Текст книги "Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать"

Автор книги: Стэн Ривертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

13
Идея Хенглера

Профессору Арвидсону не хотелось идти на этот ужин, но он понимал, что должен на нем присутствовать. Он никогда не любил дружеских встреч в общественных местах, и если иногда посещал их, то только с близкими друзьями, отношения с которыми сохранились у него со студенческих лет. Конечно, он давно знал Торбена Мильде, но все-таки его общество несколько тяготило его, они были слишком разные, к тому же новый владелец Мариелюнда напускал на себя холодность, которая выглядела даже враждебно. Мало того, профессор вдруг перестал испытывать симпатию к антиквару Хенглеру. Это раздражало его тем более, что он никак не мог найти причины, заставившей его изменить свое отношение к этому крупному торговцу произведениями искусства. Он только чувствовал, что Хенглера следует опасаться. Профессор терялся перед открытостью и дружелюбием антиквара и не мог избавиться от необъяснимого чувства, что именно за этой открытостью скрывается нечто темное и опасное. Словом, он явился на ужин, чувствуя себя лишним и понимая, что его терпят только из вежливости. Торбена раздражает, что он все время возвращается к смерти его отца. Так, может, Торбен все-таки прав? Может, ничего уже не поделаешь? В полдень у профессора состоялась короткая беседа со старшим инспектором, который немного утешил его сообщением, что никаких новых обстоятельств по делу раскрыто не было и, очевидно, им остается только пойти простейшим путем и привлечь задержанного Хансена к суду на основании имеющихся улик. На основании этих улик ему и будет вынесен приговор.

Однако ужин в «Фениксе» приятно поразил профессора. Хенглер показал себя заботливым и внимательным хозяином. Он заказал все заранее и проявил при этом тонкий вкус, изысканное французское вино было как раз нужной температуры, и в честь шведского профессора ужин начался с бутербродов, благородные деликатесы которых самым приятнейшим образом украсили трапезу. К ним полагалась и водка, знаменитая старинная шведская водка, охлажденная на льду, была последним штрихом к этому превосходному ужину. Торбен не скрывал своего удовольствия и сделался особенно разговорчивым, он принадлежал к тому типу людей, которые, пожив в изгнании, научаются ценить красиво накрытый стол и видят в нем выражение внимания к человеку. Когда же подали коробку с сигарами в оригинальной упаковке и ароматный дым кольцами устремился к потолку, негромкий разговор принял самый доверительный характер. Говорили о редком интересе к искусству покойного господина Мильде – профессор не понял, каким образом разговор незаметно зашел именно на эту тему, но позже сообразил, что именно Хенглер ловко направил его в это русло.

Профессор понимал, что Хенглер с удовольствием запустил бы руки в оставшуюся после господина Мильде коллекцию произведений искусства, но умело скрывает свое нетерпение. Пока что Хенглер и Торбен пришли к согласию, что признанный авторитет и знания Хенглера должны помочь разобраться в оставшихся ценностях. Но кроме этой ни к чему не обязывающей договоренности, Торбен не хотел принимать никаких решений. У него было достаточно времени, он наслаждался ужином и не желал связывать себя скороспелыми обещаниями, любые проявления настойчивости и нетерпения отскакивали от него, как горох от стенки.

– Все, кто знали моего отца, знали, что он был человек застенчивый и старался не попадать в центр внимания. Он прилагал все силы и способности, управляя доставшимся ему наследством и родовым имением. Этого ему было достаточно. Я тоже полагаю своей главной задачей оставить после себя цветущее имение, отдав ему все отмеренное мне время. Я, уважаемые господа, придерживаюсь того мнения, что мои знания и жизненный опыт, приобретенный мною за границей, обогатят мою жизнь в провинции. Не думаю, что по натуре я склонен к каким-либо хобби, но, разумеется, я тоже не откажусь от интереса к искусству, однако лишь в той степени, в какой он будет соответствовать духу просвещенного дворянина. Полагаю, что мой отец немного смущался своей любви к искусству. Такое хобби, подобно любовнице, может далеко завести человека. Но мой отец был слишком сдержан, чтобы позволить этой страсти отразиться на своих поступках. Он скрывал самые сильные проявления этой страсти. Я думаю, в Мариелюнде есть произведения, о которых никто даже не догадывается.

