Текст книги "Шоу Подбор (СИ)"
Автор книги: Софья Лямина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
А взгляды собравшихся были обращены на меня. Сэр Аньелли напряженно вглядывался в мое лицо, пытаясь отыскать что-то только ему ведомое. Мистер Арчибальд в задумчивости оглядывал меня, наверняка размышляя над тем, кого приволок на шоу. Естественно, если эта история с удочерением всплывет в СМИ, меня нужно будет самым наибыстрейшим образом вышвырнуть с проекта. Ведь может пострадать репутация Роберта. А вот сам наследник рода Арчибальд глядел на меня с сочувствием и некой злорадной удовлетворенностью косился в сторону Клода.
Клода…
Маршал Инквизиции на меня не смотрел. Глядел в задумчивости куда-то поверх головы, в сторону. Только меня притянул к себе ближе и успокаивающе, механически поглаживал мою руку.
Кажется, он не знал, что сказать. Да и что тут скажешь?
Я и сама-то не знала, что говорить внутренней себе. Просто как-то заторможено воспринимала действительность. И тем не менее, вопросы были. Только с языка не рвались в своей обычной манере.
– Мы выяснили через несколько месяцев после свадьбы, что не можем иметь детей. – продолжил человек, которого я считала отцом. Биологическим, в смысле. Стоп. Так, получается, где-то там есть и другие мои…родители? – По крайней мере, друг от друга. Но разрывать из-за этого выгодный для обеих сторон брак не сочли разумным.
Вот как, а я всегда считала, что у них любовь. Да и мам…Мари так говорила. А сейчас выясняется, что брак – это событие выгодное для обеих сторон.
– Можно было бы использовать донора, воспользоваться услугами суррогатной матери или усыновить ребенка, – говорил отец, который вовсе не является таковым. – но первые два варианта нас не устраивали. Пришлось прибегнуть к третьему. Мы приехали в детски дом и…
– В какой? – вопросила я, принципиально разглядывая картину. Только не видя ее. Кажется, художник изобразил пейзаж во время грозы. Или все же портрет? Но сфокусировать взгляд не получалось.
Я только и могла, что сидеть, в попытке удержать лицо. И, надо признать, мне это удавалось, потому что Арчибальды продолжали смело глядеть на меня. Был бы на моем лице ураган эмоций: боль, разочарованность, полное ощущение собственной дезориентации – все то, что кружило внутри, – они бы не выдержали моего взгляда, отвернулись.
– В пригороде Лондона. – отозвалась Мари, когда у меня уже сложилось впечатление, что этот вопрос будет проигнорирован. – Не в городе, потому что близкая расположенность приюта могла бы вызвать ненужные встречи и инциденты, но и не далеко – объяснять причину долгой отлучки не хотелось. А так, ну съездили мы загород, что такого? Пикник устроили, в поход сходили…
– Ага, и так благоприятно свежий воздух воздействует на женский организм, что вернулись вы из короткой поездки уже с ребенком. Чудеса природы! – едко вставила я, отдернув руку, когда Клод в очередной раз успокаивающе меня погладил. – Я не психую!
Судя по взгляду, брошенному поверх моей головы, он не поверил. Но попытки прикоснуться больше не сделал, и на том спасибо. Только рука его до сих пор оставалась на талии, вызывая смутное раздражение.
– Я после той поездки исчезла из поля зрения на некоторое время, – пояснила Мари, продолжая изучать темнеющее небо. – а когда вышла в свет, ты была уже со мной. Меня не было видно три года, поэтому, когда СМИ впервые услышали о том, что у рода Оплфорд появилась наследница, все считали, что мы скрывали тебя два года и…
– Сколько мне лет? – сухо вопросила я.
– Двадцать четыре. – охотно отозвался отец. Или нет. Решить, как воспринимать этого человека теперь, было трудно.
По сравнению с услышанной новостью то, что я старше на год, показалось вдруг смешным. Усмехнувшись, я откинулась на спинку дивана, задев затылком плечо Клода. Но тот этого даже не почувствовал, да и я заметила уже после того, как голову обожгла волна горячей боли.
