Текст книги " Камень третий. Дымчатый обсидиан "

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)

Глава сорок четвертая. Триада

Когда-то Влада решила; вместе с Серегом они решили: не навязывать свою веру Омнису, какой бы она ни была и священных книг своего мира не цитировать. Но, видимо, вопрос Ученика, а вернее, тон, которым этот вопрос был задан, Владу растрогал.

– У нас говорили: Бог един в трех лицах, – сказала она. – И благословляли так: во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Тонкий, сточенный на конце мелок, ведомый пальчиками Карины, бесшумно касался доски. Прямые белые линии, пересекаясь, слагали сложный узор, и каждая из них должна была стать дорожкой для магической энергии: в отличие от отца, Карина не ограничивалась лишь теорией магии…

– …Число три очень необычно, – бойко объясняла она Кангасску, пока меловые отметки одна за другой ложились на черное лаковое покрытие доски. – Оно упоминается во множестве легенд, даже у народов, тысячелетия не контактировавших друг с другом! Такие магические символы как Три, Триада, Треугольник, можно найти и у нас, и у файзулов, и у островитян… даже у драконов!

– Хмм… – Ученик миродержцев задумчиво потер подбородок.

– Потому я предполагаю, – продолжала Карина, – что все эти легенды берут начало еще в мире-первоисточнике.

– Скажу точнее: это действительно так, – кивнув, с уверенностью заявил Кангасск.

– Правда? – Карина несколько опешила и на миг застыла с мелком в руке. – Что ж… это шаг к истине… – дочертив последние несколько линий, она попросила: – Прости, ты не мог бы снять доску со стены и на стол ее положить?

Кангасск просьбу выполнил, на удивление легко справившись одной рукой; привычка – великая вещь…

Склонившись над доской, дочь Нэя провела ладонью над сплетением линий. Кан почувствовал, как безмолвное заклинание, что она сотворила, привело в движение магию, и узор стал больше чем узором: теперь он пульсировал энергией, мчащейся по сотням меловых дорожек, готовый выполнить то, для чего был предназначен.

…Множество треугольников, заключенных один в другой. И в центре всей конструкции – главный, с равными сторонами и тремя очерченными вершинами…

– Кажется, я догадываюсь, к чему это все… – нахмурился Кангасск.

– Я… – Карина в смущении закусила губу и сплела пальцы рук. – Я… Прости… – выдохнула она, так и не решившись на просьбу.

Кан молча посмотрел на нее, поймал ее взгляд… Страх… «Отчего люди стали боятся меня?» – помрачнев, подумал Ученик и ответа на собственный вопрос не нашел.

В какой-то момент он невольно вспомнил Нэя, требовавшего осколок харуспекса для эксперимента… И… без лишних слов снял цепочку с обоими обсидианами – Горящим и Холодным – и протянул ее Карине. Не сомневаясь, не сожалея. Ему даже казалось, что, вздумай она оставить обсидианы у себя, он не сказал бы теперь ни слова.

…Она приняла оба харуспекса так, как принимают великий дар, а не «материал для эксперимента» – доверчиво, в открытые ладони. И Горящий, сменив носителя, на миг погас, лишь с тем, чтобы вспыхнуть снова, приняв чужой ритм: порывисто пульсирующий, отражающий биение не одного сердца, а двух – не только Карины, но и ее нерожденного ребенка.

– Чем бы нарру заменить… в эксперименте… – задумчиво произнес Ученик. – А, знаю.

Оглядевшись по сторонам, Кан сгреб со стола фарфоровую ступку, в какой обычно растирают в порошок химикаты и травы, и достал из ящика, третьего сверху, скальпель – удивительно, что после стольких лет в лаборатории все было так, как он помнил.

Без особых сожалений Кангасск рассек скальпелем бесчувственную правую ладонь; и на серый фарфор ступки закапала темная, застоявшаяся кровь.

– Я владею наррой лишь по праву крови, – просто пояснил Кан. – Думаю, замена будет подходящая.

Опомнившись, Карина сотворила заживляющее заклинание, а следом – и обезболивающее.

