Текст книги "Одиссея батьки Махно"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

12. Кто съедает революцию

Вожди революции и высокие красные начальники, клявшиеся на каждом углу в любви к пролетариату, при полной разрухе и нищете в стране, устроили свой быт не хуже царского. Почти у каждого был собственный вагон со спальней, кабинетом и прочими удобствами, личные повара и охрана. Именно из такого поезда комфронта Тухачевский и руководил войной с поляками.

Начало войны было вполне обнадёживающим, уже в конце мая освободили Киев. Первая Конная 8 июня заняла Бердичев и Житомир, конный корпус Гая освободил на правом фланге Минск и Молодечно. Поляки отступали, и к середине августа Красная Армия была в 15 верстах от Львова и в 10 от Варшавы.

В поезде главнокомандующего все ликовали: «Ещё удар и Польша будет поставлена на колени». Повара задумывались над меню для победного пира, сам Тухачевский по карте обозначил направление решающего удара в обход Варшавы конными группами.

Был бы командующий поближе к фронту, видел бы он уставшую, измотанную армию, возможно, решение было бы иным. Но первые победоносные операции вскружили голову молодого 27-летнего комфронта. Не учтена была потенциальная энергия противника, сжатого, словно стальная пружина, и оттеснённого к своей столице. Именно в этот момент ударная группа польского диктатора Юзефа Пилсудского повела наступление на открытый левый фланг Тухачевского и опрокинула его. Окружила главные силы красных и прижала их к Восточной Пруссии.

Телеграфная связь окружённых с главнокомандующим прервалась, они остались без снабжения, без снарядов и патронов, без руководства. Остатки разбитой армии и корпус Гая прорвались в Восточную Пруссию, где и были интернированы.

Эта катастрофа, в дальнейшем тщательно замалчиваемая большевиками, заставила Советское правительство уже 17 августа заговорить о перемирии с Польшей. Тем более что на юге к этому времени Врангель, захватив Таврию, настолько осмелел, что высадил десанты в районе Тамани между Новороссийском и Анапой и под станицей Новониколаевской, в 70 километрах от Т аганрога.

На экстренном совещании Реввоенсовета Повстанческой армии 28 августа в селе Петровское начальник оперативного отдела Белаш, докладывая сложившуюся обстановку, говорил:

– Десант Назарова, по нашим данным, имеет намерение выйти на Дон и поднять там восстание казаков против Советской власти. Мы должны лишить его этой возможности.

– С каких это пор, Белаш, ты стал жалеть Советскую власть, – съехидничал Попов.

– Я анархист и никакой власти жалеть не могу, но и усиливаться белогвардейцам, считаю, мы не должны позволять.

– Хорошенькое дельце, – возмутился Куриленко. – Мы будем бит)> белогвардейца Назарова, а нас в это время сзади будет лупцевать Чаплинская группировка красных.

– Ну а что ты предлагаешь, Василий Васильевич? Ты – бывший красный начдив? Что?

– Я рубака, а ты начальник штаба, оперативник. Думай, – говоря это, Куриленко выразительно взглянул на Махно: а ты, мол, чего молчишь? Нестор вполне понял этот взгляд, сказал:

– Я полагаю, сперва раздолбаем чаплинцев, чтоб не мешались под ногами, потом займёмся Назаровым. Начальник оперативного отдела прав, Врангелю нельзя давать усиливаться, тем более тогда, когда Москва потерпела поражение на западе, не хватало нам ещё одного диктатора в лице барона.

– Но и Троцкий с Лениным тоже не конфетки, – не унимался Попов.

– С ними рано или поздно придётся договариваться, – отвечал Белаш. – А чтоб они были посговорчивее, надо показать им нашу силу и неиссякаемость. Сейчас от Киева до Бахмута, уже не говоря о Екатеринославщине, восстаёт народ. Рано или поздно большевики поймут, что Украине надо дать автономию. Вот тогда они станут искать ту авторитетную в народе силу, с которой можно будет вести переговоры. И зря ухмыляешься, Попов, этой силой будет махновщина. Думаешь, случайно они охотятся за нашим батькой? Ты посмотри, как нас поддерживает народ. А их?

