Текст книги "Одиссея батьки Махно"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

16. Штурм Перекопа

Лампа, поднятая почти под потолок, хорошо освещала карту полуострова на стене и стоявшего возле неё Фрунзе. За столом сидели командармы, комкоры и несколько начдивов, на самом краю – ВРИД командарма Повстанческой Армии Каретников со своим начальником штаба Гавриленко.

– Итак, товарищи, нам не удалось разгромить врага из-за неразворотливости товарищей Будённого и Миронова, – говорил Фрунзе. Если б Конные армии действовали так же стремительно, как Повстанческая Армия махновцев, победы была бы у нас в кармане. Однако случившееся не поправишь, пусть это будет вам уроком, товарищ Будённый. Надеюсь, навели порядок в 6-й дивизии?

– Навели, товарищ комфронта, расстреляли более сотни мародёров, – доложил, привстав, Будённый.

Фрунзе повернулся к карте:

– Полуостров Крым соединён с материком в трёх местах, товарищи. С западной части Перекопским перешейком, вот он. Это, пожалуй, единственное естественное соединение Крыма с материком. Ширина перешейка от 8-ми до 23-х километров, длина около 30. Вот здесь, на юге, насыпан так называемый Турецкий Вал, длина его 11 километров. Здесь, согласно разведданным, сосредоточены у белых основные силы, сотни пулемётов, артиллерия. Более того, со стороны Каркинитского залива подтянуты боевые корабли, которые будут тоже обстреливать наши атакующие колонны. Здесь будет, пожалуй, самое жаркое место. И я решил поручить это вам, товарищ Блюхер, вашей 51-й дивизии.

– Наверное, стоило бы провести хорошую артподготовку, товарищ комфронта, – сказал Блюхер.

– Стоило бы. Но где взять тяжёлые орудия? Пока их доставят из тыла... Время не терпит, хотелось бы сделать подарок к 3-й годовщине Октября, товарищи – освободить от белогвардейцев Крым. Вам, товарищ Блюхер, мы выделяем броневики в подмогу вашей пехоте.

– Но с Турецкого вала белые видят степь на 10 километров, у них каждый клочок пристрелян, – сказал Блюхер.

– Знаю. Поэтому лучше начать атаку утром в тумане, и не забудьте, у них ещё до Турецкого вала несколько линий обороны. Более того, после Турецкого вала – хорошо укреплённые юшуньские позиции. Чтобы облегчить лобовую атаку дивизии Блюхера, махновцы через Сиваш должны выйти на Литовский полуостров. Товарищ Каретников, какими силами вы располагаете?

– У меня 3 тысячи сабель и 450 пулемётов на тачанках.

– Вы поступаете в распоряжение командарма-6 товарища Корка, вместе с вами через Сиваш, на захват плацдарма на Литовском полуострове, идут 15-я и 52-я дивизии. Захватав полуостров, мы сможем угрожать с тыла Турецкому валу, а с фронта Юшуньским позициям противника. 52-я сразу поворачивает в тыл Турецкому валу, 15-я двигает на Юшуньские позиции вместе с махновским корпусом. Далее, чтобы не дать белым возможность подкинуть помощь с восточного участка, 4-я армия товарища Лазаревича начинает атаку на Чонгарский полуостров одновременно с Блюхером.

– А где находимся мы? – спросил Будённый, подкидывая ладонью холёный правый ус.

– И Первая и Вторая Конные, а также кавалерийский корпус Каширина находятся во второй линии. После того как 4-я армия пробьёт брешь в обороне противника, вся конница устремляется в неё и быстро растекается по полуострову, гонит противника к морю. Вам, товарищ Будённый, поручается захват Арабатской стрелки, учтите, там три линии обороны, вот и поручите её 6-й дивизии.

– Прорубимся, – сказал командарм.

– Тут всё ещё от ветра будет зависеть, – заметил Корк. – Если ветер с востока будет, поднимет воду в Сиваше до 2-х метров, никто не пройдёт, ни пехота, ни конница.

– Будем надеяться, что ветер нам будет помогать, подует с запада.

– Дай-то бог, как говорится.

– Всё равно на всякий случай, товарищ Каретников, попытайтесь мостить переправы.

– Из чего?

