Текст книги "Одиссея батьки Махно"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

2. В мешке

11 декабря отряд Махно прибыл в Новоспасовку и наконец-то соединился с корпусом Вдовиченко. Обнимаясь на радостях с Трофимом, Нестор сказал:

– Ну что, георгиевский кавалер, повоюем ещё.

– Куда денешься, батько. Придётся.

– Предупреди всех – никаких выпивок. Я своим уже сказал: увижу пьяного – расстреляю.

Объявив рядовым бойцам отдых, Махно собрал командиров на совещание. Первое слово было предоставлено начальнику контрразведки Зиньковскому. Последние данные о противнике были неутешительными, более того, угрожающими.

– У нас есть копия последнего приказа Фрунзе, в котором велено покончить с нами к 16-му декабря.

– Эва какой прыткий, – заметил Нестор. – Как говаривал Каретник: не поймал – ощипал. Какие у тебя есть предложения?

– Надо прорываться и немедленно в направлении на Розовку.

– Ага. А там – забор из бронепоездов.

– Был бы флот, можно б было уйти морем.

– Дожидайся. Позволили бы они нам загрузиться. Они в этом рейде ни разу не дали нам путём выспаться, с хвоста не слазили, с флангов щипали. Нет, товарищи, – Махно встал за столом, – у нас нынче нет времени и на долгие дебаты, поэтому слушайте мой план. Сегодня ночью в 4 часа мы выступаем на Бердянск...

– На Бердянск?! – не удержался от восклицания Марченко. – Но это же...

– Да, Алёша, это уже у моря. Ты удивился, Фрунзе того более удивится, мол, сами в петлю лезут. Пусть. Врага всегда нужно удивлять, а не делать то, чего он от нас ведёт. И потом, идти на прорыв, оставляя за спиной красный Бердянск, разумно ли? Поэтому завтра с утра мы атакуем Бердянск и берём его, уничтожаем чекистов и комиссаров, освобождаем всех арестованных. После обеда мы уже должны уйти из Бердянска. Теппер, ты должен успеть за это время отпечатать листовку «Чёрное предательство большевиков». Текст у тебя готов?

– Готов, а каким тиражом печатать?

– Как можно большим. Мы её будем распространять среди красноармейцев. Они должны знать, какие сволочи ими командуют. Им же комиссары забивают мозги: махновцы бандиты, они подняли мятеж. Теперь, Григорий Иванович, ваша задача как хозяйственника, в первую очередь взять банк. Изымайте всю наличность в любой валюте. Второе – боеприпасы и оружие, а потом всё остальное. Впрочем, не перегружайтесь.

– Хорошо – сказал Серёгин. – По какому сигналу мы уходим из Бердянска?

– Три красные ракеты. Идём на Андреевку, она в стороне от железной дороги, значит, бронепоезда нас беспокоить не станут. И всё равно, Чубенко, ты со своей командой должен взорвать пути. Кожин, сколько у тебя пулемётов?

– Около 400.

– Отлично. Это даже больше, чем было в Крыму При отходе из Бердянска раздели полк пополам, половину в авангард, другую в арьергард, чтобы мы могли и с фронта и с тыла отбивать атаки противника.

– А на какой улице располагается ЧК? – спросил Петренко. – Мне же его брать придётся.

– Чека расположено на Итальянской улице.

– Основные силы атакуют с востока и двигаются по Итальянской и Воронцовской улицам, группа Марченко врывается в город с запада в район «Лизки». К 10 утра мы должны уничтожить все очаги сопротивления. Сдающихся красноармейцев брать в плен, не обижать. Из них неплохие махновцы получаются после беседы.

– Нестор Иванович, а что мне делать со связью? – спросил Дерменжи.

– С какой?

– Ну Новоспасовка связана с Бердянском прямым проводом. Уничтожить?

– Как думаешь, Трофим? – спросил Махно Вдовиченку. – Мы же не вернёмся сюда.

– Можно уничтожить, конечно, – замялся несколько Вдовиченко.

– Ну, дай хоть последнюю телеграмму, – усмехнулся Махно.

– Какую?

– Ну хотя бы такую, какую посылал князь Святослав: «Иду на вы».

– Ты что? Серьёзно?

– А чего? Пусть трусят. Ты думаешь, для чего Святослав слал врагам такое сообщение? Нагонял страху на них.