– Спасибо, – кисло усмехнулся Кан, – но не стоило: боли эта рука все равно не чувствует.

Вернув правую руку на перевязь, он решительно пододвинул к Карине ступку с «заменителем нарры».

Как он давно заметил, ученые, как правило, питают к крови едва ли большее отвращение, чем бывалые воины или опытные лекари; потому большинство из них не то что смутить, даже удивить видом крови нельзя…

Молчаливая и сосредоточенная, дочь Нэя расположила все три элемента на отведенные им места.

– …Ничего не произошло? – поинтересовался Кангасск через пару минут.

– Не знаю, – озадаченно произнесла Карина. – Ты… не видишь ее? «Паутину»?..

– Нет, – Кан отрицательно покачал головой.

– Подождем еще немного? – в голосе Карины прозвучала нерешительная просьба.

– Хорошо, – просто отозвался Ученик. – Я не прочь скоротать время за беседой.

Вздохнув, Карина Джовиб откинулась на спинку стула. Похоже, все мысли ее были сосредоточены сейчас на эксперименте и отвлечься от них ей было непросто.

– …Лайн сегодня вытащил меня покататься на лыжах, – с улыбкой произнес Кангасск и посмеялся над собой: – Однорукий лыжник! Большего посмешища мир не видывал.

– Он никогда над тобой не смеялся, – покачала головой Карина. – Он просто счастлив, что ты есть на свете.

– Лайн славный малый, – тепло произнес Кан. – Он смотрит на мир так, как будто в этом мире нет ничего невозможного. Мне всегда такой уверенности не хватало…

Мимолетный взгляд, который Карина в тот момент украдкой бросила на горящий обсидиан… Вспомнила что-то?..

Теперь Кан поклялся бы чем угодно, что для дочери Нэя один этот камень значит очень много. Даже оставшись без Холодного и Горящего, Ученик все еще владел Наррой и не мог не почувствовать, как что-то дрогнуло в душе молодой женщины. Давнее воспоминание.

– Лайнувер… – вдумчиво произнес Кан. – Могу я спросить, откуда такое имя?..

Взгляды их встретились…

Порой достаточно одного слова, одного вопроса, чтобы беззаботная беседа, призванная убить время, перешла в нечто, похожее на осторожный шаг по тонкому льду, за которым лежит далекий берег, куда очень давно никто не ступал. Одно неверное действие – и не видать тебе берега; возможно, уже никогда…

– Я никому об этом не рассказывала, – нахмурилась Карина. – Ориону даже.

– Тогда и мне не стоит, – сразу оговорился Кангасск.

– Тебе как раз стоит, – возразила она, сплетя тонкие пальцы. – Ты принес мне Горящий и отдал мне его. Так же доверчиво, как я однажды отдала его Лайнуверу. Наверное, ничего не бывает зря…

Еще до войны; еще в то время, когда будущее было неизвестно и необъятно, словно сказочная страна туманов, Карина Каргилл встретила парня, носившего имя Лайнувер Бойер. Он пришел с небольшим отрядом – десяток юных Сохраняющих Жизнь – и принес Нэю странную весть. Малоизвестному тогда ученому из-за этой вести пришлось потом спешно сворачивать лагерь и бежать из Ничейной Земли, бросив все разработки. Беспокойство оказалось напрасным: не было ни погони, ни угроз, а отряд Лайнувера бесследно исчез на следующее же утро после того… как Карина отдала парню горящий обсидиан.

– …Ты скажешь, это странно, что я назвала сына именем незнакомца, – печально проронила дочь Нэя, поправив прядь волос, выбившуюся из пышной прически. – …Но просто… за какие-то несколько минут, что мы с ним говорили, он стал мне дороже всех на свете. И я знаю, почему, – она подняла на Кангасска грустный взгляд. – Я тогда не удержалась и надела цепочку с Горящим, а он позволяет чувствовать мир иначе, более тонко. И я чувствовала, что Лайнувер не врет мне… и – эту дрожь под сердцем – признак светлого и доброго чувства. Я говорила с ним несколько минут, но мне казалось, я всю жизнь его знаю. Знаю и люблю.

