Текст книги " Камень третий. Дымчатый обсидиан "

Автор книги: Ольга Макарова

Глава пятьдесят третья. Бесполезное письмо

Летели листья

С берёзового драка —

Золото мёртвых.

Зига-Зига, Одинокие Хокку

Обрывки мыслей, тревожащих рассудок, не дающих заснуть… Они похожи на золотой дождь листьев березового драка – вестника бед и осени, – который кто-то небрежно встряхнул за тоненький ствол. Вчерашний разговор просто не укладывался в сознании, оставаясь вихрем, листопадом, чередой вопросов и ответов, бредовым событием, похожим на сон. И в этот сон не хотелось верить.

«Он говорил тебе „вспомни, вспомни“?.. Говорил?» – спрашивала Сильвия.

«Да!» – сколько раз Кан отвечал ей это, на каждый вопрос, попадавший в точку…

«Неудивительно: стиги читают лишь поверхностные слои памяти, потому он просил тебя поднять старые воспоминания из глубин…», «Он вел себя странно?.. Он предугадывал твои мысли?.. Чего он хотел?»

И вправду – чего?..

«Иллюзию, особенно столь подробную, невозможно держать так долго… – покачав головой, сказал Флавус. – Это требует чудовищной концентрации внимания. Ни один человек на такое не способен».

«Но он не врал мне! – эта фраза даже в памяти Кангасска до сих пор звучала отчаянным криком. – Недоговаривал, порой уходил от вопроса – да! Но не врал!»

«Кангасск, – с нажимом произнесла Сильвия. – Ты не мог читать его так, как читаешь людей. Это не человек».

«Это стиг,» – сказал Флавус мрачно, поставив точку.

…Ветер, бросающий золотые листья драка прямо в лицо… Лже-Немаан, трясущий тонкое деревце, пожелтевшее раньше всех…

«Но он не причинил мне зла! Более того, спас мне жизнь!» – вновь и вновь повторял Кангасск, с каждым разом теряя уверенность и произнося слова все тише и тише; под молчаливыми взглядами Флавуса, Гравианны и Сильвии злость и отчаянье Дэлэмэра постепенно гасли, как пламя, которому не хватает воздуха.

«Я не знаю, зачем ему это, – тихо сказал Флавус, когда Кангасск замолчал совсем. – Я даже не уверен на все сто, что я прав… – он помедлил, но все же пояснил: – Никогда, никогда еще стиги не применяли человеческой магии. А из всех, кто занимался проблемой стигов, только Гердон Лориан вообще задумывался, что такое возможно. Если это так, Кан, то есть смысл поднять тревогу на весь Омнис… я не знаю, чем это обернется».

«…Тот парень… – блуждая в воспоминаниях, Ученик вдруг вспомнил об Одижио, выжившем наемнике из каравана Виля. – Потерянный во времени… Его искалечили магией правды. Тогда… если это Немаан, то люди Виля, и сам Виль – все, кого я видел на постоялом дворе… иллюзии? Иллюзии, построенные на памяти того парня? – Кангасск сокрушенно вздохнул и покачал головой. – Я должен был задуматься тогда: ведь постоялый двор выглядел заброшенным; не было каравана – животных, повозок…»

«Я привык готовиться к худшему, Кан, – устало и хмуро произнес Флавус, скрестив на груди руки. – Потому я допущу, что это стиг, и что он спас тебе жизнь и сопровождал тебя в пути с единственной целью – изучить. Ты – наследник миродержцев. Скопировать тебя – значит, обрести нешуточную власть».

«Ты допускаешь, что стиг может думать и действовать, как человек?» – усомнилась Сильвия.

