Текст книги "Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать"

Автор книги: Стэн Ривертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

42
Объяснение Риста

Далее следует объяснение Риста в том виде, в каком он некоторое время спустя прислал его профессору Арвидсону.

Мы оба пришли к убеждению, писал Рист, что выпущенный на свободу Кнуд-Оге Хансен сказал на допросе правду. Зато мы столкнулись с таинственным, неизвестным нам дотоле типом преступника, каким был Стамсунд, этот американец норвежского происхождения. Неизвестно откуда, но Стамсунд довольно близко знал обер-егермейстера Мильде. По рассказал Кнуда-Оге Хансена о Стамсунде, подтвержденным также и полицейским расследованием, этот американец оказался крупным преступником мирового класса, владевшим многими трюками и обладавшим совершенно удивительной способностью к перевоплощению. Вполне вероятно, что господин Мильде познакомился со Стамсундом при обстоятельствах, когда тот играл роль человека, заслуживающего доверия. Разумеется, никто ни минуты не думал, будто у господина Мильде могли быть какие-либо доверительные отношения с обычным преступником. Если бы мы с самого начала расследовали эти отношения, дело было бы раскрыто значительно быстрее. Круг общения господина Мильде был не очень широк, и мы достаточно скоро выявили бы одного или двух человек, которые могли бы играть эту роль. Иностранный антиквар сразу привлек бы наше внимание именно потому, что он иностранец и о нем ничего неизвестно. Однако мы вышли на верный след гораздо позже и совсем иным путем.

У нас было два предположения: убийство и самоубийство. Вначале последнее считалось более вероятным. Но потом чаша весов склонилась к убийству и после ареста Кнуда-Оге Хансена стало казаться, будто преступник пойман и дело раскрыто. Его рассказ о таинственном американце звучал как чистый вымысел. Однако, как это часто бывает, нам пришлось поверить невероятному только потому, что объяснить события иначе было бы невозможно. Хансен не имел никакой связи с господином Мильде. Следовательно, он должен был от кого-то узнать о нем. То есть, от американца. А это означало, что американец существует. Но откуда этот американец мог знать господина Мильде?

Вспомните о ста тысячах, полученных господином Мильде. Мы невольно были вынуждены искать связь между этой крупной суммой и смертью господина Мильде. Банкир Гуггенхейм первый обратил наше внимание на этот тайный расход господина Мильде. Поскольку господин Мильде попросил выплатить ему деньги в английских фунтах, было очевидно, что он собирается кому-то их передать. Единственный, с кем он беседовал в Копенгагене до своей смерти, был антиквар Хенглер. Их многие видели вместе, Разумеется, этого было еще недостаточно, чтобы заподозрить Хенглера в убийстве. Но он был единственный, кто знал об этих деньгах.

Если бы в то время мы могли допустить мысль, что американец и Хенглер – одно и то же лицо, все было бы намного проще.

Давайте сейчас остановимся на этом американце. Какую цель он преследовал в ту трагическую ночь? Факты говорят о дерзком и низком плане: он знает о наличии у господина Мильде ста тысяч крон. Преступник решает убить господина Мильде и похитить деньги, но в то же время он хочет, чтобы подозрение пало на другого, на Кнуда-Оге, и он заманивает его на место преступления, надеясь, что Кнуд-Оге будет схвачен возле трупа убитого господина Мильде. Но судьба распорядилась иначе. Когда американец пришел, чтобы убить господина Мильде, господин Мильде, как вам известно, был уже мертв. Потому что господин Мильде все-таки покончил самоубийством.