– Хорошая поддержка, ничего не скажешь, – усмехнулся Попов. – У нас 85 боевых тачанок, а за нами скачут ещё 200 крестьянских, чтобы при захвате города пограбить склады с продовольствием и барахлом.

– Ничего. Пусть скачут, – сказал Махно. – Город столетиями грабил деревню, пусть теперь и крестьяне его пограбят.

– Ладно бы продукты и барахло, а то вижу одно: везёт на возу пианино. Спрашиваю: для чего оно тебе? Отвечает: в хозяйстве пригодится. Вот и возьми его за рупь двадцать.

Штабисты посмеялись запасливости крестьянина. Белаш, заканчивая совещание, предупредил:

– Товарищи, по нашим сведениям, в сёлах Грушеваха и Камышеваха находится отряд красных до 200 человек пехоты, до 50 сабель и 20 пулемётов. Наша задача разбить этот отряд, для чего предлагаю выделить из группы пехотный полк, усиленный кавалерией, а в командиры назначить товарища Марченко.

– Я готов, – поднялся Марченко и отчего-то покраснел.

– А потянет он? – усомнился Каретников. – Молод ещё.

– Сколько тебе, Алёша? – спросил Махно.

– Скоро будет восемнадцать.

– Чего вам ещё надо? – заступился Нестор за юношу. – Самый боевой возраст, вон и усы пробиваются. Не робей, Алексей, лупи красных карасей.

Махно знал, что Марченке едва исполнилось 17 лет, и вполне сочувствовал его наивной хитрости: «скоро будет 18», никак не предполагая, что не доживёт отважный кавалерист до своего 18-летия.

– Значит, к завтрашнему вечеру, Марченко, ты должен управиться с красным отрядом.

– Постараюсь.

Однако красные опередили махновцев, они среди ночи приблизились к селу и начали обстреливать его из пушек. Конечно, всех побудили, но Махно приказал Шаровскому:

– Корнеич, не отвечай, не трать снаряды. Пусть пуляют в белый свет как в копейку.

– Да я и сам думал, рассветёт, туман рассеется, увижу цель, тогда и шарахну... Что ж вслепую-то палить.

Но стреляли недолго. Зиньковский выслал разведку, чтоб выяснила, где находится позиция красных и, если возможно, их силы.

– Что они там ночью да при таком тумане увидят? – сказал Нестор.

– Ну не вечно же туман будет, рано или поздно рассеется.

Начало светать, туман, казалось, становился ещё гуще, а разведчиков всё ещё не было.

– Молоко, – заметил Махно, принимая от Трояна повод своего коня. – Гавря, поторопи бригаду, да вели не шуметь.

К Махно подъехал Куриленко, за ним Марченко.

– Зря вы, Нестор Иванович.

– Что «зря», Алёша?

– Зачем сами-то? Неужто я не управлюсь.

Махно догадался, что Марченко воспринял появление батьки, как недоверие молодому командиру.

– Не было б такого тумана, Алёша, я бы не беспокоился. А сейчас всё на ощупь придётся делать. Выступаем двумя группами. Красные где-то близко. Если мы услышим, что ты наскочил на них, сразу пойдём в охват им, в спину. Если мы нарвёмся, и ты услышишь стрельбу, тут же спеши им в тыл и атакуй. Они скорей всего воспримут твоё появление как подмогу себе, этим и воспользуйся – сразу в шашки. Пока сообразят, половину вырубишь. И только.

Махно и Куриленко выехали из села во главе бригады и сразу свернули с дороги, понимая, что именно на ней может оказаться впереди вражеский пулемёт на тачанке.

Туман начал редеть, и тут впереди за белой мутью проявились тачанки. Повстанцы въехали в расположение противника. «Вляпались», – успел подумать Махно, хватаясь за рукоять сабли, и в это мгновение по ним ударили пулемёты.

Первая же очередь свалила обоих командиров – Махно и Куриленко.

– Батьку убили-и-и! – раздался отчаянный крик адъютанта.