– Вы мне и паспорт подделали? – вопрос прозвучал как обвинение.
Ответ я уже знала. Да, подделали, сделав меня преступницей. Потому что махинации с документами, удостоверяющими личность, – это уголовное преступление. Но какая им разница? Наверняка, они даже и не беспокоились из-за этой мелочи.
– Нам пришлось, ведь…
– …ведь надо же как-то прикрыть собственный прокол. – закончила я за него. – Потому что честно и открыто признаться, что наследница рода вовсе не наследница – это выше сил рода Оплфорд.
– Не вдавайся в юношеский максимализм, – поморщился отчим. Или отец? – ничего не изменилось. Ты по-прежнему наша дочь, просто не…
– …ваша. – снова закончила я, ощущая, как ступор отходит на задний план, а его место занимает раздражение, вызванное этим обманом. – Кто мои настоящие родители?
– Мы твои родители, – сухо произнес приемный отец, словно отрубив. – которые, заметь, не сдали тебя в приют и обеспечили тебе беззаботную жизнь.
– Беззаботную?! – в этот вопрос я вложила столько яда, что сама себе поразилась. – Интересно, а какую именно часть моей жизни ты считаешь беззаботной? Может быть, в пансионате, куда вы являлись хорошо если раз в год? Или моя жизнь была беззаботной в тот момент, когда пятилетняя я должна была развлекать ваших гостей, получив впоследствии очередную паническую атаку? Да ты понятия не имеешь какая у меня жизнь!
– Ты ни в чем не нуждалась! – раскатисто напомнил он, что рычаги давления остались прежними.
– И ты не устаешь об этом напоминать каждый раз, когда тебе нужно использовать очередную тактику психологического шантажа! – отозвалась я, тоже вскакивая на ноги. – Вот только материальное благополучие не означает психологический комфорт!
– Да на что тебе жаловаться? – презрительно фыркнул батюшка. – Мой отец бил меня ремнем до крови, пытаясь воспитать из меня достойного члена общества. Я же к тебе ни разу не применил ни один из его воспитательных методов! Я отличный отец, на которого ты просто не имеешь права жаловаться!
– Как звали мою подругу? – вопросила я горько.
– Какую из? – сделал он вид, что не понял.
– Единственную, – охотно пояснила я, даже не попытавшись скрыть желчь в каждом слове. – ту, что застрелили в цветочном магазине!
– Твою подругу… застрелили в цветочном магазине? – удивленно прошептала Мари, оборачиваясь.
– И как вы смеете считать себя хорошими родителями, если даже о смерти Рози вы ничего не знаете? – жестко усмехнулась я, чувствуя, что меня понесло.
Обида как снежный ком – сначала маленьким комком падает в пучину человеческих характеров, скатываясь вниз и собирая на себя все шероховатости и неровности, становясь все больше и больше. И иногда, чтобы этот огромный ком обиды разбился, достаточно только встретить благодарного слушателя.
– Вам всю жизнь было плевать на меня! Главное, чтобы с виду все было благопристойно: пансионат для леди, мажористый университет, показное трепетное обожание. А на деле вам элементарно поинтересоваться моими делами было лень.
– Да какой смысл был с тобой разговаривать, если ты закрыта для общества как… – отец сдулся, пытаясь подыскать достойное сравнение, но только раздраженно выдохнул. – Ты не хотела идти на контакт с нами и делала все, чтобы доставить как можно больше неприятностей. То из пансионата весточку пришлют, что ты сбежала, то ввяжешься в какое сомнительное дельце, то поступишь в университет оппозиционера, то от рода отказаться захочешь – за что тебя такую любить?!
– Кеннет! – ужаснулась мама, зажав рот рукой.
А я только улыбнулась. Беспечно так, словно услышала, что вечером пойдет легкий дождь, но еще с утра надела пальто и взяла зонт. Просто трудно не знать о том, что тебя не любят, когда вместо дня рождения дочери родители отправляются в гости к своим приятелям, когда в аэропорту тебя встречает вовсе не любящая семья, а водитель рода, когда о твоем детстве тебе рассказывают не родители, а нянюшка.
