Текст книги " Камень третий. Дымчатый обсидиан "

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 43 страниц)

Глава сорок девятая. Что есть звезда?

– …Стиги настолько чужие Омнису, что даже умирают не так, как те живые существа, что нам привычны. Поверженный стиг просто растворяется в воздухе, как туман. Все, что остается от него, это небольшой круглый камешек размером с кармасанский орех. Он похож на стеклянный, сердцевина – молочно белая, через некоторое время чернеет. Это и есть стигийский камень.

Флавус прервал рассказ и налил себе еще чаю.

– Честно говоря, не знаю, кто был первым Спектором, – с сомнением произнес он, зачерпнув ложечку диадемового сахара, красного, точно рубиновая крошка. – Какой-то сумасшедший охотник на стигов, наверное.

– Сумасшедший? – переспросил Кангасск.

– Да, видимо… – кивнул в ответ Флавус. – Стигийский камень позволяет человеку «видеть» стигов так же, как они – друг друга. Он что-то там творит с восприятием, как бы добавляет дополнительное чувство. Если верить выкладкам Гердона Лориана, то стигийские камни устанавливают прямую связь с человеческим мозгом. Прямую, понимаешь?.. Для этого камень вживляют в пустую глазницу и поливают аноком меллеосом сверху. Он просто врастает в рану, как любой другой предмет, забытый в месте действия панацеи. Потому я и говорю, что тот, кто ПЕРВЫЙ придумал этот способ, явно был не в своем уме… – подняв взгляд от чашки, Флавус увидел целую гамму чувств на лице друга. О да, Кангасск Дэлэмэр всегда был впечатлительным…

– Ты тоже Спектор… – упавшим голосом произнес он.

– Да, – ответил Флавус.

– А повязка?.. зачем?..

Бриан не ответил; он просто сдвинул повязку на лоб…

Кангасск с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. Зрелище было жуткое: этот проклятый камень, тускло светившийся среди застарелых рубцов панацеи, походил на спрута хиджитога, запустившего свои щупальца в тело жертвы…

– Чтобы «видеть», свет ему не нужен, – продолжил Флавус, вернув повязку на место. – И теперь ты понимаешь, почему любой Спектор предпочитает закрыть такой глаз… – он развел руками и криво улыбнулся. – Скажем так, из этических соображений…

– …А ведь большинство Спекторов, что я видел… дети… – вслух подумал Кан.

– Дети… – печально покачал головой Флавус. – В войну ребенком считали только человека до десяти лет. Если Марнс, то и вовсе до шести – у них так тысячи лет заведено… А чем человек моложе, тем легче приживается у него стигийский камень. Для взрослого это всего большой риск: безумие, смерть – все возможно. Ребенок такому риску не подвержен. И, знаешь, – он угрюмо нахмурился, – когда Гердон вывел эту зависимость от возраста, тогдашние десятилетние взрослые просились в Спекторы сами.

– А ты?

– А что я? Я стал Спектором потому, что было некому больше. После смерти стига камень активен лишь несколько часов, потом он чернеет и вживлять его бесполезно… Наш Спектор в том бою погиб… а я был в отряде самый молодой.

Кангасск молча сжал зубы. Нет, он не хотел думать об этом… В период, когда даже простого обезболивающего заклинания нельзя было применить… Вдали от поселений, там, где единственным «наркозом» может стать только львиная доля высокоградусной красной сальвии, а единственным лекарством – анок меллеос…

Старательно отгоняя неприятные мысли, Кангасск все-таки невольно потер левый глаз. Что до Флавуса, то он, похоже, ненадолго предался давним воспоминаниям, с задумчивым видом помешивая чай, изрядно покрасневший от трех ложек диадемового сахара. Однако справедливости ради следует заметить, что Охотник, даже задумчивый, всегда начеку…

– Сильвия! – беззаботным тоном позвал Флавус, едва заслышав легкие шаги в коридоре. – Не проходи мимо! У меня тут для тебя сюрприз!..

Минуло несколько долгих мгновений. Кангасск мог только догадываться, как выглядит теперь та, кого он помнил совсем еще крохой, и что думает она теперь о своем спасителе, лишившем ее пути амбасиата.

