Текст книги "Убежище, или Повесть иных времен"

Автор книги: София Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

безмолвное восхищение. Он вздохнул в ответ на поздравление, которого приличие

требовало от меня и которое его невеста приняла с видом холодным и

презрительным. С постоянным выражением любопытства и недоброжелательности,

которое ей было свойственно от природы, мисс Уолсингем сочетала

надменный, вспыльчивый и сварливый нрав. Ее страстная привязанность к сэру

Филиппу до поры подавляла или заслоняла во всем, что касалось его, эти

недостатки. Чувство это не было тайной для сэра Филиппа, так как очень часто

давало пищу для всевозможных шутливых намеков, и, видя, что его желание

несбыточно, он тут же великодушно решил покориться ее выбору. Никто не

мог усомниться в его побуждениях, так как всем было известно, что она

бесприданница, и все понимали, что в ее власти стать самой счастливой

женщиной при дворе... Увы, это было не в ее натуре: вместо того чтобы покорить его

сердце, молчаливо снисходя к присущим ему маленьким слабостям, она

докучала мужу назойливыми ласками, а, когда дела или скука гнали его из дому,

в его отсутствие копила и разжигала в себе гнев и возмущение, которые

потом не упускала случая обрушить на него. Он не мог склонить свой

благородный ум к мелочному торжеству над умом пошлым и низменным, равно не

мог он ввести свою жизнь в узкую колею представлений и правил, которые

эта женщина стремилась навязать ему. Потому единственным выходом

виделась ему дорога славы. Он ходатайствовал о разрешении отправиться во Фли-

сининген.

О, прости мне, возлюбленный Лейстер, горькие слезы, что я столь часто

лью об отважном Сиднее. Ах, отчего, отчего не выбрал он сестру мою? Она

была свободна. Ее рука, ее сердце, ее несравненные качества были достойны

его. Она увенчала бы счастьем его дни и честью его могилу. Увы, в нашей

жалкой человеческой гордыне мы стремимся переделать по-своему различия,

установленные природой, и дерзаем противопоставить свои ограниченные

способности всеведению Творца.

Новые волнения в Нидерландах вынуждали лорда Лейстера как

главнокомандующего отправиться туда одновременно с племянником. Я провожала их

обоих с нежеланием столь сильным, что оно граничило с предвестием беды.

Великодушному Сиднею были понятны моя молчаливость, мое смятение

чувств, мои желания.

– Положитесь на мою заботу, положитесь на мою честь, – сказал он при

расставании, – и верьте: скорее грудь моя станет холодна, как земля, что

скроет ее, чем в той, другой груди отзовется единая рана, таимая сердцем

прекрасной Матильды. О, позвольте мне восславить мудрость Провидения!

Если среди всех ударов, обрушенных на меня судьбой и собственным

безрассудством, я все еще с сожалением произношу прощальные слова, что

пришлось бы мне испытать, будь я вашим избранником? Но к чему огорчаю я

подобным напоминанием ту, кого боготворю? Пусть же драгоценные слезы, что

сверкают на ваших щеках, будут об одном лишь Сиднее!

И они были об одном лишь Сиднее! Печальное предчувствие усиливало

муку прощания; оно говорило мне, что мы не увидимся более. Не моему

слабому перу описывать героическую смерть сэра Филиппа Сиднея —

благороднейшие исполнили эту задачу. Даже зависть и недоброжелательство роняли

невольные слезы, дружба изнемогала от безысходных стенаний. Моя скорбь

не знала границ и, похоронив с ним ту причину, по которой прежде я таила

свое глубочайшее уважение к нему, теперь я оплакивала сэра Филиппа как

любимого брата, отчего укрепилась в своей тайной ненависти ко мне его

жена – неразумная женщина, она ревновала меня даже к печальному праву

скорбеть о нем.

Беспокойство о лорде Лейстере, с новой силой всколыхнувшееся после

этого события, вскоре отступило перед более насущной тревогой. Напрасно я

приписывала постоянное недомогание своему горю. Время подтвердило то

опасение, что не раз посещало меня, начиная с отъезда милорда. Я убедилась

с полной несомненностью, что безоглядная любовь привела к новой беде, что

я несу в себе живое свидетельство своего брака, из которого могут возникнуть

тяжелейшие последствия.

