Текст книги "Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать"

Автор книги: Стэн Ривертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

2
Любопытство господина Эррона

Хотя этот отель бесспорно считался первоклассным и был даже отмечен двумя звездочками в путеводителе Бедеккера, здесь был принять свободный и непринужденный тон, что должно было подчеркнуть изысканность этого заведения, тогда как в других подобных отелях в глаза била аляповатая роскошь. Здесь никогда не бывало случайных гостей. Люди, которых здесь не знали, не могли без предупреждения появиться в отеле. В его проспектах недвусмысленно указывалось, что из-за отдаленного местоположения отеля о приезде гостей следует сообщать заранее. Это давало хозяевам возможность ответить, что все номера заняты, если гость, сообщавший о своем намерении приехать, был здесь нежелателен. Благодаря этому в отеле не бывало шумных нуворишей, которые так досаждают отдыхающим современных курортов и летних пансионов. Однако никто не сказал бы, что по этой причине в «Эксцельсиоре» было скучно. Во время сезона там выступала небольшая, но превосходная итальянская капелла, один раз в неделю в концертном зале играл знаменитый музыкант и по вечерам в бальном зале часто зажигались праздничные огни. В «Эксцельсиоре» не требовали, чтобы гости переодевались к обеду, ни зимой, ни летом. И потому все чувствовали себя свободно – тем, кто жаждал одиночества, не досаждали, те же, кто нуждался в обществе, имели возможность завязать приятные знакомства.

Но, как уже говорилось, сезон по-настоящему еще не наступил. Лето только-только начиналось, и необычный для этого времени года холод отпугнул многих гостей. Здесь жили лишь те, кто уже не один год приезжал в отель, – иностранцы, которых мировая война безжалостно прогнала с насиженных мест и которые нашли в «Эксцельсиоре» подходящие для себя условия. Среди них было много русских, и даже весьма высокого происхождения, но те скрывались под вымышленными именами. Когда в семь вечера в большой столовой подавался обед, гостей поражала приятная, непринужденная, почти семейная обстановка. За одними столиками сидели целые семьи. За другими – по одному человеку. Великолепный обед подавался вышколенными слугами. Метрдотель, здесь это была женщина, ходила по залу и следила, чтобы все соответствовало традициям отеля и чтобы вина подавались, как положено. К обеду всегда полагалось вино. Обслуживали гостей официантки в черных платьях и белых кружевных наколках. Это тоже делало обстановку домашней и приятной, а не безлико-хищной. Людям, привыкшим к суете современных европейских отелей, «Эксцельсиор» мог показаться скучным, но именно таких гостей здесь и избегали, предпочитая тех, кто не любил неприятных сюрпризов.

Среди гостей, приехавших с вечерним автобусом, внимание всех привлек господин средних лет с красивой серебристо-седой бородкой и бледная дама в черном. Они приехали порознь и сидели каждый за своим столиком далеко друг от друга, дама – почти рядом с дверью, а господин – в противоположном конце зала. Как ни странно, но он сидел к залу спиной. Из-за прически гости приняли его за художника, может быть, даже знаменитого маэстро. Дама скорей всего служила гувернанткой у каких-нибудь благородных иностранцев или же это была молодая вдова, ищущая уединения и покоя. Фрёкен Шильдкнехт, метрдотель, которой все гости восхищались, подошла к господину Эррону, ибо по доброте душевной стремилась угодить всем новым гостям.

Не приятнее ли ему будет сидеть лицом к залу? Господин Эррон только покачал головой и улыбнулся. Вернее, не улыбнулся, а лишь попытался изобразить на своем лице улыбку – его белые зубы так неприветливо блеснули в седой бороде, что фрёкен Шильдкнехт потеряла дар речи. Потом господин Эррон махнул рукой в сторону леса, словно хотел сказать, что сидит так ради прекрасного вида, а вовсе не потому, что не хочет показывать свое лицо другим гостям. Лес действительно был необыкновенно красив. Ели были окружены буками, чья весенняя листва так и светилась на фоне темной еловой хвои. Казалось, солнце освещает только лиственные деревья, оставляя ели в тени.

Как раз после этого первого обеда и состоялся тот разговор господина Эррона с портье, которому портье вначале не придал никакого значения и который, по мере того, как разворачивались события, всплыл у него в памяти. Господин Эррон стоял на открытой площадке перед отелем и наслаждался сигарой, принесенной им из своего номера. То ли он вдыхал аромат дорогой гаванской сигары, ласково крутя ее в пальцах, то ли его очаровали ароматы угадывающегося близкого лета. Мимо прошел портье и что-то сказал о хорошей погоде – портье всегда говорят что-нибудь в этом роде, даже если погода не так уж и хороша. Это было вступлением к разговору.