– Карина… – хотел было остановить ее Кан, понимая, что бедняжка едва сдерживает слезы, но осекся.

– Я предчувствовала, что он не вернется, – прошептала она. Нет, эта женщина не расплачется ни за что, как бы больно ни было вспоминать… – Но столько лет надеялась. Помню, даже бросилась навстречу сыну миродержцев, когда увидела знакомый плащ, и Горящий… – Карина невесело улыбнулась, и заговорила спокойнее: – Максимилиан тогда странно на меня посмотрел… Мне показалось, он даже внешне был похож на Лайнувера в тот момент. Это было странно… Впрочем, когда слишком долго ждешь и надеешься, начинаешь видеть знакомое лицо всюду… – она вздохнула и зябко повела плечами.

Кангасск опустил глаза. Он многое мог бы сказать сейчас, но промолчал.

«Не показалось тебе… Это был почти Лайнувер. Почти. По крайней мере, Макс все помнил.

И о чем ты думал, Макс, когда снова увидел ее? Ту, которая тебя ждала, верила, надеялась? О чем думал, когда прошел мимо?

А если бы не прошел?.. Все могло бы быть иначе. Тысячу раз иначе…»

…Стоило только представить…

Они побежали в разные стороны – мириады путей и дорог, бесчисленные варианты несбывшегося, возможного и невозможного. Все они шли от этой точки – точки выбора. Серебряные нити неведомого паука… они разбегались все дальше и дальше друг от друга, и где-то Макс был жив и звал маленького Лайна сыном, а где-то… всего было не перечесть. И лишь одна нить, короткая и потускневшая, одиноко обрывалась в пустоте: он прошел мимо, он выбрал… и этот путь стал его судьбой, тогда как другие сияли рядом…

– Я понял, что такое Паутина, – сказал вдруг Кангасск, вскинув голову. – Это место, где встречается то, что было, что будет, и что могло и может быть.

– Я не понимаю, – произнесла Карина растерянно.

– Постараюсь найти слова… – Кан говорил с увлечением и с горечью, совмещая невозможное. – Три обсидиана… Холодный… с ним судьба кажется линейной; с ним она похожа на книгу, которую можно листать вперед и назад. Горящий… с ним судьба похожа на извилистый лабиринт, где много путей и тупиков. Дымчатый, Нарра… при нем судьба видится картой дикой страны, где кто-то пометил крестиками основные пункты пути, а уж как пробираться к ним сквозь дебри, это дело каждого, и любой путь придется прокладывать самому. Я чувствовал все три появления в отдельности. Но вместе… вместе они больше, чем просто сумма; вместе они дают нечто качественно новое.

– Не книга, не лабиринт, не карта, но Паутина? – с живым интересом произнесла Карина, подавшись вперед.

– Да, – вдумчиво продолжал Кан. – Там все, что мы называем «может быть» или «могло быть» не пустые мечты, сожаления и домыслы. Все это существует на самом деле. Все это для чего-то нужно. Возможно, для того же, для чего нужны опорные нити в ловчей сети паука… или… – он невольно покосился на свою неподвижную правую руку, – множество мелких сосудов или нервов, видимых и не видимых глазу… я не знаю.

– Организм – сложная система, – сказала Карина, скрестив на груди руки и подняв взгляд к белому, подсвеченному электрическими лампами потолку, – а уж мир… он еще сложнее. И все-таки, – она вновь посмотрела в глаза Кангасску, – как ты заставляешь Паутину появиться? Как объединяешь три харуспекса?

– Кажется, я понял, как… – уверенно произнес Ученик. – Это происходит, когда я начинаю рассматривать варианты. Дымчатый, Горящий, Холодный – когда они просыпаются в таком порядке, все встает на свои места.

– Последние два лежали рядом, ты их не касался, – заметила Карина. – Или мое объединяющее заклинание подействовало?

– Вряд ли… – нахмурился Кангасск. – Помню, все три обсидиана проснулись в первый раз, тогда открылась эта пропасть. Теперь же я просто в нее заглянул. Некоторые двери нужно открыть лишь один раз…

– И к чему мы пришли? – Карина провела ладонью над меловым узором, гася не нужное теперь заклятье. Несколько мгновений спустя Кан уже забрал свои харуспексы. – К чему, Кангасск? Судьбы нет? Можно выбрать что угодно?