«Я допускаю, что он может быть дьявольски похож на человека…»

«Бред! – с раздражением бросил Кан. – Да если бы он хотел „изучить“ меня, стал бы он говорить свои „Вспомни, вспомни“ и черпать поверхностные воспоминания?! Он просто выпотрошил бы мою память, как поступил с тем парнем! – после этих слов в комнате воцарилась тревожная тишина. Ученик горько рассмеялся и устало прикрыл глаза ладонью. – Я беззащитен в плане магии, вы все это знаете, – вздохнул он. – Однако же, вместо того, чтобы потрошить мою память, Немаан, стиг он или нет, пытался стать моим другом…»

«Кан! – Грави, словно отпущенная пружина, вскочила из-за стола. Маленькая караванщица молчала весь этот безумный час, но теперь ее было не остановить, с таким отчаяньем и рвением пыталась она донести до Дэлэмэра свою правду. – Кан, милый, я тебя всеми богами прошу: не верь стигу! Сколько людей на моей памяти погибли вот так – поверив! Погибли… или без вести пропали! Даже детей тьмы распознать непросто, хотя оно всего лишь бездумно копируют увиденные когда-то слова и жесты, а стиги… они… как актеры – играют роль, вживаются в нее. Они и вправду бывают ужасно похожи на людей!»

Роль. Человек с Ролью. В пьяной болтовне того Немаана, настоящего, было зерно истины… Вжившись в роль, поверив в нее всем сердцем, можно даже обмануть харуспекс… Андроник Руф, Галан Браил – они могли. Так почему бы стигу не суметь?..

– Я всегда верил людям, – прошептал Кангасск, вглядываясь в мерцающее за окном звездное небо и мимоходом думая о том, что заснуть в эту ночь ему, видимо, не удастся. – Всегда верил и никогда не ошибался. С первого взгляда определял тех, кто навсегда перевернет мою жизнь и станет ее частью… Осаро, Влада, Занна, Рафдар… и многие, многие другие, в том числе и лже-Немаан. Неужели я ошибся на этот раз и теперь вижу друга в том, кто желает мне зла? Не верю…

«Вот что, – в завершение спора сказал Флавус. Сказал уже не как друг юности, а как суровый и непреклонный ивенский командир. – Хватит сотрясать воздух. Будем действовать. И оперировать тем, что есть. Для начала я хотел бы проверить этого „Спектора“, который треплет мне нервы уже два дня. Неспроста он здесь. Завтра наведаюсь к нему лично. Грави, ты возьмешь мое дежурство…»

«Я пойду с тобой!» – твердо заявил Кан. Он и сам не понимал, что заставило его настоять на своем решении, и чего в этом порыве было больше: желания обличить обман или желания спасти того, кого считал своим другом. В любом случае, просто сидеть и ждать было бы невыносимо.

Флавус отпирался недолго: в конце концов он решил взять с собой упрямца Дэлэмэра, хоть и не испытывал по этому поводу особой радости.

…Кангасск спустил с кровати правую руку и коснулся загривка дремавшей на полу чарги. Мягкая шерсть приятно ласкала кожу; даже те пальцы, которым Орион, сын звезд не сумел вернуть чувствительность в полной мере, ощущали тепло – правда, ощущение было далекое, призрачное… Погрузив ладонь в густую теплую шерсть, Кан мог чувствовать спокойное, ровное дыхание Эанны.

«Я одного не могу понять, – почти шепотом произнесла тогда Сильвия в завершение разговора, – как он, если он стиг, сумел обмануть чаргу?..»

– Мог стиг обмануть тебя, Эа? – спросил Кангасск, бесцельно глядя в потолок.

Чарга приподняла голову и, тихонько фыркнув, вернулась к прерванному сновидению. Ответ был понятен.

«Стиг…» – мысленно повторил Кангасск.

Приходилось признать, что в новом свете смерть прежнего хозяина Эанны – охотника на стигов, по словам того же лже-Немаана, – больше не казалась ни случайностью, ни совпадением. И все же… в этой истории, определенно, не хватало множества страниц.

Отчаявшись заснуть сегодня, Кан засветил пару Лихтов и, подвесив их над кроватью, взял в руки книгу писем Максимилиана. Открыл, как всегда, наугад…

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15002 от п.м.

ноябрь, 27, Юга, Южный Университет Магии

В этих стенах пустынно теперь. Я не был в Южном Университете до сего дня, но могу представить, какая жизнь кипела здесь раньше: студенты, магистры, профессора… В залах стоял несмолкающий гул тысяч голосов, и всюду царил запах магии… Университет огромен и древен. Эти лестницы сделаны для тысяч ног; эти витражи – для тысяч глаз. Но вместо многих тысяч – только один я сижу здесь на краю длинного библиотечного стола. Я бродил по этим залам и коридорам, как по царственной гробнице. Ни одной живой души не встретил, кроме хранителя Университета: седой старикан, маг-теоретик… но даже ему, в жизни не ощутившему магии, жаль, что она ушла. Да что там… даже мне жаль, хотя я, не в пример Паю Приору, всегда предпочитал магии меч и посох.