Теперь мы знаем, что американец и Хенглер – одно и то же лицо. Но тогда мы этого не знали. Почему Хенглер не уехал сразу после смерти господина Мильде? Деньги-то он все-таки украл. Да потому, что у него были более серьезные планы, над осуществлением которых он работал с беспримерной жестокостью и хладнокровием. Проникнув в суть этих планов, мы узнали причину самоубийства старого господина Мильде. Помните ли вы, дорогой профессор, когда у вас возникло подозрение относительно доктора Хенглера? Это было после того, как Торбен вернулся домой. Такому подозрению не требуются никакие основания. Оно может возникнуть при личной встрече, это нечто вроде передачи мыслей на расстоянии. В те дни, потрясенные загадочной смертью вашего друга, вы были особенно восприимчивы к такому духовному контакту. Вспомните, Хенглер проводил с Торбеном много времени, вспомните растущее недовольство Торбена и его нежелание разгадать тайну смерти своего отца. Было ясно, что Торбен попал под влияние Хенглера и что это влияние способствовало тому, чтобы полиция замяла дело. Это направило ваши подозрения по верному пути: зачем Хенглеру это нужно? Потом вас посещает банкир Гуггенхейм, огорченный печальной судьбой друга, и рассказывает вам, что господин Мильде снял в банке большую сумму. Вам сразу приходит в голову мысль о вымогательстве в крупных размерах, это был хитрый и низкий грабеж, за которым должны были последовать действия, направленные на то, чтобы окончательно разорить господина Мильде. В то время ваша мысль не может вырваться из круга – Хенглер, американец, Хенглер… А сам Хенглер? Поверьте мне, он почувствовал ваши подозрения. Даже самый хладнокровный человек может потерять рассудок, может совершить ошибку. И Хенглер совершил эту ошибку! Он всегда был чрезвычайно осторожен и подозрителен, на этом-то он и поскользнулся. Пронюхав о нашем сотрудничестве, он хотел одним гениальным ходом уничтожить всякое подозрение о его двойной жизни.

Он явился ночью в мой дом. (То, что он столкнулся там с обычным квартирным вором, к делу не относится). Он знал, что мне точно известно время, когда он простился с вами и с Торбеном. Со сказочной быстротой он переоделся и помчался ко мне на своем маленьком спортивном автомобиле. Когда я добрался до дому, американец был уже там. Уверяю вас, это гениальный актер! Но подозрение, которое он хотел уничтожить, только укрепилось. Ибо по зрелом и долгом размышлении я не мог объяснить его появления в своем доме иначе, как его желанием появиться почти за городом, на Страндвейен, в виде американца Стамсунда как раз в то время, когда антиквар Хенглер только что простился со своими друзьями, чтобы отправиться в свою гостиницу. Я рассчитал, что, хоть времени у него было в обрез, он мог это проделать.

После этого мы пережили тяжелое время, мы оба чувствовали, что Торбен все больше и больше попадает под роковое влияние Хенглера.

Признайтесь, дорогой профессор, были минуты когда вы опасались за его жизнь. Мы не могли прямо помочь ему. Все наши подозрения опирались на догадки и предположения, но у нас у обоих было ясное предчувствие, что в любую минуту может произойти большое несчастье. Тогда вы решили тайком отправиться в Мариелюнд потому, что все вело к этому месту, и потому, что старый замок Мильде и таинственные запертые комнаты, судя по всему, должны были быть местом, где разыграется финал этой драмы. У нас с вами был молчаливый уговор, что я тоже приеду туда, как только узнаю, что туда направился Хенглер. Так постепенно, мы все собрались в Мариелюнде. Торбен тоже приехал туда, чтобы, никем незамеченным и неузнанным, осмотреть эти три комнаты. То, что он там обнаружил, убедило его в неотвратимости несчастья. Вы помните, в каком подавленном состоянии он был, после того как побывал там. Но потом он словно принял решение, пусть глупое и опасное, какое принимается только доведенным до крайности человеком. Нам известно, как судьба поломала его планы.