– Есть, – возразил Ученик. – Иначе владельцы холодных обсидианов не могли бы ее предсказывать. Но даже они осторожны в своих предсказаниях.

– Как это понимать? Ты говоришь загадками…

Возможности, пути, варианты… И отчего испокон веков человек с трудом верит во что-то, пока оно не повторится ТРИЖДЫ?.. Ученик миродержцев не исключение…

Кангасск даже не знал, что толкнуло его на этот шаг – взглянуть сквозь сплетение серебристых нитей, пока оно не исчезло, на судьбу не родившегося еще ребенка Карины… Столько путей, столько возможностей – просто поразительно! Но тогда…

«Судьбы нет? – подумал Кан. – Я проверю…» И заставил умолкнуть Нарру… Паутина пропала. Перед мысленным взором поплыло кроваво-красное марево: когда-то такое не позволяло угадать намерения Максимилиана, делая его невидимым для всех гадальщиков Омниса. Насмотревшись, Кангасск заставил умолкнуть и Горящий. И тогда остался только холодный обсидиан, предсказания которого похожи на книгу, которую не так-то просто читать без разрешения хозяина… Но тут и нечего было читать: если так представлять судьбу маленькой Мералли, которая вскоре должна появиться на свет, то в ней не будет и пары страниц…

– …Такой взгляд на мир делает человека свободным… – опомнившись, Кан понял, что все это время Карина размышляла о чем-то вслух, вновь став такой бодрой и жизнерадостной, что думать о том, что ждет ее и ее ребенка, было уже просто жутко.

«Менять судьбу можно… и нужно… – мысленно сказал себе Кангасск. – Но не так, как я сделал это для Тимай…»

– Карина, – решительно обратился к ней Ученик, поднявшись из-за стола.

– Да? – отозвалась она.

– Мне нужно срочно связаться с Орионом, – сказал Кан и уточнил: – …сыном звезд.

Глава сорок пятая. Злобный сказочник

Таких жутких миров Кангасск не посещал еще никогда. Ни в годы Ученичества, ни в годы долгого сна под обсидиановыми сводами Пятой Горы он не видел ничего подобного… выходит, что у Вселенной, доступной пониманию человеческому, есть край, и пройтись по нему – занятие не из приятных. Впрочем, какой смысл расточать по этому поводу красивые слова?.. в просторечье все это называется просто пьяным бредом: чтобы провалиться в такой беспробудный сон, Кангасск выпил все спиртное, которое подвернулось под руку. Кажется, начал он со светлого эля, а закончил крепкой диадемовой настойкой. Южное вино, изысканного вкуса которого Ученик даже не почувствовал, находилось где-то в середине списка…

Голова по пробуждении болела чудовищно; перед глазами плыли разноцветные пятна, а память выдавала противоречащие картины.

Сев на кровати, Ученик миродержцев приложил дрожащие пальцы к виску и вызвал к жизни заклинание для снятия головной боли. Простенькое, знакомое сызмальства, его теперь приходилось шептать слог за слогом. Кангасска трясло и бросало в холодный пот: организм, похоже, счел все выпитое ядом, и не без оснований.

Наконец заклинание сработало – полегчало. Прояснилась память (теперь уже можно было хотя бы вспомнить, зачем понадобилось так напиваться), а в освеженное магией сознание проникли мягкий свет раннего зимнего утра, приглушенное подвывание ветра за окном и – далекий, отраженный коридорным эхом звук: ребенок плакал… новорожденная дочка Карины.

Слабо улыбнувшись, Кангасск рухнул на обратно на кровать с твердым намерением снова заснуть – надолго и без сновидений…

– Вот ты где, – в дверях появился Орион, сын звезд. – Ба-а, что я вижу! – сурово и в то же время насмешливо сказал он.