– Из всего, что подвернётся, – доски, плетни, солому, брошенные избы. Всё под колёса тачанок. После прорыва Юшуньских позиций махновцы устремляются на Евпаторию, будённовцы – на Симферополь и далее на Севастополь.

Возвращались к своему лагерю в темноте.

– Подмораживает, – заметил Гавриленко. – Ударил бы покрепче мороз, чтоб Сиваш заледенел.

– Вряд ли заледенеет, вода-то в нём солёная. Если и будет корочка, так коням только ноги изранит.

– Хороший мужик комфронта. Похвалил нас перед другими. А ты, Никитич, помнится, был против союза с красными.

– Ну, был, – согласился Семён.

– А теперь, видишь, дерёмся бок о бок, – не отставал Гавриленко. – На самые ответственные участки посылает. Значит, доверяет. Верно?

– Верно, верно, Петя, – согласился Каретников. – Может, вместе пролитая кровь и примирит нас.

– Это естественно. Давно пора. Чего нам делить-то?

«Делить-то есть чего, – думал Каретников. – Но ведь и впрямь сколько можно враждовать? Пора всё миром решать. Народ устал от войны, должны же это и большевики понимать.

Первая попытка Повстанческой армии пройти Сиваш 5 ноября не удалась, вода была слишком высокая, пришлось вернуться с полдороги.

Очищая липкую и вонючую грязь с сапог и шинелей, повстанцы матерились и ворчали:

– Себе небось по сухому дорогу выбрали, а нам эти хляби вонючие.

– Не завидуй. Там зато пулемётов тьма. Лучше уж хляби вонючие, чем свинчатка жгучая.

6-го ноября подул наконец ветер с северо-запада, холодный, режущий, и в 10 часов вечера в ледяную просоленную грязь ступили первые бойцы. С трудом вытягивая ноги, проваливаясь, подсклизаясь, падая и вставая, они шли во тьме, разрезаемой отблесками прожекторов на западе. Это с Турецкого вала противник прощупывал перешеек в ожидании атаки.

Скорость движения по Сивашу была черепашья, в час одолевали 1,5– 2 километра и на Литовский полуостров вышли где-то около двух часов ночи. Промерзшие, окоченевшие, злые, готовые зубами рвать врага. И сразу же вступили в бой, понимая, что отступать некуда. Только вперёд. Но и белогвардейцы были настроены решительно: лучше умереть в бою, чем отступить. Здесь дралась дроздовская дивизия, закалённая в боях и отличавшаяся стойкостью.

Почти одновременно с началом сражения на Литовском полуострове пошла в атаку на Турецкий вал 51-я дивизия Блюхера, а в 60 километрах на восток 4-я Армия ринулась на штурм позиций Чонгарского полуострова.

Этой одновременностью Красная Армия лишала Врангеля возможности маневрировать резервами, которых у него почти не оставалось.

Однако барон сразу оценил угрозу от десанта, явившегося внезапно на Литовском полуострове, и тут же связался с командиром конного корпуса Барбовичем:

– Генерал, какими силами вы сейчас располагаете?

– У меня четыре с половиной тысячи сабель, 10 бронемашин, 150 пулемётов.

– Все силы немедленно на Литовский полуостров, и всех красных до единого сбросьте в Сиваш.

– Но, ваше превосходительство, а как же Юшунь?

– Разве вы не понимаете, что этот десант и есть главная угроза Юшуню и Турецкому валу. Немедленно атакуйте и сбрасывайте его в Сиваш. Об исполнении доложите.

А между тем на Литовском полуострове шло ожесточённое сражение, продлившееся без передышки полсуток и измотавшее обе стороны. С огромным трудом махновцы и красные отбили краешек полуострова в семь километров шириной и глубиной в три километра. На Сиваше сменился ветер, вода стала прибывать, окончательно отрезая красным дорогу назад, а главное, надежду на помощь, на присылку патронов, воды и пищи. Всех мучила жажда, голод. Самые отчаянные ползали по отбитым у врага траншеям в поисках воды. Махновцы отыскали колодец, к которому смогли приблизиться с конями лишь с наступлением темноты. Поили коней, пили сами солоноватую, невкусную воду, грызли сухари.