Едва Сильвия перешагнула порог кухни, Ученик встал ей навстречу…

– Кангасск! Ты… – удивленная, Сильвия смотрела на гостя во все глаза.

О, она была прекрасна, Кангасск не сказал бы иначе… «Милая» или просто «красивая» – это все не о ней. Именно – прекрасна.

Светлые вьющиеся волосы, черные брови и ресницы; взгляд смелый, но теплый, ласковый. Кровь аристократов Юга… Яркая, цепляющая за душу красота, которая не выцветет и с возрастом.

Восхищенный, Кангасск, тем не менее, не удержался от печального вздоха: очень уж Сильвия Бриан напоминала Рейне, свою покойную мать – и фигурой, и безупречной точностью движений…

…Не было никаких лишних слов и церемоний; Сильвия просто подошла к Дэлэмэру и крепко обняла его, а потом еще и расцеловала в обе щеки.

И всё – словно рухнула незримая стена, возведенная годами разлуки. Больше никто не уходил в молчание, тщательно подбирая слова; разговор пошел легко и искренне. Словно Кангасск и не покидал никогда Ивен; словно не было всех этих лет…

А говорили о многом. Равно как о веселом, так и о грустном.

Кангасск узнал, как погибли Смарагд и Рейне: в бою на Последней Высоте, на том самом холме, мимо которого он прошел столь легкомысленно. Узнал и о том, как тяжело было нести свой опасный дар Сильвии. Еще Керто Харадин говорил Кану, что люди, подобные ей, люди, умеющие понимать тех, кто мыслит иначе, во время войны «разделили участь чарг». Стиги охотились на таких людей с небывалой яростью и уничтожили почти всех…

– Кстати, Кан, – Сильвия дружески потрепала его за плечо, дабы отвлечь от печальной темы, – вы тут наелись вдвоем, вояки, а чаргу не покормили. Бедный котенок! Когда я ее нашла, она уже начала помышлять о том, не сгрызть ли с голоду парочку кожаных сапог в прихожей…

– Оййй, прости… – виновато протянул Кан, хлопнув себя ладонью по лбу. – Я и вправду забыл про Эанну…

– Ничего, – успокоила его Сильвия. – Я ее покормила. Знаешь, я была очень рада видеть здесь чаргу. Их осталось так мало… Кстати, откуда она у тебя? Это ведь файзульская чарга. Я голову сломала гадать, как ты ее приручил.

– Долгая история…

– Расскажи, ну пожалуйста…

Сильвия… ну как ей откажешь… И Кан поведал часть своих послевоенных похождений. Только о последнем походе: на все ему не хватило бы вечера.

– …Простите уж, – зевнул Флавус, – но я носом клюю. Не пора ли на отдых? Кстати, ты надолго к нам, Кан?

– Не знаю, – развел руками Ученик миродержцев. – У меня есть дело, которое надо закончить, тогда я буду полностью свободен, а сейчас, боюсь, от моего желания мало что зависит.

– Дело? – Бриан сладко потянулся и спросил: – Могу помочь чем?

– Ты не знаешь, где мне найти Немаана Ренна? – спросил Кан. Честно говоря, он немного сожалел, что дружеский разговор собирается перейти в деловой. – Я слышал, он где-то здесь.

– Да-а, он слоняется из города в город, – лениво отозвался Флавус. – В Ивен не заглядывает, правда. Но всегда дает знать, где его найти.

– В смысле? – не понял Кангасск.

– Он актер, – ответила за брата Сильвия. – Подожди пару дней, наверняка услышишь об очередной его постановке. Как раз узнаешь, в каком городе будет спектакль.

– Актер… – Ученик рассеянно засмеялся, вспомнив Немаана-иллюзиониста: даже если это и разные люди, то наклонности у них схожи. – Подумать только… А это правда, что он до сих пор в браслетах?

– Правда, – посуровев, подтвердил Флавус. – Я давно обратил на это внимание. Сдается мне, этот Ренн не всегда был столь безобиден…

– Оставайся, Кан, – ласково попросила Сильвия. – Погости хотя бы пару дней. А там и твой знакомый отыщется.