Я просто всегда знала это.
И слова отца просто рухнули внутрь моего сознания, как камень. «Тыдыщ» – глухой звук, а следом тишина и тяжесть, которую вынести сложно, но можно. Главное постараться удержать лицо, а слезы польются потом.
Эти два человека, такие важные в жизни каждого ребенка, ни разу не видели моих слез за столько лет. Вот и сейчас не увидят.
– Вы ведь и об удочерении решили рассказать мне не потому, что считали важным сделать это, – с той же улыбкой произнесла я, чувствуя, как сдерживаемые слезы сгущаются у переносицы. – а потому, что грядут большие неприятности для рода Оплфорд. Вы должна были удостовериться, что я не облажаюсь в очередной раз и не сделаю ничего, что испортило бы репутацию рода.
Мама молчала, только взгляд отвела. А вот отец выглядел так, словно готов защищаться не от правды, льющейся из уст, как они утверждают, дочери, а от нападок бешенной собаки. Той самой, в схватке с которой речь идет о жизни. Кулаки сжал, зубами разве то не скрипит, скулы ходуном ходят, а взгляд горит.
– А учитывая то, как вы постарались для этого – даже в резиденцию Арчибальд заявились – хотя, узнав о том, что меня пытались заживо, черт возьми, сжечь, вы даже не соизволили письмецо чиркнуть – выяснилось, что я непросто ребенок из приюта. Будете отрицать?
– Смысла теперь нет, – покачала мама головой, наблюдая за тем, как ее муж отходит к окну. – скрывать правду. Понимаешь, когда мы тебя взяли, мы не обратили внимание на родовой знак на щиколотке. Мало ли, вдруг твои…биологические родители психами были, потому тебя и изъяли? Все равно никакой информации о них указанно не было. Так что, мы просто свели знак, а там и забыли благополучно со всеми попытками скрыть усыновление.
– Кто знал? – вопросила я напряженно.
– Никто, – закусив губу, отозвалась Мари. – только я, твой отец и работник приюта, оформляющий бумаги.
– Дальше. – потребовала я, скрещивая руки на груди и кинув взгляд в сторону. Не могла смотреть на виноватое лицо матери. Просто я прекрасно знаю, как отлично маменька умеет играть на людях. А им же нужно сделать все, чтобы убедить находящихся в комнате в своей невиновности и вообще, показать, какие классные они родители. Это бы смягчило будущий скандал в высших кругах.
– Но недавно твои биологические родители смогли найти тебя, – произнесла мама. – связались с нами и угрожали судом. Ты оказалась не только наследницей рода Оплфорд, но и рода Бланд.
Я рухнула на диван, вскинув растерянный взгляд на Мари. Бланд – род до недавнего времени правящей династии, последняя память о британской монархии, семья Гвен. Какими идиотами нужно быть, чтобы не узнать знак их рода?
– К сожалению, нам было нечего возразить. – продолжила мать, скривившись. – Род Бланд намерен через суд добиться опеки над тобой, чтобы вернуть потерянного ребенка в свою семью. Хотя я вообще не понимаю, как можно было не заметить отправки ребенка в детский дом. Лицемерные твари!
Пропустив замечание мамы, которая в принципе считала ниже своего достоинство неприлично выражаться, я друг поняла еще одну вещь. Ведь им, в сущности, не моя реакция важна. Отец так и вообще выглядит раздосадованный тем фактом, что я обо всем узнала. Молчит, сжав кулаки, и ненавидящим взглядом пытается испепелить.
– И вы явились сюда, чтобы убедить Арчибальдов выступить на вашей стороне. – усмехнулась догадливая я. – Ведь покровительство президента стопроцентно обратит дело в вашу пользу.
– Каролина! – вновь ужаснулась Мари. – Как ты можешь так говорить?
– Скажешь, нет? – склонила я голову к плечу с легкой улыбкой. Мари отвела взгляд, передернув плечами. – Вот в этом-то все и дело, дражайшие мои. Вы бы ограничились коротенькой телеграммкой мне, если бы дело обстояло иначе. Но Арчибальдов же так просто не убедишь, поэтому вы явились сюда и устроили весь этот спектакль. Ведь судебная тяжба может очень подпортить репутацию Оплфорд. Очарова-ательно.
