Текст книги "Одиссея батьки Махно"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

14. Мятеж Григорьева

На следующий день 8 мая Нестора встретил в штабе возбуждённый Озеров:

– Нестор Иванович, Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Вот телеграмма.

– А ты чего сияешь, как новый алтын?

– Так это о чём говорит? О том, что у народа лопнуло терпение.

Махно прочёл телеграмму, вздохнул:

– Рановато он выскочил, рановато.

– Почему?

– Ты что, не понимаешь? Это же помощь Деникину. Сейчас же свяжись с полками, и тех командиров, кто сможет, вызови на военный совет.

– Сюда?

– Нет, в Мариуполь.

Между тем мятеж с каждым днём, с каждым часом разрастался, и вскоре от Григорьева пришла телеграмма на имя Махно: «От комиссаров, чрезвычаек не было житья, коммунисты диктаторствовали, мои войска не выдержали и сами начали бить чрезвычайки и комиссаров... Не пора ли вам, батька Махно, сказать веское слово тем, кто вместо власти народа устанавливает диктатуру отдельной партии. Атаман Григорьев».

«Прав, сукин сын, кругом прав, – думал с горечью Нестор, – но рано, ох, рано. У белых праздник, не зря сразу ринулись на Бешево».

Утром 12 мая в Мариуполе, в гостинице, открылся войсковой съезд махновцев. Белаш предложил для повестки дня три вопроса, предварительно согласовав их с батькой:

1) Текущий момент и григорьевщина;

2) Перезаключение договора с Совправительством;

3) Реорганизация 3-й Заднепровской бригады Махно в дивизию.

Первым, как водится, взял слово Махно:

– Товарищи, большевистское правительство наложило руку на все богатства страны и распоряжается ими как собственными. Вместо помещиков и буржуазии на нашу шею садится партийная бюрократия. Она тиранит народ, не даёт свободно дышать повстанчеству. Издевательство над нами и григорьевцами большевистского командования и произвол Чека – всё говорит о возврате к тирании. Я зачитаю вам телеграмму Григорьева...

После зачтения телеграммы Нестор продолжил:

– Григорьев восстал против Советской власти и уже занял Екатеринослав, где ещё до его прихода восстал 57-й Черноморский полк, изгнавший из города командарма-2 вместе с его штабом. Гарнизон перешёл на сторону восставших, освободившийся из тюрьмы товарищ Максюта объявил город во власти Григорьева. Я уверен, многие из присутствующих в душе согласны с его универсалом. Но, товарищи, как быть с белогвардейцами? В тот же день как вспыхнул мятеж, они усилили давление на наш фронт и отбили у нас Бешево. Кто виноват в григорьевщине, кто подготовил почву для мятежа? Комиссары и чекисты. Сейчас они усыпляют нас тем, что зачисляют Григорьева в мятежники, изменники, бандиты и даже в белогвардейцы. Я считаю вооружённое выступление Григорьева преждевременным и недостойным революционера. Мы ещё не знаем его политической физиономии, его отношения к Деникину. Поэтому я предлагаю послать к нему делегацию, которая смогла бы ознакомиться с ситуацией на месте, а нам воздержаться пока от вынесения ему приговора.

Махно, читавший во время доклада длинные телеграммы Каменева с комплиментами ему и его отрядам, в которые плохо верилось, устало опустился в кресло, молвив:

– Решайте, товарищи.

После него вскочил Озеров, держа в руке бумагу.

– Товарищи, у меня в руках универсал Григорьева, который я лично не могу читать без волнения. Вот его обращение к крестьянину: «...Ты трудишься день и ночь, ты светишь лучиной, ты ходишь в лаптях, пьёшь чай без сахара, но те, кто обещает тебе светлое будущее, эксплуатируют тебя – посылают воевать, с оружием в руках забирают твой хлеб, реквизируют твою скотину и нахально убеждают тебя, что всё это для блага народа. Труженик! Посмотри вокруг: всюду неправда. Народ украинский, бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни личности, ни партии. Да здравствует диктатура трудящегося народа!» Товарищи, разве это не так? Ясно, что выступление Григорьева – массовое, народное. У него только регулярных войск 16 тысяч штыков, 60 орудий, 10 бронепоездов, а численность отдельных отрядов не поддаётся учёту. Григорьев занял Екатеринослав, Чигирин, Черкассы, Кременчуг, Кобеляки. Двинулся на Киев и занял Корсунь и Мироновку. Мы должны поддержать атамана словом и делом, ибо он наш друг. Им руководит наша партия эсеров, партия за Григорьева, и коль мы с вами в союзе – помогите нам.

И хотя речь Озерова была взволнованной и энергичной, аплодисментов не было. За ним выступил Михалев-Павленко, заместитель начальника штаба, и высказал мнение, что надо помирить Григорьева с Советской властью.

– Ты что несёшь, мальчишка? – рассердился Нестор. – Он перебил всех комиссаров, поднял почти всё Правобережье. О каком примирении может идти речь?

И в решении по первому вопросу приняли предложение батьки, как наиболее взвешенное: послать к Григорьеву делегацию для выяснения его отношения к Деникину.

По второму вопросу практически единогласно проголосовали за перезаключение договора с Совправительством по части расширения военных прав махновщины и автономии шести уездов, находящихся под юрисдикцией повстанцев.

– Насчёт автономии рогами упрутся коммунисты, – заметил Белаш.

– Кто знает. Давно ли они носились с Григорьевым как с писаной торбой: герой, герой, – сказал Нестор. – А теперь сразу: предатель. Теперь-то, когда за них взялся Григорьев, может, и уступят нам.

Белаш, сидевший в президиуме, встал, прошёл к трибуне с бумагами:

– Товарищи, отрешения настоящего съезда зависит судьба не только повстанчества, но и Южного фронта, а может быть, и революции, – начал он. – Колчак подходит к Волге, Шкуро и Слащёв рвут наш фронт. Деникин занял Луганск и отбросил 8-ю армию на Донец, 9-я отступила за Маныч, 10-я дерётся с Врангелем в районе Великокняжеской. Положение такое, что вот-вот начнётся общее наступление врага. Мы раньше недооценивали силы Деникина, не видели его тыловых формирований и помощи ему Антанты. Разведка доносит нам о движении к фронту новых кавалерийских колонн, новых эшелонов. А что даём фронту мы? Необузданную партизанщину, грызню и склоки. Налицо у нас внутренний фронт, товарищи – григорьевский. Озеров и иже с ним утверждают, что Григорьевым руководит партия левых эсеров, я же считаю, что за спиной Григорьева если не сам Деникин, то его офицеры. Так что и слепому ясно, григорьевщина – это контрреволюция. Из этого надо исходить в наших действиях, а не ругать большевиков; какие бы они ни были – они наши союзники. Поэтому я призываю; первое – оружием протестовать против Григорьева, второе – сохранить дружественные связи с большевиками и третье – нашу бригаду развернуть в дивизию. Не далее как вчера я говорил по телефону с командармом, и он дал на это добро.

– Наконец-то, – послышались одобрительные голоса из зала. – Уж не Григорьев ли выдавил из них это согласие.

– Мы сегодня, товарищи, – продолжал Белаш, – располагаем резервом, вместе с безоружными, 50 тысячами бойцов. По штату Красной Армии мы имеем право даже на армию. Но, как говорится, Москва не сразу строилась. Давайте развернём пока дивизию и наименуем её Первая Украинская Повстанческая дивизия имени батьки Махно. В состав её войдут три бригады. По командирам имеет слово Нестор Иванович.

Махно не пошёл к трибуне, а, встав за столом, начал зачитывать с листа, видимо, заранее оговорённые кандидатуры командиров бригад:

– Командиром первой предлагается Василий Куриленко, вторым комбригом будет Виктор Белаш, комбригом третьей – Петренко-Платонов. Я думаю, возражений не будет. Эти товарищи показали себя только с лучшей стороны.

– А кто же тогда вместо Белаша на штаб? – послышался вопрос.

– Штаб возглавит Озеров.

– Он же эсер.

– Ну и что? А привёз нам его большевик Дыбенко с самой лучшей аттестацией. Мы не можем уподобляться коммунистам, сажая на все должности только анархистов. Хорошему специалисту мы всегда рады, к какой бы партии он не принадлежал. Лишь бы не был монархистом и черносотенцем. Яков Васильевич показал себя с лучшей стороны. Так что, Виктор, передавай ему все дела и впрягайся полностью в боевую работу.

– А кого пошлём к Григорьеву? – спросил Озеров.

– Главой делегации, конечно, Алексея Чубенко. Он у нас по части дипломатии дока. Остальных пусть съезд предлагает. Ещё человек трёх-четырёх и довольно.

Съезд предложил Михалева-Павленко, Симоненко, Чермалыка и Коровицкого.

После принятия решений и резолюций по всем вопросам уже далеко за полночь стали расходиться и разъезжаться делегаты.

Новоиспечённых комбригов Махно пригласил к себе в номер вместе с начальником штаба. Рассадив всех, Нестор сказал:

– Полагается новых комбригов обмыть, но сначала закончим с делами. Итак, комбриг Куриленко, под твоим началом будет четыре полка 7-й и 8-й Заднепровские, Новоспасовский и Греческий, это 10 тысяч штыков, 200 сабель, 40 пулемётов и катер. Поскольку твой фронт пройдёт по берегу моря на 60 километров, твоя задача – зорко следить за противником и не допустить высадки десанта. И ещё твой участок – 15 вёрст против Дона. Ясно?

– Ясно, Нестор Иванович, но почему всего 200 сабель, когда я с ними обскачу берег?

– А катер? И потом, Василий Васильевич, ты же кавалерист и можешь в два счёта удвоить, утроить сабли. Я тебя знаю. Теперь комбриг-2, Виктор Белаш, у тебя, пожалуй, самый ответственный участок, что-то он полюбился генералу Шкуро, поэтому у тебя будет 13 тысяч штыков, 50 пулемётов, 2 бронепоезда и Тоже 4 полка, из них один кавалерийский в 700 сабель, чтобы ты мог хоть как-то противостоять Шкуро.

– Патронов бы, – с горечью вздохнул Белаш.

– За патронами организуй диверсионные группы и засылай к белым в тыл, иного выхода нет. Ставя группам одну задачу: нападение только на склады с боеприпасами. На красных, я вижу, надеяться нечего. Теперь, комбриг-3, Петренко, у тебя будет три полка – Покровский, Ореховский и Паталахи, всего 5 тысяч штыков, 50 сабель и 10 пулемётов. Ты, Петро, занимаешь стык между 1-й и 2-й бригадами по фронту не более 10 вёрст.

– Но когда же наконец штабарм помимо указаний и телеграмм пришлёт нам наконец патроны? – возмутился Петренко.

– Спроси, что полегче, – сказал Махно. – У нас уже возникла идея организовать в Гуляйполе свои заводы по выпуску оружия. Шашки, сабли на заводе Кригера уже начинаем ковать. В перспективе патронный бы завод построить, чтоб Москве не кланяться. Да где найти специалистов? Да, чуть не забыл, Виктор, тебе придаётся аэроплан, используй его для разведки Деникинского тыла. Но сам чтоб не летал. Слышишь? Не дай бог собьют, обезглавишь бригаду.

– А ты-то не на нём ли как-то летел из Мариуполя, – напомнил Белаш.

– Я летел в Гуляйполе по своему тылу. Сравнил тоже. Узнаю что летаешь, накажу.

– Пора кончать, батько, – сказал позёвывая Куриленко. – Вот-вот солнце взойдёт, надо хоть часок вздремнуть.

– А обмывка?

– В другой раз, и так голова от съезда вспухла.

И все согласились с Куриленко, что с утра пить самогон не хорошо: какой пример от того рядовым? Махно не возражал.

15. Ату их!

Советская республика находилась в отчаянном положении. Только на подавление григорьевского мятежа было брошено 30 тысяч штыков, кроме этого 84 тысячи были отвлечены на усмирение крестьянских восстаний, беспрерывно вспыхивавших то в одной, то в другой, а то и сразу в нескольких губерниях. Всё упиралось в землю, которую большевики безвозмездно обещали крестьянам, идя к власти, и отобрали, взяв власть. Особенно возмущали крестьян действия продотрядов, бесцеремонно выгребающих из амбаров с таким трудом выращенный хлеб.

В этот неугасающий костёр народного возмущения подбрасывали горючего материала и чекисты своей жестокостью.

Только в Махновии – куда де-факто входило шесть уездов Екатеринославской губернии и куда, по понятным причинам, боялись совать нос продотрядчики, а всё руководство избиралось самим населением, всё складывалось по-другому. Крестьяне, понимавшие, что с приходом Деникина вернутся помещики, не только всячески поддерживали Повстанческую армию, но и собрали 200 вагонов хлеба и отправили своему побратиму – Революционному Петрограду! (С лёгкой руки Махно Гуляйполе считалось «вторым революционным Питером».)

Сразу после съезда Махно вызвал к себе Белаша, обрадовал новостью:

– Наконец-то командарм расщедрился, прислал нам 1-й Советский полк под командой Чайки, я отдаю его тебе. И кроме того, 200 тысяч патронов, берданок и винтовок «Гру».

– Двести тысяч! – обрадовался Белаш. – Вот это подарок!

– Особо не прыгай, – осадил Нестор. – Не всё тебе. Надо поделиться и с Куриленкой, и с Петренко.

– Ну а сколько нам-то всё же?

– Тебе больше всех даём – 100 тысяч патронов и тысячу винтовок. Но и тебе же самое ответственное задание – взять Кутейниково и удерживать его как можно дольше. Так что бери 1-й Советский, патроны и винтовки у Ольховика и вперёд. Учти, взяв Кутейниково, мы берём Деникина за горло.

– Зачем же тогда у меня забрали «Спартака»? Как бы он теперь пригодился.

– Бронепоезд у нас попросил командарм на Григорьева. Не мог же я отказать. Может, за него он нам и подкинул патроны.

15 мая бригада Белаша взяла Кутейниково и всю дорогу до Амвросиевки. Однако удержать это «горло Деникина» долго не смогли.

В тыл красным снова прорвался Шкуро, имея 7 тысяч сабель, 2 танка и 16 орудий – всё только что было получено от Антанты. В первом же бою полностью был вырублен 1-й Советский полк и подкрепление повстанцев с берданками, высланное на выручку Чайки. Слишком неравные были силы.

Громя слабые части 13-й армии, Шкуро углубился далеко в её тыл и, заняв Межевую, фактически навис над тылом 1-й Повстанческой дивизии имени батьки Махно. Белыми был пущен слух, что они якобы идут на соединение с Григорьевым. В действительности корпус повернул на юг. Одновременно с этим к Бердянску подошли военные корабли и обстреляли его. Что мог противопоставить им Каретников, имевший катер и два тральщика, один из которых во время обстрела был потоплен прямо в порту.

В Гуляйполе срочно формировался полк, насчитывавший 2 тысячи штыков. Его командиром был назначен Веретельников. Махно, провожая полк, наставлял его:

– Учти, Шкуро прорвался через 13-ю армию почти без потерь. Займи Святодуховку и стой насмерть.

– А кроме моего полка разве никого нет против Шкуро?

– Почему? Из 2-й бригады на Янисоль брошены Греческий полк и Морозовский кавалерийский. Именно сейчас они, наверное, дерутся. Не знаю, долго ли продержатся. Так что ты будешь как бы во втором эшелоне. Тебе будет легче и одновременно ответственнее, за спиной у тебя уже Гуляйполе.

Белаш не случайно направил под Янисоль Греческий полк. Он знал, это в первый прорыв шкуровцы так поиздевались над греческим населением, столько повесили и порасстреляли там, что бойцы полка горели ненавистью к белым и сами рвались отомстить.

21 мая в распоряжение комбрига-2 Белаша прибыли резервы – всего около 3 тысяч штыков. Командование этой группой он поручил Паталахе, приказав занять линию между Каракубой и Гайчуром.

22 мая Белаша вызвал в Гуляйполе начдив. Едва он там появился, как Махно сказал:

– Быстро в машину, едем в Святодуховку, там на заставу явился кто-то из погибшего полка Чайки.

Вместе с ним на заднем сиденье автомобиля сели адъютанты начдива Лютый и Василевский с ручными пулемётами «льюис» и большим запасом лент. До Святодухова от Гуляйполя было 35 километров, и автомобиль быстро домчал их до села.

На заставе оказался грек, одетый в английскую форму. Увидев Махно, он вскочил и, побледнев, протянув ему пакет:

– Товарищ Махно, это велено передать вам.

– От кого?

– От Шкуро.

– А мне звонили, сказали из 9-го полка.

– Я и есть из 9-го полка.

– Что было с полком?

– В Керменчике нас окружили шкуровцы, у нас кончились патроны, мы дрались штыками, прикладами, но нас изрубили почти всех. Меня пленили, видимо, ради этого пакета... для вас.

– А что с Морозовским полком. Он-то дрался?

– Морозовцы дрались как львы. Но разве 700 сабель могли противостоять нескольким тысячам. Они погибли, но и шкуровцев порубили немало.

– Так этот пакет от Шкуро?

– Не знаю, но мне его вручил в штабе Шкуро полковник какой-то и сказал, чтоб я передал его лично вам: за это, сказал он, мы и отпускаем тебя.

– Так, почитаем, – сказал Махно, разрывая пакет. – Атаману Махно, военная, оперативная. Будучи, как и Вы, простым русским человеком, быстро выдвинувшимся из неизвестности, генерал Шкуро всегда следил за Вашим быстрым возвышением, рекомендующим Вас, как незаурядного русского самородка. Но, к сожалению, Вы пошли по ложному пути, будучи вовлечены в движение, губящее Россию... Это всегда огорчало генерала Шкуро, но на этих днях он с радостью узнал, что Вы одумались и вместе с доблестным атаманом Григорьевым объявили лозунг: «Бей жидов, коммунистов, комиссаров, чрезвычайки»... Генерал Шкуро находит, что с принятием Вами этих лозунгов – нам не из-за чего воевать. Генерал Шкуро предлагает Вам войти в переговоры...»

Махно отшвырнул письмо, вскричал со злостью:

– Ах, подлецы.

– А что я говорил тебе о Григорьеве, – сказал Белаш, – что за спиной его Деникин. Вот из этого письма всё ясно обрисовалось.

В это время перед домом грохнул взрыв, в окне посыпались стёкла. Махно и Белаш выскочили на улицу, стоявшие в автомобиле Лютый и Василевский чуть не хором закричали:

– Батька, сюда-а!

Над селом промчался аэроплан. На окраине появился танк, там началась стрельба. Полк Веретельникова занял оборону.

– Надо мигом в Гуляйполе, – крикнул Махно Белашу. – Нужна подмога. Живо в машину.

Автомобиль выскочил из деревни, но дорога на Гуляйполе уже была перерезана кавалеристами Шкуро. Они кинулись к машине, но были встречены пулемётным огнём. Один из «льюисов» схватил Махно и стрелял короткими очередями по конникам. Там валились кони, несколько всадников тоже упали.

Они почти проскочили казаков, как неожиданно лопнула шина. Шофёр был в растерянности.

– Запасное есть? – крикнул Махно.

– Есть.

– Так чего стоишь? Живо меняй! Василевский, помоги ему. Петя, я на эту сторону, ты на ту. Виктор, кинь мне ещё ленту.

Нестор вставил в пулемёт ленту и, лёжа на земле, отстреливался довольно метко. Лютый держал оборону с другой стороны машины.

– Главное – не подпускай их, – кричал Нестор. – Не подпускай близко. Виктор, ещё ленту.

Белаш пригнувшись выхватил ещё ленту с заднего сиденья, бросил Нестору.

– Сколько там ещё осталось?

Лютый услышал вопрос батьки, хотя и лежал на другой стороне автомобиля, крикнул:

– Было двадцать.

– Годится, – отвечал Махно, нажимая на спусковой крючок.

Пулемёты, слава богу, были исправны и работали безотказно.

В это время шофёр с Василевским сняли колесо, поставили запасное и в две руки закручивали гайки.

– Только б не пробили другое, – бормотал шофёр.

– Всё! Готово, – крикнул Василевский, забрасывая в кузов ключи. – По местам.

Автомобиль побежал, набирая скорость, Махно вернул пулемёт Василевскому:

– Держите оборону сзади, если вздумают догонять.

Однако казаки не стали догонять, и так потеряв не менее десятка человек и нескольких лошадей. А вот казак, видимо, потерявший коня, вдруг обнаружился впереди на обочине и кинулся бежать.

– Догони его, – приказал Махно шофёру.

Тот свернул с дороги и помчался степью, Нестор вытащил маузер и выстрелил над головой убегавшего:

– Стой, убью!

Казак остановился, поднял руки. Когда машина встала возле него, Махно спросил:

– Откуда, станишник?

– С Кубани, ваш бродь.

– Я не ваш бродь, я батько Махно. Садись, подвезу. Там сдай хлопцам оружие.

Казак влез на заднее сиденье к адъютантам, отдал Лютому шашку.

– А пистолет или наган? – спросил Лютый.

– Откуда? Я ж не ахвицер. У мэне карабин був.

– А где карабин?

– Так вин на седле. Ой, господи, – застонал, вдруг вспомнив о потере казак, – такого коня сгубыв. А? Мово ридного Гнедка, таке разумно було, таке ласково.

– Конь-то у тебя разумный был, – обернулся Махно. – А каков ты-то?

– А шо я?

– А то вижу по рукам, хлебороб поди?

– Точно.

– Что ж ты на таких же трудяг, как ты, с шашкой да с карабином?

Когда домчались в Гуляйполе, Махно обернулся к Лютому:

– Сдай его Голику, да не вели дюже... Може, что дельное выпытает. А ты, Виктор, немедленно собери в клуб набатовцев и наших анархистов. И обязательно Марка Мрачного и командиров их отрядов Чередняка и Приходьку-Шубу. Нечего им отсиживаться за нашими спинами. Всех на фронт.

Вечером в клубе открылось совместное заседание анархических групп «Набат» и «Гуляйпольского союза анархистов». Белаш, предвидевший трудный разговор, приказал перед этим караульной роте с оружием окружить клуб.

– Товарищи, – обратился Белаш к анархистам, – мы только что с батькой из Святодухова, там сейчас идёт бой со Шкуро, у которого помимо конницы есть танки и самолёты. Завтра утром отряды Чередняка и Приходько, к слову, вооружённые лучше полка Веретельникова, дерущегося в Святодухове, должны немедленно выступить на фронт.

– А вы нам давали это оружие? – послышался голос.

Белаш продолжал, оставив выкрик без внимания:

– Раньше вы отговаривались, что подчиняетесь Марку Мрачному. Вот он приехал и сидит перед вами. Товарищ Мрачный, отдайте приказ вашим отрядам.

Марк поднялся, он вполне отвечал своей фамилии, молвил хриплым прокуренным голосом:

– Приказываю отрядам Шубы и Чередняка немедленно выступить на фронт.

И тут началось:

– Марк, ты не видишь, что они в услужении у большевиков.

– Мы не хотим служить Троцкому, этому узурпатору.

– Он у власти, они у сласти, а мы воюй!

– Товарищи, товарищи, давайте не будем шуметь, – призвал Белаш зал к порядку. И когда собрание относительно стихло, продолжал: – Сегодня, когда деникинцы в одном переходе от Гуляйполя, когда нависла угроза разгрома повстанческого района, мы должны забыть распри с большевиками, товарищи анархисты. Сегодня у вас маленький выбор: либо вы с большевиками, либо с Деникиным.

Зал молчал, «выбирая», но всего несколько мгновений. Во втором ряду вскочил какой-то матрос с карабином за плечом, опоясанный патронной лентой:

– Анархисты не признают никакой власти. Вы, товарищ Белаш, забыли наш основной лозунг. Вы ратуете за союз с ними, а ведомо ли вам, что они со стороны Днепра выставляют заградительные отряды, которые имеют приказ нас расстреливать, если мы начнём отступать.

– Ведомо, – сказал Белаш, хотя впервые слышал об этом, – но надо было выкручиваться. – Эти отряды занимают вторую линию обороны, на случай прорыва Шкуро через наши порядки. А вы, товарищ матрос, отступать не будете, поскольку ещё и не наступали.

– Мы не пойдём под Троцкого, – решительно рубанул рукой матрос и сел под одобрительный гул зала.

– Ну что ж, – сказал сухо Белаш. – В таком случае мы вынуждены будем вас разоружить.

– Только попробуйте.

Белаш повернулся к повстанцу, стоявшему в выходных дверях:

– Командуйте, товарищ начкар.

Тот открыл дверь, скомандовал наружу:

– Вперёд!

И сразу в дверь один за другим стали появляться повстанцы с винтовками, устремляясь по проходам в зал.

– Сейчас на фронте наши товарищи, – начал Белаш с металлом в голосе, – дерутся с врагом почти голыми руками. А вы здесь в тылу, держа в руках так нужное для боя оружие, теоретизируете идти или не идти. Не идите, чёрт с вами, но чтоб оружие было немедленно сдано.

– Товарищи, товарищи, – вскричал, вскакивая. Мрачный. – Мы же свои, мы же все анархисты!

– Анархисты дерутся на фронте, – чеканил Белаш. – А здесь я вижу дезертиров.

– Ну что вы, ну что вы, – причитал Мрачный. – Чередняк? Шуба? Вы командиры или тряпки?

На сцену вскочил Чередняк, сказал примирительно:

– Товарищ Белаш, ну зачем так круто сразу? Можно и договориться миром. Верно, хлопцы? – обратился к залу.

– Конечно! Верно! – зашумели оттуда.

– Ну вот. А вы сразу: сдавай. Это не по-семейному.

– В таком случае слушайте приказ: завтра в 6 утра в сопровождении бронепоезда выступаем в сторону Волновахи и с ходу вступаем в бой. Командиры Шуба и Чередняк обеспечивают 100-процентную явку. На станцию едем на тачанках, далее поездом. Всё.

Над Гуляйполем появился самолёт без опознавательных знаков. На улицы высыпали из хат все жители: и стар и мал. Не каждый день является такое диво. Вдруг с самолёта белыми голубями посыпались листовки, разлетаясь широко над селом. Медленно, подобно снегу, стали опускаться на землю.

В штаб влетел Аепетченко с листовкой в руке, ворвался в кабинет к Махно:

– Батька, читай, – и, хлопнув ладонью, припечатал листовку к столу перед Нестором. Листовка гласила:

«Из Киева Совнаркома. Срочно. Москва, Реввоенсовет Республики, копия Председателю Совета Обороны Ленину.

На заседании совета Рабоче-Крестьянской обороны Украины от 25-го сего мая постановлено:

1) Ликвидировать махновщину в кратчайший срок.

2) Предложить командованию частей в течение суток разработать военный план ликвидации махновщины.

3) ЧК прифронтовой полосы организовать из своих отрядов полк, который должен быть немедленно брошен в район действия Махно.

4) Обратиться к Реввоенсовету Южфронта с предложением по координации действий по ликвидации Махно.

26 мая 1919 г. Председатель Совета обороны Украины Раковский».

– Это что? – нахмурился Нестор. – Провокация? Живо ко мне Голика. И комиссара Петрова сюда.

Вошёл Лев Голик, тоже с листовкой. Махно свирепо взглянул на него, словно это он был во всём виноват.

– Что это значит?

– Это значит, Нестор Иванович, что у них там, в Киеве, в высоком чине сидит деникинец. Эта телеграмма ещё не была вручена Ленину, как оказалась на столе у Деникина. Он и приказал её размножить и подкинуть нам.

Вошёл Петров, он был взволнован, по лицу шли красные пятна.

– Товарищ Петров, вы большевик, наш комиссар, объясните нам, что происходит?

– Не понимаю, ничего не понимаю. Мы держим фронт, нас бросила армия... Это же... Это же контрреволюция... Я буду звонить Троцкому...

– Не беспокойтесь, – зло усмехнулся Голик. – С ним всё согласовано. Или вы не читали газету, в которой он призывал, что с нами пора кончать?

Петров сел к столу, обхватил голову:

– Ничего не понимаю. Это же удар нам в спину... это вредительство... я выйду из партии, – бормотал он.

– И сразу угодите к чекистам, – холодно заметил Нестор. – Раз дело упирается в Махно и только в Махно, я подаю рапорт главкому о своей отставке, пусть пришлют другого начдива, я сдам ему фронт. Яков Васильевич, вызови ко мне комбрига-2 Белаша.

– Кстати, Нестор Иванович, у него наметился успех. Он занял Ново-Троицксе, а в Анадоле пленил 150 шкуровцев и взял 3 пулемёта. Кроме этого освободил Игнатвевку и Карань.

– Поздравь его от меня. Пусть оставит за себя Давыдова и правится ко мне. А сейчас я буду писать заявление, прошу оставить меня.

Все вышли, остались только адъютанты-телохранители Лютый и Троян. Махно взял ручку, придвинул к себе чистый лист, начал писать: «Я, оставаясь честным революционером, заявляю, что с 2-х часов дня 28 мая не считаю себя начальником дивизии. Предоставляю право каждой бригаде переходить в ведение командования Южфронта.

Батько Махно».

– Гаврюша, отнеси Озерову, пусть зарегистрирует и немедленно отправит телеграфом.

Но через несколько минут в кабинет вошли Озеров и оперативники Чучко и Родионов.

– Нестор Иванович, ну зачем же так, – заговорили они наперебой. – Нельзя бросать армию... Ну мало ли...

– Братцы, вы ни хрена не поняли. Я не девица, чтоб капризничать. Дело серьёзное: Из-за меня могут пострадать многие. У большевиков слово «махновцы» стало почти ругательным. Я не имею права подставлять под огонь заградотрядов и чекистов 20 тысяч бойцов. Всё. Кончен разговор. Яков Васильевич, ты пока в моём подчинении, отправляй телеграмму.

На следующий день к Махно явился Голик, у батьки сидели Белаш и Чучко.

– Нестор Иванович, вот мы перехватили две телеграммы. Читай.

«Реввоенсовет указывает, что действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определённый участок фронта 2-й армии, Махно своим заявлением вносит полную дезорганизацию в управление, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала.

Реввоенсовет Южфронта В. Гиттис, А. Колегаев».

– Ну вот я уже и преступник, – усмехнулся Нестор, беря в руки вторую телеграмму:

«Харьков, тов. Ворошилову, тов. Межлауку. Кандидатуру Дыбенко для работы по ликвидации махновщины мы снимаем и предлагаем кандидатуру Ворошилова.

Председатель Совета обороны Раковский».

– Вот уже назначили нам и экзекутора.

– Да, положеньице. С востока Деникин, с севера Шкуро, с запада заградотряды, а с юга на море эскадра Антанты. Они ж тебя не выпустят, Нестор.

– Вот для этого я тебя и вызвал, принимай документацию, я теперь вне закона, вольный казак.

– Куда ж ты?

– На Правобережье, больше некуда.

– К Григорьеву, что ли?

– Там видно будет.

В дверь заглянул Озеров:

– Нестор Иванович, сними трубку, на проводе Троцкий.

– A-а, главный закопёрщик. – Нестор снял трубку: – Батько Махно слушает.

– Вы знаете, что Шкуро уже угрожает Харькову, – закричал в трубке голос Троцкого. – 13-я армия уворачивается от удара и с боем отходит за Донец. От Славянска до Гришина фронт открыт. Предлагаю вам с вашей дивизией занять этот участок и принять на себя ответственность за его судьбу.

– Я не имею возможности это сделать, у нас именно от Шкуро большие потери. Он вырубил два полка; в связи с полным отсутствием боеприпасов повстанцы дерутся штыками и прикладами. На нашем участке от Азовского моря до станции Еленовки у противника одна пехотная и две конных дивизии при пулемётах, орудиях, танках, бронепоездах и даже аэропланах. Мы не можем бросить этот участок.

– Я как Председатель Реввоенсовета приказываю вам немедленно занять указанный участок.

– Это нереальный приказ, я не могу бросить свой фронт ради того, чтоб покрыть чьи-то грехи.

– Я вам приказываю! Вы слышите?

– Я слышу, не глухой.

– Если вы не исполните, я вынужден буду отдать вас под суд.

Махно разозлила эта, ещё одна угроза, он рявкнул в трубку:

– А пошёл ты, мухомор, к чёртовой матери! – и бросил трубку.

– Ну что? – спросил Белаш.

– Что, что? Не слышал что ли? Сам напортачил, теперь хочет на нас свалить этот провал и отступление 13-й армии.

– Ну уж это как водится.

– Чучко, немедленно сообщи по бригадам, что я ухожу и чтоб не вздумали сниматься с фронта. Может, с моим уходом и обеспечение улучшится. Дай-то бог.