Текст книги "Шоу Подбор (СИ)"
Автор книги: Софья Лямина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)
– Мисс Оплфорд, Габриэль поведал мне о связывающих вас отношениях. – намекнул Клодель Арчибальд.
Я хмыкнула. Туманная формулировка. Однако суть мы оба поняли, поэтому я лишь кинула взгляд на сопровождающего инквизитора блондин и вопросительно вскинула бровь.
– Простите мою неучтивость, – тут же произнес блондин, обходя строй и пристраиваясь с левой от меня стороны. – мистер Габор. Но для вас, очаровательная мисс Оплфорд, просто Агустини.
И тут это чудо отечественной галантности целует мне руку, предварительно подхватив ее. Что, учитывая то, что мы оба на лошадях, достаточно сложно. И пока я хлопаю ресничками, наслаждаясь осознанием собственной женственности, инквизитор портит все веселье:
– Добавлю к вышеперечисленному, что мистер Габор является также инквизитором и моим доверенным лицом. – произносит Клодель Арчибальд, насмешливо на нас взирая. – В резиденцию Арчибальд он приглашен для расследования вашего дела, мисс Оплфорд.
Моего дела? А что, войду в историю как жертва дикого племени. «Ее пытались сжечь, но как-то не вышло». Какой-никакой, а свой след в истории я оставила.
Вот только желание позволять целовать свою ручку после услышанного как-то пропало. И не в том дело, что Агустини инквизитор. Вернее, дело в том, что расследует он мое дело, а значит любая попытка сближения может оказаться всего лишь способом расследования. Я, конечно, на Нобелевскую премию не претендую, но и откровенной идиоткой меня назвать трудно. Поэтому связываться с инквизитором, ведущим мое дело, точно не стану.
– Так, что же вы желали поведать президенту, мисс? – вопросил Клодель Арчибальд, пока я с подозрением смотрела в сторону мистера Габора.
– Я чисто случайно стала свидетелем одного диалога, – призналась я.
– И в чем же заключалась его суть? – тут же встрял Агустини.
– Давайте вы послушаете и сделаете свои выводы, – хмыкнула я, протягивая сенсор с записью.
Честно говоря, я удивилась, когда оба инквизитора, не сговариваясь, вытащили из карманов костюмов беспроводные наушники, активировав устройство внутри моего сенсора. Всегда наготове? Пока мужчины слушали короткую запись, я напряженно ждала их вердикта.
– Вы разглядели говоривших? – вопросил Клодель Арчибальд.
– Внешность непримечательная, – пожала я плечами. – высокие, смуглые, темноволосые и кареглазые. Я бы сказала, что они из жарких стран. Собственно, именно поэтому и сделала фотографию. Не думаю, что она вам даст что-то, но, возможно, со спины вы их узнаете.
Я продемонстрировала инквизиторам интоснимок, преисполненная чувством собственной важности. Глупо, конечно, но все равно здорово.
– Мисс Оплфорд, вы не будете против, если я изыму ваш сенсор на некоторое время? – вопросил Клодель Арчибальд под задумчивый взгляд Агустини, который тот переводил с инквизитора на меня и обратно.
– Разумеется, мистер Арчибальд. – протянула я сенсор, которой тут же исчез в кармане инквизитора, предварительно оказавшись в герметичном пакете.
– Не думал, что среди девочек есть свой тайный агент. – хмыкнул Агустини.
– Вы были правы, мистер Габор. – произнесла я после небольшой паузы, во время которой пыталась справиться с удивлением. – Я и близко не «свой тйный агент». Просто появилась в нужном месте в нужное время, чем и воспользовалась.
– Удивительно полезное качество, – отозвался Агустини.
– В определенных ситуациях я бы не поддержала ваш оптимистичный взгляд, – хмыкнула я, услышав приближающийся цокот копыт. Оглянувшись, даже не удивилась, увидев блондинистую макушку всадника. – Прошу прощения, господа инквизиторы, но я вынуждена покинуть ваше, несомненно, приятное общество.