– Можешь не продолжать, – кисло отозвался Кангасск, вновь коснувшись виска; на этот раз заклинание удалось задействовать безмолвно. – Я здорово набрался вчера…

– Позавчера, – невозмутимо уточнил сын звезд и, скрестив на груди руки, привалился плечом к стене, явно настраиваясь на продолжительный разговор.

– Жуть какая… – поморщился Кан. – Вот же провал в памяти… Как Карина?

Орион ответил не сразу.

– Сносно, – угрюмо произнес он. – Тяжелые роды, да еще намного раньше срока… Я увел в минус четыре донора, чтобы спасти ее и ребенка. При ребенке донор стоит до сих пор… Погоди… – Орион нахмурился. – Ты что, знал?! Ты для этого меня сюда вызвал?!

– Ага… – не открывая глаз, отозвался Ученик. – Правда, я ожидал, что ты прибудешь раньше. Но ты прибыл вовремя, просто вовремя…

– Да уж… – Орион устало вздохнул. – Не ручаюсь, что местные лекари сумели бы спасти их…

– Не сумели бы, – перебил его Кан. – Я видел возможный вариант будущего. И чувствовал, что обратный отсчет пошел. Неделя, шесть дней, пять… а от тебя ни слова. Как и от Астэр…

– Дааа, – сын звезд окинул взглядом ряд пустых бутылок. – Напиться было отчего.

– Лучший способ на время исчезнуть из этого мира, – согласился Кангасск. – Я просто не выдержал ожидания… нервы сдали.

– Прости уж… – сын звезд безрадостно усмехнулся. – Туда, где были мы с Астэр, вести быстро не доходят.

– Ничего… главное, вовремя.

– Хватит похмельем терзаться, герой, – сказал Орион уже чуть веселее; безмолвное восстанавливающее заклятье коснулось Кангасска, нейтрализуя последствия отравления и возвращая бодрость душе и телу. Теперь о сне нечего было и думать. – Спускайся к завтраку! – донеслось уже с лестницы.

На середине этой лестницы Ученик и нагнал сына звезд.

– Что стряслось? – с подозрением осведомился Орион.

– Ничего, – замотал головой Кангасск. – Просто не говори никому… ну ты меня понял… Ладно?

Орион, сын звезд смерил друга долгим, задумчивым взглядом.

– Хорошо, – кивнул он, согласившись без лишних расспросов. – Я изобрету какую-нибудь причину, по которой я здесь «случайно» оказался… Скажем… решил подлечить тебя.

– Меня?!

– Руку твою… Я здесь пробуду пару месяцев – понаблюдаю за Кариной и ее дочкой, пока все не будет в порядке. Заодно и тебя подлатаю. И не думай отвертеться на этот раз…

Что ж. Так тому и быть… Рука была вновь растерзана медицинской магией в тот же вечер: Орион никогда ничего зря не скажет.

За три часа, пока длилась очередная операция, Кангасску было о чем подумать…

Во-первых, он, кажется, нашел способ преодолеть отчуждение и страх, которые с недавних пор стал вызывать в людях. Нужно просто меньше откровенничать о некоторых вещах. Например, Карине лучше думать, что ее спасение – счастливая случайность. И все прекрасно – нет никаких всесильных последних Учеников, способных слишком многое видеть и менять…

…И во-вторых, что-то подсказывало, что пора волнующих событий отгремела, как гроза, и теперь дни настанут тихие. Вспоминать прошлое, скучать по дочери, которую давно не видел, подумывать пригласить ее погостить в Башне (сразу, как только помирится со своим Лайелем и перестанет дуться на гадальщика-отца), тренироваться, читать древние фолианты, запрещенные простым смертным, и ждать – вот что оставалось Кангасску. Большего пока не предвиделось. И не надо…

«Письма к Кангасску Дэлэмэру

год 15006 от п.м.

август, 30, Юга, главный военный госпиталь

Злобный я сказочник, друг мой. Не знаю уж, смеяться над этим или плакать. Вчера Астэр впервые полистала книгу сказок, которые я написал для Милии… и я получил мощный нагоняй, несмотря на то, что отношусь к больным и раненым, на которых злиться, в общем, как-то не принято. Что ж, видимо, для „злобных сказочников“ делаются исключения. Вот такие.

