Текст книги " Камень третий. Дымчатый обсидиан "

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Он был высок, худощав и нечеловечески красив. Кангасск много читал о существах, похожих на человека лицом и статью. Их черты могут быть безупречны, прекрасны. Но по ним всегда видно, что они не люди…

– Глупые человечки! – величественно произнес маг и обвел всех взглядом, особо остановившись на Кангасске, отчего тот задрожал крупной дрожью… – Молите о пощаде, и я дарую вам жизнь. Вы будете верными и добрыми слугами мне, Немаану Великому и Мудрому…

…Вокруг царило легкомысленное веселье. Красивые иллюзии Велли нравились людям. Многие до сих пор мысленно пребывали в иллюзорной битве, открывшей спектакль, и не вникали особо в сюжет. Скорее всего, мало кто поймет, в чем все дело. Но Немаан привык к непониманию.

Унаследовав огромную магическую чашу от своей матери, он, даже будучи студентом Университета Серой Магии, не успел растратить слишком много, а браслеты (и после – отказ от амнистии) предопределили его амбасиатскую судьбу навсегда. Потому, будучи амбасиатом и чувствуя мир тоньше, чем обычные люди, Ренн научился быть снисходительным к ним. Каждый спектакль был для него погружением в море чужих эмоций… и сейчас… сейчас в этом море было что-то не так.

Немаан почувствовал взгляд. Особенный, ничем не похожий на взгляды веселых зевак, собравшихся у сцены: так не смотрит сторонний наблюдатель – так смотрит лишь тот, кто причастен… Ренн даже остановился перед решающей фразой, чтобы найти глазами этого человека. И нашел…

…Молодой, но уже убеленный сединами воин. Он стоит за спинами зрителей, там, где нет ничего, кроме хлипкого, растоптанного сапогами снега; за его левым плечом висит в воздухе золотисто-желтый Лихт, а у ног его сидит рыжая файзульская чарга…

…Немаан расплылся в улыбке. И это была улыбка человека, который нежданно нашел в жизни то, во что стоит верить.

Он продолжил прерванную фразу и, подняв свою тонкую руку, указал ею не на юного Тирсена, игравшего Кана, как должен был, а на настоящего Ученика миродержцев; и, по неведомому наитию, люди стали оборачиваться, следуя его жесту. Вскоре уже ни один человек не смотрел на сцену.

– …а тебя, Кангасск Дэлэмэр, – с тихим торжеством произнес Немаан, – тебя я возьму в ученики, ибо вижу в тебе большой потенциал…

Море эмоций всколыхнулось, и по нему пошли крупные волны: удивление, недоумение, любопытство. Вряд ли, ой вряд ли кто-то поверил в давнее знакомство бродяги и последнего Ученика миродержцев, а тем более – в правдивость разыгранного спектакля… Но появление Кангасска, и – ничуть не меньше – послушная ему файзульская чарга заинтересовали всех и каждого…

…Был миг, когда что-то сдвинулось в реальности для Кана; когда он забыл, что все происходящее – лишь спектакль, поставленный вдохновенными бродягами, облаченными в потертые, видавшие виды костюмы; что все это – игра, грим и простенькие, расплывчатые иллюзии.

Почему? Да потому что тут совпадало все до последней детали. Каждый жест, каждое слово… Сыгранные на сцене, они, тем не менее, будили настоящую память. Словно все это произошло лишь вчера… вчера – стояли рядом Влада и Серег; вчера – терзала совесть за свою излишнюю доверчивость; вчера…

Кан забылся, окунулся в память о давних временах, казавшихся теперь такими светлыми, такими далекими. Лишь Ффар не дал им угаснуть в памяти и наделил их высшей ценностью и вечной жизнью…

И вот Немаан указывает на него, глядя мимо паренька, играющего молодого Дэлэмэра, мимо озадаченных таким поворотом событий актеров… и говорит ту самую фразу.

…Кангасск лишь виновато улыбнулся и развел руками, без слов отвечая: я помню. И еще: прости, что сорвал спектакль… Это действительно было так: на сцену не смотрел уже никто, и легендарный герой со своей файзульской чаргой казался людям куда интереснее малопонятной пьески…

– Пойдем, ребята, – сказал Немаан своим ученикам.