Дожидаться ответа не стала, только направила коня вперед, пытаясь скрыться от приближающегося Роберта. Когда блондин, сверкнув недобрым взглядом, поравнялся с мужчинами, я была уже далеко впереди. Хотелось смеяться и плакать. Взрослые люди, а ведем себя как дети.
Прогулка тем временем шла своим чередом. Мы вышли из лесной чащи, оказавшись на скалистом берегу, вплотную граничившем с морем. Прохладный ветер ударил по лицу, вырывая удивленный вздох. Запах соли, водорослей и чего-то еще, плотного, островатого пробрался в организм, пощекотав обонятельные рецепторы. Здесь было прохладно, даже несмотря на то, что солнце ослепляло, воздух был приятным. Вблизи моря жара словно отступала, сдавая свои позиции и позволяя неукротимой стихии властвовать над нами.
Спускаться к воде мы не стали. Скалистый берег был неподвластен копытам коней, а спешиваться и идти ногами очаровательные господа не пожелали. Все были увлечены беседами и вытекающими из них последствиями. Судя по взглядам некоторых дам, от разговоров они ожидали скорейшего предложения руки и сердца. Мужчин же смущали сгущающиеся облака, темная синева на горизонте и далекие раскаты грома. Дождь медленно приближался, неся с собой долгожданную разрядку закипающей от жары атмосферы.
Копыта коней отбивали ритм по каменистой дорожке, ветер развивал вылезшие из косы пряди волос, сбивая их в кучу где-то на затылке, на губах особенно остро чувствовалась соль и влага, а вокруг было подозрительно тихо и шумно одновременно.
Я слышала о таком эффекте, как тоннельное зрение. Это когда весь мир сгущается до одного предмета, находящегося словно под софитами. Остальные же звуки, цвета и вкусы отходят на второй план, словно накрытые колпаком. Но никогда еще я не слышала о том, чтобы на фоне какого-то звука все остальные меркли. Сейчас я могла осознавать лишь шум моря. Он был шершавый, мокрый и ледяной. Эти звуки щекотали, дразнили.
Наша компания брела вдоль обрывистого берега, выстраиваясь вдоль не слишком широкой дорожки по три человека. Пока я разглядывала бушующее море, как-то незаметно вернулась к Агустини и Клоделю Арчибальду. Просто они были единственными к кому не решались примкнуть девы. Инквизиция испокон веков славилась своими способами расправы с неугодными личностями.
– Вы жили рядом с морем? – прервал тишину Агустини, разглядывая темное марево горизонта.
– В детстве у нас было поместье рядом с морем. – отозвалась я. – До тех пор, пока родители не переехали в столицу, а я не была отправлена в пансионат. Вот вы когда-нибудь были в женских пансионатах для английской знати?
– Нет, – удивленно ответил мистер Габор. – не довелось случая.
– О-о, – улыбнулась я. – вы ничего не потеряли. Четко регламентированное поведение, нерушимый устав и правила, правила, правила. Никаких исключений, красок. Запреты вслед за «леди не позволено». Море же для меня служит символом непокорности, жизни, бьющей ключом. Можете считать, что я его поклонник.
А затем, заметив тот же восхищенный, вдумчивый и до боли горький взгляд человека, вспоминающего всю свою жизнь и делающего неутешительные выводы, что и у меня, вопросила:
– А вы?
– Служил в морском флоте Арчибальдов. – отозвался Агустини. – До того, как президентом стал Габриэль. Его дед, прошлый президент, уделял огромное внимание внутренней политике. Вы тогда были совсем ребенком и не помните, сколько было проведено операций по уничтожению непокорных народов.
Я удивленно взглянула на мистера Габора. Это когда же Арчибальды, вот уже век за веком с завидным постоянством занимая место президента, опускались до военного урегулирования конфликтов? Нет, я помню историю и знаю, что в некоторых случаях военные силы планеты были вынуждены применить против граждан оружие. Иначе просто было невозможно. На востоке однажды произошло восстание террористов, грозившее вылиться в глобальную катастрофу для планеты. Брат восстал против брата, террористы не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин. Побуждаемые своими абсурдными убеждениями, они устроили настоящий Армагеддон. Их остановили. Тогда было много крови, но дальнейшая политика президентов отличалась завидным гуманизмом.