Господин Эррон сразу же обнаружил живой интерес к отелю и месту, в котором он расположен. Его интересовало не только, сколько километров отсюда до ближайшего городка, как велик участок, непосредственно принадлежавший отелю, и кто владеет соседними землями, но и точная площадь леса, его ценность и проходящие через него дороги. А также лесные озера и их глубина, протяженность пляжа и места для рыбалки. Все это означало несомненный интерес гостя к прелестям этого места. Потом он спросил, как высоко над уровнем моря поднимается тот или другой холм и каковы тут геологические особенности почвы. Портье сразу понял, что такие вопросы может задавать только ученый, натуралист.

Потом гость начал расспрашивать об отеле – о расположении и убранстве комнат, слугах, их обязанностях и вообще о порядках, которых тут придерживались. Расспрашивал он и о владельцах отеля. А вот сейчас это уже чистое любопытство, подумал портье, но, тем не менее, охотно ответил на все вопросы гостя. Он привык к таким вопросам, и господин Эррон остался по всей видимости доволен, особенно после того, как портье дал ему на прощание карту местности, на которой был отмечен и отель и все его окрестности с их особенностями. Как ни странно, господин Эррон сунул эту карту в карман, даже не взглянув на нее, после чего вернулся в холл. Портье последовал за ним и встал за свою стойку. В холле никого не было. Из гостиной доносились негромкие звуки фортепьяно, гости собрались там, чтобы выпить по чашечке кофе. Господин Эррон снова повернулся к портье:

– Меня интересует еще одна вещь. – Он несколько раз глубоко затянулся. Голубоватый дым заклубился вокруг его лица и как будто стер все черты, только глаза поблескивали в глубине. – Не случилось ли недавно у вас в отеле какой-нибудь неприятности?

– Что вы имеете в виду? – удивился портье.

– Я человек не суеверный, – ответил господин Эррон, – но остро чувствую все, что связано с любым новым местом. Две недели назад я останавливался в одном отеле в Мальмё. Меня проводили в мой номер. В дверях я почему-то принюхался. Даже не знаю, что привлекло мое внимание, может быть, запах вымытого пола и зеленого мыла. Так или иначе, я вдруг сказал: В этой комнате недавно кто-то покончил с собой. По слуге, который провожал меня, я понял, что не ошибся.

– Но у нас ничего подобного не случалось. – Портье был удивлен – о таком обычно спрашивали истеричные дамы, а, этот гость был вполне здоровый мужчина.

После этого господин Эррон отправился к себе. В начале коридора он встретил даму в черном. Они не поздоровались, но у портье определенно сложилось впечатление, что они знают друг друга. В большом зеркале, стоявшем у стены, он видел, что, они как будто обменялись тайными знаками. Истинные портье отмечают такое в своем сознании, но не придают этому особого значения. А портье в «Эксцельсиоре» был несомненно первоклассным, он в совершенстве владел немецким, французским и английским и тонкости своего ремесла познал в крупнейших отелях европейских столиц. Его звали Юлиус Петтерсон.

3
Менуэт «Тереза»

Ни в тот вечер, ни на следующий день в отеле не произошло ничего необычного. Казалось, здесь вообще никогда не нарушается раз и навсегда заведенный порядок. Каждый был занят своим делом. Гости прогуливались по пляжу или по лесным тропинкам и в определенное время встречались в столовой. Они почти не замечали друг друга, и, наверное, это было самой привлекательной особенностью отеля. Поэтому никто даже не заметил, что господин Эррон предпринял прогулку на велосипеде, который ему дал портье. Это было на другой день после приезда. Из разговора с господином Эрроном, портье понял, что тот хочет поближе познакомиться с лесом и полюбоваться на глубокие лесные озера. Лес, который принадлежал одному богатому семейству, считавшему делом чести заботиться о нем, раскинулся на много десятков километров. В нем стояли домики лесников, и, гуляя по лесу, отдыхающие то и дело встречали серьезных людей, из-за плеча у которых торчали ружья. Это лесники высматривали браконьеров. В лесу было полно дичи. Раз в два года хозяин леса устраивал большую охоту, и тогда среди столетних стволов гремели выстрелы и собаки заливались радостным лаем. Гулять в лесу разрешалось всем, и в отдаленных домиках лесников хозяйки даже зарабатывали немного на том, что подавали кофе всем желающим.