Шутка ли – целая эпоха канула в бездну. И то, что происходит сейчас, друг мой Кан, напоминает не войну, а агонию. У меня есть полчаса, прежде чем будет готова к походу очередная армия… смертников, скажу прямо: пара тысяч зеленых новичков и сотня лишившихся магии Алых Стражников, которые сейчас пытаются навести в этой испуганной толпе порядок, а в битве полягут первыми.

Я хотел провести оставшееся время в тишине, собраться с мыслями. Не знаю, зачем взялся писать тебе, Кан.

Ну что ж…

Сегодня я встретился со своими учителями, буду называть их так, памятуя о том, что храню паять девяти.

Память… Я порадовался, что среди детей Сайнара, перешедших на сторону миродержцев, не было Орлайи: из всех девяти ее Ирин – единственный, кого бы я хотел вытравить из памяти навечно.

Итак, я встретился с теми, кто учил Джуэла, Лайнувера, Балу, Косту, Оазиса, Милиана, Пая и Джармина. Война долго разделяла меня и Кангассков: зная, что они воюют на одной стороне со мной, я не встречался с ними лично до этого дня. Как произошла встреча? О, меня никто не звал, конечно же (смеюсь мысленно), я поступил в своем духе: узнав, что все девять Кангассков находятся в Юге, заявился на одно из их совещаний, никого не спрашивая.

Не знаю, чего я ждал: быть может, того, что в душе моей проснется что-то, но нет… Ничего не дрогнуло, Кан. Я смотрел на них, как чужой. Я чувствовал себя чужим.

И, возможно, впервые осознал четко и ясно: все те, кто шел сквозь Дикую Ничейную Землю, умерли, когда появился я. Даже Милиан Корвус, которому повезло остаться последним. Простая сумма девяти обернулась совершенно иным существом. Количество, переходящее в качество?.. Можно и так сказать, за неимением лучшего объяснения.

..Я остался хладнокровен, а вот твои братья и сестры являли собой печальное зрелище: они смотрели на меня с надеждой, каждый хотел видеть во мне своего погибшего ученика, тем более, что я легко оперировал в разговоре воспоминаниями любого из них.

Разочарование нарастало постепенно, как надрывный островитянский плач. И я знаю, о чем невольно подумал каждый учитель: что его или ее ученик был в сотню раз лучше меня. Будь здесь Орлайя, и она подумала бы так же.

Не буду спорить: я вполне согласен с ними. Те девятеро были лучше – светлее, человечнее… продолжай список любыми достоинствами, не ошибешься… а я – сильнее, всего лишь…

…Время выходит. Пятнадцати минут, что остались, хватит только на то, чтобы дойти до ворот. Потому прощаюсь.

Макс М.»

Кангасск перечитал письмо еще раз и в недоумении отложил книгу.

«Похоже, пора заканчивать верить в удачу, – невесело подумал он, – и в милость Горящего. И в собственную правоту…»

Это было самое бесполезное из всех писем Максимилиана, что Кангасск прочел с момента своего пробуждения в новом Омнисе. Оно было ни о чем и не к месту… как и должно быть любое письмо, бездумно выбранное наугад.

«Я стал ошибаться…»

…Раньше каждое письмо Макса казалось одинокому Ученику путеводным лучом во тьме, подсказкой из прошлого, надеждой на будущее; неудивительно, что он быстро привык к такому положению дел. Как привык и к тому, что предчувствия не подводят его и позволяют шагать по жизни с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.

Каждый. Каждый, кто уверовал в покровительство Горящего, закончил свои дни печально. И Макс предупреждал об этом.

Кангасск тяжело вздохнул и погасил Лихты, позволив бархатной тьме поглотить все, кроме узкого прямоугольника окна и пятна лунного света на полу. Как ни странно, но вскоре он заснул, хотя минуту назад был полностью уверен, что спать не сможет, когда на душе так скверно.