– Удивлены? Да, эти операции не преподают в университетах, о них не рассказывают на уроках. – хмыкнул Агустини. – Возможно, когда-нибудь в будущем, когда наше поколение умрет и на замен нам придут другие, способные принять и понять. Вы наверняка сейчас вспомнили о восстании революционеров?
Я лишь кивнула, соглашаясь.
– К сожалению, это не единственный случай их восстания. Вспышки были и до этого, и после. Но до тех пор, пока их удается глушить малыми силами, правительство не распространяется о том, что не брезгует применять оружие против своих граждан. – произнес мистер Габор, кинув на меня ожидающий реакции взгляд. Но я молчала, смотрела на мужчину и ждала продолжения.
– И что, никакой истерики и криков на тему того, что так нельзя?
– При всем уважении, мистер Габор, но я не страдаю юношеским максимализмом. Я не согласна с военными методами урегулирования внутренних конфликтов, но прекрасно понимаю причины, побудившие президента решиться на радикальный шаг. Иначе просто нельзя. – я пожала плечами. – Да, это чудовищно, горько и отвратительно, что в современном и прогрессивном веке до сих пор существуют подобные проблемы, но они есть. И есть также прецеденты того, во что может вылиться пропущенная, как вы выразились, вспышка. Революционеры не отличаются миролюбивыми взглядами. Всех, кто не согласен с их политикой, они убивают без суда и следствия только за отличающиеся от их взгляды. Тут действует, как бы грубо это не звучало, закон стаи: если не мы, то нас. В политике нет места пустым угрозам и детским обидам. Любой президент заботиться, прежде всего, о безопасности своих граждан. Я не согласна с военными методами урегулирования ситуации с радикалами, но понимаю их причины.
– Неожиданно услышать подобную точку зрения от девушки вашего статуса и окружения. – почему-то улыбнулся Агустини. – Мисс Оплфорд, вы разбиваете мне сердце, разрушая стереотип о милой, глупой и наивной девочке-колокольчике.
– Ох, где же мое воспитание! – воскликнула я, шутливо приложив руки к губам. – Ну ничего, обратитесь к выпускницам пансионата для благородных девиц. Там вы встретите много девушек, подходящих под ваше описание. Если желаете, могу поделиться номерком одного такого.
– А остались ли свободные девушки с вашего выпуска? – вопросил Агустини, недвусмысленно поигрывая бровями.
– Боюсь, что нет. – чистой воды правда. – Они все вышли замуж за военных. Ух ты, а я только сейчас поняла почему!
И правда ведь. Весь наш выпуск отличался широкими и примиряемыми взглядами, которые так любили военные. У нас была преподавательница, которая учила не делать поспешных выводов, основываясь на собственных эмоциях, а производить подсчет, принимая во внимание все точки зрения. Как-то на урок она принесла книгу с красной обложки, показала ее нам и сказала: «Эта книга – синяя!». Конечно, мы наперебой попытались уверить ее, что книга-то красная. Потратили на это половину от урока, приводя доказательства и аргументы в защиту своей позиции. В конце урока учительница повернула к нам книгу другой стороной, которая оказалась синей. «То, что кажется вам красным, для других может оказаться синим. Помните, девочки, что взглядов столько же, сколько и людей».
Это был одним из лучших уроков в моей жизни. К сожалению, наша учительница уже умерла, но память о ней до сих пор осталась с нами. И ее убеждения, противоречившие основным идеям, которые нам пытались вбить в пансионате, тоже живы. Она говорила, что не стоит рано выходить замуж, не пожив для себя. Уверяла, что главное в мужчинах не материальное состояние, а амбиции и интеллект, позволяющие это состояние заработать отдельно от рода. Она же и убедила нас в том, что умная женщина будет и красивой, и талантливой, и любимой. Да и вообще, мир на умных нас основывается.
