёл дыхание. – Присядем на дорожку.

Эркин кивнул.

Они сели к столу, прошло несколько секунд, и Андрей вскочил на ноги.

– Всё. Счастливо, брат!

– Удачи, – встал и Эркин. – И… возвращайся.

– Всенепременно!

Андрей крепко хлопнул его по плечу и пошёл в прихожую. Эркин выключил газ под кастрюлей с супом и вышел следом.

Андрей быстро переобулся, снял с вешалки и надел куртку, взял сумку. И, уже стоя в открытых дверях, обернулся.

– Я вернусь. Слышишь, брат? Обязательно вернусь.

– Мы будем ждать, – твёрдо ответил Эркин.

И дверь за Андреем захлопнулась.

Эркин перевёл дыхание и побрёл обратно на кухню.

Спускаясь по лестнице, Андрей подумал, что как же это точно сказано: долгие проводы – лишние слёзы.

На улице к нему подбежала Алиса.

– Андрюха, ты куда?

– На кудыкину гору, племяшка. Там берёзовой каши навалом, – засмеялся Андрей. – Кто дойдёт, тому сразу двойную пайку отвалят. Айда со мной.

– Фигушки! – увернулась она от его руки, так и норовившей дёрнуть за косичку. – Сам иди.

– А я и иду. До встречи, племяшка. Вернусь, добычей поделюсь, – смеялся Андрей, уходя от дома.

– До встречи! – крикнула ему в спину Алиса, возвращаясь к игре.

И мысль о том, куда это так намылился Андрюха, что даже обедать не остался, тревожила её недолго.

Широко шагая, Андрей шёл прямо к вокзалу. Сейчас на поезд и до Ижорска. Маршрут он просчитал, срывов быть не должно. В Царьграде он будет завтра без десяти восемь вечера, а в Комитет приём до девяти. Он успеет. Как раз, в первую субботу месяца принимает председатель. Приём по личным вопросам. То, что и нужно, вопрос-то, ну, уж очень личный.

До отправления ещё пятнадцать минут, но поезд уже стоял у перрона, а народ плотно набивался в вагоны. Завтра суббота, базарный день, а выгоду грех упускать. Андрей забежал в кассу, ругая себя, что лопухнулся и не побеспокоился заранее, отстоял очередь и бегом обратно на перрон. Все ехали не в первый раз и знали, на какой станции какой вагон удобнее. Самым полупустым оказался предпоследний, где Андрей и приткнулся, закинув сумку на полку над окном. И только сел, как паровоз зафыркал, загудел и, раскачивая, задёргал вагоны. Продолжалось это несколько минут. Потом прозвучал второй гудок, и толчки стали сильнее. И наконец, свисток, слившийся с ударом станционного колокола, и перрон за окном медленно сдвинулся и поплыл назад.

– Ну, в добрый час, – перекрестилась сидевшая напротив Андрея женщина.

Андрей посмотрел на часы: семь минут «кукушка» примерялась. Если она так на каждой остановке будет телепаться, то точно опоздает. Хорошо, что запас есть: на Царьград, кроме основного, ещё транзит идёт без десяти полночь, так что хоть на час «кукушка» опоздай, он успевает.

В разрывы между облаками иногда проглядывало солнце, и деревья под его светом вспыхивали золотом осенней листвы. Убранные побуревшие поля, ярко-зелёная не по сезону трава на лугах, деревни, городка… Поезд идёт медленно, раскачиваясь, вздрагивая и словно вздыхая от усталости.

Нудьгу трёхчасового переезда Андрей помнил с весны и потому взял с собой книгу. Толстый и пухлый от затрёпанности роман про войну. И время занять, и мозги не перетрудятся, роман же, не монография и не учебник, и Ланька-битблиотекарша хвалила. Выпендрёжная, конечно, девчонка. Все Светланы – Светка, а она – Ланька. Хотя лань из неё… тёлка тёлкой. Ну, это ему по фигу. А в книгах Ланька разбирается, это есть, не самоучка, библиотечный техникум в Ижорске кончала. Читал Андрей, как и в окно смотрел, рассеянно, но время всё-таки пошло незаметно.