После шестичасовой передышки в темноте уже 52-я дивизия двинулась на выполнение своей основной задачи – атаке с тыла на Турецкий вал. 15-я стала готовиться к движению на юг на Юшуньские позиции.

Но в ночь на 9-е белые подтянули кавалерию и ранним ненастным утром начали атаку на левый фланг 15-й дивизии, красноармейцы дрогнули и побежали.

Каретников на глазок, по плотности катившейся с юга лавы, определил её численность:

– Не менее четырёх тыщ, – и обернулся к адъютанту: – Матвей, живо к Фоме. Строим «пирог».

Адъютант помчался к Кожину. Каретников оглянулся на своих конников, крикнул тягуче:

– Хлопцы-ы-ы, к бою, – и с места пустил коня на рысь.

Командир не выхватил саблю, не выхватывали свои и его кавалеристы, догадываясь о задуманном. Приблизились к пулемётному полку Кожина, обходя его по касательной. И уже от него, переводя коней та мах, ринулись навстречу белой кавалерии, сверкающей клинками.

Земля дрожала и гудела от топота тысяч копыт двух лав, несущихся навстречу друг другу. Сзади махновской лавы, не отставая, вытягиваясь в скоке, мчались тачанки. На передней стоял во весь рост Фома Кожин и орал понятную своим команду:

– Хлопцы-ы-ы. Творим грязь!

До столкновения лавин оставалась какая-то пара сотен метров, и тут Каретников махнул, высоко вскинув руку, и махновская конница, разделившись на два потока, поскакала в стороны, заворачивая назад, освобождая поле кожинским тачанкам. А те, следуя за командирской, тут же развернулись веером, выставив навстречу белой коннице 200 пулемётных рыл.

Все двести застрочили, поливая свинцом атакующих. Впервые ряды были мгновенно скошены, из валящихся коней и всадников образовалась куча, непреодолимая для следующих. Ржали, визжали раненые кони, на карачках, на брюхе расползались уцелевшие, спасаясь от свинцового ливня – «начинки» махновского «пирога».

В какие-то полчаса конный корпус генерала Барбовича был разгромлен, рассеян, потеряв едва ли не половину своего состава.

15-я дивизия перешла в наступление.

Именно в этот день, 9-го ноября, в Гуляйполе из Харькова прибыли Куриленко и Буданов, подписывавшие договор с большевиками о союзе против Врангеля.

Поздоровавшись с ними, Махно в нетерпении спросил:

– Ну как там с 4-м пунктом, решили наконец?

– Ещё нет, – отвечал Куриленко. – Но я перед самым отъездом был у предсовнаркома Раковского и спросил его об этом. Он ответил, что идёт согласование с Москвой и вопрос будет решён с часу на час положительно. Так и сказал: «Будет вам территория для построения Свободного Советского строя». Я просил: «Где?» «Да в вашем, – говорит, – разлюбезном Александровском уезде хотя бы».

– Скорей бы уж, – вздохнул Нестор. – Осточертело – война, война. Крестьяне по земле стосковались. Мне им уж в глаза смотреть стыдно.

– Ох, нагреют они нас опять, – сказал Василевский.

– Не каркай, – покосился Нестор на адъютанта. – Не твоего ума дело.

Однако ничего с собой не мог поделать Василевский-Чайковский, и когда 13 ноября наконец-то пришли телеграмма от Семёна Каретникова, сообщавшая о полной победе над Врангелем, и вслух была прочитана в штабе, он словно холодной водой окатил торжество командиров:

– Всё! Конец нашему союзу с большевиками. Прикончили белых, теперь за нас возьмутся.

– Григорий, – поморщился Нестор. – Тебе не надоело молоть?

И не догадывался батько, что менее чем через две недели начнёт сбываться «молотьба» его адъютанта.

17. Большевистская «благодарность»

14 ноября в Харькове состоялось заседание ЦК партии большевиков Украины, на которое прибыли из Москвы Лев Троцкий и Леонид Серебряков. Трибун революции с самого начала подмял местных товарищей:

– Все, товарищи. Покончили с белыми, пора кончать с этим махновским развратом. Товарищ Яковлев, вы подписывали этот пресловутый договор с махновцами?

– Да, Лев Давыдович. Я и товарищ Фрунзе, но мы подписывали только военную его часть. Политической не касались.