В сладком забытьи сна Дэлэмэр видел бескрайнее море, спокойное, темно-синее. В этом сне под тяжелыми сапогами скрипели доски; потрепанные паруса наполнял ветер; стройная девушка, окруженная прозрачным ореолом Ффара, держала штурвал маленького димарана; а детский голос где-то рядом напевал куплет о крылатом корабле… Мир, состоящий из моря и неба, дышал надеждой и свободой, а еще – вечностью.

Проснулся Кангасск от холода. Не сразу проснулся: он цеплялся за уходящий сон изо всех сил, не давая ему растаять, как воспоминанию, и одновременно пытаясь нащупать рукой одеяло. Но реальность взяла свое: сон погас, оставив после себя горькое чувство разочарования.

Серый сумрак комнаты мешался с розовыми красками рассвета, занимающегося за окном. Злосчастное одеяло Кангасск нашел возле кровати… и как оно умудрилось свалиться?.. Неважно: вряд ли теперь удастся заснуть снова. Да и сон тот не вернуть…

Для поднятия настроения и боевого духа можно разве что пойти на кухню, сварить файзульского чаю по рецепту племени Хак, а потом удивить Флавуса тем, что тот, кого в сегодняшний поход брать никто не хотел, все-таки встал раньше всех.

Такая мысль была, конечно, слабым утешением, но Кан улыбнулся.

«Вставай, засоня! – сказал он чарге; та потянулась на полу и широко зевнула, продемонстрировав великолепные, ослепительно белые клыки. – Вставай-вставай. Будешь умницей, налью тебе молока»…

Глава пятьдесят четвертая. Золото мертвых

 
Какая же польза от мертвецов?
Я расскажу вам, какая!
Золото мертвых сынов и отцов
Я, победив, забираю.
 
 
Славлю победу, славлю клинок,
Добычу богатую славлю.
Золото мертвых, как выйдет мой срок,
Тоже кому-то оставлю.
 
 
Кто-то на память возьмет, победив,
Серьги мои и монеты,
Чтобы таскать их с собою в пути,
Помня Когда-то и Где-то.
 
 
Или все то, что добыл на войне,
Жизнью своею рискуя,
Бросит торговцу и душу в вине
Утопит за память чужую.
 

Зига-Зига, окончание неизвестной песни

– Что брать, командир? – с ленцой осведомился один из ветеранов; судя по униформе, Алый Стражник. Что здесь делает боевой маг Юга, Кангасск мог только догадываться, но, судя по тону разговора, и он, и пятеро Серых Охотников знали Флавуса прекрасно и немало повоевали плечом к плечу: держались они на равных.

Ивенский командир с утра был явно не в настроении, и Кангасск понимал, почему: шестеро ветеранов, которых Флавус намеревался взять с собой, иначе как шутливо о грядущем походе не отзывались. После всех аргументов приведенных ими (спокойствие чарги, неспособность стигов к человеческой магии и проч.), гипотеза Брианов держалась на одних лишь вере и упрямстве.

…Двери ивенской оружейной были слишком тяжелы, чтобы открывать их вручную. За открытие их отвечал скрытый в толще стены механизм, а если говорить строже, то магомеханизм: чтобы он пришел в действие, Флавус коснулся простым магическим заклинанием небольшого кристалла на одной из дверей.

Магия… Да сама идея такой защиты входов в главные здания Ивена была основана на том, что стиги ей не пользуются. Так что за спинами Кана и Флавуса послышалось несколько сдержанных смешков. Дэлэмэр издал страдальческий вздох; Бриан же насупился и молча шагнул в открывшийся темный проход.

– Мы ожидаем необычную тварь. Берите и холодное, и огнестрельное. Клинки и пули – с серебряным напылением, – четко и бесстрастно говорил он, шагая по гулким плитам зала и попутно подвешивая под потолком Лихты, холодные Северные все как один (а как иначе, если рядом порох?).

– Необычную? – с подозрением произнесла одна из Охотниц.

– То-то ты семерку собрал! – хохотнул Алый Стражник. Его звали Нау Тирран, и он, по мнению Кангасска, был из тех людей, которые смеются не от искренней радости, а скорее, для того, чтобы ужаснулись все вокруг.