– Хорошо, – Кангасск согласился сразу…

Ночевал он в той самой комнате, в которой ему пришлось гостить четырнадцать лет назад. Здесь было очень спокойно. За окном в безветренной ночи щедро сыпал мелкий искристый снег, а мирную тишину нарушали лишь далекая перекличка часовых на стенах да сладкое посапывание чарги: расстаться с хозяином Эанна отказалась и устроилась на ночлег в одной комнате с ним, свернувшись клубком у двери.

Засыпая, Кангасск послал мысленный привет Милии и… Занне. С некоторых пор ему начало казаться, что люди чувствуют, когда о них думаешь. Хотя… до миродержцев, способных без спросу навестить человека во сне, ему еще далеко…

Старик Осаро всегда говорил, что ученик должен превзойти учителя. Но пока что каждый раз, вспоминая Владу и Серега, Кангасск лишь осознавал, насколько мал, глуп и неопытен сам. И ко всем испытаниям, что ему выпали, он никогда не был готов. Никогда… Это не новая мысль, она посещала Кана довольно часто в последние полгода. Но сейчас, убаюканный радостью встречи и ощущением мира и безопасности, Ученик воспринял ее с улыбкой. Ничто не казалось невозможным. Ни о чем не хотелось сожалеть заранее…

День, другой, третий… Весть о необычном госте быстро облетела весь Ивен и окрестные города. И, видя на вышке Кангасска (он взялся дежурить вместе с Флавусом), торговцы и местные подшучивали, что Большим Полям ничего не страшно, пока Ученик миродержцев стоит на страже.

Легенды редко возвращаются к своим истокам, редко предстают вновь во плоти. Кангасск Дэлэмэр стал для Ивена такой ожившей легендой. Людей восхищало то, что он вернулся. Вернулся, седой, могущественный, с удивительной рыжей чаргой. И несет он теперь три обсидиана, и рука его, которой лишил его в бою сам Макс Милиан Ворон, жива вновь… О да, люди замечали каждую деталь и во всем находили тайный смысл и некое особенное величие. Даже в сабле, висящей на поясе справа, а не слева, как обычно принято. И, похоже, легенда обещала получить продолжение…

Кангасск относился к происходящему спокойно; за полгода он сумел примирить себя с подобным незаслуженным восхищением и вниманием. Героем он себя не считал ни в коем случае до сих пор, но за то время, что прошло с момента пробуждения, Кан понял одно: не стоит разубеждать никого из верящих в него, даже если очень хочется разубедить. Эта вера… она важна для них, и у кого-то больше ничего нет, кроме нее, так справедливо ли отнимать у человека веру?..

Ученику, тем не менее, удалось соблюсти тонкий баланс: будучи в глазах многих живой легендой, он все же оставался самим собой. Молодое поколение искренне поражалось тому, насколько их кумир прост в общении, тогда как личности, куда менее значительные и наделенные куда меньшей властью, зачастую чересчур заносчивы, горды и высокомерны. А старое поколение… оно еще помнило миродержцев и потому на подобные восторги молодежи отвечало так: «Это достойный наследник Владиславы и Серега…»; между собой же ветераны часто говорили, что последний Ученик еще неопытен и порой слишком наивен, но самому главному бессмертные наставники успели его научить, а остальное придет со временем…

Кусачий мороз, который выдался ночью, и с приходом утра не спешил отступать. Рассветные лучи неспешно разбавляли темные тона неба, наполовину ночного, все еще сияющего самыми крупными звездами. Крохотные колючие снежинки в полном безветрии опускались на землю, искрясь и мерцая, точно волшебная пыль. А горизонт пылал; солнечный диск восходил над ним, возвещая о новом дне.

Не один только Кангасск с его обостренными амбасиатскими чувствами заметил, что в это холодное утро в суровом Ивене царит атмосфера вдохновения, душевного подъема и бодрости. Видимо, ядреный морозец тревожил не только тело, но и душу каждого. Или… или же некое предчувствие витало в воздухе, делая жизнь ярче.

Сам город давно не спал: ивенцы привыкли вставать с рассветом, и над городской суетой дозорных поднимали лишь высокие городские стены.

