Текст книги "Семь Оттенков Зла (ЛП)"
Автор книги: Роберт Рик МакКаммон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)
Глава 3
К полудню следующего дня Хадсон уже устал подсчитывать количество кружащих вокруг бабочек и наблюдать за работой бобров на плотинах. Он бродил в окрестностях, с трудом пробираясь через заросли шиповника. Трясина заглатывала его ботинки по щиколотку, поэтому вскоре ему пришлось вооружиться длинной палкой и прощупывать болота с ее помощью. Хадсон прислушивался к каркающим воронам, перелетающим с ветки на ветку, исследовал змеиные норы и осинники. К последним он предпочитал близко не подходить.
С запада понемногу надвигались серобрюхие облака. Судя по назойливой боли в ребрах, завтра или послезавтра разразится жестокая гроза.
Хадсон всерьез подумывал принять недавнее предложение ван Ремма, но совесть приказывала ему повременить с этим. За все время своего исследования местности Хадсону постоянно казалось, что за ним наблюдают. Возможно, это были индейцы. Наверняка сказать было нельзя: индейцы никогда не позволят белому человеку легко себя обнаружить. Хадсон подумал, что раз они частенько прячутся здесь в зарослях, то наверняка знают что-то об этом «монстре». Было бы полезно поговорить с ними, вот только вряд ли они захотят делиться с бледнолицым своими знаниями, хотя кто-то из них наверняка сносно говорит по-английски. Взвесив все «за» и «против», Хадсон решил, что попытка того стоит.
Он не стал собирать палатку, но пеммикан, флягу с водой и боеприпасы сложил обратно в заплечную сумку. Водрузив ее на спину, он решительно направился в сторону поселения могавков. Скорее всего, индейцы узнают о его приближении задолго до того, как он доберется до их поселения. Что ж, его это устраивало. Если они не хотят видеть его на своей территории, они найдут способ сообщить ему об этом, однако Хадсон надеялся, что любопытство возьмет над ними верх, и они позволят ему приблизиться без помех.
Прогулка по густому лесу не шла ни в какое сравнение с прогулкой по Бродвею. Прошло почти два часа, прежде чем Хадсон увидел на стволе дерева индейский символ, напоминающий медведя, нанесенный красной краской. Это означало, что он вступает на границу территории, которую могавки считают своей. Он двинулся дальше, пересек небольшой ручей, а затем взобрался на холм, с вершины которого увидел дым от костра, разведенного в индейском поселении всего в паре сотен ярдов от того места, где он находился. Начав спускаться по склону, Хадсон заметил две фигуры, движущиеся в подлеске по обе стороны от него. Он увидел их только мельком. При этом, перемещаясь сквозь густые заросли, они умудрялись не издать ни звука.
Когда Хадсон оказался на тропе, протоптанной сотнями индейских вылазок, фигура, сопровождавшая его справа, издала крик, напоминавший то ли птичью трель, то ли собачий лай. Этот звук настолько поразил Хадсона, что у него волосы на затылке встали дыбом. Крик эхом разнесся в сторону деревни и заставил местных собак поднять тревожный лай. Ответный клич не заставил себя ждать. Он походил на визг совы и звучал не так пугающе. Хадсон осторожно двинулся дальше, и почти сразу понял, что примерно в двадцати футах позади него идет индеец с обнаженной грудью. Он был увешан перьями, мелкими косточками и прочими безделушками. Казалось, на его теле попросту не было места, которое бы он не украсил. Жилистые руки и плечи храброго воина были покрыты синими завитками татуировок, он носил набедренную повязку из оленьей кожи и кожаные сапоги, доходящие до середины икры. На вид он был достаточно свирепым и запросто мог превратить бледнолицего пришельца в заварной крем. Хадсон отметил, что боевой раскраски на теле индейца не было, и посчитал это хорошим знаком. Возможно, ему даже удастся выбраться отсюда, сохранив скальп в целости.
Хадсон продолжил идти вперед, а воины – один прямо позади и двое все еще по бокам, среди зарослей, – следовали за ним по пятам. Когда тропа привела его на широкую поляну, где располагалась деревня, он привлек внимание дюжины собак, которые принялись прыгать вокруг него и тявкать. Люди же продолжали заниматься своими делами, как если бы на их территорию не ступил чужак. Хадсон ждал, и вскоре в его сторону устремились местные любопытные дети, однако воин, стоявший у него за спиной, резко прикрикнул на них на родном языке, и они разбежались. Хадсон изучал местное поселение: хорошо построенные хижины из дерева и высушенной глины, плывущий по округе сизый дымок от костров. Он чувствовал себя призраком, невидимым ни для кого, кроме своры лающих собак.
Татуированный воин сделал неопределенный жест рукой, и Хадсон воспринял его как приказ идти дальше. Двое других его конвоиров, пробежали мимо. Вскоре из завесы плотного дыма показался храбрый воин, с грудью, разукрашенной молниевидными татуировками, и с тремя перьями, торчащими из затылка. Он замер перед Хадсоном, словно неподвижный кусок камня.
– Говоришь по-английски? – спросил Хадсон.
– Достаточно, – произнес индеец с бесстрастным лицом.
– Я…
– Остановился у озера, – небрежно бросил индеец. – В маленькой палатке.
– Все верно. Я здесь, чтобы…
– Боже милостивый! – воскликнул кто-то хриплым голосом. – Англичанин!
Хадсон посмотрел налево и обомлел.
Мужчина, издавший последнее восклицание, был тощим, как жердь. Грудь его была обнажена, через кожу можно было пересчитать почти все ребра. На нем были грязные коричневые бриджи, все в заплатках, и поношенные мокасины. Волосы у него были светлые, почти белые, свисающие на плечи спутанными паклями. Его всклокоченная светлая борода была украшена синими и красными бусинами. И бог весть чем еще – Хадсону не хотелось рассматривать слишком подробно. Ему показалось, что этот джентльмен не мылся с тех пор, как мать в последний раз поднимала его из колыбели двадцать с чем-то лет назад. Мужчина подошел к Хадсону на своих длинных тонких ногах. Его худое крючконосое лицо сияло радостью, голубые, налитые кровью глаза буквально пылали. Он носил на шее маленькое деревянное распятие на кожаном шнурке. Хадсон сразу понял, кто он: один из приграничных проповедников, которые считали своим долгом нести Слово Божье язычникам. Хадсон знал, что большинство этих Джонни-баптистов либо не выдержали испытание веры, которое им предложили индейцы, либо сошли с ума. Этот мужчина был вполне обычным представителем первой категории. У него отсутствовало два пальца на правой руке, а левая была замотана окровавленным бинтом.
– Как прекрасно снова услышать чистый английский язык! – воскликнул мужчина. Хадсон заметил, что его глаза увлажнились от слез. – Неземное удовольствие! – вновь крикнул проповедник, отерев лицо шелушащейся рукой. – Мое имя Джеймс. Джеймс Дэвис, недавно приехал из Бостона. Прости, что не пожимаю руку, брат мой. Я бы обнял тебя, если б ты позволил.
– Не стоит, – буркнул Хадсон.
– О… я понимаю. Я сейчас не в лучшей форме. – Он подчеркнул это заявление, яростно царапая зазубренными ногтями оставшихся пальцев расчесанную макушку. Судя по всему, блохи основали там постоянный лагерь. Как только Дэвис расчесал свой скальп до крови, он снова посмотрел на Хадсона так, словно только что его увидел. – Зачем ты здесь, брат?
– Мое имя Хадсон Грейтхауз. Я прибыл из Нью-Йорка по просьбе мэра Брайартуса. Я разбираюсь с проблемой местного «монстра», который якобы похищает охотников и звероловов. Вы что-нибудь об этом…
Отважный индеец прервал Хадсона, обрушив на Дэвиса скороговорку на непонятном диалекте, и тот ответил ему тем же самым. Индеец несколько секунд обдумывал ответ Дэвиса, а затем бросил на Хадсона такой взгляд, который запросто мог пронзить его насквозь. Он пожал плечами, резко развернулся и направился прочь.
– Куда это он? – спросил Хадсон.
– Он знает, почему ты здесь. Они все знают. Есть только одна причина, по которой ты мог разбить лагерь у озера Блэк-Оук. Мой друг говорит, что это все чушь, придуманная бледнолицыми, и он не желает иметь с этим ничего общего.
– Он здесь главный?
– Старший сын вождя. Сам Томуваэ с тобой говорить не будет, можешь и не просить.
– Что ж, для индейцев все это может быть чепухой, – сказал Хадсон. – Но для жителей Брайартуса эта «чепуха» вполне реальна. По крайней мере, они в нее искренне верят.
– Я так понимаю, ты сам не видел это существо?
– Нет. Я ничего не видел, – признался Хадсон.
– Я здесь уже давно, – сказал Дэвис. На лице снова появилась кривая улыбка, а в глазах зажегся почти безумный блеск. – Не знаешь, как дела в Бостоне?
– Я давненько там не был. Думаю, город разросся, – уклончиво ответил Хадсон.
– У меня были жена и дочь, – доверительно сообщил Дэвис. Хадсону было нечего на это сказать, и он промолчал. – Теперь я посланник Божий, – продолжил Дэвис. – Это важная работа.
– Не сомневаюсь. Что ж… мистер Дэвис, я…
– Брат Дэвис, – поправил проповедник. Он сделал к Хадсону еще один шаг, принесший с собой запах застарелого пота, прогорклого масла, старой мочи, запекшихся экскрементов и еще бог знает чего. В зловонии брата Дэвиса твердая сталь Хадсона почти расплавилась до мягкого олова, он почувствовал, что у него кружится голова, однако не сдвинулся с места. – О, брат Хадсон, я так давно не разговаривал с англичанином! Брайартус… населен в основном голландцами. А сюда белые люди вообще нечасто захаживают. Пожалуйста… не мог бы ты ненадолго составить мне компанию в моей хижине?
Как можно было отказать столь искренней просьбе? Особенно когда на второй чаше весов была лишь бесполезная прогулка по местным зарослям. Хадсон решил, что могавки наделили Дэвиса ролью придворного шута. Скорее всего, в ином случае от него давно остались бы только кости. Впрочем, он и так уже походил на живой скелет. Возможно, голодание было одним из испытаний его веры.
– У меня есть свиной пузырь, полный ежевичного вина, – сообщил брат Дэвис, как будто это могло побудить Хадсона к дальнейшему общению.
Хадсон поднял глаза на серые облака, почти закрывшие солнце. До дождя было еще далеко. Хадсон решил, что у этой двухчасовой прогулки должен быть хоть какой-то смысл. Почему бы и не беседа с Джеймсом Дэвисом, недавно приехавшим из Бостона?
– Что ж, веди, брат, – сказал Хадсон, переходя на более непринужденный стиль общения.
Дэвис вздрогнул и ахнул от облегчения.
Они пересекли деревню, свора собак последовала за ними. Вскоре к животным присоединились резвящиеся дети. Повседневная деревенская жизнь продолжалась так, как будто никаких чужаков здесь не было. Вскоре детские крики привлекли внимание, и одна дородная женщина вышла на улицу и начала хлопать в ладоши и орать. Дети вмиг бросились врассыпную.
Дэвис провел Хадсона мимо загона, где содержалась дюжина красивых лошадей и несколько жеребят. Дальнейший путь пролег мимо переполненного свинарника, где пахло почти так же плохо, как от проповедника. Вскоре показалась небольшая хижина, стоявшая в отдалении от всех остальных. Хадсону показалось, что в качестве скрепляющего материала ее покрыли не глиной, а конским навозом.
– Вот мы и прибыли, – возвестил Дэвис. Хадсон и без него это прекрасно понял.
Они отодвинули тонкую ткань, служившую хижине дверью. В сыром помещении Дэвис ударил своими изувеченными руками по кремню, чтобы разжечь комок грязных тканей. От получившегося маленького пламени он зажег несколько свечей, держащихся на столе с помощью расплавленного воска. Сам стол выглядел так, будто плотник, сконструировавший его, был слепым, и пальцев у него было меньше, чем у Дэвиса.
Распространившийся по хижине свет озарил единственный табурет перед столом, жалкий навал грязных одеял на земляном полу и два ведра – одно для питьевой воды, другое для отходов жизнедеятельности. На одной из стен с помощью узловатых лоз было прикреплено небольшое деревянное распятие, а прямо под ним стоял кусок вырванного с корнем ствола дерева, на котором лежала открытая запачканная Библия. Единственным предметом мебели в этой лачуге был деревянный сундучок, стоявший прямо на земле. Дэвис как раз наклонился, чтобы его открыть.
– Прошу, – сказал он, – садись!
Хадсон сбросил заплечную сумку, отложил ее в сторону и опустился на табурет, который застонал и задрожал под его весом. Лишь убедившись, что табурет не развалится, Хадсон решился передвинуть его так, чтобы сидеть лицом к выходу.
Тем временем Дэвис достал из сундучка темно-коричневый маслянистый на вид свиной пузырь, из которого торчала пробка. Он положил его на стол перед Хадсоном, затем достал из сундука пару деревянных чашек с наросшей корой.
– Не откроешь, брат? – спросил Дэвис. – Я мог бы сам, но провожусь явно дольше тебя.
Хадсон извлек пробку и разлил по чашкам почти черную жидкость, которая выглядела такой густой, что ее вполне можно было жевать. Он уловил сильный аромат ежевики и подумал, что одно глотка этого пойла должно быть достаточно, чтобы монстры мерещились за каждым кустом.
– Твое здоровье, брат! – воскликнул Дэвис, взял чашку и одним глотком осушил ее.
– И твое, – ответил Хадсон. Он отпил совсем немного, даже мышь могла бы заглотить больше, однако и от этого небольшого количества по его губам распространился огонь Судного Дня.
– В нем Дух Господень, – самодовольно сказал Дэвис, наливая себе следующую порцию искупления. Когда его глаза перестали слезиться, он сел на землю, скрестив ноги, и улыбнулся Хадсону. Его зубы оказались темными, словно их измазали в чернилах.
Некоторое время они просидели в тишине. Похоже, Дэвис настолько изголодался по англоговорящему собеседнику, что лишился дара речи от счастья. Хадсон сделал еще один маленький глоток смертоносного вина, откашлялся и спросил:
– Как долго ты уже здесь?
– Несколько лет, – последовал ответ, сопровождаемый легким смешком. – Да, это были долгие несколько лет. Хочешь верь, хочешь нет, но я добился определенного прогресса. Точнее… Господь добился здесь успехов с моей помощью. Я – Его руки в мире дикарей.
– Тогда тебе следовало бы заботиться о сохранности своих пальцев. Что с тобой сделали?
– О, всего лишь небольшие проверки. Небольшие порезы тут, маленькие ожоги там. Сначала это было ужасно, но теперь… теперь я стал сильнее. Они делают для меня это вино. Я пытался поддерживать здесь традиции причастия, но это становится… – он ухмыльнулся, хотя по его лицу пробежала тень, – довольно непросто. Процесс сложно контролировать. Ты наверняка понимаешь.
– Да. – Хадсон подумал снова сделать глоток вина, но не решился. Он беспокойно поерзал на табурете, потому что ухмылка Дэвиса выбивала его из колеи. Со своими сверкающими безумием глазами он выглядел так, будто ждал от Хадсона глубочайшего, почти божественного откровения. Это была просьба, которая буквально звенела напряжением в воздухе. Хадсон чувствовал, что обязан что-то сказать. Что угодно. – Что ж, ты… – он помедлил, подыскивая вопрос. – Ты подумываешь вернуться в Бостон?
– Хм, – протянул проповедник, нахмурив брови. Он озадаченно посмотрел в свою чашку, будто осадок на ее дне мог что-то ему подсказать. – Хороший вопрос. Ответ, пожалуй, будет таким: если Господь пожелает, чтобы я вернулся, я вернусь.
– А что насчет жены и дочери? Разве ты не скучаешь по ним?
– О, да! Конечно, скучаю. Знаешь, я ведь раньше был школьным учителем. У меня были большие планы. Я хотел стать директором школы, но… меня несколько раз обошли. Я начал пить. Сначала понемногу, потом… ну, ты сам понимаешь. Удивительно, как действует Бог! Я думал, что падаю в яму, срывался на свою семью, злился на то, что другим достается то, что должно было по праву принадлежать мне. Я думал, Бог забыл обо мне, а он все это время не спускал с меня глаз. Он сказал, что я должен сделать, чтобы искупить то, что я сотворил с Эстер той ночью, когда она обнаружила меня с деньгами своего отца. Меня должны были отдать под суд. Казалось, выхода не было. И в тот субботний вечер на улице было холодно. Очень холодно.