С дочерью звезд у нас всегда были в лучшем случае прохладные отношения. Ей есть за что держать на меня личную обиду, как ты помнишь. Да и по поводу воспитания твоей дочери мы спорили часто, и всегда будем спорить, пока я живой…

Выслушав Астэр, я подумал, что ты, наверное, сказал бы то же самое. Да еще бы поразился, как это ребенок может нежно любить именно такие сказки – этому я сам поражаюсь. Читать меня-сказочника – это все равно, что жевать мармелад пополам с полынью. Хотя… все мы можем быть не правы. Милия в данном случае всем судья. И раз ей дороги мои сказки, и, что более поразительно, я сам – такой, какой есть, – значит, все это чего-то да стоит.

В моих сказках редок счастливый конец. В этом моя вина. Но иначе и не получается. Полынь, полынь… горькая и лечебная. И кого я лечу такой горечью? Себя, видимо; некого больше…

Суди меня как знаешь, друг. В обиде не буду.

Ранение я схватил ох какое серьезное (раны, что достались мне от Ингриза, третьего шута, даже магия, оказывается, не очень-то берет), так что, пока буду выздоравливать, успею написать еще кипу сказок. В своем стиле…

Макс М.»

Рождение маленькой Мералли обернулось большим переполохом для всей Башни. Нэй Каргилл на добрых полтора месяца, пока состояние матери и ребенка оставалось тревожным, забросил все исследования и превратился просто в любящего, переживающего отца и деда. Порой Кангасску казалось, что тот самый ореол истинности, что четырнадцать лет назад столь поразил его, простого смертного тогда Ученика, теперь вновь окружает сутулую фигуру старика-ученого… Случившееся, как ни странно, сблизило Нэя с зятем; столь искренне переживали оба. Что до попыток забрать у Кангасска горящий обсидиан (а намеки ранее были), то Каргилл махнул на них рукой; воистину, понял, что все это мелочи и ерунда в сравнении с тем, что ценно по-настоящему…

Забытый всеми маленький Лайн большую часть времени оставался рядом со своим бессмертным другом; Кангасск (также всеми забытый в это время), очень привязался к мальчишке. Все чаще эти двое проводили долгие часы за разговорами о самых разных вещах. Говорили на равных, благо юный Джовиб был умен не по годам.

Для Лайна, который большую часть своей жизни провел в Башне, каждый рассказ Кана, успевшего немного побродить по миру, был захватывающим путешествием. Кулдаган, море, Странники, Ничейная Земля, дети тьмы… все это расцветало в воображении мальчика, словно кулдаганские цветы после дождя. Лайн был в высшей мере любознателен (дракон! истинный дракон!); его интересовало абсолютно все. И, видя извилистые линии его судьбы, Кангасск мог только поражаться тому, сколько путешествий ждет сына Ориона, когда тот вырастет!.. и вопрос «что за пределами карты?» перестанет быть для молодого ученого вопросом…

Лайнувер Джовиб… почему-то, чем больше Кангасск общался с ним, тем больше скучал по дочери. Скучал по ребенку, которого и не знал толком; по ребенку, тринадцать лет жизни которого просто проспал… тем обиднее было пропускать теперь даже считанные дни…

И потому, когда одним хмурым утром в Башню доставили письмо Милии, седовласый Ученик только не прыгал от счастья. «Скучаю по тебе, папа! Можно к тебе?.. Я с Астэр прилечу, на трансволо…» – была там такая жалобная строчка. «Да конечно можно, милая,» – не удержавшись, вслух ответил Кангасск. Через пять минут он уже написал ответное письмо и вручил его одному из магистров, владевшему трансволо…

Милия прибыла вечером. Дочь звезд не отправилась с ней, но снарядила девочку на Север со всей серьезностью. Теплая шубка с пушистым капюшоном, сшитая точно по детской фигурке; меховой рюкзачок, в котором уютно разместились оба дракона-зажигалки – Игнис и Сайфер; туго набитая сумка с вещами… и (а вот это Астэр вряд ли одобрила) знакомая Кану книга с потертым корешком – сказки Макса… сколько лет прошло, а Милия до сих пор всюду берет ее с собой!..