…Флавус ловко перебрасывал теплый Лихт из одной ладони в другую. Привычный трюк, позволяющий одновременно согреть руки и не подпалить снайперские беспалые перчатки, он исполнял не задумываясь. Вообще, командир ивенского ополчения был увлечен беседой с Учеником миродержцев.

Еще в юности оба – и Флавус, и Кангасск – успели прочесть несколько запрещенных глав из «Размышлений о природе магии»; сейчас давние знания, подкрепленные собственным опытом, вылились в захватывающую дискуссию, которая, в свою очередь, плавно перетекла в полумечтательные рассуждения о… Солнце, благо к тому времени край как раз его показался над горизонтом.

– Мне иногда приходила в голову шальная мысль, – с воодушевлением произнес Флавус и, прежде чем продолжить, дружески попросил: – Только не смейся над старым балбесом, ладно?

– Не буду, – безобидно усмехнувшись, пообещал Кан.

Флавус поднял свой Лихт и, сотворив направляющее заклинание, заставил его медленно поплыть вперед. Светящаяся сфера послушно нырнула в снегопад, плавя вокруг себя летящее снежное крошево, и остановилась там, где хотел маг… теперь для смотрящих прямо маленький Лихт иллюзорно закрывал собой восходящее солнце.

Кангасск улыбнулся: он понял, что имел в виду Флавус…

– Я, еще будучи мальчишкой, размышлял о том, откуда же берется магия, – Флавус смущенно пожал плечами. – И сколько лет прошло, а никто не сумел объяснить мне это. Много догадок, много теорий, но никто не знает, откуда она берется и почему не иссякает вот уже тысячелетия. Зато многие говорят, что знают, что такое звезда… Но мне кажется, – он вздохнул, – что наше Солнце и другие звезды – это что-то вроде гигантских Лихтов… или огненных сфер… Суть в том, что это магические образования. Горящая магия. Источники всей магии для своих миров.

Флавус произнес все это так вдохновенно, что Кан был тронут. Он мог бы поклясться, что видел сияющий ореол вокруг этого сурового воина, сумевшего и после войны остаться в душе все тем же любопытным мальчишкой, каким был за год до нее. К мечтам, подобным этой; мечтам горящим, как пламя, всегда хочется прикоснуться; они заразительны и прекрасны…

– Я их так представляю, все эти звезды… и Солнце. Ну не верю я, что это просто горящий сгусток газа, который загорелся сам по себе и горит сам по себе. Любой ученый будет смеяться над такой идеей, и пусть его… – хмуро буркнул Флавус и, вздохнув, притянул свой обогревательный Лихт обратно и вновь принялся ловко перебрасывать его из ладони в ладонь.

…давно это было…

– Какие планы на вечер, коллега? – подбоченившись, осведомился Нэй.

– Думаю подняться в обсерваторию и посмотреть на звезды, – простодушно отозвался Кангасск и предложил: – Пойдешь со мной?

– У меня нет времени на подобные глупости, – презрительно фыркнул Каргилл, с чувством собственного превосходства посмотрев на растерявшегося Ученика.

– Но они прекрасны! – наивно возразил тот, все еще не понимая, что происходит, и, видимо, надеясь все-таки задеть Нэя за душу. – Только подумать – тысячи миров видны нам издалека! Это удивительно…

– В твоем возрасте, юноша, – ученый назидательно кашлянул, – пора отрываться от романтической ерунды и читать серьезные книги. Да знаешь ли ты хотя бы, что есть звезда?

– Это солнце иного мира… – в смущении повел плечами Кан.

– Прежде всего, это небесное тело огромной массы, достаточной для того, чтобы запустить и поддерживать термоядерные реакции…

Кангасск тряхнул головой, отгоняя обидное воспоминание. Именно – обидное. В том растерянном пареньке он с трудом узнавал нынешнего себя… Сейчас Нэй Каргилл не смеет перечить ему, не пытается даже. А тогда каждое его слово звучало с победным торжеством…

– Флавус, – обратился к нему Кан.

– Да? – подняв взгляд, отозвался тот.

– Посмотрел бы я на того, кто стал бы над тобой смеяться… – произнес Ученик с укоризной.

Охотник задумчиво повел бровью и, глядя на сверх всякой меры серьезного Кангасска, едва успел уткнуться носом в рукав, чтобы не захохотать слишком громко. Через пару мгновений к внезапному веселью присоединился и Ученик.