– Это интересно, – засмеялся Марченко. – Давай, Трофим Яковлевич, не дрейфь, посылай.

– Но так мы теряем внезапность, – пытался возразить Белаш.

– Зато показываем неприятелю нашу силу и, если хотите, благородство, – сказал Махно. – Уж этого-то у большевиков отродясь не водилось. Пиши, Трофим, всего три слова, и в Бердянске чекисты зубами зачакают.

Вдовиченко, придвинув бумагу, написал, спросил:

– Чью подпись заделать? Твою?

– Зачем мою? Пиши свою, ты как-никак у нас полный георгиевский кавалер. А про Махно они, может, ещё и не догадываются.

Передавая Дерменжи лист с текстом, Нестор наказал:

– Отстучишь им эту телеграмму ровно в полночь. И после этого рви связь; то, что годится, бери с собой.

Получив среди ночи телеграмму, ревкомовцы Бердянска засуетились, подняли всех коммунистов, начали строить на главных улицах города баррикады, надеясь, что через них махновская кавалерия не пройдёт. Бледный невыспавшийся председатель ревкома пытался ободрить приунывших товарищей:

– Ничего, ничего, друзья, штаб 4-й армии обещал нам помочь. Сам товарищ Лазаревич сказал мне: ваша задача сковать их боем, а мы подойдём и ударим им в спину.

– Чем же нам их сковать? У нас вместе с караульными и чекистами едва набирается 600 штыков. А у них почти в десять раз больше.

– Товарищ председатель, а почему нам не задержать 2-ю запасную бригаду для усиления гарнизона?

– У них приказ выступить к Николаевке и Дмитриевке.

– Так отмените его.

– Я не имею права, товарищи, это приказ командующего. Как я догадываюсь, этой бригаде предстоит завязать «мешок», в котором окажутся махновцы, войдя в наш город. Я кое-как выпросил у комбрига две пушки, чтоб прикрыть подходы со стороны кладбища. Товарищ Лебедев, это будет ваш участок.

– Кроме пушек, сколько бойцов вы мне даёте?

– Сто штыков.

– Так мало?

– Западное направление не главное. Махновцы появятся с восточных окраин города. Кроме баррикад, на которых вряд ли долго удержимся, мы создаём опорные пункты – это почта, Чека и Упродком. Вот на этих опорных пунктах и будут сосредоточены основные наши силы с пулемётами. За работу, товарищи, время не терпит. У Махно привычка – нападать на рассвете. А сейчас уже три часа.

Когда все удалились, задержавшийся Лебедев подошёл к столу предревкома и, отмахивая от лица едкий дым махорки, сказал:

– И всё-таки вы напрасно отпускаете 2-ю бригаду, товарищ председатель. Зря.

– Товарищ Лебедев, я вам скажу как большевик большевику, эта бригада накрозь пропитана махновским духом. Она не-на-дёж-ная. Понимаете?

– Тогда почему вы говорили, что она должна завязывать мешок?

– Это только моё предположение, а на самом деле я не знаю, почему её выводят из города.

– В таком случае, почему она до сих пор не ушла?

– Я звонил комбригу, спрашивал. Сказал, что завтра, то бишь уже сегодня, в 10 утра они выступят.

В 6 утра, ещё в темноте, на восточной окраине города затрещали выстрелы. Первыми бой приняли заставы, которые не продержались и четверти часа. Были смяты и уничтожены. За ними махновцы практически без боя захватили штаб 2-й бригады вместе с командиром и начальником штаба. Рядовых батько приказал тут же зачислить в штат, а батарею бригады немедленно пустить в дело.

Не случайно предревкома сомневался в надёжности бригады, она в самом начале боя перешла на сторону махновцев и атаковала почту с криками: «Бей коммунистов!». Однако огонь трёх пулемётов, строчивших из окон, заложенных мешками с песком, отогнал атакующих.

– Пушки, – крикнул Махно. – Бейте по окнам.

Первый опорный пункт пал. Второй был в здании Чека, и когда туда подкатили пушки, Махно предупредил артиллеристов:

– Бейте только по огневым точкам. Полуподвальные окна не трогайте, там арестанты.

Пехоте Петренко Нестор приказал:

– Окружить здание, чтоб ни один чекист не ушёл. Этих клопов давить беспощадно. Арестантов выпустить.