Потрясающая учительница, прожившая до конца жизни на своих условиях. И уважением она пользовалась, и весь мир объездила, и свой след в истории оставила, и муж ее, к слову, тоже военный, до конца жизни любил. А все почему? «А потому, девочки, что сильный мужчина никогда не позволит себе отпустить любимую. От мужчины сильного нравственно самой уходить не хочется. Это такая вещь, которую чувствуешь подсознательно. Как зверь зверя».
– Хотя, постойте, кажется, я вас обманула. – улыбнулась я. – Кое-кто все же остался свободен.
– И кто же это? – заинтересованно подался вперед Агустини.
– Я, – оповестила мистера Габора, растянувшего губы в лукавой улыбке. – но вы не закончили свой рассказ. Почему же вы смотрите на море столь преданным взглядом?
– Я получил ранение, когда остался одним выжившим на корабле. Потерял много крови, лежал на краю тонущего корабля и смотрел на море. Думал, что эта синева останется последним моим воспоминанием. – признался Агустини, сохраняя небрежный тон, хотя пальцы его сильнее сжали упряжку. – Тогда я понял, что столько лет провел в море, но ни разу не видел его настоящим. Таким, как в тот момент. У меня же ни семьи нет, ни родителей. Так уж вышло, не стоит мне сочувствовать. Я не одинок и жалости не заслуживаю, мисс Оплфорд. Зато вот море считал своим отцом, да и матерью тоже. Тогда лежал на спине, глядел на него и думал: «Как же так?». Смотрел на него, а ни страха, ни сомнений, только горечь от того, что жизнь во всех ее красках не испробовал. В тот день умереть мне было не суждено, как раз подоспела поддержка, возглавляемая Клоделем, меня выходили, вылечили, а воспоминание осталось. Как только операция закончилась, а меня из-за ранения отправили домой, я и решил, что хватит. Пора бы и пожить для себя. Море же до сих пор уважаю.
Я молчала, не зная, что сказать. Сил хватило только на то, чтобы поддерживающе сжать руку мистера Габора, что оказалось сложно, учитывая расстояние между конями. Да и что тут скажешь? Агустини моя жалость была не нужна, а все, что он хотел услышать, ему уже наверняка сказали. Смерть – это личный процесс, общение тебя и мира. Последние слова, осознание потерь и утрат, побед и проигрышей, покоренных вершин и того, до чего даже не добрался. Вот только не каждый получает второй шанс. А Габор получил. Нужно этим пользоваться.
Собственно, это я ему и сказала. Тихо, но глядя в глаза. Агустини кивнул, задумавшись о чем-то своем. Я же продолжили разглядывать голубые просторы. Вспышка молнии показалась совсем близко, на секунду заставив прикрыть глаза, по которым резанул резкий свет. Гром раздался секунд через десять, заставив некоторых девушек испуганно вскрикнуть. О дожде нас предупреждали, а вот о грозе – нет.
– Дамы и господа, – донесся издалека голос президента. – в связи с неблагоприятными погодными условиями мы вынуждены попросить вас вернуться в резиденцию рода Арчибальд. В качестве извинений за испорченный вечер вас ожидает общий праздничный ужин.
Раздался смех, радостные хлопки и ироничные замечания. Но все, сохраняя благосклонное расположение духа, направились в сторону резиденции. Атмосфера, несмотря на собирающийся над головами ливень, словно посветлела. Дамы ликовали!
Вскоре узкая дорожка сменилась широкой, проходящей прямо через лесную чащу. Похоже, возвращаться в резиденцию предстояло иным путем. Я ожидала, что обогнув скалу, мы выйдем на прежнюю тропинку. Впрочем, какая разница? Главное – это оказаться в резиденции до того, как хлынет ливень.
Однако моим надеждам не суждено было сбыться. Над головой вспыхнула стрела молнии, осветив округу белесым сиянием и электрическим шумом. Словно что-то замкнуло. И спустя несколько долгих секунд, преисполненных ожиданием, последовал угрожающий раскат грома. Такой, что будь поблизости тонкое стекло, оно затрещало бы. На меня упала первая капля. Лошади спутников начали нервно всхрапывать, косясь в сторону, и только мой Конь равнодушно зыркнул на небо, даже не удосужившись ускорить темп. Напротив, кажется, совсем замер.