– Ну и правильно. О каком политическом союзе может идти речь с анархистами. Кстати, товарищ Раковский, у вас тут в Харькове анархисты чувствуют себя слишком вольготно. Вы не находите?

– Но договор же, надо хоть как-то внешне исполнять его.

– Но теперь всё. Военная часть его исполнена, Врангель разбит. Немедленно арестуйте всех анархистов и в первую голову небезызвестных Волина, Попова – по этому последнему давно на Лубянке пуля плачет.

– Но они члены махновской делегации, – сказал Яковлев.

– Не имеет значения. Договор расторгнут, и им пора на Лубянку к Феликсу. И потом, в чём дело, товарищи? Почему вы до сих пор не можете ликвидировать этого бандита?

– У него большая охрана. Уже пробовал Манцев, посылал двух. Неудачно.

– Пусть пошлёт десятерых, да с бомбами, хоть одному, да удастся наконец. Вы поймите: Махно – это их флаг. Ликвидируем его, и махновщина постепенно сойдёт на нет, растает как утренний туман.

На этом совещании ЦК товарищу Яковлеву было поручено продумать план уничтожения своих вчерашних союзников. Товарищам Раковскому и Минину вменено было держать постоянную связь с Реввоенсоветом для обсуждения военных действий против Махно.

Вечером Троцкий связался по телефону с Фрунзе и, сообщив ему о решении ЦК, порекомендовал:

– Корпус махновцев не должен выйти из Крыма, товарищ Фрунзе. Кстати, где он у вас находится?

– В районе Евпатории.

– Постарайтесь подтянуть туда наиболее надёжные части и по назначенному часу, лучше ночью, разоружить махновцев, а потом расстрелять.

– Я хочу вызвать к себе командира корпуса с начштабом. Начать с них.

– Согласен. Это разумное решение – отсечь голову. А мы здесь с Махно постараемся разобраться. И этого нельзя откладывать, Михаил Васильевич. У махновцев слишком много сочувствующих среди красноармейцев, особенно в Первой Конной. У нас есть сведения, что сибирские партизаны по прибытии к Крыму пытались соединиться с махновцами.

– Мне докладывали об этом. Но махновцы их не приняли, сославшись на договор с нами.

– Тогда не приняли, сейчас могут принять. И пожалуйста, товарищ Фрунзе, не делайте глупостей как с врангелевцами 11-го числа.

Фрунзе был обескуражен напоминанием о его обращении к врангелевцам от 11 ноября. Тогда разгромленные части белых панически бежали на юг, преследуемые Конницей красных и повстанцев, сдавая почти без боя города и посёлки. Он – главнокомандующий фронта, чувствуя себя уже победителем, решился на благородный жест, обратясь к побеждённым: «Я, главнокомандующий Михаил Фрунзе, обращаюсь к вам, побеждённые, ко всем, от рядовых до лиц высшего комсостава, я гарантирую вам полное прощение в отношении всех поступков, связанных с гражданской борьбой, при условии немедленного разоружения и сдачи в плен. Всем, кто пожелает покинуть Россию, мы не будем препятствовать, при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России. А желающим остаться будет предоставлена возможность трудиться на благо Родины».

Обращение было передано по телеграфу, его приняли на всех станциях. Оно вызвало в стане белых искру надежды: «Какое благородство!»

Но не суждено было Фрунзе долго ходить в благородных. На следующий же день от Ленина пришла гневная шифрограмма: «Только что узнал о вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна; если же противник их не примет, то нужно расправляться с ним беспощадно. Ленин».

Вождь указал главнокомандующему его место: «обеспечивай невыпуск» и «расправляйся беспощадно». Именно об этой «глупости» напомнил Фрунзе Троцкий, о «непомерной уступчивости» классовым врагам.

Но если обращение Фрунзе услышали все или почти все, то ленинскую шифрограмму читали один-два человека (командующий и шифровальщик), и поэтому многие сдавались, часто целыми подразделениями, особенно молодёжь, вчерашние студенты и гимназисты, не искушённые в жизни и поверившие в благородство Фрунзе: «Мы прощены!»