– Нау, от твоего хохота у меня мороз по коже, – укорила его Охотница.

– Брось, Лильна, – он небрежно похлопал ее по плечу. – Если не смеяться над этим миром, лучше вешаться сразу.

Лильна, в свою очередь, за словом в карман не полезла, но в дальнейшее развитие дружеской перепалки Кангасск уже не вникал и полностью ушел в созерцание ивенской оружейной.

Странное, ностальгическое чувство охватило его при виде стоек с оружием и комплектами брони; пронумерованных ящиков, доверху набитых патронами, стрелами… Взгрустнулось о давних днях, проведенных в оружейной Эминдола и так и не полученном статусе мастера. Конечно, если мыслить реально, это все ерунда: Кан был тогда на пороге завершения своего ученичества, да и «кулдаганским мастером» во всех путешествиях звали его не зря, но все же осталась досада, и этого нельзя объяснить сухими фактами и логическими доводами… просто что-то осталось там, в Арен-кастеле, в первой оружейной – навсегда.

…Клинки, произведенные поточным методом, Кангасск нашел взглядом сразу. Их было немного, и стояли они все в одном бочонке, как пучок старых зонтиков у порога какой-нибудь столичной таверны. Если бы с ними не было связано столько воспоминаний, оружейник, верно, и не заметил бы их среди многообразия прочего вооружения, исполненного с настоящим мастерством. Ничего удивительного для города, который и поныне стережет покой северной Столицы.

Кангасск особо отметил обилие и разнообразие огнестрелок. Их было действительно очень много, в сравнении с довоенной оружейной, к примеру, Торгора, но в целом, холодное оружие по-прежнему оставалось в чести. Это наблюдение дало повод вспомнить один давний разговор с Владой…

Любитель пофантазировать на тему «а что, если?..», Кангасск однажды спросил ее: если бы порох всюду взрывался одинаково, как в мире-первоисточнике, то холодное оружие забыли бы за ненадобностью?

Поразмыслив, Влада ответила: «Нет». «Почему?» – полюбопытствовал тогда Кангасск и получил такой ответ: «В Омнисе подобного не произойдет. До тех пор, пока в нем есть магия»…

Что ж, она оказалась права. Да, огнестрелки захватили первенство в мире на два первых года войны, пока магия оставалась нестабильной, но потом все вернулось на свои места.

Пока есть магия, в Омнисе не быть эре огнестрельного оружия. Магия быстрее, если речь идет о заклинаниях малых ступеней, вроде огненной сферы, и гораздо мощнее, если речь о ступенях высоких: достаточно вспомнить тот же Зирорн… Плюс, она разнообразна настолько, что никакое совершенствование технологии не поспеет за магом, плетущим свой узор. Да и порох, особенно «белый», не дающий дыма, – дорог, тогда как магия, бесплатная и (теперь) вездесущая – всегда с тобой.

Разве что учиться обращаться с огнестрелкой куда проще, чем учиться боевой магии. И – курок можно нажать всегда, даже умирая и истекая кровью, а что такое раненый маг, даже повторять не стоит…

Потому – они всегда будут, эти пистоли, ружья и глазастые винтовки модели «Сэслер-каратель», правда, только на вторых ролях.

Приглядевшись к имеющемуся арсеналу, Кангасск выбрал невзрачный на вид, но удобный в обращении семизарядный Неус, на потертом боку которого красовалась эмблема Торгора – города, чьи руины теперь навещает лишь кулдаганский ветер… Лильна и Нау, глянув на выбор Кана, перестали препираться и многозначительно переглянулись: выбор был хорош, что и говорить. Прицокнув языком, кулдаганский оружейник с довольным видом заткнул огнестрелку за пояс. В случае чего сражаться можно будет по-пиратски: сабля в одной руке и огнестрелка в другой; Орионы, что Джовиб, что сын звезд, одобрили бы…

– Мы также можем ожидать сильного мага, – продолжил тем временем Флавус, – потому я и собрал семерку.

– Вообще-то нас восемь, – ехидно заметил Нау, кивнув в сторону Кангасска. Послышался сдержанный хохот.