– Ну ты сказал… – успокаиваясь, произнес Флавус. – Я так не веселился уже лет… много… – он вытер рукавом выступившую от смеха слезу. – Прямо врасплох застал…

– Да уж, – все еще посмеиваясь, закивал Кан, – уж что что, а глупость вовремя я ляпнуть умею.

– Кстати, у нас гостья, – как бы между прочим заметил Охотник.

Кангасск прильнул к биноклю, но всюду, куда бы он ни посмотрел, простиралась лишь снежная холмистая пустошь да плясали искристые снежинки.

– В бинокль ее не будет видно еще некоторое время, – Флавус сладко зевнул; похоже, после ночного дежурства его нешуточно клонило спать, даже недавний хохот надолго не взбодрил. – Я ее вижу стигийским глазом.

– Как это?.. – опустив бинокль, обернулся к другу Кан.

– Да она тоже Спектор, – пояснил Флавус. – А Спекторы друг друга видят, как и стигов. Тоже ведь стигийские камешки носим. А поскольку они все чем-то различаются, по ним я могу узнать, кто идет. Это Гравианна Изос, но мы ее зовем просто Сорока, ласково так. За то, что привозит не только товары, но и новости.

Отчего-то вспомнился Немаановский Тартен… Повязку Спектора он носил, и, похоже, в караван тогда и был взят как Спектор.

Значит, Немаан – все-таки обладатель стигийского камня. Должно быть, в обычном состоянии этот хитрец скрывал свой стигийский глаз иллюзией, а не полосой фарховой ткани, как обычно принято… И еще – теперь становится ясно, отчего он опасался подходить к Луру: о его приходе знали бы задолго до того, как он попал бы в поле зрение биноклей или глазастых винтовок…

«Все темнее и темнее это дело…» – покачал головой Кан.

Через полтора часа у ворот показался караван Гравианны Изос.

– Флавуууус!!! – прорезал снежную тишину бойкий молодой голос. – Засоня! Выходи, открывай Сороке двери!!

– Ктоооо там спать мешает?!! – артистично возмутился командир ивенского ополчения, выглянув из-за стены.

– Я, конечно! – был не менее «возмущенный» ответ. – Открывай, говорю, ворота! Везу вам товары да новости, как обычно.

Флавус молча подал своим людям знак открыть ворота. Загремела цепью поднимающаяся решетка; двинулись в стороны тяжелые створки, руша белоснежный сугроб, который намело за ночь…

– Пошли встречать, – дружески пихнув Кана локтем, сказал Флавус.

Охотник спустился по переплетению труб, тросов и железным обломкам шустрее белки. Ученик чуть запоздал, но перед гостьей они все же предстали вместе.

…Гравианна была молода (лет двадцать пять, не больше), и, несмотря на черную повязку, закрывавшую один глаз, очень красива. Дело даже не в чертах лица и не в миниатюрной фигурке… Просто в ней было столько жизни, радости и бесшабашной отваги, что невозможно было не залюбоваться.

И то, с какой нежностью смотрит на нее Флавус, от Кана, гадальщика и амбасиата, не укрылось. Похоже, эти двое не просто друзья…

– Привет, суровый командир! – задорно хмыкнула девушка.

– Здравствуй, Сорока, – мягко ответил Флавус и обнял ее, осторожно, словно опасаясь сделать больно этому хрупкому существу. – Я скучал…

– Да и я тож… – вздохнула Грави.

Немногочисленные ее караванщики спокойно обходили обнявшихся Спекторов и привычно направлялись в сторону небольшой рыночной площади. Вскоре об усталых людях и прядающих ушами тарандрах здесь, у ворот, напоминал только утоптанный снег.

– А вот его можешь не представлять! – Сорока беззастенчиво ткнула в сторону Кангасска тонким пальчиком. – Ученик миродержцев собственной персоной! Да о тебе, Кангасск Дэлэмэр, на Больших Полях только и говорят в последнее время.

– Эй, Сорока! – крикнул со стены один из молодых Сальваторов. – Что новенького?!

– Праздник в Косселе! Как вам такая новость? – тут же отозвалась она.