– Во всяком случае, всем известно, что ваш отец пел себя иногда крайне таинственно, – заметил Хенглер. – Никто не знал точно, что он приобретает. Никто не знает сегодня всей его коллекции. Ото говорит о редком даре вашего отца: он собирал свою коллекцию ради самого искусства.

– Он так боялся, что его страсть станет достоянием общественности, – продолжал Торбен, – что отвел для нее в Мариелюнде три большие комнаты. Они всегда заперты. Никто не имеет права туда заходить. Там и хранятся многие из его самых ценных приобретений.

– Вот вам еще одно свидетельство тонкости его натуры, – сказал Хенглер. – Ваш отец не хотел выставлять произведения искусства перед профанами. Вы даже не представляете себе, как легко равнодушные, недалекие люди могут ранить настоящего знатока искусства.

Торбен углубился в свои воспоминания:

– Помню один случай, – сказал он, – у нас в имении работали какие-то работники, по недоразумению они чуть не попали в эти комнаты. Вышел большой скандал. Я никогда не видел отца таким разгневанным. А ведь это были простые люди, которые и знать не знали ни о каком искусстве. Нельзя же сердиться на людей за их неведение.

– Семья тоже не заходила в эти комнаты? – спросил профессор.

– Нет, никогда, да мы и не пытались, особенно после того случая. Мы считали это безобидной прихотью отца и уважали ее. Представители древних родов часто имеют разные прихоти.

– Но теперь-то вам, должно быть, не терпится заглянуть в те комнаты?

– Нет, дорогой профессор, у меня нет такого желания, – ответил Торбен. – Мне это не более интересно, чем прочесть нашу родословную, составленную отцом. Боюсь, что все это мне скучно. Отец, наверное, выразил свою волю относительно коллекции, как и всего остального, и я, безусловно, отнесусь к ней с глубоким уважением. Отец любил порядок во всем.

– Но вы, господин профессор, – вмешался Хенглер, насмешливо улыбнувшись Арвидсону, – вам, конечно, не терпелось бы открыть эти запертые комнаты в Мариелюнде?

– Также как и вам, господин Хенглер, – парировал профессор.

– Не знаю, можно ли нас сравнивать. Я фанатично предан искусству. Вы же, напротив, предпочитаете нечто иное – вас привлекает тайна, не открытая суть вещей и событий.

– Возможно.

– По этой причине, – продолжал Хенглер, – вас так мучает, что это грустное дело до сих пор не раскрыто. Из ваших слов я понял, что вы поддерживаете связь со старшим инспектором. Если не ошибаюсь, преступник так и не найден?

Профессор кивнул и украдкой взглянул на Торбена, который молча наблюдал за огоньком своей сигары. Хенглер продолжал теплым и проникновенным голосом:

– По опубликованным приметам я понял, что полиция ищет определенного человека, американца норвежского происхождения, которого весьма легко узнать.

– Но он скрылся, – заметил профессор.

– Да, бесследно пропал, я читал об этом. Однако нельзя исключить возможность, что этот человек все еще находится в Копенгагене.

– Полиция не исключает такую возможность.

– Значит, делаются серьезные попытки поймать его?

– Что вы имеете в виду?

– Представим себе, что в городе есть человек, который знает его местонахождение…

– Кто он, назовите его нам!

– Это все только предположения. Его, безусловно, знает задержанный Кнуд-Оге Хансен. Выпустите его на свободу, и он рано или поздно захочет встретиться со своим напарником. Думаю, однако, что полиция не решится на такой эксперимент. Легко может случиться, что и этот преступник ускользнет из ее сетей. В большом городе так легко скрыться. Преступники не должны покидать больших городов. В любом другом месте они будут на виду.

– Значит, вы полагаете, что этот» человек все еще в Копенгагене?