С запада позиции красных были атакованы отрядом Алексея Марченко. Первая атака была отбита, так как помимо пулемётов защитники имели 3-дюймовые пушки. Повстанцы отошли с потерями. Командир Лебедев торжествовал:

– Отлично сработали. Молодцы! – И чтоб ободрить свой небольшой отряд сообщил: – Нам бы продержаться всего час, а там прибудет подмога из армии.

Но это был первый и последний успех защитников. Когда началась вторая атака, с левого фланга налетела конница повстанцев, ведомая Марченко.

Он первый зарубил артиллериста и крикнул:

– В капусту!

Бой был скоротечен и кровав. Под шашками погибли почти все бойцы вместе с командиром Лебедевым.

Если опорный пункт в Чека сопротивлялся до последнего, то в Упродкоме защитники большей частью разбежались, даже не приняв боя.

Уже в 10 часов в городе полными хозяевами стали махновцы. Нестор приказал найти Теппера или Аршинова. Нашли обоих.

– Ну что, культура? – спросил их Махно. – Нашли типографию?

– Нашли. А толку? Все рабочие разбежались.

– Ищите. А нет, сами набирайте и печатайте.

– Но, Нестор Иванович... – пытался возразить что-то Теппер. Махно перебил:

– Слышали, приказ? Исполняйте, а нет, лично выпорю. И только.

Если Теппер был напуган такой перспективой, то Аршинов вдруг окрысился:

– Ты эти генеральские замашки брось, Нестор. Этому тебя каторга учила?

Нестор, поняв, что переборщил, молвил, несколько смешавшись:

– Прости, Пётр Андреевич, но уж больно листовка эта нужна, нужней любого снаряда.

– Мы сделаем, если сможем. Сколько времени даёшь?

– Часа два-три, не более, пока лошадей подкормим, да народ с вечера не емши. Раненых надо собрать.

Никого из типографских работники культурно-просветительного отдела найти не смогли. Наконец в какой-то типографии, обнаружив шрифты, сами принялись набирать текст. Но успели немного, набрав лишь крупно заголовок: «ЧЁРНОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО БОЛЬШЕВИКОВ» и полторы строки текста. В помещение влетел караульщик, сообщил:

– Красные ракеты! Уходим.

Хотя Махно одержал в Бердянске бесспорную победу, оперативный отдел штаба Фрунзе представил командующему ликующую реляцию:

«...13 декабря 2-й кавкорпус выбивает противника из Бердянска, отбивает батарею. Захватив знамя азовской группы махновцев и изрубив их до 500 человек, вынуждает противника к отходу в северо-западном направлении. 14 декабря Махно загоняется в Андреевку, где и окружается нашими частями...»

Оперативники были настолько уверены в грядущем уничтожении Махно, запланированном Фрунзе на 16-е число, что решили не огорчать командующего сообщением о бердянском конфузе. Впереди победа, а она перекроет все случайные неудачи. В этой справке, лёгшей на стол Фрунзе, правдой было только то, что Андреевка действительно была плотно окружена красными частями.

Махно прибыл туда ночью, имея 3500 сабель и 500 штыков, 16 пушек и 500 пулемётов. Зиньковский докладывал батьке последние разведданные:

– С северо-востока стоят части 42-й дивизии, с запада и северо-запада – Сводная дивизия курсантов, с юга – 2-я стрелковая дивизия и 3-я Киевская бригада курсантов.

– Чёрт подери, – выругался Махно. – А кавалерии сколько?

– Три дивизии, батько; 5-я, 7-я, 9-я и Интербригада в придачу.

– И это всё?

– Кажется, всё. Хотя нет, с юга ещё и Донская дивизия.

– Ошалел Фрунзе, он же на нас согнал войска больше, чем на Врангеля.

– Да, – согласился Зиньковский, – колечко железное. – Будем драться. Марченко, не жалей коням овса, день будет нелёгкий. Виктор Фёдорович, не вели тачанки на площади в кучу сбивать. С рассветом начнёт бить артиллерия, и в первую очередь – по площади, дров наломает.

Действительно, едва начало светать, заработали пушки, снаряды рвались на площади, заставляя махновцев жаться к окраинам села. Забравшись на крышу с биноклем, Василевский сообщал:

– Пушки бьют с севера... С северо-востока, кажется, готовится атака.