Господин Эррон, очевидно, успел хорошо познакомиться с лесом. Он уехал рано утром и вернулся только после обеда. Портье решил, что такая поездка должна была утомить уже немолодого человека, но никаких признаков усталости в господине Эрроне он не заметил. Портье даже удивился, что этот сильный и здоровый человек так истерически интересовался, не покончил ли кто-нибудь самоубийством в его номере. Однако он недолго думал об этом – Юлиус Петтерсон был первоклассный портье и, как велел ему долг, думал только о благе гостей. Первые три дня господин Эррон почти демонстративно избегал общества остальных гостей, и это всем бросалось в глаза. Необычный облик господина Эррона, его интеллигентное, одухотворенное лицо и красивые волосы привлекали к нему всеобщее внимание. С него просто не спускали глаз, и потому все удивлялись, что в столовой он всегда садится спиной к залу. Многие считали это признаком интересной мизантропии.

Однако на третий день после обеда господин Эррон вдруг решил присоединиться к гостям. В уютных гостиных отеля по вечерам любили музицировать. В тот вечер за фортепьяно сидела финская графиня Патткулль и, конечно, играла «Грустный вальс» Сибелиуса. Не успели прозвучать последние аккорды, как за спиной у графини вырос господин Эррон. Он поклонился и сделал комплимент ее игре. Она с удивлением подняла на него глаза. Графиня была одной из тех дам, которые особенно интересовались господином Эрроном, и вот он стоял рядом, как всегда окутанный голубоватым сигарным дымом, и улыбался ей. Улыбка господина Эррона заключалась в том, что он просто обнажал зубы, белые, как мрамор, зубы, блестевшие в шелковистой седой бороде. Через минуту господин Эррон уже оживленно беседовал не только с графиней Патткулль, но и еще с двумя молодыми дамами в летних платьях, которые, обняв друг друга за талию, с любопытством, но не без робости, взирали на этого странного мизантропа, представлявшегося им героем романа. О чем он говорил? Ведь почти все время говорил только он, говорил быстро, нервно, с той вдохновенной и парадоксальной горячностью, из-за которой запоминался не столько сам разговор, сколько манера говорить, звук голоса и скрытый смысл, стоявший за всеми словами. Потом дамы вспоминали этот эпизод с таким чувством, словно мимо них промелькнуло что-то страшное. Господин Эррон рассуждал о той особой музыке, которая вызывает в душе чувство ужаса, непонятный, мистический страх, полный необъяснимых предчувствий. Он утверждал, что отдельные пассажи «Грустного вальса» пробуждают у некоторых людей безотчетное чувство тревоги подобно тому, как перемена погоды вызывает у старых охотничьих собак глубокую грусть. Попутно он вспомнил мелодию, также, если не больше, обращенную к скрытому и бессознательному в душе человека, он имел в виду менуэт Массне «Тереза». Этот менуэт создает картину бальной залы времен Людовика Шестнадцатого – оконные рамы отбрасывают на паркетный пол тени, похожие на гильотины, и благородные барышни танцуют с окровавленными колье на шеях. Вот послушайте…

Господин Эррон сел за фортепьяно и сыграл менуэт удивленно слушавшим его дамам – тончайшее кружево звуков словно приоткрыло перед ними сумерки далеких времен, и они увидели ряды освещенных окон со скользящими за ними тенями. Это играл настоящий музыкант. Вдруг он поднял голову, обнажил в улыбке влажные белые зубы и внезапно громко заиграл что-то бессмысленное, бравурное и фальшивое. Также неожиданно он прервал игру и встал.

Он словно нарочно манипулировал состоянием своих слушательниц – сперва навеял им одно настроение, а потом сам же грубо нарушил его.

Господин Эррон показал рукой на окно.

– Если подумать, настроение, вызываемое музыкой, сродни тому чувству, которое охватывает человека, любующегося природой, – сказал он. – Музыка тоже содержит малую толику той мистики, которую нам молча раскрывает природа. Под природой я подразумеваю не только лес, поля и животных, но и воду, железнодорожные рельсы, белую проселочную дорогу, одинокий дом. В случайной игре света и тени какой-нибудь пейзаж может поразить наше подсознание куда сильнее, чем музыка. Я могу пройти вечером мимо большого дома, и его окна безошибочно скажут мне, что очень скоро этот дом будет охвачен огнем. Некоторые формации облаков при определенном освещении или пейзаж могут поведать мне о надвигающемся несчастии. Природа безвременна и в равной степени принадлежит и будущему и настоящему. Взгляните на эту темную, мрачную линию берега. Или на небо! На нем нет облаков, только неподвижная, серая пелена. Море больше не отражает его, оно замерло в мучительной дреме. Лес скрыл свои краски, он весь напоен сумерками, и рядом с ним высокая, грустная крыша большого отеля. Я воспринимаю этот пейзаж, как фразу из загадочного музыкального произведения, в такие мгновения мне открывается будущее, я могу предсказать убийство или, если хотите, самоубийство, что угодно, – все это только предчувствия.