– Да, я так думаю. – Ханглер вдруг с участием обратился к Торбену. – Простите, вам, должно быть, неприятно слушать наш разговор? Это неосмотрительно с нашей стороны.

Торбен не ответил, он налил и выпил полную рюмку. В это время к ним подошел метрдотель и шепнул несколько слов профессору Арвидсону. Профессор извинился и встал из-за стола. Какой-то господин хочет что-то сказать ему. Он ждет профессора в вестибюле. Это был Рист.

– Хельмер Стамсунд все еще в Копенгагене, – сказал он профессору. – Его видели сегодня ночью.

Хельмер Стамсунд, человек со шрамом от осколка гранаты. Напарник Кнуда-Оге Хансена, о котором они только что говорили.

14
Вилла на берегу Эресунда

Это сообщение сильно взволновало профессора Арвидсона, не столько тем, что в нем содержались сведения о пропавшем преступнике, сколько тревогой и нетерпением, звучавшими в голосе Риста. Они словно предупреждали об опасности. После разговора за столиком профессор был возбужден и нервы его были напряжены. Антиквар Хенглер проявил странную настойчивость, говоря об убийстве, это было нетактично по отношению к Торбену, а нетактичностью Хенглер вообще-то не страдал. Он сказал, что убийца еще в городе. И говорил так убежденно… Профессор даже ощутил; что убийца где-то рядом, это было как озарение… И вдруг приходит Рист и говорит, что его видели нынче ночью… Этот таинственный убийца, скрывавшийся в джунглях большого города, словно приблизился, стал отчетливей, у профессора возникло предчувствие, что вскоре он встретится с ним, увидит его лицо…

– Где? – спросил он. – Где его видели?

– В четыре утра он зашел в тайный игорный дом в западной части города, который называется «Колорадо». Вы его знаете? (По лицу профессора мелькнула нетерпеливая гримаса отвращения). Я так и думал. А вообще-то там собирается очень даже приличная публика, иностранцы, богатые горожане, это закрытый клуб для избранных. Человек, не знающий пароля, туда не попадет. А пароль постоянно меняется. Так вот, он появился там в четыре утра, занял место за игорным столом и в течение получаса обыграл всех. Потом ушел. Хозяин клуба был в отчаянии, потому что играть больше было не на что. Он сам рассказал мне об этом американце, ему бы не хотелось, чтобы этот человек еще раз наведался в его небольшое заведение. На Стамсунде был темный костюм из английской ткани. Все обратили внимание на его дорогое кольцо с бриллиантом и на черный галстук с белыми прожилками, заколотый красивой булавкой с жемчугом.

– И хозяин клуба узнал его? Почему же он не позвонил в полицию?

– Этот клуб, – с невозмутимой серьезностью продолжал Рист, – такой закрытый, что там даже нет телефона. Это связано с тем, что клуб часто переезжает с места на место. Полагаю, что хозяин все-таки мог выбежать на улицу и позвать полицию, когда понял, какой поворот приняло дело. Он вообще-то не из нервных, но тут сплоховал. Однако похоже, что наш друг убийца раскусил его, потому что вдруг собрался и ушел. Раскланялся с оторопевшими игроками и ушел. У них создалось впечатление, будто он растратил все деньги и зашел в «Колорадо» за новыми. Легко, играючи, изящно, с извинениями перед ошеломленной публикой. Это на него похоже.

– А сейчас? Есть ли у вас какие-нибудь его следы?

– Никаких.

Профессор был в полном недоумении.

– Но зачем вы рассказали мне эту историю именно сейчас? – спросил он. – Вы хотите встретиться с Торбеном Мильде?

– Нет, – решительно отказался Рист и добавил задумчиво, вполголоса, словно обращаясь к самому себе: – Мне хотелось взглянуть на ваше общество, на этих господ, при хорошем освещении. Некоторое время я наблюдал за ними. Какой приятный человек этот Лоренцо Хенглер, вам так не кажется? Сердечный, благородный, с хорошими манерами.

– Да, – нерешительно ответил сбитый с толку профессор.