– Так кажется или готовится? – спрашивал снизу Нестор.

– Да, рассыпаются в цепь и знамя подняли. Идут...

– Фома, – обернулся Нестор к Кожину. – Встречай. Марченко, готовь провбды.

Около двухсот тачанок помчалось из села навстречу наступающей 42-й дивизии. Далее разворот – все вдруг. И треск пулемётов. Огонь столь плотен, что цепь редея поворачивает назад. И тут в дело вступают конники Марченко, они несутся во весь опор за убегающей пехотой, стараясь отсечь её от своих. Бригада капитулирует; её пригоняют в село, располагают по приказу Махно на площади.

Тут начинает атаку с юга Донская дивизия, силами 4-й бригады. Махновцы повторяют свой излюбленный приём – пулемётный огонь тачанок и кавалерийский наскок. Только на этот раз во главе кавалеристов сам батько. Пленена и 4-я бригада.

Артиллерия красных умолкает, поскольку в деревне уже не только махновцы, но и свои. Передышка.

Махно собирает в штаб всех командиров.

– Товарищи, мы не можем обольщаться сегодняшними нашими успехами. Ночью надо идти на прорыв. Поскольку красные усиливают части с севера, предупреждая наш нажим именно в эту сторону, мы всерьёз начнём имитировать подготовку прорыва на юг, через Донской корпус. Разведка у красных, я полагаю, нисколько не хуже нашей. Поэтому, вернувшись с совещания, ведите разговор даже меж собой о южном варианте. Кожин свой полк сосредоточивает на юге села, посылает разведку с заданием нащупывать проходы. Если кто-то будет интересоваться: почему на юг? Отвечайте серьёзно: там у красных самый слабый участок.

– Нестор Иванович, вы полагаете, что красные начнут усиливать этот участок? – спросил Марченко.

– Вполне возможно. Но главное, они не будут нас ждать на севере на участке 42-й дивизии. Здесь, примерно в полночь, 126-я бригада будет сменяться резервной 124-й. Именно в эту пересмену я и ударю по ним. Но об этом не то что говорить, но и думать забудьте. Юг, и только.

– А что с пленными делать? – спросил Петренко.

– Как что? С собой берите на юг, туда, где сосредоточивается Кожин. Убеждён, среди них найдётся хитрый, умный, ловкий. Улизнёт к своим предупредить. Не мешайте герою орден зарабатывать.

– А после прорыва куда двигаем?

– На Конские Раздоры, там нас ждут обозы трёх или четырёх дивизий. Хороший куш. Надо его заработать. И только.

– Заработаем, – отозвался беззаботно Марченко.

Не спавший уже две ночи подряд главкомюж Фрунзе, выпив очередной стакан с содой, прилёг на диван и сразу словно провалился. Показалось, спал несколько секунд. Открыл глаза и увидел рядом встревоженного члена Реввоенсовета Гусева в запотевшем пенсне.

– Что случилось, Сергей Иванович?

– Махно прорвался.

– Как? – вскочил Фрунзе. – На чьём участке?

– На участке 42-й и 9-й кавдивизий.

– Кто сообщил?

– Только что звонил Грюнштейн.

– Мерзавцы! Ротозеи. Сорвать такую операцию! Упустить бандита, загнанного в угол. Свяжите меня с командармом-4.

– Невозможно, Михаил Васильевич. Он где-то в частях.

– Тогда с Грюнштейном, он-то, видимо, на месте.

Гусев снял трубку, приказал:

– Немедленно командующему на провод члена Реввоенсовета 4-й армии Грюнштейна.

Фрунзе взял трубку и сжал её до повеления пальцев:

– Докладывайте, Грюнштейн... Так... Ну и что ж, что устали? Это все отговорки – усталость, туман, ночь... Так вот, товарищ Грюнштейн, мы сейчас пишем приказ по фронту. Вы возглавите комиссию по расследованию... Выясните, кто виновен в прорыве банды, и передайте дело в Ревтрибунал... А вы как думали?.. Вплоть до расстрела, несмотря на должности и заслуги... Где он?.. Кто-кто? Махно, разумеется... На Конские Раздоры? Вы там с ума посходили... Это ж надо, в одно место пять обозов... Немедленно организуйте погоню за бандой. Немедленно.