– Флав, что за бред все это? – сказал кто-то за спиной Тиррана, и это стало последней каплей…

– Меня не считайте, – резко обернувшись, Кан оскалил зубы в мрачнейшей из улыбок. – Я не маг, не воин… Я приманка, – подытожил Ученик сурово и встал рядом с Флавусом.

Смех и нездоровое веселье враз растаяли, как дым. Неизвестно, о чем подумал каждый из шестерых, но впечатление слова Кангасска произвели отрезвляющее: когда сам наследник миродержцев заявил себя ПРИМАНКОЙ, для скептически настроенных ветеранов вся ситуация предстала в совершенно ином свете.

– Вот теперь вижу правильный настрой, – строго произнес Флавус, окинув взглядом помрачневших магов. – Рекомендую сохранять его до возвращения в город. Если все мои опасения окажутся столь же смешны, сколь казались минуту назад, будет время для смеха. А у Ивена будет новый командующий ополчением. Я все сказал.

Нау Тирран кивнул. Насмешника в нем с поразительной быстротой сменил бывалый воин. А Кангасск, поймав благодарный взгляд Флавуса, с трудом подавил стон: теперь, когда боевая семерка выдвинулась в путь в полной готовности, на душе у Ученика стало еще сквернее, чем вчера… Он пытался, честно пытался думать о лже-Немаане как о стиге, обманщике, иллюзии, пытался даже настроить себя враждебно, но что бы Кангасск ни предпринимал, мысль о том, что он ведет этих людей убивать своего друга, не давала ему покоя: она жила вопреки всякой логике.

Первые два часа пути, памятуя о способности любой науки притуплять боль душевных переживаний, Кангасск с интересом исследователя наблюдал за семеркой магов. После нескольких месяцев в Серой Башне он понимал в магии несравненно больше, чем прежде, и теперь мог совершенно по-новому оценить, что для боевого мага означает работа в команде. Это не просто усиление друг друга донорством: такой вариант – лишь один из многих. Этим утром Кан увидел другую тактику – заготовку заклинаний и понял, что настоящую мощь боевой семерки он еще только начинает осознавать.

Быть боевой семеркой – прежде всего, значит уметь плести общий узор, слаженно и четко. Как петь общую песню, где голоса не сливаются в нестройный хор, а имеют каждый собственный смысл (недаром бывалые Стражники и Охотники, долгое время сражавшиеся в одной семерке, и поют вместе прекрасно). Спеться, объединиться общей мыслью, общей целью, забыть о себе как об одном из семи и быть единым с остальными… это искусство – ключ к тому, чтобы увеличить скорость и силу любого заклинания. Ровно в семь раз.

Что означает «в семь раз»?

Это – почти одновременно поднятый щит; с небольшой задержкой отпущенный Зирорн; или ловчая магическая сеть, выброшенная мгновенно и имеющая семь степеней защиты… варианты бесконечны. Ограничение лишь одно: подготовиться необходимо незадолго до того, как заклинания будут применены, настроиться друг на друга, «наметить» общий узор, для чего каждый из семерых плетет свою часть, не произнося решающего слова. И тогда боевая семерка обретает небывалую мощь, недоступную ни одному магу-одиночке… если, конечно, он не миродержец.

В самом начале пути семерка Флавуса заготовила пять заклинаний; Кангасск безошибочно узнал щит и Зирорн, а в ядре третьего заметил мотив, похожий на тот, что встречается в знакомых ему несложных лечебных заклинаниях. Остальные два были для Ученика новы и не походили ни на что увиденное прежде.

Повторить или заучить что-либо он даже не пытался. Это было бы не проще, чем, раз пролистав том древней истории Омниса, начать цитировать его наизусть… Чем не повод для человека впечатлительного почувствовать себя никем?.. внутренний голос так и подначивал на это, но Кан велел ему оставить бесполезные попытки, предъявив тот факт, что Владу, Серега и Макса вряд ли занимала бы совсем уж никчемная человечья судьба. И вообще… у каждого своя Роль, и там, где спасует мастер боевой магии, возможно, преуспеет простой гадальщик. Как уже однажды было…

Полная жизни и энергии чарга скучала среди неторопливых тарандров, мерными шагами измеряющих мир, затерянный в мельтешащей снежной крошке. Эанна все время рвалась припустить бегом и, когда Кангасск останавливал ее, обиженно прижимала уши.