Хенглер едет в Мариелюнд. Я следую за ним по пятам. Но до этого, благодаря моим добрым связям с берлинской полицией, мне удается получить о нем кое-какие сведения, то есть, не о самом докторе Хенглере, но о том страшном человеке, который скрывается под этим именем, как и под многими другими. Сравнив почерк преступлений всех этих людей, я понял две вещи: во-первых, кто довел до смерти старого господина Мильде и, во-вторых, какая судьба ждет теперь Торбена. Вот объяснение моим словам, которые я сказал вам ночью, когда горел замок: чтобы все понять, нужно знать, кто такой Хенглер. Личность Хенглера помогает решить эту загадку.

А ведь загадка сама по себе проста, как мы теперь видим, и заключается она в том, что старый господин Мильде был вор. Вор не в прямом смысле этого слова, но, тем не менее, все-таки вор, которого можно было судить по буржуазному уголовному закону, и тоща он с вершины общества опустился бы на его дно. Я знаю, что ни вы, ни я не станем осуждать его. Что мы оба видим в нем благородного, доброго человека, ныне уже покойного. Но он страдал неизлечимой страстью, с которой психиатрам не так уж редко приходится иметь дело и которая поражает, главным образом, культурных и образованных людей. Он оказался жертвой своей мании коллекционирования. Нам известны такие трагедии из мировой практики. Не кажется ли вам, что загадочные и нераскрытые кражи из музеев вполне могут объясниться такой манией? Вспомните о редких сокровищах, бесследно исчезнувших из музеев, которые сейчас, скрытые для всего мира, рассматривает тот или другой страстный коллекционер. В этом-то и заключается особенность этих интереснейших с психологической точки зрения случаев, что несчастные владельцы этих сокровищ приобретают их отнюдь не для того, чтобы хвастаться ими перед всем миром. Они наслаждаются ими в одиночку, и это доставляет им извращенную радость. Не знаю, сколько лет господин Мильде таким образом собирал свои сокровища в тех трех комнатах, которые он охранял с маниакальным безумием. Не знаю, какие ценности погибли там при пожаре, хотя можно сделать кое-какие выводы, если вспомнить газетные статьи о произведениях искусства, пропавших в неспокойные годы из музеев Германии. Это меня не волнует. Жизнь человека дороже искусства. Меня не интересует также, каким образом эти вещи, приведшие господина Мильде к смерти, попали к нему в руки. Сам он ничего не крал. В Европе оперирует много и воров-одиночек и целых банд, поставляющих краденные произведения искусства полубезумным коллекционерам по весьма сходной цене. Не знаю я и того, когда человек, который последнее время называл себя доктором Лоренцо Хенглером, выступил в качестве поставщика господина Мильде, знаю только, что его появление привело к несчастью.

В последние годы этот доктор Хенглер взбудоражил полицию всех европейских столиц. Самые искусные криминалисты пытались изобличить его, но им это не удалось. Не только потому, что он необыкновенно хитер и хладнокровен, но и потому, что действует иначе, чем все. Мне удалось проникнуть в тайну его методов. Хенглер – изобретатель, совершенно новый тип в преступном мире. Он заставляет работать других и по – является на сцене, лишь когда надо собирать плоды. Вначале он, конечно, был обычным преступником и со временем приобрел глубокие знания о преступном мире и его методах. Он всегда знает, когда где-то готовится ограбление банка или какое-нибудь другое крупное похищение. Потом он выходит на сцену и требует себе львиную долю добычи. Преступник над преступниками, он жестоко и безжалостно преследует свои жертвы, пока у него есть надежда поживиться. Его возможности неисчерпаемы. Много людей превратились в его рабов. Он выступает в самых разных обличиях и под разными именами. Ничего удивительного, что здесь в Копенгагене он выступал в роли уважаемого антиквара. В Лондоне он мог быть банкиром. В Париже – владельцем театра.