– Мисс Оплфорд, вам помочь? – вопросил инквизитор, заставив свою лошадь остановиться невдалеке от меня.
Нас, загородивших путь, огибали по сторонам. Никто не решился выразить возмущение инквизитору, замершему посреди дороги.
– Нет, благодарю, мистер Арчибальд. – сохраняя спокойствие, произнесла я, поудобнее перехватив пластиковую уздечку.
Конь решил пожевать травы, абсолютно игнорируя мои попытки привести в действия живой вид транспорта. Еще и ухом раздраженно дернул, когда я посмела выразить недовольство. Не конь – монстр!
В очередной раз вспышка молнии прорезала пространство, заставив коня одной из девушек встать на дыбы. Не представляю, каких усилий стоило конкурсантке удержаться в седле. Извинившись, инквизитор поспешил на помощь мисс. Я же, кусая губы, осознала, что осталась одна. Вернее, я замыкала наше шествие.
– Ну же, – взмолилась я, не желая отстать и остаться на тропе одна. – давай догоним группу.
Ибо показалось мне, что речь конь воспринимает лучше, чем мои жалкие попытки в силовой форме заставить его двигаться вперед.
А спины людей, входящих в состав нашей группы, были уже далеко впереди. Когда небо озарила вспышка молнии, сразу же раздался свистящий звук и клубы пыли поднялись в воздух вокруг коня, врезавшись в глаза. Я воскликнула, одновременно давясь этой пылью. Где-то на задворках сознания мелькнула кричащая мысль, что молния угодила прямиком в землю рядом с нами. Конь, решивший, что ситуация патовая, сделал ленивый шаг вперед, подняв уши торчком. Аллилуйя!
Раздался заход грома, напоминающий оружейный залп. И землю хаотично, совершенно с разных сторон, в самых непредсказуемых местах разрывало, словно из самых недр наружу стремилось вылезти нечто. Грянул дождь. Он большими и холодными каплями опускался на землю, лишая возможности разглядеть происходящее. Да какого черта здесь твориться?!
Но конь, в отличие от меня, в ситуации разобраться не пытался. Либо же понял происходящее раньше меня. Встав на дыбы, точно также, как конь другой девушки, рванул вперед. Единственное, что я успела сделать – это вцепиться в загривок коня, упустив веревку из рук. Одновременно раздавшиеся молния, гром, резкая боль в плече и взбесившийся конь слились в одну мучительно долгую секунду. И если до этого складывалось ощущение, что лошадь пыталась скрыться, то сейчас возникло чувство, что конь явно сошел с ума.
Откровенно пасуя перед происходящим, я даже не пыталась остановить животное. Просто держалась, ощущая странную ломоту в конечностях. А конь тем временем несся вперед, не разбирая дороги. Всадники отступали, девушки удивленно и испуганно восклицали. Однако столкновений не было, что не могло не радовать.
Ровно до тех пор, пока впереди не показалась лошадь Гвен. Девушка восседала на ней и с ужасом глядела на меня. Мы обе понимали, что конь не в себе, и я просто не могу ничего сделать. Как?! Остановить взбесившееся животное сейчас было возможно двумя способами. И для каждого нужно было держать в руках уздечку, которая волочилась по земле, заставляя коня путаться в ней. Я была готова к столкновению, ожидала его с замершим сердцем. Но вот чего я не ожидала, так это того, что животное просто перемахнет через Гвен и ее лошадь! Конь разбежался, оттолкнулся и пронесся над ее головой, даже не задев копытом. Я в банальном шоке вцепилась пальцами в его загривок, прокручивая в голове лишь одну фразу. Какого черта?!