Вдруг Рист отвернулся и пригнул голову, словно хотел спрягаться.

– Это Торбен, – прошептал он.

В стоявшем у стены зеркале профессор увидел, как мимо прошел Торбен. Профессор хотел обернуться к нему, но его остановила настороженность и искреннее удивление, написанные на лице Торбена. Потом его образ исчез в зеленоватой глубине зеркала. Скрипнула дверь. Торбен вернулся в ресторан.

Рист выпрямился.

– Здесь слишком много зеркал, – проговорил он.

– Возле вашего столика тоже есть зеркало, господин профессор. Вы сидели спиной к нему.

– Я его не заметил.

– А вот Лоренцо Хенглер сидел к нему лицом и мог наблюдать за всем, что происходит в зале. Вам он не показался сегодня немного рассеянным?

Профессор не успел ответить на столь неожиданный вопрос, как Рист вдруг протянул ему руку:

– Вы должны идти, – быстро сказал он. – Вас ждут.

Он покинул профессора и скрылся в смежном кафе.

Профессор смотрел ему вслед. В тот вечер он заметил в Ристе какую-то грусть и даже что-то значительное, противоречащее его обычному легкомысленному и насмешливому тону. Профессор подумал, что Рист выпил лишнего, ему было трудно понять этого человека.

Он вернулся к своему обществу. По обрывкам разговора он уловил, что интерес к встрече уже" утрачен и она близится к концу. Было поздно, и гости за соседними столиками начали постепенно расходиться. Торбен выглядел усталым. Словно для того, чтобы продолжить разговор, он спросил:

– Кто был тот господин, с которым вы разговаривали в вестибюле? Мне он показался знакомым.

Эх, дружок, тебе меня не провести, подумал профессор. Я же видел в зеркале, что ты сразу узнал его.

– Случайный знакомый, – ответил он Торбену.

– Наверное, один из ваших пациентов?

– Нет, – коротко ответил профессор.

– А как его зовут? – вдруг спросил Торбен.

– Рист.

– Ри-ист? – протянул Торбен.

– Да, Эневолд Рист.

– Эневолд Рист, в самом деле? Значит, теперь его зовут так?

– Что значит теперь? – удивился профессор. – Разве раньше его звали иначе?

– Нет, нет, – спохватился Торбен, – я спутал его с другим человеком. Этого я не знаю. Меня просто привлекло его случайное сходство с одним моим знакомым. Чем он занимается?

– Ничем, насколько мне известно, – ответил профессор.

– Значит, у него есть деньги.

– Безусловно.

– Рад за него, если это так. Простите, господа, я порядком устал, а поезд идет завтра очень рано.

Пока они еще сидели за столиком, Рист вернулся из кафе и снова внимательно оглядел троих господ, расположившихся в глубине ресторана. Никто не умел держаться в общественных местах с таким глубоким и откровенным равнодушием к тому, что происходит вокруг, как Рист, его вроде ничто не интересовало, с сонным видом он бродил по всем злачным местам, и эта безграничная свобода как будто делала его невидимым и неуловимым для всех.

Вскоре после ужина он, укрывшись в тени одного из домов на Бредгаде, наблюдал, как компания распрощалась у подъезда ресторана. Профессор направился домой на площадь Святой Анны, а Торбен и Хенглер медленно пошли по направлению к Конгенс Нюторв. Возле «Англеттера» они расстались. Хенглер сел в автомобиль и поехал по Эстергаде. Рист знал, что он остановился в гостинице «Король Фредрик».

Рист шел не спеша. Вечер был прохладный, весь день дул сильный ветер, но теперь он утих и город наслаждался покоем, воздух пряно пах листьями, он струился над фронтонами домов зеленоватый, точно рейнское вино. Это было самое приятное время суток, на главной улице слышался веселый шум голосов, который в светлых летних сумерках делает главную улицу особенно привлекательной. Лениво расслабившись, Рист наслаждался вечером. Когда часы на ратуше пробили полночь, он сел в автомобиль.