Не трудно понять, что должно было случиться, когда этот человек пронюхал о тайне уважаемого датского помещика. Не сомневаюсь, что он уже получил от бедного господина Мильде целое состояние. Вот вам объяснение на первый взгляд бессмысленных обстоятельств, связанных со смертью господина Мильде. Сперва он, загнанный Хенглером в угол, хотел во всем признаться, вернуть краденные вещи и пережить ждущее его унижение, утешая себя тем, что речь идет все-таки не об обычном бесчестном преступлении. Об этом свидетельствуют некоторые его высказывания Гуггенхейму. Таким образом эти сто тысяч должны были быть последней выплатой, которую он сбирался сделать. Но это противоречило планам Хенглера, и он разработал хладнокровный план, как убрать с дороги старого господина Мильде. Ему было удобно устроить все так, чтобы вина пала на другого. В данном случае на Кнуда-Оге Хансена. Хенглер рассуждал так: Мильде стар и бессилен. Он и сам бы все мне отдал, и тогда мне осталось бы только удалиться оттуда. Но я поступлю иначе, я убью старика, и тогда на сцену выступит его сын, уважаемый дипломат, потомственный дворянин, гордящийся своим родом. Ему я скажу так: милостивый государь, ваш отец, смерть которого оплакала вся страна, был, к сожалению, вор. И таким образом снова начну свою игру.

Но оказалось старый господин Мильде в последнее мгновение предпочел выстрелом из револьвера поставить на всем точку. Или тут вмешалось что-то другое? Этого мы никогда не узнаем.

Я согласен с Торбеном, что мертвецов надо оставить в покое. Объяснение, которое я вам дал, лучшее из всех возможных.

Во всяком случае, Хенглер добился своего, и игра с Торбеном началась. И хотя Торбен был глубоко потрясен открывшейся ему тайной, он оказался из более крепкого сплава, чем его отец. По-моему, в то утро, когда он убедился, что в запертых комнатах действительно хранятся краденные произведения искусства, он принял решение убить Хенглера. Этим объясняется его изменившееся и целенаправленное поведение. Торбен несомненно хотел поджечь дом, чтобы произведения искусства погибли в огне пожара, а потом убить Хенглера в его комнате, где труп и сгорел бы вместе со всем домом. Но судьба распорядилась иначе и опередила его. Ударила молния. Есть ли у нас основания не верить этому? Если ли у нас основания полагать, что в ту ночь Торбен действительно осуществил первую часть своего плана – уничтожил компрометирующие его отца произведения искусства – и собирался осуществить вторую, когда мы застали его возле комнаты Хенглера? У нас нет никаких оснований так думать! Это было бы равносильно необоснованному вмешательству в чужую жизнь, в данном случае в жизнь Торбена, который после многих незаслуженных страданий начал все заново на благо многих людей.

Что касается меня самого, я никак не могу забыть этого человека, этого Хенглера. Я многое слышал о нем потом. Я знаю теперь многие из его имен: Саваж, Уинтерфельд, Роберт Робертсон, Фаусто Талиани и другие. Он все больше и больше занимает мои мысли. Я чувствую себя неразрывно связанным с этим хамелеоном. Передо мной стоит большая и соблазнительная цель: я надеюсь, что наши пути перекрестятся еще раз, и готовлюсь к схватке с ним. Я понимаю, что ставкой в этой игре будет жизнь. Дорогой друг, если вы не найдете меня в Копенгагене, значит, я уже начал ту работу, которая должна дать содержание всей моей жизни.

Получив это письмо, профессор Арвидсон через некоторое время наведался к Ристу. Дома его не оказалось. Не нашел он его и в тех дорогих барах, в которых Рист проводил большую часть своей на первый взгляд беспечной и праздной жизни.

Рист действительно покинул Копенгаген.