Хадсон покрутил в руках поросшую твердой корой чашку и уставился на костяшки своих пальцев. Этот бессвязный рассказ был для него бесполезен, и он совершенно не понимал, как его комментировать.
– Можешь налить мне еще? – попросил Дэвис и приподнял свою чашку изувеченной правой рукой.
– Конечно, – ответил Хадсон, налил собеседнику густого вина почти до краев и вернул ему чашку.
Дэвис тяжело вздохнул.
– Я скучаю по своему… по нашему дому, – тихо сказал он. – Это было прекрасное место. Дом стоял на зеленой улице среди других таких же прекрасных домов. У меня был собственный кабинет, камин, прекрасная веранда, где можно было сидеть и мечтать о будущем. – Он улыбнулся, и на этот раз улыбка была горькой. – Но теперь у меня новая цель, и я буду идти к ней, стараясь изо всех сил! Если, конечно, Господь мне позволит. Я принесу любовь и законы Христовы в дикие сердца этих людей, сколько бы это ни заняло времени! Но, как я уже сказал, если Бог пожелает, чтобы я вернулся в Бостон, он укажет мне путь туда.
– Но пока у тебя есть работа здесь, – сказал Хадсон, и брат Дэвис кивнул. Когда он упомянул о прекрасном доме, оставшемся в Бостоне, нечто в голове Грейтхауза вспыхнуло, и он постарался угнаться за этим. – Кстати, а что ты можешь сказать об Августе ван Ремме?
– Ван Реммы? Ну… они жили в том особняке задолго до того, как я сюда приехал. Они не очень хотят общаться с другими. Сестру я никогда не видел, а брата – лишь изредка.
– Что? Хочешь сказать, ты видел его в городе?
– О, нет! Я имею в виду, здесь, в деревне. Но, как я уже и сказал, я очень редко его встречал.
– Стало быть, здесь, – задумчиво повторил Хадсон. – Какие дела могут быть у Августа ван Ремма с могавками?
– Он покупает у них лошадей. – Дэвис поднял чашку и облизнул потемневшие губы. – Обнови, если тебе не трудно.
Хадсон отложил свой следующий вопрос до тех пор, пока не наполнил чашку своего нового знакомца и не вернул ее ему.
– Покупает у них лошадей, – повторил он, возвращаясь к теме разговора. – А зачем ему лошади?
– Понятия не имею. Особенно такие лошади.
– Что ты имеешь в виду?
Дэвис помедлил с ответом, пока еще одна порция этого адского пойла не обожгла ему пищевод.
– Он покупает только старых или больных лошадей. Хромых. Немощных. На сливки стада даже не смотрит – их обычно продают в деревне на так называемом аукционе. Я видел здесь ван Ремма, когда он приезжал договариваться о ценах с Томуваэ. Местного вождя можно назвать хитрым дельцом. Он понял, что ван Ремму нужны лошади, на которых никто больше не позарится, и поднял цены.
Хадсон поразмышлял некоторое время, переваривая полученную информацию.
– Зачем джентльмену, у которого, похоже, нет никакого желания путешествовать или контактировать с другими людьми, – наконец заговорил он, —покупать старых и немощных лошадей? У тебя есть догадки?
– Я не в том положении, чтобы задавать вопросы о делах племени. Насколько я понимаю, Томуваэ получает от Августа ван Ремма больше денег, чем он зарабатывает на бобровых шкурах. Томуваэ, кстати, не берет оплату безделушками и бусами – ему нужно хорошее английское золото. На него он покупает семена для посева, корм для лошадей, инструменты и все, что нужно. Достает он все это на торговом посту в Брайартусе. – Дэвис допил остатки напитка, и его глаза заблестели сильнее и покраснели еще больше. – Брат, – протянул он, – скажи мне, ты верующий человек? Следуешь ли ты по пути Бога-Отца?
– Не будем об этом, – отмахнулся Хадсон. – Я хочу знать, почему Август ван Рем покупает никуда не годных лошадей. Я бы хотел поговорить об этом с Томуваэ. Он точно не захочет меня видеть?
– Однозначно нет. Если бы он хотел с тобой поговорить, он вышел бы поприветствовать тебя, когда ты появился в деревне. А если ты попытаешься приблизиться к его жилищу без приглашения, тебе могут объяснить, что так делать не стоит, причем очень кровавым способом.