…Похоже, все обиды, если таковые еще оставались, были мгновенно забыты: поспешно сложив на пол прихожей вещи, дочь бросилась обнимать отца… Месяц, что Орион колдовал над рукой Кана, даром не прошел; да, рука все еще оставалась вялой, а пальцы не чувствовались вовсе, но все же Ученик мог теперь обнять свою девочку – обеими руками. Никакой победе этот неопытный воитель еще так не радовался…

Выпустив из объятий Милию, Кангасск поймал взгляд Лайна – мальчик, всюду следовавший за Учеником миродержцев, точно тень, стоял поодаль и хмуро взирал на встречу отца и дочери… Детская ревность – чувство столь простое и искреннее, что сложно его не почувствовать. Впрочем, день-два – и юные дракошки нашли общий язык; теперь долгие часы в прогулках и разговорах Лайн проводил уже не со взрослым, тяжелым на подъем Каном, а со своей новой подругой. Они стоили друг друга – любопытные, шустрые, веселые…

– …Давно пора было их подружить, – сказал Орион Джовиб, обернувшись к Кангасску.

…Пустой тренировочный зал был погружен во мрак, и с высокого смотрового балкончика был виден лишь островок золотого света: развесив вокруг себя Южные Лихты, отгородившись от всего мира сразу, дети с увлечением читали что-то сказочное, из той самой книги…

От Лайна так и веяло преданностью и восхищением, когда он бросал взгляд на Милию, которая была его старше и выше… Орион не мог смотреть на сына без улыбки; Кангасск же был задумчив.

– Да… – запоздало отозвался он.

– Слушай, мне не нравится, когда у тебя взгляд такой… – прищурившись, произнес Орион. Отблески детских Лихтов светились в его глазах искорками. – Вообще, я понял, когда у гадальщика такой взгляд, не жди ничего хорошего…

– Ну что ты! – отшутился Кан. – Нет, у этих двоих все будет хорошо.

– Ты сказал «У этих двоих»? – мореход поймал его на слове. – Кажется, я тебя понял…

– Я что, прозрачный? – тихо и несерьезно возмутился Кан. Кажется, он уже говорил это однажды.

Орион не ответил, лишь многозначительно улыбнулся в ответ.

– Ну что, спустимся к ним? – спокойно осведомился он.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Кангасск. – Они тысячу раз звали меня на свой «Вечер сказителей», я все отказывался… пора бы и посетить.

– Вечер сказителей? – Орион весело хмыкнул. – Ишь как красиво назвали свои посиделки!.. Ну пошли…

Кангасск засветил пару Лихтов дабы обозначить свое присутствие, и они с Орионом начали спускаться.

– Как здорово, что ты пришел, папа! – Милия даже в ладоши хлопнула от радости.

– Почитай нам что-нибудь, – с теплом произнес Кан, присаживаясь рядом.

– Хорошо! – бодро отозвалась девочка. – Дядя Милиан всегда выбирал так…

С этими словами она добросовестно зажмурилась и открыла книгу наугад… У Кана сердце кольнуло, когда он это увидел… достаточно вспомнить, что письма Максимилиана он и сам читал так же. Причем, каждое письмо оказывалось подходящим…

– Читаю! – объявила Милия.

…Мрачная сказка – тихим напевным детским голоском…

 
Есть мир далекий, мир иной,
где в небе две луны.
От моря там подать рукой
до сказочной страны.
 
 
И ту страну в недобрый час
увидел я во сне:
там о беде пророк кричал
и дело шло к войне.
 
 
Как две луны на небе том
восходит из-за гор,
так правили страной вдвоем
два брата с давних пор.
 
 
Я их имен до сей поры
не вспомнил наяву.
Я лучше Первым и Вторым
двух братьев назову.
 
 
И если Первый был король
и правил на земле,
то незаметен был Второй —
как тень при короле.
 
 
Да, был тираном первый брат,
но тот, кто из теней
смотрел, опасней был в сто крат,
коварней и страшней.
 