Смерть явилась в отель
(Пер. с норв. О. Вронской)

1
Приезд

В начале июня – летний сезон по-настоящему еще не начался – знаменитый туристский отель «Гранд Отель Эксцельсиор» был заполнен едва ли наполовину. Однако каждый день прибывали все новые гости. К вечеру на посыпанной гравием площадке перед отелем останавливался автобус и высаживал очередную партию гостей с их саквояжами и чемоданами. Гостей привозили с железнодорожной станции, расположенной в десяти километрах от отеля, стоявшего на берегу моря. В тихие дня свистки локомотивов можно было услышать, сидя на балконах отеля, была даже видна белая полоска дыма, стелющегося перед далекой, синеватой горной грядой. Автобус ехал через лиственный лес по ухабистой, твердой дороге, а потом мимо ложбин, распаханных под пашни или просто поросших травой. Весна в том году выдалась на диво холодной. По небесному своду плыли неспокойные, темные облака, время от времени собиравшиеся в плотные грозовые тучи, но они не дарили людям теплого, радостного дождя, характерного для этого времени года. Казалось, будто ледяной град висит в вышине над землей, не пропуская к ней лето. И в этом холодном воздухе солнечный свет преломлялся и сверкал самыми невероятными красками. Гости, которые ехали в большом, громыхавшем автобусе, сразу обратили на это внимание. Свет искрился в листьях словно иней. Лес и пышный кустарник вдоль обочин, где на сирени колыхались тяжелые гроздья цветов, пьянили весенним ароматом ошеломленных людей, утомленных тяготами городской жизни. Чем ближе автобус подъезжал к отелю, а значит и к берегу, который в этих местах всегда первым сообщал о наступлении лета, тем отчетливей становился горьковатый запах моря, приправленный запахом водорослей. Отель стоял на берегу большого залива, одна рука залива обнимала море с севера, другая – с юга. Вдали в море виднелись зубчатые силуэты нескольких островов. В спокойные вечера над синью моря лежал солнечный мост, соединяя берег с островами.

Внимание гостей, прибывших в отель 4 июня, привлек господин средних лет, который без конца жаловался на холод. Он говорил, что приехал сюда, ибо поверил туристским проспектам, утверждавшим, будто с конца мая в этой прекрасной стране уже начинается настоящее лето. А здесь, оказывается, стоит собачий апрельский холод, вредный для его хрупкого организма. Господин забился в угол сиденья, завернувшись в клетчатый шотландский плед, из которого торчали только его лицо и руки. Лицо у него было узкое и худое. Кожа, обтянувшая острую переносицу и выступающие скулы, отличалась коричневатым тоном, характерным для людей, которые долго жили в тропиках. Волосы, теперь уже тронутые сединой, шелковистыми локонами прикрывали уши. Почти седая борода имела ту неправильную форму, которую так любят представители богемы. Глубоко спрятанные под лобной костью глаза странно поблескивали из-за пенсне с сильными стеклами. Лицо этого человека выдавало незаурядный ум, но в то же время его утонченность невольно, и неизвестно почему, внушала некоторый страх. Левой рукой он стягивал на горле клетчатый плед. Рука у него была худая, нервная и очень выразительная, на пальце поблескивало тонкое золотое кольцо с бриллиантом. Говорил он по-английски, но со странным, неопределенным акцентом, может быть, валлийским. Жалуясь на холод, он ни к кому не обращался и потому, когда кто-то из спутников исключительно из вежливости ответил ему, он с удивлением поднял голову, словно его ушей достиг посторонний и непонятный звук.

Среди других гостей, приехавших с тем же автобусом в «Гранд Отель Эксцельсиор», была дама, одетая ко все черное. У нее было тонкое, бледное лицо, глаза смотрели серьезно и грустно. Со шляпы с широкими опущенными полями на спину спускалась траурная вуаль. Плащ из странной, тонкой, шелковистой ткани падал глубокими складками. Затянутой в перчатку рукой дама придерживала прислоненный к ее коленям зонтик с ручкой из слоновой кости. Она была уже немолода, но еще очень красива. Дама ни с кем не разговаривала и задумчиво смотрела вдаль. Когда автобус остановился перед входом в отель и один из мужчин помог ей сойти, она с благодарностью улыбнулась ему. И эта необыкновенно красивая улыбка на мгновение осветила ее лицо прозрачным сиянием.