Над стеной сразу же показалось несколько любопытных голов. Молодежи только скажи «праздник»…

– Ого! – отозвался еще кто-то.

– Еще какое «ого»!! – передразнила его Сорока. – Празднуют семилетие со дня воссоздания города. Подготовка идет полным ходом: столько бардов, актеров туда сбежалось, не протолкнуться! Похоже, будет весело. Так что начинайте просить отгул у своего командира прямо сейчас!

Флавус посмотрел на нее с легким укором; а молодые воины и маги на стенах заметно приуныли.

– Ну что? У тебя смена кончилась уже или нет? – деловито осведомилась Сорока.

– Давно уже, – улыбнулся в ответ Флавус. – Часа два назад. Но я сначала с Каном заболтался, а потом – тебя ждал.

– Нуууу… – задумчиво протянула девушка, подняв взгляд к небу. – Может быть, чайком угостишь с дороги?

– Не вопрос… – Флавус развел руками. И вид у него при этом был очень счастливый.

Глава пятидесятая. Немаан?

– Ну что ж, – сказал Флавус с довольной ухмылкой, глядя на полностью готового к походу друга и его рыжую чаргу. – Вверяю тебя Гравианне, Кан, с ней не пропадешь.

– Да я бы и так не пропал… – пожал плечами Ученик миродержцев.

– Верю, верю, – тихонько рассмеялся на это Флавус, – но так нам с Сильвией спокойнее будет. А тебе с караваном дорога покажется веселей и короче, так что не возражай. Немаан твой на празднике Косселя должен быть непременно, какой же актер пропустит такое событие! Главное, в толпе не потеряйтесь.

– Спасибо тебе… – Кангасск Дэлэмэр крепко обнял старого друга.

На том и распрощались.

Погруженный в свои мысли, Кангасск не сразу решил оглянуться на оставшийся за спиной суровый Ивен, а когда оглянулся, увидел, что над ним сияет невероятных размеров Лихт… совсем как тогда, перед изгнанием витряника, когда был подан сигнал, что можно начинать… Этот прощальный жест Флавуса что-то потревожил в душе Ученика, онемевшей и холодной в ожидании неизвестного. Кан вздохнул свободнее и велел чарге прибавить шагу, дабы догнать маленького тарандра, на котором ехала Сорока: почему-то он понял, что не имеет права сейчас замыкаться в себе; казалось, это все равно, что уснуть в снегах, рискуя не проснуться больше. Холод души тоже опасен – умереть не умрешь, но можешь потерять волю ко всему…

– Решил поболтать, Кан? – весело осведомилась у него Гравианна.

– Решил, – таким же тоном отозвался Ученик. – Скажи, если не секрет, почему Брианы не поехали на праздник?

Вопрос был резонный: в преддверии праздника караван Сороки увеличился вчетверо за счет тех, кто направлялся на коссельское торжество.

– Я его уговаривала поехать… – Сорока вздохнула, и боевая веселость на миг пропала с ее лица. Кангасск еще ни разу не видел ее такой. – Но Флавус тяжел на подъем, знаешь ли… Иногда мне кажется, что он не столь уж занят, как говорит, а просто не решается покидать Ивен. Крепкая привязанность… Может, он и не осознает этого даже. Вот и сейчас: отговорился тем, что отправил на праздник всех молодых Спекторов города, а следить за стигами остались только он и еще один ветеран.

– Ясно, – кивнул Кангасск, нахмурившись.

…Вереница воспоминаний юности пронеслась у него перед мысленным взором… то время, когда Флавус Бриан мечтал о тайнах Кулдагана и неизвестных землях за пределами карты. Мечтал о том, что в свете Охотничьей карьеры выглядело просто невероятно.

Возможно, тоска по несбывшейся мечте жива до сих пор, и именно она заставила командира ивенского ополчения ограничить свой мир пределами одного города.

Противоречивое существо человек…

– А Сильвия? – спросил Ученик у Гравианны.

– Не знаю, не спрашивала, – пожала плечами Сорока. – Но, думаю, решила не оставлять брата одного… Я не очень-то люблю ее, да и она меня, – поделилась Грави, – но брата она любит, в этом ей не откажешь. Всегда восхищаюсь тем, какие они дружные.