Велли послушно свернула иллюзии, юные актеры покинули свои места и последовали за своим наставником, который уже перешагнул порог беспросветно темного коридора.

Кангасск бросил последний взгляд на опустевшую сцену. Свет Ффара погас для него, прошлое стало прошлым, настоящее – настоящим. Положив ладонь на холку чарги, Ученик побрел сквозь толпу, ничего не слыша и не замечая…

Немаана он нашел, и это, без всяких сомнений, – тот самый Немаан. Даже не будучи гадальщиком, Кангасск не усомнился бы в этом. Но…

Но это был человек, носящий браслеты: видеть браслеты Кан уже мог, это несложно и доступно даже юным Сальваторам. Так вот: браслеты были на месте. И иллюзии, точно воспроизводившие давние иллюзии Немаана, накладывал сегодня кто-то другой, причем неумело.

Даже внешне этот Немаан отличался от того, которого Кангасск думал здесь найти. Этот был наполовину седой, а болезненную худобу его не скрывал даже мешковатый костюм. И, судя по походке и координации движений, он не воин. Даже близко нет.

Ученик стремился в Коссель за ответами, а нашел лишь больше вопросов…

– Ну как? Это тот Немаан, которого ты искал? – осведомилась Сорока, когда Кан вернулся.

– Тот, – рассеянно кивнул Ученик. – И не тот одновременно.

– Нуу, так не бывает, – рассмеялась на это Грави.

– Похоже, бывает, – кивнул Кангасск с безрадостной полуулыбкой и спросил: – Он как-то быстро исчез со сцены тогда. Ты не знаешь, где его можно сейчас найти? Я бы хотел поговорить с ним.

– Я знаю почти все! – весело заявила Сорока. – А чего не знаю, то могу узнать. Я тебе его найду, раз обещала. Посиди тут, а я спрошу сейчас кого надо…

Похлопав Кана по плечу и взъерошив ему волосы, Сорока умчалась куда-то. Стремительная… всю жизнь на бегу, не поспеешь за такой. Ученик переглянулся с Эанной: чарга прижала уши, ясно показывая, что праздничный грохот ей не нравится. Кангасск с нею согласился: он сам устал за день празденств и многое бы отдал за несколько минут тишины.

…Озаряя вспышками темно-синее небо, над Косселем раскрывались огненные цветы фейерверков…

Глава пятьдесят первая. Получившие Роль

– Вот твой загадочный приятель, – сказала Грави Кангасску, положив руку на его плечо, и не удержалась, попросила: – Как распутаешь эту загадку, скажи мне, ладно?

– Ладно, – по-доброму рассмеялся Кан, не в силах отказать любопытной Сороке.

Поверив на слово, Гравианна оставила его посреди общего зала таверны.

Таверна звалась «Драконий хвост». Стены из грубого серого камня, скрипучие доски полов и лестниц, изрубленные (а порой и прожженные магией) столы… от всего этого тянуло духом странствий и приключений (так сказал бы юный Кангасск), или духом бродяжничества и разбоя (так сказал бы Кангасск теперь). И публика собиралась тут соответствующая: по большей части теневая братия, наемники и бродяги. Из общей массы выделялись лишь несколько молодых Сальваторов, заглянувших сюда, видимо, из любопытства… да и сам Дэлэмэр. Он привлекал внимание даже без рыжей Эанны, которая осталась ждать его вместе с караванщиками Сороки. Любопытство было самое разное: от безобидного до угрюмого, с оттенком угрозы. Как ни странно, Кангасску было все равно.

Вновь найдя глазами тощую фигуру Немаана, склонившуюся над барной стойкой, Ученик подошел к нему и сел рядом.

– Здравствуй, – сказал Кан.

Немаан медленно обернулся и уставился на него масляным, неподвижным взглядом: видно было, что, по случаю праздника, принял он изрядно… Созерцал незваного гостя Ренн минуты две, прежде чем ответил:

– Здравствуй, Дэлэмэр… – и, допив остатки какого-то мутного дешевого пойла из кружки, спросил: – Чем обязан?