– Я все же рискну.
– Это крайне неразумно, брат мой. Они выказали тебе уважение, потому что ты провел ночь на территории этого существа и, похоже, не боишься его. Только поэтому они позволили тебе войти сюда, но не обольщайся…
Хадсон потряс головой, цепляясь за последнюю мысль Дэвиса.
– Погоди-ка, – перебил он. – Ты хочешь сказать, что индейцы верят, что в болоте Блэк-Оук и правда обитает какое-то чудовище?
– Некоторые храбрые воины видели его, – последовал ответ. – Я слышал, как они говорили об этом. Они стараются держаться подальше от его территории, когда выходят на охоту.
– Мне говорили, – нахмурился Хадсон, – что жители Брайартуса просили могавков помочь им разыскать пропавших людей. Они даже просили их помочь выследить чудовище, но могавки не справились.
– Они не «не справились», – фыркнул Дэвис. – Могавки могут выследить все живое. Просто конкретно в этом случае они предпочли не нападать на след.
– Почему?
Дэвис пожал плечами.
– Не знаю. Мне показалось, приказ потерять след чудовища исходил от самого Томуваэ.
– Значит, индейцы вовсе не считают рассказы о монстре выдумками бледнолицых?
– Вовсе нет! Как я уже сказал, это существо видели, но считают его проблемами бледнолицых. Индейцы не хотят иметь дело с этим чудовищем. А теперь… пожалуйста, брат, давай поговорим о твоих отношениях с Господом. – Он растянул рот в улыбке, вновь обнажив свои окрашенные вином зубы. – Я думаю, тебе следует подумать об этом, если ты планируешь провести еще одну ночь во владениях монстра Блэк-Оук.
– Знаю. И я обязательно этим озабочусь, – сказал Хадсон. – Но я все еще не уверен, что верю в чудовищ. – Он встал. Пусть до его палатки отсюда было не больше двух миль, путь предстоял сложный. – А пока мне лучше уйти.
– Прошу тебя! – Дэвис вскочил на ноги и пошатнулся от количества выпитого. У него был такой вид, словно он приготовился пасть ниц перед Хадсоном и слезно умолять его. – Не уходи! Нам ведь еще столько всего нужно обсудить!
Хадсон поднял заплечную сумку.
– К сожалению, я не могу остаться. У меня есть работа.
– Разве ты не можешь остаться хотя бы на несколько минут? Пожалуйста! Расскажи, что ты знаешь о Бостоне! Громовой Человек может подождать, разве нет?
– Громовой Человек?
– Так могавки называют это существо. Те, кто слышал его крик, сказали, что у него очень громкий голос. Прошу тебя, брат… останься ненадолго и расскажи мне о Бостоне! Поделись еще какими-нибудь новостями с нашей родины! Я провожу тебя, когда придет время, но… прошу тебя, и Бог просит тебя через меня… молю, побалуй грешника несколькими крохами со своего стола!
Хадсон уже собирался вновь отказать, но задумался. В конце концов, что плохого случится, если он и впрямь уделит этому несчастному еще несколько минут?
– Ладно, – сказал он, снова снял заплечную сумку и отложил ее в сторону. – О Бостоне и о новостях из Англии. – Он занял свое место на табурете, а Дэвис расположился на земле прямо у его ног, сцепив свои изувеченные руки, словно в молитве. Он глядел на Хадсона, как мог бы смотреть на мессию, словно тот был способен вернуть его обратно в цивилизованный мир хоть на какое-то время. Его измученная душа жаждала бальзама.
Хадсон решил, что свои новости из Бостона и Англии он раскрасит в цвета полевых цветов, растущих вокруг озера Блэк-Оук, и оставит Джеймса Дэвиса пребывать в счастливых иллюзиях. Это принесет немного аромата роз в эту вонючую унылую лачугу. Горькую правду о ненависти, войнах, жадности, бесчеловечности и грехе, которые окутывали мир так плотно, будто только они и составляли истинную природу человека, он решил не освещать.
Он и сам был далеко не безгрешным человеком. Недаром ведь его называли и негодяем, и разбойником, и всем прочим. Но сердце у него осталось, и приукрасить новости из внешнего мира – меньшее, что он мог сделать для этого бедолаги.