И кавбригада от такой страшной новости не рассыпалась, не разбежалась, а наоборот, звеня выхваченными шашками, ринулась в атаку. Если бы кто-нибудь из красной цепи захотел спастись бегством, он не смог бы этого сделать. С тыла налетел отряд Марченко. Не щадили никого, даже тех, кто бросал оружие и поднимал руки. Добравшись до пушек, вырубили всю обслугу.

В какие-то полчаса красная часть перестала существовать.

Марченко подскакал к тому месту, где склонился над Махно Троян, спросил встревоженно:

– Что с батькой?

– Ранен.

– Слава богу, – перекрестился искренне Алексей.

– В ногу. Они вместе с Куриленкой свалились. Обоим досталось по ногам.

– Лишь бы не по головам, – морщась, сказал Махно. – Голова-то одна, а ног две.

– Батько живой, токо ранен, – громко и радостно перекликались бойцы, подъезжая со всех сторон к уцелевшим командирам.

Вскоре появилась батькина тачанка, на облучке сидел Гриша Василевский, на сиденье – встревоженная Галина.

Узнав о ранении Махно и Куриленко, Белаш возмущался:

– Куда их понесло? Было ж сказано с вечера – атакует Марченко. Так нет, явились – не запылились главнокомандующий с заместителем.

Но ещё больше негодовал начальник штаба, узнав, что был вырублен весь красный полк, что никого не оставили в живых. Напустился на Марченко:

– Что это за самоуправство? Кто вам позволил уничтожать всех? Возмутительно!

– Но бойцы подумали, что батько убит, – оправдывался Марченко. – Ну и ожесточились.

– А ты командир или пешка? Почему не остановил?

Алексей отмалчивался, а что было говорить, когда сам приказал: «За батьку всем карачун».

За него неожиданно вступился Зиньковский:

– Что ты напустился на молодого командира, Виктор? В бою выбирать и раздумывать не приходится: не ты его, так он тебя.

– При чём тут это? Человек бросает оружие, поднимает руки: сдаюсь. А его шашкой по голове. А ведь у нас есть приказ Реввоенсовета, запрещающий самосуды.

– Какие самосуды? Шёл бой. Может, ещё скажешь, туда надо адвокатов тащить?

– Ты не передёргивай, Лева.

– Ты вот что, Виктор Фёдорович, армия по сути осталась без главнокомандующего, Махно с Куриленкой выведены из строя. Надо им врача искать, а не пилить молодого командира.

– Где я его возьму, врача-то?

– Как где? В Старобельске есть. Надо скорым маршем идти туда и брать город. А то если будем тянуть, у Нестора с Василием может антонов огонь приключиться. Обезножат мужики, а то и помрут.

– Кто сейчас с ними?

– Галина Андреевна с Феней. Кровь остановили, а что внутри – не знают. Хирург нужен, специалист.

– У тебя есть разведданные, какой гарнизон в Старобельске?

– Да батальон ВОХРа всего, поручи тому же Марченке, он его мигом разгонит. Да побыстрей надо, побыстрей.

Белаш наказывал Марченке:

– Постарайся меньше крови. В плен сдаются – бери, они многие к нам пристанут, убегать будут – не гоняйся. Наша главная задача – достать врачей для батьки и Куриленки.

3 сентября Повстанческая Армия вступила в Старобельск почти без боя. Едва не половина вохровцев изьявила желание стать махновцами, другие во главе с командирами бежали на Луганск. Их и не преследовали. Местные врачи тут же начали оперировать Махно и Куриленку, дивясь почти одинаковости ранений. У обоих были прострелены ноги ниже колен. И чтоб хоть как-то ободрить оперируемых, говорили:

– Счастливчики, что по коленкам не угодило. А эти дырки скоро заживут.

Только одна «дырка» у Махно, пробившая щиколотку, вызывала у врачей озабоченность. Но об этом раненому не обязательно было знать.

Воспользовавшись остановкой в Старобельске в связи с лечением батьки, анархисты-набатовцы провели конференцию, на которой выработали программу действий на текущий момент. Вёл её старейший анархист, сокамерник по Бутырке и друг Махно Аршинов, которого Нестор всегда называл своим учителем.