Ах, бедное дитя, материнская душевная мука предшествовала твоему

рождению! Несчастное стечение обстоятельств лишило тебя родительского

радостного ожидания; трепет ужаса был для тебя первым признаком существова-

ния. Беды, следуя одна за другой, казалось, затуманили мой разум. Я не

знала, на что решиться. Собственное положение представлялось мне почти столь

же безвыходным, как положение моей несчастной королевы-матери в момент

моего появления на свет. «Увы! Быть может, завтра оно станет совершенно

таким же, – думала я. – Так не бежать ли мне, пока двери моей тюрьмы

открыты?»

Взгляд Елизаветы теперь более прежнего страшил меня: во всякую

минуту мне чудилось, что он проникает в самое мое сердце, и перед моим взором

вставали видения смерти тех, кто был мне дороже себя самой.

Здравомыслию моей сестры ясно представлялось, каким опасным и

неисполнимым может оказаться мой предполагаемый побег.

– Ты, чье сердце пугливо сторонится даже тех, кого любит, – не раз

повторяла мне она, – чья нога до сей поры не ступала за пределы узкого

оберегаемого круга, ты, которой неведомо одиночество, как перенесешь ты

превратности дороги, дерзость чужаков, опасности морского пути и ужасы

походной жизни? Даже если предположить, что ты благополучно минуешь все

эти опасности, последовав за Лейстером, ты лишь переложишь на него всю

тяжесть гнева Елизаветы, и никакое расстояние не защитит от этого гнева ни

тебя, ни того, кто тебе всех дороже. А как много у нее способов отомстить!

Это правда – Лейстер любит тебя, но в тебе сейчас для него сосредоточены

будущие возможности высокого положения, почета и тех разнообразных

радостей, к которым он никогда не оставался равнодушен, – все это будет

наименьшей из его потерь. И поверь мне: если тайне суждено обнаружиться, то в

один прекрасный день ты найдешь бесценное утешение в том, что это

произошло по его воле и разумению. И наконец, я не верю, что моя дорогая

Матильда может совершенно забыть о своей сестре, чьей единственной радостью и

печалью она всегда была.

Это нежное напоминание тотчас погасило мгновенную вспышку

неудовольствия, вызванную ее предыдущим доводом. Я подчинила ее руководству

свою колеблющуюся решимость и написала безымянное письмо, в котором

обрисовала свое положение. Письмо это леди Арундел с многочисленными

предосторожностями переправила лорду Бруку, достойному другу сэра

Филиппа Сиднея, для передачи прямо в руки лорду Лейстеру. Эта

великодушная женщина стала моей поверенной во всех нынешних опасениях и с

неустанной добротой убеждала меня всецело положиться на нее, заверяя, что в ее

доме я найду надежное убежище, а в ней – вторую мать для моего

несчастного младенца. Я видела милость Небес в том, что мне была ниспослана эта

неожиданная помощь и опора, и едва ли не жалела, что вовлекла своего супруга

в заботы, которые он столь мало мог облегчить. По совету благоразумной

леди Арундел я, собрав все свое мужество, вновь появилась при дворе.

– Мы редко, – говорила она мне, – смотрим критическим оком на тех,

кого видим ежедневно, и лишь новизна возбуждает любопытство. Если вы на

время исчезнете, то чей-нибудь взгляд из многих, привлеченных вашим

возвращением, может сквозь все завесы проникнуть в истинную причину отсут-

ствия. Я буду внимательно наблюдать и, когда увижу в этом надобность, дам

вам знать, что пора удалиться.

По возвращении я узнала, что прелестная Роз Сесил покинула Лондон по

приказанию отца, который был крайне разгневан и ее отказом от

чрезвычайно выгодной партии, и страстью, вызвавшей этот отказ. В иное время я бы

горько пожалела об этой утрате, но в нынешнем моем щекотливом

положении она была скорее благоприятна для меня. Я более не осмеливалась искать

общества тех, кого не смогла бы держать на расстоянии. Я надеялась, что,

когда мы встретимся вновь, ничто не помешает мне отвечать на выказанную

ею привязанность, а время одержит победу над несчастной страстью, которая

одна только и могла стать препятствием нашей дружбе.