 
Страна такая – злой сосед;
пришел войне черёд.
И Первый на виду у всех —
в бой армии ведет.
 
 
Громит чужие города,
пленит детей и жен.
Он на виду у всех всегда
и всеми проклят он.
 
 
Дела Второго не видны,
как смертоносный яд.
Шпионы, воры, колдуны
ему благоволят.
 
 
Они являются везде,
где их никто не ждал.
Не раз в ночи такой злодей
ворота открывал.
 
 
Врывался враг, и град тонул
в безжалостном огне…
Казалось, как плохому сну,
не знать конца войне.
 
 
Меняли облик колдуны;
царил повсюду страх.
Бывало, другом в дни войны
прикидывался враг.
 
 
Но вот в печальный год потерь
нашелся свой герой,
в бою безжалостен, как зверь;
фанатик и святой.
 
 
Он королю другой страны
на верность присягнул;
переломил он ход войны,
надежду всем вернул.
 
 
Златой грифон всегда при нем —
зверь множества легенд.
Сияет меч его огнем;
он сам – оживший свет.
 
 
Крушит врага в бою герой,
могуч, непобедим.
И той же раненых рукой
врачует паладин.
 
 
Но смерть оставила печать
на благостном челе;
ему жизнь мирную начать
нет права на земле.
 
 
Гадалка молвила, смотря
в огромный черный шар:
«Цена победе – жизнь твоя,
несчастная душа».
 
 
«Что ж, я готов,» – сказал тогда
герой, потупив взгляд…
И вот уже недолго ждать,
последний замок взят.
 
 
Встречай последнюю зарю,
осталось жить чуть-чуть…
Не внемля страху, к королю
он прорубает путь.
 
 
Сражен в бою грифон златой —
сей знак несет беду.
Речами же гадалки той
надломлен гордый дух.
 
 
Он молод, он дитя еще,
как можно не жалеть
о том, что дням подходит счет,
что скоро умереть,
 
 
что, кровью землю и траву
своею напоя,
он сложит светлую главу
за злого короля…
 
 
Он принял бой, и в том бою
сражен им был тиран.
Герой же, кровь пролив свою,
погиб от страшных ран.
 
 
Его народ в тот славный день,
ликуя, горевал.
И, неприметен, словно тень,
Второй на то взирал.
 
 
«Что ж, ведьма верная моя, —
он обернулся к ней;
та, хладнокровна, как змея,
смотрела из теней, —
 
 
Сыграла ты гадалки роль
Прекрасно. Что ж, виват!
Свершилось: мертв святой герой,
и мертв мой старший брат.
 
 
Глупцам недолго пировать
на выжженной земле.
Я – Тьма, а Тьма умеет ждать.
О новом короле
 
 
пророки скоро закричат,
и я верну свой трон.
Настанет, ведьма, день и час
нам править здесь вдвоем.
 
 
Так выпьем вместе за войну,
что я так долго ждал!» —
сказав так, ведьме протянул
Второй вина бокал.
 
 
Кроваво-красное вино
та испила до дна.
Но, знайте, с темным колдуном
не стоит пить вина…
 
 
Смертельный яд был в чаше той,
и ведьма умерла,
и тайну страшную с собой
в могилу унесла.
 
 
Погиб злодей. Что впереди?
В земле почил герой…
А меж тенями, невредим,
момента ждет Второй.
 

– Что такое, папа? Тебе сказка не понравилась?

«Второй». Кровавое слово на снегу… Вот что ты хотел сказать, Макс Милиан…

Откуда приходят сказки? Уж не оттуда ли, откуда и вещие сны?..

Иносказанно, перевернуто, запутанно… но суть…

– Понравилась, – поспешил отозваться Кангасск. – Просто я вспомнил Макса Милиана…

– Мне тоже грустно его вспоминать, – Милия опустила взгляд и вздохнула, бережно прижав к груди любимую книгу. – А еще мне кажется, он похож на этого героя из сказки. Дядю Милиана, наверное, тоже обманул кто-то… он был так уверен, что не вернется…

Кангасск не нашелся с ответом. Минута молчания в память об ушедшем герое получилась сама собой…