Текст книги "Одиссея батьки Махно"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

3. Смена караула

Махно 9-го вечером призвал к себе Зиньковского:

– Хреновые дела, Лева, вчера Слащёв выбил наших из Екатеринослава и есть сведения, что дивизию горцев-чеченцев он уже перебросил на Правобережье. Получается, целит нам в тыл. В штарме решено уходить на Правобережье и попробовать встретить их на пути сюда. У меня есть задумка задержать казаков, идущих к Александровску со стороны Пологов и Волновахи. И её выполнишь ты.

– Я? Каким образом?

– Немедленно изыщи бочек десять-двадцать спирта. Завези их в Балабино и в Камышеваху. Выгрузи на видном месте и жителям накажи, чтоб не смели трогать.

– Я, кажется, догадываюсь, – усмехнулся Зиньковский. – Только где я возьму столько спирта?

– На спиртзаводе, конечно. Хоть из-под земли достань. Какой тогда, к чёрту, из тебя контрразведчик, если не можешь спирта достать.

– Ну если б бутылку, а то 20 бочек. Есть разница?

– Эти бочки на два-три дня задержат казаков. Где ж это видано, чтоб казак проехал мимо горилки, не попробовав. А попробует, плевал он тогда на войну и командиров, загуляет, загудит. И мы будем спокойны за наш арьергард, у нас же обозы, раненые, больные. Не достанешь спирта, худо нам придётся. Впереди чечены, сзади казаки, весьма охочие до чужих обозов. Так что, Лева, рой землю, но чтоб спирт был. И действуй немедленно, потому что 10—11-го мы уходим на Правобережье и двигаем на Екатеринослав.

Зиньковский в точности исполнил приказание батьки, и это действительно задержало казачий корпус, дорвавшийся до дармовой выпивки. Казаки ещё «гудели» на подступах к оставленному Александровску, а повстанцы уже приближались к Екатеринославу. Погода была ужасная. Не переставая, лил холодный дождь. Было грязно, слякотно. Кони надрывались, таща телеги.

Не доезжая версты полторы до Лоцмано-Каменки, остановились на небольшом хуторе. Махно, собрав штаб, сказал:

– Нутром чую, в Каменке кто-то есть. Может, Лашкевич, отступивший из города, но скорее всего беляки. Виктор, надо послать разведку.

– Я съезжу, – вызвался Белаш, которому тоже надоела неопределённость.

– Хорошо, – согласился Махно. – Возьми конную сотню и с десяток «льюисов», всё может случиться. В драку не ввязывайся, всё равно вас сомнут. Только разузнайте и назад.

Белаш во главе конной сотни ночью подъехал к огородам Лоцмано-Каменки. Подозвал двух бойцов.

– Спешьтесь, коней оставьте и попробуйте вызвать кого-нибудь из местных жителей. Приведите ко мне.

Вскоре посланные привели старика, одетого в какой-то неопределённой формы балахон.

– Отец, скажи, пожалуйста, кто у вас стоит на селе?

– Чеченцы, сынок.

– Не слышал, куда они собираются идти?

– Не знаю. Болбочат по-своему, но очень часто Махно поминали. И чую я, боятся они его.

– А где они сейчас?

– Здесь. Где ж им быть? Подводы, кони в центре села. И у меня стояли, только что ушли на площадь.

– Спасибо, отец. Ступай домой, да никому не говори о нас. Мы махновцы.

Согласно приказу батьки полагалось ворочаться назад: постояльцы выяснены, но Белаш решил сам увидеть чеченцев, мало ли чего наговорит старик: «Надо точно самому всё увидеть. Может, удастся «языка» взять».

Оставив сотню за огородами и взяв с собой 14 человек, трое из которых были с пулемётами «льюис», Белаш неспешно выехал на улицу села. Остановились, прислушались. И стало ясно, что им навстречу движется большая масса конницы. Бежать было поздно, сразу начнётся погоня. Поэтому, дождавшись, пока из темноты появились первые ряды колонны, Белаш громко и властно крикнул:

– Стой! Что за часть? Где командир?