Я считала минуты до того часа, когда может прийти письмо от моего

супруга. Напрасно Эллинор убеждала меня, что прошло еще недостаточно

времени, даже если лорд Брук не задержался в пути. Мы обсуждали это как-то

утром, когда громкий стук в дверь, раздавшийся непривычно рано, испугал

нас обеих. Дверь распахнулась, и, к моему изумлению, в комнату

стремительно ворвался лорд Лейстер. Его дорожные ботфорты, беспорядок в одежде,

весь вид его указывали на то, что он только сию минуту приехал.

Побледневшая и безмолвная, я упала ему на грудь и лишь вздохами и слезами могла

ответить на его объятие. Между тем Эллинор, пораженная странностью его

появления, вновь и вновь вопрошала, как и зачем он оказался здесь.

– Я здесь, чтобы увидеть, чтобы спасти мою любовь! – отвечал он,

устремив на меня взор, исполненный невыразимой нежности. – Ведь моя

Матильда собирается одарить меня новой жизнью. Могу ли я быть так бесчеловечен,

чтобы оставить ее одну перед лицом боли, горя и опасности? Осуши свои

слезы, любимая, – разве я не с тобой, я, кого ты сделала счастливейшим из

смертных, я, кто был рожден, чтобы боготворить тебя?

– Безрассудный! – вскричала я, ударяя себя в грудь. – Увы! Любовь моя,

зачем ты здесь?

Казалось, разумение ярким лучом пронизало хаос его мыслей. Всецело

поглощенный заботой обо мне и моем положении, он по получении письма

примчался в Англию, не медля ни минуты и не подыскав тому ни повода, ни

основания, убедительного даже для стороннего наблюдателя, не говоря уже о

подозрительной и ревнивой Елизавете.

– О Боже! – восклицала я, ломая руки. – Теперь мы воистину погибли.

Безжалостная разрушительница моего покоя разрушит и твой. Злорадные

взоры всех будут теперь устремлены на ту, которая трепещет от всякого

случайного взгляда. О, зачем не стало мне могилой то тихое жилище, где я

долго и мирно существовала, если, покинув его, я принесла лишь несчастье

человеку, которого люблю!

– Почему моя Матильда, – с благородной кротостью вопросил лорд

Лейстер, – лишь за собой оставляет право проявлять любовь и великодушие?

Быть может, влияния моего на Елизавету еще довольно, чтобы я мог убедить

ее, будто единственно страх за ее благополучие привел меня домой. Если же

нет, разве не перенесу я малого унижения во имя той, что столько вынесла

ради меня? Самое большее, что может открыться, – это наш брак. Перед

тайной твоего рождения могущество злобы бессильно. Соберись же с духом,

любовь моя, и давай примем все меры, необходимые для нашей общей

безопасности. Обо мне не беспокойся – я сумею позаботиться о себе сам. Никогда

более, клянусь тебе в этом, твой муж с тобой не разлучится. Мечты о славе и

богатстве отступают перед истинными требованиями жизни. Давай вместе с

милой сестрой нашей искать приюта во Франции. Утратив зависимость от

королевы, я не буду нуждаться в средствах для поддержания роскоши. Так

объявим о нашем союзе, и пусть нежность моей дорогой Матильды, в которой ее

главное очарование, станет и добродетелью ее, и счастьем. Там, вдали от

мстительных замыслов Елизаветы, мы станем без страха и бесчестия

спокойно ожидать конца ее царствования. Представь себе, любовь моя, какая это

будет ни с чем несравнимая радость – окружить трон твоей матери

прелестными залогами нашего союза. И в то время, как королевские помыслы

потребуют всей силы ее воображения, природа каждым биением пульса будет

отдаваться в ее сердце.

Какие сладостные видения теснились перед моим мысленным взором!