– Тебе не на что жаловаться. – отрезал отец, обернувшись. – Покровительство нашего рода тебе необходимо даже больше, чем нам твои успехи для общего рейтинга.
– Очень в этом сомневаюсь, – улыбка вышла больше похожей на оскал. – нужны ли мне ваши жалкие попытки оправдаться перед другими, вместо того, чтобы нормально обсудить ситуацию со мной. Вы же в очередной раз демонстрируете, какие вы родители, беспокоясь больше из-за мнения Арчибальдов, чем собственной дочери.
– Твое мнение относительно данного вопроса второстепенно, – пожал плечами батюшка, действительно не понимающий причину моей претензии. Даже маменькин испепеляющий взгляд в свою сторону проигнорировал. – в первую очередь нам предстоит разобраться с тем, как понести как можно меньше потерь в сложившейся ситуации.
И все. Меня можно было выносить.
Впервые в жизни мне элементарно было нечего сказать, даже в теории. И чувств никаких не было. Просто внутри словно воронка образовалась, через коктейльную трубочку высосав все: эмоции, силу продолжить этот разговор, хоть какие-то мысли и соображения. Мне бы пореветь вдоволь, но…
Я просто кивнула, вежливо попрощалась с присутствующими, не оглядываясь на их лица, и вышла, принципиально не став хлопать дверью. Только прикрыла ее осторожно. Затем отошла подальше, не спеша вышла из здания резиденции, не замечая обращенные на меня взгляды дружеской делегации Армани и Гвен с Вейль, также спокойно дошла до заднего двора и устремилась прямиком в густую заросль сада, в ту часть, что примыкала к лесу.
Рыдания настигли уже потом, когда я забрела в этом саду неизвестно куда. Меня трясло так, словно било током. Рухнув коленями на землю, я вцепилась одной рукой в траву, выдирая и сминая ее пальцами, а второй рукой непроизвольно пыталась заглушить рыдания.
Так не должно быть!
Да, мои родители не лучшие. Да, я их недолюбливала. Да, мы постоянно ругались. Но они мои! Были моими всю жизнь, единственными, такими, какие есть! И я их любила, несмотря ни на что. Просто любила!
А сейчас они оказались не моими. Просто не моими.
Рыдание заглушить не удалось. Оно вырвалось изнутри, слышимое словно издалека, как чужое. Но принадлежало мне. Слезы текли непрестанно, и я, не заботясь о собственном виде, размазывала их по щекам, рыдая в голос. Так было легче. Хоть немного, но легче…
***
Я не знаю, когда он пришел. Просто, когда я прекратила плакать, содрогаясь без слез, осознала, что рыдала на чьем-то плече, а его футболка полностью сырая. Глаза у меня припухшие от слез, даже болят, и губы горят огнем, потому что я их все искусала, а соль благодарно покрыла ранки.
Но Арчи был здесь. Сидел на земле, усадив меня как ребенка на колени, и покачивал, не прекращая гладить по спине. Шептал что-то утешительное, но маловразумительное. И говорил, что все хорошо будет, нужно только чуть-чуть подождать. Ведь у таких правильных девочек как я, всегда все хорошо.
Вот только я ему не верила, ни единому слову, потому что понимала – врет. Да он и сам себе не верил. Как он мог обещать, что все хорошо, если не знал сути проблемы? А я знала, но рассказывать ему не спешила. И не потому что он не заслужил после нескольких часов, проведенных рядом с рыдающей мной, узнать в чем суть истерики. Нет. Просто я боялась снова сорваться на рыдания.
И словно из другой жизни пришло воспоминание, что Арчи терпеть ненавидит плачущих девушек. Не знает, что с ними делать, куда бежать и кого бить за пролитые девичьи слезы.
– Я в порядке, – голос звучал хрипло и особенно жалко. – можешь отпустить меня.