– …Знаешь что? – Кангасск лукаво подмигнул девушке.

– Что? – разом вернув свою обычную манеру разговаривать, отозвалась та.

– Не грусти, – улыбнулся Ученик, протянув левую руку и коснувшись кончиками пальцев локтя Гравианны. – Вытащим за пределы Ивена твоего Флавуса. Лично постараюсь, когда улажу кое-какие дела… припомню ему кулдаганские тайны!

– Какие такие тайны? – полюбопытствовала Сорока.

– Долгая история, – Кан беззаботно хмыкнул; этого вопроса он ждал. – Но расскажу…

Он надеялся просто поднять спутнице настроение и немного скоротать дорогу, но, глядя в ее удивленные, широко распахнутые глаза, постепенно осознал, что тот Флавус, о котором он сейчас рассказывает, – для Гравианны такая же тайна, как земли за пределами гор Фумо…

Должно быть, Флавус и Грави встретились после войны, или же у сурового ивенского командира были причины не рассказывать о своем прошлом. О юности, о детстве. И не мечтать так открыто, как он осмеливался мечтать при Кангасске…

Рассказ же о том, что такое звезда в представлении Флавуса, и вовсе поверг Сороку в легкий шок.

Она ни единым словом не выдала этого: Кан просто почувствовал. И понял, что своими историями невольно изменил что-то. К лучшему…

…Эти двое – Флавус и Гравианна – вскоре увидятся вновь. Это будет совершенно иная встреча. Возможно, именно такой встречи – сердечной и искренней, не прикрытой дружескими шутками и актерством – каждый раз ждал Флавус Бриан. И, возможно, именно то, что сейчас рассказал Кан, мечтала открыть в прожженном ветеране Гравианна Изос.

– …Я помогу тебе найти твоего Немаана, – сказала Сорока вечером, когда караван устраивался на ночлег.

– Спасибо, – сказал Кан. И на этот раз решил не отказываться от помощи: Гравианну в данный момент это просто обидело бы…

Дорога в компании торговцев и празднично настроенных ивенцев действительно показалась короткой. И прошла на редкость спокойно.

Дух веселья царил вокруг, делая ярче даже хмурые краски неба и монотонную холмистую пустошь. Порой Кан настолько растворялся во всеобщем настроении, что забывал, чего ради на самом деле едет в Коссель. Забывал, что ждет его там, в отличие от этих людей, не праздник, а темное и странное дело, которое еще непонятно чем обернется. Кангасск просто жил… замечая каждый поворот дороги, запоминая каждое лицо, каждое имя… впервые он мог похвастаться тем, что знал по именам всех, кто разделил с ним этот недолгий путь. Знал, а потому чувствовал себя здесь своим, не в пример большинству собственных предыдущих путешествий.

Небывалый настрой не покинул Ученика и в самом Косселе. Караван Сороки успел как раз к началу праздника…

Этот коридор никогда не освещался. Никогда. Он был прямым, как стрела, и не очень длинным, а в конце его отрывистой линией, очерченной проникшим в щели светом, виделся контур низкой двери, что вела к лестнице на сцену малого коссельского театра.

Печатая шаг по сырому полу и попутно сравнивая мрачный коридор с окопом, доверху залитым чернилами, Немаан Ренн с какой-то безнадежной мечтательностью подумал о простом белом Лихте, который можно, даже будучи новичком в магии, сотворить безмолвно в открытых ладонях и подвесить в воздухе над головой, чтобы он освещал тебе путь.

Непроглядная тьма, такая как здесь, способна порой вызвать искажение чувства времени и пространства. Как сейчас…

Немаан поддался этой иллюзии, он сомкнул ладони, словно готовясь сотворить простенький магический мотив Лихта. Но тут же переменился в лице, почувствовав тяжесть незримых браслетов на своих запястьях: каждый раз, стоило хотя бы помыслить о применении магии, они давали о себе знать. Вечные, неспящие сторожа.