Лорд Лейстер, безразличный к мнению королевы, решил предстать перед

нею, не вдаваясь в причины своего возвращения, о котором уже сделалось

известно всему двору. Елизавета некоторое время не покидала своей спальни,

но, однако, удостоила Лейстера аудиенции еще до того, как поднялась после

болезни. Я знала ее капризный и переменчивый нрав, и, как раз когда я

размышляла, каким образом она поведет себя, несколько фрейлин, бывших при

ней в эту минуту, появились из дверей ее спальни. Та, что вышла последней,

объявила мне, что изволением королевы я одна должна присутствовать при

ее беседе с лордом Лейстером. Сознание вины сотрясло меня, как удар

грома, и я вступила в королевскую опочивальню, как несчастный осужденный

входит в камеру, где для него готовится дыба. Лорд Лейстер, удивленный не

менее, чем я, выразительным взглядом указал мне место, где задернутый

полог скроет от ее глаз перемены в выражении моего лица, и там я встала ни

жива ни мертва.

– Лейстер, – слабым голосом промолвила королева, – твое неожиданное

возвращение при известии о моем нездоровье еще раз подтверждает твою

беззаветную преданность и не подвластную времени любовь. Я долго

противилась той нежной склонности, которой отметила тебя в юные годы, но

теперь, когда у меня более нет могущественных врагов, я могу увенчать твою

страсть и уступить своей, не подвергая опасности ни себя, ни государство.

Новый, мною обнаруженный заговор, направленный на освобождение Марии,

делает необходимым с помощью моего замужества положить конец ее

надеждам и надеждам ее сторонников. Теперь мой черед удивить их. Я долго

обдумывала этот шаг и уже не раз решалась призвать тебя, но твое

возвращение, свидетельствуя о силе твоей любви, требует немедленной награды.

Прими же наконец столь долго ожидаемую тобой руку Елизаветы, которая тем

самым отрекается от всякой иной над тобою власти, кроме той, что дает ей

твое сердце.

Она умолкла и протянула ему увядшую руку. Лорд Лейстер в

невыразимом смятении, всякую минуту опасаясь, что я лишусь чувств, с трудом

выговорил несколько бессвязных благодарственных фраз и поцеловал эту

роковую руку, которую она более у него не отнимала. Его глаза на мгновение

остановились на мне, и, о! как много выразил этот взгляд!

– Дрожь твоей руки говорит мне, – продолжала она, – как сильно я

поразила тебя. Умерь свое изумление. Мой выбор ни для кого не будет

неожиданностью и нанесет сокрушительный удар Марии. Я вполне оправилась от

болезни и намерена сейчас выйти. Я желаю, чтобы отсюда меня повел ты и,

заняв место рядом со мной на королевском возвышении, тем подготовил всех

моих подданных к заявлению, которое я намереваюсь сделать завтра.

Церемония бракосочетания должна быть великолепной – подготовка ее потребует

времени, но никогда более тебе не придется отлучаться от той, которая

убедилась, что не может, как ни старалась, жить без тебя.

Природа знает примеры тому, как робкие создания, которые от одной

только темноты могут лишиться чувств, в обстоятельствах крайних

бестрепетно противостоят бушующим стихиям. Я, которая до той минуты была

способна лишь на слезы и трепет, сейчас поняла, что не должна более оставаться

беспомощным грузом на сердце мужа. Благословляя каприз Елизаветы,

вследствие которого я оказалась единственной свидетельницей ее старческого

безумия, я прислонилась к завешенной гобеленом стене и своим видом

полного самообладания постаралась поддержать моего супруга в эту опасную

минуту. С отчаянием в душе я видела, что его решимость угасает столь же

стремительно, сколь разгорается моя. После жестокой внутренней борьбы, которая,

казалось, в следующий миг разрешится конвульсиями, он вынужден был

поспешно выйти, и его ослабевшие ноги с трудом повиновались ему. Фрейлины,

удаленные королевой, вернулись, и она подозвала к своей постели леди Лети-

мер, а я направилась вслед за милордом.

– Силы небесные! – вскричала я, тщетно отыскивая его взглядом. – Что

же теперь будет со мной?

Даже Эллинор, единственной моей утешительницы, судьба жестоко

лишила меня в эту минуту, и, разыскивая по всему дворцу, я так и не нашла ее.