Владелец отеля, господин Юаким Гордер, принимал гостей в просторном холле. Отель был построен отчасти в национальном, отчасти в швейцарском стиле. Холл тоже отличался смешением стилей, на резные колонны опирались галереи, повсюду были ниши и укромные уголки. Часть холла занимал огромный камин, в котором, потрескивая, горели можжевеловые корни, приятно согревая это большое холодное помещение. Господин Гордер стоял на ступеньке лестницы, ведущей в большую гостиную, и оттуда почти незаметным движением руки дирижировал действиями портье и слуг. Между резными колоннами, которые протянулись по всей длине холла, на мгновение мелькнула фру Александра Гордер, властная хозяйка отеля. Именно благодаря ее инициативе и энергии и был в свое время возведен этот похожий на дворец отель. Несколько секунд фру Александра наблюдала за происходившим, а потом скрылась за дверью. Хозяйка показывалась редко, только по особым случаям, но все служащие отеля, начиная с мальчиков-рассыльных и до важного шеф-повара, прекрасно понимали, что от ее бдительных глаз не укроется ничто. Господин Юаким почувствовал, что жена прошла у него за спиной, и его манера руководить людьми тут же стала более суровой. Юакиму Гордеру было лет тридцать пять, он держался, как истинный аристократ, однако его безупречные манеры отличались напряженностью, говорившей о том, что они не впитаны с молоком матери. Жизнь оставила на господине Гордере свой след. Он относился к современному типу работников отелей, встречающемуся во всех европейских странах, которые начинали с того, что бегали с телеграммами по лестницам больших отелей, а потом, благодаря труду и собачьей услужливости, добивались того, что им поручалось руководить всем штабом прислуги, после чего они с нескрываемым презрением смотрели на тех, кто только начинал бегать по лестницам.

Наконец всех гостей проводили в их комнаты. Зябкий англичанин получил комнату в одном из флигелей. Это был номер 234, на двери портье повесил табличку с его именем. На ней значилось: доктор Патрик Эррон, натуралист. Окна комнаты выходили на море. Дверь на балкон была открыта. Слуга, который принес багаж и заметил, как англичанин плотнее закутался в свой плед, спросил, не разжечь ли ему камин. Господин Эррон отказался. Может, закрыть балконную дверь? Нет, спасибо. Слуга ушел.

Господин Эррон вышел на балкон. Он был без шапки, Ветер играл его волосами, бросая на глаза шелковистые кудри. Англичанин долго смотрел на окрестности, словно хотел запомнить каждую мелочь. Прежде всего он обратил внимание на ту часть основного здания, которая была видна с его балкона. Большое здание с множеством окон пряталось в холодной тени. Плотные грязно-серые облака затянули уже все небо. Ветер рвал полосатые маркизы и трепал их бахрому. Казалось, будто холодный и безжалостный осенний шторм налетел на землю и пытается сломать верхушки деревьев. В неярком свете все выглядело пустынным и печальным. Волны с ледяным звоном бились о прибрежные камни.

Господин Эррон вернулся в комнату, положил плед на диван и открыл туалетный саквояж из свиной кожи янтарного цвета. Потом начал перед зеркалом причесывать полосы. Неожиданно он опустил руку и улыбнулся своему отражению. Казалось, будто два человека узнали друг друга – один стоял перед зеркалом, другой – в его зеленоватой глубине. В улыбке господина Эррона сквозило откровенное злорадство. Он кивнул, и человек в зеркале тоже кивнул. Потом господин Эррон прошептал таинственные слова:

– Итак, смерть явилась в отель.

В эту минуту в глубине отеля прозвучал гонг. Его мелодичный, печальный звук то поднимался, то опускался, то приближался, то снова замирал вдали, подобно сирене ревуна, предупреждавшей суда о таившейся в тумане опасности.