Последнее, что я увидела, когда конь метнулся в непролазную лесную чащу – это, мягко говоря, охреневшие глаза сэра Аньелли, метнувшегося коню наперерез. Однако загнанное страхом животное уже неслось вперед, не разбирая дороги. Щеки опалило чередой ударов о ветки, я еле успела пригнуться, когда впереди показалась увесистая ветка. Дождь немилосердно хлестал. Конь спотыкался, но ни разу не упал. Скорость развивалась все больше и больше, поэтому, когда на пути появилась очередная преграда, я со всей силы врезалась лбом прямиком в ветку. Лоб оказался рассечен. Из глаз брызнули слезы, но я до боли сжала уже, казалось бы, омертвевшими пальцами шею коня. Если упаду, то точно не выживу.
Мы неслись так долго, что меня начало укачивать от движения и скорости. Не знаю, что побудило коня затормозить. Не иначе, как чудо. Животное постепенно замедлило скорость и полностью остановилось, когда мы оказались на округлой поляне с дымящимся бревном по середине. Молнии никого не щадят. Конь, пытаясь успокоиться, бил копытами землю, взбивая грязь. А я же, расцепив кольцо рук, буквально скатилась с его спины. Пытаясь восстановить дыхание и унять ломоту в ногах, которыми, оказывается, до боли сжимала спину коня, я с протяжным воем опустилась на колени. От пережитого ужаса хотелось плакать. И меня даже не смущало копыто коня, находившееся в непосредственной близости от моего лица.
Обхватив себя за плечи и жалобно поскуливая, я утирала слезы, смешанные с дождем. Думать о том, как буду возвращаться, не хотелось. Проблема разрешилась сама собой, когда на поляну въехало сразу несколько всадников.
– Этель! – раздался крик Роберта, прыжком спустившегося с коня и подбежавшего ко мне.
Опустившись рядом на корточки, представитель рода Арчибальд попытался поднять мою голову, обхватив подбородок пальцами. Не вышло. Выдернув голов из его захвата, я осталась сидеть на земле, пытаясь унять слезы.
– Детка, посмотри на меня. – взмолился Роберт. – Как ты? Что-то повредила? Где болит?
Я молчала, лишь жалобно всхлипывая. Не было никакого желания плакать на чужих глазах, но ничего с собой поделать я не могла. Наконец Роберту надоело происходящее, он поднялся на ноги и обхватил руками мои плечи, бесцеремонно вздергивая на ноги.
Я громко воскликнула, отпрянув от шокированного Роберта. И нет, дело не в уязвленном чувстве собственного достоинства или в страха перед наследником. Просто плечо прожгла немилосердная боль, опалив руку до самых пальцев. Прикоснувшись к больному месту сквозь пиджак, я с ужасом увидела следы крови, оставшиеся на пальцах. И тут накрыло осознание. Плечо болит не просто так!
Непослушными пальцами расстегнув пуговицы, я скинула пиджак, не заботясь о том, что предмет одежды угодил в грязь. На плече появилась округлая рана, от которой вниз, по руке, стекали струйки крови.
И ту на меня накатило страшное осознание. В меня стреляли! Слезы мгновенно высохли, вытесняемые глубоким шоком. Руки безвольно опустились.
Когда? Почему? За что, в конце-то концов?
Рядом возникла внушительных размеров фигура, осторожно, но непреклонно отодвинувшая мои пальцы от раны. Вскинув голову, заметила беспристрастное выражение лица Клоделя Арчибальда, внимательно оглядывавшего мое плечо. Встретившись со мной взглядом, он кривовато усмехнулся.
А я вдруг осознала, что устала. Не осталось сил ни на истерику, ни на слезы, ни на испуг. В душе было пусто, словно прошелся пожар, выжегший все, что только мог. Ничего не осталось.
– Вы видели нападавшего?
– Нет, – отозвалась я мертвым голосом, сама поразившись сквозившему в нем безразличию. – сначала пул угодила в землю. Я думала, что это молния. Затем раздался целый залп вокруг, а после что-то попало в плечо. Конь взбесился и вывел меня из-под линии обстрела. Я ничего не видела.
Устало потерев лоб, обнаружила, что и на нем кровь. Печальный вздох вырвался сам, когда я словно через мутную пелену глядела на окровавленные пальцы.
– Вы сможете доехать до резиденции? – вопросил Клодель Арчибальд, отводя мою руку в сторону.
– Конечно, – легко согласилась я, даже ни на секунду не засомневавшись.
Однако состояние здоровья решило иначе. Меня заметно пошатывало, а непрекращающаяся струйка крови все текла и текла. И вместе с ней накатывала тяжесть. Захотелось прикрыть глаза хоть на минуту.
Я пошатнулась, ухватившись за рубашку инквизитора. Тут же на моей талии оказались сильные руки, поддерживающие и не дающие упасть. А после, наплевав на этикет, Клодель Арчибальд подхватил меня на руки, игнорируя недовольное выражение лица Роберта. На сопротивление сил не осталось.
– Роберт, возьмешь лошадь мисс Оплфорд. – начал отдавать приказы инквизитор, уверенно направляясь к коню. – Эл, – я удивленно взглянула на того самого «Эла», которым оказался замерший в стороне президент. – едешь в середине. Стрелок может ошиваться поблизости, не стоит выставлять под линию обстрела еще и президента. Аньелли, ты прикрываешь Эла.
И вот я подумала, что мужчины возмутятся приказному тону. Однако возражений не последовало. Все восприняли приказы инквизитора как что-то должное, выстраиваясь в шеренгу, которую возглавлял Роберт. Клодель Арчибальд усадил меня на лошадь, следом сел сам, обхватив руками за талию. Дальнейший путь был словно в тумане. Плечо жалила боль, сил на что-либо не осталось. Наплевав на все мыслимые и немыслимые запреты, я прижалась спиной к груди инквизитора. Еще и ладони положила поверх его рук, обвивающих мою талию. Боялась упасть.
Клодель Арчибальд же говорил что-то, по видимости, не очень-то и важное, раз не пытался добиться от меня ответа. Я только почувствовала, что на плечи опустилась теплая и колючая ткань. Шерсть, вероятно. Но его голос бился на грани сознания. Проваливаясь во тьму, я и не надеялась вынырнуть из нее так скоро.
– Этель, посмотри на меня. – попросил чей-то уверенный голос, когда я воспаряла в воздух.
Я послушно, но с трудом, открыла глаза, совершенно дезориентированная в пространстве.
– Вот так, девочка, просто смотри на меня. – продолжал инквизитор, неся меня куда-то. Как мы покинули лошадь я и не заметила. Мне было просто плохо. – Не закрывай глаза, доктор уже рядом.
– Люблю витаминки, – почему-то призналась я, пытаясь сфокусировать взгляд на инквизиторе. Мешал этому какой-то озноб, блуждающий по коже и непрерывный ливень, больно бьющий по глазам, стоило их чуть посильнее открыть.
Не знаю, как он понял, что я говорю, потому что голос оказался тихим и хриплым. Губы были абсолютно сухими. Хотелось пить.
– Не удивлен, – почему-то признался инквизитор. – но сейчас они тебе не помогут, Этель.
Я решила не комментировать это замечание, проваливаясь обратно в темноту.
– Девочка, мы же договорились. Не закрывай глаза, смотри на меня. Ну же? Расскажи мне лучше о пансионате.
– А что не так с пансионатом? – выдохнула я тяжело, прижимаясь щекой к его груди. Глаза закрывались сами собой, но я интуитивно ощущала, что поддаваться этому порыву нельзя. И не потому, что Арчибальду нравится, когда на него умирающие девушки смотрят.
Умирающие? Осознание этого факта даже не удивило. Так, слегка встряхнуло, позволяя на минутку вырваться из объятий странной дремы. Впрочем, веки практически сразу налились тяжестью. Словно металл по коже заструился.
– Там было хорошо, – честно призналась я, чувствуя, что мысли разбегаются в разные стороны. Как мои коллеги после окончания рабочего дня. – плющ, красный кирпич, уточки и…
– Овсянка? – спросил почему-то инквизитор.
Я даже один глаз приоткрыла, вглядываясь в его напряженное лицо и нахмуренные брови.
– Это все мифы, – я нашла в себе силы презрительно поджать губы. – а у нас на завтрак была яичница.
– Ясно, – хмыкнул инквизитор. – мы почти пришли, Этель. Не закрывай глаза, маленькая.