Отпустил. Убрал руки с таллии, даже отодвинул немного от себя, чтобы в лицо вглядеться. Но мои пальцы, которыми я оказывается намертво в него вцепилась, помешали. Сделав огромное усилие над собой, я все же смогла их разжать.
– Кто? – только и вопросил он голосом, в котором чувствовалась едва сдерживаемая ярость.
А вот ответить я не смогла, потому что слезы снова предательски набежали. Сжав глаза изо всех сил, попыталась взять себя в руки. Но трудно сделать что-то с обозначенными конечностями, когда те заледенели.
– Ладно-ладно, – поспешил сказать он. – все хорошо, Эль. Не хочешь – можешь не отвечать, сам узнаю. Только не плачь, хорошо?
Киваю, потому что открывать рот и слышать дверной скрип вместо голоса не хочется.
А вокруг тишина, ночь, где-то сверчки шумят. И так спокойно, уютно и тихо, что на душе становится еще гадче. Мир-то в умиротворении, у одной меня все плохо.
– Ты вся заледенела, – сообщил Арчи медленно, словно не понимая, слышу ли я его. Слышала. Просто сил отвечать не было. – тебя отвести в апартаменты?
Хотела было ответить согласием, но не смогла. А может все-таки кивнула. Этого действия не помню, а вот туман, застилающий глаза, точно был.
Арчи подхватил на руки, ругаясь сквозь зубы на вспыльчивую натуру некоторых дев и чьи-то длинные инквизиторские языки.
– Арчи, – произношу тихо, не желая вникать в суть его бормотаний. – а как ты здесь?…
Даже предложение закончить не смогла. Неудачница.
– Да я просто помнил про твою привычку забиваться в самый дальний угол, чтобы пострадать в одиночку. – отозвался он. – Ты когда из резиденции вышла, я сразу это выражение лица узнал, поэтому всех разогнал и пошел следом.
Мелькали смазанные тени теннисного корта, деревьев, скамеечек и фонарей, перилл и лестниц. А я положила голову на плечо к Арчи и просто наслаждалась мирной тишиной внутри, сменившей ломанную пустоту. И мерный шаг, легкое покачивание, ворчливое бубнение Арчи – все это успокаивало.
Очнулась и сообразила, что должна была ответить я только тогда, когда заприметила дверь своих апартаментов. И как только узнал, где я живу?
– Спасибо, – искренне прошептала я.
– Не благодари, – пожал плечами Арчи после того, как поставил меня на ноги и постучал в дверь. – мы же не чужие люди. Тебе было плохо, я не мог пройти мимо.
Не чужие, да…
Все же трудно считать чужим человека, с которым так долго был вместе. И не просто общался каждый день, а жил: засыпал и просыпался, делил ванную комнату, готовил ужины, потому что днем мы все-таки предпочитали есть в специальных заведениях, а готовка была скорее хобби, смотрел фильмы, а потом слезы мне сам вытирал после особенно трогательных моментов. Мы стали другими за то время, что провели порознь, но чужими не были. Это точно.
Дверь отворилась, залив приглушенный мрак ночного коридора ярким светом. Мелькнул большой силуэт, кажется, недовольный чем-то. Разбираться о причинах плохого настроения Джейсона сил не было, поэтому в очередной раз поблагодарив и пожелав хорошей ночи Арчи, я просто прошлепала в свою спальню, рухнув на кровать прямо в одежде.
К черту все и всех. Кроме Арчи. Он герой.
***
Утро застало меня запахом свежего кофе, прохладным воздухом и адской головной болью. Скинув с себя одеяло, несколько секунд смотрела в белоснежный потолок в попытке собраться с мыслями и заставить себя подняться с кровати, обнаженной кожей ощущая порывы ветра из распахнутого окна.
В голове крутились сотни мыслей, но как-то отстраненно, словно доносясь издалека. Вчерашние новости, ошарашившие меня, сегодня показались словно из сна. Ощущать себя совершенно пустой и потерянной мне никогда не нравилось, но и заставить себя что-то делать я не могла чисто морально.