Еще не успело мое смятение подчиниться голосу разума, как мне сообщили,

что леди Арундел сделалась серьезно больна и ее карета прислана, чтобы

доставить меня в Челси. Легко догадавшись, что таким способом меня

вызывает лорд Лейстер, чтобы без опасений излить передо мной свои чувства, я

поспешно села в карету и вскоре оказалась в столь памятном мне салоне окнами

на Темзу, где некогда обитали лишь любовь и радость. Лорда Лейстера я

застала в обществе его племянницы. С видом глубокого отчаяния он порывисто

шагал из угла в угол. При виде меня сердце его смягчилось жалостью к

моему невыносимому положению, и он, взяв меня за руку, подвел к креслу,

усадил и опустился рядом. Его слезы окропили руку, которую он поцеловал.

– Мужайся, душа моя, – сказал он. – Беда нагрянула неожиданно, судьба

опередила нас и наши намерения. Елизавета действительно застала меня

врасплох, но так как страсть ее, пусть жалка и нелепа, все же великодушна, она

сейчас – укор моему сердцу. Как допустить, чтобы она перед всеми

выставила напоказ свое чувство, как подвергнуть всеобщему осмеянию свою

королеву и покровительницу? Я навлек бы на себя смертельную ненависть и сам

утратил бы уважение к себе. Матильда, любовь моя, в состоянии ли ты

выслушать правду, всю правду? Не говорил ли я тебе, что может настать день,

когда твое страстное желание увидеть мать свободной станет на пути твоего

счастья? Этот день настал. В ту минуту, когда королева с сердечным доверием

сообщила мне о заговоре в пользу Марии, которому она и намеревалась

противопоставить собственный брак, в тайниках души я заклеймил себя как

соучастника, если и не главы заговора. Счастливый мыслью, что смогу

нежданно обрадовать тебя вестью о существовании заговора для освобождения

Марии, не подозревая о той неожиданности, которую готовит королева, я из

бумаг, поданных мне лордом Бэрли как раз в ту минуту, как я входил к

королеве, вдруг узнаю, что пылкие приверженцы Марии злоумышляют на жизнь

Елизаветы, и у меня есть основания полагать, что к этому времени ей уже

известно, что человек, которого она желала сравнять с собой, оказался способен

на столь позорное двоедушие. Хуже того – как знать, насколько тесно

связали мое имя с этим варварским замыслом? Ей могли внушить, что рука, в

которую она час назад вложила свою руку, сжимает нож и готова в любую

минуту пустить его в ход. Под угрозой моя жизнь и то, что много, неизмеримо

дороже – добрая слава, которая, я надеялся, переживет меня и которую

навсегда затмила неблагодарность.

От волнения он почти утратил рассудок. Я бросилась перед ним на колени.

– О! Если когда-нибудь несчастная Матильда была тебе дорога, —

вскричала я, – сейчас докажи это! Сейчас борись, чтобы выжить ради нее – разве

когда-нибудь я убоялась сделать это ради тебя? Нельзя надеяться на

Елизавету: по тому, как обстоятельства ей представлены, она должна осудить тебя. Я

вижу тебя в Тауэре... Вижу, как отворяются, принимая тебя, ворота, за

которыми погребены столь многие, благородные и безвинные, как ты. Если ты

хочешь, чтобы младенец, которого материнская мука до срока зовет в этот

мир... О! Если ты хочешь, чтобы он увидел свет небес, не погружай его мать в

еще большее отчаяние! Беги сейчас, сейчас, сию минуту, пока это еще в

нашей власти. Пока ты жив, твою невиновность можно отстоять. Пока ты жив,

быть может, смогу жить и я.

Лорд Лейстер покачал головой и тяжело вздохнул, и вздох этот отозвался

в моей душе сильнее, чем самое бурное волнение.

– Любовь моя, ты не знаешь, о чем ты говоришь, – возразил он. – По всей

вероятности, в эту самую минуту дом мой окружен, во все концы королевства

разослан приказ закрыть все до одного порты на случай, если я попытаюсь

бежать, и последний пастух в стране знает меня в лицо. Остается одно лишь

обстоятельство, которое смягчает удар. Тебе не грозит никакая опасность, и, в

отличие от меня, тебя почти никто не знает в лицо. Беги – это в твоих силах.