Шофер как будто знал его – он даже не спросил у Риста, куда ехать. Автомобиль был открытый. Откинувшись назад, Рист отдыхал на мягком сиденье, небольшой, изящный, словно небрежно брошенная лайковая перчатка. Вскоре автомобиль выехал на Страндгаде и увеличил скорость. Они проехали Хеллеруп. Не доезжая Клампенборга, автомобиль остановился, Рист вышел и громко хлопнул дверцей. Он кивнул шоферу, но тот, не ответив, развернул машину и поехал обратно в Копенгаген, видневшийся вдали сквозь воздушную, светлую пелену тумана. Рист свернул на усыпанную листьями боковую дорожку, которая спускалась к берегу. Из-за леса доносился шум волн, Эресунд еще не успокоился после дневного ветра, непрерывный шум волн, уходящих за горизонт, поглощал все остальные звуки этого дивного вечера. На лужайке рядом с дорогой стоял дом, это была небольшая простая вилла, оставшаяся с прежних времен, одна из тех, что еще можно найти на берегах Эресунда. Над крышей нависли высокие деревья. В доме было темно. Ни в одном окне не горел свет. Рист открыл садовую калитку и прошел по лужайке с высокой травой. Потом он своим ключом отпер дверь и вошел в переднюю, там он зажег свет и повесил на вешалку плащ. Следующую комнату он миновал, не зажигая света. В слабом сиянии, проникавшем в окна, поблескивала полированная мебель и золоченные рамы. Он открыл еще одну дверь и повернул выключатель. Это была курительная, обставленная тяжелой и темной так называемой клубной английской мебелью. Рист остановился на пороге.

С одного из больших кресел ему навстречу с улыбкой поднялся какой-то человек. Он был в черном. Рист обратил внимание на жемчужную булавку, украшавшую его галстук, темный галстук со светлыми прожилками. Теперь Рист понял, что перед ним убийца, Хельмер Стамсунд.

15
Пистолет

Несколько мгновений они стояли, не спуская друг с друга глаз. В доме и в передней было так тихо, что слышался слабый шорох, издаваемый электрической лампочкой. Хельмер Стамсунд имел то преимущество, что для него эта встреча не была неожиданной. Он был готов к приходу Эневолда Риста. Его глаза светились злорадством и любопытством. Он наслаждался растерянностью хозяина. Но присутствие духа не изменило Ристу, и он сдержался. Он вел себя с безукоризненной вежливостью, как хозяин с гостем. Никто не уловил бы в его голосе даже тени тревоги, равно как и удивления. Положив руку на спинку ближайшего стула, он поклонился незнакомцу и спросил:

– Вас не раздражает яркий свет? Если хотите, я немного приглушу его?

– Не беспокойтесь, – вежливо ответил незнакомец. – Меня вполне устраивает это освещение. При ярком свете лучше видны черты лица, а я люблю изучать мимику моих собеседников.

– Прекрасно, – сказал Рист. – Как я понимаю, мы еще не представились друг другу, тем не менее, мне кажется, что я знаю вас. Во всяком случае, слышал о вас. Вы, Хельмер Стамсунд.

Незнакомец кивнул и улыбнулся, словно хотел сказать: для вас это сюрприз, не так ли?

Рист продолжал, нисколько не смутившись:

– И поскольку вы находитесь в моем доме, я могу полагать, что и вам известно, кто я такой. Прошу вас, садитесь, пожалуйста.

Рист показал рукой на кресло, с которого Стамсунд только что поднялся, и только когда тот сел, расположился сам напротив него.

– Я должен все вам объяснить… – начал гость, но Рист прервал его.

– Раз уж вы нанесли мне визит в столь необычное время, вы должны ответить на мои вопросы, прежде чем я стану разговаривать с вами дальше, – сказал он.

Гость вежливо заметил, что он готов самым исчерпывающим образом ответить на каждый вопрос.

– Вы проникли в мой дом как квартирный вор? – спросил Рист.

– Вас интересует, пришел ли я сюда, чтобы вас обокрасть? Нет, я пришел не за этим.