Одна из молодых дам неестественно засмеялась, так обычно смеются дети, выслушав историю о привидениях.

– Вы можете напророчить беду, – сказала она.

– Это не исключено, – согласился с ней господин Эррон, – но подумайте над моими словами.

Он взглянул на потолок и задумчиво повторил:

– Подумайте над моими словами.

Окутав себя новыми клубами сигарного дыма, он ушел.

– Позер, – пробормотала графиня Патткулль, которой хотелось показать себя светской дамой. Но голос ее звучал не очень уверенно.

– Графиня Патткулль права, – вмешался один господин, который слышал конец этого странного разговора. – Я не часто встречал таких откровенных позеров. И знаете, мне кажется, что где-то я уже встречал этого человека.

Это был господин Паркер, полковник запаса. У него была красная физиономия, светлая борода и редкие, тщательно причесанные волосы.

– Где? Где вы его видели? – с интересом воскликнули дамы.

– Вот именно, где? Об этом я как раз и думаю, но не могу вспомнить.

Полковник постучал пальцами по лбу, но очень легко, осторожно, словно прикасался к редкой и дорогой вещи.

– Скорей всего в одной из своих поездок, – сказал он. – Не помню, где именно, но хорошо помню, что это была неприятная встреча.

– Опять только предчувствия и предположения, – шутливо вздохнула графиня. – Подождите, погода наладится и все перестанет казаться таким мрачным…

Тем же вечером в коридоре Д случалось нечто необъяснимое. Здание отеля было несимметрично, и его коридоры пересекались друг с другом самым причудливым образом. Каждый год в отеле что-то сносили и что-то пристраивали. Этаж клеился на этаж, повсюду появлялись новые эркеры и фонари. Из-за бесконечных перестроек некоторые коридоры оказались замурованными в здании и почти лишенными дневного света, даже летом там постоянно горели лампы. Итак, необъяснимое происшествие произошло в одном из таких коридоров.

4
Фру Александра

После случившегося владелец отеля, Юаким Гордер, вызвал в свой кабинет портье и строжайшим образом наказал никому не рассказывать о том, что произошло в коридоре Д. Лицо Гордера покрывала смертельная бледность, которую подчеркивал белый шейный платок. Портье молча поклонился. Владелец отеля объяснил свою бледность внезапным недомоганием.

– А тут еще этот проклятый коридор. Надо позаботиться и провести туда вентиляцию. Недопустимо, чтобы наши гости видели эту темную дыру. Там воздух, как в подвале, как в морге. Но самое главное, дорогой Юлиус, вы должны позаботиться, чтобы они не узнали о том, что там случилось. Такие сенсации могут испортить репутацию нашего отеля. Вы меня понимаете?

Конечно, портье все понимал, он еще раз поклонился и ушел, не проронив ни слова. Однако любой портье имеет право думать то, что хочет. И потому, возвращаясь к своей стойке в большом холле и по привычке бессознательно проверяя, горят ли лампы, заперты ли шахты подъемников и все ли двери закрыты, он невольно думал, что эти слова странно противоречат тому, что господин Гордер сказал полчаса назад, когда его нашли в коридоре Д при весьма странных обстоятельствах.

Из-за промозглой погоды, которая заставила многих отказаться от прогулок на свежем воздухе и от которой даже в доме было холодно и неуютно, большая часть гостей рано разошлась по своим комнатам. Уже после вечернего чая, подававшегося в десять часов, в салонах и гостиных почти никого не осталось, а в одиннадцать лишь два человека сидели с книгами в креслах у зажженного камина. Стук шаров, доносившийся из бильярдной, свидетельствовал о том, что там по обыкновению собрались русские, большие любители этой игры. Ночь была темная, как в октябре, всюду горел свет. Господин Гордер совершал свой обычный обход.

По этому обходу можно было проверять часы. Ровно в одиннадцать господин Гордер спускался в холл, где сидел портье, просматривал все сообщения за день, интересовался всем, что ему было необходимо знать как хозяину отеля, отдавал распоряжения на следующий день и шел дальше – сперва он обходил большой двор, проходил мимо гаражей и конюшен, а потом по очереди обходил коридоры всех этажей снизу до верху. Он промерял лифты, осматривал гостиные и точно двадцать пять минут двенадцатого заканчивал свой обход опять у стойки портье. Пожелав портье доброй ночи, он уходил к себе. По правде говоря, в этих обходах не было необходимости, но они проводились неукоснительно, точно праздничные парады. Слуги и работники знали, что хозяин легко обнаружит малейший недостаток, и потому, как правило, все было в порядке.