С одной стороны, не хотелось ворошить это осиное гнездо. Достаточно было того, что впереди предстоял суд, на котором я должна буду столкнуться с биородителями. К ним у меня был всего два вопроса: «Почему меня отдали?», «Зачем сейчас подают в суд и требуют опеки?». Времени прошло так много, что смысла что-либо менять уже нет.
Я бы поняла, если бы мне было лет шесть, тогда да – можно было бы попробовать. Но я уже взрослая, сформированная личность с устоявшимися взглядами на жизнь. И если ребенок воспринял бы появление вторых родителей с легким непониманием, но осознанием будущих приключений, то у меня, на данном этапе, нет никакого желания контактировать с ними. Жизнь состоялась и без участия тех, кто избавился от меня, сдав в приют.
А с другой стороны, была странная, исключающая первый аргумент, жажда выяснить все. Хотелось знать о другой стороне моей жизни. И двумя вопросами ограничиваться я не собиралась. Возможно, стоит просто нанять для этой цели частного детектива, который и выяснит о моих биологических родителях все. Или лучше уйти в глухую оборону?
Да еще и родители, молодцы такие. Всю мою жизнь скрывали правду!
Интересно, не из-за этого ли меня отдалили от семьи? Пансионат – дело хорошее, никто не спорит, но обычно дети родов, обличенных властью, воспитываются на дому, со специально подобранными учителями. Меня же держали в стороне.
Ладно, я действительно приложила некоторые усилия к тому, чтобы как можно реже контактировать с родом Оплфорд. Но это было в зрелом возрасте, когда я осознала, что с родителями у меня нет ничего общего. До того же я никак не препятствовала общению с семьей.
Как же сложно!
В голове что-то неприятно пульсировало, отдавая мерной дробью. Настроение было соответствующее физическому состоянию. Мне бы выпить.
Факт собственной обнажённости дошел до меня как-то заторможено. Но я точно помнила, что вчера уснула в одежде, только обувь снять и удосужившись, а потому выходило, что вот эта прохлада на коже – ненормально. Радовало одно: на мне пристутствовала рубашка в сине-белую полосочку.
Видимо, тот человек, что переодевал меня, делал это действительно из благих намерений, а не воспользовался моим состоянием. Следом появился весьма насущный вопрос: убить Джейсона или простить? А в личности того, кто совершенно беспардонно меня раздел, сомневаться не приходилось. Ну кто еще мог сделать это, учитывая, что в мои апартаменты посторонним хода нет? Только рыженький инквизитор и остается. С одной стороны, конечно, позаботился. Спасибо ему. А с другой, он же раздел меня в бессознательном состоянии, то есть, я даже возмутиться такому произволу не могла. И это уже повод дать в глаз.
Ну хоть на строевую подготовку не вызвал, и на том спасибо.
С тяжелым вздохом подняв себя с кровати, направилась в ванную комнату. Горячий душ – это определенно то, что нужно после сложных для психики новостей. А запах кофе, доносящийся из гостиной, окончательно излечит. Ведь, что может быть лучше для поднятия духа, как не приятные бонусы для тела?
Выходя, даже волосы укладывать не стала, пусть прямыми остаются. В конце концов, у меня тоже может быть выходной. Натянув ту же рубашку, пошлепала необутыми ступнями по полу прямиком в гостиную, откуда веяло умопомрачительным ароматом.
В гостиной действительно был завтрак, только к нему, видимо, в качестве приятного бонуса, прилагался еще и Клод. Сидел в своем идеальном костюме за столом, неспешно пил кофе и что-то внимательно изучал в планшетном сенсоре. Заметив краем глаза столбцы с бегущими строками и диаграммы, решила, что это по работе.
– Доброе утро, – растерянно поздоровалась я, занимая место напротив и одергивая рубашку ниже. Зря, на самом деле. Потому как сверху вырез становился больше. Спешно застегиваю верхние пуговицы практически под самое горло. И пусть Клод уже видел все, что мог, когда принес меня к Илдвайну, все равно неловко. – я думала, ты вчера улетел.
– Собирался, – не стал спорить Клод, подняв на меня тяжелый взгляд.
Кто-то сегодня тоже не в настроении.
– Почему не улетел? – осторожно вопросила я, наливая себе кофе.