– Прекрасно, это меня радует.

Придраться к этим репликам было трудно, казалось, будто два осторожных, но безупречных джентльмена обмениваются короткими замечаниями прежде, чем начать серьезный разговор.

– Вас удивило, что я пришел в столь необычное время? – спросил гость.

– Вообще-то нет, – быстро и любезно ответил Рист. – Застать меня дома в другое время суток почти невозможно. И поскольку у вас, по-видимому, были веские причины не встречаться со мной в городе, я понимаю, что вам оставалось только прийти ко мне в этот поздний час. Мне жаль, что меня не было дома и я не мог встретить вас. Но позвольте спросить, каким образом вы проникли в мой дом?

– Через окно.

– Да, конечно. Какой я нынче несообразительный! И какое же из моих окон вы разбили?

– Никакое. Окно, через которое я проник в дом, было открыто.

– Этого не могло быть, во время моего отсутствия окна всегда закрыты. Как вы, конечно, понимаете, моя прислуга приходит рано утром и уходит сразу после второго завтрака.

– Окно было открыто, – повторил гость, – но у вас нет причин упрекать свою прислугу в забывчивости. Позже я вам все объясню.

Гость огляделся:

– У вас здесь очень красиво, – сказал он, – просто и уютно. Я в высшей степени разделяю ваш вкус. Вы не собираете исключительно старинные вещи. Современному человеку трудно отдыхать в обстановке далеких времен. Человек, обладающий самостоятельным мнением, прекрасно умеет сочетать старинные формы с современной роскошью. Особенно английской. Английский клубный стиль – это крайне развитая личная форма, которая подходит современному джентльмену и которой еще долго будут восхищаться в будущем. Вы же немного смягчили этот стиль, и это прекрасно. В ваше отсутствие я позволил себе полюбоваться вашей изысканной коллекцией венецианских кинжалов, а ваши редкие орхидеи говорят о вашем тонком вкусе.

– Благодарю вас, – заметил Рист, – но, полагаю, вы пришли ко мне не для того, чтобы говорить мне комплименты.

– Вообще-то, милостивый государь, мне очень хочется сказать вам, что я ничего не имею против вас лично. Если в ближайшем или отдаленном будущем между нами возникнут разногласия, которые необычны для сдержанных джентльменов, то причиной будет не личная неприязнь, а исключительно взаимоотношения с законом.

– Смею заверить вас в том же, – отозвался Рист. – Все последние недели я слежу за вами, и эта слежка стала доставлять мне удовольствие, как охота на благородную дичь. Как человек вы мне нравитесь и весьма меня интересуете.

Гость выразил свое одобрение легким наклоном головы и продолжал:

– Прежде всего мне приходится бороться со своим трудным характером. Это может показаться сентиментальным, но на деле все иначе. Я стремлюсь к утонченной, изысканной жизни, люди стали мне скучны, меня тяготит серое, будничное существование среднего класса, в котором бездуховные, материалистические устремления опошляют все удовольствия. Взять к примеру хотя бы беседу. Куда подевались возвышенные беседы между одаренными людьми? Я люблю неожиданные повороты мысли, какими заканчиваются порой важные, интересные беседы, но чтобы испытать это удовольствие, мне приходится приправлять беседу некоторой напряженностью, накладывать на нее светотень, так сказать, роковой спешки. А такую ситуацию найти не просто. Приведу вам пример. Я плыл на итальянском туристском пароходе «Тринакриа», когда тот потерпел крушение возле Балеарских островов. Речь шла о жизни и смерти, у нас были считанные минуты, самое большое четверть часа. Вот когда мне посчастливилось встретить английского лорда, страдающего сплином. Как вы думаете, о чем мы говорили?

– Может быть, о фресках Помпеи? – заинтересованно спросил Рист.

– Вы не угадали, милостивый государь, мы говорили о коктейлях, о разнице между американскими и английскими коктейлями. Я высказывался за американские коктейли, тогда как лорд решительно, но крайне вежливо защищал английские. Мы так и не пришли к соглашению, наши мнения столкнулись друг с другом, как раз когда «Тринакриа» пошла ко дну.