– Когда-то мы все ездили на чаргах, – шумно вздохнув, нарочито беспечно произнес Нау Тирран. – И я не представлял смешнее зрелища, чем Алый Страж верхом на тарандре! А теперь вот, сам видишь…

– Это ж каким странным стигом надо быть, чтобы обмануть чаргу! – Лильна с сомнением покачала головой. – Как хотите, а я не верю…

– …Он не двигается с места, – подумал Флавус вслух. Кажется, он не слышал всего, что было сказано. – Не думаю, что он столь глуп, что видит меня и не знает, зачем я иду…

– Если это человек, то вполне понятно, что бедняга и не подозревает, кто явился по его душу! – повысив голос, чтобы перекричать ветер, сказала Лильна.

– Ха! А если стиг, то когда стигов было просто понять? – с вызовом произнесла Джелона-Охотница; высокая, рыжая, вспыльчивая, она напоминала живой огонь, которым хочется любоваться, но не со слишком близкого расстояния. – В девяти случаях из десяти стигийское коварство не отличить от глупости!

– О чем это она? – поравнявшись с Флавусом, осторожно спросил Кан. Ему не нравилась идея влезать с глупыми вопросами в чужой разговор, но то замечание отчего-то показалось важным.

– Когда стигов много, они ведут себя хаотично, по крайней мере, в нашем понимании, – пространно пояснил Бриан. – Когда их мало, они умны и почти неотличимы от людей, но их поступков и логики все равно не понять. Получается, пытаться предсказывать стигийские ходы – бессмысленно.

– А как быть с одним случаем из десяти? – Кангасск не удержался, все-таки спросил.

– Хороший вопрос! – усмехнулся Флавус. – Одно время тактику стигов можно было предсказывать. Когда ими командовал Эльм. Не знаю, что с ним сотворило немагическое вмешательство три тысячи лет назад, но он остался человеком… ровно настолько, чтобы гадальщики могли предсказывать некоторые его решения.

– Вот как… – Кан нахмурился и закусил губу. – Значит, Эльм командовал ими…

– Да, – кивнул Флавус. – Надо признать, смешанная армия стигов и детей тьмы под его руководством одержала немало побед. А потом, помню, стиги на некоторое время исчезли. Все и сразу. Вернулись они уже в несравненно меньшем количестве и – научившись копировать людей. Сначала на уровне детей тьмы, потом – уже так, что, даже разговаривая со стигом, невозможно было отличить его от человека. Тогда началась совсем другая война, Кан. Никто не верил никому, стига подозревали в каждом… это было чистейшей воды безумие. Спекторы появились уже под конец войны. Надо сказать, с их появлением стиги почти исчезли. Не скажу, что их всех истребили. Скорее, они затаились где-то…

– Мне вот интересно, – задумчиво произнес Кангасск, обернувшись к Флавусу. – Это ведь разумные существа, в отличие от детей тьмы… Так зачем им нужна была победа в этой войне? Что они получили бы, победив? Учитель говорила мне, что три тысячи лет назад они рвались к Хоре Тенебрис, но сейчас, когда Хор вообще нет, каков смысл?..

– А он есть? – скептически отозвался Зенраш-Охотник.

– Должен быть… – Кангасск пожал плечами.

– Если он и есть, мы этого никогда не узнаем, – холодным тоном произнесла Лильна, глядя в даль сквозь летящее с небес снежное крошево. – Мы даже не знаем, кто они, что они, откуда пришли… Эльм, быть может, знал…

– Смысл, смысл! – передразнила Джелона, фыркнув. – Мы даже не знаем, чем они питаются и дышат. И вообще, питаются ли и дышат ли… А вы – смысл…

Время тянулось медленно. Благодаря усилившейся метели видимый мир сжался до небольшого пятачка заснеженной земли; и небо стало казаться низким и тяжелым. «Видел» что-то в такой неразберихе, пожалуй, один лишь Флавус, которому, подобно маячкам, служили ориентирами стигийские камни: два – Гравианны и Сайерта – отмечали оставшийся позади Ивен, один – возможно, лже-Немаана, – цель пути.