Проводив Андрея, Эркин довёл до конца процедуру готовки и вышел на лоджию позвать Алису. Чёрт, как оно всё сразу. И Жени нет, и Андрей уехал.

– Алиса, – позвал он, сразу углядев красный берет с белым помпоном. – Иди домой.

– Ага, ага! – откликнулась Алиса. – Всем до завтра, я домой.

Эркин посмотрел, как она бежит к подъезду, и вернулся на кухню.

Он успел поставить на стол тарелки, когда звякнул звонок, вышел в прихожую и впустил Алису.

– А мы обедать будем, – тараторила Алиса. – А я его три раза осалила… а меня ни разу!

– Так и ни разу? – засмеялся Эркин.

– Ну-у, почти ни разу, – вздохнула алиса. – Эрик, а мы обедать будем?

– Да, иди мой руки.

– А мама? Не будем ждать?

Теперь вздохнул Эркин.

– Она поздно придёт.

Алиса внимательно смотрела на него, и он повторил:

– Иди, вымой руки и будем обедать.

Пока Алиса копошилась в ванной, Эркин уже полностью накрыл на стол, нарезал огурец, уже солёный, свежие теперь только во «Флоре» и дорогие.

Алиса вошла в кухню и от порога продемонстрировала Эркину руки.

– Вот, я вымыла.

Эркин кивнул, снял и повесил на крючок фартук.

– Давай обедать.

За едой Алиса угомонилась. И потому, что устала, и потому, что Эрик баловства за едой не любит. Суп, котлеты – Женя сделала их заранее, и Эркин только разогревал – с картошкой и яблочный компот. Чинно выгребая ложечкой из чашки яблочную мякоть, Алиса поинтересовалась:

– Ты сейчас уроки делать будешь?

– Да, – улыбнулся Эркин.

– Я читать буду. У тебя. Можно?

– Хорошо, – согласился Эркин и встал собирая посуду.

Пока он мыл и расставлял посуду, протирал и накрывал скатертью стол, Алиса ему помогала и рассказывала о школьных и дворовых новостях.

Убрав в кухне, Эркин пошёл в м аленькую комнату и сел за стол. Разложил учебники, тетради. Завтра что? Химия, английский, обществоведение, биология и шауни. Допоздна работы. И писать, и читать, и по шауни узоры рисовать и надписывать.

Почти неслышно вошла Алиса и устроилась с книжкой на диване.

– Эрик, я тебе не мешаю?

– Нет, – ответил он, не оборачиваясь, и, помолчав, добавил: – Свет себе включи.

– Ага, – щёлкнула выключателем торшера Алиса.

Верхний свет Эркин не включил и штор не задёрнул, но уже темнеет. Ничего, допишет английский и задёрнет, а небо за окном ещё синее. Интересно, Женю когда отпустят? Сегодня она к его обеду пришла в столовую…

…Увидев Женю, он остановился и растерянно заморгал.

– Женя? У тебя тоже обед?

– Нет. Здравствуйте, – Женя улыбнулась проходившим мимо них Медведеву и остальным из бригады. – Нет, Эркин, у меня работа… срочная и, может, на ночь при1тся остаться. Вы без меня сегодня управляйтесь. Хорошо?

– Женя… – он попытался втиснуться в её скороговорку, но она продолжала:

– На обед я всё приготовила, как знала, ты только разогрей и компот свари, Алису из школы заберёшь, и пусть о обеда гуляет, и вымой её вечером, хорошо, Эркин, ладно?

Женя поправила ему воротник рубашки, быстро, словно украдкой, погладила по поечу и убежала…

…Эркин перечитал упражнение и отложил тетрадь. Теперь текст. Прочитать, ответить на вопросы в конце и подготовить устный перевод. Несложно, но много… странных, скажем так, слов. Джинни говорила, что это уже староанглийский поучается. Ну, ладно, раз надо – сделаем. Оливер Твист. Странное имя. Ну, так что там с ни м приключилось? Почитаем.