Фрунзе бросил трубку, скомандовал:

– Сергей Иванович, садитесь к столу. Пишем приказ по фронту.

Гусев сел к столу, протёр платочком пенсне, защемил на переносице, взял ручку.

– Я готов, Михаил Васильевич.

3. Ату его!

В Конских Раздорах махновцам действительно досталась богатейшая добыча – обозы пяти дивизий с обмундированием, патронами, мукой, крупами, сахаром, жирами. Махно, понимая, что всё это богатство его армии не увезти, не переварить, приказал Серёгину:

– Григорий Иванович, только необходимое – патроны, обмундирование, сапоги. Одеть всех с иголочки. Остальное раздать крестьянам.

Силы красных, брошенные на уничтожение Махно, по количеству бойцов в десять раз превышали его отряд и, казалось, вот-вот его прихлопнут.

И далее они не раз окружали Махно, используя конницу, бронемашины, бронепоезда; но всякий раз махновцы вылезали из «мешка», оставляя с «носом» самых заслуженных красных полководцев. Снова разгневанный командарм метал громы и молнии:

– Товарищ Будённый, вы опять упустили банду.

– Да, товарищ Фрунзе, – кряхтел на другом конце провода командарм Первой Конной. – Он же, гад, что удумал: выстроил своих головорезов и с красным знаменем, с пением «Интернационала», двинулся в сторону моей второй бригады. Ну те видят: наши идут. Ещё и подпели им «вставай проклятьем». А они подъехали, выхватили шашки, полбригады вырубили. И ушли.

– До каких же пор вы будете попадаться на удочку этому бандиту?

– Мы учтём, товарищ Фрунзе. В другой раз не выскользнет, – давал Будённый очередное обещание, в душе уже начиная сомневаться в его исполнении: «Что ж это творится? Врангеля в десять дней разгромили, а тут за кучкой бандитов гоняемся и никакого сдвига». Нервничал Фрунзе. Выходил из равновесия в Москве вождь.

Красная Армия не давала Махно передышки, старалась ни на час не упускать банду из виду, атакуя её при первой возможности. Махно стал уклоняться от прямого столкновения с красными, слишком вымотаны были бойцы этой сумасшедшей гонкой, но не упускал случая разгромить или пленить часть, попадавшуюся на пути.

Так 19 декабря на хуторе Левуцком был захвачен штаб 2-й Петроградской бригады Сводной дивизии курсантов, охраняемый лишь комендантской ротой. Допрашивая ещё непротрезвевших красных командиров, Махно выяснил, что именно эта группа участвовала в разгроме корпуса Каретникова, и приказал порубить весь штаб:

– В память по Семёну. И только.

Хотел Щусь «расходовать» и роту, но Нестор да и Комиссия антимахновских дел в лице Василевского и Галины Андреевны воспротивились:

– Рядовых отпустить.

– Они наших не отпускают, – пытался доказать свою правоту Щусь.

– Мы – не они, – отвечала чисто по-учительски Галина.

Красные действительно всех пленных махновцев, как правило, расстреливали; мало этого, подлежали ликвидации и лица, сочувствующие им. Именно этот безграничный красный террор и пополнял махновский отряд новыми бойцами – мстителями за попранную свободу, за погибших родных и друзей.

Обобранный, обманутый народ – это неиссякаемый источник сопротивления. Но иезуитская мысль большевиков и здесь нашла способ расслоить, перессорить крестьян. В сёлах стали создаваться комитеты бедноты, в которые записывали голь перекатную, бездельников и тунеядцев, вручая им власть на селе. Работящие мужики, имевшие крепкое хозяйство, объявлялись кулаками и комбеды натравливали на них: «Грабь награбленное!» Когда в селе появлялся продотряд, первыми помощниками ему становились комбедовцы, знавшие, где и у кого есть хлеб, и рьяно помогавшие его отбирать. За такую услугу получали часть отобранного.

Село раскололось на две люто враждующие стороны – на бедных и кулаков. Большевики наконец-то добились своего. Советская власть и Красная Армия были на стороне комбедов, хотя хлеб выгребали у кулаков. Махно назвал эту политику «грязью». Едва ли не в каждой волости вспыхивали по сёлам кровопролитные потасовки, убийства из-за угла, через окно тёмной ночью.