Сразу по окончании конференции Аршинов пришёл в палату к Махно, лежавшему там с Куриленкой.

– Ну что нового, Пётр Андреевич? – спросил Нестор после первых приветствий.

– Есть хорошая новость, Врангелю не удалось пробиться на Кубань, убрался восвояси в Крым. 1 еперь дело за Назаровым.

– Ну этому Дона тоже не видать. Чёрт, как некстати мы с Василием схлопотали по пуле.

– Пуля всегда бьёт некстати, – улыбнулся Аршинов, присаживаясь на койку к Махно.

– Ну, Пётр Андреевич, рассказывай, что решили?

– А вот читай, – протянул Аршинов бумагу, исписанную чётким красивым почерком. Махно взял лист, пробежал глазами начало, позвал Куриленку:

– Вот слушай, красный командир, что решили на съезде. Это и наша программа: «Принимая во внимание, что Советская власть стала могильщицей революции, что война Советской власти с буржуа и белогвардейщиной не может служить смягчающим обстоятельством в нашем к ней отношении, конфедерация «Набат» призывает всех анархистов и честных революционеров к решительной и непримиримой борьбе с Советской властью и её институтами, не менее опасными для дела социальной революции, чем Антанта и Врангель...» Слышь, Василий Васильевич?

– Не глухой, – отозвался Куриленко. – На своей шкуре всё это испытал.

– А вот и про армию. «Набатовцы считают идеальной формой вооружённых сил революции Повстанческую Армию, организуемую снизу на добровольных началах. Никакая принудительная армия, в том числе и Красная, не может считаться истинной защитницей социальной революции. Она не соответствует сущности революционного дела на внешнем фронте, зато внутри страны является главным оплотом реакции». Не в бровь, а в глаз.

– Это точно, – согласился Куриленко. – Красная Армия в основном воюет со своим народом. Не удивительно, что замороченные красноармейцы так легко переходят к нам. Ты прочитай Аршинову стихи, он нынче заведует культурно-просветительным отделом, пусть оценит.

– Да я ещё только начало написал.

– Ну и что? Зато очень точно к теме анархистской конференции подходит. Андреич, попроси ты...

– А что? Почитай, Нестор, – попросил Аршинов.

– Я ещё не знаю, куда оно выльется, – пытался отвертеться Нестор.

– Ладно, ладно. Народ просит, не ломайся, батька.

– Чёрт с вами. Читаю: нам лукавить не с руки. Видим, как народ страдает. Словно ржа большевики Революцию съедают.

– Всё? – спросил Аршинов.

– Всё. Я же сказал, что только начало.

– Как напишешь, всё опубликуем в нашей газете. И Куриленко прав, это в струе нашей конференции. Будем считать, что ты, несмотря на ранение, принял в ней участие.

13. Опять союз непримиримых

Врангель убрался с Кавказа, отказавшись от плана выхода на Кубань, но на своём левом фланге он продолжал наступление на север и уже подходил к Екатеринославу, всё ещё надеясь на соединение с Пилсудским.

Десант генерала Назарова был разбит махновцами и большей частью пленён. Офицеры, как водится, были расстреляны, но уже не по наитию, как раньше, а по постановлению специальной комиссии по антимахновской деятельности, возглавляемой Галиной – женой батьки.

Пока Махно лечился, армией командовал его заместитель Семён Каретников и, надо заметить, довольно удачно. В сентябре 1920 года Повстанческая армия не потерпела ни одного поражения.

За время лечения Нестор отрастил усы, и Белаш, явившийся наконец с докладом к поправлявшемуся командарму, не преминул заметить:

– Уж не вторым ли Будённым хочешь стать, Нестор?

– А иди ты, – отмахнулся Махно.

– Значит, в генералы захотел, – не унимался Белаш.

– Кончай зубоскалить, давай рисуй обстановку.

– А я не зубоскалю. Вот, читай Слащёвскую листовку, её белые клеят чуть ли не на всех столбах. Особенно подпись посмотри.