– Ваш собеседник спасся? – спросил Рист.

По лицу гостя прошла тень боли.

– Не напоминайте мне об этом.

Он замолчал. Рист дал ему время справиться с волнением и спросил:

– Предполагаю, что в этой беседе вы нашли тот неожиданный поворот, который вас так привлекает. Нас всех влечет какая-то странная, призрачная тайна. Мы находимся поблизости от чего-то безграничного, что дано испытать лишь немногим. Предполагаю, что нечто похожее испытывают осужденные на смерть, когда видят, как серым холодным утром за окном их камеры вырастает печальная виселица. Я присутствую здесь как полицейский, как представитель неумолимого закона справедливости. Ведь это вы убили господина Мильде? Скоро пробьет и ваш час, милостивый государь, но до этого давайте закончим наш разговор.

Американец остановил его движением руки:

– Нет, нет! – воскликнул он. – Вы слишком спешите. Выспросили, не я ли убил старого обер-егермейстера. Именно подобный вопрос в состоянии остановить любую интересную беседу, потому что от моего ответа ничего не зависит. Я вынужден ответить «нет» и такое «нет» ничего ценного вам не сообщит, вы все равно останетесь при своем убеждении. Вот если бы вы спросили меня, не был ли я в тот вечер в квартире убитого, я ответил бы вам «да». Отчасти, чтобы сообщить вам об этом, я и пришел сегодня сюда. Вообще-то, должен признаться, что наш разговор мне нравится, он позволяет мне испытывать напряжение, которого я, к сожалению, давно не испытывал.

– Прекрасно вас понимаю, – с участием сказал Рист. – На вашем месте мне бы тоже было интересно, удасться ли мне выйти отсюда и каким образом.

– Ну вот, – пробормотал гость с явным разочарованием. Он все больше сползал и съеживался в большом кресле, что крайне раздражало Риста, потому что лицо гостя таким образом оказалось в тени. Глаза его затуманились, веки были приспущены. Рист не мог видеть его взгляда, но чувствовал его на себе, это был живой, внимательный, острый взгляд.

– Вы курите? – вдруг спросил Рист.

– Да.

– Джентльменам лучше беседовать за хорошей сигарой. Могу предложить вам прекрасную сигару. Настоящие гаванские сигары вряд ли покажутся нам в этот час слишком крепкими. Они лежат у меня в том маленьком секретере из Прованса, я сейчас принесу.

Но прежде чем Рист успел встать, гость снова остановил его неожиданным, почти грозным движением руки.

– Вы ошибаетесь, – с хитрой улыбкой сказал он, – ваши сигары лежат не там.

Рист с удивлением взглянул на него, но с места не встал.

Гость показал в затемненный угол комнаты.

– Насколько мне известно, ваши сигары лежат там на закрытой полке, – сообщил он. – А в секретере из Прованса вы, напротив, храните свое оружие. Очень странно, что вы вдруг все перепутали. Мне непонятно, как вы могли спутать предметы, стоящие в вашей собственной комнате… Нет, нет, сидите на своем месте, ведь я ясно сказал вам, что обычно вы держите в том секретере свой пистолет. Но там вы его не найдете, хотя я прекрасно понимаю, что сейчас вы хотели бы иметь его в руках. Это движение всегда легко заметить. Можете считать это азбукой нашей науки. Сей маленький инцидент особенно интересен, ибо доказывает, что в настоящую минуту вы не имеете при себе никакого оружия…

В руке гостя вдруг появился пистолет, это был «Браунинг» средний величины. Гость взвесил его и угадал калибр: 7,5. Он осторожно положил пистолет на стол, но руки с него не снял.

– Смотрите, как красиво! – неожиданно воскликнул Рист. – Изящный пистолет на темной полированной поверхности и ваша белая рука. У вас поразительно белые и нежные руки, руки аристократа…

– Благодарю вас, – сказал гость. – А теперь осмелюсь попросить вас принести сигары.