Вот уж истина, комбеды привнесли в деревню такой КОМ БЕД, который и до сего дня не рассосался. Зависть к благополучию соседа, к его успеху – это чёрное наследие комбедов. Не случайно слово «кулак» до сих пор употребляется в ругательном смысле, а вот «бедный» – сочувственно. Большевиков уже нет, а их дело живёт и процветает: бедно живёшь – живи, разбогател – берегись.

На Совете Повстанческого штаба решили уходить на Правобережье, где, по разведданным, действовало ещё несколько повстанческих отрядов, к тому же Екатеринославщина была настолько вытоптана, разграблена белыми, красными, зелёными, что у крестьян брать стало нечего, они сами голодали.

– Двинем на Киевщину, будем подымать народ, – подытожил Махно. – Да и от красных может полегче станет. Ведь выспаться путём не дают.

22 декабря, соблюдая саженную дистанцию между тачанками и рядами всадников, Повстанческая армия по льду перешла Днепр.

То, что пленные красноармейцы так легко, а иногда и с радостью вливались в ряды Повстанческой армии, породило у Нестора надежду поднять против большевиков и Красную Армию. Сообщения агентов, рассылаемых Зиньковским во все стороны, обнадёживали штабарм. На заседании Реввоенсовета Лева докладывал:

– Комбриг Первой Конной Маслаков твёрдо на нашей стороне и готов выступить со дня на день.

– Чего же он тянет? – спрашивал Махно. – Первая Конная лупит нас нещадно, а он «готов выступить». Пусть выступает.

– Дело в том, что он пытается уговорить других командиров поддержать его, а вся армия разбросана по Таврии.

– Он дождётся, что его заметёт ЧК, как это случилось с командирами 30-й дивизии. Тоже были «готовы», а их в одну ночь повязали и заменили коммунистами. Передай Маслакову, что мы советуем ему выступать немедленно. Лучшей агитацией колеблющихся будет его выступление. А что от командарма Второй Конной слышно?

– От Миронова? Я послал к нему его брата, но пока никаких вестей нет.

– Миронов, увидев, что натворили большевики на его родном Дону, возмутился их политикой. И это надо использовать, иначе нас опередят чекисты. Надо послать к нему авторитетного человека.

– Кого?

– Ну вот хотя бы Вдовиченко, полный георгиевский кавалер.

– Но Трофим Яковлевич командует у нас Азовской группой, – пытался возразить Белаш.

– А Филипп Миронов – Второй Конармией. Два высоких начальника скорей договорятся. Верно, Трофим?

– Пожалуй, так, – согласился, усмехнувшись, Вдовиченко.

– Решено. Группу сдай Куриленко, а сам к Миронову. Если поднимешь Вторую Конармию, закачается и Первая Конная. Это будет действительно ход конём. А тебе ещё один «Георгий» обеспечен.

Но, судя по всему, и на Правобережье махновцам не суждено было «выспаться». С первого дня их преследовала Первая Конная и корпус Червоных казаков под командой Примакова. Иногда спасало положение то, что и махновцы были одеты в красноармейскую форму, захваченную в Конских Раздорах, и щеголяли в краснозвёздных шлемах и в шинелях с красными «разговорами». Так, перед Новоукраинкой Махно приказал свернуть чёрное знамя и развернуть красное. Вступили в город частью Первой Конной. Куриленке Нестор сказал:

– Василий, ты поднаторел у красных, скажи военкому, пусть тачанок и исправных телег подкинет.

– А что, сам не хочешь к нему?

– Опасаюсь, что моя рожа всем военкомам чекистами на фото показана.

Куриленко отправился к военкому, вошёл прямо в бурке в белой папахе, щёлкнув каблуками, представился:

– Комбриг Куриленко.

Военком протянул ему руку, поздоровались.

– У вас тут Махно, часом, не проходил? – справился Куриленко.

– Нет. Бог миловал. Да к нам он вряд ли сунется, у нас 90-й полк квартирует. Так что в случае чего...

– Выручайте, товарищ военком, гонимся за бандой от самого Днепра, телеги, тачанки разваливаются.

– Это моя обязанность. Сколько вам надо?

– Ну хотя бы сотню.

– Сотню, увы, не смогу, но половину постараюсь.

Военком постарался и был этим очень доволен. Куриленко подписал бумагу в получении означенных транспортных средств.