– Поговорим? – предложил Ученик и обернулся к хозяину таверны со словами: – Южного вина мне и моему другу, – уточнив: – довоенного, если есть.

Хозяин сделал удивленное лицо, однако кивнул и тут же скрылся в погребе.

– Щедро, – оценил Немаан. – Довоенное… – протянул он мечтательно и скептически покачал головой: – Разоришься.

– Это неважно, – небрежно отмахнулся Кангасск. – Сегодня день такой – вспоминать довоенные времена.

– Рад, что ты оценил. Это я про спектакль, – Ренн довольно улыбнулся; улыбке этой не хватало трех передних зубов…

Тем временем перед Кангасском оказалась бутыль драгоценного вина довоенного разлива. Несколько завистливых взглядов обратились в их с Немааном сторону. Рассчитавшись за заказ, Кан наполнил кружки. Ренн, к его удивлению, лишь чуть притронулся к вину и, блаженно закатив глаза, принялся смаковать вкус. Вино и вправду было замечательное, даже последний Ученик, в общем-то недолюбливающий алкоголь, оценил…

– Я так понимаю, – ехидно и недоверчиво заметил Немаан, – я должен теперь рассказать тебе что-то?

– Расскажи, как живешь, – бесхитростно попросил Кангасск, пожав плечами.

Немаан многозначительно усмехнулся.

– Сам видишь, держу бродячий театр, – он глотнул еще вина. – Мои орлята зовут меня наставником. В жизни не думал кого-то наставлять, но им виднее… Ну что еще… Дочка есть приемная. Это ее иллюзии ты видел сегодня, я-то уже ничего и никогда… – Ренн вздохнул и посмотрел на свои запястья. Браслетов он видеть не мог, но какая разница: все равно всегда знал, что они есть.

– Ты не попал под амнистию? – Кангасск, уцепившись за последнюю фразу, осторожно задал наводящий вопрос.

– Попал, – возразил Немаан. – Макс Милиан лично предлагал мне снять браслеты. Я подумал и отказался.

– Почему?

Немаан посмотрел Кану в глаза, с вызовом посмотрел.

– Я тебе скажу, почему, – сказал он, выпрямляя спину и в своем порыве становясь чем-то похожим на шипящего кота, тощего, но очень решительно настроенного: кажется, Кангасск невольно задел больную тему. – Потому что я трус-дезертир-обманщик… добавь еще определений, если хочешь… А причина проста: не хотел воевать. Ни магом, ни простым воином. Первого я избежал, когда оставил себе браслеты, а второго – когда пошел в жрецы Единого. Ну, что скажешь? – Немаан выжидающе уставился на собеседника, готовясь с презрительной усмешкой встретить любые обвинения, коих, похоже, в жизни услышал немало.

– Ты жрец Единого? – всего лишь спросил Кан, с искренним удивлением и любопытством. Так друг, не коря и не осуждая, мог бы спросить друга… так спросила бы Влада, Учитель…

– Был, – коротко буркнул Немаан и вновь согнулся над стойкой бара. – Знаешь… – странным тоном произнес он, – а ведь они это сразу поняли, когда посвящали меня в свою веру. Я же амбасиат, я почувствовал. Они поняли, что все, что я наплел им про веру и любовь… вранье до последнего слова, и что я просто от воинской повинности бегу. А все равно приняли. Как будто думали, я сгожусь на что-нибудь…

– Так ты не воевал? – спросил Кан.