Получивший выговор от вождя товарищ Фрунзе через сутки повернул на 180 градусов и приказал топить все суда, отплывающие из Крыма, а сдающихся в плен немедленно расстреливать без суда и следствия. Чтоб не заваливать трупами набережные, обречённых связывали, вывозили в море на баржах и, шаландах и там расстреляв, сбрасывали в море. Их, поверивших большевику, было расстреляно не одна, не две, а десятки тысяч.

Дошла очередь и до махновцев. В штаб корпуса пришла телеграмма за подписью Фрунзе:

«Командир корпуса товарищ Каретников, прошу вас прибыть в Ставку вместе с начальником штаба для отчёта и согласования дальнейших действий».

– Какие ещё там действия, – проворчал Семён. – Мы своё дело исполнили, теперь за ними черёд.

Однако, поворчав, приказал Гавриленке:

– Готовь, Петро, документы для отчёта и прикажи взводу охраны седлать коней.

Собрав командиров, Каретников сообщил о вызове к командующему:

– Кожин, Петренко, Марченко, остаётесь на хозяйстве.

– Ты, Никитич, всё же связался бы с батькой, – посоветовал Марченко.

– Да связь отчего-то прервалась. Попробую дозвониться из Ставки.

– Товарищ главком, махновцы прибыли, – доложил Фрунзе по внутренней связи комендант.

– Примите у них оружие и препроводите в мою приёмную.

– Но с ними ещё взвод охраны.

– Сколько?

– 24 человека.

– Их направьте в казарму и там потихоньку разоружите. Всё.

Фрунзе вызвал адъютанта, тот возник у порога.

– Сейчас подойдут махновцы, сразу же вежливо и корректно препроводи их ко мне, а сам тут же свяжись с чекистами, предупреди, чтоб были наготове. И найди Кутякова.

Вошедших в кабинет Каретникова и Гавриленко Фрунзе встретил, стоя за столом.

– Рад приветствовать героев Сиваша, – сказал он с теплотой в голосе. – Прошу садиться, товарищи. Хочу вас порадовать, мы готовим представление вас к наградам.

– Спасибо, – сказал Каретников.

– Как расположился корпус?

– Хорошо, – отвечал Каретников. – Мне бы, товарищ Фрунзе, связаться с нашей Ставкой с Гуляйполем.

– О чём речь? Внизу зайдёте в отдел связи, скажете, я приказал, и мигом вас свяжут с батькой. Ну-с, – Фрунзе взглянул на свои наручные часы, и Каретников подумал: «Куда-то торопится».

– Вы приготовили отчёт?

– Да, – ответил Гавриленко, расстёгивая полевую сумку.

– Какие у вас потери?

– Убитыми и ранеными – 30 процентов, – сказал Гавриленко, извлекая из сумки тетрадь и подавая её Фрунзе.

– Да? – недоверчиво протянул главком. – А вот у Блюхера 85 процентов.

– Оно и понятно, они шли в лоб на Турецкий вал, – заметил Каретников. – Если б не подоспела 52-я, Блюхер уложил бы и все 100 процентов.

Фрунзе улыбнулся краешком рта, дав понять, что вполне оценил остроумие комкора, и опять взглянул на часы.

– Понимаете, товарищи, меня ждут на митинге в одном из полков. Давайте встретимся вечером, часиков эдак, – опять взгляд на часы, – в семь. Годится?

– Годится, – сказал Каретников, поднимаясь со стула. – Я пока свяжусь с Гуляйполем. Идём, Петро.

– Да, да, скажите там, я приказал.

За ними закрылась дверь, Фрунзе вздохнул с облегчением. Взял графин с водой, стал наливать в стакан, почувствовал, как дрожит рука. Успел подумать: «Только этого не хватало» – и услышал приглушённые хлопки. Опытным ухом уловил: стреляют. Ударил ладонью по звонку – раз, другой. В дверь влетел бледный адъютант.

– Ну что там?

– Пришлось стрелять прямо на лестнице, товарищ главком.

– Почему? Я же велел им в подвале.

– Но во время ареста Каретников набросился на Пивоварова и чуть не задушил.

– Размазни – не чекисты.

Из-за спины адъютанта явился Кутяков.

– Вы меня вызывали, Михаил Васильевич?

– Да. Займись их охраной. И пожалуйста, меньше шума. Красноармейцы нас не поймут, привлеки контрразведчиков, они знают, как это делается.

25-го ноября к вечеру, вскоре после отъезда Каретникова, в деревню Замрук приехали три конноармейца.

– Эй, хлопцы, где ваше начальство?

– Убыло утречком по холодку.

– Куда?

– До комфронта.

Конноармейцы выразительно переглянулись.

– Я говорил, раньше надо было, – молвил один с досадой.

– Так кто ж знал. Чёрт, действительно ерунда получается.

– Надо предупредить тех, кто остался за него. Хлопцы, кто за него?.. Ну штаб ваш где?

– Та вон та хата с ракушечника. Там мабудь Петренко да Марченко.

Конноармейцы подъехали к хате, слезли с коней, привязали их к тачанке. Пошли в хату. Старший из них с усами аля-командарм постучал пальцем и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь.

– Можно?

– Входите, добры люди, как раз к ухе поспели, – сказал Марченко.

– Спасибо, хлопцы, за приглашение, но у нас дело срочное, безотлагательное. Кто у вас за старшего назначен?

– Да мы тут вроде все сейчас старшие. Вот это Петренко с усами не хуже твоих, это Фома Кожин командир пулемётного полка... А впрочем, вы часом не шпионы? – прищурился с усмешкой Марченко.

– Что вы, хлопцы. Тут такое дело, братки, получен приказ сегодня ночью разоружить и уничтожить ваш корпус.

– Как? За что? Чей приказ?

– Приказ комфронта Фрунзе, братцы. Вы что, не заметили, как вас со всех сторон обложили красными полками?

– А ведь верно, – сказал Кожин. – А я-то гляну в бинокль, дивлюсь: и чего они расшагались? Оно вон что.

– Ведь это ж чистой воды предательство, – возмутился Марченко. – Вот суки, и ведь командира отозвали, для отчёта вроде.

– Да погано, братцы, погано, – сказал Белочуб. – Выходит, Семёну с Петром в Джанкое капкан приготовили.

– Выходит, так, – согласился Петренко. – Ну, что будем делать? Драться?

– Нет, хлопцы, треба тикать до батьки, – сказал Кожин. – Они наверняка сегодня же на Гуляйполе нападут, а у батьки там если есть 300 сабель, так хорошо.

– Верно, пробиваемся до батьки, – поддержал Марченко.

– Ну спасибо, ребята, что предупредили, – сказал Петренко конноармейцам.

– Да не за что. У нас многие за вас болеют, та пикнуть не смеют. Наш взводный как узнал о часе атаки, так и послал нас: предупредите махновцев и пароль велел передать на эту ночь.

– Какой? – спросил Марченко.

– Одесса. И вам лучше правиться на шоссе Симферополь – Перекоп, там, в деревне Джума-Аблам, 7-я кавдивизия стоит, вроде ваши знакомцы.

– Точно. Мы с ними перед Сивашом в одной деревне стояли.

– Атам глядите. На Литовском, кажись, чисто, а на Перекопе 1-я дивизия в карауле. Ваши знакомые места, проскочите.

Фрунзе не ложился спать в эту ночь. Что ни говори, а расстрел махновского комкора прямо в штабе взволновал его. Теперь он ждал звонка от командарма-4 Лазаревича, которому накануне передал в подчинение махновский корпус, а заодно и секретный приказ о его ликвидации.

Видимо, после всех этих волнений, после полуночи у главкома разболелся желудок, он достал из стола пачку соды, налил стакан воды, всыпал ложечку соды, размешал, выпил. Вскоре боль стала затихать. Взглянул на настенные часы, шёл третий час. Подумал: «Ну, наверно, начали. К утру должны управиться». Но вскоре раздался резкий звонок телефона. Фрунзе схватил трубку. Далеко на конце едва слышалось:

– Товарищ комфронта, а их уже нет.

– Кого? – не понял главком.

– Махновцев.

– Где же они?

– Ушли.

– Когда? Куда?

– Местные жители говорят: ещё с вечера. Вроде на север.

– Раз-зявы, – выругался Фрунзе и звонком вызвал адъютанта.

– Пришли ко мне Кутякова и скажи связистам, пусть соединят меня со штабом 7-й кавдивизии. Да побыстрее.

Скоро явился Кутяков – помощник командующего. Узнав о случившемся, выругался и сказал уверенно:

– Это предательство, Михаил Васильевич. Какая-то сволочь им сообщила.

– Ты думаешь?

– Я уверен. Более того, догадываюсь – кто.

– Кто?

– Кто-нибудь из будённовских, там много им сочувствующих.

– Будённому надо усы повыдергать.

Он-то при чём? Он рубака. Это скорее вина членов Реввоенсовета Первой Конной Ворошилова и Щаденко.

Резко зазвонил телефон, Фрунзе взял трубку.

– Товарищ главком, на проводе штаб 7-й кавдивизии.

– Где начдив, Мишин?

– Он отдыхает.

– Разбуди и побыстрее – это Фрунзе.

Через длинную паузу в трубке послышался низкий прокуренный голос:

– Начдив-7 слушает.

– Проспал, начдив, махновцев.

– Почему? Не проспал.

– Так где они?

– Часа полтора тому проследовали на север колонной.

– Почему не задержал?

– Не имел права, товарищ главком. Они шли с паролем.

– Тьфу, – невольно сплюнул Фрунзе. – Велика ли колонна?

– Версты на три. Такую, товарищ главком, дивизией не задержишь. У них около 20 пушек и несколько сот пулемётов и сабель тыщи две-три. Не то что дивизии – корпусу рога сломают.

После разговора с 7-ой кавдивизией Фрунзе приказал связаться с командиром 3-го кавалерийского корпуса:

– Товарищ Каширин, немедленно поднимайте свой корпус, догоняйте колонну махновского отряда и уничтожьте его.

– Не могу, товарищ главком.

– Что значит «не могу»? – спросил с грозой в голосе Фрунзе.

– Михаил Васильевич, кони вымотаны вусмерть, их минимум три недели откармливать надо, мы ж только что с карательной экспедиции вернулись. Вы бы там насчёт фуража...

Фрунзе бросил трубку, на дослушав Каширина. Потом связался с командармом-6 Корком. Объяснил ему ситуацию, спросил:

– Август Иванович, как вы думаете, кто их может задержать?

– Гнаться на наших одрах за ними бесполезно, в этом Каширин прав. И вообще, Михаил Васильевич, из крымских соединений вряд ли найдётся на них надёжная сила.

– Почему?

– Ну как? Бойцам-то махновцы – вчерашние товарищи по оружию. Кто же на своих пойдёт?

– Тут вы, пожалуй, правы. Август Иванович.

– Поэтому пусть выскакивают из Крыма, а вы свяжитесь с 4-й дивизией Тимошенко и с интербригадой Матэ Задки на мелитопольщине. Они с Каретниковым кашу из одного котелка не ели.

– А если поручить 1-й дивизии на перешейке?

– Они скорее пойдут по своей старой дороге – Литовский полуостров и Сиваш. А у нас на Литовском пусто.

Лишь к утру связисты наконец нашли начдива-4 Тимошенко и соединили с главкомом.

– Товарищ Тимошенко, как и ожидалось, махновцы вновь нарушили договор с Советской властью и сейчас корпус Каретникова, обманным путём уходя из Крыма, направляется к своему атаману Махно. Ваша задача на допустить этого. Приказываю встретить мятежный корпус и уничтожить.

– Есть встретить и уничтожить, – отвечал по-военному Тимошенко. – Какие у них силы?

– Примерно тыщи две сабель, около трёхсот пулемётных тачанок и с десяток орудий. Интербригада Матэ Залки у вас?

– Да, вот сам Залка со мною рядом.

– Передайте ему трубку.

– Я слушаю вас, товарищ Фрунзе, – послышался баритон венгра.

– Товарищ Залка, вы поступаете в подчинение Тимошенко и имеете боевую задачу – уничтожить мятежный корпус махновцев.

– Есть уничтожить мятежников, товарищ главком. Спасибо за доверие.

Фрунзе, поморщившись, положил трубку и потянулся к стакану. Кутяков услужливо подхватил графин, стал наливать воду.

– Болит?

– Болит. Выдвинь ящик, Ваня, достань соду.

– Лечиться надо, Михаил Васильевич, – в который уже раз посоветовал Кутяков.

– Когда, Ваня? Сам видишь, ни минуты покоя.