И уже через полчаса махновцы окружили казармы 90-го полка и, ударив со всех сторон из пулемётов, заставили сдаться. Комиссара с командиром тут же расстреляли, часть красноармейцев влили в свои ряды. Остальных Махно приказал раздеть.

– Раздетых их в бой не пошлют. А пока оденут, обуют, вооружат, мы уж далеко будем. Пусть греются у печек хлопцы.

Дерменжи, отвечавший за связь, лишил Новоукраинку телефонных аппаратов и повредил телеграфные.

На отдых расположились, отъехав 19 километров, в Песчаном Броде.

Начдив-14 Пархоменко решил окружить Песчаный Брод и уничтожить банду. Хотя комбриги ему докладывали, что кони выморены длинными переходами, им требуется отдых, Пархоменко успокаивал:

– Ничего, окружим банду, много скакать не придётся, а уничтожим, тогда и передохнем.

Александр Яковлевич заранее представлял себе, какие лица будут у Будённого и Примакова, когда он представит им неуловимого батьку или хотя бы его голову: «учитесь, командармы».

Однако у Махно, к удивлению начдива-14, оказались очень бдительные заставы и охранения. Вовремя открыли огонь, подняли тревогу. А батько лично повёл на прорыв свою армию и прорубился на юго-запад.

– Ничего, ничего, – успокаивал себя и других Пархоменко, – рано или поздно встретимся с ним...

Не предполагал Александр Яковлевич, сколь близко исполнение его желания.

Новый 1921 год махновцы встретили в беспрерывных боях. Красные наваливались то с одной, то с другой стороны.

Москва «бомбила» командюжа телеграммами: «Когда же наконец?» Фрунзе, глотая соду, наседал на командармов: «До каких пор?» Командармы распекали начдивов: «Вы что, бабы?» Несколько раз командюжу поступали ликующие срочные телеграммы: «Махно окружён. Через час-два доложим о его ликвидации».

Но проходили и час и два... и пять, а доклада не было.

– Товарищ Паук, – приказывал Фрунзе начальнику штаба. – Запросите командиров: где их доклад?

Командюж уже догадывался, что придёт оправдание. Так оно и случалось всякий раз. Входил Паук, докладывал со вздохом:

– У Махно оказались резвее кони.

Или:

– Махно опять заманил наших на пулемёты.

Михаил Васильевич опять лез в стол за содой, ворча под нос: «Гавнюки». Он так возненавидел этого проклятого Махно, что однажды, увидев его во сне, хотел всадить в него всю обойму из маузера. Но отчего-то пистолет давал осечку. Проснувшись в досаде, невольно подумал: «Не к добру сон».

Новогоднее сражение Повстанческой армии под городом Ставище, Киевской губернии, с 8-й дивизией Червоных казаков окончилось победой махновцев. Здесь же Феодосий Щусь, встретившись в тумане с авангардом примаковцев, принявших его за своего комполка, расстрелял их командира на глазах изумлённых казаков и был таков. Ускакал.

3 января, получив разведданные, что в селе Бучки находится 14-я кавдивизия красных, Махно вызвал Марченко:

– Алёша, возьми сотню, съезди на рекогносцировку, у тебя глаза молодые, оцени обстановку.

Марченко ехал во главе своего отряда вдоль опушки по чистому, только что выпавшему снегу. Ехали неспешно, то шагом, то лёгкой рысью, и тут увидели выехавшую из села группу всадников.

«Не иначе разведка» – подумал Марченко. Но когда они сблизились, намётанным глазом угадал: «Начальство». Но сворачивать с пути и не подумал, а крикнул:

– Эй, какой вы части?

– А вы кто такие? – зычным командирским голосом спросил ехавший впереди здоровенный всадник в чёрном полушубке, перепоясанный портупеей.

– Мы 8-я Червоноказачья дивизия, – отвечал Марченко, продолжая движение навстречу.

– А мы 14-я, я комдив Пархоменко.

– Окружаем, – негромко скомандовал Марченко спутникам, в сторону встречных воскликнул громко и радостно: – Товарищ Пархоменко! Как же, как же, мы очень наслышаны о вас. Теперь-то мы зажмём бандюг, теперь-то они у нас попляшут.