Твою безопасность я буду ощущать как свою. Отдайся под покровительство...

– Никогда! – прервала я его, гневно выпрямившись. – Я твоя жена, и от

этого священного имени я не отрекусь ни перед людьми, ни перед ангелами, и

ничто – теперь моя очередь торжественно поклясться в этом, – ничто не

разлучит нас. Я заботливо и покорно разделю с тобой тюремное заточение, на

которое – я никогда этого не забуду – сама обрекла себя, и, если из-за меня

судьба ускорит твою кончину, не сомневайся: точно так же я разделю с тобой

и могилу.

– Но ведь одно средство спасения у вас все еще есть! – воскликнула леди

Арундел. – Как могли вы забыть про Убежище? Оно даст вам печальный, но

милый приют до той поры, пока мы сможем судить о дальнейших

обстоятельствах.

Мысль об Убежище уже приходила мне на ум, но я не решалась вслух

назвать это место, с которым было так тесно связано наше нынешнее несчастье.

Я молча посмотрела мужу в глаза.

– Моя нежная любовь, моя милая Матильда, если смогу я решиться

погубить тебя, – со вздохом произнес он, – скажи, хочешь ли ты, чтобы я отвез

тебя туда?

Сквозь слезы я смогла лишь вымолвить: «Да».

– Но разве это осуществимо? – продолжал он. – Как будешь ты

переносить неизбежные трудности утомительного пути и его опасности в твоем

положении?

– Я перенесу все, я перенесу что угодно, – бессвязно твердила я сквозь

рыдания, – кроме мысли о том, что ты в опасности.

– Да, любовь моя, – сказал он, целуя мое залитое слезами лицо, – если

мне суждено жить, то лишь затем, чтобы вознаградить твою несравненную

нежность. Леди Арундел, подумайте и решите за нас – как нам уехать?

– Выезжать надо немедля, – решила наша великодушная сторонница. —

Вам обоим следует изменить свою внешность, и надо найти для вас надежных

сопровождающих.

– Мы поедем одни, – ответил лорд Лейстер. – Вас же я осмелюсь

затруднить просьбой вызвать из замка Кенильворт Ле Валя. Он посвящен в тайну

Убежища, и туда ему надлежит последовать за нами и перевезти с

осторожностью и постепенно сокровища, хранящиеся в замке. Мы между тем вместе

с почтенным названым отцом моей любимой будем ждать от вас дальнейших

известий.

– Какое счастье, – заметила я, – что из любви ко мне ты настоял, чтобы я

научилась ездить верхом. Теперь я могу следовать за тобой, не боясь ничего и

никого, кроме Елизаветы. Найдите для меня, дорогая леди Арундел, самый

скромный наряд служанки, а милорд должен воспользоваться обличьем

живописца, которое он изобрел и носил в более счастливые времена, и если уж я

едва узнала его в этом наряде, то как может узнать его кто-то другой? О,

поспешите, дорогой друг! Выберите для нас самых быстрых лошадей. Каждый

миг мне чудится, что меня уже окружает стража Елизаветы. Настанет ли

время, когда мы будем приносить вам не одни тревоги и заботы?