По колонне раздалась команда: «Остановиться!»

– Это первый кавказский полк, – последовал громкий ответ.

– Кто дал вам команду к маршу? – продолжал допытываться Белаш, незаметно расстёгивая кобуру маузера и усиленно соображая: что делать?

– Командир Туземной дивизии, – отвечал, видимо, кто-то из офицеров. А сзади слышалось нетерпеливое: «Ну чего встали?»

И Белаш, не целясь, прямо от бедра, выстрелил из маузера. Кто-то взвыл от боли, раздался крик:

– Ты сдурел?! Свои же!

Но тут почти одновременно по колонне в упор ударили три пулемёта. Повалились кони, люди, кто уцелел, поворачивал назад. Колонна рассыпалась горохом по селу, покатилась обратно, даже не отстреливаясь, где-то панически кричали: «Махно! Махно!» Имя батьки делало своё дело, враг бежал, забыв об обороне.

В два часа ночи, прибыв на хутор, Белаш разбудил Махно и рассказал ему о случившимся.

– Молодец, не растерялся, – похвалил Нестор. – А куда они сыпанули?

– Скорей, на Сурско-Литовскую.

– Ну там не проскочат, там их 13-й полк встретит.

– Кавбригаде надо выступать на Каменку, добивать чеченцев, брать трофеи.

– Хорошо. Начнёт светать, выступим. Сейчас в тумане всё равно ничего не видно.

В 6 утра двинулись на Лоцмано-Каменку, завалы из трупов и телег уже были разобраны. Со стороны Екатеринослава слышалась пушечная стрельба. Результаты ночного пулемётного обстрела колонны оказались ошеломляющими. Уцелевшие чеченцы разбежались, побросав имущество, пушки и телеги. При появлении махновцев многие кинулись к протоке, хватая лодки, другие прятались в камышах.

– Брать в плен, – приказал Махно. – Разоружать. Серёгин, принимай трофеи, подсчитывай. Доложишь.

Махновцы, рассыпавшись по берегу, командовали камышам:

– Кто здесь есть? Выходи!

Никто не появлялся, но когда по камышам начали стрелять, оттуда закричали:

– Не стреляй! Выходим. Сдаёмся.

Переплыть протоку удалось немногим.

Чеченцев выгоняли из камышей, из сараев, ловили на огородах и чердаках. Строили на площади. Махно подозвал Голика и Чубенко.

– Оставайтесь с Серёгиным, его командой и конным эскадроном. Всех офицеров после допроса расстрелять. Рядовых под зад и – на Кавказ, чтоб сюда более и носа не совали. Если выяснится, кто сюда явился повторно, расстрелять без разговоров.

К батьке был призван и Шаровский.

– Василий, выкатывай свои пушки и жарь по центру города и вокзалу. Как возьмём мост, кончай. Двигай за нами.

Под непрекращающийся грохот пушек город атаковал 2-й Екатеринославский полк, который, захватив мост, расстреливал из пулемётов противника, рвущегося к переправе. Кавбригаду повёл в бой Щусь и одним из первых ворвался в город.

Ночной разгром чеченской дивизии, видимо, настолько ослабил оборону, что бой был скоротечен и уже к 7 часам утра махновцы заняли Екатеринослав. Остатки 4-й стрелковой белогвардейской дивизии бежали на Нижнеднепровск.

Утром 11 ноября 1919 года Повстанческая армия Махно второй раз торжественно вступала в Екатеринослав. Впереди ехала личная разведка батьки в 50 сабель, затем сам Махно со штабармом и далее кавбригада. Бесконечной вереницей потянулись тачанки и подводы с сидящими на них пехотинцами, среди которых было много женщин: не только сестёр милосердия, но и бойцов – пулемётчиц. На одной из тачанок ехала жена батьки со своей подругой Феней, меж ними стволом вверх торчал «Максим». Рядом с этой тачанкой скакал верхом богатырь Лев Зиньковский и, клонясь в сторону Фени, говорил ей что-то весёлое, и Гоенко смеялась, милостиво кивая кавалеру.

Одежда повстанцев была пестра и разнообразна: шубы, поддёвки, жупаны, офицерские шинели, штатские пальто, кожанки, английские кителя с галифе, гусарские куртки. Над эскадронами вились чёрные знамёна и анархистские лозунги.

После боевых частей потянулись подводы с больными и ранеными, а за ними телеги с продуктами и армейским имуществом.

В тот день на совещании штабарма Серёгин отчитывался по трофеям Дикой дивизии:

– Нам досталось в Лоцмано-Каменке 50 пулемётов, 16 пушек, около 5 тысяч карабинов, 4 тысячи лошадей и 140 подвод с имуществом, а также касса с тремя миллионами рублей.

– Какие деньги? – спросил Махно.

– Деникинские.

– Сгодятся. Приказываю, чтоб в обращении ходили все деньги и керенки, и деникинские, и советские, и петлюровские карбованцы.

– И наши, – пошутил Чубенко.

Махно покосился на шутника, но, видимо, шутку не одобрил, даже не улыбнулся.

– Григорий Иванович, бери здесь теперь всё добро на учёт. На носу зима, а у нас тыщи разутьцс, раздетых. Хотя белые грабили население, ломбард не трогали, и буржуи стащили туда всё, вплоть до белья. Всё это буржуйское добро – забрать и оприходовать, раздать бойцам; из каракулевых шуб и манто – шить папахи кавалеристам, а из кожи – сапоги.

– Ох, Нестор Иванович, если б знать, сколь мы здесь пробудем, – вздохнул Серёгин.

– А при чём это?

– Ну как при чём? Заказали в Бердянске 10 тысяч пар сапог и 20 тысяч тёплых фуфаек. И что? Отступили, всё мастерам осталось, а скорее всего белые заберут. А ведь 50 процентов работы оплатил. Да и в Александровске 15 тысяч шинелей коту под хвост, 30 тысяч шапок, 10 тысяч сапог. А ведь всё это из запасов армии. Вот я и спрашиваю; сколько мы здесь пробудем? Смогу я заказывать шитьё?

– Григорий Иванович, дорогой, да кинь ты клич по полкам; требуются скорняки и портные. Знаешь, сколько их отыщется? Эти будут шить на одном энтузиазме, но платить им всё равно надо. А в случае отступления уйдут с нами, на ходу будут дошивать.

– Хорошая мысль, – воскликнул Серёгин. – Походные мастерские – скорняжная и портная. Как я раньше не догадался?

– Дело это нелёгкое, а потому возьмёшь себе в помощники моего брата Саву, хватит ему лазаретными делами заниматься.

Теперь начальником над армейскими лазаретами будет товарищ Колодуб, прошу любить и жаловать.

Колодуб, интеллигентный мужчина в пенсне, с бородкой а ля Чехов, привстал, вежливо кивнул на две стороны.

– Товарищ Колодуб, пожалуйста, мобилизуйте под своё начало врачей, фельдшеров, медсестёр, обещайте хорошее содержание – можно деньгами, можно продуктами, одеждой. Мы для медицины ничего не пожалеем.

– А как с лекарствами? – спросил Колодуб.

– По этой части обращайтесь в нашу контрразведку, вон товарищ Зиньковский эксанул аптеку в Таганроге под носом у Деникина. Только скажите ему, где есть таковая, он организует.

Отпустив с совещания хозяйственников, снабженцев и медицину в лице Коло дуба, Махно предоставил слово Белашу:

– Докладывай, Виктор, что вы там с Пузановым наработали.

– Мы с начальником оперотдела Петром Пузановым предлагаем штабарму создание из резерва нескольких отрядов для рейдов по тылам белых. Хорошо вооружённые, на конях и тачанках, они станут рейдировать в районе Бердянска, Мариуполя, Гуляйполя, Волновахи, уничтожая живую силу противника, взрывая железные дороги и другие коммуникации. Для начала мы предлагаем отряду Петренко атаковать Нижнеднепровск и попытаться выбить оттуда белых. Пока они там, нам не будет покоя.

– Хорошо бы поддержать Петренко бронепоездами, – сказал Махно.

– Они у нас есть на линии Кичкас—Никополь—Апостолово, но вся беда в том, что мы практически не имеем угля для паровозов. Надо поручить рабочим отрядам и обозным заготовку дров, и не только для обеспечения движения, но и для городов. Наступают холода, и необходимо обеспечить топливом хотя бы лазареты, пекарни и бани. Следует нацелить командиров рейдирующих отрядов – захватывать у белых не только оружие, но и склады с обмундированием и одеждой. У нас около 30 тысяч повстанцев не имеют тёплой одежды. Мы невольно толкаем бойцов к самоснабжению, а это чревато недовольством граждан.

Отряд Петренко был отправлен на Нижнеднепровск и Каменку с задачей взять их и там закрепиться. Вскоре от него явился связной с радостной вестью: «Каменка и Нижнеднепровск наши, устанавливаю Советскую власть. Комбриг Петренко».

Прочтя это краткое сообщение, Махно сказал:

– Молодец Петро. Я всегда говорил, что на него можно положиться.

Но уже через сутки Петренко примчался в Екатеринослав, притащив на хвосте три белогвардейских бронепоезда, которые ворвались прямо на станцию, строча из пулемётов направо и налево.

Белаш вызвал Чубенку, приказал:

– Бери Бурыму и немедленно взорвите мост.

– Ты что, Белаш, – пытался возразить Чубенко. – На той стороне, под Апостоловой, – наши.

– Исполняй приказ штаба.

Чубенко с Бурымой, прихватив чемодан с динамитом и бикфордовым шнуром, помчались на тачанке к мосту. Но, видимо, в бронепоездах смекнули, что затевают махновцы, и открыли такой сильный огонь до предмостью, что Чубенко и Бурыма зарылись носами в песок, оттолкнув от себя подальше чемодан со взрывчаткой.

Бронепоезда, лязгая буферами, промчались почти над их головами, продолжая трещать пулемётами. Наконец, когда мост перестал вздрагивать под колёсами стальных чудищ, Чубенко, приподнявшись и выплюнув изо рта песок, сказал:

– Ну, Ефим, благодари Всевышнего. Если б хоть одна пуля угодила в наш чемоданчик, были б мы с тобой уже на небе.

– Так, может, теперь и не надо взрывать, раз они ушли, – предположил Бурыма.

– Как так не надо? Они ж снова пожалуют.

Посовещавшись, решили, что мост действительно взрывать не стоит, надо только разрушить полотно перед ним. Так и сделали, а когда явились в штаб с докладом, там уже были Махно и оконфузившийся Петренко. Батька, услыхав доклад о взрыве моста, напустился на Чубенко:

– Как вы посмели? Вы забыли, что под Апостоловом стоят наши эшелоны с имуществом и бронепоезда?

– А чего орёшь на нас? – окрысился Чубенко. – Мы приказ исполняли.

– Чей приказ?

– Штабарма.

Махно повернулся к Белашу, сверкая глазами.

– Да, это я приказал, – признался Белаш. – Поторопились маненько.

– Маненько, маненько, – передразнил Махно. – Вот велю вам всем всыпать по-маненько.

Чубенку это отчего-то развеселило, он едва сдерживал смех. Махно заметил это:

– Чего смеёшься, дурак?

– Так ведь мы ведь тоже мост-то взорвали маненько-маненько, токо рельсы своротили. Там хорошим ремонтникам на час работы.

– Утешили, – проворчал батька и кивнул на Петренку: – Этот тоже установил Советскую власть в Каменке на маненько.

Все засмеялись, Петренко смущённо развёл руками:

– Так с саблей супротив брони рази попрёшь?

– Сколько хоть твоя Советская власть там продержалась?

– Полдня, – вздохнул под общий хохот штабников Петренко.

– Ма-нень-ко-о, – сипел, задыхаясь от смеха, Чубенко.

После такого нахального появления бронепоездов на станции Екатеринослав белые начали регулярно обстреливать город из-за реки. Огонь вёлся не прицельный, скорее беспокоящий, и если в первые дни жители прятались, то через неделю вполне привыкли к нему и по «шороху» пролетавших снарядов определяли, куда летит «цацка».

Поскольку снарядов было мало, Шаровский редко отвечал на огонь белых, а если отвечал, те сразу откатывались и прекращали огонь. На всякий случай Шаровскому было приказано установить на станции, прямо на перроне, две пушки, чтоб на случай повторного прорыва бронепоездов встретить их хорошим огнём.

Был установлен круглосуточный пост и на мосту, у развороченных рельсов, дабы белые не смогли тайком отремонтировать разрыв и снова напасть.

С первого же дня вступления махновцев в Екатеринослав было разрешено печатать газеты всех направлений. Помимо анархистской «Путь к свободе», стала выходить правоэсеровская «Народовластие» и большевистская «Звезда». Последняя сразу же стала поносить махновцев и особенно анархистскую идею, что возмущало Нестора:

– Если они будут так выпендриваться, велю арестовать редакцию.

– Ну и чем ты будешь отличаться от них? – осаживал его Белаш. – Сам на всех углах кричишь: всем свободу слова, и сам же за слово хочешь арестовать.

Начальника штаба неожиданно поддержал и Зиньковский:

– Арестом ты загонишь большевиков в подполье. Зачем? Пусть проявляются, нам же контрразведчиками легче. Спроси хоть Голика.

Голик поддержал коллегу:

– Верно, батька, пусть кукуют, а мы послушаем. Наверняка проговорятся. А арестом ты спугнёшь птичек.

И Махно вынужден был согласиться, он в таких вопросах всегда старался подчиняться большинству. А чтоб не очень расстраиваться, перестал читать «Звезду»: «Хай брешуть».

На первом же митинге после освобождения Екатеринослава Нестор провозгласил его «Вольной Территорией Революции», и с того дня митинговщина, как болезнь, охватила весь город. Митинги и собрания проходили почти каждый день в театрах, клубах, на заводах. Главными ораторами на них в деле защиты анархизма выступали Волин и Долженко, до хрипоты споря с большевиками, эсерами, меньшевиками.

Махно с Белашом на четвёртый день приехали на легковом автомобиле к Зимнему театру, где состоялся митинг, очень понравившийся Нестору. Выходя из театра, он горячо говорил Белашу:

– Ай молодец Долженко, как здорово он отбрил рабочих. В самом деле, почему свободу им должны завоёвывать крестьяне? А они что же? Сидят и ждут пособий по безработице, точь-в-точь как тогда юзовские шахтёры. Мы им: «Надо трудиться, товарищи». А они: «Дайте нам шахту, а мы готовы трудиться». Так и эти: «Запустите нам заводы, тогда мы и будем работать». Что за иждивенчество? Почему сами не могут соорганизоваться? Просили заводы, получили их и сели на задницу. Не знают, что с ними делать. Вон крестьянину только дай землю, он мигом сообразит, что с ней надо делать. Нет, никак я не могу понять рабочих.

– Завод запустить, Нестор, не поле вспахать, – возражал Белаш, садясь в автомобиль вместе с Махно. – Здесь и топливо, и материалы нужны, и рынок по сбыту продукции, и многое другое. Ты ж сам работал на заводе, знаешь. А сейчас что творится? Вон наши эшелоны и бронепоезда не могут без топлива двинуться с места. И белые безнаказанно обстреливают город.

В Управлении самоохраны их встретил начальник Балабанов:

– О-о, товарищ Махно, я рад, что вы нашли время и для нас.

– Скажите, товарищ Балабанов, кого и как вы набираете в самоохрану?

– В основном, рабочих местных предприятий.