Ренн остановился у двери. С улицы тянуло сквозняком: сцена малого коссельского театра, на которой позволено выступать бродячим артистам, открывается прямо на северную городскую площадь. У сквозняка был весенний запах – запах отяжелевшего от влаги, ноздреватого снега. Вечер выдался теплый, и это был первый вечер в году, когда весна ясно заявила о себе. Зима еще поспорит с ней, но лишь потому, что не привыкла уступать без боя.

В темное царство коридора робко проникали уличные звуки. Судя по ним, основная часть празднующих уже переместилась в центр города, изрядно устав от великого множества пьес, разыгранных сегодня. Что ж, выступать последним всегда тяжело, а кто говорил, что будет просто? И когда в последний раз было просто?..

Немаан Ренн был торжественно спокоен. Пусть зрителей будет сотня, десяток, один или ни одного, это не имеет никакого значения. Можно сказать, сегодня у Немаана был собственный праздник: впервые за долгие годы он собирался сыграть что-то для самого себя. Как четырнадцать лет назад, до того самого дня, когда он получил эти браслеты… К слову сказать, это приезд последнего Ученика миродержцев, о котором все только и говорят, подсказал Немаану такую идею.

Ренн всегда вживался в роль, не мог иначе. Будучи предводителем разбойников, будучи бродягой-актером – всегда… И сейчас, сыграв самого себя, собирался вспомнить, как все было раньше.

Немаан толкнул перед собой дверь и на миг зажмурился от света Лихтов, развешанных над сценой. Ученики уже ждали его, своего наставника. Они были столь молоды, что Немаан чувствовал себя стариком рядом с ними. Самой младшей из всех семерых, Велли, было восемь лет: эта кроха приходилась Немаану приемной дочерью и в его скромном театре отвечала за иллюзии. Тут Немаан Ренн мог, пожалуй, гордиться собой: не в силах использовать магию сам, он все же сумел научить этому другого человека – мало кому под это под силу… правда, такому таланту, как Веллли, место не в бродячем театре…

– Ну что? – ехидно и весело ухмыльнулся Немаан, окинув взглядом свою маленькую актерскую команду. – Сыграем?

– Сыграем! – хором отозвалась молодежь.

Это был своего рода ритуал, сродни тем, что бытовали во время войны среди воинов и помогали поднять боевой дух. А боевой дух и для артиста значит немало. Как и смелость: далеко не каждый бродячий спектакль встречают на ура. А порой итог бывает таким, что приходится приложить немалые усилия воли, чтобы не опустить руки, не отчаяться и не возненавидеть людей.

Спустя минуту, Немаан объявил немногим собравшимся зрителям:

– Буду краток: пьеса эта обо мне, Кангасске Дэлэмэре и миродержцах.

И, прежде, чем присутствующие успели переварить столь дерзкую фразу, представление началось.

…Парней, игравших разбойников, было всего двое, но, благодаря иллюзиям Велли, из них получилась целая армия, даром что полупрозрачная и нечеткая, как обрывки воспоминаний. А Нэйа и Таэр, игравшие Владу и Серега и в жизни не сотворившие даже Лихта, выглядели у Велли настоящими магами.

И, наконец, Немаан Ренн, игравший сам себя, предстал перед всеми в том же иллюзорном облике, что так поразил юного Кангасска много лет назад…

…Настал момент – и по рядам разбойников пронесся испуганный шепот. Они расступились, пропуская кого-то вперед.

Темная фигура приближалась медленно и плавно, словно крадущийся хищник. В темноте, как раскаленные угли, горели два красных глаза. Даже в лунном свете существо это оставалось черным силуэтом. Когда оно остановилось шагах в десяти от Кана, непонятно как оказавшегося впереди всех, он услышал жуткое, леденящее кровь то ли шипение, то ли посапывание…

Кангасск почувствовал, как в груди разрастается безумный ужас. У него перехватило дыхание, и, даже если б он захотел, он уже не смог бы убежать, потому что скованное этим ужасом тело отказывалось повиноваться. И он, бледный, точно мраморное изваяние, стоял и смотрел в эти красные, нечеловечьи глаза… и не мог оторвать от них взгляда…

Существо, продолжая шептать-посапывать, подняло длинную тонкую руку, и над ней вспыхнул зеленый огонек, высветив безупречное, вполне человечье лицо. Затем в зеленом сиянии маг (а это маг был, несомненно) появился весь.