По словам Флавуса, неизвестный, добрых три часа сидевший на месте, начал движение. Брел он медленно, как и должен идти человек сквозь метель, и бесцельно. Можно было бы, конечно, прибавить ходу и догнать его сегодня, но Флавус счел за лучшее остановиться на отдых. Остальные шесть боевых магов, конечно, поворчали насчет того, что придется готовить все заклинания заново, но согласились тоже: устали все, и в случае чего сражаться в снежном месиве не хотелось никому.

– Свернем к руинам, до них где-то четверть часа пути, – предложил Нау.

– Руины? – спросил Кан.

– Да. Это старая Дэнка, довоенная. Новая – на северо-запад от Ивена.

– Ясно…

До чего же приятно было отгородиться от метели; ее бессмысленного заунывного воя, ее бьющих в лицо колких снежинок… Этот дом сохранился неплохо. К тому же он был достаточно большой, чтобы вместить и людей, и тарандров, и чаргу. Четыре стены и крыша – уже сами по себе преграда холодному ветру; а чтобы он не прорывался внутрь, так на то есть простенький магический щит первой ступени. Щит этот раскрыл внутри дома Кангасск, благо особых познаний в магии это не требовало, и теперь свежий воздух проникал в дом лишь в таких количествах, в каких ему это позволяли, без всякой возможности обернуться противным сквозняком. А сваленные в кучу на полу горячие Южные Лихты грели помещение не хуже костра.

Перекусив сухим дорожным пайком, шесть магов без лишних церемоний завернулись в плащи и устроились спать прямо на полу.

Дежурить остался Флавус. А кто еще, если он единственный Спектор в отряде?

– …Спи, Кан, – устало вздохнул он, когда Кангасск присел рядом. – Спи. Бояться пока нечего.

– Не сочти за глупость, но давай я тебя сменю. Ты уже носом клюешь…

– Нет.

Тряхнув головой, чтобы отогнать сон, Бриан взял из общей кучи один Лихт и подвесил его невысоко над открытой ладонью… Впервые Кангасск заметил, что ладони его друга хранят следы множества застарелых ожогов. Когда-то, сжав в кулаке Северный Лихт, Кан отморозил руку; а вот что будет если сжать Южный…

– Это чтобы не заснуть на посту. Старый спекторский метод, – пояснил Флавус, точно подгадав ход мыслей друга. – Лихт держит в воздухе заклинание левитации с незавершенным ключом: это значит, что оно требует постоянного внимания, пока не завершено. Потому, если Спектор засыпает, Лихт падает на ладонь и через некоторое время начинает нешуточно ее жечь. На пятые бессонные сутки просыпаешься только когда боль уже адская и ладонь начинает поджариваться, – Бриан невесело усмехнулся.

– Значит, Спекторы не используют красную сальвию… – понимающе закивал Кан. – Я давно заметил, что ты не носишь фляжку с ней, как другие маги…

– Наблюдательный ты, – прищурившись, произнес Флавус. – Верно сообразил… – он зевнул и задумчиво пощупал большим пальцем Лихт, висящий над ладонью. – Красная сальвия не дружит со стигийским камнем, Кан. Если сказать точнее, то вызывает его отторжение. Это зверски больно, знаешь ли, и порой смертельно. Потому любой Спектор согласится лучше прожечь до костей руку, чем глотнуть шалфейной настойки. То же самое касается назарина и еще нескольких трав. Вот такие дела…

«…не дружит со стигийским камнем…» При этих словах Кангасску вспомнился рассказ Флавуса о том, как он сам стал Спектором… «Значит, наркоза не было…» – пришла суровая догадка… «Или был… – съязвил внутренний голос. – Черного эля и пития до потери создания еще никто не отменял».

– Иди спать, Кан… – настойчиво посоветовал ему Флавус. – Я не гадальщик, но что-то мне подсказывает, что завтра тяжелый день.

– Флавус… – Кангасск положил ладонь ему на плечо.

– Да?

– Если это действительно Немаан… стиг он или нет, дай мне сначала поговорить с ним, очень прошу.