Текст книги "Семь Оттенков Зла (ЛП)"
Автор книги: Роберт Рик МакКаммон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)
Глава 7
Служащий на торговом посту был высоким худощавым седым стариком, который не задал Мэтью ни одного вопроса, а просто снял с полки запрошенный темный фонарь и поставил его на прилавок. Он дал себе труд произнести только одно:
– Думаю, это то, что нужно для охоты на призраков.
– Если он подходит для ловли крабов в ночи, – ответил Мэтью, – сгодится и для ловли духа в темноте.
Темный фонарь был сделан из металла и сформирован таким образом, что пламя его пропитанного маслом фитиля виднелось только через большое стекло в передней части. Стекло немного усиливало свет. Хитрость этого приспособления же заключалась в маленьком рычажке на боковой части фонаря. При нажатии на него закрывалась шторка, которая фактически гасила фонарь, не гася его. Оставшееся количество света при этом было вполне достаточным.
Идеально подходит для ловли крабов, которые ползают на мелководье, – подумал Мэтью. – И вполне подойдет для призрака, если представится такая возможность.
Если, конечно, и в самом деле было, кого ловить. Потому что версия, на которую уповали младшие братья, все еще не исключалась. Возможно, Форбс и правда сошел с ума.
– Приятно иметь с вами дело, сэр, – вежливо сказал служащий торгового поста, доставая с полки бухгалтерскую книгу, перо и чернильницу. – Позвольте мне отметить дату и место продажи, а также ваше имя, будьте любезны.
– Ну… а это необходимо?
– Это моя привычка, сэр. Так я лучше понимаю, что мне следует заказать в Бостоне. Записываю имена, чтобы знать, у кого есть спрос на те или иные товары. Нужно все держать в порядке, пока снег не выпадет.
Мэтью решил пойти мужчине на уступки, чувствуя, что это может стать проблемой.
– Можно мне еще немного масла? И что-нибудь, во что фонарь можно завернуть, – попросил Мэтью.
Служащий принес немного масла и ткань, за которую Мэтью заплатил, как и за темный фонарь. Все товары были занесены в книгу. Когда записи были сделаны, служащий сказал:
– Бечевка за мой счет, сэр. Вы потратили здесь много денег. – Он положил на прилавок смотанную бечевку, завязанную узлом. С ее помощью Мэтью мог понадежнее обвязать сверток со своей покупкой.
Попрощавшись с продавцом, он вышел за дверь и побрел своей дорогой.
Теперь перед Мэтью стояла задача незаметно пронести свою покупку в дом. Любой, кто будет стоять на балконе, может заметить, как он идет со свертком в руках, и захотеть разузнать, что именно он купил. А если он хорошенько спрячет фонарь, любопытствующий может спуститься к торговому посту и выяснить, что это была за покупка.
Однако Мэтью решил, что забегает вперед. У него не было никаких доказательств того, что кто-то и впрямь разыгрывал из себя привидение, чтобы свести с ума Форбса или довести его до самоубийства, после чего можно будет аннулировать подписанное им соглашение на продажу «Тракстон-Компани». Чем больше Мэтью размышлял об этой истории, тем больше чувствовал себя пешкой в семейных интригах Тракстонов. Он все гадал, когда Харрис подсунет ему бумагу и чернила, чтобы он засвидетельствовал безумие Форбса.
Подпись Мэтью Корбетта, подпись доктора Гэлбрейта – вероятно, этого будет достаточно, чтобы суд аннулировал соглашение о продаже, особенно если у Найвена и Харриса хорошие адвокаты, а в этом Мэтью не сомневался. Затем Форбса отправят в бедлам и…
– Простите, сэр, можно вас на пару слов?
Мэтью резко остановился, потому что, пока он шел сквозь деревню, погруженный в свои мысли, он не заметил, как на его пути возник мужчина. Это был один из посетителей «Красной Клешни». Тот самый, что не пытался фамильярничать с Мэтью и высказал мнение, что несчастный случай с миссис Мэри был происками дьявола.
– Пожалуйста, уделите мне минутку вашего времени, сэр, – попросил мужчина. В его глазах застыла мольба, которая заставила Мэтью немедленно забыть о Тракстон-Мэноре.
– Чем могу быть полезен? – спросил он.