В тот вечер портье занимался счетами, часы на его столе пробили без четверти двенадцать. Он был так поглощен работой, что лишь минуту спустя вдруг сообразил, что уже без четверти двенадцать, а господин Гордер все еще не вернулся после обхода. Это его удивило. За те полгода, что портье работал в отеле, такого еще не случалось. Он решил, что господин Гордер с кем-нибудь заговорился и сейчас, наверное, придет. Вскоре зазвонил внутренний телефон. Строгая фру Александра спрашивала, где ее муж.

– Как обычно, совершает обход, – ответил портье, – он еще не вернулся.

Портье знал, что господин и госпожа Гордер каждый вечер в половине двенадцатого пьют шерри с печеньем. И обмениваются впечатлениями дня. Это были совещания генерального штаба «Эксцельсиора», на которых просматривались счета, строились планы, утверждалось меню, обсуждались увольнения или прием служащих, а также их продвижение по служебной лестнице, но самым главным была забота об удобстве гостей. Это были важные совещания и на них во время сезона обсуждалось все, что имело отношение к приятному отдыху более трехсот человек. После этого совещания фру Александра уходила к себе, а господин Гордер проводил еще час или два за игрой в бридж. Эти совещания он не пропускал никогда.

Портье еще некоторое время занимался счетами. Потом он сложил аккуратной стопкой свои книги на краю стола и машинально разложил под лампой синие и желтые карандаши. Откинувшись на спинку вращающегося кресла, он мечтательно смотрел на полосатые обои. Теперь уже все гости наверняка отправились на покой, двери коридоров замерли в неподвижности, он не слышал больше даже стука шаров из бильярдной. Всем своим существом портье ощущал, как этот большой, отошедший ко сну отель заполнился тишиной.

Неожиданно опять зазвонил телефон, медная кнопка упала на пол. Звонила фру Александра. Портье схватил трубку, взглянул на часы и даже вздрогнул: была уже половина первого.

– Что-то случилось, – сказала фру Александра. – Вы до сих пор не видели господина Гордера?

– Нет, сударыня, это очень странно.

– Я уже всюду звонила, – сказала фру Александра. – Он был в конюшне, в гараже, на кухне, но его до сих пор не было в гостиных, а ведь гости уже давно разошлись по своим комнатам.

– Не понимаю, что случилось.

– Я сейчас спущусь, – сказала фру Александра.

Услыхав за колоннами шуршание ее платья, портье вышел из-за стойки и пошел ей навстречу. Фру Александра куталась в серую шаль. Она была немолода, но все еще красива. В молодости ей, должно быть, не было равных. С годами она немного располнела и вошла в роль приветливой, но строгой хозяйки, которая привыкла к тому, что и служащие и постоянные гости оказывают ей должное почтение. Когда она беседовала в гостиной с полковником Паркером, невольно вспоминалась атмосфера французских салонов. Со своими служащими фру Александра разговаривала с той особой вежливостью, которая подчеркивала расстояние между ними.

– Откройте двери, – распорядилась она.

Портье открыл входную дверь. Фру Александра вышла на крыльцо, плотнее завернувшись в шаль. Нигде не было никаких признаков жизни. На фасаде отеля светилось несколько окон, во всех остальных свет был погашен. Впереди виднелись силуэты низких гаражей и дома для работников, за ними, словно большой холм на фоне темно-синего неба, поднимался лесной массив. Начался ветер, внизу, на берегу, волны пели свою протяжную песнь, звучавшую от одного края горизонта до другого.

Неожиданно в темноте раздался собачий лай. Он доносился из сада у южного крыла отеля, где были разбиты большие клумбы. Это был не обычный лай, а жалобный, грозный и сердитый.

– Что это за собака? – спросила фру Александра.

– Не имею понятия, – с удивлением ответил портье. – У нас здесь нет никаких собак.

Они прислушались, лай продолжался. В нем явственно слышалась обида и угроза.

– Там что-то случилось, – сказал фру Александра. – Мы пройдем туда через отель. Ступайте за мной.

Они быстро вернулись в холл. Лай был слышен даже здесь. В длинных коридорах горели слабые, красноватые бра. Чтобы добраться до южной части отеля, им нужно было пройти по коридору Д.