Махно взял листовку, прочёл подпись и на мгновение онемел, там было напечатано: «генералы Деникин, Врангель и Махно».

– Вот же с-суки, – выругался Нестор, – провокаторы! Ну если захватим Слащёва, лично изрублю на кусочки.

– Ты б текст-то прочёл, – посоветовал Белаш.

– Н-не хочу.

– Зря. Они там половину программы содрали у нас, обещая самоуправление снизу и землю тем, кто её обрабатывает. Белые хотят тебя окончательно поссорить с большевиками, раз в генералы произвели. И если на то пошло, то мы, Нестор, невольно служим Врангелю, громя красных.

– Но они же сами лезут в драку. Мне Каретник докладывал: передыха от них нет.

– Почему нет? С 16-го по 20-е не нападали.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Я полагаю, пока Врангель не разбит, надо искать союза с красными.

– Ты думаешь, они пойдут на это?

– А куда им деться? Пилсудский заставил их подписать перемирие, которое наверняка нарушит, если белые смогут с ним соединиться. Большевикам сейчас не до жиру – быть бы живу: даже твой старый друг Троцкий начал писать в газетах, что, мол, не все махновцы плохие, есть среди них и хорошие.

– Ох, лиса.

– Конечно, лиса. Был бы при силе, по-другому бы разговаривал. Вспомни-ка прошлый год. Только заподозренных в сочувствии к нам расстреливали, не говоря уже о пленных повстанцах.

– А что, Виктор Фёдорович, попробуй связаться с Харьковом, закинь удочку.

– Попробую.

– Аршинову с Теппером скажи, пусть подготовят статью для «Повстанца» на предмет примирения с красными, чтоб совместными усилиями изгнать белых с нашей земли. Глядишь, нам и зачтётся, тогда можно было бы повести разговор об автономии екатеринославщины для устройства Свободной Советской Территории. Должны же мы довести до конца нашу анархистскую идею построения безвластного общества.

– Тут ещё такое дело. У Врангеля есть дивизия имени батьки Махно, которой командует Володин. Возможно, из-за этого большевики и дудят, что мы де в союзе с Врангелем.

– Пришли ко мне Зиньковского.

– Хорошо.

После ухода Белаша, молчавший при нём Куриленко сказал со вздохом:

– Не дадут.

– Чего не дадут? – не понял Махно.

– Строить Свободную Советскую Территорию. Уж я-то их знаю. Говорят одно, делают – другое.

Явившегося Зиньковского Махно спросил:

– Лёва, ты в курсе, что у Врангеля есть дивизия моего имени и ею командует Володин?

– Конечно, в курсе.

– А почему не сказал мне? – разозлился Нестор.

– Ты покамест больной, – нашёлся Зиньковский. – Больных не велено расстраивать.

– Кем?

– Гиппократом.

– Ишь ты, нашёл, кем прикрываться, – понизил тон Махно. – В общем, так, Лева, я не верю, что Володин стал ярым белогвардейцем. Просто в Крыму ему некуда было деваться, и Врангель использовал его, а заодно и моё имя. Отправь к Володину надёжного человека с письмом и предложением переходить на нашу сторону. И, если сможет, пусть приволокёт к нам хотя бы Слащёва.

– У Яшки-вешателя наверняка такая охрана, что захват не реален.

– А я и не настаиваю, я и говорю: если сможет.

Через день к Махно явился Попов:

– Нестор Иванович, Теппер в завтрашний номер газеты набрал статью, в которой едва не целуется с красными.

– Ну и что?

– Как что? Они нам передыху не дают. Вели рассыпать набор.

– Ни в коем случае. Я не большевик, а анархист, а анархизм подразумевает свободу слова и мнений. Забыл, как в Екатеринославе мы разрешали большевикам срамить нас в печати?

– Ну и чем это кончилось? Заговором.

– Это разные вещи: Попов, печать и заговор.

– Но ты понимаешь, что Теппер в этой статье, в сущности, зовёт нас к союзу с большевиками.

– Ну и что?