– Ни дня, – отрезал Ренн. – Я даже не умею обращаться с оружием. Смешное дело: когда я стал жрецом первой ступени, мне поручили детей… жрецы Единого всегда собирали беспризорных детишек в свои монастыри. Мне в обучение и заботу досталась добрая сотня. Чуть с ума не сошел первое время… – он хотел было улыбнуться, но лишь помрачнел еще больше; глотнул вина из кружки… – Война нашла меня все равно, – совсем другим тоном произнес Немаан. – Так уж получилось, что монастырь, где я от ее скрывался, оказался на пути стигийской армии… Мне приказали спасать детей, пока остальные жрецы задержат стигов. Спасать всю свою сотню. Там дело страшное было, безнадежное. Я даже думал сначала бросить все и уйти один, но… не смог. Проклинал все на свете, но вел их. Половину потерял в горах – холод, голод… многие просто не выдержали… Потом дети тьмы постарались, у самой Столицы уже… В итоге со мной осталось шестеро, – Немаан поднял на Кангасска хмурый взгляд. – Шестеро. Это и есть мой бродячий театр. А Велли я уже по окончании войны удочерил.

Кангасск промолчал. Да и что было сказать на это?.. Война Немаана Ренна оказалась куда страшнее прочих. Не маг, не воин – просто парень, пытавшийся сделать невозможное…

– Не верю больше ни в бога ни в дьявола, – Немаан скривился, словно отведал горечи, – надо ли объяснять, почему я больше никакой не жрец…

– А они не зря приняли тебя, – тихо заметил Кан.

– Оставь эту тему, – процедил Ренн сквозь зубы.

– Хорошо, – согласился Кангасск и перевел разговор в иное русло: – Смотрю, ты один тут… Где твои ученики? И дочурка?

– Эх, – Немаан махнул рукой и, смягчившись, произнес: – Отправил их праздновать. Там фейерверки, танцы всякие – им в радость. А я… – он бросил косой взгляд на свою кружку, – я уж староват для таких вещей… предпочитаю выпить чего-нибудь покрепче при случае.

– Староват? – Кангасск нервно рассмеялся. – И сколько лет тебе?

– Тридцать пять, – ответил Немаан. Пожалуй, это было правдой, хотя на вид ему можно было без долгих раздумий дать все сорок пять.

– Да уж, воистину старик, – шутливо изобразил сожаление Дэлэмэр. – Мне тридцать три, тоже не молод!

– Не в возрасте дело, – возразил Немаан неожиданно серьезно.

Кан прикусил язык; укол совести последовал незамедлительно. О, она никогда не устанет напоминать ему о войне, которую он проспал!..

– Ладно, – шумно выдохнул Ренн и беззастенчиво потянулся за початой бутылкой красного довоенного. – Расскажи что-нибудь. Как был, чем жил…

«Расскажи…», а не «Вспомни…»

…Кажется, между двумя Немаанами черту провести можно раз и навсегда.

– Рассказать… – Кангасск грустно усмехнулся. – Пожалуй… После того, как мы с тобой расстались в Ханделе…

Немаан Ренн был благодарным слушателем. Прихлебывал вина, кивал, изредка что-нибудь спрашивал. Кангасск, памятуя о прежних опытах, пить больше не стал: к утру, когда опустели и бутылка, и таверна, его кружка все так же была наполовину полная… или наполовину пустая… Рассказать же Ученик успел много, хотя и умолчал о некоторых вещах; а уж сколько раз порывался поведать Немаану о его «двойнике» или хотя бы поинтересоваться, нет ли у него брата-близнеца, но не решался…

– Вот, что я тебе скажу, Кангасск Дэлэмэр, – сказал Ренн, подняв на Ученика мутный взгляд: крепкое довоенное вино, выпитое вслед за тем дешевым пойлом, сделало свое дело. – Мир – театр, а ты – человек с Ролью. Мало кому в этом мире вообще дается Роль. Но уж если дается, но неважно, злодей этот счастливец или святой – он движет мир. Макс Милиан, Зига-Зига… их всегда будут помнить… Может, и во мне что-то было, немножко, когда-то… может, потому и взяли в жрецы, обманщика такого… В общем, зря я языком треплю, Кан: у драконов все это зовется одним словом – Ффар. И тот, кто отмечен Ффаром, для них ценнее всего на свете. Так что… не гасни, ладно?..

Ответа Немаан дожидаться не стал: похоже, после выпитого его клонило ко сну. Уснул он несколькими мгновениями позже – прямо за стойкой бара, положив голову на вытянутые руки. Хозяин «Драконьего хвоста» хотел было возмутиться по этому поводу и, разбудив наглеца, вытолкать его за дверь, но Кангасск остановил его.

– Не надо, – сказал Ученик, выставив вперед ладонь.

– Как знаешь! – хмыкнул в ответ хозяин. Некоторое время он еще вертелся рядом; бессмысленно пыхтел, тер стаканы под молчаливым, угрюмым взглядом Кангасска… а потом все-таки отправился на кухню, сыскав какое-то срочное дело.

Сквозь толстые, запотевшие стекла таверны начали пробиваться первые рассветные лучи. Они тонули в душном полумраке, робкие и слабые, и казались здесь чужими, так, словно пришли из другого мира. Глядя на них, страстно хотелось вырваться отсюда и глотнуть свежего воздуха.

…Он, Кангасск Дэлэмэр, в этой таверне такой же чужой, как и этот рыжий утренний свет…

Кангасск встал и потянулся, разминая затекшую спину. Он уже думал уйти, когда взгляд его упал на тощие, жилистые руки Немаана. Ни следов панацеи на коже, ни мозолей от рукояти меча на ладонях… он и вправду никогда в жизни не воевал…

Склонившись над спящим, Кан произнес одно из оставленных ему Максимилианом заклинаний, первое – и магические браслеты, впервые за все четырнадцать лет стали видимыми: две серебристые полосы, охватывающие тонкие запястья. Зачем?.. Кангасск уже устал отвечать самому себе на подобные вопросы: он не знал зачем… просто сотворил заклинанье третье… Это было ошеломляюще просто, не зря Макс говорил, что дело тут лишь в том, имеешь ли ты право… и оба браслета, щелкнув, разомкнулись. Прежде, чем раствориться в воздухе, блестящие половинки полежали на стойке с минуту.

«Спи сладко, свободный маг,» – отрешенно прошептал Кан и, развернувшись, направился к двери, оставляя за собой липкий полумрак и ошеломленные возгласы немногих свидетелей освобождения.

За стенами таверны пахло весной; шел дождь со снегом. Коссель сладко спал после праздничной ночи, и сон его был подобен сну ребенка, отметившего очередной счастливый День рождения.

Что ж, самое время уходить…

Глава пятьдесят вторая. Файзульский чай

Половину неба закрыло одно пушистое белое облако. Оно походило на летающий замок, или на сахарную вату, или на взбитые сливки – кому что подскажет воображение. Такие облака – спутники теплых дней. Сегодня был такой день, и снег, все еще празднично-белый, медленно плавился на весеннем солнце. Самое время для снежных баталий, которые так любят северянские дети…

С грустью, тихой и далекой, Кангасск подумал о дочери: наверное, строит сейчас из липкого снега целые замки вместе с Лайном и его приятелями-драконами. Быть может, даже скучает по отцу… Ученик закрыл глаза и представил Милию, играющую среди своих ровесников, представил так ясно, что, казалось, смех ее слышал наяву.

Да, где-то идет совсем другая жизнь. Она так близко – ведь что мешает уйти сейчас в Провал и через день быть дома?.. Кан горько усмехнулся, вновь открыв глаза: пропасть – целая пропасть была между ним и этой жизнью. Тринадцать лет сна. И – гнетущее предчувствие: третье за все прожитые годы, только на этот раз Кангасск даже понятия не имел, откуда оно исходит. Хотя насчет расстояния, не задумываясь, ответил бы: совсем рядом…

…О спину Ученика со звонким шлепком разбился сырой снежок. Второй, брошенный следом, Кангасск, обернувшись, поймал.

Гравианна.

Кан велел чарге сбавить шаг, и через некоторое время Сорока поровнялась с ними. Маленький тарандр, на котором она ехала, поглядывал на рослого рыжего котенка с опаской, вполне осознавая, что в иных обстоятельствах хищница вполне могла бы им пообедать.

Сорока сердито вздохнула и с укором посмотрела на Кана.

– Ты куда удрал, дикий ты гадальщик?! – выпалила она вдруг.

В ответ на «дикого гадальщика» Кангасск, не удержавшись, прыснул со смеху. Но ответить все же пришлось.

– В Ивен обратно, – пояснил Ученик, посерьезнев. – У меня есть разговор к Флавусу.

– Что стряслось? – тут же требовательным тоном спросила Сорока. – Это по поводу Немаана?

– Не только, – покачал головой Кангасск. – Мне нужен совет. Я зашел в тупик, Грави, и уже не понимаю, что происходит. Темное дело…

– Хмм… – Сорока задумчиво закусила губу и, поразмыслив, сообщила: – Я иду с тобой, – это была констатация факта, споров не подразумевающая.

– А как же твой караван? – усомнился Кангасск.

– За ним есть кому присмотреть, – заверила его Грави, – вот уж не тебе беспокоиться о моем караване.

Для одинокого путника, не обремененного тяжелым грузом, Ивен и Коссель разделяет всего один дневной переход – верхом на тарандре, разумеется. На чарге то же расстояние можно было бы преодолеть куда быстрее, но кто же в современном Омнисе измеряет время и пространство чаржьими шагами?..

Ехали в основном молча. Обычно жизнерадостную, говорливую Грави Кангасску непривычно было видеть такой серьезной и сосредоточенной. Странное дело, но сейчас она чем-то походила на Флавуса. У этих двоих куда больше общего, чем кажется на первый взгляд…

Ближе к концу пути на кроху-тарандра, едва передвигавшего тонкие ножки от усталости, было жаль смотреть; Эанна же, которой всю дорогу пришлось бежать вполсилы, казалось, не устала совсем: этот рослый котенок легко добежал бы еще до Деваллы, наверное. Потому решено было дать отдохнуть тарандру, да и самим, пользуясь моментом, спешиться и размять ноги.

Чтобы сэкономить время, Кан применил свои скромные познания в магии: простое восстанавливающее заклинание, которое он произнес над тарандром Грави, только и годилось на то, чтобы частично снять усталость, но в данном случае ничего большего и не требовалось. Сама же хозяйка зверя в это время, приставив ладонь козырьком ко лбу, вглядывалась во что-то далекое.

– Вижу Флавуса! – с улыбкой сообщила Сорока.

Ну, что до Кана, то он видел пока лишь показавшиеся вдали стены Ивена. Впрочем, у Спекторов слово «вижу» имеет два значения, так что удивляться тут нечему.

– Хмм… – недоверчиво протянула Грави, прищурившись.

– Что такое? – спросил ее Кангасск и даже огляделся по сторонам. Тщетно: для него окружающий мир был столь же безлюден и неподвижен.

– У нас что, новый Спектор? – Сорока недовольно хмыкнула. – Я «вижу» Флавуса и Сайерта, а кто третий?.. Ладно, – махнула она рукой, – поехали, там узнаем.

Тогда, когда произошел этот разговор, в небе еще только начинали сгущаться вечерние сиреневые краски. А к тому моменту, как Грави и Кан достигли ивенских ворот, ночь стала истинной: Жисмондин и Иринарх показались под тонкой, полупрозрачной вуалью облаков, пришедшей вслед за исполинским утренним облаком.

…Флавус обошелся без радостных приветствий: все-таки он был подозрителен как истинный Сальватор, и друзья, спешно вернувшиеся в Ивен, добрых предчувствий ему не внушали. Потому он спросил сразу: «В чем дело?»

– Пока не забыла… – вступила Грави прежде, чем Кангасск успел ответить. – У нас что, новый Спектор?

– Нет, – покачал головой Флавус и, сотворив Лихт, сделал знак следовать за ним. – Надеюсь, это хотя бы человек…

Грави помрачнела при этих словах и сердито пнула некстати подвернувшийся по пути камень; пролетев полметра, тот с грохотом врезался в груду железных обломков, оставшихся в этом переулке, видимо, со времен укрепления города.

– Ты о чем, Флавус? – с недоумением переспросил Кан. – Прости за глупый вопрос… А что, стигов и Спекторов невозможно отличить?

В принципе, это было бы логично: стигийские камни носят и те, и другие. Но – да, для любого современного жителя Омниса, который застал войну, такой вопрос прозвучал бы глупо.

– На таком расстоянии – нет, – бесстрастно пояснил Флавус, – если только камень не принадлежит твоему знакомому Спектору. А так – нет. Нужно увидеть его еще и обычным зрением, чтобы сказать точно. Хотя бы в бинокль. Или в Глаз винтовки. Это эффект Спектора: когда стигийское и человеческое зрение задействованы вместе, это больше, чем просто сумма того и другого. Сложно объяснить тому, кто сам не видел. Но суть в том, что стига в человечьем облике можно вычислить, только если посмотреть обоими глазами.

– Понял, – хмуро произнес Кан.

– Есть еще вариант, кроме этого и того, со знакомым Спектором, – добавила Грави. – Это чарга. Одна чарга в десять раз лучше целой армии Спекторов… за то чарги и поплатились, – девушка печально вздохнула и бросила краткий взгляд на Эанну, со скучающим видом шагавшую рядом с хозяином. – А твоя не беспокоится, я смотрю, – заметила Грави.

– Значит, все-таки Спектор, – без особого энтузиазма отозвался Флавус. – Но мне все равно не нравится, что этот малый бродит вокруг города, – он поморщился. – Это, по меньшей мере, странно.

– Заговор! – передразнила Грави.

– Флавус… – окликнул друга Кан.

– Что?

– Когда он появился, Спектор этот?

– Два дня назад, – сухо ответил ему Бриан. – Стабильно держится вблизи города, но в поле зрения оптики не суется.

– Проверить бы его… – Грави пожала плечами.

– Не к спеху, – мотнул головой Флавус. – В городе сейчас всего два Спектора, и у меня нет желания оставлять Сайерта или себя любимого дежурить на воротах несколько суток без отдыха, да еще и отсылать часть ополчения на поиски этого бродяги, ослабляя защиту города… Конечно, время Эльма и стигийских подлостей давно прошло, но я еще не стал слишком доверчивым.

– Тоже верно, – согласилась Грави и, хитро прищурившись, напомнила Флавусу: – Однако Спекторов в городе теперь три. Я тебе Спектор или кто?

– «Или кто», – съязвил Флавус, но тут же извинился: – Прости, Грави… Злой я, и шутки у меня злые.

– …Ну, рассказывай, что стряслось, – тихо произнес он, когда все трое уже сидели за кухонным столом в доме Брианов. Голос у него был усталый… другой Охотник на его месте глотнул бы уже красной сальвии; Флавус же, как заметил Кангасск, даже фляжки с ней не носил…

«Ну что? – сказал себе Ученик. Под сердцем при этой мысли шевельнулось что-то колкое и жгучее. – Все-таки решил втянуть друга в это дело? Валяй… Похоже, назад пути уже нет…»

– Я нашел Немаана Ренна, – начал Кангасск. – Это тот самый Немаан, который при мне получил браслеты от Серега. Без сомнений. Но дело в том, что каких-то четыре месяца назад я видел совсем другого Немаана – тот был боевым магом и пользовался магией свободно… Я гадальщик, Флавус, и я чувствую чужую ложь. Так вот: каждый из Немаанов рассказал мне правдивую историю. У каждого эта история начиналась с амнистии для магов, только вот первый, по его словам, принял ее, а второй – отказался. Слова второго подтверждает и документ из архивов Инквизиции. Так вот: первый прошел войну, второй, будучи жрецом Единого, никогда не воевал. Первый – боевой маг, второй – бродячий актер. Внешне эти двое тоже различаются, хотя и похожи.

– Близнецы-братья? – бесхитростно предположила Грави.

– Нет, – отрезал Кан. – У них общая память о многих событиях. Различается лишь выбор: один принял амнистию, другой – нет. И последствия выбора. Но так не может быть – чтобы оба они говорили правду. Это же бред!.. – Кангасск перевел взгляд с Грави на Флавуса. – Что-то темное есть в этом деле, не нравится мне все это. А такое скверное предчувствие в последний раз у меня было перед открытием Провала… Я зашел в тупик. И мне нужен совет.

Флавус хранил молчание минут пять.

– Так… – произнес он, склонившись над столом, и без лишних слов потребовал: – Мне нужно знать больше, Кан. О первом Немаане, который без браслетов.

– Хорошо…

Рассказ о прошлом порой напоминает рассказ о собственном сне: пока ты спишь, все кажется естественным, логичным, закономерным, а в словесном пересказе – предстает во всей нелепости. Так и реальная история, будучи переложена в слова, порой показывает свои острые углы.

Но даже сейчас Кан говорил о том парне как о своем друге и ничего не мог с собой поделать, и за каждый «угол» отчего-то становилось стыдно. С каждой минутой странностей и несостыковок становилось все больше. Они множились, подобно дробящимся каплям ртути, и, казалось, нет им числа.

Флавус случал молча, но мрачнел от минуты к минуте. Лишь про историю с пропавшими торговцами, в которой и сам Кангасск подозревал участие Немаана, расспрашивал очень и очень подробно. Упоминание же об обезумевшем охраннике, единственном оставшемся в живых из всего каравана Виля, словно поставило в этом эпизоде точку: больше Флавус об этом не расспрашивал и велел вести историю дальше.

Грави, переживавшая за них обоих, занялась завариванием чая по какому-то хитрому рецепту. Похоже, выбрала она его единственно из-за того, что приготовление было долгим и позволяло надолго занять руки и голову, – а значит, отвлечься от тревожной неизвестности.

…Когда-то давно, в эпоху совершенно другого Омниса, Кангасск Дэлэмэр и Флавус Бриан сообща решили загадку тысячелетий, изгнав витряника и сохранив в то же время жизнь донору. Два разума, работающих вместе, – больше, чем просто сумма. Чем дальше заходил разговор, тем яснее Ученик понимал, как самонадеян был, пытаясь решить все в одиночку, и как был прав, обратившись за советом именно к Флавусу: чувство уверенности росло в душе Ученика, подобно упрямому северному первоцвету, не взирающему на снег и холод.

– …Кан, Грави, – обратился к ним Флавус, поднимаясь из-за стола. – Подождите здесь.

– Ты куда? – удивилась Грави, так и застыв с ковшиком горячего чаю в руках.

– Позову Сильвию, – сухо ответил Бриан. – У меня есть объяснение всему этому, но я предпочту сомневаться до конца. За сестрой последнее слово.

Сказав так, он вышел за дверь; вскоре осторожные Охотничьи шаги ивенского командира затихли в коридоре.

Перед Кангасском, находившимся в каком-то тревожном оцепенении, Гравианна поставила кружку чая. Вначале тот лишь равнодушно скользнул по ней взглядом, однако тут же, опомнившись, уставился на странного вида варево с неподдельным интересом; принюхался; недоверчиво попробовал на вкус и многозначительно изрек:

– Это что?

– Файзульский чай, – с гордостью объявила Грави, вздернув острый подбородок. – Его варят с молоком, диадемовым маслом, душистым перцем, пряными земляными орешками и солью. Рецепт племени Хак.

– Больше смахивает на суп! – засмеялся Кан.

– Ну, он и вправду очень сытный, – развела руками Сорока: прежняя жизнерадостность в полной мере вернулась к ней. – Ты пей, пей чай, пока не остыл.

– …Душистый перец, пряные орешки, соль… – осторожно потягивая через край горячий степной чай, говорил Кан голосом отрешенным, тихим. – …это ж надо такое придумать…

– Рада, что тебе нравится, – в словах Грави все-таки угадывалась грусть, как бы она ни храбрилась. Девушка села рядом и положила свою узкую ладошку Кану на плечо; заглянула ему в глаза. – Кангасск… – вздохнула Сорока. – Я знаю, что решил Флавус. И знаю, почему он сомневается. Так или иначе, не ввязывайся в это дело один. Помни, кто ты. Помни, что весь Омнис поднимется по одному твоему слову.

– Зачем мне поднимать Омнис? – с горечью произнес Ученик.

– Затем… – бойко начала было Грави, но оборвала фразу; покачала головой. – Не буду ничего говорить. Послушай Флавуса… и Сильвию.