Добросердечная леди Арундел снабдила нас всем необходимым, и мы

тотчас отправились в путь. Еще до захода солнца мы подъехали к крестьянской

хижине неподалеку от Сент-Олбана, где, как утверждал мой супруг, можно

было в безопасности отдохнуть, в чем я очень нуждалась. Так как он

несчетно ездил по этой дороге в оба конца, лицо каждого встречного казалось ему

знакомым, я же была уверена, что и его узнают все. Наши хозяева, как мне

показалось, что-то поняли и в нашем появлении усмотрели некую тайну,

поэтому я разбудила милорда на рассвете, про себя решив не переступать более

ничей порог, пока мы не доберемся до своего приюта. Даже щедрое

вознаграждение, которое оставил этим крестьянам мой супруг, сообразуясь скорее

со своей душой, чем с наружностью, возбудило у них подозрение. Они

уговаривали нас остаться подольше, и теперь уже их манера показалась

подозрительной мне. Когда же мы отправились в путь, то поспешность нашего

отъезда, надо полагать, подтвердила их опасливые догадки. Лорд Лейстер,

прекрасно зная эту местность, выбирал самые безлюдные дороги. Я не жалуясь

переносила немыслимую усталость, скакала целый день, не подкрепив себя

ничем, кроме нескольких глотков парного молока, которое предложила мне

встретившаяся в пути крестьянская девушка, и, когда солнце уже склонялось

к вечеру, мы въехали на крутой склон, откуда открывался вид на Сент-Вин-

сентское Аббатство. При виде знакомых мест сердцу моему стало тесно в

груди. Единым взором я пыталась охватить всю картину с тем чувством, которое

пробудить способен лишь вид родного дома. Природа, казалось, одела леса

особенно сочной зеленью, прозрачный ручей, виясь, струился в величавом

безмолвии, не нарушаемом криками шумливых лодочников. Сама

невинность нашла себе приют в тени прибрежных ив. Пурпурное вечернее солнце

изливало вокруг покой и само нежилось в нем. Неодолимое очарование этих

мест овладело моим сердцем, на миг я забыла о всех несчастьях.

– Здесь, – воскликнула я, придерживая коня, – здесь мы в безопасности!

Ах, более чем в безопасности – здесь мы будем счастливы! Отчего, отчего

нельзя вернуть часы нашей первой встречи, те часы ни с чем не сравнимого

блаженства? Тогда этот мирный ландшафт замыкал собою все наши

желания: в его пределах было все, что нужно для существования, в нас самих —

все, что нужно для счастья, но общество людей, это первое среди земных

благ, несет с собою множество зол, исправить которые под силу лишь смерти.

А высокочтимый отец Энтони – с какой отрадой... Но ах! С какой печалью

примет он нас: самим появлением нашим предуведомленный о беде, он не

сможет всецело отдаться радости в минуту встречи.

Сменяя друг друга, эти чувства и впечатления переполняли меня, а между

тем мы добрались до места, где сердце мое узнавало каждую мельчайшую

примету. Лорд Лейстер привязал наших коней в лесной чаще, и мы

пешком направились к Пещере Отшельника. Над землей сгущались вечерние

сумерки.

Мы еще прежде условились, что я буду хранить молчание, пока милорд не

подготовит постепенно к своему появлению отца Энтони, чье ослабевшее

сердце могло не вынести потрясения, но как же были поражены мы сами,

когда незнакомый голос предложил нам войти! С замирающим сердцем я

сжимала руку лорда Лейстера, пока он с тревожным удивлением расспрашивал

об отшельнике.

– Он уже десять дней как умер, – отвечал незнакомец, – и похоронен

среди Скрупов в склепе Сент-Винсентского Аббатства. Мне поручено охранять

то небольшое имущество, что он оставил, пока его родственники не

распорядятся, что с ним делать.

– Вот и конец нашим надеждам на безопасность, покой и радость, —

промолвила я с горестным вздохом, отворачиваясь от Пещеры. – О, безгрешный

Энтони! У меня нет сил, чтобы оплакать тебя, и весть об этой утрате, над

которой еще недавно пролила бы потоки слез, я встречаю сейчас с

безразличием. Куда деться нам, несчастным скитальцам? Останься мы в Лондоне, не

только дружеское расположение, но даже простая корысть могли бы

предоставить нам приют. Здесь я так же хорошо известна, как ты – там, и новые

владельцы Сент-Винсентского Аббатства, несомненно, узнают нас обоих.

Хуже того – мы не знаем, кто они и не окажемся ли мы во власти злейших

врагов. Увы, любовь моя! Какие беды навлекла я на тебя! И я не могу более

казаться бодрой: силы изменяют мне, я должна отдохнуть – хотя бы просто на

голой земле.