Повисла долгая пауза, во время которой я клала в белоснежную чашку сахар, а Клод не отрывал взгляда от экрана. Складывается впечатление, что маршал Инквизиции к разговору не склонен в принципе. А еще и эти его наручные часы, которые, словно в тонкой издевке, громко и мерно тикали, отсчитывая секунду оглушающей тишины.
– Интересный вопрос. – наконец, со странной усмешкой кивнул Клод. И молчит, продолжая изучать бегущие строчки в гаджете. – К слову, твои родители вчера все же покинули резиденцию Арчибальд. Практически сразу после того, как ты ушла.
Мне показалось, или в его голосе промелькнуло напряжение?
– Хорошо, – мрачно отозвалась я, кинув взгляд в окно.
Так будет проще для нас всех. Разговаривать с ними мне больше было не о чем, в смысле, вопросов пока больше не было. А вот усвоить полученную информацию хотелось без их присутствия. Просто даже представить, что увижу их, было трудно. Что сказать? Как теперь себя вести? Кто они мне теперь?
Для ответов на эти вопросы требовалось время. Нужно было просто осмыслить все без их вмешательства, чтобы понять, что я теперь чувствую и чего хочу.
– Как ты? – мягко вопросил Клод, наблюдая за тем, как я делаю осторожный глоток обжигающего кофе.
– Не знаю, – после недолгой паузы честно ответила я, пожав плечами. – вроде бы ничего и не изменилось, они по-прежнему те, кто вырастили меня в свойственной им манере. А вроде и чужие люди, которые скрывали от меня правду все двадцать тр…четыре года.
Ответить маршал Инквизиции не успел. Входная дверь распахнулась, являя свежее и отдохнувшее лицо Джейсона с бутылкой чего-то крепкого и чесночным батоном наперевес. Завидев меня, инквизитор все это безобразие попытался спрятать, но перепутал руки и вместо побулькивающей бутылки убрал за спину батон, после чего озадачено уставился на свою выставленную вперед левую руку.
– Ну и ладно, – пожал он плечами, размещая бутылку по главе стола и занимая свободный. – ты как, истеричка?
– И тебе доброго утра, Джейсон. – закатила я глаза, наливая в кофе молоко. Как бы тошно не было, но пить чистый, горький кофеин выше моих сил. – Я замечательно, спасибо.
– То есть, пить ты не будешь? – догадался умный инквизитор, скосив глаза на Клода. – А вы, шеф? Нет? Ну и черт с вами, лучше расскажите, чем дело закончилось. А то засиделся вчера у Агустини, выслушивая последние сплет…новости.
– Сам же все видел, – хмыкнула я, не желая удовлетворять инквизиторское любопытство. А Клод вообще на него даже взгляда не поднимал, хмуро оглядывая свои столбики цифр, то есть, отвечать на вопрос подчиненного вообще не планировал.
– Когда это? – нахмурился Джейсон, почесав бровь. – Детка, не знаю, что я там должен был увидеть, но я вчера вообще весь вечер, перетекающий в ночь, провел у Агустини. У него, знаешь, вино с хорошей выдержкой было припасено. Не смотри ты так! С тобой же шеф решил остаться, я и не переживал, думал, ты под присмотром.
И тут до мня дошло, что вчера нас с Арчи встретил вовсе и не Джейсон, а Клод. И это значит, что он видел моего сопровождающего. Наверное, поэтому и не в духе. Вот же черт! Только ревности Клода и не хватало.
– Это не то, что ты думаешь. – выдала я, сама же поморщившись от избитости этой фразы. – В смысле, да, Арчи был со мной весь вечер, но ничего не было. Он просто утешал меня, и все.
– Утешал? – вскинул бровь маршал Инквизиции, отложив сенсорный планшет и подчеркнуто уделив все свое внимание мне.
– Да, – уверенно кивнула я, наблюдая за тем, как Джейсон старательно косит под предмет мебели. – я же расстроенная была, а он помнил, что я в такие моменты предпочитаю одна оставаться, вот и вмешался. Он просто был рядом, а потом проводил, и ничего, что…
Я поняла, что говорю что-то не то, когда глаза Клода стремительно сузились, а губы сложились в тонкую линию. Головная боль активизировалась с новой силой, словно напоминая, что хуже быть может всегда.