Я хотела было возмутиться, что и вовсе не маленькая, а вполне даже крупная, но мне не дал сделать этого знакомый голос пожилого доктора:
– Сюда, мистер Арчибальд. Да вы же весь в крови! Вы ранены?
– Я в порядке, Илдвайн. – спокойно оповестил инквизитор. – Это кровь Этель, пулевое ранение в плечо.
Мелькнула мысль, что обрызгивать все кровью как-то не культурно.
– Охо-хо-хоюшки-хо-хо! – возвестил громогласно врач, а я спиной почувствовала нечто твердое.
Воспоминания подсказали, что это кушетка в кабинете доктора, на которой я когда-то лечилась от сотрясения. Однако знакомая обстановка радости не вызвала. Только страх накатил удушливой волной, заставляя широко распахнуть глаза. Клодель Арчибальд попытался убрать руки, но я панически ухватилась за его ладонь, попытавшись сесть.
Но только рухнула обратно, ударившись затылком и глухо застонав. А там, наверху, был потолок. Белый. Меня почему-то потянуло на философские размышления о смысле жизни, ее конце и свете, который непременно должна была встретить. Но его не было, а вот потолок был.
– Мисс Оплфорд, – напомнил о себе инквизитор, чью ладонь я все еще сжимала. – вас нужно вылечить.
– Хорошо, – послушно согласилась я, однако руку не отдав. – лечите.
– Знаете, ну это прямо даже как-то неловко. – сообщил Илдвайн, позвякивая пластиковыми тарелочками. – Останьтесь, мистер Арчибальд. Девушке так явно будет спокойнее.
– Этель, вы – единственная девушка, которой спокойно в обществе инквизитора. – произнес, собственно, инквизитор, как-то странно усмехнувшись.
А мне же становилось все хуже и хуже. Я почувствовала, что стремительно проваливаюсь в бездну, где не было ничего, кроме тьмы и запаха собственной крови. Наверное, так выглядит смерть.
***
Я распахнула глаза, резко принимая сидячее положение. От этого излишнего действия голова закружилась, в глазах потемнело, в ушах раздался до отвращения громкий звук. Словно кто-то уронил микрофон, а потом решил сыграть им в футбол.
Подтянув к себе колени и уперев в них локти, я опустила лицо на ладони, пытаясь осознать произошедшее. К собственному удивлению трудностей это не вызвало. Воспоминания накатили смешанной чередой картинок, вырвав глухой стон. Я перевела взгляд на плечо. Рана была, а вот крови вокруг не было. Значит, меня отмыли.
Мелькнула паническая мысль, заставив оглядеть себя. Я лежала на кушетке в бриджах, белых носочках и в кружевном бра. Со странной семью эмоций вспоминаю, что что пиджак остался в лесу, а вот как вылазила из майки – не помню, хоть убейте, но не помню. Но обувь, должно быть, снял Илдвайн, а значит и майку тоже.
Облегчено выдохнув, сочла свои предположения более, чем логичными. И только сейчас заметила, что сижу на кушетке, потеснившись, а рядом восседает нечто, сурово возносящиеся над предметом мебели. С некоторой заторможенностью перевожу взгляд на задумчивого инквизитора в белой, когда-то, рубашке, а сейчас же насквозь пропитанной в моей крови.
– Здравствуй, – выдает чудо отечественной инквизиции, со странной смесью эмоций рассматривая мое лицо, рану и… а ниже, собственно, воспитанный взгляд Клоделя Арчибальда не опускался.
У меня всегда был слабость к красивому нижнему белью. А оно, как правило, было достаточно откровенным. Раньше, впрочем, никогда и не приходилось сожалеть об досадном упущении дизайнеров. До этого момента. Мой бра, который представлял собой набор из черного кружева, скорее больше подчеркивал и оголял, нежели что-то скрывал. Увидь меня монашки и было бы в медицинской статистике на один сердечный приступ больше. Правда, волновала меня сейчас больше пуля.
– Здравствуйте, – повторяю я шепотом, борясь с паническим желанием натянуть паранджу и свалить из страны.