– Милосердный Боже! – вскричал лорд Лейстер, обнимая и поддерживая

меня. – Чем заслужили мы такое множество несчастий? Давай проберемся

через лес: кто знает, моя Матильда, быть может, волею Провидения, вход в

гробницу открыт, и там мы сможем найти приют. Крестьянин, что сейчас

живет в Пещере, явно не посвящен в тайны отца Энтони, и секрет Убежища тот,

по всей вероятности, унес в могилу. Соберись же с силами, любовь моя, еще

ненадолго – что-то говорит мне, что Небеса позаботятся о нас.

Изнемогая от голода и падая с ног от усталости, я продолжала путь, но так

медленно, что мы добрались до гробницы уже в полной темноте. Долгая

привычка, однако, помогла мне верно найти дорогу.

– Открыто! – радостно воскликнул лорд Лейстер. – Входи же, любовь

моя, позволь, я тебе помогу.

Он помог мне войти, но едва я оказалась внутри гробницы, как сразу

несколько рук грубо схватили меня. Кто-то заткнул мне рот, так что я не могла

бы вскрикнуть, даже если бы Небо послало на то силы, но мука и ужас,

охватившие меня, были так велики, что я потеряла сознание.

Конец первого тома

Том второй

Разве лес

Не безопаснее, чем двор коварный?

Здесь чувствуем мы лишь Адама кару —

Погоды смену.

Часть III

Из своего временного небытия я была наконец возвращена к

жизни звуком, заставившим меня пожалеть, что я не умерла

навеки: то был голос, страшный голос Уильямса. Каким

ужасом мгновенно исполнилась моя душа! Какие чудовищные

образы плыли перед глазами, которые я не осмеливалась

открыть! Когда наконец я в страхе огляделась вокруг, то увидела,

что меня успели перенести в большую комнату Убежища,

некогда служившую приютом благочестию и невинности, теперь

же, увы, превращенную в притон разбоя, а может быть, и

убийства. Вокруг стояли мерзкого вида головорезы, готовые

выполнить самые гнусные приказы своего свирепого главаря, в злобной радости

упивавшегося видом двух беспомощных жертв, которые судьба безжалостно

отдала во власть его мщения. Я поняла, что погибла, – не я одна, но и лорд

Лейстер, который, обезоруженный и окруженный врагами, усилием воли

овладел собой и вновь принял тот величавый вид, что некогда мог принудить

к повиновению даже этого негодяя. Повсюду я видела разнообразные

приспособления, которые, не зная их названий, сочла за орудия пыток и смерти. Я

молила Всемогущего лишь о том, чтобы Он избавил нас от мучений, мольбы

о спасении от смерти казались мне бесплодными.

– Ну что, лорд Лейстер, – торжествующе промолвил злодей, – видите —

судьба завершила свой круг, настал мой черед. Неужели вы надеялись

одолеть человека, все достояние которого – смелость? Ни сэр Фрэнсис, ни сама

Елизавета не удержат под замком того, кто не побоится броситься в океан,

чтобы обрести свободу. К тому же, – иронически добавил он, – я никогда не

забываю платить свои долги.

Лорд Лейстер ответил ему лишь взглядом, но во взгляде этом было такое

чувство превосходства, презрения и такое самообладание, что ярость Уильям-

са разгорелась еще сильнее. Он повернулся ко мне, и его ужасное, покрытое

шрамами лицо злобно исказилось.

– Добро пожаловать домой, прекрасная дама, хоть визит и неожиданный,

да и без обычной праздной свиты, с которой всегда разъезжал этот праздный

фаворит. Мы, как видите, без разрешения воспользовались вашим

священным жилищем, но ведь святые всех принимают с кротостью. Что же вы не

спрашиваете о вашем названом отце? Он ничего не пожелал нам

рассказывать, так что и вам теперь ничего не расскажет.

О, Энтони! Я молча содрогнулась от этой вести, благоговейно чтимый,

злодейски убитый друг.

– Чудовище! – вскричал лорд Лейстер. – Неужели ты был так

беспримерно жесток, что загубил отшельника?

– Я всегда действую наверняка, – ответил Уильяме. – Вы просто

избавили меня от лишних хлопот. Я бы не знал покоя до тех пор, пока какой-нибудь