– Как что? Как что? – возмутился Попов. – Ты забыл, что я в Москве приговорён к расстрелу. Как только заключим союз, явятся чекисты и приведут приговор в исполнение.

– Ну насчёт этого приговора вы сами виноваты с Соболевым. Я же вас куда посылал?

– В Харьков.

– Правильно. А зачем? Чтоб выручить из тюрьмы начальника штаба Озерова с товарищами. А вы рванули в Москву, даже не уведомив меня.

– Потому и рванули, что Озеров с товарищами были уже расстреляны по приказу Ворошилова.

– Вот с Ворошилова бы и спросили. Так нет, вам Ленина с Троцким подавай.

– Но мы же совещались, большинство высказалось за то, чтоб акт возмездия провести в Москве и помасштабнее, чтоб на всю Россию прогрохотало.

– Вот именно «прогрохотали» и больше навредили этим. Не взрывом, конечно, а признанием в авторстве. Кто из вас сообразил сочинить листовку, что, мол, взрыв в Леонтьевском – это месть за харьковский расстрел. Вы же дали след чекистам своим признанием.

– Это всё Соболев придумал.

– Ну вот и подписал приговор, если б только себе, а то ведь всей организации, и тебе и мне. Ты шибко не трусь, Попов. Я уж до скольки раз был вне закона и ничего – живой.

– Значит, и ты к союзу клонишься.

– Выходит, клонюсь, к союзу против Врангеля. Белых прогоним, расторгнем брак с коммунистами.

– Ха-ха, если уцелеешь, – сардонически усмехнулся Попов. Но Махно отшутился с нарочитой весёлостью:

– Не горюй, Митя, если чекисты нас шлепнут, то вместе. А в раю вдвоём веселее будет.

– Ох, не видать нам с тобой рая. На нас грехов много, Нестор Иванович.

27 сентября Белаш связался с Харьковом и договорился с уполномоченным правительства Манцевым о перемирии. Докладывая Нестору о переговорах, отметил:

– Это тот самый Манцев, который готовил Федю Глущенко к покушению на тебя.

– Ну и на каких условиях вы договорились?

– На условиях полной амнистии махновцам и в перспективе, после разгрома Врангеля, положительного решения вопроса о создании автономного района с центром в Гуляйполе.

– Значит, припёрло их, если они даже на это согласились. Обязательно надо оговорить условия освобождения наших хлопцев из тюрем. Где-то у них Алёша Чубенко парится.

– Ещё как припёрло. Мы перехватили телеграмму командующего Южфронта Фрунзе, в которой он признается Москве, что чувствует себя со штабом в окружении враждебной стихии и что настроение масс можно переломить только крупным успехом на фронте.

– И конечно, этот успех ему должны обеспечить махновцы?

– Ты угадал, Нестор Иванович.

– Кстати, ты ещё докажи на Реввоенсовете свою правоту в отношении союза с Красной Армией.

– А ты что, не поддержишь?

– Ты же знаешь, я поддерживаю народ. Как решат на Совете, так и будет.

– Собирай всех командиров, убеждай и не забывай, что ты со своими сторонниками главный ответственный за всё. Когда думаешь провести Совет?

– Да хоть послезавтра. Тянуть нечего. Мы договорились с Манцевым обменяться делегациями по три человека. Кого бы ты рекомендовал послать в Харьков?

– Я бы посоветовал Буданова, Хохотву и Клейна. Но ты сперва реши главный вопрос – согласие штабарма и Реввоенсовета на этот союз, а потом уж предлагай делегатов на переговоры. И чтоб они поехали обязательно с проектом договора, чтоб было отчего танцевать в Харькове.

– У меня уже есть наброски.

– Вот и отлично.

Махно оказался прав, для многих командиров сообщение о союзе с красными, которых только что били в хвост и в гриву, явилось взрывом разорвавшейся бомбы. Зашумели дружно:

– Это же предательство! – крикнул Иван Пархоменко. – Вы что тут с ума посходили? Они же наших хлопцев без суда расстреливают.

– Что хлопцев? Детей наших и жонок не щадят.