– Мать честная! – ахнул Махно, когда Марченко выбросил ему на стол стопу документов. – Алёшка! Сукин ты сын! Кого загрёб-то! Командующий группой войск Богенгард, – читал Махно первую книжицу. – Военком Беляков, комдив Сушкин, начштаба Мурзин, начальник связи Сергеев и наш старый друг Пархоменко; давненько я мечтал о встрече с ним. Ай да подарок, Алёшка. Вот спасибо, так спасибо.

– С кого начнём? – спросил деловито Зиньковский.

– Конечно, с Пархоменко, с его голубы, за ним должок за дедушку Максюту. Аты, Алёша, побудь, посмотри, поучись.

Пархоменку ввели уже без полушубка, без ремней и без шапки. Руки у него были связаны за спиной. Махно, знавший на собственной шкуре порядок допроса, и здесь применил свои знания:

– Ваше имя? Фамилия? Год рождения? Партийность?

Пархоменко отвечал тихо, севшим до хрипоты голосом, он всё ещё не мог прийти в себя от случившегося.

– Вот вы молодой, Александр Яковлевич, нет и 35-ти, как же у вас поднялась рука на дедушку Максюту? Только за то, что он анархист?

– Тогда был григорьевский мятеж.

– Знаю. А при чём тут Максюта?

– Но мне сказали, что он поддерживает его.

– Но вы его даже не допросили. Ухлопали прямо на улице Екатеринослава как обычного террориста. Некрасиво, Александр Яковлевич. Вот мы ж вас не убивали, а взяли в плен благородно, по-людски, допрашиваем как человека. А что касается расстрела, то это будет решать комиссия, не я... и не он... и не он.

Говоря это, Нестор с трудом удерживался, чтоб не выхватить маузер и не разрядить в это широкое ненавистное лицо с обвислыми от испуга усами. Ему захотелось поиграть «в кошки-мышки», что не нравилось Зиньковскому: «Чего он затеялся с воспоминаниями? Того гляди наскочат красные, а он городит...» Но вслух Лева не говорил ни слова.

Упоминание о расстреле, видимо, ещё больше напугало Пархоменко, он вдруг прохрипел:

– Мой старший брат анархист.

– Знаем. Он, кажется, сейчас на Тамбовщине бьёт красных, а вот младший выбрал другой, неправедный путь.

– У меня есть письмо от него... Вот тут, в кармане, – кивнул Пархоменко на свой нагрудный карман гимнастёрки. – Я уже думал...

– Алёша, – кивнул Махно Марченке, – достань-ка.

Марченко встал, прошёл к Пархоменко, расстегнул карман, достал свёрнутый лист бумаги, положил перед Нестором. Тот развернул его:

– Посмотрим, что пишет умный человек.

– Он, кажется, у нас дезертировал в своё время, – напомнил Зиньковский.

– Ну и что? Не в Красную же Армию. Он ушёл от нас из-за того, что не соглашался на союз с большевиками, и по-своему был прав. А сейчас вон свой анархистский отряд имеет. Побольше бы таких дезертиров. Лучше послушайте, что пишет умный брат не очень умному, – и Махно начал читать: – Что тебя держит у большевиков? Чины? Должности? Брось. Всё это взрасло на крови таких же, как и мы, простых тружеников. Я знаю, что с батькой Махно у тебя кровная вражда. Переступи через неё. Открой глаза, и ты увидишь, что за ним идут сотни и тысячи крестьян, ранее никогда не державших в руках оружия. Подумай, Александр! Ещё не поздно!

Махно кончил чтение, стал сворачивать лист. Спросил:

– Ну что ж надумал, Александр – младший брат?

– Если вы мне сохраните жизнь, – начал Пархоменко, – то я бы смог...

Но тут в избу ворвался Василевский:

– Красные наступают!

Махно, заметив в глазах Пархоменко какую-то искорку, мгновенно вспыхнувшую, но тут же погасшую, встал и усмехнувшись молвил:

– Ишь ты. Голову змее отрубили, а она и без неё живёт, – и вышел.

На улице его догнал Марченко.

– Нестор Иванович, а что с этими делать?

– Расстрелять. И только.

– Но-о...

– Видишь, не до них.

– И Пархоменку?

– Его в первую очередь. Своих ждёт, сволочь.

15 января хоронили начдива Пархоменко, и член Реввоенсовета Первой Конной товарищ Ворошилов проникновенно с пафосом говорил на траурном митинге: