Текст книги " Камень третий. Дымчатый обсидиан "

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Сам того не ведая, Кан перешагнул через ступень, впервые сумев разобрать что-то внятное в этом потоке.

В тот момент восприятие выкинуло странный финт, заставивший мир перевернуться с ног на голову. Минуту назад Ученик видел мертвый город, жуткий в своем безмолвии, в своей неподвижности; город, пропитанный ужасом и смертью; город, из которого хочется бежать прочь, не разбирая дороги; и за каждым поворотом улицы мерещилось что-то опасное. Мимолетное прозрение открыло взору гадальщика совершенно иную картину: залитый кровью Малый Эрх оказался пуст и безопасен; окрестности же, напротив, дышали угрозой, незримой, выжидающей…

– Кангасси я не чувствую, – нахмурившись, произнес Кан уже на крыльце таверны; гадальный поток тут же отозвался каскадом образных всплесков, каждый из которых норовил накрыть неопытного носителя Триады с головой. – Хотя… – с трудом сохранив бесстрастный тон, добавил Кангасск, – что-то похожее на жизнь здесь есть. Слабое, угасающее…

– Немаан? – в голосе Занны прозвучала тихая надежда. И должно быть, взгляд, который бросил на нее Дэлэмэр, услышав это имя, показался ей странным: ох не так встречают слово о выжившем друге.

– Нет, – отрезал Кангасск, не объясняя, и перешагнул порог…

В общем зале, еще хранившем тепло очага, стоял терпкий запах крови. Здесь покоились те, кто превратил таверну в свой последний бастион. Много их было. И каждый второй – хрупкий юноша. И у всех – дешевые мечи, из тех, что спешно ковали перед самой войной… еще под руководством Кана.

Мая, хозяйка таверны, лежала тут же. Из всех защитников «Очага Малого Эрха» у нее одной было оружие из добротной стали: короткий гибкий меч с затемненным лезвием. Мечи, подобные этому, любимы теневой братией; их носят обернутыми вокруг пояса; они не отражают света даже в лунной ночи… Какой бы ни была история Маи, та забрала ее с собой, не покинув своей таверны, как капитан не покидает гибнущего корабля.

Поднявшись по лестнице, Кангасск остановился у той самой комнаты, где не так давно провел ночь с Гиледой… Теперь тонкую дощатую дверь отмечал кровавый отпечаток ладони: кто-то добрался сюда раненый и открыл дверь, толкнув ее перед собой.

– Он здесь, – шепнул Кангасск Занне. – И он боится.

Дверь заперли изнутри, однако замок оказался настолько хлипким, что достаточно было налечь плечом, чтобы он хрустнул и поддался.

Первым, что осознал воспаленный разум Кангасска, стал морозный ветерок, ворвавшийся в царство кровавого смрада, спасибо приоткрытому окну комнаты. А мигом позже Кан понял, что нашел обоих: и девочку, и последнего защитника Малого Эрха.

Кангасси лежала на кровати, свернувшись клубочком в теплых одеялах, как всякий спящий ребенок, однако Занна, судя по испуганному возгласу, сразу же предположила худшее.

Что до человека, распластавшегося на полу, то в нем Кан узнал своего недавнего знакомого. Наемник, вздумавший было ограбить седовласого незнакомца у стойки… он самый. Вернее, бледная, изможденная тень того самого.

Однако силы воли этому человеку было не занимать. Собрав остатки сил, он заставил себя приподняться на локте и вытащить из ножен меч.

– Не подходи! – глухо прорычал он, направив клинок на Кангасска.

– Я не причиню тебе зла, – спокойно отозвался тот. – Я тебя помню. Ты был в таверне позавчера. Хотел меня ограбить, но мы решили дело миром.

Губы наемника дернулись в кривой усмешке. Меча он не опустил, тем не менее.

– Их много было… – отрывисто заговорил он. – Много… тех, кого я помнил… целая… армия… Имя… имя твое как?

– Кангасск Дэлэмэр.

Меч выпал из обессилевшей руки и звякнул об пол…

– Он… сказал… – взгляд раненого стал безумен. – «Передай Дэлэмэру, что он рано похоронил… своего друга…»

«Немаан…»

Кангасск ничего не ответил. В несколько широких шагов он пересек комнату и опустился на одно колено перед наемником. Исследующее заклинание дало жуткую картину. Ран было много, серьезных ран. Большая кровопотеря. Заражение. Вздохнув, Кан сделал единственное, что мог в данной ситуации: наложил обезболивающее заклинание.

– Оох… гаръяр шерста'кинн! – с блаженной улыбкой выругался наемник, когда боль отступила. – Хорошо-то как… Попить бы еще.

– Кангасск! – окликнула Ученика Занна, склонившись над спящей дочерью. – Что с ней?! Она не просыпается!

Ученик протянул раненому свою флягу с водой и поднялся на ноги.

– С ней все в порядке, – сказал он с полной уверенностью. – Это магический сон… – и, посуровев, подытожил: – И, знаешь, я бы предпочел не будить ее, пока мы не выберемся отсюда…

– Ты прав… – Занна опустила взгляд.

– И еще… я бы не спешил уходить, – добавил Кан. – Хаст… – чтобы узнать имя наемника, Ученик не стал мучить себя лавированием в гадальном потоке, а просто безмолвно сотворил простенькое заклинание Нунтиус. Раненый с удивлением поднял на него измученный, безумный взгляд. – Расскажи, что здесь случилось…

Кангасск знал, что несчастного хватит едва ли на несколько фраз; но серебристая Паутина уже возникла перед глазами наследника миродержцев, переливаясь причудливыми узорами судеб; каждое слово, каждая эмоция – все теперь будет иметь значение… Увидеть, понять… Сто к одному, Немаан для того и оставил в живых беднягу Хаста: чтобы Кан взглянул на произошедшее его глазами. Скрываться от взгляда гадальщика – природное свойство стига, и этот хитрец нашел способ обойти его. Мало того, он знал, что Кангасск обязательно воспользуется возможностью; воспользуется, даже зная, что это было задумано заранее. Беспроигрышный план…

Едва с губ Хаста сорвалось первое слово, взор Ученика побежал по серебряной нити его судьбы, меж мерцающей пыли мертвых судеб…

Хаст Азейр звали его.

Он не помнил своих родителей и своей родины; свободно говорил на двух языках – общем и островитянском, ругался – на шести, писать и читать не умел ни на одном. Много повидал в жизни, двадцать лет проскитавшись по миру, не принятый ни Тенями, ни Законом. Наемник. Разбойник. Бродяга.

В Малый Эрх он пришел за покоем и, хоть первый же вечер начал, по старой привычке, со ссоры с заезжим магом, все равно надеялся на лучшее. Хасту везло: на следующий же день устроился дозорным в городское ополчение; получил койку в казарме и сухой паек.

Закутавшись в два плаща, Хаст Азейр звонко хрустел яблоком и смотрел в даль с вершины той самой башенки, где позже нашел свою смерть маленький Спектор.

Событие за дежурство Хаста случилось лишь одно, да и то, скорее, любопытное, чем настораживающее: в город прибыли трое – судя по всему, семья: родители (причем, отец – со спекторской повязкой) и ребенок; но как прибыли! Верхом на рыжей файзульской чарге!

Встречала новоприбывших целая стая любопытствующих, в том числе и Хаст, которому как раз пришло время сдавать дежурство. Поохали, позавидовали и разошлись трещать о небывалом событии с соседями. Не меньше пересудов было тогда, когда женщина верхом на чарге спешно покинула город ближе к вечеру, оставив своего спутника одного в гостинице.

Но у Хаста к тому времени появились другие заботы: его вызвал к себе командир местного ополчения – Сальватор Нериус Вьен – для беседы. Беседа вышла не слишком приятной: Нериус навел справки о прошлом Хаста и – что неудивительно – проникся к новому ополченцу недоверием.

Решения командир вынести не успел: ему доложили о некоем тревожном известии, которое принес один из приезжих, и Вьен велел привести его.

Парня Хаст узнал сразу: тот самый, чья подруга умчалась прочь на чарге, оставив его с ребенком. Несмотря на заявленную важность известия, сколько-нибудь обеспокоенным вестник не выглядел. Он небрежно ухмылялся, кивал в ответ на требовательные реплики Вьена и вообще вел себя по-хозяйски.

– Я Немаан Ренн, – представился незнакомец. – Собери всех, кто может держать оружие, если хочешь, чтобы хоть один, – он бросил холодный взгляд на Хаста, – пережил эту ночь.

– Да кто ты такой?! – вспылил Нериус.

Немаан не стал препираться с ним. Хаст так и не понял, что сделал этот вестник… Человеку, не знакомому с работой Сальватории, что Алой, что Серой, это и не должно быть понятно: даже если Стражник или Инквизитор не носят формы или знаков различия, они способны многое сказать о себе, безмолвно продемонстрировав сложный магический узор определенной техники. Это и сделал Немаан. Причем так, что заставил Нериуса устыдиться своему неверию. И город подняли по тревоге.

«Нашел покой» – с горькой усмешкой подумал Хаст Азейр.

Он никогда не был ни отчаянным смельчаком, ни исполненным чувства долга патриотом. Он бродил и скрывался всю жизнь. Почему же не улизнул теперь? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Хаст смотрел, как собирается ополчение, слушал, как взволнованно переговариваются мечники в одном ряду с ним… и не чувствовал привычного страха в своем сердце, лишь прохладную отстраненность от всего происходящего и тихое, горькое торжество. В тот момент он походил более на мудреца, чем на простого наемника, и тонкий ореол ффара, невидимый никому, сиял над его головой…

К кому-то такое осознание не приходит никогда; к кому-то – лишь перед смертью… Прикосновение ффара оказалось мимолетным, но, даже когда оно исчезло, на земле остался совсем другой Хаст.

…Нериус Вьен со своей боевой семеркой и вестник, представившийся Немааном, вышли в центр городской полщади. Командир поднял руку, требуя тишины, и, когда улегся тревожный ропот в рядах, сказал, кивнув в сторону вестника:

– Этот человек – Немаан Ренн, Инквизитор первого уровня, прибыл по особому поручению Серого Совета. Ему слово.

Он должен был объявить о войне, этот Немаан; зажечь сердца людей краткой, но вдохновляющей речью… этого от него ждали. Однако он не спешил оправдывать чужие ожидания.

Сделав пару шагов вперед, Немаан Ренн белозубо улыбнулся и, довольный всеобщим недоумением, развел руками, отпустив с ладоней добрую сотню белых Лихтов. Они взмыли в воздух, как светлячки, залив площадь мерцающим светом. В нем искристо блестел снег; стальные доспехи пускали блики…

Недоумение росло; командир еще держался из уважения к старшему по званию, а вот по рядам его воинов уже пополз возмущенный шепоток, грозящий перейти в открытые возгласы. Но наконец вестник заговорил:

– Война будет, – объявил он с равнодушной, даже скучающей ухмылкой. – Это неизбежно и необходимо, – Немаан даже пожал плечами. – Ну что ж, начнем… Ах да!.. как любили говорить в мире-первоисточнике: весь мир – театр, а люди, – на этом слове он сделал особое ударение, – в нем актеры…

Едва последнее слово сорвалось с губ Немаана Ренна, как образ его поплыл, словно густой туман, уносимый ветром… или тело поверженного стига.

Белые Лихты, оставшись без поддержки мага, угасая, градом попадали вниз. Они звонко стучали по шлемам и камням стен или мягко приземлялись в снег…

Лихты? Стучащие? Не исчезающие после того, как погасли?

Подобная мысль, пусть с запозданием, но коснулась и Хаста. Тем временем кто-то опомнился быстрее и, подняв одну из «градин», прокричал что было сил:

– Стигийские камни! Это стигийские камни!

…И тишина взорвалась…

Нериус Вьен пытался отдавать команды, но голос его едва слышался в общей панике. А тем временем на месте упавших камней поднимались стиги. Туманные облачка, быстро обретающие форму. И у каждого стига был человечий облик. И каждый облик был кому-то знаком… более того – дорог…

Даже суровый Макс Милиан, убивший стига, который принял облик его любимой, не скоро отошел от шока… что уж говорить об обычных людях, не наделенных выносливостью и выдержкой миродержца…

С самого начала сопротивление превратилось в бегство; сражаться осталась лишь горстка ветеранов во главе с Нериусом.

Те, кто спустя некоторое время сумел взять себя в руки, – занимали и обороняли отдельные дома. Хасту волей судьбы досталась таверна. И то, если бы не Мая, он вряд ли сумел бы стряхнуть с себя это безумие. Но она была удивительной женщиной, воином старой закалки… и она сделала невозможное, организовав достойную оборону «Очага» из перепуганных мальчишек и девчонок, а также нескольких взрослых ополченцев. И армия Маи победила бы… если б это вообще было возможно.

Увы, в планы Немаана, поставившего этот «спектакль», подобное не входило…

В какой-то момент многочисленные образы стигов растаяли, как дым, и вслед за вспышкой Зирорна появился вестник. Устав от затянувшегося действа, он решил дело магией… Второго Зирорна он не применил, но это уже не имело значения… И если бы по рядам простых воинов огнем и мечом прошлась боевая семерка магов высокого уровня, результат был бы тот же.

Когда Хаст опомнился, то понял, что остался один. И он что было сил карабкался по лестнице, волоча за собой перебитую ногу; не чувствуя боли от ужаса и безумной надежды спастись.

Вестник же спокойно шел следом.

– Я не трону тебя, – посмеиваясь, произнес он за порогом комнаты. Мигом позже плечи Хаста сжала левитационная петля. Вестник поднял человека над полом и развернул к себе…

– …И тогда… он сказал тебе передать… – задыхаясь, говорил Хаст. Он и не поверил бы, что сказал Дэлэмэру всего две или три фразы: в душе наемника жила твердая уверенность, что он поведал обо всем. В общем-то, это было так… и человек, угасающий сейчас на глазах у последнего Ученика, мог бы, пожалуй, стать неплохим гадальщиком.

– Все в порядке, Хаст, – успокаивающим тоном произнес Кан. – Я тебе помогу. Все будет хорошо.

– Правда?!. – жалобно, с надеждой спросил наемник.

– Правда… – скрепя сердце подтвердил Кангасск Дэлэмэр.

Заклинание сна он наложил как всегда безмолвно. Но… так молчат над мертвецом.

– Даже без харуспекса вижу, что ты врешь, – отрешенно покачала головой Занна Илианн. – Или у тебя есть анок меллеос?

– Был, – Кангасск мрачно кивнул. – Но я его отдал… к чему теперь вспоминать… Что до лечебной магии, то с такими ранами я не справлюсь, только зря замучаю человека.

– Да? Что же ты сделал только что?

– Наложил магический сон. Десятикратную дозу. Спать под магией больше двух суток – смертельно. Хотя… не думаю, что он протянул бы столько. Да, сна ему осталось часов пять… Это будет спокойная смерть. Больше я ничего не могу для него сделать.

Сняв с кровати одеяло, Кан прикрыл им спящего Хаста; затем молча поднял на руки Кангасси и вышел из комнаты.

Эа, беспокойно переминаясь с лапы на лапу, ждала их с Занной на крыльце таверны. Малый Эрх был по-прежнему безопасен и пуст, но теперь Ученик чувствовал: это ненадолго.

– Птицы, – озвучила его опасения Занна. – Они исчезли. Ты знаешь, что это значит?

– Нет…

– Дьявол, все как в войну… Это значит, что скоро сюда придут другие… хищники…

Глава шестьдесят вторая. Белый камень Илианн

«Велик и добр незримый отец наш. Нищими и всеми проклятыми пришли мы к нему, и он даровал нам величайшее из сокровищ своих, не требуя взамен ничего, кроме доброй памяти о нем. Так вспоминайте об отце нашем, юные Илианн, каждый раз, когда пробуждаете новый харуспекс! Где бы вы ни были в тот момент, мысль ваша коснется камня прародителя Илианн и всех Илианн, живущих ныне и живших до, ибо мы есть единый дух…»

Азария и Самберт. «Книга наставлений» год 1141 от п.м.

– Ты не владеешь трансволо?!.

…Злость и слезы; голос, то и дело срывающийся на крик. Недавний ужас, словно вырвавшийся из-под пелены тумана равнодушия, оборачивался фразами одна безумнее другой. Шок – как обезболивающее… когда он отходит, человеку становится хуже.

Занну трясло, как в лихорадке, и Дэлэмэра она винила, казалось, во всем и сразу. Проснувшаяся Кангасси недоуменно оборачивалась к матери, теребя ее за рукав; Эа прижала уши, не вдаваясь в человечьи ссоры, летящим шагом бежала вперед, с каждым шагом поднимая в воздух пушистые облачка снежинок. Что до Кана… то он слушал. Молча. Чувствуя, как постепенно сдают нервы.

– …Не маг, не воин… Да как тебя только взяли в Ученики миродержцев?!! – рыдая, прокричала ему Занна. И это стало последней каплей.

– Миродержцы берут в Ученики не за это, – медленно проговорил Кан, с истинным уважением к тем, кто ушел; к тем, кому он клялся всегда быть верным и словом, и делом. И именно эта фраза, произнесенная усталым, с болезненной хрипотцой голосом, положила конец разыгравшемуся безумию.

– А за что же? – растерянно спросила Занна. Остатки былой ярости еще тлели в ее душе, как угли, и не желали сдаваться так просто.

– Не знаю, – Кангасск зябко повел плечами; и кашель после двух часов на морозе вновь дал себя знать.

Молчание поглотило несколько долгих секунд…

– Прости… за все, что я наговорила. Что нам теперь делать? – Занна произнесла это так жалобно и растерянно, что у Кана сердце дрогнуло. И какая несправедливость: сказать все нужно именно сейчас.

– Послушай, Занна, – мягко обратился к ней Кан, наклонившись почти к самому уху. – И поверь. Помнишь, я говорил, что нам не вернуться в Табириум? Это было как раз до того, как ты сорвалась на меня.

– Помню, – Занна вздохнула.

– Это так, – подтвердил Кангасск, не дав ей отвлечься на угрызения совести. – И вот почему: мы сейчас не на свободном пространстве, мы в окружении. Я чувствую угрозу со всех сторон. Скажи, кто должен был прийти в город, когда исчезли птицы?

– Дети тьмы, – машинально отозвалась Илианн и вздрогнула, осознав, к чему ведет такая догадка…

– Вот именно, – кажется, согласившись, Кангасск разбил последнюю надежду на спасение. – Их полно вокруг. Они не люди и не звери, я не могу читать их судьбу, предсказывать их, но угрозу я чувствую. Нам не дадут дойти ни до Табириума, ни до любого другого города. Надо искать другой путь…

– …Кангасск…

– Да?

– Нам нужно где-то остановиться на ночь… Без этого можно даже не пытаться строить планы: мы просто замерзнем… Видишь тот лес? – Занна протянула руку, указав на изумрудно-зеленый сосняк вдали. – Эта твоя «угроза» распространяется на него?

– Нет. По крайней мере, пока.

– Там есть охотничий домик. Мы останавливались в нем, когда ехали в Малый Эрх с Немааном…

Кангасск сжал зубы и мысленно выругался, но промолчал. В другое время он ни за что не одобрил бы что-либо, связанное с этим стигом. Но сейчас, похоже, выбора не осталось: один он, может, продержался бы как-то, но когда с ним женщина и ребенок… Скрепя сердце, Кан велел Эа бежать к лесу.

Небо в синих и багровых тонах выглядело полосатым у горизонта, под самым куполом обращаясь в сапфирово-синий. Поистине потрясающий закат горел над северными пустошами, горел ни для кого, ибо в этой части света все, кто сумел бы оценить его великолепие, в то время лежали мертвыми на рубиново-красном крошеве снега или же отчаянно спасали свои жизни… И кто скажет, что красота не вечна, даже если некому смотреть на нее… как в опустевших мирах, что порой встречались Кангасску в странствиях долгого сна. Безлюдные, покинутые, пустые, словно выпитые до дна чаши, но прекрасные, всему вопреки.

Пустые миры… Пустой Омнис… здесь и сейчас такое уже не казалось Ученику невозможным… Да, вдали отсюда кипит жизнь; распевают морские песни и тонут в дыму зигарелл портовые города; магические Университеты густо пахнут магией после лабораторных занятий; Сохраняющие Жизнь – учителя и ученики – бродят по дорожкам диадемовой рощи, давно сбросившей старые листья; где-то есть Милия и Лайель Грифон, и Лайнувер Джовиб… Серая Башня и Цитадель Влады… Кулдаган, исполненный магии арена… Черные Острова… желтые степи, где файзулы выходят на охоту со своими чаргами… и изумрудный Ффархан сияет посреди океана…

Кангасскнемершгхан Дэлэмэр больше не видел безумия Трех: как Горящий Обсидиан пульсирует в такт сердцу, так Триада пульсирует в такт жизни самого мира. И этот ритм уже не тот, что раньше; и ломается он именно здесь, в снежных пустошах Севера… Что губит миры? Или кто?.. Омнис – вслед за Сигилланом?.. Очень хотелось сказать «нет»…

Дом безмерно порадовал и чаргу, и Занну с дочкой, и лишь Кангасск, едва опустив засов на двери, замер и мучительно сглотнул, когда ужас широким всплеском обжег изнутри грудь и горло: угроза, что казалась такой далекой секунду назад, нежданно подступила совсем близко. Казалось, крылатая стая пронеслась над ветхим убежищем, уронив на него пеструю тень. Предупреждение. Или изысканная издевка, намек, что все идет по плану. Этот стиг любит намеки, будь он проклят… Растерзанный маленький Спектор, одного возраста с Кангасси… и теперь стая детей тьмы…

Накидав в пустой очаг гору Южных Лихтов и положив на ее вершину пару огненных сфер, Кан прилег у магического огонька и смотрел, долго и безучастно, как Занна готовит простой дорожный ужин из соленого мяса, овсяных хлопьев и растопленного снега. В какой-то момент Ученик с горечью осознал: сейчас ей спокойно рядом с ним. И девочке. И даже чарге.

Вздохнув, Кангасск опустил капюшон и уткнулся лицом в сложенные ладони. Ха, будто этот жест способен задушить отчаянье, растущее под сердцем, как цепкий сорняк!

Повинуясь желанию исчезнуть, забыться, из дальних уголков сознания выползли призрачные полусны – наследие тех тринадцати лет, когда Ученик не был привязан ни к чему и ни к кому, блуждая средь чужих миров… Заманчиво. Невозвратимо.

И тем не менее в полусонном мире удалось сбросить часть усталости, а время сжалось в единый миг. Казалось, только смежил веки – и вот тебя уже настойчиво трясут за плечо, говоря о горячей похлебке. Пусть не сразу, но Кангасск внял голосу Занны; поднялся; протер глаза; отхлебнул горячего солоноватого варева через край чашки.

В домишке, нагретом магическим теплом и освещенным золотым светом Лихтов, стало на удивление уютно. Можно было легко представить себе, что это мир-в-мире, безопасный островок, маленькая крепость… Занне и девочке хватило этой иллюзии, чтобы воспрять духом. У первой появилась надежда в голосе; вторая и вовсе весело играла с чаргой, не помышляя ни о чем. Кангасск даже иллюзии был лишен…

Когда он поднял голову и встретился взглядом с Занной, та невольно помрачнела тоже.

– Все плохо? – коротко спросила она, принимая из рук Дэлэмэра пустую чашку.

– Нет, – мотнул головой Ученик и, посмотрев в сторону играющей Кангасси, продолжил: – Поговорим позже об этом, ладно?

– Ладно, – голос Занны дрогнул.

Кангасск вынул из очага Лихт, в задумчивости перебросил его с левой ладони на правую и обратно, как Флавус Бриан… Флавус… Лихты-звезды… кулдаганские мечты… мысль о старом друге приятно согрела сердце.

– Почему ты седая? – слабо улыбнувшись, спросил Кан; совсем как Гиледа недавно спрашивала его.

– Наш род славится ранней сединой и поздней старостью! – заявила на это Занна, гордо вздернув подбородок, совсем как та бойкая девчушка, которую Кан помнил. Однако прежний образ сник довольно быстро. – Наш род… – Занна печально опустила глаза.

Кажется, Кангасск попал в точку, задав этот невинный на первый взгляд вопрос. И затронул прошлое, куда более древнее, чем можно себе представить. глядя на молодую женщину с ранней сединой в волосах. Не десять лет и не тринадцать, а тысячи… старое, поблекшее от времени серебро судьбы.

В узкое окошко, напоминающее бойницу, заглядывал уже не полосатый закатный вечер, а истинная ночь. Время шло неспешно. Больных тем Ученик больше не трогал и вообще говорил мало. Разве что вызвался помочь Занне, пройдясь заклинанием ресторации по грязной посуде и по дорожной одежде, испятнанной кровавым снегом Малого Эрха; еще и пошутил, что маг, дескать, незаменим в домашнем хозяйстве.

В довершение всего Дэлэмэр уложил спать раскапризничавшуюся Кангасси. Без всякой магии, даже без слов. Просто посидев рядом и погладив малышку по голове.

– Странно… – шепнул он Занне, когда девочка уснула, свернувшись калачиком у теплого бока чарги.

– Ничего странного, – пожала плечами гадальщица; однако нотка материнской ревности, промелькнувшая в голосе, от амбасиатского чутья не ускользнула. – Она никогда не знала отцовской ласки. Да и вряд ли вообще помнит отца. Так что в ее мыслях и фантазиях отца сейчас заменяешь ты.

– Вот как… – Кан задумчиво поднял бровь. – Прости, я уже спрашивал… спрошу снова: почему она не говорит?

– Это с тех пор, как она увидела стига… – вздохнула Занна. – Три годика ей тогда было.

– Ясно, – Кангасск понимающе закивал. – Она будет говорить снова. Это я обещаю. Мой друг, Орион… он лучший врач Омниса.

– Друг… – повторила Занна, нахмурившись, и поднялась на ноги. Похоже, все-таки решилась на неприятный разговор.

В маленьком домишке, где всего один этаж и одна комната, в центре которой из камней сложен очаг, негде уединиться для разговора, можно лишь сесть по другую сторону от очага и снизить голос до шепота. Еще одна иллюзия. Но Кангасск на нее был согласен, если Занне спокойнее говорить так.

– Кангасск, этот несчастный в городе сказал что-то про Немаана. Я не верю, что он замешан в этом, – Занна сокрушенно покачала головой. – Не верю.

Кан молча сел рядом. О да, чего тут не понять!.. Заботливого друга семьи Немаан сыграл отлично, да и на роль «великого мага и воина» он подходит куда лучше, чем Ученик миродержцев – однорукий оружейник, известный серийными мечами, кованными наспех из чего попало, и в магии не сотворивший ничего серьезнее огненной сферы. Да что там… не сумевший придумать лучшего доказательства своей преданности, чем бестолковое сидение у окна дома несчастной женщины. То ли дело Немаан… прямо-таки герой, сошедший со страниц книжки какого-нибудь кулдаганского сказочника! Да уж… чего тут не понять…

– Занна, Немаан не человек, – неохотно начал Кангасск. – Это стиг. И разрушенный Малый Эрх – его рук дело. Хаст не успел много рассказать, но с Триадой я видел почти все. Немаан для того и оставил в живых беднягу…

– Что ты несешь… – Занна чуть ли не фыркнула от возмущения. – Да это вообще не были стиги! Я видела города, разоренные ими, Кан! Человек, убитый стигом, выглядит так, словно его разорвали на части. Эрх же разрушили оружием и магией. Стиги не используют оружия. Не используют магии. И не пытают пленников! И как ты мог подумать о Немаане такое? Чарга, Спектор – уже не доказательства?! И то, как он заботился о нас Кангасси? И как убедил меня идти за тобой?

Ох, с таким защитником непросто будет в чем-либо обвинить Немаана. Однако терпением Ученик запасся как следует: чего-то подобного он ожидал… Достаточно вспомнить, как его самого убеждал Флавус… да, Немаан умеет располагать к себе.

– Я считал его другом… человеком… долгое время, – нарочито без лишних эмоций произнес Кан. – Но он и вправду стиг, Занна. Я участвовал в охоте на него; более того – видел, как он умер… по-стигийски.

– Тебе не приходило в голову, что некий стиг мог просто использовать его облик? – последовала хлесткая фраза.

– Занна, милая, выслушай меня, – с нажимом произнес Кан. – Он сам использовал облик человека, которого я знал. Есть на свете настоящий Немаан Ренн. Я нашел его, и с этим Немааном у него мало общего. Тот Немаан, которого ты знаешь, – стиг, в этом нет никаких сомнений. Стиг, причем такой, каких не было раньше. Его не видит чарга, – он кивнул в сторону Эа, мирно дремлющей вместе с Кангасси, – его с великим трудом при мне отличил от человека опытный Спектор, что уж говорить о том несчастном малыше… И он использует магию. Практически любой человек теперь – для него живой стабилизатор.

Кангасск ждал еще выпадов, возражений… но ничего подобного не последовало: Занна всхлипнула и закрыла лицо руками. Совершенно не понимая, что случилось, Кангасск обнял ее за хрупкие плечики, осторожно и с опаской, как и полагается виновнику всех бед. Задавать лишние вопросы и шептать глупые слова утешения он, зная взрывной характер Занны, даже не думал.

Дрожь затронутого прошлого Кан почувствовал не сразу.

Должно быть, в тот момент поперек современного узора Паутины легла древняя нить; видеть этого Ученик не мог, как не мог видеть ничего, что касалось последних двоих из династии Илианн, но вот чувствовать…

– Я знала, что так будет… – услышал Ученик. Этот горячий, срывающийся шепот вряд ли был адресован ему: слишком тихо прозвучали странные слова, но он все же переспросил:

– Знала?..

– Я тринадцать лет скрывалась от мира, Кангасск, – отстранившись, Занна вытерла ладонью слезы; голос ее посуровел. – Ты когда-нибудь задумывался, почему?

– Да, – кивнул Кан и добавил, вспомнив свой визит в гадальный квартал Лура: – И не я один.

– Когда война подошла к Таммару, все выжившие Илианн отказались покинуть город. И благословили династию Нансар на продолжение традиции. Не сомневаюсь, Сейвел хвастался тебе этим, – Занна горько усмехнулась.

– Да…

– Они как дети, эти Нансары… – покачала головой Илианн. – Они умеют пробуждать харуспексы, да. Но не знают корней этой традиции. Потому и получили наше благословение. Вот такая ирония судьбы.

Неприятная догадка посетила Кана, что-то смутное, призрачное, однако он не дал этой бестелесной сущность оформиться в слова. Не хотел он ни о чем догадываться, доверив наследнице древней династии – и просто дорогому человечку – рассказать все самой.

– Я расскажу тебе историю Илианн. И свою… – понизив голос, произнесла Занна. Тонкие пальцы ее на миг сомкнулись на запястье Кангасска. – Я надеялась похоронить ее навсегда, но судьба распорядилась иначе. Все, от чего я бежала эти годы – здесь. Потому слушай…

Азария, Самберт… первые Илианн этого мира, жили в эпоху омнисийской юности. Чуть больше тысячи лет от прихода миродержцев. Тогда было возможно творение, тогда мир менялся на глазах, и в нем зияло множество «дыр». Дети звезд – наследие того времени. И гадальные камни – тоже.

Первые Илианн были изгнанниками. Раньше на дикий и безлюдный Север уходили так, как уходят за горы Фумо сейчас; как ты пытался.

И они нашли там это проклятое месторождение черного обсидиана, а заодно и еще одну «дыру» этого мира. Через нее никто не мог прийти, не мог видеть или говорить. Это была очень слабая аномалия, потому и не замеченная миродержцами целую тысячу лет. В легендах сказано, что в центре месторождения чувствовалось незримое присутствие, напряженное молчание, пристальный взгляд. И это завораживало, и заставляло первых Илианн подолгу бывать там. Сладкий покой, холодный, безмятежный; об этом мечтает каждый изгнанник… Его хотелось унести с собой, держать под сердцем, чувствовать вечно. И они унесли. Первые пробужденные харуспексы.

Настроившись на нужный лад, утихомирив все эмоции, достаточно лишь пожелать. Таков секрет пробуждения обсидиана. Азария и Самберт писали в одном из преданий, что их учил тому «незримый отец». «Незримый отец учил нас, и мир его родной звался Илианн»…

– Сигиллан он звался, – шумно выдохнул Кангасск посреди речи Занны. – И это не его родной мир.

Исказилась летопись, переписанная много раз, или Азария и Самберт «расслышали» своего «незримого отца» неверно… какая разница: словно кусочек мозаики, пропущенный и забытый в самой середине, с щелчком встал на место, преобразив все и сразу.