– Слава богу, хоть здесь им есть чем заняться, – заметил Нестор, покосившись на Белаша, словно продолжая с ним спор. – Себя охранять тоже работа.

– Принимаем мы в охрану, – продолжал Балабанов, – только по рекомендации профсоюзных организаций.

– Вот это правильно, – сказал Махно. – Профсоюзы – это отличное сито. Сам когда-то работал в профсоюзах, знаю их возможности. Как с оружием?

– Получили 200 винтовок по распоряжению штабарма. Спасибо вам, товарищ Белаш.

– И все знают свои связанности?

– А как же? Наблюдать порядок, пресекать любые проявления хулиганства и других безобразий, уже не говоря о борьбе с разбоями и грабежами.

– Когда самоохраннику разрешено применять оружие?

– При нападении на него.

– Т-так, – усмехнулся Махно.

– Когда по нему открывают огонь.

– Очень интересно. А если открывший огонь сразу убьёт самоохранника или ранит. Что тогда?

– Но ведь он же не один. Они у нас по двое, а чаще по трое патрулируют.

– Вот это хорошо, что не по одному. И я бы посоветовал всё же опережать грабителя в применении оружия, не давать ему выстрелить первому. С грабителями, мародёрами, насильниками нечего цацкаться.

– Хорошо, товарищ Махно, учтём ваши замечания.

– А где комендант?

– Товарищ Дорош у себя.

Прошли к коменданту – главному отвечающему за порядок в городе.

– Ну что нового, товарищ Дорош?

– Новое то, товарищ Махно, что кое-где всё осталось по-старому.

– Не понял вашего каламбура.

– А вот проедемте к банку, сразу поймёте.

Дорош сел на заднее сиденье автомобиля, потеснив батькиных телохранителей.

Остановились напротив банка:

– Нестор Иванович, взгляните на часового. Повнимательнее.

Махно всмотрелся, воскликнул:

– Мать честная. Виктор, ты видишь?

– Часовой в погонах?

– Это что же получается? Уже четыре дня город наш, а у банка белогвардейский караул.

– Батька, позволь я его шлёпну, – сказал сидевший позади Лепетченко.

– Погоди, ты не на охоте, – отвечал Нестор, вылезая из автомобиля.

– Ну теперь поняли мой каламбур? – спросил Дорош.

– Теперь понял. Виктор, айда банк брать.

Они направились к банку, часовой скомандовал:

– Стой! Пропуск!

– Ты что, ослеп? – зарычал Лепетченко. Но часовой поднял винтовку наизготовку, клацнул затвором и повторил:

– Пропуск!

Лепетченко стал было расстёгивать кобуру, за ним и Троян полез за своим маузером.

– А ну остыньте, – остановил их Нестор и сказал часовому: – Вызывай начальника караула, смена пришла.

– Начальник караула, на выход, – крикнул часовой, открылась боковая калитка двора, и оттуда появился молодой офицер. Он, видимо, догадывался, что перед ним не те, кого бы ему хотелось видеть, и, бледнея, приложил руку к козырьку:

– Начальник караула подпоручик Кривицкий.

Нестор тоже взял «под козырёк», которого у папахи не было:

– Командарм Повстанческой армии Нестор Махно. Подпоручик Кривицкий, ваши уже четыре дня как бежали из города, почему вы не ушли вместе со всеми?

– Я не имею права бросать пост, господин Махно, – ещё более бледнея, ответил Кривицкий.

– Похвально, – сказал Махно и, повернувшись к Белашу, заметил: – Вот как надо исполнять приказы. Подпоручик Кривицкий, вы до конца исполнили свой долг. У меня правило, всех белых офицеров расстреливать, но для вас я делаю исключение, из уважения к вашей чести и добросовестности. Сегодня город в руках Повстанческой армии, стало быть, и банк является нашим. Поэтому я, как главнокомандующий, приказываю вам сдать караул.

– Слушаюсь, ваш... господин главнокомандующий. Кому прикажете?

– Вот ему, – указал Нестор на Трояна. – Гаврила, принимай.