– Меня зовут Захария Суэйн. Я живу вон там. – Мужчина махнул рукой на одну из маленьких хижин в лесу. – С женой, – добавил он. – Я здесь уже двенадцать лет. Я рыбачу, а мои Эбби и Нора работают по дому.
– Мэтью Корбетт. Приятно познакомиться.
– Да, сэр. Ну… я был там, в таверне, когда вы пришли.
– Я знаю. Вы, кажется, потешались надо мной вместе с остальными. Надеюсь, вам понравилось это представление.
– Гадкая штука, это «Пушечное ядро», – сказал Суэйн, ничуть не раскаявшись в своем поведении. – Вы молодец, хорошо себя показали.
Мэтью показалось, что мужчина ходит вокруг да около какой-то волнующей его темы. Его что-то явно беспокоило, но он не мог это сказать.
– Так что вас тревожит, мистер Суэйн? – подтолкнул Мэтью.
Суэйн несколько секунд стоял, опустив взгляд в землю и засунув руки глубоко в карманы пальто. Когда он поднял глаза, Мэтью явно увидел плещущуюся в них боль. Выражение лица у него было страдальческим.
– Я справляюсь лучше, чем Эбби. Она постоянно плачет. Вы же… вы говорите, что умеете решать проблемы и все такое. Может, вы сможете помочь? У меня не так уж много денег, но, может быть, мы сможем что-нибудь придумать, чтобы я мог расплатиться за ваши услуги…
– Мистер Суэйн, – прервал его Мэтью, чувствуя, что мужчина впадает в отчаяние. – Пожалуйста, расскажите, для чего вы хотите меня нанять.
– Нанять? Ох. Ну да. Да, так, наверное, и принято говорить. Я бы хотел нанять вас, чтобы вы нашли нашу дочь Нору. Ей шестнадцать лет, и она уехала в Бостон.
– Уехала в Бостон? Как?
– Она сообщила нам, что спряталась на торговом судне, которое отплыло шестнадцатого сентября, и сейчас она в Бостоне, у нее все хорошо, и она пытается стать художницей. Она всегда любила рисовать. Но мы с Эбби должны найти ее, чтобы обрести хоть какой-то покой. Я сам дважды наведывался в город, но понятия не имел, где искать.
– Минутку, – попросил Мэтью. – Вы говорите, она вам сообщила.
– Да, сэр, в письме, которое доставили на пароме. Я хочу сказать, кто-то написал его за нее, потому что она только учится читать и писать. Но миссис Клегг говорит, что она способная ученица.
– Миссис Клегг? Лия Клегг?
Суэйн кивнул.
– Да, сэр, она. Нора ходила в церковную школу три раза в неделю по утрам. Там их учили читать и писать. Думаю, что и я мог бы туда пойти, но у Эбби это получается лучше, чем у меня. Она смогла прочитать большую часть письма. Но в нем Нора говорит, что с ней все в порядке, что у нее появились друзья, и одна из подруг написала за нее это письмо, чтобы мы не волновались и продолжали жить, как перелетные птицы.
– Перелетные птицы?
– Да, сэр, так сказала наша Нора. Знаете, время от времени кто-нибудь из молодых людей забирается в торговое судно и отправляется в Бостон в поисках приключений. Но они всегда возвращаются! Только с возрастом они оседают тут. А вот Нора нет. Теперь она девушка, живущая своим умом. Иногда Эбби ругала ее за то, что она плохо помогала по дому, но в остальном Нора – хорошая девочка, сэр, и у нее трезвый ум. Я просто хочу знать, почему в своем письме она не сказала, где мы можем ее найти.
– Я полагаю, она не написала этого, чтобы вы не вернули ее назад силой. Если б вы сами сбежали, разве не поступили бы так же?
– Может, и поступил бы. Но… шестнадцать лет… одна в Бостоне. Кто знает, что может случиться с молодой девчушкой в таком большом городе! Да, мы с Эбби, конечно, и сами поженились, когда нам по шестнадцать было, но это же совсем другое дело! Мы оба выросли на фермах. По правде говоря, сэр, я опасаюсь, что у города могут быть виды на мою девочку.
– У города или у его жителей?
– У людей, да. Она доверчивая девчушка. Я хочу знать, что там у нее за друзья и кто написал за нее письмо. Она просто так выразилась «моя подруга»…
– Честно говоря, мистер Суэйн, – покачал головой Мэтью, – я тоже не знаю, с чего начать поиски. Конечно же, мне понадобится описание вашей дочери. Желательно, в письменном виде. Полагаю, миссис Клегг могла бы с этим помочь. – Он осекся, потому что понял, что дает Суэйну надежду, а ему сначала нужно было закончить с этой призрачной историей. – Но, – продолжил он, – я не знаю, сколько еще пробуду здесь. Когда отправляется следующее торговое судно в Бостон?
– Двадцать первого числа, сэр. Сегодня восемнадцатое.
– Возможно, Нора вернется сама? – предположил Мэтью, но тут же в этом засомневался, ведь прошло уже три месяца. – Она отправила вам всего одно письмо? – спросил он, чувствуя, что его врожденное любопытство тянет его в историю, в которую он не хотел бы ввязываться.
– Только одно. – Обеспокоенное лицо Суэйна на миг обратилось к голубому небу, прежде чем он вновь сосредоточил свое внимание на решателе проблем. – Может, я бы и позволил ей остаться в Бостоне, если б знал, что там она в безопасности и счастлива. Мы с Эбби не можем винить ее за то, что она хочет большего, чем мы можем дать ей здесь. Как я уже сказал, она мечтала стать художницей, и она в этом хороша. Она рисовала всякие… разрезанные яблоки с косточками, кукурузные початки в корзинках или лобстеров на тарелке…
– Кажется, это называется натюрморты.
– Наверное. В любом случае, я заплатил Джонни Такеру, чтобы он привез ей из Бостона упаковку цветных восковых палочек. Не помню, как они называются…
– Карандаши.
– Сначала она рисовала черным карандашом, а потом раскрашивала. Она хорошая девочка, сэр, я готов за нее поручиться. Мы полагаем, что Нора спряталась на торговом судне в ночь на пятнадцатое, потому что утром судно уже отбыло. Она взяла с собой карандаши и бумагу. Всю ту ночь мы искали ее, но так и не догадались, что она была в той лодке. Пожалуйста, сэр, не могли бы вы хотя бы подсказать, с чего начать ее поиски?
Еще одно заявление, и Мэтью понял, что веревка брошена. Игнорируя дурные предчувствия и предупреждения разума, рот Мэтью произнес:
– Я думаю, надо начать с сообщества художников. Полагаю, Нора обратилась к ним за помощью и напутствиями.
Лицо Суэйна просияло.
– Значит, вы возьмете на себя мою проблему, сэр? У меня есть деньги. И будет еще больше, когда я получу свою долю от того, что привезет лодка!
– Я подумаю над этим, но обещать не могу. Пока что я занят проблемой семьи Тракстон. Но, прежде чем я уеду, я найду вас и дам вам знать.
– О, спасибо, сэр! – Он подался вперед, чтобы обнять Мэтью, однако в последний момент передумал и сдержался. – Эбби будет так рада!
Мэтью не знал, что еще может сказать. Он опасался, что дал Суэйнам ложную надежду. Пожелав мужчине доброго дня, он направился дальше через деревню по тропе, ведущей вверх, на холм. Свой сверток он зажимал под мышкой так, словно в нем был предмет, сделанный из чистого золота, а не из потускневшего металла.
Пока он шел дальше, разум подбросил ему вопрос: где спрятать фонарь, чтобы до него можно было легко и быстро добраться? Отдать его Илаю Бейнсу, чтобы тот хранил его в своем коттедже? Это означало пересечь лужайку, что будет отлично видно с балконов. Нет, место должно быть подальше от поместья, но достаточно близко, чтобы…
Мэтью остановился.
Он смотрел на некрашеную деревянную лачугу, которая теперь находилась от него по левую руку в тени скрывающих ее деревьев. Окна все еще были закрыты ставнями. В доме стояла тяжелая тишина. Интересно, куда подевались все птицы? Ах да! Мэтью вспомнил: они улетели, потому что скоро грянет буря, как предсказывал Бейнс.
Хижина…
Если дом был заброшен – а он определенно стоял довольно далеко от других домов Браунс-Харбор и, вероятно, находился на полпути между деревней и поместьем, – то это могло быть подходящим местом, чтобы спрятать фонарь, пока он не понадобится. Как выяснить, заброшен ли дом?
Просто постучать в дверь.
Мэтью подошел к хижине, поднялся по трем шатким деревянным ступенькам на покосившееся крыльцо и уже занес руку, чтобы постучать, но снова остановился.
Так, а это уже странно.
Дверь была заперта на навесной замок. Сам замок был сделан из блестящей латуни и, безусловно, недолго провисел здесь под воздействием непогоды. Да, он определенно новый. Действительно ли он похож на тот, что висит на балконных дверях в комнате Форбса? Возможно, он даже точно такой же.
И еще кое-что: запорная пластина, удерживающая дверь запертой, также не была повреждена стихией и была вбита в дерево четырьмя новыми гвоздями.
Мэтью сделал несколько шагов к единственному окну на фасаде и попытался открыть ставни. Они не поддались. Заперты изнутри?
Он спустился с крыльца и обошел дом с северной стороны. Попробовал открыть второе окно, но ставни снова не поддались ни на полдюйма. Мэтью отступил назад, рассматривая другое окно на этой стороне хижины. Откроется ли оно?
Он попробовал. Не открылось.
– Хм, – задумался Мэтью. Собственный голос в тишине прозвучал напряженно.
Это было очень любопытно. Старая ветхая хижина с новым навесным замком и окнами, ставни которых заперты изнутри. Вдобавок замок выглядит точно так же, как тот, что висит на балконной двери Форбса. То есть, как тот, который Харрис купил на торговом посту.
И вправду любопытно. Что такого может здесь быть, раз это понадобилось запереть?
Чтобы удовлетворить свой интерес, Мэтью обошел лачугу с другой стороны, продираясь сквозь опавшие листья и густой подлесок. Он хотел попробовать открыть другие два окна. Они тоже оказались заперты ставнями и не поддались.
Мэтью отступил на несколько шагов и задумался. Если что-то и могло разжечь его любопытство сильнее, чем запертая коробка, то это сложно было найти. А это была как раз такая «запертая коробка», которой, как ему казалось, никак не должно здесь быть. С другой стороны, Мэтью не знал, не придает ли он этой хижине чересчур большое значение. Может, житель этого полуразрушенного дома отправился на рыбалку и просто запер свои владения, чтобы обеспечить сохранность личных вещей? Такая возможность есть, и все же…
Новый навесной замок и новая запорная пластина. Четыре новых гвоздя – и все без следов износа от непогоды.
Независимо от того, была эта лачуга обитаемой или нет, Мэтью решил, что это хорошее место для тайника. Он обошел дом сзади – там не было окон, только заросли кустарника, – и потратил довольно много сил, чтобы закопать свою покупку под кучей опавших листьев. Чтобы не потерять это место (ведь ему наверняка придется отыскивать его ночью), он соорудил небольшую пирамиду из камней на северной стороне тайника. Эту пирамиду будет легко найти ощупью, чтобы не пришлось бежать сюда из поместья с другим фонарем.
Закончив работу, Мэтью вернулся на тропинку и еще некоторое время рассматривал хижину. Стоя в ярком солнечном свете, пробивавшемся сквозь ветви, он понял, что сегодня утром услышал слова, заинтересовавшие его не меньше, чем новый навесной замок на старой ветхой двери.
Что это были за слова?
Кажется, он услышал их в таверне.
Два слова…
Как они звучали?
В данный момент он не мог вспомнить. Возможно, ему только кажется, и стоит винить в своей невнимательности плохой ночной сон и крепкий эль. Слова будто вертелись на языке и никак не могли прорваться наружу.
Мэтью шел дальше по тропинке вверх по склону холма, и через несколько минут он возблагодарил судьбу за то, что решил спрятать фонарь, потому что на лужайке перед огромным особняком в землю было воткнуто два металлических стержня, а Харрис, доктор Гэлбрейт и Найвен бросали на них подковы.
Гэлбрейт сделал бросок, как только Мэтью приблизился, и – дзинь! – прозвучал сильный удар.
– Вы должны мне еще одну гинею, – сказал он Харрису. Тот не ответил. Вместе со своим братом он наблюдал за приближением Мэтью.
– Где вы были? – спросил Харрис, вертя подкову в руках.
– Ходил прогуляться и оказался в деревне. Затем зашел в «Красную Клешню», где познакомился с некоторыми местными жителями и выпил кружку эля, который был… взрывным. Это, пожалуй, самое подходящее слово.
– Ха! – усмехнулся Найвен. – Вам налили «Пушечное ядро»?
– Я выжил после выстрела, но с трудом. И я должен передать вам, – он обратился к Харрису, – что Йейтс Джонси говорит, будто вы должны ему денег за…
И вот они буквально вспыхнули в его мозгу.
Те два слова.
– За ту ситуацию, – закончил Мэтью. – Очевидно, его жена немного взволнована.
– О, – протянул Харрис. – Вы познакомились с этим чертовым дураком! Он профессионал в своем деле, только его работа связана с двумя прискорбными событиями, потрясшими нашу семью. Вам о них известно. И я уже заплатил ему. Это было давным-давно.
– Он казался расстроенным. Правда к тому моменту он допивал третью или четвертую кружку эля.
– Я разберусь с этим. Найвен, твоя очередь. Не хотите тоже попробовать, Мэтью?
– Нет. Я, пожалуй, пойду еще раз поговорю с Форбсом. – Мэтью взглянул на балкон, с которого Форбс предпочитал смотреть на мир, но сейчас там никого не было. – Вы же понимаете, – сказал он, когда Найвен прицелился для следующего броска, – что запирать балконные двери Форбса нет необходимости? Если он захочет прыгнуть, у него есть неограниченный выбор мест, где это можно сделать. Он сам об этом сказал. Он убежден, что призрак хочет, чтобы он непременно прыгнул с утеса.
– Мы делаем это, чтобы напомнить ему, что его проблемы нас очень волнуют, – сказал Найвен, бросив свою подкову. Он промахнулся. – У нас были разногласия, но, в конце концов, мы семья.
– Ясно, – сказал Мэтью, хотя понимал, что определение семьи, которое дает Найвен, не соотносится с его собственным. – Позвольте откланяться.
Уходя, он задался вопросом, почему не упомянул о хижине с закрытыми ставнями? Дело было в навесном замке и запорной пластине. У Мэтью было чувство, от которого он никак не мог избавиться, и он счел неразумным упоминать при ком-то из этих троих, что он изучал ту хижину.
А еще его занимали два слова. Та ситуация. Харрис называл это «работой», а Джонси именовал «той ситуацией». По мнению Мэтью, задача по изготовлению гроба могла быть «работой» или «заданием». А вот «та ситуация»… что за этим кроется?
Или, может, все не настолько загадочно? Может, он ищет клад там, где его нет? В конце концов, Джонси (как бы сказал Грейтхауз), был немного не в своей тарелке.
Когда Мэтью вошел в мрачные пределы поместья, ему пришла мысль, что в профессии, связанной с решением проблем, имеет значение любая мелочь. И на деле «мелочь» может быть больше, чем кажется на первый взгляд. Разница между «работой», «заданием» и «той ситуацией» была небольшой, но у Мэтью она вызывала чувство, похожее на зуд.
Он поднялся по лестнице, направился к комнате Форбса и постучал в дверь.
– Кто это?
– Мэтью Корбетт, сэр. Не могли бы мы продолжить наш разговор?
Последовала пауза, после которой голос за дверью нехотя произнес:
– Это обязательно?
– Я думаю, что это пошло бы на пользу нам обоим.
– Я в этом сомневаюсь, молодой человек. Но заходите, если вам нужно.
Мэтью нашел Форбса сидящим в одном из кожаных кресел, которое он развернул лицом к ярко горящему огню в камине. На нем был темно-коричневый спальный халат. На коленях у него лежала тонкая книга. На маленьком круглом столике рядом с креслом стояли чайная чашка и заварочный чайник, от чашки и носика чайника поднимался пар.
– Вы еще не уехали? – спросил Форбс, задрав голову и глядя на своего посетителя с надменным видом.
– С чего бы мне уезжать? – удивился Мэтью.
– Я подозревал, что сегодня утром вы подписали документ, подтверждающий мое безумие, и убрались восвояси. Харрис и Найвен еще не приходили к вам с таким предложением?
– Нет, сэр.
– Не волнуйтесь, придут. Тогда вы сможете попросить Клегга увезти вас в Бостон. Харрис же оплатит вашу обратную дорогу до Нью-Йорка?
– Он уже ее оплатил.
– Благородно с его стороны. Счета должны быть оплачены. – Он поежился. – Мне холодно. Вам тоже холодно?
Вдали от камина и вправду было немного прохладно, но Форбс сидел достаточно близко к огню, чтобы не мерзнуть.
Прежде чем Мэтью успел ответить, Форбс сказал:
– Не стойте вы там истуканом! Подбросьте еще дров в камин и сядьте. Давайте покончим с этим – что бы это ни было – как можно скорее.
Мэтью показалось, что с течением дня Тракстон-старший становится все мрачнее. Возможно, дело было в том, что до встречи с «духом» оставалось все меньше времени. Мэтью взял полено из медной бадьи рядом с камином, бросил его в огонь поверх других и понаблюдал за тем, как красные снопы искр улетают в дымоход, после чего повернул второе кресло к очагу и сел.
– Могу я спросить, что вы читаете? – поинтересовался Мэтью, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
– «Четыре идола»[33]33
«Четыре идола» – философский труд Фрэнсиса Бэкона, в котором он разделил источники человеческих ошибок, стоящих на пути познания, на четыре группы. Он назвал их «идолами» (или «призраками»). Это «призраки рода», «призраки пещеры», «призраки площади» и «призраки театра». Призраки рода проистекают из самой человеческой природы, они не зависят ни от культуры, ни от индивидуальности человека. Призраки пещеры – это индивидуальные ошибки восприятия, как врожденные, так и приобретенные. Призраки площади – это следствие общественной природы человека: общения и использования языка. Призраки театра – это усваиваемые человеком от других людей ложные представления об устройстве мира.
[Закрыть] Фрэнсиса Бэкона. Вы читали этот труд?
– Читал.
– Тогда вы понимаете, что это инструкция по освобождению от неправильных представлений.
– Я предпочитаю воспринимать это, – покачал головой Мэтью, – как указание оставаться укорененным в реальности независимо от того, какие заблуждения навязываются уму.
– Каждый понимает по-своему, – ответил Форбс. – Но, возможно, вы правы. – Он внезапно наклонился к Мэтью. Его глаза казались глубокими темными впадинами на морщинистом лице, но в них стояла умоляющая настойчивость. – Послушайте меня, Мэтью. Я не схожу с ума и не поддаюсь влиянию безумия. Я действительно вижу свою Мэри.
– Именно об этом я и пришел вас спросить. Как получается, что вы видите дух, когда находитесь под действием сонного снадобья доктора? Разве оно не должно навевать на вас сон?
– Я борюсь с ним. Иногда я выигрываю, иногда проигрываю. Иногда по вечерам я вообще отказываюсь его пить, надеясь увидеть Мэри снова. Доктор Гэлбрейт – сильный человек, но он не может насильно влить мне в горло напиток, который я не хочу проглатывать.
– И когда вы видите Мэри, вы абсолютно уверены, что не находитесь под действием снотворного зелья, и она вам не снится?
Форбс снова откинулся на спинку кресла и уставился на пляшущие языки пламени.
– Я не был под действием зелья, когда она впервые пришла ко мне. Это было сентябрьской ночью двадцать восьмого числа. Можете быть уверены, я очень хорошо это помню.
– Ясно, – кивнул Мэтью. – Опишите мне подробно, что произошло.
– Подробно, – повторил Форбс. – Как скажете. Я проснулся. Полагаю, у меня сразу появилось ощущение, что я в комнате не один. Сначала я ее не заметил, пока она не подошла ближе к кровати. На ней было белое платье, такое же, как в жизни. Она просто стояла там в тишине. Я заговорил с ней. «Мэри», – сказал я и снова позвал: «Мэри!». Я знал, что это она вернулась ко мне. Во время того визита она не ответила. Должен сказать, мои глаза наполнились слезами, и я услышал собственные рыдания. Когда в глазах у меня прояснилось, ее уже не было.
– Как она ушла? Сквозь стену? Через дверь?
– Я не знаю. Я был настолько ошеломлен, что у меня кружилась голова. Ах! Говорят, я плакал и даже вскрикивал от удивления и муки. Мэри была так близко! Но в то же время так далеко.
– Вы достаточно ясно видели ее лицо?
– Дрова в камине прогорели до углей, и света почти не было, но да, я знал, что это моя Мэри.
– В доме на тот момент находились Харрис и Симона, насколько я знаю, – сказал Мэтью. – Это точно не могла быть Симона?
– Симона с трудом встает с постели! И с чего бы ей оказываться в моей комнате посреди ночи? В любом случае, когда Мэри пришла в следующий раз, она заговорила со мной.
– Подробности, пожалуйста, – попросил Мэтью.
Форбс раздраженно вздохнул.
– Это было ночью двадцать девятого октября. Доктор Гэлбрейт был здесь и дал мне немного снадобья. Я то погружался в сон, то просыпался. Понятия не имею, сколько было времени, но я слышал, что она говорила, – твердо произнес он. – Она сказала: «Форбс, я здесь». И я увидел ее, стоящую в изножье кровати, одетую в белое. На этот раз пламя было сильнее, и я смог разглядеть ее блестящие черные волосы. Даже после смерти она осталась такой прекрасной!
– Но ее лица вы не видели?
– Мне и не нужно видеть ее лицо, чтобы узнать ее! Она сказала: «Форбс, я всегда с тобой. Я наблюдаю за тобой. Мой дорогой Форбс, я так скучаю по тебе». А затем она отошла от моей кровати, а я снова заплакал. Я попытался встать, но зелье приковало меня к кровати и одурманило. Когда я с трудом поднялся и зажег фонарь, комната была уже пуста.
– И вы сразу рассказали об этом всем в доме? Или на следующее утро?
– На следующее утро. – Форбс смотрел на горящий огонь, вспоминая. – Вы понимаете, я знал, что все остальные могут счесть меня сумасшедшим. И, конечно же, я и сам об этом думал. Был ли это сон? Видение, вызванное зельем Гэлбрейта? А потом, во время следующего визита, двенадцатого ноября, я понял, что мне это не приснилось, потому что она упомянула о ребенке. Ребенке, которого она потеряла, – пояснил Форбс, прерывисто вздохнув. – Я не знаю, рассказывали ли мои братья вам об этом, но у Мэри случился выкидыш незадолго до того, как она сорвалась с утеса.
Мэтью кивнул, подтверждая, что знает эту часть истории, чтобы Форбс мог продолжить рассказ.
– Она снова стояла в изножье кровати, но на этот раз была словно в тумане. Похоже, Гэлбрейт увеличил дозу снадобья, потому что обнаружил, что сон – мой враг. Но Мэри была там, и она сказала: «Не переживай из-за потери нашего ребенка. Он счастлив на Небесах. Присоединись к нам в той славной жизни, что существует за пределами этого мира. Дорогой муж, я очень скоро приду за тобой». Потом она снова попятилась, пока я нащупывал фонарь. Должно быть, я закричал, потому что в комнате появился Найвен, а также доктор Гэлбрейт. Но мой разум был так затуманен, что я с трудом мог рассмотреть их лица. Я спросил, видели ли они ее, но они не видели. С тех пор я стал оставлять фонарь зажженным и каждый раз дерусь с Дунканом из-за этого зелья. Иногда по ночам я выигрываю бой, отказываюсь от снотворного, но я так устаю… так устаю не спать, что иногда проваливаюсь в забытье. Я так скучаю по Мэри! – Его лицо с глубокими морщинами повернулось к Мэтью. – Я не сумасшедший, молодой человек. Вы считаете меня сумасшедшим?
– Прошу, продолжайте ваш рассказ и называйте даты, – попросил Мэтью. – Когда привидение пришло в следующий раз?
– В ночь на двадцать второе ноября и в ночь на девятое декабря. Я был одурманен снадобьем, но услышал, как она произносит мое имя рядом с кроватью. Я смог поднять фонарь и поднести его к ней. Она отстранилась и сказала: «Мне больно от яркого света». И я опустил фонарь, успев рассмотреть нижнюю часть ее лица. Это была моя Мэри. О, да, моя Мэри. Она сказала: «Скоро я приду за тобой. У нас будет великолепная загробная жизнь в том месте, где мы воссоединимся навсегда. Ты ведь доверишься мне, дорогой муж?». И будьте уверены, Мэтью, я ей доверюсь. После этого она отступила в темноту, и я некоторое время наблюдал, как она просто стоит там. Я чувствовал себя таким нужным! Таким любимым! Она вернулась за мной! Я сказал: «Я люблю тебя, моя Мэри, и всегда буду любить», а потом, наверное, зелье взяло надо мной верх, и я проснулся уже утром.
– То есть, вы никогда не видели, как призрак покидает комнату? – Мэтью осенила мысль. – А когда вы увидели нижнюю часть лица Мэри, вы заметили отличительный признак красоты? Родинку.
– Нет. У Мэри нет родинки на лице. – Форбс прищурился. – Родинка есть у Зои. Вы к этому клоните? Что русская девушка играет роль англичанки? Что ж, на лице Мэри нет никаких родинок. Может, оно и было размытым, но русский акцент я бы точно узнал, если б услышал его. К тому же у Зои огненно-рыжие волосы.
– Хорошо. А что произошло в ночь на девятое декабря? Именно тогда вы и в самом деле подошли к краю утеса?
– Да. В ту ночь я позволил себе всего один или два глотка сонного зелья, и оно подействовало на меня, но я оставался в здравом уме. Я почти впал в полудрему, когда услышал, как она произносит мое имя.
– Вы снова подняли фонарь? – спросил Мэтью.
– Нет. Она ведь сказала, что ей больно от света.
Очень удобная светобоязнь для призрака, – подумал Мэтью, но вслух этого решил не говорить.
– Она стояла перед камином, между этими двумя креслами, – продолжал Форбс. – Именно тогда она сказала, чтобы я воссоединился с ней на утесе. Что будет всего немного боли, а потом священный свет исцелит меня.
И это говорит призрак, который избегал попадания света на свое лицо и стоял перед костром, затеняющим его еще сильнее.
Мэтью все это не нравилось, но он снова удержал рот на замке.
– Она попросила, чтобы я постоял там. Сказала, что подойдет ко мне. Я пошел, но она не появилась. Думаю, Мэри по какой-то причине решила, что еще не время.
Или кто-то и в самом деле просто играет привидение и хочет, чтобы Форбс самостоятельно покончил с собой, – размышлял Мэтью. Для кого-то это была игра, главной ставкой в которой было доказательство безумия Форбса, благодаря чему можно будет аннулировать подписанное им соглашение. Мэтью поймал себя на том, что безотрывно смотрит на цепь и замок на балконных дверях. Прежде чем он задал новый вопрос, он решил, что должен задать другой, родившийся многим ранее:
– Мэри шепчет вам или говорит в полный голос?
– Шепчет.
Отличный способ замаскировать голос, – подумал Мэтью. Он с трудом оторвал взгляд от цепи и замка и перевел его на Форбса.
– Это всего лишь мое мнение, сэр, но я его выскажу. Вы видите этого духа, либо когда находитесь под действием снадобья, либо на грани сна. Вы чувствуете себя виноватым в смерти своей жены, поэтому так хотите вернуть ее к жизни. Если Мэри любила вас при жизни, как вы утверждаете, то я не вижу причин, по которым ее призрак хотел бы лишить вас многих оставшихся лет, чтобы утянуть с собой в загробное царство. Это не похоже на любовь, сэр, это похоже на эгоизм. А если то, что вы и другие рассказывали о характере Мэри, правда, то идея прыгнуть с утеса, чтобы воссоединиться с женой, не принадлежит Мэри. Она принадлежит вам самому. И она лишь омрачает память вашей жены. Простите, если задел вас этими словами.
Форбс молчал. По серому лицу, казалось, пробежала дрожь, а мышцы челюстей напряглись. Мэтью приготовился к тому, что его сейчас вышвырнут из комнаты, но вместо того мужчина измученно улыбнулся и сказал:
– Вероятно, вы бы ей понравились.
Это был не тот ответ, которого ожидал Мэтью. Он даже надеялся, что вызовет гнев этого человека. Гнев иногда возвращает в реальность лучше любых увещеваний. Однако это не сработало.
– Я ценю, что вы честно высказали свое мнение, – сказал Форбс. – Но я знаю, что я не сумасшедший. И знаю, что Мэри приходит ко мне по ночам. Да, я бываю одурманен зельями Дункана и мало сплю, но для меня Мэри такая же явная, как и вы. А что касается эгоизма – Мэри была далека от него, как это место от… скажем, Москвы. Именно она побудила меня сбросить с себя бремя семейного дела. Найти покупателя для компании, получить, что мне причитается, и оставить кредиторов на нового владельца. Она предложила продать компанию братьям, но я не хотел, чтобы «Тракстон-Компани» принадлежала этой семье. К тому же ни Харрис, ни Найвен не смогут вытащить семейное дело из долговой ямы, на краю которой оно уже стоит. Они сорили деньгами, сколько я их помню, в то время как я изо всех сил пытался выровнять корабль. Я всю жизнь хотел найти свою тихую гавань и вот, благодаря Мэри, нашел ее.