– Батька, ты чего молчишь? Скажи слово.

– Я нынче не у дел, братцы. У вас есть главнокомандующий, с ним и решайте.

Попов торжествовал и не скрывал этого, у Белаша даже мелькнула мысль: «Его работка». Противники союза накинулись на главнокомандующего:

– Семён, ты чего молчишь?

– А чё говорить-то, – выдавил из себя молчун Каретников.

– Как «чё»? Как «чё»? Ты за союз с красными или нет?

Семён долго молчал, видимо, надеясь, что его оставят в покое, но штабарм и Реввоенсовет не спускали с него глаз. Покряхтев, пробормотал:

– Сволочи они.

– Кто? – чуть не хором спросили раздосадованные командиры.

– Большевики.

– Ну вот, – вскричал обрадованно Пархоменко, – и главнокомандующий против союза.

Белаш, слушая эту перепалку, наконец не выдержал, вскочил и заговорил с возмущением:

– Вы что? Хотите опять на шею народа посадить царя с генералами, или польских панов? Мне большевики тоже не родня, но сегодня у нас нет другого союзника против Врангеля. Вы сами выбрали нас в Совет повстанцев революционной Украины, значит, доверили нам руководство повстанчеством. А когда дело дошло до исполнения решения Совета, вы на дыбы. Вы – командиры, а что тогда говорить о рядовых махновцах? Если не доверяете избранному вами Совету, отправляйте нас в отставку и избирайте другой.

Белаш сел, на бледном лице его выражалась решимость: или – или. После долгой паузы и перешёптываний поднялся Куриленко:

– Вот что, товарищи повстанцы, скажу честно, меня тоже тошнит от большевиков, впрочем, как и Белаша и батьку. Но, если мы сейчас отклонимся от союза с ними, завтра может быть поздно. Врангель снюхается с поляками, там ещё, глядишь, добавится и Румыния, и мы получим такую гремучую смесь, что вспомним Деникина как родного дядю. Я предлагаю поддержать решение Совета, а тех, кто будет против, считать союзниками Врангеля.

– Ого-о-о, – раздалось от двери.

Выступление Куриленко переломило настроение колеблющихся. Белаш немедленно провёл голосование за одобрение союза с Красной Армией. Одобрили почти единогласно, отказался голосовать Пархоменко, воздержался Попов. Ох, печёнкой он чуял, старый анархист-террорист, откуда нагрянет беда и, наверно, не раз пожалел, что принародно хвастался по пьянке: «Зарублю 300 коммунистов, тогда успокоюсь». Зарубил уже 190, помогая Голику, но за это никакой амнистии от Москвы ждать не приходилось.

После этого без каких-либо трений избрали делегацию в Харьков, – как и советовал ему накануне батька.

Распуская совещание, Белаш, предупреждённый заранее Нестором, сказал:

– Товарищей Куриленко и Каретника прошу задержаться ненадолго.

Когда все вышли, Махно сказал с лёгким упрёком:

– Что ты, Семён, бе-ме, так и не сказал ничего путного. Конечно, знаю я, в битве ты орёл, но в разговоре... В общем, так, отныне главнокомандующим будет Куриленко, а Каретников – командармом. Ты не обидишься, Семён?

– С чего бы?

– Ну и молодец, – похвалил Махно. – Понимаешь, главкому придётся ехать подписывать договор, который составят наши посланцы в Харькове, а ты с твоей «говорливостью» заговоришь союзников.

– Тем более непримиримых, – усмехнулся Белаш.

– Ты верно заметил, Виктор. Опять у нас шаткий союз непримиримых. Ты – начальник оперативного отдела. Свяжись с врангелевскими махновцами, предупреди, чтобы раньше времени не высовывались, напротив, являли бы Врангелю полное миролюбие. И лишь по нашей команде выступили бы разом. Тогда он мигом уберётся в Крым.

На следующий день Белаш докладывал Нестору:

– Пархоменко уехал со своими хлопцами.

– Ну, вольному воля.

– Это будем считать дезертирством ?

– Не стоит, Виктор. Я вполне понимаю его. И не осуждаю.