– Да он просто обнял меня! – привела я последний довод, и сама себя оборвала, осознав, как это прозвучало. Даже рот закрыла рукой, с немым ужасом наблюдая за мрачно усмехнувшимся Клодом.
И вот вроде бы он выглядел спокойным, даже безразличным ко всему прозвучавшему, но я знала, каким он может быть, когда не злиться, поэтому контраст для меня был очевиден. Только я понятия не имела, как исправить ситуацию.
В голове крутились тысячи замечаний, одно другого хуже. И только я собиралась открыть рот, чтобы действительно нормально объяснить ситуацию, как закрывала его снова. Понятия не имею, как нужно вести себя в подобных ситуациях.
И вот сижу я, наблюдаю за ледяным спокойствием Клода, рядом пальцем у виска крутит Джейсон, а на меня накатила волна злости и обиды. С какого перепуга я вообще должна оправдываться сейчас?
Да, я была с Арчи. Но не было ничего, за что я могла бы извиниться или должна была бы оправдываться. Мне было плохо, а он поддержал, в отличие от Клода, который весь вечер провел в компании моих родителей. И это он, а не я, старательно не глядел на меня во время новостей. Так за что я должна оправдываться?
За то, что моему бывшему парню было не все равно, когда он заметил у меня подступающую истерику? Или, возможно, за то, что позволила себе искать утешения у Арчи? Так я тогда бы и медведя мутировавшего обнимала, поливая его слезами. Тоже мне, нашел причину для ревности.
И, видимо, что-то из моих мыслей я произнесла вслух, потому что Клод, сверкнув почерневшим взором, стремительно поднялся на ноги, спокойно попрощался и также уверенно, но не спеша вышел из моих апартаментов. Только желваки на скулах танцевали, и руки сжал в кулаки.
Опустив голову на ладони, глухо простонала. Этого и не хватало для полного счастья.
– Стерва ты все-таки, – после молчаливой паузы вынес вердикт Джейсон, наливая в кофе подозрительную жидкость из принесенной бутылки. – мало того, что неблагодарная, так еще и дура. Самой-то не стыдно?
– За что мне должно быть стыдно? – вопросила я, не поднимая лица с ладоней.
– Мужик тебя перед родителями выгораживал, весь вечер тебя искал по всей резиденции, затем всю ночь на твоем кресле провел, потому что оставлять тебя одну не хотел, самолет отменил, а ты ведешь себя как дура. Нет, ну точно, ты – стерва. – произнес все это Джейсон, даже не глядя на меня и нарезая стейк.
Я же удивленно взирала на него, подняв глаза на инквизитора.
– Что так смотришь? – вскинул он бровь. – Сама-то не догадалась, что он с утра здесь не просто так сидел? Не дошло, что за тебя беспокоился? Он ждал, пока ты проснешься, чтобы жилеткой послужить, а тебя уже какой-то другой мужик утешил. И ладно бы у вас с шефом отношения были из разряда чисто физических, так ведь несчастный мужик претендовал на обладание не только телом, но и этой, как ее… – напрягшись, задумался Джейсон. – О, точно! – взмах вилкой вверх. – Он же еще и на душу претендовал. Изящно ты его на место поставила, ничего не скажешь. Кстати, с виду ты добрее кажешься. Так сразу и не поймешь, что стерва…
Но я его уже не слушала. Я искала, что надеть. В итоге, наплевав на все, натянула первый попавшийся красный топ без рукавов, темно-синие джинсы на высокой талии и любимые лоферы, выручающие в любой момент. Видок, конечно, был тот еще, но меня это мало волновало.
Пулей вылетела из апартаментов, по пути подхватив сенсор, оставленный Клодом. Когда оказалась в коридоре, заметила, что лифт отсчитывает этажи. Тяжело вздохнув, понеслась вниз, стараясь успеть. Он мог улететь в любой момент, а я так и не успела бы поговорить с ним.
